Я ехал к Андрею, и уже знал, чувствовал, каким-то шестым чувством ощущал, что для нас с ним эта ночь была последней и единственной. Срывался на проводнице поезда, на водителе своем, и летел к Андрею. Дверь мне открыл Славка. Встрепанный, в полотенце одном на бедрах, а с волос вода капает, и взгляд такой... Как будто победил он. Я все понял сразу, но не мог заставить себя уйти. Оттеснил его, в комнату прошел, и стал ждать. В квартире бардак, а на полу одежда Андрея валяется, и простыни скомканы, и крем для рук на тумбочке открытый. И вот этот крем меня и добил окончательно! Внутри глухо стало, пусто... Вспомнилось почему-то голодное детство... И как прятался я от отца пьяного в подвале, только чтобы не нашел, чтобы не бил... И сейчас я вот так же спрятался. Нашел внутри себя глухой подвал, и спрятался, и выход на мертво завалил. Сидел, и крутил в руках баночку крема...
Андрей со Славкой из ванной вышли через пару минут. А у него засосы на теле. Не мои, Славкины! А я смотрю, и не вижу будто... Выслушал, покивал, поулыбался... Встал и вышел молча! Пусть! К черту! Я же понимаю все! А боль? Да и хер с ней! Стерпится!
Взял билет на ближайший самолет, даже не поняв толком, куда лечу, и улетел... Месяцев шесть, наверное, точно не скажу... Так вот, месяцев шесть так и летал. Бесконечные страны, люди, места, выпивка рекой, наркота, тюрьмы, залоги, и снова все по кругу уже в другой стране... И в пьяном угаре: "Андрей! Андрюшка!"...
А потом вдруг больница. И приговор врачей. Пить больше нельзя. Совсем! А как жить, если не пить? Ладно, плевать! Вот только на прощание к Андрею съездить... Выписался, и полетел.
Дверь Славка открыл. Глаза пустые. Веки воспаленные. Не спросил даже ни о чем. Просто прошел и дверь открытой оставил. Я в комнату к Андрею. А он лежит бледный, худой, и плачет... И не узнает меня...
Я к Славке на балкон. Что произошло то? Сигареты у него выхватил, и дымлю, как паровоз, а мне же нельзя... Плевать!
Они с Андреем рассказали все отцу. И на работе узнали каким-то образом. Отец их знать теперь не желает, с работы уволили. Из дома выйти спокойно нельзя. А чего ж не уехали? Андрей не может отца одного бросить. И как долго все это продолжается? И ударом по сердцу - два месяца...
Пачка с сигаретами в руке смята, табак осыпается на пол... Схватил Славку за грудки, чуть с балкона не выкинул! Каким чудом сдержался, не знаю...
Первым делом к отцу. Убью, гада! Это же дети его! Что же он, сволочь, делает!
Увидел из окна меня. Впускать не хотел. Дверь плечом вышиб. И орал, и орал...
- Отец, ты же уже все решил для себя, правда? Ты уже осудил нас, уже вынес нам приговор, и сейчас просто приводишь его в исполнение! Стыдно перед знакомыми, соседями, родственниками? А перед сыновьями своими не стыдно?! Я то ладно, я тебе и не был сыном никогда! Но Андрей... Он же уже неделю есть отказывается! Славка в себе замкнулся. Как ты не понимаешь, через что они оба прошли? И через что ты сейчас заставляешь их проходить? Что, неужели для тебя лучше, если они оба загнуться где-нибудь по-тихому? Кто решил, что их любовь - грех? И не смей мне о Боге говорить! Никогда не поверю, что он может осуждать любовь, какая бы она ни была! А все ваши нормы морали в данном случае просто глупые, пафосные слова, и ничего больше! Тебе тяжело? А мне каково было, отец?! Я Андрея с детства любил, хотя и сам до недавних пор не догадывался. А когда приехал сюда, его увидел, и голову потерял. И он моим был, отец! Только моим! Всего один день! Каково мне было смириться с тем, что я для него не единственный? Отпустить к Славке, уже догадываясь, чем все для меня обернется? Почему я не стал его душу на клочки рвать, не устроил скандал, не запер в номере?! Потому что я знаю, что значит любить! Не наигранно, а по настоящему! Так любить, что только его счастье интересует! Так любить, что сердце свое в кулак сжать и отпустить к другому! А потом секунды считать, и от боли выть, и хотеть с собой покончить... И терпеть, потому что нельзя ему такую боль причинить, а себе можно! А потом улыбаться им обоим как ни в чем не бывало! И слушать... Заставлять себя слушать, что Андрей так решил, и что он теперь со Славой... И знать, что не Андрей это решил! Что это брат его, которого ненавидишь, а приходится улыбаться, улыбаться и снова терпеть! Потому что мне - можно! А ему - нельзя! Потому, что люблю его... Тебе повезло, отец! Ты даже не представляешь, насколько тебе повезло! Ты любишь их обоих! И что тебе до других? Ты можешь быть рядом, тебя они не оттолкнут. А я с рождения один был! Один! Всего раз позволил себе поверить в счастье, и тут же его потерял! Знаешь, как горько осознавать, что и жил то только ради одного дня на самом деле! А еще хуже, что и дальше будешь жить ради этого прошедшего уже дня! И уговаривать себя, что Андрей счастлив! Что Андрею так лучше, а, значит, и мне тоже должно быть. И не верить во все это! Сорваться, приехать... Чтобы увидеть на минутку его, а потом еще сколько смогу прожить не рядом! А ему плохо! И Славке плохо! И их боль по тебе в тройном размере бьет! И вина душит, что оставил, что не проследил, не помог! А ты говоришь, мораль! Да плевал я на эту мораль с высокой колокольни! Тебе всего то и надо, что простить их, понять... Это такая малость, по сравнению с тем, что я должен, обязан их обоих на ноги поставить! И Славку в том числе, потому что Андрюха не может без него! А потом уехать! Вот где настоящая боль, отец! Вот где и раздвоение личности, и палата с санитарами, и это еще в лучшем случае! Я безумно хочу, чтобы Андрей поправился! Но я же не идиот клинический! Когда он поправиться, я не нужен снова стану! Но это же не значит, что я не должен его спасать?! А как себя убедить?! Как оторвать себя от него? Вот я к тебе пришел, зная, что ты меня ненавидишь! Не за себя пришел просить - за них! За сыновей твоих! За единственных родных людей, которые у тебя остались! Да не будь же ты сволочью последней! Ну, любят они друг друга, любят! Так люби их и ты! Тебе то никто не запретит...
И слезы старика за нас всех. Пусть поплачет! Я же вижу, ему тоже не сладко было... Пусть и за меня тоже поплачет, потому что я больше не умею плакать...