В последнее время ее дни стали совсем простыми: сложить лист бумаги пополам - еще раз - отогнуть - надорвать - еще раз сложить, провести сгибом по краю больничного стола, отогнуть крылья, расправить. Загнав жизнь в серию таких несложных операций, оставляешь ей меньше возможностей улизнуть. Журавлики копились на столе, на стуле рядом с кроватью. С одеяла пришлось убрать, потому что сестра обязательно смахивала их, когда приходила. Раньше они не летали, теперь научились.
Вот она сделает тысячу журавликов и пойдет домой.
- Юкари-тян, девочка, что же ты не ешь? Ты разве не понимаешь - будешь плохо есть, твоим журавликам будет неоткуда взять силу.
- Меня тошнит, Хитагава-сан.
Разговаривать было трудно из-за повязки, закрывавшей голову и пол-лица. Доктор улыбался. Наверное, он не смотрел на себя в зеркало и не видел, как таращатся из его глаз беспомощность и горе. Детям он нравился. Они слышали, что в госпиталь Исахая его перевели в сорок четвертом. Обещали, что скоро выделят квартиру, чтобы он забрал жену и детей из Нагасаки. Только не успели.
Доктор присел на постель, сжал руку Юкари в своей.
Ему почему-то не нравились журавлики. Он бы что-то другое посоветовал, только молчал, думал - что ни посоветуешь, она все равно умрет.
Юкари вытерпела процедуры молча, глядя в белый потолок, а в голове все так же складывались журавлики: сложить - еще раз - отогнуть - надорвать...
Вот она сделает тысячу и cразу поправится.
- Хитагава-сан, вы бы спать пошли, а?
- Бедная девочка. Складывает их и складывает.
- Я уж устала убирать. Все обертки от лекарств у меня стаскала. Она ведь их теперь отпускает. А утром снова делает. Да нам что. Умрет легче.
- Я их не понимаю. Такое великое изобретение. Такой масштаб. И зачем? Вот, убили десятилетнего ребенка.
- Третьи сутки на ногах, сколько можно, идите прилягте.
У Юкари теперь уходило гораздо больше времени, чтобы смастерить одного журавлика. Но она старалась. Нельзя, чтобы они стали такими же больными, как она. Крылья она им сделает хорошие, сильные крылья. И осталось-то уже всего ничего.
Вокруг все становилось неясным, только журавлики были верными, белыми и четкими. Настоящий воздушный флот.
Юкари улыбнулась. Раньше она об этом не думала. Вот бы они полетели бомбить Америку, как отец. Девочка с трудом слезла с постели, взяла в охапку скопившиеся на столе фигурки. Открыла окно. Расставила на подоконнике бумажные бомбардировщики.
Сначала ничего и не подумают - белые нестрашные птицы, далеко в синеве, никому дела нет. Они с мамой не испугались, когда посмотрели вверх и увидели Б-29, надо же- один летит, и тревогу не объявили, мама сказала - не обращай внимания, дочка.
Юкари представила, как огромные белые самолеты снижаются над городом. И город вздрагивает, вспыхивает и обваливается. Дома чернеют и расползаются, как кожа на ее лице под повязкой. Поднимается пыль, будто огромный конь ударил по городу копытом. Ей впервые было не страшно вспоминать, потому что теперь это не про нее, теперь это - про них. Журавлики унесут беду. Отнесут кому-нибудь другому.
Медленно поднимается рука - и падает, выскальзывает бумажное тело, кружа, опускается на пол.
- Хитагава-сан! В четырнадцатую вас!
Когда он прибежал в палату, сестры еще суетились вокруг девочки, хотя суетиться уже было незачем.
- Теперь-то что спешить, - сказал доктор. - Теперь у нее сколько угодно времени.
Когда ребенка увезли, он остановился у раскрытого окна. Холодный ветер принес сладкий запах земли и мокрых листьев, но Хитагава его не чувствовал, он по-прежнему вдыхал вонь горящей плоти.
Доктор подобрал жалкую бумажную птицу, расправил.
Раньше, когда он подходил к окну, выходящему на эту сторону, думал всегда о доме - совсем недалеко, если на поезде.
Доктор Хитагава размахнулся и изо всей силы запустил журавлика в предавшее всех их небо.
Бостон, США, 2001 г.
- Джерри!
Лори зевнула. Утро было ясным, солнечным, но когда она вышла забрать газету, на нее набросился ветер, и стало ясно - осень пришла.
- Джерри!
Господи Иисусе, каждое утро одно и то же. Глупости это, про самостоятельных матерей-одиночек, одна она с парнем не справится, где-нибудь сойдет с дистанции.
- Джеральд Каннингем, если ты еще не собрался, пеняй на себя!
Она поднялась по залитым солнцем деревянным ступенькам. Окно в детской было распахнуто настежь. Джерри сидел на кровати, скрестив ноги, уже одетый, только без носков. Сосредоточенно разглядывал свернутую из бумаги фигурку. Доктор Льюис говорил, мол слишком он у вас созерцательный. Не очень это хорошо для десятилетнего мальчишки.
Лори остановилась в дверях. Кажется, полагается рассердиться.
- Хочешь опоздать на автобус?
- Смотри, мам, - Джерри протянул ей фигурку. - Он ночью прилетел, пока я спал.
Лори взглянула - бумажный самолетик, как те, что они с Энни делали на уроках математики. Очень аккуратно сложенный. Ее сыну такой не смастерить, весь в нее пошел - руки не из того места растут.
- Интересно, кто тебе его прислал, - она захлопнула окно.
Джерри пожал плечами.
- Ладно, - нарочито бодро сказала Лори. - Я тебя предупреждала. Ракета Джерри!
Она подхватила сына, так что босые пятки болтались в воздухе, снесла вниз, приземлила на стул в кухне.
- Хьюстон докладывает: посадка шаттла прошла успешно!
Джерри смеялся, но как-то деланно. Потому что 'ракета Джерри' - не ее игра. Это игра Люка.
Черт бы побрал Люка. Черт бы побрал Лос-Анджелес.
Джерри сидел в комнате. Ему не нравилось дома вечером с тех пор, как отец уехал. Надо было сойти вниз, к маме, только не хотелось. Билли Ясугава из параллельного показал ему на перемене, как делается самолет. Правда, он сказал, это не самолет, а журавлик. Джерри живых журавлей никогда не видел.
Он сложил тетрадный лист пополам, потом еще раз, отогнул, надорвал, опять сложил. Жизнь приобретала ритм. Становилась очень простой.
Сделав первую птицу, Джерри поставил ее на подоконник рядом с оригиналом. Получилось не так аккуратно, но ничего. Джерри забыл о том, как не любит вечера. Через час журавлики заполнили подоконник. Может, он покажет их папе. А может, и нет.
- Люк? Это ты?
- Лори? Лори, что-то случилось? Что-то с Джерри?
- Нет... То есть да. О Господи, я тебя разбудила, так? Который у вас там час?
- Да забудь ты про время, я все равно не спал. Я без вас плохо сплю.
- Я только не хочу, чтоб ты думал...
- Лори. Давай не будем. Ты ведь мне позвонила. Сняла трубку и позвонила. Что такое?
- Я... Это насчет Джерри. Он делает самолетики.
- Жуткая вещь.
- Ты послушай меня. Послушай. Он все время делает самолетики. Ему больше ничего не надо. Домой из школы придет - и тут же к себе наверх, и складывает, складывает. Он их уже тысячу сделал, наверное. И со мной не разговаривает.
- Иисус Мария. Ты его водила к доктору Льюису?
- А что доктор Льюис? Я тебе сама все скажу. Парню не хватает отца. Он, по-моему, каникул не дождется, раньше с ума сойдет.
- Лори, я тебя очень прошу - давай попробуем. Просто побробуем. Не сможешь - уедем обратно, брошу я эту чертову работу. Только давай сперва постараемся. Приезжайте прямо сейчас. Вдвоем. Хотя бы на неделю
- А школа?
- Да Бог с ней, со школой, начало сентября, они там еще дурака валяют..
- Ладно. Шеф мне должен отпуск. Только учти, я еще ничего не решила.
- Конечно. Я понимаю.
- Попытаюсь взять билет на понедельник. Может, еще успею.
- Алло, Люк? Это Лори. Где тебя носит? Слушай, не смогла я взять билет на понедельник, все забито, поэтому прилетаем мы во вторник, одиннадцатого, самолет 'Америкен Эйрлайнз'...
- Люк.. У... у меня мало времени, я не знаю, что происходит, они угнали самолет, они говорят, что мы все погибнем, о Господи, зачем я потащила с собой Джерри, Люк, похоже, нам не выбраться, молись за нас, пожалуйста, молись за Джерри, Боже, чем мы это заслужили, малыш-то в чем виноват, у меня садится бататерейка, я люблю тебя, Люк...
Гигантская белая птица снизилась над городом, вгрызлась в небоскреб. Небоскреб вздрогнул, вспыхнул и обвалился.