Пусть мир наш - жесток: 
не каждый пробьет его толстую шкуру росток 
души. Пусть он даже кичлив, неприветлив и сложен,
но тесно, когда очень тесно под собственной кожей,
что строчки, мятежные, злые, быть может, чуть нервные строчки -
до дна, до мельчайшей предательской точки
наружу: на лист акварельной бумаги, по мятым салфеткам, 
полям на страницах газет или в клетку 
зеленой тетради, на гладком запястье руки -
любая поверхность для буквы, для рваного пульса строки,
сюжета каприза.
Предельно открыто, не требуя пошлости приза: 
так много его для награды
за толику, просто лишь толику правды, 
за сеть, пусть умелой, но все ж компиляции фраз.
Так мало - за страсть,
за кровью бегущий в артериях яд 
мечты, за несломленный дух, что на зло оказался крылат
болезненной тягой вдыхать фимиам вдохновенья,
за тьму заболевшего жаждою взгляда, за рвенье, 
за кару способностью мыслить. 
За то, что зависла,
не вылившись теплой дорожкою соли,
из желез прозрачная влага, когда вдруг ты болен,
когда беспричинно тоска, когда, может, кого-нибудь ждешь,
когда настроенье ни к черту, и в слабости жжешь 
на кухне в конфорке листы и стираешь за файлами файл, 
себя уверяя, что все это - просто пустяк.
Когда через гордость, смоля электронный табак,
опять начинаешь писать 
потому, что иначе - никак.