Хохлев Владимир Владимирович : другие произведения.

Выборы Life

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  Владимир Хохлев
  Выборы LIFE
  Роман
  Санкт-Петербург
  2011 год.
  
  "Вечное" учение Ленина оказалось смертным.
  Расстрелянное из танков в 93-м - оно медленно агонизировало.
  Официального политического лидера коммунистов здравомыслящие - в первую очередь молодые - люди без улыбки не воспринимали. Старики, наконец, осознали, что их обманули. И не могли понять - как это возможно. Ведь их всю жизнь обманывали не какие-нибудь барсеточники у метро. Им лгали из Кремля, с высших уровней государственной власти...
  Лжеученые, политики коммунистического толка, пытались обновить, развить, как-то оживить ленинскую теорию. Приспособить её к новым условиям. Облачить в новые одежды. Ничего не получалось. Дальше цитирования, иссушенных жизнью текстов Ленина - ну, может, еще Маркса - дело не шло. А собственных мыслей жидкие умы коммунистов-начётчиков не имели. И не могли иметь.
  
  Летом 2010 года - каждый божий день - на Невский проспект выходил ряженый. Искусно загримированный под Ильича клоун. В руке он держал телефонную трубку образца 1917 года с приделанным к ней витым шнуром от электробритвы. С вилкой на конце. "Вождю мирового пролетариата" нравилось смешить прохожих своими "телефонными" разговорами.
  Ряженный находил какую-нибудь щёлку в наружной штукатурке или облицовке зданий Невского проспекта, какие-нибудь дырочки в опорах столбов освещения или в конструкциях автобусных остановок. Подключался - прилаживал к щёлке или к дырочкам вилку шнура - и начинал орать.
  Молодежь, тут же окружавшая ряженого, ухахатывалась. Фотоаппараты щёлкали не переставая. А твердолобые коммунисты, которые на Невском всё еще встречались, плюясь по сторонам, быстро проскакивали мимо. А то и, ругаясь матом, переходили на другую сторону проспекта.
  Ильич, не обращая внимания ни на кого, срывая голос, истово визжал:
  - Алло... Москва, Къемль! Это Къемль? Баышня, я пъявильно попал? Баышня, это Ленин! Ленин... Да не лэвис! Лэвис - это джинсы. Ленин! Ну какой Лепс? Вы что, не слышите меня? Лепс - это певец, поет: "Я тебя не люблю..." Алло! Что за связь? Москва! Баышня, это Владимий Ильич! Да, ну наконец-то. Да, Владимий Ильич Ленин!.. Как это "вы умейли"? Я не умей... Я же с вами говою... В каком мавзолее! Пъичём здесь мавзолей. Я же пъосил похоонить меня по-хъистиански... Тьфу, по-обычному... Ну вот не похоонили, я и живой... Я в Петъёгъяде! Пъиехал... Съочно соедините меня с Тъёцким! Как не знаете? Ну тогда пеедайте товаищу Тъёцкому, что пойа закъючивать гайки. Да, закъючивать гайки. А то здесь в Петъёгъяаде такой НЭП! НЭП, говою - новая экономическая политика. Да, политика, новая... Совсем новая... И моих пойтъетов нигде нет... Вообще, ни одного. Кто это там йычит? Йыков? Пеедайте товаищу Йыкову, чтобы не йычал...
  Ряженый краснел, носовым платком стирал пот с огромного лба и, под аплодисменты толпы, входил в раж. Засунув большой палец свободной руки под жилетку, он кричал:
  - Алло, баышня, а как там Надежда Константиновна? Къупская, кто, кто... Хоошо? Не болеет? Пеедайте товаищу Къупской, чтобы она ела яйца всмятку. Да не зайца - яйца... яички всмятку. Очень помогают зъению. И слуху... Да, так и скажите... И чейнику пусть собиает. Чейнику...
  На одном месте спектакль длился минут двадцать. По окончании ряженый снимал с головы кепку и обходил зрителей по кругу. Бумажные деньги встречал восклицанием:
  - А вот яньше на чейвонцах мой пойтъет был! Почему сейчас не исуют?
  Затем начиналась фотосессия. С Ильичём в обнимку - на фоне памятника императрице Екатерине или Казанского собора - запечатлевали себя старики и молодежь. Особенно старались простоватые туристы из русской провинции и чопорные иностранцы.
  А ряженый вырывался из толпы и, натыкаясь на прохожих, спешил к новой сценической площадке. Кричал:
  - Не мешайте, товаищи! Пъёпустите! Мне нужно съёчно бъать мосты, почту и телегъаф. Вызывайте йеволюционных матъёсов. И солдат! А всех недовольных - расстъелять! Всех расстъелять... Без азговоу.
  Кое-кто из молодежи провожал клоуна пинком под зад. Ряженый не обижался и не отвечал, даже сам иногда подставлял себя желающим.
  Бросалось в глаза, что к основателю города, императору Петру Первому, в одежды которого тоже часто рядились любители театральных городских импровизаций, было совсем другое - почтительное - отношение. В Екатерининском сквере люди фотографировались с ним "на память". А некоторые даже решались обсудить важные государственные дела.
  
  Нашествие коммунистов на Русь оказалось самым страшным в истории.
  Ни татаро-монголы, ни Литва, ни шведы, ни Наполеон, ни Германия не нанесли такого урона, какой страна получила от коммунистов. Красная саранча уничтожала все. Людей, историю, национальную культуру, бытовой уклад, религию, искусство, литературу. Прикрываясь пустыми лозунгами, гадила во дворцах, взрывала храмы и монастыри, жгла иконы, церковные книги, расстреливала священников, глумилась над верующими, истребляла интеллигенцию, расхищала художественные ценности, творила такие бесчинства, до которых нормальные, умственно полноценные люди никогда бы не додумались.
  Но главный удар коммунизма был направлен не на внешние атрибуты жизни. Физический урон несравним с уроном, который получила Русь в сфере духа. Государственный атеизм развратил, растлил миллионы душ, уничтожил миллионы личностей. Не дал развиться миллионам талантов.
  Коммунисты стремились разрушить генофонд народа. Перекодировать нацию. Им нужны были рабы - покорные, беспрекословные носители и исполнители коммунистической идеи, которых можно было эксплуатировать любым, самым бесчеловечным способом - этакие самовоспроизводящиеся рабочие роботы. Не имеющие представления о чести, человеческом достоинстве, высших идеалах и целях человеческой жизни.
  Всех, кто перековываться не желал, коммунисты уничтожали.
  Народ разобрался во лжи коммунизма, скинул с себя навязанное извне бремя и стал открыто смеяться над бывшей советской "иконой" - Владимиром Лениным. Отыгрываясь таким способом за своё падение и рабство.
  Но после двух десятков лет свободы, дарованной перестройкой, в России все еще действовали представляющие общественную опасность, зомби коммунизма.
  
  29.07.2010
  Гром полуденного залпа Петропавловской крепости, скользнув по невской глади, долетел до Смольного. Ударил по стеклам, но не разбил. Обогнул здание и понесся дальше, постепенно затихая.
  Туркин машинально дернул правой рукой, сверил время.
  - Ты слышал, как Бельский убил старика Солдаткина?
  - Убил? - Хохлев, после веселой болтовни, насторожился.
  - Конечно, не пером между рёбер, но убил! - Туркин сделал акцент на последнем слове.
  - Как? Расскажи.
  - Василий Федорович пятнадцать лет писал свой окопный роман. Зимой закончил. Ходить уже не мог - рукопись нам жена принесла. Больше семисот страниц. В трех папках. Мы дали грант на книгу. Через Бельского. Девяносто тысяч. Солдаткина к нему пришла уже с готовой корректурой, сдаваться. А этот м..., говорит: зачем вы это принесли? А где деньги? Солдаткина: так деньги же у вас - вы же грант на эту книгу получили. Бельский в ответ: мы получили на издательство - должны же мы на что-то жить. А на книгу - вы несите.
  - Это он бедным пенсионерам... Вот сучонок.
  - Ну да. Затребовал такую же сумму... Короче, жена пришла домой, поделилась новостью. Солдаткин ничего не ответил, попросил отвезти его на дачу. Там лег на диван и умер. В тот же день. На прошлой неделе похоронили.
  - Исполнил свой долг... А Бельский?
  - А что Бельский? Вернул грант обратно.
  - Нет слов, - Хохлев опрокинул взгляд внутрь себя. - Хорошо, что с ним я не стал работать.
  - А что? Хотел?
  - Пытался. Стихи ему как-то принес. А он: я очень занят, у меня в издании тринадцать книг, на вас у меня - десять минут. Я не стал разговаривать. И с тех пор не здороваюсь. То есть здороваюсь - формально.
  Зазвонил телефон, Туркин взял трубку.
  Кабинет Юрия Сергеевича напоминал редакцию. На столе, стульях, стеллажах и даже на полу высились беспорядочные стопки книг и журналов. Все, работающие со Смольным, городские издательства - СМИ и книжные - тащили сюда свои новинки. Хохлев в этот раз тоже принес пачку свеженького "БЕГа". Со статьей Туркина. Так сказать: для распространения издания в органах исполнительной власти... Пока хозяин беседовал, Хохлев подгорячил остывший уже кофе.
  - Мне к начальству, - Туркин встал.
  - И мне пора.
  - Володя, тогда - пока. Допивай свой кофе, я пошел. Да! - Туркин чуть притормозил. - Ты у нас ведь часто на всяких презентациях, тусовках... Встречаешь гостей города. Вот забирай эту пачку. А то у меня ремонт скоро.
  - Что это?
  - Хорошая книжка, про петербургские дворцы. С иллюстрациями. На подарки.
  - Целую упаковку?
  - А чего мелочиться? Мне еще принесут... Ты же видишь, что тут делается...
  - Ладно. Спасибо. Предложения Смольного я принимаю с первого раза, - Хохлев улыбнулся и направил палец в потолок. - Держись там, Юра.
  - Давай, - Туркин пожал протянутую руку и исчез.
  Хохлев бросил в чашку кусочек сахару, размешал. Зачем Туркин сделал из своего кабинета проходной двор? Никогда не закрывает дверь - входи, кто хочешь. Это в Смольном-то, на третьем этаже, рядом с пресс-центром и апартаментами губернатора. Значит, в кабинете ничего закрытого, секретного не водится.
  За восемь лет государственной службы Хохлев был приучен не оставлять на своем столе ни одной мало-мальски значимой бумажки. Но здесь был другой порядок...
  
  Юрий Сергеевич Туркин - кадровый офицер КГБ в запасе - был смотрящим. Имея хорошие писательские и редакторские данные, присматривал за литературно-журналистским полем. Культивируя при этом открытый, демократический стиль общения. По большому счету после воцарения в стране гласности "смотреть" не очень-то и требовалось. Хотя, с другой стороны, лучше знать, чем не знать. В рапорте, обосновывающем сохранение за собой старых советских функций, Туркин в том числе написал: "для контроля за информационными потоками и недопущения расшатывания основ государства". На Литейном эти слова понравились. Туркин согласовал новый - не очень жесткий - график отчетности. В случаях экстренных, форс-мажорных подписался докладывать незамедлительно.
  Хохлеву - высокому, седобородому красавцу - Туркин симпатизировал. И доверял. Несмотря на то, что некоторые поступки главного редактора "БЕГа" не всегда мог объяснить. В частности, не до конца понятыми остались причины последнего ухода Хохлева из Смольного. Но это мелочь. "БЕГ" - журнал о безопасности жизни, поддержанный губернатором, развивался в правильном направлении. О безопасности в своих выступлениях постоянно вспоминали и президент, и премьер.
  С Владимиром Туркин "работал".
  И Хохлев литературно работал с Юрием - печатал его тексты, писал и публиковал рецензии на его произведения. "Расшатывать основы государства" главный редактор "БЕГа" не собирался, хотя и имел собственные - особые - мнения по некоторым вопросам государственного строительства.
  Мнения эти Хохлев носил в себе, всё более отдаляясь от политики и увлекаясь литературой.
  В особенности - поэзией.
  
  04.08.2010
  Лето выдалось жарким. Аномально жарким.
  Горожане прятались под любую тень. Домов, деревьев. Не помогало...
  Спасал кондиционер. Но целый день наслаждаться струей холодного воздуха - непозволительная роскошь. А работа? Её невозможно делать, не выходя на улицу. Хохлев собрался и вышел.
  До метро - быстрым шагом пятнадцать минут, но в такую жару... Владимир посмотрел на часы, прикинул, что в принципе можно и не спешить. И спешить не стал. Из одной тени в другую, стараясь быстрее миновать открытые участки, он добрался до Таврического.
  В саду жара переносилась легче. Особенно у воды. Хохлев обрадовался визгу ребятишек, невзирая на запрет, купающихся в пруду. Захотелось задержаться подольше... Но заставлять людей ждать - нехорошо.
  По Фурштатской - по левой, теневой стороне - он дошел до станции. В метро обычно прохладнее. Но не в этот раз. Даже эскалаторный ветерок не освежал. А в вагоне просто нечем дышать. Хохлев вспомнил лондонскую подземку. Там пассажирам рекомендуется иметь с собой бутылочки с водой. На всякий случай. В питерской вода тоже была у многих. Некоторые использовали ее не только для питья. Дедок с тележкой смочил носовой платок и освежил им лицо.
  Хохлев проехал одну остановку - как хорошо, что одну - и вышел на "Площади Восстания". После вагонной духоты и тесноты оправился. У эскалатора сразу заметил небольшого роста, широкого в плечах Красильникова и старенького, но держащего себя в форме Серова. Все-таки заставил себя ждать. Посмотрел на часы. Нет - без трех минут два. Вот она дисциплина - оба прибыли раньше оговоренного часа.
  - Здравия желаю, - Хохлев пожал две теплые руки. По спине скатилась очередная капля пота. Он всколыхнул рубашку на спине, отрывая ее от мокрых лопаток.
  - Здравствуйте, Владимир Владимирович, - официально поздоровался Серов.
  - Привет Володя, - как-то застенчиво улыбнулся Красильников.
  - Борис Сергеевич, мы же не в Кремле. И вы старше меня.
  - Ну и что? Уважаю.
  Хохлев обернулся, оглядел вестибюль станции.
  - Ну, что? Может, на лавочку?
  Под шум прибывающего поезда вышли на платформу и устроились на каменной, с деревянным верхом, скамье. Пока Хохлев рылся в кожаном портфеле, извлекая из него номера "БЕГа", друзья-писатели не проронили ни слова. Каждый внимательно следил за руками редактора и терпеливо ждал.
  - Это вам, Борис Сергеевич. Андрей, это тебе. Как договаривались, по десять экземпляров. - Хохлев достал из портфеля еще один журнал и открыл его на содержании. - Ваша "Голгофа", Борис Сергеевич, на девяносто девятой. А "Сутки прочь" на двести второй.
  - Спасибо.
  - Я уже вижу.
  Каждый раскрыл номер на указанной, "своей" странице и проверил, правильно ли напечатаны имя автора и название произведения. Ошибок не было.
  - Я думаю...
  Очередной ворвавшийся на станцию поезд заглушил фразу. Когда он остановился и стало немного тише, повторять её Хохлев не захотел. Писатели еще какое-то время обсуждали издание, делились новостями, Красильников пригласил Хохлева к себе на дачу. Пришло время расставаться.
  - Осенью выборы нового председателя, может, нам Владимира Владимировича выдвинуть? - Серов смотрел в пол и говорил будто бы самому себе.
  - А что? По-моему, отличная идея! - глаза Андрея сверкнули искорками. - Уж кто более достоин?
  - Ребята, не выдумывайте. Мне "БЕГа" - для полноты жизни - вполне хватает. Компьютер забит предложениями. Мне иногда кажется, что в России каждый второй или поэт, или прозаик... Или про кролик, - Хохлев рассмеялся.
  - Володя, ты напрасно так. Жерлов не руководитель.
  - Я с этим не спорю. Не голосовал за него и никогда не буду. Но я-то здесь причем?
  - Ты молодой. У тебя отличное издание. Тебя уважают.
  - И обижают, некоторые...
  - Владимир Владимирович у вас хорошие шансы. Мы вас выдвигаем.
  - Что, вот так вот просто - взяли и выдвинули?
  - Да. Два писателя - это уже группа. А если ты согласишься - в группе будет уже трое. Членов Союза писателей.
  - Инициативная... Если я соглашусь - это будет смахивать на самовыдвижение.
  - Вполне законная форма.
  - Но я не соглашусь.
  - Почему?
  - Не интересно.
  - А нам кажется, как раз наоборот.
  - Да вы что сговорились, что ли? Сговорщики - заговорщики.
  - А вы все-таки подумайте, Владимир Владимирович. Мы люди мудрые и просто так слов на ветер не бросаем.
  - Ладно. Обсуждение закрыто. Я побежал.
  - Пока.
  - Пока. Спасибо.
  Два крепких рукопожатия и Владимир был уже в вагоне.
  Прозаик Борис Сергеевич Серов был одногодком отца Хохлева. Из архангелогородцев, как и его дед. Писал о строителях, болел об уничтоженном коммунистами крестьянстве, радел за восстановление православной веры. Говорил правду о ВЧК. О том, что Дзержинский - как он сам признавался - набрал в ЧК "много грязного и уголовного элемента". И ценил этот элемент - за склонность не иметь собственного мнения, за подлость и ничтожество.
  Андрей Красильников - поэт и прозаик - служил на флоте, затем в органах внутренних дел. Создал удивительной силы новый литературный язык. На этой почве и подружился с Хохлевым - тоже новатором. И уже несколько лет сотрудничал с журналом "БЕГ".
  Выйдя из метро, на Фурштатской улице, у знакомой продавщицы Владимир купил банку холодного пива. Пока добрёл до парка, слегка захмелел. У пруда присел на откос, под ивой. Выкурил пару сигарет, сделал пару звонков и облегченно вздохнул. Рабочий день, да и год в целом, можно считать завершенным.
  Поезд на Симферополь вечером, а чемодан еще не собран.
  
  Перед отпуском всегда хочется погасить долги. А это требует дополнительных усилий. В купе с кондиционером, устроившись на верхней полке, Хохлев сразу уснул. Проснулся часа в три ночи от холода. Попытался как-то настроить кондиционер - не вышло. Пришлось накрыться шерстяным одеялом. Спал до завтрака, потом до обеда. И только во второй половине дня почувствовал себя немного отдохнувшим.
  Скорый летел по российским просторам в тот день, когда Гидрометеоцентром был зафиксирован абсолютный температурный рекорд. Леса горели, МЧС и армия боролись с лесными пожарами, в вагоне временами попахивало дымом, а в купе было комфортно.
  Томик расстрелянного коммунистами 8 октября 1937 года великого поэта Сергея Клычкова, спрятанный под подушку, - через подушку - жёг затылок. Хохлев не поддался на уговоры семьи - снизу - включиться в разгадывание кроссворда. На своей верхней полке он отрёкся от окружающего мира. Стихи буквально текли в душу. В самое сердце. Да и как может быть иначе, когда читаешь такое:
  
   Мне говорила мать, что в розовой сорочке
   Багряною зарей родился я на свет,
   А я живу лишь от строки до строчки,
   И радости иной мне в этой жизни нет...
  
  Или:
  
   О, если бы вы знали слово,
   Что под луной хранят в ночи
   От древности седые совы,
   От века древние сычи...
  
  Или:
  
   И дух такой морозно-синий,
   Что даже распирает грудь...
   И я отряхиваю иней
   С висков, но не могу стряхнуть!
  
  Хохлев читал о самом себе - о своих седых висках - и не понимал, как мог ни за что расстрелянный поэт в первой половине двадцатого века знать о настрое мыслей поэта века двадцать первого. Не укладывалось в голове.
  
  ***
  Крым отодвинул питерские дела куда-то далёко.
  Хохлев, после двадцатипятилетнего перерыва, снова наслаждался морем и солнцем. Как ребенок - это в сорок-то девять лет - кувыркался в волнах, нырял, загорал, сгорал, смазывал плечи сметаной, пил холодное украинское пиво днем и знаменитый крымский портвейн по вечерам. Странно было расплачиваться украинскими гривнами, но ко всему можно привыкнуть.
  В Крыму Хохлев ни о чём серьезном не думал.
  Кроме поэзии. Клычков был всё время рядом. И в физическом смысле - с книжкой Владимир не расставался. И в каком-то духовном, трансцендентном. Он беседовал с поэтом, спрашивал его о стихах. И писал свои.
  Такие:
  
   В Таврический упало солнце,
   Повис на ветках жаркий день...
   Малец за бабочкой несётся,
   Панамку сдвинув набекрень.
  
   От зноя пожелтели травы,
   Вода в протоках зацвела,
   Не помнят о минутах славы
   Три позолоченных крыла.
  
   А крылья птиц от пыли серы,
   Под куст метнулся воробей.
   Жара палит... палит без меры
   Совсем потерянных людей.
  
   Бог вышел на откос прибрежный.
   Присел в горячую траву,
   Откинул прядь волос небрежно
   И начал новую главу.
  
  И такие:
  
   Я часто сдуру пил хмельную воду
   И все стремился в жизнь не опоздать.
   Я мог грозою ясную погоду
   Смести за миг... И тут же воссоздать.
  
   Я не любил пространных объяснений
   И каждый день вычерпывал до дна.
   Я сращивал мгновенья из мгновений
   И расщеплял во сне кристаллы сна.
  
   Я жаждал славы и мечтал о ските,
   Не раз любил и отвергал любовь...
   Над миром по проторенной орбите
   Всходило солнце, ускользая вновь.
  
  И такие:
  
   Когда ты утром обернешься в облака,
   Укроешься от пылевых дождей,
   Пусть теплая моя рука
   Твою ладонь согреет, слившись с ней.
  
   Когда ты будешь между звездами бродить
   И ветром солнечным восторженно дышать,
   Неслышно буду за тобой ходить
   И не смогу тебе ничем иным мешать...
  
   Когда мы выпьем молоко луны,
   Оставив в чашке грустные глазницы,
   Перескажу тебе космические сны...
   И упрошу пред нами небо расступиться.
  
  Чаще всего стихи приходили на пляже, когда Хохлев, накупавшись вдоволь, лежал в тени под навесом и почти засыпал. В сознании всплывала одна строчка, к ней цеплялась другая и приходилось включать волю, чтобы отыскать третью и последующие. Когда слова вставали на свои места, Хохлев находил в соломенной сумке блокнот и записывал в него готовое стихотворение. Пляжный люд шумел, смеялся, и никто даже не подозревал, что в это время, рядом...
  В свободное от пляжа время, когда семья устраивалась на тихий час, Хохлев гулял по Алуште. Как-то забрел в центральную библиотеку, чтобы оставить там свои книги. В жару он не надевал рубашки и в библиотеке оказался с голым торсом. Вызвал недовольство сотрудников. Пришлось одеться по форме, приличествующей учреждению культуры, чтобы дар был принят.
  Много путешествовали по Крыму.
  На шустром пароходике доплыли до Алупки - городка, где Хохлев проводил все студенческие летние каникулы и куда привез молодую жену в медовый месяц. Соседние Мисхор, Ливадия, шумная Ялта, Никитский ботанический сад за четверть века совсем не изменились.
  В Гурзуфе, в дегустационном зале семью усадили за тот самый овальный стол, который знал Гагарина и Брежнева, других видных деятелей Советского Союза. В ялтинском театре морских животных Хохлев впервые в жизни увидал белоснежных морских львов. И смеялся как дитя, глядя на их цирковые выкрутасы.
  
  Однажды Хохлев - без домочадцев - вышел на морской берег ночью. Присел на пирсе на корточки, засмотрелся на луну. И на лунную дорожку. Вспомнились не так давно написанные строчки:
  
  Иду по воде, ни за что не держась,
  С подошв отмываю налипшую грязь,
  Упруга поверхность и пленка прочна,
  Кругами расходится морем волна.
  
  Хохлев спрыгнул с пирса и пошел по морю.
  Шаги по воде - что-то среднее между шагами по батуту и шагами по песку. Опорная нога как бы слегка продавливает и одновременно натягивает поверхностную пленку. Но не всю - как батут - а небольшой кружок непосредственно под ногой. И волны нет - в стихотворении она придумана.
  Хохлев быстро дошел до горизонта и уткнулся в твердое, холодящее руку небо. Постоял, осмотрел гладкую - без одной зацепочки - ровно освещенную лунным светом небесную твердь и вернулся на берег. Не замеченный никем.
  
  В Питер семья вернулась 16 августа.
  И очень скоро Хохлев оказался главным действующим лицом истории, доставившей ему много хлопот, огорчений и радости... Больше радости.
  
  02.09.2010
  Совещание у Жерлова - если это можно назвать совещанием - было назначено на пять часов вечера.
  В кабинете собрались: Сергей Евгеньевич Жерлов, с крошками хлеба на свитере - он только что выпил чаю с домашними бутербродами; хромающий на правую ногу руководитель секции прозы Борис Федорович Прыгунец; неадекватный шутник-юморист Семен Александрович Дронов-Дубочкин; считающая себя великой поэтессой, состарившаяся любовница Жерлова - Галочка; главный редактор журнала "Невский ветер" - в прошлом жуткий пьяница - Петр Владимирович Петухов и девяностолетний издатель Георгий Анатольевич Бельский.
  Все эти люди, каждый в свое время, помогли Жерлову внедриться в литературу и закрепиться в литературной власти.
  Жерлов в детстве мечтал стать морским офицером, ходить в белом кителе с кортиком на боку. Поэтому и поступил в морское училище. Закончив его, лейтенантом получил распределение на Северный флот. И вроде бы начал службу успешно. Но как-то не поладил с сослуживцем. Не найдя способа уладить конфликт мирно, Жерлов написал донос. Весть про это разлетелась по части, и Жерлову устроили темную. Задыхаясь под одеялом, он пытался отбиваться от ударов - в том числе и матросов - но не отбился. Со сломанным ребром оказался в лазарете и написал еще один донос, теперь уже не на одного обидчика.
  По выписке Жерлов оказался в полном бойкоте. Никто из офицеров с ним не общался. Ни старшины, ни матросы его приказов не выполняли. Начальство посоветовало Жерлову уйти на берег. Жерлов сопротивлялся, просил перевести его на другой корабль.
  На флоте новости распространяются быстро - о Жерлове пошла худая слава. В дело вмешался КГБ и взял стукача под свою опеку. Учитывая склонность Жерлова к писательству, устроил его в одну из морских редакций. Карьера "боевого" офицера закончилась, но в звании повышают и на берегу. До списания в запас, Жерлов стал капитаном третьего ранга и параллельно - дабы укрепить свой писательский авторитет - заочно окончил Литературный институт. А через год приехал в Питер и вступил в Союз писателей.
  Тут-то Галочка и прибрала его к рукам, на тот момент уже с десяток лет числившаяся членом Союза. Женщины любят военную форму, особенно морскую. Галочка редактировала стишки Жерлова и выталкивала его на сцены. Жерлову нравилось быть на виду, он охотно подчинялся, но в глубине души мечтал командовать. Не на флоте, так в литературе.
  Возглавить приемную комиссию Жерлову помогли: Прыгунец, тоже когда-то служивший на флоте, Бельский - за деньги и Талалай - в то время председатель правления - уже лет пять живущий в Москве. Вновь не обошлось без КГБ. Перед крахом СССР литература все еще считалась частью общепартийного дела, проверенный человек на отсеве писателей-новичков был необходим.
  Прием в Союз - дело во многом субъективное. Но именно на приеме нельзя было ошибиться со вступающим. Заветные корочки и скрытые за ними блага не могли достаться писателю с нетвердыми убеждениями, какому-нибудь инакомыслящему. Жерлов дал подписку, что такого никогда не произойдет.
  
  Хохлева Жерлов пригласил в первый раз. И начал он с вопроса Хохлеву:
  - Владимир Владимирович, вы ведь в Смольном занимались связью с общественностью?
  - Да. PR-ом.
  - И у вас наработались хорошие связи со средствами массовой информации нашего города?
  - Именно так.
  - Нам в Союзе нужно создать службу, которая информировала бы петербуржцев о новых книгах, журналах. О наших, б... , авторах... Вас мы видим руководителем этой службы. Естественно, на общественных началах. Потому что денег, как вы знаете у нас нет. Как вы на это смотрите?
  - Нормально. Но заниматься этой деятельностью я смогу в свободное от основной работы время.
  - Тогда вот вам первое задание. - Жерлов порылся в сумке и извлек из неё свою книжку. - Это мой новый сборник стихов. Уже тринадцатый. А это, - он протягивал Хохлеву листок бумаги, - афиша моего творческого вечера в Лавке писателей на Невском. Там сменился директор. Я вчера с ней встречался, и мы договорились проводить на регулярной основе презентации наших авторов. Мой вечер через неделю. Вы сможете собрать корреспондентов, телевидение?
  - Попробовать можно... но журналисты - народ тертый. Если информационного повода нет - не придут.
  - Ну, так, б... , придумайте повод... А что, выход новой книжки стихов не повод?
  - Для СМИ - нет. Если только это не книжка какого-нибудь признанного мэтра. Или мэра. Или если стихи скандальные...
  - Я скандальных не пишу.
  - А по распространению? - в разговор встрял Петухов. - Давайте развезем книжку по районным администрациям. Сколько их в городе? Четырнадцать, по-моему. Люди туда ходят... Разложить по стоечкам - все будут брать.
  Хохлеву стало смешно, но улыбку ему удалось сдержать. В любом телефонном справочнике Санкт-Петербурга можно было найти координаты девятнадцати районных администраций.
  - А я считаю, - подключился Дронов-Дубочкин, - что вам, Сергей Евгеньевич, нужно выйти на телевидение. Вы председатель Союза, вас должны пригласить. А Владимир Владимирович обо всем договорится. И еще, Владимиру Владимировичу нужно обзвонить всех членов Союза и спросить, какие книжки выйдут в ближайшее время. Составить график презентаций... У меня тоже вышел сборник юморесок. В Лавку я его уже сдал...
  - Причём здесь юморески? - Жерлов встал, - выборы скоро. Вот информационный повод. - Он подошел к Хохлеву и наклонился к его лицу. - Вы должны проголосовать за меня. И не поддаваться на провокации больного Рудакова. Зачем он пишет, будто я снял его с учета в отделении? Он, б... , сам ушел. Вы-то серьезный человек... должны же понимать.
  - Что?
  - То, что деятельность Рудакова раскалывает организацию.
  - Александр Валентинович издал триста книг членов Союза...
  - На чужие деньги, - растягивая слова, выдавил Прыгунец. - На не наши деньги.
  - Какая разница, на чьи деньги? Главное - писатели опубликованы.
  - Владимир Владимирович, - Жерлов вернулся на свое место. - Так вы сделаете PR этого сборника?
  - Давайте.
  Жерлов вновь вскочил и поднес книжку Хохлеву, как великий дар.
  - А я вам её подпишу. - Присел рядом, на свободный стул и, медленно выводя буквы, подписал. - Вот.
  - Спасибо.
  - Да, и Владимир Владимирович, вы должны всех агитировать за меня. Чтобы никакого, б... , инакомыслия.
  - Я ничего и никому не должен, - вставая, Хохлев обратил внимание на плотно сжатые губы Галочки, не сказавшей ни единого слова. - Зря вы меня пригласили. До свидания.
  Жерлов догнал Хохлева уже на лестнице.
  - Владимир Владимирович, вы, б... , когда перестанете общаться с этим психом? Рудаков же, б... , психически больной человек, вы что, этого не видите?
  - Он руководит писательским сообществом. Его работа у всех на виду. А вот что делаете вы - мне, например, непонятно.
  - Я, б... , председатель Союза, - лицо Жерлова побагровело. - А не Рудаков!
  - Номинально.
  - Да вы в своем уме? Е... в... м...!
  - Давайте без наездов.
  - Хорошо, х... с вами, - Жерлов попытался взять себя в руки. - Что вы, б... , хотите?
  - Хочу дачу в Комарово! - Хохлев шутил, сохраняя внешнюю серьезность. - Вы в президиуме Литфонда. Похлопочите.
  - Дачу в Комарово! Ни х... себе! - Жерлов поперхнулся воздухом. - Вы знаете, у нас есть более достойные... Это исключено. Вы сколько лет в нашем Союзе?
  - Семь лет.
  - Приходите через семь лет с заявлением. Я его рассмотрю.
  - До встречи.
  Хохлев, уже спускаясь по ступенькам, услышал за спиной какое-то невнятное бормотание, затем отчетливое "наглец". Отвечать не стал. Вышел на улицу, не зная, что делать с жерловским сборником. Выбросить в первую попавшуюся урну, как однажды сделал один московский редактор... Но это ведь книга, её люди делали.
  Владимир сунул книжку в сумку и тут же забыл о состоявшемся разговоре.
  
  Вечером Хохлев ощутил в своей комнате чье-то незримое присутствие. Рядом с ним прошуршал поток ветра. Не сквозняк - двери и форточки закрыты. Послышались какие-то щелчки. Как будто за стеной кололи орехи.
  Совсем непонятное - после отбоя.
  Сквозь дрему Хохлев очень явственно услышал хлопок. Выстрел игрушечного пистолета. Привстав на локте, он долго осматривался. Но ничего и никого постороннего не обнаружил.
  Заснуть сразу не получилось. Владимир встал и устроился в кресле у письменного стола. Попытался проанализировать странные ощущения. Смежил веки. Перед внутренним взором развертывались малозначимые картины. Летние хлопоты на даче, кабинет в редакции, картинки из далекого детства.
  Вдруг глаза! Чьи?
  Внутри себя Хохлев увидел лицо. Незнакомое. Оно выплыло из какого-то тумана и обрело характерные черты. Глаза изучающе всматривались в глаза. Это казалось невозможным, но пришелец был. Не исчезал. От его печального взгляда стало жутковато. Попытки завязать контакт с гостем - Хохлев прищурился и улыбнулся - ничего не дали. Минуты три лицо располагалось максимально близко, затем незнакомые, но не несущие угроз, глаза покрыл туман. Или облако. Образ растворился.
  Зачем он был?
  До сего дня Хохлев считал, что память хранит в голове воспоминания о бывших ранее событиях. Представления, ощущения, полученную информацию. Что можно напрячься и вспомнить то, что уже когда-то произошло. После этой неожиданной встречи он понял, что все не так просто. С незнакомым взглядом он никогда ранее не встречался. Значит, его сознание пробилось в другое измерение? В новое пространство. И в нём встретилось с подобной себе сущностью. Или наоборот - эта сущность из другого измерения влетела в голову Хохлева?
  Где разгадка? Владимир открыл глаза.
  Во всех деталях знакомая комната. Синие занавески, паркет, любимая настольная лампа. Тело функционирует, как и раньше. Руки, ноги, голова работают, как им и положено. "Полет проходит нормально". Ничего не разрушено. Верх - наверху, низ - внизу. Все твердо и неколебимо. Что делать? Вычеркнуть этот контакт из памяти?
  Взгляд не содержал в себе зла - наоборот, как будто приглашал к доброму, душевному разговору. Он был красив, а красота, как известно, притягивает. И главное - какое-то общение без слов уже состоялось. Какая-то новая информация уже получена. О чем? В какой зашифрованной форме?
  Хохлев открыл окно. Ночной - немного сырой - воздух вполз в комнату. Владимир закурил сигарету и лёг на подоконник грудью. Стены в старом фонде толстые, кирпичей на них не жалели, чтобы увидеть происходящее под окном, нужно здорово вытянуться. Хохлев так и сделал, осмотрел улицу. Машины, шумная молодежь с пивом - все, как обычно. Владимир вернул себя комнате.
  Ощущение постороннего присутствия испарилось.
  
  03.09.2010
  Утром, во сне он снова спал с Марией.
  Строгие друг к другу сослуживцы днём - превращались в горячих любовников ночью. Но что удивительно, Хохлев - перед самым главным - всегда отрывался от девушки и распахивал глаза. И всегда не по своей воле. Что-нибудь будило: рёв машинной сигнализации за окном, писк водопроводного крана, удар двери на лестничной площадке. Что-то громкое всегда спасало от супружеской измены? Таким образом, внешний - никогда не засыпающий - мир защищал честь Хохлева. Отгонял искушения.
  Человек не контролирует свои сны. Это в бодрствующем состоянии можно волей пресечь любые соблазны. Во сне воля спит. И соблазны могут добраться до самой незащищенной части человеческой души. Как-то по весне Хохлев написал стихотворение:
  
  Откуда они только берутся?
  Эти предрассветные, "безбашенные" сны?
  Что показывают?.. Зачем даются
  Мне, одуревшему от весны?
  
  Незнакомые женщины ластятся к телу,
  Денег! - всех курам не склевать...
  Дерешься Шварценеггером, жестко и смело...
  Жизнь за окном...
   Ну и как тут спать?
  
   Но сейчас-то осень... Хохлев лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. А вдруг, сегодня вовремя проснулся только он один? А она - уже после... Главного? Вдруг сон принадлежит не только тому, кто его видит? И разные люди встречаются в одном сне, так же как в материальном мире...
  
  Взгляд скользнул по спящим в простенке между окон часам. Пора! Хохлев отогнал навязчивые образы дурного сна и, все ещё лежа в постели, сотворил молитву. Вскочил. Утренняя гимнастика, турник, холодная вода, мохнатое полотенце, горячий кофе. И полная голова планов на день.
  Он не вспомнил вчерашнего вечернего явления и не ждал ничего необычного. Но когда услышал серебряный шелест крыльев - сразу открыл окно.
  Шелестел Ангел. Устроился на подоконнике. Ноги в квартире, крылья на улице.
  - Привет. Как дела?
  Ангелы невидимы, но распознать их можно. По теплу, по движению в пространстве. Самое главное - по разговору.
  - Доброе утро! Как всегда.
  - А почему так грустно? Не все сегодня плохо. Вот я прибыл!
  - Зачем?
  Хохлев взялся мыть посуду после завтрака и вел разговор как бы со стороны.
  - Зачем, зачем? Так и скажи ему все сразу. Я прибыл, чтобы о многом тебе рассказать.
  - О чем? Я как будто и так много знаю. Живу на земле уже сорок девять лет.
  - Думаешь, что знаешь? Но заблуждаешься. За такой срок наверняка много разной чуши в голову нахватал...
  - Не понял? - Хохлев снял передник и бросил его на табурет. Решительно развернулся.
  - Не кипятись... Что это у человеков за привычка: чуть что - головой в бутылку.
  
  Через двадцать минут Владимир шагал к метро по главной аллее Таврического сада. Существует поверье, что рядом с человеком постоянно присутствуют два ангела. Хороший и плохой... А может, это посланец? С миссией. Ко мне! Почему ко мне?
  - Заслужил! Любишь осень? - Ангел выскочил из-за спины.
  - В вашем мире тоже есть времена года? - значит, мысли он читает. Надо лишнего не думать.
  - Думай всё... Мы с тобой живем в одном мире. Ты на земле, я на небе. Если хочешь что-то узнать про невидимый мир, сначала узнай правду о видимом.
  - А что тут узнавать? Земля, небо, облака. Аллея. Ты рядом. Шелестишь. Похоже, кроме меня этого никто не слышит.
  - Точно.
  - Ну и чего такого важного я не знаю? Или будто бы знаю не то, что должен. Мне надо что-то узнать?
  - Как угодно.
  - Хочешь сказать, что незнание - не для всех мотивация к узнаванию. Но с другой стороны, если есть возможность - наверное, лучше узнать, чем потом локти кусать... И у меня, похоже, нет выбора. Ты - моя возможность прикоснуться к чему-то интересному. К тому, что пока мне было недоступно? Что, прямо сейчас и начнем?
  - Не хочешь?
  - Почему не хочу? Просто неожиданно... Ладно, вопрос первый - ты кто?
  - Ангел.
  - Не глюк? Не фантазия моего ума? В обычное, ничем не примечательное утро являешься ты...
  - Ты беседуешь сам с собой? Тогда тебе надо к врачу. Давай договоримся: тебе не следует относиться с сомнением или с иронией к тому, что я говорю. Даже если я шучу, подобно вам, человекам.
  Хохлев не мог понять, что происходит. Не знал, как защищаться. Был готов просить невидимую сущность оставить его в покое. Но не просил. Человеческое любопытство. Напряженный внутренне, он проявлял наигранную беспечность внешне. Был готов к худшему и надеялся на лучшее. Хотя бы на нейтральное. Более всего удручало то, что мысли и переживания могут быть прочтены, увидены. Как запечатать, скрыть свои мысли? Вообще не думать.
  - Не обижайся. И пойми. Первый раз общаюсь с Ангелом.
  - По-ни-маю! - Ангел обернулся вокруг своей оси.
  - Значит, ты все знаешь?
  - Не все. То, что дано знать - знаю. Это вы придумали себе кучу ложного знания и с самозабвением в ней копаетесь. Перепеваете, повторяете, передаете ложь друг другу, детям маленьким всякую чушь внушаете. Наградами себя тешите, регалиями разными, должностями. А если кому-нибудь удается увеличить эту кучу, - такого возносите на самый верх. Объявляете гением... Пришло время. Здравого учения не принимаете, по своим прихотям избираете себе учителей... И почти никто не усомнится.
  - В чем?
  - В достоверности информации о мире.
  - О нашем мире?
  - Да! Как устроен мир - ты знаешь?
  - Мы, - Хохлев рассмеялся, - знаем это со школьной скамьи: люди живут на земле; Земля - это планета, одна из планет Солнечной системы, вертится вокруг Солнца с периодом в 365 дней. В високосные года - в 366. Еще во Вселенной много других систем и галактик, которые астрономы изучают с помощью сверхмощных телескопов. Вселенная расширяется за счет рождения новых звезд, светил и так далее. Есть микромир - мир молекул, атомов, электронов и частиц, из которых состоят все тела. Открытые людьми законы говорят об очень близком строении макро- и микромиров. Рассказывать все в деталях - долго и муторно.
  - Бред сивой кобылы.
  - Что именно?
  - Все, что ты только что сказал. За исключением первой фразы - люди живут на земле.
  - Да?
  - Законы, которые ты назвал открытыми - людьми не открыты. Придуманы.
  - Ученые считают, что они подтверждены практикой. Опытом! И неоднократно!
  - Приведи хоть один пример подтвержденного практикой закона.
  - Пожалуйста. Какой?
  - Самый наглядный.
  Ворона на газоне, мимо которого шел Хохлев и летел Ангел, клевала хлебную корку. К ней подскочила еще одна. Началась перепалка. Владимир задумался. Долго копался в мыслях, вспоминал школьные, институтские предметы, учебники. Учителей. Читаные книги.
  - Ну вот, например, закон всемирного тяготения. - Хохлев демонстративно подбросил вверх свой сложенный зонтик. Тот через малое время снова оказался в руке. - Вот подтверждение закона. Где бы я ни подбросил этот зонт вверх, под действием силы тяжести или земного тяготения он полетит вниз, к земле. Разве это не наглядно?
  - Падение зонта наглядно, но никакого закона не подтверждает.
  - Как не подтверждает? Общеизвестно, что Земля, как большой магнит, притягивает к себе все, что находится на ее поверхности. И все, что рядом с этой поверхностью. Падение зонта подтверждает это знание. Ведь зонт летит вниз, а не вверх. И не вдоль поверхности земли.
  - Да, но что заставляет его сверху лететь вниз? Может, на него давит небо?
  - Давит небо? В смысле атмосферное давление?
  - Не атмосферное давление. Слов, которые не понимаешь, не произноси. Небо!
  - Какое небо? Действительно не понимаю.
  - Вот это, - Ангел взлетел над кустом спиреи. - Которое на меня - не давит.
  - А на зонт давит?
  - Давит. Сверху вниз... Представь, что ты завел под воду шарик пинг-понга. И отпустил его. Вода тут же вытолкнет шарик на поверхность. Прижмет его к воздуху. Так же и небо. Оно вытолкнуло зонт из себя и - если бы не твоя рука - прижало бы его к земле. Элементарная физика.
  Хохлев какое-то время шел, не произнося ни слова. Ангел - тоже молча - рядом.
  - Значит, тяготения нет?
  - Оно может быть, но его может и не быть...
  - Что нужно сделать, чтобы я поверил, что тяготения нет?
  - Очень просто! - Ангел засмеялся. - Опровергнуть чужие утверждения, что оно будто бы есть.
  - Кажется, это утверждения Ньютона? Опровергни.
  - Пошли.
  - Куда?
  - В библиотеку. Читать Ньютона.
  - Сейчас не могу. В редакции через полчаса планерка.
  - Что тебе важнее: идти в свою редакцию или распутать заблуждения ума?
  - И то, и то важно. Но сейчас важнее - на работу.
  Дошли до вестибюля метро.
  - Здесь я ныряю под землю. Ты как?
  - С тобой.
  - Только молча. Когда тебя прессуют во все бока, не очень комфортно говорить о высоком. Приходилось бывать в толкучке? В настоящей давке?
  - Нет еще.
  Хохлев вытащил из кармана латунный жетончик и протиснулся в вестибюль. Миновал рогатые турникеты. Потного милиционера за исцарапанным стеклом. Встал на бегущий вниз ручей из стальных ступеней. Скользнул рукой по резине поручня. Погрузился в холодный, неживой свет. В подземное царство теней.
  Когда выползли на свет, Ангел молчал до самого офиса. Давал возможность покопаться в мыслях.
  У офиса дворник в оранжевом жилете работал метлой. На его спине шевелилась белая надпись. Хохлев решительно открыл дверь. На рабочем месте включил компьютер. Ангел устроился рядом - на верхней полке стеллажа. И стал отпускать какие-то шутки. Уронил на пол номер "БЕГа". Смеялся над всем, что делается. Как над бесполезным. Можно допустить, что есть более важные и серьезные занятия, но нельзя же так! Напролом. Хохлев рассердился:
  - Зачем мешаешь?
  - Помогаю. Рушу строй неверных мыслей. Стараюсь освободить твою голову от всякой чуши. Тебе скоро бороться с коммунистами... Светлая голова может пригодиться...
  - Мне - с коммунистами? Ты ничего не путаешь? Зачем мне с ними бороться?
  - Скоро узнаешь... Когда мы отправимся в библиотеку?
  - Вот пристал. Не знаю.
  - Придумай какую-нибудь местную командировку. Не мне тебя учить, человек.
  - Неужели это так важно? Не понимаю.
  - В библиотеке поймешь. У тебя и билет читательский в кармане пиджака.
  Хохлев проверил карман, нашел пластиковый билет.
  - Все знаешь!
  - Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как знать должно! .
  Владимир усмехнулся, но ничего не ответил. Он уже знал особенность Ангела - последнее слово всегда оставлять за собой. Такого не переспорить. Не переубедить.
  - Человечество заблудилось!
  - Да? Почему же вы, ангелы, это допустили? Не сберегли людей от неверных шагов.
  - Малую часть сберегли. Из многих званных. В мире столько соблазнов... А настоящее знание дает невероятную силу. Получив его однажды, хочется еще. С ним можно выигрывать без допинга и транквилизаторов.
  - Я, кажется, придумал цель командировки. Мне нужно одну статью написать. Про убийство веры и воскресение России. Начну её экскурсом в историю вопроса. А все истории, как известно, где? В библиотеке.
  На улице Ангел радостно облетел вокруг Хохлева. Спровоцировал маленький пылевой вихрь. Кто сказал, что Ангелы не существуют? Вот один из них носится по тротуару. Не обращая внимания ни на что...
  В библиотеке Хохлев прошел в свой зал. Устроился за любимым столом, в самом дальнем уголке. Ангел рядом, на свободном кресле.
  - Чего заказывать-то?
  - Не чего, а кого. Ньютона. Начала.
  - Чего начало?
  - Так называется главная книга Ньютона - "Начала".
  - А шифр не подскажешь?
  - Молодой человек - а самому потрудиться? Не желаете?
  Пришлось идти в зал каталогов. Искать стеллаж на букву "Н", в нём нужный ящичек. Перебирать карточки.
  - Дальше, дальше, дальше, - Ангел командовал уверенно. - Стоп.
  - Ага. Математические начала натуральной философии Исаака Ньютона. Опубликованы в 1687 году, - Хохлев записал шифр, название книги, год и место издания в бланк заказа и сдал его библиотекарше.
  - Вам на когда? - симпатичная девушка с тугой косой на плече мило улыбнулась.
  - На сегодня можно?
  - Можно. Через час подходите.
  Владимир спустился в столовую, пообедал, вернулся в свой угол. Присел, лениво полистал какой-то журнал. Затем уронил голову на сложенные руки и задремал. Лучше бы занялся своей статьей. Ему приснился страшный сон. Его стегали по голой спине длинным, жестким хлыстом. С крючками на конце. Больно. Только когда на спине не осталось живого места, Хохлев открыл глаза.
  - Ты видел?
  - Видел, - ответил Ангел сокрушенно. Он был мрачнее тучи.
  - И что скажешь? Что это было?
  - Тебя пытались запугать.
  - Я не трус!
  - Поэтому я к тебе и прилетел.
  Ожидаемая книжка, наконец-то, оказалась перед Владимиром.
  - Листай... Дальше. Дальше... Стоп. Вот! Это место - центростремительная сила... Далее по тексту.
  - Центростремительная сила есть та, с которою тела к некоторой точке, как к центру, отовсюду притягиваются, гонятся или как бы то ни было стремятся...
  - Здесь.
  - Такова сила тяжести, под действием которой тела стремятся к центру Земли.
  - Какого центра? Какой Земли? - Ангел схватился за голову. - Что скажешь?
  - Ничего. Я это знаю со школьной скамьи.
  - Кодирование прошло успешно... Что ты знаешь? В твоих руках первоисточник, с которого все началось. Официальный перевод... Сейчас два часа, до девяти - целый рабочий день. Вот и найди в этой книжке научные доказательства тому, что тела стремятся к центру Земли именно под действием силы тяжести, а не какой-либо другой. Также поищи доказательства наличия у Земли центра... Удачи. Оставляю тебя на время.
  Ангел взвился вихрем и исчез.
  Появился за пять минут до закрытия библиотеки.
  - Нашел?
  - Нет.
  - И не мог найти. Ньютон их не имел.
  - Ты хочешь сказать, что...
  - Да. Ньютон выдвинул недоказанную гипотезу, - научный мир поверил на слово.
   Свет погас и зажегся вновь.
  - Мы засиделись. Так предупреждают последних посетителей.
  - Сдавай эту макулатуру. Идем домой.
  На улице Ангел развеселился - стал носиться ветром между прохожими, дергать за одежду.
  - Откуда такое настроение?
  - От хорошо выполненной работы. Людей очень трудно оторвать от текущих дел и заставить докапываться до сути. Я тебя заставил. Еще один "великий" ум - Николай Коперник взял и также бездоказательно заявил, что Земля имеет форму шара. Народ поверил.
  - Может быть, Земля еще и не планета Солнечной системы и не обращается вокруг Солнца с периодом в 365 дней, а в високосные года в 366?
  - Совершенно точно.
  - Научная революция.
  - Заканчивается век ложного просвещения.
  - Ложного?
  - Слово "просвещение" - от слова "свет". А то, которым последние столетия "просвещались" человеки - от темноты. Ложное просвещение - затемнение умов.
  - Я, наверное, очень пытливый и дотошный человек... Другой бы целый рабочий день над Ньютоном не высидел... Поэтому ты именно ко мне прилетел со своими откровениями?
  - Именно так!
  В высшей точке Аничкова моста Хохлев остановился, уперся руками в перила. Долго смотрел на воду. А та все течет, течет. Несет куда-то мусор, листья, пластиковые бутылки.
  - Ты чего? - Ангел толкнул в плечо.
  - Да так, задумался.
  - Очень хорошо. Это нужно делать как можно чаще. Вы очень мало думаете. Постоянно занимаете свои руки, ноги, глаза. Затыкаете уши наушниками с гремящей музыкой, куда-то бежите, смотрите телевизор. Все это мешает думать.
  - Согласен.
  - Меняйся! Сегодня приди домой, поужинай, выключи телевизор, сделай так, чтобы никто не отвлекал и ничто не мешало, сядь в кресло и думай. Найди для ума твердую пищу, а не молоко. И перевари ее.
  Ангел резко взлетел вверх и сорвался вниз. Возмутил воду Фонтанки. По поверхности пошла мелкая рябь. Понесся по водной глади, едва касаясь воды и образуя круги, похожие на следы от "блинчиков".
  Хохлев развернулся и попытался вглядеться в проплывающие мимо лица. Видят ли они необычное под мостом? Сосредоточены. Суровы. Беззаботны. Взгляды бьют в асфальт, прыгают по карнизам домов. По номерам троллейбусов. Не видят! Остановить, что ли? Обратить внимание на следы? Попросить объяснить их происхождение?
  - Ну что? Не успел? - Ангел был уже на мосту, шептал в ухо и хитро улыбался. - Тайна открывается немногим. Остальные пусть бегут мимо.
  - Жалко их.
  - Ничуть. Если человекам интересно жить в темноте, силой выталкивать их к свету никто не будет.
  
  04.09.2010
   В первую субботу сентября Анатолий Вревский открывал новый литературный сезон.
  Потомок древнего российского рода любил торжественность. Парадность. Зал Мемориального музея-квартиры Н. А. Римского-Корсакова сиял. Белые балясины сцены, белый рояль, белый костюм Вревского как будто подчеркивали значимость события. На столе ведущего празднично бликовали ордена и медали, стопками высились грамоты и дипломы, алым цветом горели гвоздики.
   И народ в зале был в приподнятом настроении. Мужчины в костюмах с галстуками, в начищенных до блеска ботинках. Женщины с красивыми прическами, благоухающие дорогими ароматами, с цветами, в шуршащих платьях.
   Вревский начал заседание и шум в зале стих.
  После многочисленных приветствий - процедура награждения. На сцену поднимались поэты и прозаики, заслуженные и молодые. Теплых слов и рукоплесканий хватало на всех. Каждый, отмеченный наградой, коротко представлял свое творчество. Звучали стихи, песни и небольшие прозаические произведения. Очередь дошла до Хохлева, Вревский раскрыл красные корочки и объявил:
   - Уважаемые коллеги! Решением ученого совета нашей Академии от двадцать восьмого августа - за номером 51-П - Хохлеву Владимиру Владимировичу присвоено ученое звание профессора.
   Хохлев встал со своего места и вышел на сцену.
   - Как вы знаете, поэт и издатель Владимир Владимирович является главным редактором быстро набирающего популярность журнала "БЕГ". Это талантливый писатель, журналист и редактор. Я поздравляю Владимира Владимировича с высоким ученым званием и вручаю ему этот диплом. - Вревский обернулся к помощнице, взял из её рук букет. - И цветы.
   Аплодисменты, рукопожатие, Хохлев поклонился и, развернувшись к залу, громко произнес:
   - Служу поэзии.
   Он прочитал одно из новых, крымских, стихотворений и еще раз пожал руку президенту Академии. Вревский, пригнувшись к уху Хохлева, прошептал:
   - Сразу не убегай... Есть разговор.
  
   В конце, когда все представленные собранию книжки были подписаны авторами и писательский люд не спеша разошелся, Вревский с Хохлевым вышли на Загородный проспект. В ближайшем кафе заказали по чашке эспрессо и устроились за столиком у окна. Загородный - даже в выходной день - стоял в пробке. Двигатели машин урчали, водители то и дело сигналили. На Пяти углах звенел свисток постового. Но за толстым витринным стеклом звуки улицы были не слышны.
   - В погоне за удобствами люди создают массу неудобств. Бросили бы они свои авто и прогулялись бы по городу пешочком. Как мы... Так нет же. Прилипли к баранкам.
   - Это их проблемы. - Вревский пил кофе маленькими глотками, стараясь не капнуть на белую ткань костюма. - А у нас свои.
   - Какие?
   - Как ты смотришь, Володя, на то, чтобы выставить свою кандидатуру на председателя правления?
   - Союза?
   - Да. Есть очень авторитетные писатели, готовые тебя поддержать.
   - Никак не смотрю.
   - Выборы скоро... Жерлов надоел всем. С ним никто не хочет работать. Никто не считается. Хам, графоман, никакой руководитель. Орет, ногами топает... В Москве его не воспринимают.
   - Да мне своих забот хватает. - Хохлев достал из пачки сигарету. - Можно?
   - Кури... А ты адекватный человек, интеллигент. Образован и эрудирован. Профессор. Действительный член Академии... У тебя все шансы.
   - Как будто Жерлов просто так возьмет и сложит с себя полномочия...
   - Ему помогут.
   - А если не помогут?
   - Ты все равно ничего не теряешь.
   - Творческую свободу.
   - Да... на выборный срок. Но зато приобретешь новый статус. Вес. Сможешь более активно продвигать свое творчество. Да и денежки в Союзе водятся.
   - Какие? По-моему, не очень большие.
   - Для писателя - достаточные.
   - Толя, твой-то какой в этом интерес?
   - Никакого. Так, старые дела...
   Хохлев знал, что раньше Вревский был расположен к Жерлову. Помогал. Добывал средства на союзовские издания. Но потом между ними пробежала черная кошка...
  Сейчас бывшие друзья воюют. "Мочат" друг друга не только устно. Жерлов организовал несколько публикаций в СМИ против Вревского и созданной им Академии, не упускает случая, чтобы пнуть побольней. Толя "хулу и клевету приемлет равнодушно", но обиду в себе носит. Значит, заинтересован в снятии.
   - Но почему я? Председателем должен быть известный, уважаемый в народе человек. Каким был на Союзе композиторов Андрей Петров... Такого веса я еще не наработал.
   - Тебе скоро пятьдесят.
   - Ну и что? В литературе я чуть более десяти лет. Я имею в виду - в публикуемой... Пишу-то давно, - Хохлев затянулся и задумался.
   - За десять лет такой рывок... Тебя везде печатают, в Америке, Канаде... А где, скажи мне, печатается Жерлов? Нигде! Только в своем боевом листке... Который никто не читает.
   - Толя, ну ты же знаешь, что такое выборы. Сплошной головняк... Мне еще встреч с избирателями не хватало.
   - Организуем несколько творческих встреч. Их тебе, кстати, не хватает. Сидишь в своей редакции с утра до вечера.
   - Текстов много приходит.
   - Вот и передохни, с народом пообщайся... Программу составим.
   - Помнишь, как говорил Ельцин? Не давите на меня!
   - Я и не давлю. Просто предлагаю. Подумай. Время еще есть.
   - Да что тут думать. Не мое это дело - руководить.
   - Как будто главный редактор - не руководитель. И здесь та же кухня. Кого напечатать, кого на премию двинуть... Но масштаб совсем другой. Я же не только от себя говорю.
   - От кого еще? Назови фамилии.
   - Не сейчас.
   - Тогда и я сейчас ничего не отвечу.
   - Хорошо, подумай. На неделе созвонимся. Если дашь добро - начнем действовать. Собирать силы.
   - На том и остановимся, - Владимир посмотрел на часы. - Ну, что? По коням?
   - Давай. Только я прошу - обмозгуй наш разговор серьёзно.
   - Договорились.
  
   Дома Хохлев переоделся, закинул на плечи свой станковый рюкзак и укатил на дачу. В электричке, у окошка - благо никто, кроме навязчивых продавцов "транспортной торговли", не мешал - новоиспеченный профессор "обмозговывал" предложение Вревского. И находил в нём много плюсов. Минусы тоже были, но плюсы перевешивали.
   От платформы до участка - три километра. Мимо недавно выстроенной, рубленой церкви, с высокой шатровой колокольней. По "свежему воздуху", в котором сначала - характерные деревенские запахи, затем - одуряющие ароматы хвойного леса.
  Банька уже натоплена. Хохлев сбегал за соседом. Часа два друзья, работая березовыми вениками в парилке и передыхая с пивом в предбаннике, изгоняли из себя шлаки и вредные мысли.
  После ужина, обычно - традиционная ленивая нега у телевизора. В уютном кресле рядом с теплым печным щитком. Но в этот раз нега длилась недолго. Телевизор не радовал. Хохлев ушел в свою комнату, взбил подушки на кровати, извлек из шкафа книжку о Шерлоке Холмсе.
  Читанные-перечитанные рассказы в этот субботний вечер были как нельзя кстати. Хохлев открыл "Этюд в багровых тонах", где мудрость Конан Дойля была явлена в высшей степени. Дошел до главной мысли, когда-то заставившей глубоко задуматься.
  
   "...Невежество Холмса было так же поразительно, как и его знания. О современной литературе, политике и философии он почти не имел представления. Мне случилось упомянуть имя Томаса Карлейля, и Холмс наивно спросил, кто он такой и чем знаменит. Но когда оказалось, что он ровно ничего не знает ни о теории Коперника, ни о строении Солнечной системы, я просто опешил от изумления. Чтобы цивилизованный человек, живущий в девятнадцатом веке, не знал, что Земля вертится вокруг Солнца, - этому я просто не мог поверить!
   - Вы, кажется, удивлены, - улыбнулся он, глядя на моё растерянное лицо. - Спасибо, что вы меня просветили, но теперь я постараюсь как можно скорее все это забыть.
   - Забыть?!
   - Видите ли, - сказал он, - мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных.
   - Да, но не знать о Солнечной системе!.. - воскликнул я.
   - На кой черт она мне? - перебил он нетерпеливо. - Ну, хорошо, пусть, как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?
   Я хотел было спросить, что же это за работа, но почувствовал, что он будет недоволен. Я задумался над нашим коротким разговором и попытался сделать кое-какие выводы. Он не хочет засорять голову знаниями, которые не нужны для его целей..."
  
  Мысль о нужных и ненужных сведениях в свое время довольно глубоко "запала" в голову Хохлеву. Но чему удивляется доктор Джон. Г. Уотсон? Что заставило "опешить от изумления" доктора Ватсона? То, что "всеобщее" знание не отяготило мозга Шерлока Холмса. Почему же оно так угнездилось на "других чердаках"? И так распространилось по свету?
  Хохлев дочитал "Этюд...". Увлекшись "проглотил" еще с десяток рассказов и вышел покурить на воздух. Как выяснилось, давно наступившая ночь была лунной. Снежный диск висел над горизонтом, рядом с трубой дома, и сеял в сад серебристым холодом. Через скатерть из лунного света, раскинутую на все небо, просматривались млечный путь и звезды. Последняя электричка - или товарняк - шумнув, прокатилась за лесом. И стало тихо. Только где-то далеко на светило залаяла собака.
  Владимир гулял по - собственноручно залитой этим летом - бетонной дорожке, курил и всматривался в мир. Темные кроны яблонь, как узорные аппликации, были приклеены к небесному своду. Кровли соседских дач, намертво прилипшие друг к другу, удерживались на месте - как суда якорями - усилием телевизионных антенн, прочно зацепившихся за небо. За забором гулко стукнулось о землю созревшее яблоко. Еще одно. Хохлев услышал:
  
  Цвета нет, деревья плоски,
  Красит серебром луна
  Две бегущие полоски
  От платформы полотна.
  
  Звуков нет, лишь лай собачий
  Будит тишину окрест,
  Голову в сиянье прячет
  Разметавший руки крест.
  
  Звезды смотрят друг на друга
  В неба чёрной глубине.
  Борозда ночного плуга -
  Млечный путь в упругом сне.
  
  Над деревней Бог хлопочет,
  Льет серебряный покой
  В душу каждому, кто хочет
  Жизни чистой и простой.
  
   По опыту зная, что к утру некоторые слова могут разбежаться и потом, чтобы их найти, придётся долго перекладывать с места на место всякий хлам в своём чердаке, Хохлев взошел на веранду, включил лампу и записал стихотворение в альбом.
  
  05.09.2010
  Воскресное утро - единственное, когда можно не спешить с подъемом. И добрать недоспанное за неделю.
  Хохлев и не спешил. Солнечный блик уже соскочил с печки на стену, когда он, наконец, открыл глаза. И сразу увидел Ангела. В белом одеянии.
  - Вставай, лежебока.
  - Встаю, - Хохлев повернулся на другой бок.
  Ангел, ухватившись за край, принялся сдергивать одеяло. Хохлев натянул его на голову. Ангел рванул сильнее и оголил своего подопечного до пояса.
  - Да перестань ты. Дай поваляться.
  - Не дам.
  Владимир вцепился в свободный край двумя руками. Уперся ногами в спинку кровати. Сдаваться просто так ему не хотелось. Но он и думать не думал, что Ангелы такие сильные. Одеяло затрещало в нескольких местах - не удалось отвоевать ни сантиметра.
  - Ну и ладно.
  Хохлев резко отпустил свой край в надежде, что противник грохнется на пол. Ангел стоял, как вкопанный, даже не шелохнулся. Зато человек полетел к дальней спинке кровати и больно ударился плечом. Сон как рукой сняло.
  Владимир скинул ноги на пол, растирая ушибленное место и чуть не плача от досады.
  - Да ну тебя. Я еще не выспался!
   - Того, что есть - хватит! Вставай! И - зарядочку для бодрости.
  Плечо немного отпустило, Хохлев встал. Натянул, покачиваясь, трико. Мышцы тела еще не проснулись.
  - А ну, держись! - Ангел взлетел к потолку и оказался на плечах стоявшего. Нагнулся, схватил за локти. - Раз, два. Раз, два, - начал разводить руки в стороны. - Раз, два, три. Дышим ровно. Выше руки, вверх, в стороны...
  - Да отвяжись ты.
  Не скинуть. Вцепился еще сильнее.
  - А ну-ка давай на улицу. - Ангел буквально вынес подопечного на террасу, затем по ступенькам в сад. - Раз, два. Вверх, в стороны. Вот, хорошо. Теперь попеременно - вверх, вниз.
  Хохлев намахался руками, ногами, понаклонялся, поприседал, попрыгал и даже отжался четырнадцать раз от земли, чтобы Ангел, наконец, отступил. И присел на садовый диван с возгласом:
  - Ух, замучил.
  - Это кто кого замучил?
  - Пора переходить к водным процедурам.
  Что Ангел устроил у рукомойника, трудно описать. Похоже, он не равнодушен к воде. После процедур в каплях и лужицах была не только бетонная плитка. Стена дома, земля, трава, кусты, цветы и даже ближние деревья. Утро удалось.
  К завтраку крылатая сущность успокоилась и степенно уселась за стол. Не завтракать - за компанию. Хохлев сварил кофе.
  - В семнадцатом веке один деятель от науки - его звали Френсис Бэкон - сформулировал принципы познания мира. Пей кофе и вникай.
  - Попробую.
  - Как добывать научное знание? Первое: собрать возможно большое число фактов, касающихся вопроса. Второе: сделав из них выводы, объединить последние общим положением - законом. Третье: дать объяснение этого закона при помощи предположения - гипотезы и делать из нее следствия и выводы. Четвертое: производить опыты для проверки этих следствий. Пятое: если опыты докажут, что объяснение оправдывается на деле, то считать его правдоподобным, - подчеркиваю, не правдивым, а правдоподобным. Подобным, похожим на правду... Если хоть один опыт противоречит выводам из гипотезы, то считать её неверной и заменить новой.
  - И всех делов? - Хохлев вник.
  - Кажется, какая ерунда: гипотеза новая, старая... Как ты думаешь, легко человеку признать гипотезу неверной, если на её придумывание он потратил целую жизнь? Ведь в этом случае он должен признать себя неудачником. Это, как ты понимаешь, не каждому по плечу.
  А если для проверки гипотезы можно получить большие деньги? А если на неверной гипотезе построена уже целая отрасль знания? Работают учебные и научные институты, издаются толстые научные журналы. Присваиваются ученые звания, раздаются привилегии, премии, воспитываются молодые кадры... Признание такой гипотезы неверной - это неудача уже в государственном масштабе. Значит, за неё будут бороться - подпирать её всевозможными подпорками, обновлять, подкрашивать, подсвечивать...
  С другой стороны, земная жизнь человека может кончиться, а ученые так и не предложат ему ничего взамен ошибочной теории.
  - И что в итоге?
  - В итоге: над умами довлеют ложные представления о мире.
  - И что же делать простому человеку?
  - Рассчитывать на собственный ум. Не верить первому встречному.
  - А если с умом - не того.
  - Развивать. Способен же культурист развить свое тело. С умом - то же самое. Среди ученых, конечно, были честные люди. Эйнштейн признался, что не знает, верна или нет его теория относительности. Заявил, что в извращении результатов его работы повинны авторы популярных статей и корреспонденты газет, падкие на сенсации. Но широкого хода в массы это признание не получило.
  - Получается, что корреспонденты газет, распространяя среди людей недоказанные гипотезы как абсолютные истины, человечество попросту подставляют?
  - Фактически да. Но ничего не происходит случайно. Значит, есть потребность. Информационный голод терзает умы. А люди по своей глупости, заносчивости и доверчивости ищут информацию не там. Смотри, фонарь у твоего дома наконец погас. Почему?
  - Утро.
  - День уже, какое утро? Ваш электрик тоже любит поспать... Но ты отвечаешь на вопрос - когда он погас? А я спрашиваю - почему?
  - Электрик вырубил электрический ток.
  - Что вырубил? Ток? Что-то куда-то текущее?
  - Ну да.
  - Можешь рассказать - что, по-твоему, куда течет?
  - Не по-моему, а по открытым законам... - Хохлев осекся.
  - Правильно догадался. Успокойся ты по поводу открытых законов. Нет никаких открытий. Законы есть, но знать их человеку - не дано. По своему устройству ум человеческий не может их воспринять. Ум имеет границу действия и за нее выйти не может. Запомни это. Все открытия - это умело спланированные провокации, вбросы информации, сопровождаемые разными эффектами. То вспышками света, то всякими озарениями во сне - как случилось у Менделеева - то еще чем-нибудь необычным... Нет никаких отрицательно заряженных электронов, и никуда они по проводнику не текут.
  - А что же тогда течет?
  - Ничего.
  - Как это? Свет - то зажигается, то гаснет. Значит, меняются какие-то условия.
  - Совершенно справедливо. Как и то, что тока нет.
  - А как же всякие роторы, статоры, динамо-машины. Они сконструированы на основании открытых законов, с использованием предыдущего опыта.
  - Человеки научились добывать электричество. Молодцы! В свое время они научились добывать огонь, считая что он получается от нагревания двух, трущихся друг о друга, деревяшек.
  - А на самом деле?
  - На самом деле, нагревание и горение - не связанные между собой процессы. Один по времени может предшествовать другому, но не быть его причиной.
  - Суп в кастрюле на газовой горелке нагревается не от огня? Бред какой-то!
  - Человек тоже теплый, но его же никто над огнем не держал.
  - Человек теплокровное существо. От природы. Его не нужно греть на огне.
  - Зачем тогда вы греетесь у печки после лыжной прогулки на морозе?
  - Чтобы вернуть потерянное тепло.
  - Вот тебе и ответ. Так и суп возвращает тепло, потерянное в холодильнике или на холодной веранде.
  - Но возвращает-то над огнем. Значит, греет огонь.
  - Не факт.
  - Да почему не факт-то? - Хохлев завелся.
  - Ты абсолютно уверен, что видимый глазом огонь - источник тепла?
  - Да!
  - А может быть, наоборот? Концентрация тепла в определенной точке разжигает и поддерживает горящий язычок?
  - То есть... Ты хочешь сказать...
  - Именно это! Стеклянная линза собрала солнечное тепло в точку - возник огонь. Пример примитивный, но наглядный.
  - Но после того, как огонь возник - он же греет окружающее пространство. Ты меня совсем запутал.
  - Наоборот, пытаюсь распутать. Знаешь вопрос о курице и яйце? Что было вначале?
  - Ну, знаю.
  - Вопрос о тепле и огне из той же оперы.
  
  Хохлев допил кофе и взялся мыть посуду. Руками. А в голове шел бой: старые, почти родные мысли бились с новыми. Не на жизнь, а на смерть. За пространство жизни.
  - Мысль действительно пространственна. Имеет объем. Длину и ширину, высоту и долготу.
  Владимир вздрогнул от неожиданности. Он совсем забыл о присутствии Ангела.
  - Ну что, следопыт? Не устал еще?
  - Следопыт по твоей милости. С ума бы не сойти.
  - Не сойдешь. Обязанность каждого человека - исследовать мир и себя. Забыл?
  - Почему забыл? Лет до семнадцати так и было.
  - А после?
  - Все стало как будто понятным. Объяснимым.
  - Как будто! Несерьезно... Хотя можешь жить, как жил до меня.
  - Попробуй теперь поживи так. Растормошил! Зачем?
  - Чтобы вернуть интерес к жизни. Чтобы ты снова стал любознательным ребенком. Чтобы ты - взрослый, самостоятельно мыслящий муж, а не руководимый глупыми взрослыми юнец - самостоятельно нашел правильные ответы на вопросы.
  Вышли на воздух. Ангел взвился в небо и исчез в низко висящих облаках. Какая-то пустота стала заполнять душу Хохлева. Не хотелось ни думать, ни разговаривать, ни работать. Вдруг - молния с небес. Даже испугал.
  - Я принес тебе интересную книжку, - Ангел сиял от радости.
  - Может, перенесем на завтра? Я устал.
  - Сейчас отдохнешь.
  - Каким образом? - Хохлев спрашивал с иронией и скепсисом.
  - Электродинамика Ампера.
  - Зачем мне Ампер?
  - Ты хотел узнать про электрический ток. Именно Ампер ввел это понятие в науку.
  - Что читать? Сначала? - Владимир устроился на скамье под яблоней.
  - Листай... В 1820 году Андре Мари Ампер представил Королевской академии наук свой главный труд - "Электродинамические исследования", его слушали... Стоп. Вот это место. Читай.
  - Электродвижущее действие проявляется в двоякого рода эффектах, которые я считаю нужным сперва разграничить путем точного определения. Я назову первый из этих эффектов электрическим напряжением, а второй электрическим током. Напряжение наблюдается, когда два тела, между которыми возникло электродвижущее действие, отделены одно от другого непроводниками по всей своей поверхности, за исключением тех точек, где эта сила возникает.
  - Теперь здесь.
  - Ток возникает тогда, когда в проводящем контуре создано сообщение между телами, притом в точках, отличных от точек возникновения электродвижущей силы.
  - Вот главная ошибка - недоработка - Ампера! "Ток возникает..." А доказательств возникновения - нет. С чего это Ампер решил, что он возникает? Что, заглянул внутрь проводящего контура? Вот она - человеческая безответственность... Беспечность. Читай дальше.
  - Когда тела соединены проводящим контуром, электрическое напряжение отсутствует, легкие тела заметным образом не притягиваются и обычный электрометр не может уже служить указателем того, что происходит в теле...
  - Налицо все признаки отсутствия как электрического заряда, так и электрического поля, но ученый не хочет видеть этого. Зачем? Ему нужна новая стройная теория... Своего имени.
  - Однако электродвижущее действие продолжается, так как вода, кислота, щелочь или соляной раствор, если они входят в контур, разлагаются...
  - Почему разлагаются? - Ангел в возбуждении летал вокруг Хохлева.
  - Как это уже давно известно, в особенности при постоянном электродвижущем действии.
  - Просто гениально! Блеск! "Электродвижущее действие продолжается, в особенности при постоянном электродвижущем действии". Масло потому и масляное, что оно из масла... Сэр, вы запутались. Вы осознаете это? - Ангел ходил по ровно скошенной триммером траве и обращался к кому-то невидимому.
  Хохлев понял - к Амперу.
  - Ты, конечно, понимаешь, - теперь он обращался к Хохлеву, - что если весь контур замкнут, - а это именно так, потому что "тела соединены проводящим контуром" - электрического заряда ни на телах, ни на проводящем контуре нет. И совершенно все равно, будут ли разлагаться вода, кислота и так далее... Или не будут, так как при замкнутом контуре не выполняются главные условия возникновения заряда - разомкнутость, разнесённость, изолированность друг от друга, - отделённость, по Амперу - положительных и отрицательных зарядов, а соответственно тел, их несущих.
  Ангел говорил увлеченно, убежденно и уверенно. Создавалось впечатление, что этим вопросом он занимался всю свою сознательную жизнь. Ну, если не всю, то, по крайней мере, все последнее время.
  - Представь себе две пластинки, несущие на себе положительный и отрицательный заряды. Если мы соединим пластинки, сдвинув их вместе или бросив на них кусок проволоки - произойдет разряд " + " и " - " взаимно уничтожатся, пластинки окажутся нейтральны. Разряд происходит мгновенно, то есть достаточно легкого касания и процесс уже необратим. О каком токе, то есть течении электричества, можно говорить? Где доказательства?
  - Нужно обязательно все доказывать?
  - В науке - обязательно! Ученые кичатся, похваляются тем, что все у них доказано и подтверждено опытным путем. Оказывается - не все.
  - И что это меняет?
  - Отношение к предмету под названием "Электродинамика".
  - То есть?
  - То и есть. Что это не предмет научного знания, а сказка. Фантазия! - Ангел остановился напротив Хохлева. - Некоторым предметам присущи электрические свойства. Внешне они проявляются при определенном стечении обстоятельств. Но почему они проявляются, наука объяснить не может. Вот нить лампы накаливания, - он махнул крылом в сторону фонарного столба, - начинает светиться, не потому что в нее что-то натекло, а по другим причинам, человеку неведомым.
  - Да?
  - Свет таинственен, как огонь. Здесь тот же нерешенный вопрос: что первично? Накаливание нити, которое приводит к испусканию света; или концентрация света и тепла вокруг нити, которая приводит к её накаливанию?
  - Мы же говорили об электрическом токе?
  - Электроток, якобы раскаляющий нить из-за её большого сопротивления, - это еще одно явление, которое может происходить в момент свечения лампы. Мы можем иметь не пару, а тройку составляющих: электроток - раскаленная нить - свет. Каждое составляющее может быть и причиной, и следствием. Таким образом, мы можем составить шесть троек. - В руках у Ангела неожиданно оказались глиняная табличка и мел. - Вот они:
  
   ТОК - НИТЬ - СВЕТ ТОК - СВЕТ - НИТЬ
   НИТЬ - ТОК - СВЕТ НИТЬ - СВЕТ - ТОК
   СВЕТ - НИТЬ - ТОК СВЕТ - ТОК - НИТЬ
  
  Какая из них отражает действительную причинно-следственную связь? Ты знаешь?
  - Нет... Никакая. Если тока нет, эту составляющую нужно исключить.
  - Ток может быть, но его может и не быть. Но, даже предположив, что он есть, человек не способен объяснить эффект свечения настольной лампы научным способом. Одним единственным... Это и требовалось дока... показать! Все! На сегодня хватит. - Глиняная табличка исчезла.
  - Если ты добьешься своего и очистишь мой ум от ненастоящего знания, чем ты заполнишь мою голову? Настоящим? Я надеюсь, что ты не оставишь ее пустой?
  - Человеческий ум сильнее, когда не заполнен мыслями и словами. Ими он только расслабляется.
  - Но слова и сама речь придуманы не людьми.
  - Ты никогда не участвовал в бессловесном общении? Например, с любимым человеком, когда ничего говорить не нужно? Обмен информацией при этом не прекращается.
  - Участвовал. У меня даже стихотворение на эту тему есть.
  - Прочитай.
  
  - Когда ты не рядом, нам просто надо
  Общаться между собой
  С помощью пересечения взглядов
  Где-нибудь над землей.
  
  Представь, что в одно мгновение
  Мы смотрим в единую точку,
  К примеру, в точку свечения.
  Звезды, засиявшей в ночь ту.
  
  И так, по линиям взглядов
  Привет отправляем друг другу...
  И нам никаких не надо
  Ни номеров, ни трубок.
  
  - Вот так и дальше общайтесь.
  - Это сложно. Это получается только с теми, кого любишь. Не найдется стольких любимых.
  - Ненавидишь людей?
  - Почему сразу - ненавижу? Не передергивай. Не всех люблю - это точнее. Как любить подонков и предателей?
  - Да! Это великое искусство.
  - Прежде чем ты улетишь, можно еще вопрос?
  - Валяй.
  - Вернее, не вопрос... Посоветоваться. Мне предлагают баллотироваться на председателя Союза писателей... Что скажешь? Или это не в твоей компетенции?
  - Соглашайся... На выборах получишь много информации о своем Союзе. Распорядись ею правильно... И о себе узнаешь много нового. Чего и не предполагал... И людей узнаешь. Соглашайся!
  
  06.09.2010
   Во второй половине дня Хохлев заглянул к Рудаковым.
  Александр Валентинович и Ирина Владимировна были, как всегда, в хлопотах.
  Не имея помещения под редакцию, да и просто ради собственного удобства, супруги работали дома. Постоянные звонки, переговоры, электронная переписка, вёрстки изданий, пленки, формы, договоры с типографией, редактура, корректура... Московские заказы. Визиты приезжих литераторов. Борьба с упёртостью некоторых авторов, дрожащих над каждой запятой своих текстов...
  Времени на семейные обеды никогда не было. Если только на семейные ужины... Но и по вечерам литературный процесс не прерывался. Рудаков был мастером поэтического ремесла. Его супруга блистательным литературоведом. Молодые поэты - иногда большой толпой - забегали за советами. Писатели постарше искали профессионального общения - часто приходили со спиртным. Всех нужно было принимать, вести в кабинет или на кухню, реагировать на просьбы и предложения.
  Гости засиживались и вспоминали о последней электричке метро за пятнадцать минут до закрытия метрополитена. Тогда шнурки на ботинках завязывались в спешке, молнии на куртках не застегивались, шарфики оставались в карманах и рукавах. Посетители, забывая зонтики, портфели или перчатки, прощались очень быстро и так же быстро удалялись. Рудаковы с облегчением, по очереди приняв душ, устраивались на покой, до утра следующего - такого же суматошного - дня.
  
  Хохлева они приняли на кухне. По-быстрому.
  Бутерброды с колбасой, сыром. Творожная масса с изюмом. Варенье из крыжовника. Остатки вчерашнего торта. Чай с запахом мяты и черной смородины.
  Обсудив текущие дела, перешли к главному вопросу.
  - Мне предлагают выставиться на выборах.
  - Знаю. - Александр Валентинович широким ножом намазывал белый творог на черный хлеб. - Вревский вчера звонил. Убеждал.
  - Убедил?
  - А что? Смелость города берет! - Ирина Владимировна никак не могла присесть к столу. - И надо выставляться.
  - Без шансов на победу?
  - Почему без шансов? Противников Жерлова достаточно. Работать нужно, и шансы появятся... И возрастут.
  - В теперешнем Союзе меня мало кто помнит. Я там не появлялся, считай, уже пять лет. Как Жерлова избрали. Против него я был и тогда.
  - Почему против-то?
  - Я ведь уже рассказывал.
  - Да мы уже и забыли, - Рудаков с какой-то хитрецой улыбнулся.
  - Он взятку хотел. На приеме...
  - А подробнее...
  - У меня были все рекомендации... Прошел секцию прозы. На приемную комиссию принес две книжки "Сказок про Царя". Жерлов проголосовал против. И как объяснил? Что это не две книжки, а одна и та же, но в двух изданиях. Я потом у секретарши спрашиваю: как быть? Как её звали - забыл, Светлана кажется...
  - Светка.
  - А она мне телефон на бумажке пишет. Позвоните, говорит, Сергею Евгеньевичу и договоритесь. Я телефон взял, но звонить не стал. Выяснил у друзей, что Жерлов будет деньги за свой голос требовать. Меня в Смольный на руководящие должности без всяких денег назначали, а тут в творческий союз...
  - Так приняли все же...
  - На тот момент я "Белую ночь" дописывал. Рукопись была почти готова, и деньги были. Пришлось поднапрячься. Текст доделал, тысячу долларов в издание вложил. Как книжка вышла - снова на приемную комиссию... Тут Жерлову ничего не оставалось, как принять. Не захотел, наверное, чиновника прессовать. Испугался. А когда мне рассказали, как жерловцы деньги за редактуру берут - внутри вообще все вскипело.
  - А что? Они придумали почти идеальную схему... Приходит в Союз талантливый, самобытный автор. Со своим языком. Они его в оборот. Так мол и так - для вступления нужна редакция. У нас требования к текстам... И предлагают свои услуги. Если поэт соглашается - ему подсовывают Галочку. А если автор пишет прозой - Прыгунца. И эти горе редакторы вычищают из текстов все живое, весь талант. Усредняют писателя до своего уровня, чтобы потом всю оставшуюся жизнь диктовать свои условия. И за это еще деньги берут.
  - Ирина Владимировна, так я против этого - и против Жерлова - и выступал... Вернее, не выступал, а просто проигнорировал выборы. В знак протеста.
  - А сейчас выступишь за себя.
  - Но почему я? Все о редактуре за деньги знают.
  - На выборы "эти все" не пойдут. Это риск и ответственность. А половина членов - трусы и предатели. Мы их сколько печатали? А как Жерлов финансовый поток перекрыл, так и откололись. И еще что-то против нас вякают. Неблагодарные.
  - Что же за этих неблагодарных биться?
  - За литературу нужно биться! - Рудаков начинал нервничать.
  Хохлев знал, что если разговор не перевести на другую тему, Александра Валентиновича "понесет". С Жерловым у него были свои, давние счеты. Первое, что сделал Жерлов, став председателем - поставил вопрос об исключении Рудакова из Союза. Исключить не смог, а вот с учета в отделении снял. Это Рудакова - талантливейшего поэта, известного почти всей читающей России, издателя, редактора, консультанта Министерства культуры.
  Хохлев, полюбивший чету Рудаковых с первого дня знакомства, взял тогда у Александра Валентиновича большое интервью о произволе в СП и напечатал его в "БЕГе". За что сразу же попал в черный список Жерлова и стал считаться "человеком Рудакова". Владимир никогда не опровергал надуманный статус, но, зная конъюнктуру СП, понимал, что голоса на выборах этот ярлык может отнять. Слишком уж яркой личностью был Рудаков. У таких людей всегда много врагов и завистников.
  Ведя разговор за чашкой чая, Хохлев взвешивал все "за" и "против" своего выдвижения. И все более и более склонялся к "за". Но однозначного согласия пока не давал.
  - Я вчера в лес ходил. Набрал пятьдесят семь красных и девятнадцать белых.
  - Мы не пошли.
  - А сегодня у меня день свадьбы.
  - Поздравляем! Чего ж ты здесь сидишь? Беги за цветами.
  - Сколько лет?
  - В прошлом году была серебряная.
  - Ну, так что? Ты согласен? Тогда нужно начинать работать.
  - Давайте я еще подумаю. Три дня.
  - Думайте, Владимир Владимирович. - Рудаков безразлично отодвинул чашку и встал из-за стола.
  
  К праздничному столу Хохлев приготовил мусаку. Не то чтобы это было любимое семейное блюдо. Просто, во время весеннего путешествия по Греции, оно понравилось. Плюс ко всему, Хохлев найдя в Интернете с десяток рецептов, и творчески их переработав, создал свою мусаку. Без пюре. С тонко нарезанными ломтиками картофеля, с собственным бешамелем - йогуртовым соусом. Блюдо было аппетитным и очень сытным. Хватало небольшого кусочка, чтобы долгое время не испытывать чувства голода.
  Но главным символическим знаком этого дня была не мусака. Розы! Темно-красные, на длинных стеблях. Впервые они появились в день свадьбы, и каждый год, шестого сентября были непременным атрибутом праздника. Жена получала их рано утром, едва встав с постели. И всегда удивлялась. А Хохлев заботился о цветах заранее. Проносил в дом незаметно, не разворачивал бумаги и ставил на ночь в укромное место, в банку с водой.
  Розы - как крепкая традиция - появлялись всегда. Вне зависимости от семейных настроений, материального состояния и погодных условий. Даже в голодные годы начала девяностых, когда не было ничего - розы были. Свежие. В крепких нераспустившихся бутонах. Чтобы сохранить цветы подольше их каждую ночь отправляли в наполненную холодной водой ванну. А утром они снова возвращались в вазу. И стояли в ней торжественные и смирные.
  Праздновали в тихом семейном кругу, без гостей. Не так, как год назад.
  В голове Хохлева копошились мысли о выборах, но озвучивать их он посчитал лишним. Озвучил, то есть спел под гитару, песню, недавно сочиненную на его стихотворение "Ты и Я":
  
  Ты идешь, я слышу звуки:
   шелест платья, стук набоек.
  Ты кладешь на плечи руки
   и целуешь горячо.
  Я тебя целую тоже.
   Я упрям, жесток и стоек.
  И слеза, щеки коснувшись,
   льется на твое плечо.
  Ты печальна, ты не знаешь
   моего упорства повод.
  Ты доверчива, открыта,
   людям веришь до конца.
  Я твои целую руки...
   Но над нами, словно овод,
  Вьется смутная тревога...
   Тень ее смахни с лица.
  Не могу тебе открыться
   и печаль твою развеять.
  Ты не знаешь, что я знаю,
   не узнаешь никогда.
  Ты любимая, родная,
   можешь просто мне поверить.
  И тогда тебе, как прежде,
   свет прольет моя звезда.
  
  07.09.2010
  В полдень в Троицком соборе Александро-Невской лавры началось отпевание друга Хохлева, директора санкт-петербургского "Мостотреста" Юрия Петрова.
  Юрий Александрович сорок лет трудовой жизни - начал простым монтажником - посвятил сохранению петербургских мостов. Знал историю каждого. Мог без шпаргалок назвать имена архитектора и конструктора, год строительства, основные вехи жизни моста, разбирался в секретах конструкции и даже в стилевых особенностях художественного декора. В случае поломок или каких-то форс-мажорных ситуаций безошибочно ставил диагноз и назначал лечение.
  Петрова уважали за твердость слова и самоотверженность. Какую-то мужскую крепость. Невзирая на ранг руководителя, он мог профессионально отстаивать перед ним свою точку зрения. И отстаивал. К его доводам прислушивались. Он не "шел по головам" ради карьеры, любил мосты и относился к ним, как отец к своим детям.
  Но с Хохлевым его связало не мостовое хозяйство. Литература. Как истинный интеллигент Петров в далеком 1996 году первым из власть предержащих оценил стихи и помог издать первый поэтический сборник. Это издание - в синей обложке, с набором красочно оформленных отдельных страничек - вышло в свет к тридцатипятилетию Хохлева, в октябре. А через месяц помогло автору познакомиться с народной артисткой России Ларисой Малеванной.
  Не проститься с Юрием Александровичем Хохлев не мог. В Лавру съехались депутаты ЗАКСА, чиновники Смольного, подрядчики и смежники. В храме было тесно. Хохлев, всю службу отстоявший у входной двери, только в момент прощания смог приблизиться к гробу и возложить цветы. С многочисленными знакомыми - на улице ожидавшими отъезда на кладбище - Хохлев поздоровался и распрощался быстро. Спустился по ступенькам и зашагал в сторону метро. Под главными воротами Лавры услышал за спиной голос:
  - Володя, тебе куда? - Его догоняли Туркин с одним из спичрайтеров Смольного Славой Крайничевым. - Не в Смольный?
  - На Кавалергардскую.
  - Поехали... По пути, - невысокий Туркин хлопнул Хохлева по спине. - И не смотри ты так в землю. И не молчи. Все там будем... Жизнь продолжается.
  Не отвечая, Хохлев дошел до машины и устроился на заднем сидении. Когда выехали на набережную и застряли в пробке, молчать действительно расхотелось.
  - Юра, - Хохлев сдвинулся влево, за кресло водителя, чтобы хоть немного видеть лицо собеседника. - Меня выдвигают в председатели Союза. Вместо Жерлова.
   - Тебя? - Туркин развернулся лицом к Хохлеву. - Кто? Рудаков... Ну и зачем это тебе нужно?
   - Да я и сам еще толком не понимаю.
   - Но уже дал согласие.
   - Нет, еще не дал. Вот советуюсь.
   - Он советуется. - Туркин снова смотрел вперед, на стоп-огни загораживающей дорогу машины. - Ты что, не знаешь, кто такой Жерлов?
   Юрий Туркин, вступивший в Союз писателей лет на десять раньше Хохлева, в свое время здорово пострадал от Жерлова. Лишился руководства литобъединением "Юный писатель". И одноименный журнал, задуманный Туркиным, Жерлов издавать не дал.
  Года три назад Юра пробил себе журнал "Северная Венеция" - довольно интересное, интеллектуальное издание, но о том поражении не забывал. "Советуясь", Хохлев рассчитывал на поддержку, но как оказалось, его расчет был ошибочным. Посидев с минуту молча, Туркин устроился в пол-оборота к Хохлеву и начал свою отповедь:
  - Ты не ведаешь, куда идешь... Что ты знаешь о жизни Союза? Ты хочешь изо дня в день заниматься этими немощными, старыми, выжившими из ума писателями? Быть похоронной командой? Без конца присутствовать на церемониях, подобных сегодняшней? - Туркин закурил. - Они же чуть что, звонят Жерлову. Шагу не могут ступить. Это же болото. У тебя есть "БЕГ" - занимайся, раскручивай. Что тебе в председательстве?
  - Статус, кабинет, деньги.
  - Деньги! Да какие деньги? Кто тебе рассказывал про деньги? Рудаков? Нет у Жерлова никаких денег. Он тратит деньги своей жены. Ты об этом не знал? У нее три парикмахерских во Всеволожске. Она и выдает Сергею Евгеньевичу по тысяче рублей на похороны. А у тебя что?
  - А гранты? Премии? Субсидии?
  - Какие гранты? Я тебя умоляю. Разве это деньги? Союз - общественная организация. То, что Жерлов находит, привлекает, едва хватает на его газетёнку. Там же голь сплошная. Почти триста голодных ртов. Тебя изберут, а завтра пойдут просители. На то, на это. Что ты будешь делать? Побежишь в свой фонд? Так тебя при первом же обращении за дверь выставят.
  - А то, что Хохлев, как ставленник Рудакова, будет вынужден выполнять все распоряжения последнего, ты, Володя, об этом подумал? - вступивший в разговор Крайничев расхохотался. - Это ведь финиш! Край! Тупик!
  С Крайничевым Хохлев был в приятельских отношениях, печатал его статьи в "БЕГе". Как и вещи Туркина. Такой реакции обоих он не предвидел. Хохлев почувствовал, что "приводить доводы" не имеет смысла. Ему не говорили: не выдвигайся, но давали понять, что никакой поддержки не будет.
  - Да! - подхватил мысль Туркин. - Рудаков сводит свои счеты с Жерловым. Используя тебя. Александра Валентиновича ненавидит пол-Союза. И тебя будут ненавидеть. Все же поймут, откуда ты... Такой белый и пушистый.
  - Почему вы решили, что меня выдвигает Рудаков?
  - Потому что другой кандидатуры нет. Ты у него на всех обложках.
  - Рудаков поддерживает выдвижение, но инициатор не он.
  - А кто?
  - Пока не могу сказать.
  - Да не мути ты воду, - Туркин закурил еще. - Жерлов в губернаторском списке. Его приглашают на всякие мероприятия. Его знают. А тебя кто знает?
  - Жерлова тоже когда-то не знали. А если говорить о Смольном - то уж Хохлев там намелькал.
  - Вот именно, намелькал! Как чиновник. Как технический исполнитель. А не как руководитель творческого союза. Это совсем другой статус. Что ты будешь делать с литературными тяжеловесами - некоторые из них открывают двери Смольного ногой. А ты: извините, простите... Со своей интеллигентностью. - Туркин стряхнул пепел в окошко. - Вот Саша Странников напишет о тебе статью. Разгромную!
  - Почему разгромную?
  - Да потому что ты не самый сильный литератор. У тебя слабое творчество.
  Этот тезис, из всех приведенных Туркиным, царапнул сильнее всего. Хохлев тут же вспомнил реакцию Валентины Петровны - одного из редакторов "Сказок про Царя". Сказанное всплыло в памяти почти дословно: "Я проработала в Лениздате - на Фонтанке - почти пятьдесят лет. Наверное, скоро умру... Вам, Владимир, я скажу, что ваши сказки переживут время. Ничего не останется. О модных сейчас детективщицах я вообще не говорю. Ничего не останется и от серьезных писателей - наших современников. А сказки про Царя будут читать и через сто лет!"
  Юрия Туркина, который всегда очень аккуратно отзывался о чужом творчестве - чаще всего предпочитал отмалчиваться, как видно, возможное выдвижение Хохлева здорово задело. Это чувствовалось и внешне. Он нервно курил и не реагировал на настойчивые звонки мобильника.
  - Не такое уж и слабое.
  - Ладно... Алло! - Туркин все же решил ответить. - Ну, едем. В пробке... Так что вы там все, без командира и обойтись не можете? - он выключил трубку. - Идиоты.
  Машина рванула в свободное пространство и тут же снова встала. Пробка на набережной возникла из-за огромной фуры, которая не могла тронуться с места. Стояла с аварийной сигнализацией. А полоса перед фурой была свободна. Хохлев аккуратно выбрался на проезжую часть и подошел к кабине грузовика.
  - Шеф, проблемы? - крикнул он вверх.
  - Заглох.
  - Чем помочь?
  - Дернуть бы... Вот пытаюсь кого-нибудь вызвать.
  - Пока приедут, полдня простоишь.
  - Есть другие варианты?
  - Снимай с тормоза и жми на газ - подтолкну.
  Не дождавшись ответа, Хохлев подошел к заднему, заляпанному грязью бамперу. Немного закатал рукав на правой руке. Упёрся ею в бампер, ногами в асфальт... Сконцентрировался... И со всей силой толкнул мешающие проехать сорок тонн. Фура покатилась и через полминуты завелась. Носовым платком "спасатель" обтер испачканную руку и вернулся на свое место. К прерванному разговору.
  - Володя, ты пойми, мы же не против тебя... Мы "за"! Жерлов бывший военный, обладает командирским голосом... А ты? Как ты будешь строить этих стариков?
  - Два года под моим началом работало семьдесят человек. И это в территориальном управлении, где каждую минуту какая-нибудь пакость случалась. Ничего, справился.
  - Ну, я не знаю... Но предупреждаю - с моей стороны поддержки не будет.
  - Юра, я не собираюсь брать Союз штурмом. Всего лишь предложу свои услуги. Не проголосуют - забудем об этом разговоре... И все. - Именно этот разговор и утвердил Хохлева в необходимости ввязываться в борьбу. - И потом, я же не один... За мной стоят люди. Которых я не могу просто так взять и кинуть. В этой ситуации честнее пройти дистанцию до финиша и проиграть, чем сойти. Согласен?
  Туркин, вдавив тело в автомобильное кресло и отвернувшись от Хохлева, смотрел на Неву через окно дверцы. Он был не согласен. Молчал и Крайничев. Последним, что сказал Туркин, было:
  - Володя, ты ведь творческий человек. Порядочный. Твое дело сидеть в своем кабинете и тихо писать. Издавать свой журнал. У тебя другой, сложившийся годами, имидж. Храни то, что имеешь. Ты не представляешь, что такое Союз писателей!
  Хохлев ничего не ответил. У Смольного приятели разбежались в разные стороны. В голове будущего кандидата, миновавшего пропилеи с надписями "Первый совет пролетарской диктатуры" справа и "Пролетарии всех стран, объединяйтесь" слева, мелькнула мысль: как был советом, так и остался!
  Кандидат - после разговора Хохлев действительно ощутил себя кандидатом - начал выстраивать план первоочередных действий. На ходу позвонил Рудакову:
  - Александр Валентинович, а когда выборы?
  - В конце октября... Или в ноябре... Шут его знает.
  Менее чем за два месяца предстояло развернуть и повести полноценную предвыборную кампанию.
  
  Туркин с Крайничевым, потоптавшись у стеллажей книжно-газетного киоска, поднимались по центральной лестнице Смольного на свой этаж.
  - Зачем ему это?
  - Скучно стало... Адреналина захотелось... Я думаю, это просто PR-проект. - Туркин облокотился на мраморную тумбу балюстрады лестницы и приостановился. - Погоди, дай отдышаться.
  Юрий был тучен и имел не совсем здоровое сердце. Работать напряженно это, в общем, пока не мешало, но приходилось ежедневно принимать лекарства и раз в год ложиться в стационар на обследование.
  - Я не знаю в Питере PR-щика, сильнее Хохлева. У него какой-то прирожденный дар... Общения с прессой. Журналисты на него западают. Знаешь его погоняло? Человек-проект.
  - Он же вроде архитектор?
  - Однако, в 97-м создал свой пресс-центр на Караванной. А в 2002-м за два месяца раскрутил ДОДД.
  - Дирекцию дорожного движения?
  - Да. О которой до него в городе практически никто не знал. И из Комитета Володя ушел, потому что ему не давали заниматься любимым делом. Комитету PR не нужен... Зато поручали готовить поздравительные адреса. По сто штук в день... Силовиков много. То день рождения, то новое звание, то профессиональный праздник... Здесь ты уже с ним познакомился. Что было дальше - сам знаешь... Ну что? Пойдем потихоньку.
  - Опасный проект.
  - Согласен. Жерлов его мочить будет... Не только в сортире. Но нам-то что? Это же его решение. Пусть крутится... Хотя, конечно, и нам достанется. Поэтому я его и пытался отговорить. Но, думаю, не очень успешно.
  - Думаешь, такой упертый...
  - Дело не в упёртости. Если это проект - значит, он всё уже просчитал. И все время, оставшееся до выборов...
  - Будет крутить мыльную оперу!
  - Скорее всего. Но посмотрим... Я его отговаривать не могу, а вот ты... Будешь переписываться, созваниваться... всячески убеждай сойти с дистанции. Приводи любые доводы. Деликатно, - Туркин задумался. - Хотя можешь и не деликатничать.
  - Принято.
  
  Вечером, стряхнув с зонта капли, Хохлев толкнул стеклянную дверь и вошел в вестибюль бизнес-центра. Огромной, выросшей недавно башни в самом центре Петроградки. У турникета с красно-зелеными мигающими глазами махнул пропуском вахтеру. Зеленый глаз погасил красный, и Владимир прошел в лифтовой холл. Поднялся на восьмой этаж.
  По широкому коридору, красивая и стройная, как в песне Анны Герман, навстречу Хохлеву шла Мария.
  - Привет, как наша верстка?
  - Нормально. Сейчас перекурю и покажу.
  Главный редактор открыл дверь кабинета, скинул плащ, причесался, переложил несколько бумажек на столе и прошел в дизайнерскую. Мария была уже на своем рабочем месте, у монитора. Одна.
  - Это тебе, - Хохлев поставил на стол банку маринованных персиков. - А то сидишь тут на одном никотине.
  - Да ладно вам... - Мария взвесила банку в руке. - Так, может, и откроем сразу?
  - Неси чашки. Ложки... Я сегодня тоже без обеда.
  Хохлев чпокнул винтовой крышкой, Мария быстро разложила содержимое банки. Главный редактор устроился за спиной девушки с чашкой в руке. Времени было не так много, Хохлев начал без вступлений:
  - Обложка - нормально. Дальше... Реклама - нормально. Дальше...
  Мария прокатывала верстку по экрану, молча подчиняясь командам. И одновременно наслаждаясь персиковым нектаром.
  - А это что?
  - Что?
  - Почему этот заголовок?
  - Москва не боится высоты. Влад прислал.
  - Не боится неба. Я же исправил.
  - Вот исходник, - Мария открыла нужную папку.
  Хохлев достал из кармана мобильный телефон, набрал номер.
  - Влад, ты вернул "высоты"?
  - Это где?.. А, про высотки. Я.
  - Зачем?
  - А что такое: не боится неба?
  - Влад, ты литературный редактор. Твоя задача отслеживать литературу, а не смысл.
  - Литературы без смысла нет.
  - Ты не догоняешь? Встряхнись.
  - Что значит: не боится неба? Бога, что ли? Который на небе. Статья не об этом.
  - И об этом тоже. Короче, я снимаю. Маша, верни "неба".
  - Я не согласен... Я сейчас позвоню шефу.
  - Да звони ты куда хочешь... - Хохлев отключил телефон. - Дальше. Достал уже. - Когда верстка была просмотрена, он отошел от компьютера.
  - Ну что, молодцом... Я пошел.
  - А я? Мы же хотели...
  - Забыл, - Хохлев притормозил у двери, глянул на часы. - Ну, где?
  - Можно - в кафешке, тут недалеко... Рабочий день все равно кончился.
  Вышли в сумерки, под сентябрьскую морось. Хохлев, вспомнив летнюю жару, поднял воротник.
  - Не против, закурю?
  - А вы курите? Не замечала.
  - То курю, то не курю. Балуюсь.
  - А у меня сигареты кончились.
  - Пожалуйста, - Хохлев протянул пачку.
  - Под дождем не буду. Лучше с кофе.
  Перешли улицу между обрызганных небом, припаркованных машин. И добрели по лужам почти до Большого. Нырнули в кафе, заставив звякнуть колокольчик над входной дверью. Устроились за столиком для курящих, заказали по чашке кофе.
  - Ну, что там нужно перетереть?
  - Хочу устроить выставку современного журнального дизайна. Наш "БЕГ" показать. Поможете?
  - Помогу.
  Обсудили детали, допили кофе.
  - А отменю-ка я еще одну сегодняшнюю встречу. Поздно уже. Никуда они не денутся. Может, пивка?
  - Я пиво не пью.
  - Да и как-то после кофе...
  - А давайте вина. Здесь появились хорошие французские вина.
  Хохлев подозвал официантку и заказал два бокала. Красного и белого. Позвонил и извинился.
  - Хочу поделиться последними новостями. Меня выдвигают на председателя Союза писателей.
  - Да вы что? Здорово! - глаза Марии засияли. - И когда?
  - Скоро.
  - И вы станете...
  - Если выберут, - Владимир ухмыльнулся. - Противник сдаваться не захочет. Сейчас начнет всякие гадости про меня распространять. Черный пиар... И я вот что подумал.
  - Вы мужественный человек.
  - Ты же когда-то на телевидении работала. Может, эфир организуем?
  - Прямой? Можно попробовать. Вы поздновато сказали...
  - А вдруг срастётся... Я расскажу о проблемах современной литературы... Ты что так на меня смотришь?
  - Я вас люблю.
  - Вот тебе раз. Хотя я хороший человек, почему бы меня не любить?
  - Вы не поняли.
  - Да все я понял. Еще сто лет назад, - Хохлев затянулся и закашлялся. - Я тебя тоже.
  - Неправда, - Мария отвернулась к окну. - Тогда на день рождения ко мне не пришли. Даже не позвонили.
  - Потому и не пришел... Маруся, у тебя пацан, у меня семья. Я тебя старше на четырнадцать лет. Зачем девушке голову морочить.
  - Сто лет назад пацана еще не было.
  - А у меня - был... Роман преподавателя со студенткой... Д-да.
  - И вы все это время молчали?
  - Почему молчал? Помогал тебе... Ты знаешь как.
  - Значит, и я вам помогу.
  Алкоголь, после дня беготни, действовал быстро. Выходить под дождь не хотелось. Но Хохлев знал, что встречу нужно прервать. И попросил счет. Марии тоже не хотелось заканчивать разговор на амурной теме.
  - Я еще хотела посоветоваться...
  - Валяй.
  - Есть один кадр... В союзе дизайнеров. Митрохин. Художник-оформитель. Приверженец соцреализма. Так вот - проходу мне не даёт. Даже с этой выставкой. Где-то прознал, что я её готовлю и прилепился. Хочет, чтобы я и его работы показала. А там показывать нечего. Вчерашний день. Так не отступает, всякие козни строит, шантажирует... Как быть?
  - Отшить.
  - Не получается, он в некоторой степени меня выше. В служебном положении. Секцией руководит, - Мария многозначительно улыбнулась. - Будет мстить.
  - Сколько же таких прилипал... Это он к твоему таланту льнёт.
  - Наверное.
  - А он тебя часто обманывал?
  - Постоянно. Пообещает что-то, потом отмазки лепит. То не срослось, это не получилось.
  - Ну, вот и ты его обмани. Зеркально. Скажи "да", а сделай "нет".
  - И это будет по-христиански?
  - В воспитательных целях - по-христиански. Ты же его обманешь не с целью наживы или еще какой-нибудь безнравственной. Ты просто будешь играть. В детство. Помнишь, как мы повторяли за взрослыми их слова? Попугайничали.
  - Помню, - Мария задумалась. - А что? Попробую. Может и получится.
  - Ну, как? На выход? - Хохлев расплатился.
  - Хорошо тут, правда? Я вам сегодня вечером позвоню.
  - Добро, - Хохлев кивнул, встал из-за стола и зашагал к выходу. Мария за ним.
  Выйдя на улицу, оба сразу узнали знакомый темно-красный автомобиль, припаркованный у кафе. Слева от него, слегка покачиваясь, прикуривал изрядно промокший Машин муж - Виктор. С ударением на букву "о".
  - Ты? - Мария раскрыла зонтик и подошла к супругу.
  - Я! А ты опять с этим...
  - Это по работе... Ты что, выпил? За рулем?
  - Ты поведешь... Так ты опять с ним?
  - Дурак. - Мария открыла дверцу и села в машину.
  Виктор, резким движением выбросил сигарету и рванул дверь. И едва не упал.
  - Я сказал - ты поведешь. Пересядь. - Грязной рукой он сильно толкнул жену в плечо.
  Хохлев, спокойно наблюдавший за сценой из-под козырька кафе, медленно подошел к машине. Виктор обернулся к нему лицом. Цки пришелся по скуле. Удары карате Хохлев помнил с девятого класса. Виктор, удержавшись за дверцу, присел на корточки и схватился руками за лицо. Сплюнул кровью и завыл. Мария выскочила из машины.
  - Зачем? - девушка обернулась на Хохлева, затем наклонилась к мужу.
  - Надоело смотреть на твои синяки. И на то, как ты пытаешься их скрыть. - Хохлев достал из кармана носовой платок и промокнул им кровь. На костяшках пальцев правой руки лопнула кожа. - Давно не бился... У него сломана челюсть. Ему нужно в травмпункт. Справишься?
  - Справлюсь. Извините его.
  - Да я то что... Вызвать скорую?
  - Не нужно. Я сама, - щеки девушки стали влажными не от дождя. - И это по-христиански? - Мария выпрямилась и испытующе смотрела в глаза Хохлеву.
  - Абсолютно. Беру пример с православных святых Александра Невского, Дмитрия Донского, рубивших всякую нечисть. Которая бродила по русской земле и издевалась над женщинами и детьми. Это называется - противление злу насилием.
  - Но это мой муж, - Мария обернулась на корчившегося от боли пьяного.
  - В воспитательных целях - нормально.
  - А вы изменились...
  - Жизнь заставила. Слишком много негодяев стало пользоваться моей добротой.
  - Вам лучше уйти.
  - Тогда - до связи... Кстати, еще один пример для подражания - адмирал Федор Ушаков. Настоящий воин. Как ты знаешь, 6 октября 2004 года Архиерейский собор Русской Православной Церкви причислил его к общецерковным святым. В лике праведных. Расскажи об этом своему Викто-ору. Поучи, когда поправится.
  Мария присела на корточки перед мужем и не отвечала.
  Хохлев растворился в усилившемся дожде.
  
  Ночью пришло смс-сообщение: "Это электронный адрес моей ТВ-подруги. Её зовут Екатерина. Вы её часто видите на экране. Напишите все о себе". И адрес.
  Владимир не стал включать компьютер, вернулся под одеяло.
  Решил: утром напишу.
  
  08.09.2010
  С раннего утра - снова Ангел.
  Хохлев открыл глаза - комната залита белым светом. Он привстал на локте и попытался найти источник. Светился Ангел. Сидел за столом и что-то читал. Владимир тряхнул головой, отгоняя утреннюю дрему. Встал, подошел.
  - Вот, нашел в твоем шкафу учебник химии для девятого класса.
  - Сын недавно школу окончил.
  - Интересная книжица. Чего только не понаписано...
  - С огнем разобрался, теперь с чем?
  - С водой.
  - Тоже нет доказательств, что вода - это аш два о?
  - Абсолютно никаких! - Ангел засмеялся.
  - Это не смешно. И становится навязчивым. Честно сказать, надоело разбираться во всей этой ерунде. - Хохлев начал одеваться. - Если хочешь, я могу просто поверить в то, что ты говоришь о науке, и закроем тему.
  - Рано, рано.
  - Ты светишься, как настольная лампа... Расскажи о природе твоего свечения.
  - После того как обсудим сиё творение.
  Ангел хлопнул по учебнику. На собеседника даже не посмотрел, не обернулся - весь в книге... А Хохлев, одевшись, стоял и не мог оторвать взгляда. Исходящий от небесного существа свет был несравним ни с чем. Игольчатый, лучистый. Но лучей не различить. Какие-то обтекающие, не прямолинейные. И без теней...
  Все утро - пока Владимир завтракал и собирался - Ангел сидел в углу и читал. Не проронил ни слова. Увлекательный предмет - химия для девятого класса. Он вернулся к действительности после того, как Хохлев уже в куртке, щелкнул в дверях каблуками и громко объявил:
  - Я готов!
  - Отлично! - отложил книгу. - Полетели!
  Прихожая, лестничная площадка, недавно вымытые ступеньки, дверь на улицу.
  - Значит, вода имеет сложный состав и состоит из кислорода и водорода?
  - Ну, да.
  - Чтобы вода состояла из кислорода и водорода, необходимо, чтобы в природе существовали эти составляющие.
  - Их нет?
  - Не уверен, что они есть.
  - Почему ты никогда не говоришь определенно: есть или нет?
  - В некоторых случаях говорю очень определенно.
  - И на чем же строится твоя неуверенность?
  - На очередных, очевидных ошибках. На ошибочности теории об атомном и молекулярном строении материи.
  - И атомов нет?
  - Их существование ничем не подтверждено.
  - Взрыв атомной бомбы - не подтверждение?
  - Какое же это подтверждение? Ученые словами "взрыв атомной бомбы" обозначили явление. Здесь ничего не подтверждается?
  - Но структура взрыва, его суть - атомная.
  - Кто заглядывал в эту структуру?
  - Бомба создавалась, придумывалась как атомная. На основе теории строения материи из атомов... Что же происходит при атомном взрыве?
  - То же, что и при простом горении, только в других масштабах. В определенном месте по неведомым вам - человекам - причинам концентрируется огромное количество энергии. В определенный момент количество переходит в новое качество. Вот тебе и взрыв. И не слушай ты всякие домыслы и формулы. Все это от лукавого. Слова - ложь. Если положить их на весы - все они вместе легче пустоты.
  В очередной раз Хохлев был полностью сбит с толку. Ему захотелось бежать домой за учебником. В библиотеку - за энциклопедией. В академию наук - к какому-нибудь заслуженному академику, чтобы тот популярно раскрыл Ангелу суть вопроса.
  - Не надо домой, не надо к академику. А в библиотеку пойдем. Покажу тебе, как легко опровергается теория строения материи из атомов.
  - Невероятно... Как у тебя все просто. И как мне с этим теперь жить? Хочешь сделать меня изгоем общества?
  - Зачем же?
  - Затем! Если я что-то вследствие нашего общения и пойму - а остальным ты ничего не объяснишь - на меня будут смотреть, как на идиота. Отвергающего современные достижения науки и техники... Не теории, а конкретные, объективные достижения.
  - Ты объяснишь.
  - Кто я такой?
  - А кто такие: Ньютон, Ампер, Лавуазье? Такие же, как и ты, человеки.
  - Гении!
  - Мошенники. Одержимые жаждой славы лицемеры. Каждый из них хотел оставить свой след в истории. Любой ценой. Вот и наследили... Нормальному человеку теперь не отмыться от их "научной" грязи.
  - Тебе бы на урок в школу. В старшие классы. Посидеть бы там, послушать. Посмотреть на стены. Стены кабинетов увешаны их портретами.
  - Наклепали себе кумиров и верите им, как языческим богам... А собственную исследовательскую мысль глушите. В конце-то концов, разберитесь - кто есть кто. Вольта написал труд о своем электрическом столбе, издал его. В этом же издании, в предисловии напечатал хвалебную статью. Самому себе! Какой он талантливый и гениальный и какой вклад в науку привнес... Сегодня в библиотеке закажи Лавуазье.
  - Почему Лавуазье?
  - Ну, ты же хочешь разобраться со строением воды.
  - Так я уже понял, что теория строения материи из атомов - ошибочна, или как ты говоришь - не имеет доказательств... И что, соответственно, формула аш-два-о невозможна. Или я все не так понял?
  - Так. Но я хочу, чтобы ты понял, как эта формула получилась.
  Перед входом в вестибюль метро Ангел отстал - может, не понравилось ему в прошлый раз в подземном царстве. Когда - у дверей - Хохлев обернулся, "возмутитель спокойствия" висел в воздухе у рекламной тумбы и махал рукой. И расправленные крылья тоже покачивались... Как у аиста перед взлетом.
  
  В редакции Владимир первым делом составил отложенное вчера письмо.
  
  Екатерина, добрый день!
  Ваш адрес я получил от Маши - мы вместе работаем.
  Меня выдвинули кандидатом на пост председателя Союза писателей. Возможно ли пригласить меня на ТВ - в прямой эфир - где я рассказал бы о своей предвыборной программе? Где мы могли бы поговорить о состоянии современной литературы - её целях и задачах? И о том, что больше всего мешает нынешним писателям.
  С уважением, Владимир Хохлев.
  
  Рассказывать о себе, как предложила Мария, - в первом письме на ТВ - Хохлев не стал. Решил дождаться ответа и по нему уже сориентироваться. Что рассказать и как...
  
  В 16-45 он был в читальном зале библиотеки. В ожидании своего просветителя, лениво - с неохотой - заглянул в книжку Лавуазье. Некоторые из страниц даже не разрезаны. Издание старенькое, бумага желтая, корешок изрядно выцвел. Книжка напечатана в советское время. Неужели её никто так и не раскрывал?
  Ангел шумно пролетел по проходу между столами, приведя в движение открытые странички книг под лампами.
  - Ну, как? Нашел самое интересное?
  - Нет еще. Недавно прибыл... Да и как можно найти это интересное без тебя?
  Хохлеву хотелось есть - не успел сегодня пообедать. И вообще домой... Или куда-нибудь подальше от этой пыльной книги.
  - 29 марта 1773 года в своем лабораторном дневнике Лавуазье пишет, - Ангел открыл нужное место. - Я увидел с изумлением, что свинец не обжигается больше. С этого времени я начал подозревать, что циркулирующий воздух необходим для образования металлической извести. Возможно, даже воздух, которым мы дышим, не входит целиком в металл при обжиге, а входит лишь часть его, которая притом не имеется в изобилии в данной части воздуха... Воздух в металл, как тебе это?
  - Ну, бред, конечно.
  - Через полтора года в работе "Об обжиге олова в закрытых сосудах" Лавуазье заявляет: весь воздух атмосферы в целом не находится в состоянии пригодном для дыхания, но лишь его оздоравливающая часть (то есть кислород), которая соединяется с металлами при обжиге. А то, что остается после обжига, есть своего рода удушливая часть, непригодная для поддержания дыхания животных и горения тел... С чего он это придумал? С какого такого "научного" опыта, если он наблюдал за обжигом металла, а не за поведением воздуха. Чистая фантазия.
  Ангел присел на свободный стул.
  - В чем ошибся Лавуазье? В том, что из наблюдаемого им "с изумлением" факта остановки обжига он сделал односторонний вывод. Не рассмотрел - как обязан был сделать настоящий ученый - ситуацию с двух сторон. До Лавуазье металл и воздух рассматривались как простые тела. С постоянным составом. В процессе взаимодействия двух тел, на границе их соприкосновения образуется третье тело. Остановка процесса происходит потому что! Вот, здесь слушай внимательно.
  Первый вариант объяснения: предполагаемое простое тело - воздух оказывается сложным. Часть этого сложного тела, принимавшая участие в процессе, полностью израсходована. Это по Лавуазье.
  Второй вариант: предполагаемое простое тело - металл оказывается сложным. Часть этого сложного тела, принимавшая участие в процессе, полностью израсходована. Это по-нашему.
  Два равноправных предположения: первое - выгорела часть воздуха. второе - выгорела часть металла. Доказанным первое предположение можно считать только в том случае, если точно установлено, что в процессе обжига меняется только состав воздуха, в то время как состав металла остается постоянным. Лавуазье этого не установил!
  - Он и не мог этого сделать, потому что в процессе участвовала пара элементов. И с этой парой мы всегда будем иметь пару вариантов объяснений.
  - Молодец! Заметил, что достаточно любому объяснению явления найти противоположную пару, то есть второе объяснение, как первое сразу теряет научный характер и переходит в область философии, то есть болтовни?
  - Вот еще один пассаж Лавуазье. Запись в дневнике, от апреля 1775 года: кажется, что горючий воздух - то есть водород - горит лишь в известной пропорции с обыкновенным воздухом, введенным в сосуд. Если подносить свечу несколько раз, он сгорит нацело. Что же тогда останется?
  Наш ученый почему-то убежден, что горит именно горючий воздух! Опытную установку для выяснения "что же тогда останется?" Лавуазье составил из двух газометров. - Ангел нарисовал схему установки на своей глиняной табличке. - Газы по кожаным, гибким шлангам поступали в насадку, которая вставлена в верхний тубус стеклянного колокола, опущенного во ртуть.
  Лавуазье признается, что установить в этом опыте точный вес исходных газов оказалось невозможным, - кожаные шланги не были абсолютно непроницаемы для воздуха. Читаем: но в физике, не в меньшей степени, чем в геометрии, целое равно сумме своих частей, а мы не получили в этом опыте ничего, кроме чистой воды без малейшего осадка. Поэтому мы считаем себя вправе заключить, что вес этой воды был равен весу обоих видов воздуха, из которых она образовалась.
  Был равен! Весу воздуха! А может, не был? Вода образовалась из двух видов воздуха! А может, из одного? Где доказательства? - Ангел захлопнул книжку. - Если еще не убедил, можешь почитать без меня.
  - Убедил.
  Хохлев попытался сдержать чих, вызванный книжной пылью, но из этого ничего не вышло. Чихнул так громко, что привлек внимание других читателей. Некоторые - с укоризной во взгляде - обернулись.
  - Формула "аш два о" - чистый вымысел.
  Ангел взмахнул крыльями и пулей вылетел из зала. Даже не попрощался. Снова зашевелились странички в открытых книгах на столах. Наверное, в этот вечер у него были более срочные дела.
  Владимир сдал книжку, вышел на улицу и глубоко вдохнул - проветрил легкие. После умственных потуг захотелось немножко расслабиться. В уютном подвальчике, недалеко от библиотеки.
  Первые пятьдесят граммов приятно согрели. Сознание размягчилось. Хохлев стал невольно прислушиваться к разговору симпатичных девушек за соседним столиком, к любимому джазу, льющемуся в пространство из-за барной стойки. Заказал еще пятьдесят и бутерброд. Принимать спиртное на голодный желудок без закуски - не есть хорошо. От выпитого закружилась голова, очертания предметов сгладились. Вот и ожидаемое расслабление. Хохлев откинулся на спинку стула и через маленькое зарешеченное окошко устало наблюдал за мелькающими над тротуаром ногами прохожих. Уходить не хотелось. Еще пятьдесят...
  Владимир выпил не сразу. Стал отхлебывать небольшими обжигающими глоточками, чтобы растянуть удовольствие. Музыка и остальные звуки ушли вдаль. Пальцы выстукивали по столу свой мотив.
  Вдруг! Он! Ангел! Сначала на улице, затем в широко распахнутой двери кабачка.
  Встал, как вкопанный. Испепелил взглядом, огнем ярости. Хохлев попытался отвести глаза и не смог. Был как будто парализован. Наконец Ангел сошел с места. В его руках оказался хлыст. Взмахнул им - и самым кончиком выбил из руки рюмку с недопитым. Удар был такой силы, что рюмка со свистом врезалась в стену и разлетелась на мельчайшие осколки. Девушки, к счастью, уже успели выйти, других посетителей не оказалось - никто не пострадал. Кроме стены - водка оставила на тисненых обоях мокрый след. Симметричную - относительно точки удара - расползшуюся во все стороны кляксу.
  Ангел исчез так же стремительно, как и появился, не вымолвив ни слова.
  Бармен испуганно смотрел в сторону Хохлева. С претензией. Он-то никого и ничего не видел... Значит, рюмку в стенку запустил единственный на тот момент посетитель.
  Владимир был ошарашен. Быстро собрался с мыслями. Извинился. Оплатив выставленный счет, на ступеньках выхода обернулся на мокрое пятно на стене. Его тоненькие лучи на концах уже подсохли, но были еще здорово заметны. Клякса напоминала солнышко.
  Значит, и выпить - в конце трудового дня - не позволяется? Так что ли?
  
  09.09.2010
  В одиннадцать Хохлев был у Рудаковых. Только в такой ранний час и можно было спокойно пообщаться.
  Писатели, как и журналисты, преимущественно "совы". Болтаются ночью по гостям, пьют. Или, наоборот, не пьют - пишут. До утра. А на следующий день спят до полудня. Изматывающий график. Но творить днем, в домашней суете или на работе не каждый может.
  Когда Владимир служил - сначала в армии, потом на государственной службе, он придумал свой алгоритм. Засыпал после ужина на часок - перебивал дневную усталость. А после, часов до двух-трех ночи, мог спокойно работать. Сейчас к восьми часам утра спешить на службу было не нужно. Поэтому можно было позволять себе засиживаться за письменным столом до рассвета. Вообще, должность главного редактора предполагала свободный рабочий график.
  И Хохлев этим пользовался.
  Александр Валентинович только что выбрался из-под душа. Наверное, тоже всю ночь писал. Встречая гостя, сушил волосы мохнатым полотенцем.
  - Что с рукой?
  - Ошпарил кипятком.
  - Осторожнее надо быть... Особенно в период выборов. Ну, и к какому решению пришел? - Рудаков торопил события.
  - Выдвигаюсь!
  - Поздравляю. Ира-а, ставь чайник, - хозяин закончил с личной гигиеной. - Давай в комнату. Проходи, располагайся.
  Владимир расположился в своем привычном месте - на диване, рядом с секретером. Напротив - через журнальный столик - жались к стене хозяйские кресла. Рудаков тучно бухнулся в ближайшее к окну. Ирина Владимировна вошла с подносом. Расставила чашки и сладости по столику.
  - А может, кофе? - бросила взгляд на Хохлева.
  - С коньяком, - Рудаков был весел. - Надо же отметить начало предвыборного марафона.
  - Да, лучше кофе. Без коньяка... Для коньяка слишком рано.
  - Значит, так. Я уже все решил... Вас, Владимир Владимирович, мы выдвигаем в паре с Петуховым, как будущих сопредседателей. Это на первом этапе. А дальше - разберемся.
  - Как сопредседателей? Устав, по-моему, такого не предусматривает.
  - А что нам устав? Нам нужны голоса. В одиночку "половину плюс один" вы не наберете. Вас не все еще писатели знают. Вы приняты по прозе. А секция поэзии самая многочисленная. С кем из поэтов вы общались?
  - С Глебом Горбовским. Интервью в десятом.
  - Горбовский на выборы не ходит.
  - С председателем секции, он мне даже книжку подписал. С Жерловым, хотя какой он поэт? Числится в поэзии. С вами...
  - Теперь я не избираю. Короче - ни с кем... Это ваше главное упущение.
  - Я не собирался баллотироваться.
  - А Петухов всех печатает. В своем "Невском ветре". Его все знают. Но в одиночку ему тоже не пробиться.
  - Почему?
  - На прошлых выборах его выдвинули. И мог он много голосов получить, но в последний момент струхнул... Снялся! Да и вообще, много ошибок допустил - вышел на сцену и заявил: я не писатель, я бизнесмен... Как такое можно говорить писателям? Многие до самого последнего момента не знают, кому отдать голос. Треть принимает решение на собрании, - Рудаков задумался. - Но в этот раз мы всё сделаем до собрания...
  - Досрочным голосованием, что ли?
  - Что-то вроде. Собрание проводить нельзя. Жерлов выиграет по процедуре. Ты был на предыдущем? - Рудаков, когда волновался, говорил с Хохлевым то на "вы", то на "ты".
  - Не был. Чтобы не голосовать за Жерлова.
  - А зря. Это же цирк. Галочка бегает по рядам, на всех шикает. Всех перебивает. Прыгунец тянет своим гнусавым: воздержавшихся нет, все "за". Слова никому не даёт... Я тогда направил свой список правления. Мне - Жерлова предшественник - Талалай говорит: по уставу нужно было за четырнадцать суток. И даже не огласил... Короче, идти на собрание - это заведомо проиграть.
  - Какое предложение?
  - Опросить всех заранее. И заставить подписаться. Найти машину с водителем и по справочнику объехать всех членов.
  - Триста человек?
  - Сто пятьдесят одного.
  - Ну, приеду я к тому, кто меня - как вы говорите - не знает... С какой стати он отдаст мне голос? Значит, надо сидеть, убеждать...
  - Можно сделать по-другому. Разослать открытки с обратным адресом. Со списком кандидатур. Человек поставит, где надо "за" и пришлет обратно. Список нового правления я уже подготовил. Вот...
  Рудаков, не вставая, дотянулся до папки, лежащей у компьютера, извлек из нее и развернул перед новоиспеченным кандидатом какой-то листок. Хохлев вчитался в фамилии.
  - Нормальный состав. Давайте открытками.
  - Тогда, сейчас кофе попьем, беги на почту. Штук пятьдесят возьмешь - я разошлю.
  - И все?
  - Нет, не все. Теперь тебе нужно на людях появляться, мелькать. Программу составить. Своих крепких сторонников подготовить.
  - Кого я печатаю, те моими сторонниками и будут.
  - Если будут... Я восемь лет всех печатал, а как Жерлов финансирование перекрыл - все и разбежались. Неблагодарный народ.
  - И я говорю: неблагодарный! - Ирина Владимировна принесла кофе и присела в свободное кресло. - Теперь перед Жерловым лебезят. А он больной человек. Вы знаете, что он нездоров?
  - Я думаю, что открытки и досрочное голосование никого не убедят. Все равно нужно готовиться к собранию. К легитимному избранию...
  - Да какое собрание! - Рудаков вспылил. - Нате, готовьтесь. - Он кинул папку с бумагами на стол. - Все. Разговор окончен!
  - Александр Валентинович, я сейчас схожу на почту. Попробуем с открытками.
  - Я был секретарем правления. Знаю все их методы. Что вы мне тут...
  - А я на днях с Туркиным беседовал. О выборах.
  - И чем же Юрий Сергеевич вас обрадовал?
  - Ничем. Сказал, что не мое это дело - писателями командовать.
  - Во-от! Они же там все заодно. За что меня с учета сняли?
  - Я восстановлю. После победы.
  - И на том спасибо.
  - Кстати, в текущем номере "БЕГа" я назвал вас выдающимся поэтом.
  - Отнесите его Жерлову.
  Хохлев понял, что сейчас лучше не спорить. Не возражать. Просто принять к исполнению план Рудакова. И все. Он допил кофе и пошёл за открытками.
  
  После обеда в редакцию по электронной почте пришел отчет:
  
  "Разослал в 14 адресов. Завтра - следующую партию".
  
  Владимир прикинул, что в таком темпе за двадцать дней Рудаков может "накрыть" всё отделение. Успели бы они вернуться. И с нужным результатом.
  Смущало придуманное сопредседательство. И то, что фамилия Хохлев стояла в общем списке. Не на первом месте. Бороться имело смысл только за абсолютное лидерство. Новоиспеченный кандидат позвонил Вревскому:
  - Толя, твое предложение принято. Я выставляюсь.
  - Поздравляю! - голос Вревского звенел. - Только ты и можешь спасти Союз от полного краха. Желаю тебе успеха. Жерлов позавчера был в Москве - с ним никто не захотел разговаривать. Он персона нон-грата. Везде!
  Закончив разговор, Владимир написал первый агитационный текст. Под заголовком "Хохлев вместо Жерлова".
  Конечно, заголовок был заимствован. В 1996 году, перед выборами губернатора, весь Питер был завален листовками "Яковлев вместо Собчака". На придумывание чего-то своего, ни времени, ни желания не было. К тому же четырнадцать лет назад этот прием сработал - Яковлев победил.
  Текст объяснял:
  
   Почему на выборах нового председателя Союза писателей мы будем голосовать за ХОХЛЕВА.
  
  ХОХЛЕВ - поэт, раскрытый людям, способный создавать сильнейшие художественные образы.
  ЖЕРЛОВ - графоман, "не видящий людей". Не замечает никого вокруг и превозносит только самого себя.
  ХОХЛЕВ - практически с нуля создал журнал "БЕГ", имеющий самый высокий рейтинг среди новых журналов Питера. Организовал выпуск литературных приложений к "БЕГу" - "Автограф" и "Русский писатель", стремительно набирающих популярность.
  ЖЕРЛОВ - разогнал пять редакций литературных журналов, лишил финансирования социально-значимую программу помощи писателям, утратившим здоровье.
  ХОХЛЕВ - издает книги петербургских писателей в серии "Библиотека журнала "БЕГ". Публикует в "БЕГе" и приложениях к журналу произведения поэтов и писателей разных творческих направлений.
  ЖЕРЛОВ - использует служебное положение для издания и продвижения своих графоманских стихов. Большими тиражами печатает свои книги. Годами держит в столе рукописи талантливых авторов.
  ХОХЛЕВ - участник круглого стола ведущих поэтов России в Министерстве культуры. Постоянный автор возрожденного "Дня поэзии", издаваемого в Москве, Санкт-Петербурге, Воронеже и других городах.
  ЖЕРЛОВ - не пользуется авторитетом среди поэтов и писателей. Объект насмешек и эпиграмм. Не приглашается к участию в популярных поэтических изданиях.
   ХОХЛЕВ - известен в России и за рубежом. Печатается в Америке и Канаде. Выступал в Оксфорде. "Сказки про Царя" опубликованы в "Литературной газете" и многих литературных журналах.
  ЖЕРЛОВ - не знаком широкому кругу читателей.
  ХОХЛЕВ - имеет 8-летний стаж государственной службы. Занимал высокие руководящие должности в Администрации Санкт-Петербурга. Пользуется авторитетом и уважением среди коллег.
  ЖЕРЛОВ - не способен к организаторской работе. Хам и солдафон. Приближает к себе подхалимов и льстецов.
  ХОХЛЕВ - любит свою Родину. Отмечен многими наградами, в том числе орденом "За службу России".
  ЖЕРЛОВ - морально неустойчив, склонен к предательству, о чем не раз признавался в своих стихах. Бывший стукач КГБ.
  ХОХЛЕВ - приветствует творческий поиск и новаторство. Сторонник обновления и омоложения Союза писателей. Как профессионал высокого класса способен реализовать собственную программу развития литературы в Санкт-Петербурге.
  ЖЕРЛОВ - перекрывает путь в Союз писателей талантливым литераторам, обладающим индивидуальным творческим голосом. Носитель косного, просоветского мышления. Проповедник социалистического реализма как единственного метода в искусстве.
  
  Конечно, в тексте было много нескромной похвальбы, не принимаемой многими писателями, но это предвыборный текст. Как еще показать свои сильные - и противника слабые - стороны?
  Владимир, решил, что рассылать агитку будет не он. Нельзя дать возможность оппонентам наброситься на кандидата в первый же день предвыборной кампании. К тому же Хохлеву важно было узнать о реакции писателей на его выдвижение. Чтобы первый самостоятельный шаг предвыборной борьбы сделать уже по слегка протоптанной тропинке.
  Как доверенное лицо Хохлев принимал участие в двух политических выборах и знал, что предвыборная борьба сродни шахматной партии. Ходы противники делают по очереди.
  По электронной почте текст ушел к Рудакову, который и разослал его всем членам и не членам Союза писателей.
  
  Вечером Владимир написал стихотворение "Рушатся деревья", которое - редкий случай - сразу понравилось его жене.
  
  Рождаются слабыми.
  Тонкими.
  С прозрачными ладонями,
  Подвижными головёнками.
  Обрастают кожицей,
  Шершавой кожурой.
  Вверх обращают рожицы,
  Увлекшись игрой.
  Ласкают небо ветками,
  Щекочут, смеются.
  Сеют желудями-детками,
  С ветром бьются...
  Склоняются, уставшие,
  Лопаются корой.
  Богатыри вчерашние
  Теряют строй.
  Ломаются пальцы,
  Локти, предплечья.
  В последнем танце
  Сгибаются плечи.
  Гнутся колени, ноги трясутся.
  Вечером
  Безжалостно мнутся
  Листья, сорванные за день.
  Рушатся деревья, на мир глядя
  С чистыми взорами,
  Как в детстве...
  Рушатся деревья
  С людьми вместе.
  
  10.09.2010
  Рано утром позвонил Иван Тихонов:
  - Володя, ты что, выдвигаешься на председателя?
  - Выдвигают, - Хохлев засмеялся.
  - Так это здорово! Что же ты молчал? Я хоть и не член Союза, но двумя руками за тебя... Так теперь что, "БЕГ" в сторону?
  - Почему в сторону, делаем... Жду от тебя следующую часть Антологии. Мы обещали...
  - А приложение?
  - И приложение делаем. Оно же почти готово.
  - Мне сейчас Петух звонил. Тоже хочет выдвигаться.
  - Еще не факт, что выдвинется.
  - А знаешь что? Я вас двоих в приложении представлю. Интервью дашь мне?
  - Прямо сейчас? По телефону?
  - Минут через десять... Только диктофон настрою.
  Хохлев задумался - предложение было неожиданным. А что собственно такого? Кандидат дает предвыборное интервью. Нормально.
  - Ну, давай пообщаемся. Звони.
  С Иваном Хохлев встретился полтора года назад. Их познакомила Людмила Дербина. Интервью, взятое Хохлевым у невесты - или жены - Николая Рубцова, вызвало большой резонанс. В Вельске, городе на границе Вологодской и Архангельской губерний, восьмой номер "БЕГа" передавали из рук в руки, читали ночами.
  А затем администрация города пригласила "БЕГ" в гости. Тихонов с Дербиной ехали на машине, Хохлев поездом. Встретились на вокзале в Вологде и дальше поехали вместе.
  Тихонов был талантливым и хорошо известным поэтом. И критиком. Вторая составляющая его творческой натуры сыграла с ним злую шутку. Лет двадцать назад, на заре своей литературной карьеры, Иван опубликовал критический разбор стихов Жерлова и Галочки, в ЛИТО которой в то время занимался. И, что называется, "попал под раздачу". Несмотря на то, что рекомендации в Союз Тихонову дали очень известные писатели и секцию поэзии прошел с первого раза, документы в Москву доставлены не были. Жерлов кивал на Рудакова - в то время секретаря союза - что, мол, тот потерял папку. Рудаков заявлял, что бумаги выбросил Жерлов. Тихонов бился около десяти лет, пока не надоело, - но в Союз его так и не приняли.
  Но Жерлову этого показалось мало. Он мстил. Мстил жестко. Тихонова не печатали. Ни включили ни в один поэтический сборник. Выступать никуда не приглашали.
  Иван нашел спонсоров на издание литературного журнала, пришел в Дом писателей с деньгами - Жерлов "зарубил" идею на корню. Мать Тихонова умерла, так и не порадовавшись признанию таланта сына Союзом писателей. Тихонов, не раз помышлявший о самоубийстве, смирился. Он продолжал писать хорошие стихи и острые рецензии, редактировал начинающих поэтов, готовил их к уверенному вступлению в Союз. И люди вступали.
  Был период, когда Тихонов очень увлекался стихами Рубцова, читал все о его творчестве и жизни. Даже подражал. И так настроился на поэта, что однажды тот пришел к Ивану во сне. Пришел и сказал всего одну фразу: "Помоги Люде, ей очень трудно". С этого момента - почти два года - Иван искал Дербину. Нашел и начал поддерживать. И в Вельск согласился доставить на своей машине с ветерком.
  В Вельске Тихонов и предложил Хохлеву сотрудничество. Стал поэтическим редактором "БЕГа", начал составлять "Антологию современной русской поэзии". Развил такую бурную деятельность, что редакция оказалась заваленной рукописями. В начале 2010 года партнеры договорились о выпуске литературного приложения к журналу. В него и могло попасть предложенное Иваном интервью.
  Телефон зазвенел. Хохлев снял трубку.
  - Володя, готов?
  - Готов.
  - Я тоже. Включаю и поехали... Почему ты принял решение участвовать в выборах?
  - Уговорили друзья-писатели... А если серьезно - всем понятно, что работе Союза писателей нужно придать новый импульс, новый вектор развития, - Хохлев говорил так, как будто готовился к интервью несколько дней, как будто текст перед ним уже лежал. - Без перемен питерскую серьезную литературу может попросту "забить" рынок и новые литературные открытия до читателя не дойдут.
  Литературный процесс идет без остановки - появляются новые имена, пишутся новые книги... Но вот парадокс - Советского Союза уже давно нет, а советские принципы управления литературой всё еще действуют. Их нужно менять.
  - Что именно?
  - Практически всё. Начиная с процедуры приема в Союз писателей... Этот вопрос будет не в моей компетенции, но аргументированные предложения в Москву я подготовлю обязательно. Оценивать кандидата нужно не по количеству изданных книг - сейчас напечатать книжку за свой счет не проблема, а по качеству написанного, по силе литературного языка, которым владеет человек. Я думаю, что принимать можно даже по рукописи. И издавать книжку уже после вступления.
  Процедура исключения тоже несовершенна. Нельзя исключать из Союза профессионального литератора, произведения которого уже изданы и живут самостоятельной жизнью, лишь только потому, что у председателя отношений с автором не складывается. Нельзя снимать с учета по причине личной неприязни. Каким бы количеством голосов поддержки председатель ни заручился. И какое бы давление сверху на него ни оказывалось. Не может быть бывших членов Союза писателей. Если писатель уже состоялся, его исключение ослабляет писательское сообщество. И вызывает недоверие к руководству.
  - Так было заведено при советской власти.
  - Да, конечно. Всем известно, как создавался Союз писателей. Тогдашняя власть видела в поэтах и прозаиках пропагандистов советского строя. Но литература и пропаганда - разные вещи. Имеют разные цели.
  - Что еще требует обновления? - Иван задавал вопросы, как журналист. Как будто сам не знал ответы на них.
  - Нужно повысить степень доверия к уже принятым в Союз авторам. Часто происходит так: тексты, не отвечающие сложившимся стереотипам, созданные по новым правилам, объявляются экспериментальными. Или, несмотря на то, что писатель уже член Союза и имеет статус профессионала, - графоманскими, даже дилетантскими...
  После этого редакторы журналов заявляют автору: экспериментальную литературу мы не публикуем. И рукописи годами лежат в столах. Придуманные когда-то кем-то правила языка не должны сдерживать развития литературы. Наоборот, литературные открытия должны подвигать к изменению правил.
  Где еще автор, кроме как в журнале, может выйти к народу? Даже с "экспериментальными" текстами...
  После их обнародования писатель получает возможность обмозговать поступившие отзывы, исправить, где нужно, текст, чем-то его дополнить... и замахнуться на книгу. Другого пути нет. Но редакторы часто предпочитают уже "проверенные временем" произведения. Боятся рисковать.
  Нужно менять отношение к книгоизданию. Почему в книжных магазинах города - кроме разве что "Лавки писателей" на Невском - не продаются книги питерских писателей? Я не говорю об уже признанных авторах - их книжки еще можно найти. Я говорю о тех писателях, членах Союза, которые не известны широкому читателю. Это более 270 талантливых авторов. Мы должны иметь прямые отношения с крупными книжными издательствами. Хотя бы питерскими. Нужно "раскручивать" новые имена, доводить их до читателей.
  - Союз может найти деньги на печатание книг?
  - Ты же в свое время находил... Нужно убеждать редакторов издательств, рекомендовать им наиболее сильных авторов, попадать в их издательские планы. Я понимаю, что издание книг - это бизнес, это всегда риск. Но кто не рискует - тот не выигрывает. Нефтью или газом можно торговать только лишь ради экономической выгоды. Книга - это особый товар. Это духовная пища. В блокаду оголодавшие люди спасались стихами. Экономические вопросы в книгоиздании не могут стоять на первом месте.
  В Петербурге существует система получения грантов на книги и периодические издания. Но пока этот грант получишь и за него отчитаешься - сносишь не одну пару обуви. К тому же сейчас, даже став обладателем гранта, реальные деньги издатель получает только после выхода книги в свет. То есть издает её на свои средства. Нужно работать над совершенствованием этой системы. Вносить предложения в администрацию города.
  Есть планы создать при Союзе некое подобие коммерческой службы или заключить договор с коммерческой структурой схожего профиля и привлекать деньги на издательскую деятельность. Нужно работать не только с властью - с банками, с крупными компаниями. Находить взаимовыгодные формы сотрудничества, к примеру, размещать на обложках или на дополнительных страницах рекламные модули. Сейчас от рекламы не уйти.
  В отделении должна быть создана служба PR, которая взаимодействовала бы со средствами массовой информации. У меня большой опыт такой работы. Жерлов, кстати, зная об этом, уже попытался меня припахивать - не вышло.
  В газетах - и не только литературных - должны печататься стихи и рассказы как профессиональных, так и начинающих авторов. Литературный текст способен усилить любое издание. Это ведь не новостная заметка, которая пишется за один вечер. Над иным стихотворением поэт бьется годами.
  - О быте писателей ты думал?
  - Как не думать, если бытовые вопросы я решаю ежедневно... Но вопрос о быте - что удивительно - в литературной среде имеет специфическую особенность. Для чего мы пишем? Чтобы нас читали. И ради этой великой цели многие писатели способны смириться с существующими бытовыми условиями и продолжать спокойно работать.
  - Главное, чтобы им давали это делать, не мешали... У моего компьютера дети визжат с утра до вечера.
  - Надо понимать, как работает писатель. Внутри себя! В его голове постоянно и днем и ночью - и даже во сне - бьются мысли, которые он должен облечь в некую литературную, понятную читателю форму. Этот изматывающий человека труд требует огромного напряжения и максимальной концентрации. Но этот труд невидим. И у обывателя может возникнуть ощущение, что писатель ничего не делает. Но на самом-то деле делает. Производит самую необходимую для общества работу - совершенствует язык. Значит, общество - и в материальном и в бытовом отношении - должно идти навстречу.
  А Союз должен популяризировать писательский труд, говорить о нём как о почетном долге человека, которого Бог наделил литературным талантом.
  - Ты молодо выглядишь... Не боишься, что литературные тяжеловесы задавят своим авторитетом?
  - Не боюсь. И даже рассчитываю на понимание и поддержку. Чтобы "давить", нужны основания. Я таких оснований не дам. Наоборот, когда будет трудно, приду за советом и подсказкой. Не буду перечислять здесь имена всех "тяжеловесов", с которыми мне довелось встречаться и продуктивно работать.
  А насчет возраста... Мне скоро 49. В такие годы человек еще молод, но уже набил шишек и обрел житейскую мудрость. Тем более человек, много лет проработавший во власти - там быстро научат понимать с полуслова... В Санкт-Петербурге меня знают - всю свою прежнюю деловую и творческую активность я проявлял именно здесь. Мне доверяют - я никого никогда не подвел, не подставил... И наработал, как говорят, "нужные связи", которые должны помочь в новой сфере деятельности.
  - Володя, я знаю тебя как уравновешенного и рассудительного человека. А в отделении сейчас - это ни для кого не секрет - обстановка очень нервозная, неспокойная. От этого многие даже болеют. Тебе хватит выдержки? Не боишься заразиться?
  - Выдержки хватит... Обстановку создают люди. В первую очередь - руководители.
  - Ну, что. Спасибо. К вечеру - расшифрую и пришлю.
  - Давай... Может, я еще чего-нибудь добавлю... Или сниму... Говорил не слишком официально?
  - Пойдет.
  
  Агитка "Хохлев вместо Жерлова" оказалась на столе у Жерлова в 14-00. Валентина Павловна хотела выйти из кабинета сразу, Жерлов остановил. Прочитал текст.
  - От кого это?
  - От Рудакова.
  - Никак не уймется, придурок, - он прочитал еще раз. - Зачем ты это, принесла?
  - Вы сами просили показывать все от Рудакова.
  - Ну, и что это? Склонен, б... к предательству...
  - Провокация.
  - В урну! На х...! - Жерлов смял лист в комок и бросил его к двери. - Нашел кандидата! Ё... карась!
  Валентина Павловна подняла мусор и, наконец, вышла.
  
  Вечером по электронной почте от Ивана пришел текст интервью. Хохлев прочитал и практически ничего не поправил. Так, запятые... Он готовил обращение к писателям и решил не ждать выхода в свет тихоновского приложения - запустить интервью в электронном виде. В нём присутствовали идеи предвыборной программы.
  Текст первого письма получился таким:
  
  Дорогие друзья!
  Приближаются выборы нового председателя Санкт-Петербургского отделения Союза писателей. Инициативная группа членов Союза выдвигает мою кандидатуру на эту ответственную должность.
  Предварительно я согласился с этим предложением и благодарю за оказанное доверие. Но для принятия окончательного решения я должен быть уверен, что найду понимание и поддержку писательского сообщества.
  Ввязываться в предвыборную борьбу без четкого плана действий несерьезно.
  В приложении к этому письму - блиц-интервью, данное сегодня утром, в котором я бегло обрисовал своё видение ситуации.
  Наверное, некоторые высказанные идеи слишком новы и на первом этапе могут быть приняты лишь в виде стратегических целей. Какие-то моменты я просто не учел и буду ждать ваших предложений. Определив самые болевые точки, мы создадим предвыборную программу, с которой я и выступлю на выборах.
  Для тех, с кем мне еще не довелось встретиться лично, прилагаю свою фотографию.
  С уважением,
  Владимир Хохлев.
  
  К письму прилагалась еще и подробная биография кандидата. Порывшись в своём почтовом ящике, Хохлев собрал около семидесяти электронных адресов знакомых и еще не знакомых писателей, не только членов Союза, так или иначе причастных к литературному делу. И разослал своё послание.
  
  Ответы не заставили себя ждать.
  Первой откликнулась Светлана Землякова. Член - или уже не член - Союза, юрист по образованию, пару месяцев назад написавшая заявление о выходе из писательского сообщества из-за принципиального несогласия с принимаемыми решениями. Жерлов, перед выборами не желая объясняться с Москвой, хода заявлению не дал.
  Взял и снял Землякову с учета в отделении. Чем вызвал очередную вспышку гнева заявительницы. Светлана отправила Жерлову резкое письмо с обвинениями председателя в юридической безграмотности и самоуправстве. Ведь она заявила одно, а получила другое.
  Владимир с Земляковой лично знаком не был. Но читал ее эмоциональные статьи. И в чем-то даже соглашался. Особенно ему запомнились красочные рассуждения об ассоциативности букв-звуков русской азбуки. Буквы у Светланы оживали, как у Кандинского краски или у Скрябина звуки. Да и у самого Хохлева в 1989 году - когда он преподавал в художественной школе основы композиции - ожили линии. Ожили до такого состояния, что удалось создать новый метод ассоциативного проектирования. Здесь было что-то родственное.
  Но в статьях Земляковой было и то, что принять Хохлев никак не мог. Писательница числила себя христианкой и истово звала к Богу. При этом ругала Русскую Православную Церковь, путала вопросы веры с вопросами обряда и храмового служения, не понимала, в принципе, целей христианства. И не стеснялась свое непонимание выставлять напоказ.
  Запутавшаяся женщина натерпелась жерловских глупостей, избавилась от иллюзий, когда-то подвигавших на творческие свершения, болезненно переживала ситуацию выхода из Союза и нервно реагировала на любые новости литературной жизни. Письмо Светланы ярко свидетельствовало об этом:
  
  Добрый день, Владимир!
  Я, к сожалению, а может быть, и к счастью, до сегодняшнего дня не знала Вашего творчества. Поинтересовалась о Вас в Интернете и не нашла ни в прозе, ни в стихах для себя ничего ценного. Однако выскажу свое мнение по Вашему заявлению, если это Вам интересно.
  Руководить писателями может только писатель-лидер, коим Вы не являетесь. Если Вы выиграете, Вы окажетесь постоянным объектом насмешек писателей талантливых. Извините за откровенность.
  Мне сказали, что Вы идете от Смольного, но власть в Смольном загнивает и скоро загниет совсем. Публикациями за границей, которыми Вы хвалитесь, сейчас никого не удивишь.
  Уже как не член Союза писателей, прошу Вас не мучить уже измученных действующим руководством писателей. Они слишком доверчивы - поверят Вам и не заметят под Вашей овечьей шкурой волчьего оскала власти.
  Вы слабы и не знаете, куда и как вести наш Союз.
  С уважением, Светлана Землякова.
  
  Хохлев прочитал и решил не отвечать. Пребывая в творческой среде почти сорок лет, он знал, что подобная реакция на чье-либо выдвижение - не обязательно на руководящую должность - свойственна людям завистливым, поверхностным или просто глупым. Как можно судить о творческой силе или слабости человека, едва с ним познакомившись? Николай Рубцов среди писателей Вологды был поэтом-лидером, но представить его председателем не мог никто. А мысль о выдвижении Смольным Хохлева просто рассмешила.
  Скоро пришло еще одно послание, более конструктивное.
  
  Уважаемый, Владимир Владимирович!
  Меня радует, что на высший руководящий пост СПб отделения Союза писателей впервые за много лет претендует приличный человек.
  По крайней мере, на грядущих выборах не сложится клинической ситуации "борьбы" алкоголика и параноика, которую мы наблюдали пять лет назад.
  Ваша деятельность убедительна, уровень Вашего творчества высок.
  Остается надеяться, что среди писателей осталось достаточное количество адекватно мыслящих людей, понимающих всю абсурдность ситуации нахождения на руководящих постах Сергея Жерлова.
  Ваш сторонник, Кирилл Дмитриев.
  
  Кирилл - прекрасный поэт, соратник по Академии, но не член Союза. Жерлов и ему в свое время напакостил - "задробил" на приёме. Хохлев ответил коротко: "Кирилл, благодарю за поддержку".
  До полуночи пришли еще с десяток писем, в том числе восторженное от Рудакова, с новой стихотворной пародией на Жерлова.
  Последним в этот день отписался Слава Крайничев.
  
  Дорогой Володя, очень удивился твоему письму.
  Во время нашей последней встречи - в машине - мне показалось, что ты согласился с доводами Юры и оценил идею с выдвижением как "неудачную". Я и сейчас так думаю. Полгода назад Рудаков написал, что хочет выдвинуть меня на эту должность. Я воспринял это как провокацию и откровенную подставу.
  На твоем месте всякие мнения всяких "инициативных групп" я бы оценивал точно так же. Видимо, у группы товарищей одна цель - насолить Жерлову. О том, что они хорошего человека (т.е. Владимира Хохлева) ставят в глупое положение и обрекают на провал "с треском" - эти люди не думают.
  Лично я на общем собрании буду поддерживать Жерлова.
  Будь здоров, Слава.
  
  Значит - Жерлова? Крайничев утверждал это совершенно определенно.
  Вячеслав не был другом Хохлева. Но два с половиной года знакомства и совместная работа - особенно смольнинские ночные бдения - сделали их хорошими приятелями. Статьи Крайничева регулярно публиковались в "БЕГе" и получали хорошие отзывы. Уйдя из власти, Хохлев частенько появлялся в Смольном и многие вопросы обсуждал со Славой. Так же как и с Юрой Туркиным.
  Бывало, что после напряженного рабочего дня приятели засиживались в "Метелице" - соседнем со Смольным баре, где пил пиво средний состав городской администрации - референты, секретари, спичрайтеры, фотографы, помощники и советники. То есть те, кто обеспечивал деятельность высших чинов. Высшие чины в "Метелицу" не заглядывали, предпочитая для встреч расположенный рядом дорогущий ресторан "Уинстон Черчилль".
  Поддержка Смольного на любых выборах определяла многое. Как следовало из письма, этой самой поддержки Хохлев и не получал. Сдаваться сразу он не привык и поэтому ответил Крайничеву так:
  
  Слава, привет. Спасибо за мнение и информацию.
  Может быть, посидим в "Метелице", поболтаем? Вдруг мне удастся тебя переубедить... Сообщи, в какой день, на следующей неделе ты сможешь. Я подгребу.
  Володя.
  
  Отправив письмо, Хохлев заглянул в прогноз погоды и выключил компьютер. Через пять часов он должен был проснуться, чтобы успеть на первую электричку до Дивенской.
  Дачно-грибной сезон был еще не завершен.
  
   11.09.2010
  На первую электричку Владимир не успел. Слишком длинной оказалась очередь в билетную кассу. Но зато вторая - через двадцать минут - оказалась полупустой. Хохлев добежал по платформе к голове поезда, до второго, безмоторного вагона и устроился, как обычно, - у окна.
  Небо за окном плакало. Не каплями - струями. Они ребрили оконные стекла и, казалось, пробивали крышу. Ангел влетел в вагон, стряхнул с крыльев воду и присел рядом с Хохлевым. Материализовался, приняв вид увлеченного наукой студента. Или аспиранта. В круглых - как у Джона Леннона - очках.
  Хохлев виновато опустил глаза. Вспомнил об инциденте в подвальчике.
  - Ну, как? Перетер? Воду в ступе?
  - Перетираю. Я думал после среды, ты больше не появишься.
  - Я же не говорю: пить нельзя. Я сказал: нельзя пить лишнее. Всё, забыли об этом.
  - Забыли! Сегодня снова будешь заставлять меня копаться в чужом навозе. Разгребать заблуждения каких-то далеких от меня людей. Зачем? Мне рассказывали о них в школе. Давно. Я и забыл уже. И выводы, и законы их.
  Хохлев вытянул ноги, съехал телом на край сиденья и сложил руки на груди. В такую погоду, при низкой облачности и большой влажности он неважно себя чувствовал. Ломило суставы, начинала болеть голова, не было никакого желания что-либо делать. О чем-либо думать. Хотелось спать.
  - Не выспался, что ли?
  - Да... Тяжело как-то. С этими выборами засиделся вчера. Сейчас полежу пять минут...
  - Любите вы, человеки, придумывать себе разные послабления. Телом нужно руководить. Вести его. Не подчиняться внешним факторам.
  - Не прогибаться под изменчивый мир?
  - Именно. На вот тебе - Николая Коперника "Об обращении небесных сфер", - Ангел-аспирант покопался в рюкзачке и достал из него серую книжку.
  - И он ошибся?
  - Не то слово.
  - По-моему, недавно отмечали юбилей этой книги? - Хохлев подтянул ноги и собрался.
  - Мир продолжает поддерживать придуманный Коперником миф. Некоторым это очень выгодно.
  - А почему Коперник? Мы же начали разбираться с теорией строения материи из атомов.
  - Разберемся позже. Сейчас ты должен увидеть, как в одной разгоряченной голове родилась планетарная модель Солнечной системы. Которая в слегка измененном виде была применена и в теории строения материи из атомов. Астрономию в школе проходил? Солнце в центре, вокруг эллиптические орбиты. По ним скользят вращающиеся планеты, среди них круглая Земля... И прочий бред. Помнишь?
  Хохлев кивнул.
  - Вот читай, разбирайся... Откуда пошло. Вас определенно губят ваша доверчивость и легковерность. Достаточно человеку облачиться в мантию ученого, водрузить на голову шапочку с кисточкой, написать книжку, в которой заявить что-либо авторитетно... и вы верите.
  - Нельзя?
  - Нет, конечно. Открывай первую главу. О шарообразности Вселенной. Читай. А я буду комментировать.
  Владимир подчинился.
  - Вселенная шарообразна, потому что все самостоятельные части ее, я имею в виду - солнце, луну и звезды - мы наблюдаем в такой форме.
  - Принцип визуального подобия не применим при научном исследовании мира. С некоторых точек такие объемные тела, как шар и цилиндр, в своем внешнем очертании подобны друг другу, но их объемно-пространственное строение различно, - Ангел пролистнул несколько страниц. - Теперь вот здесь. Глава вторая. О том, что сферическую форму имеет и земля.
  - Земля тоже шарообразна, потому что со всех сторон тяготеет к центру.
  - Во времена Коперника наука не располагала информацией ни о природе тяготения, ни о том, что у Земли есть центр. Где доказательства?
  - Тем не менее ее совершенная округлость заметна не сразу из-за большой высоты ее гор и глубины долин, что, однако, совершенно не искажает ее округлость в целом.
  - Заметная глазу округлость Земли - недостаточное условие ее шарообразности. Кроме шара округлостью обладают и эллипс, и тор, и любая кривая выпуклая сферическая поверхность.
  - Такой же формой, по наблюдениям мореплавателей, обладает и водное пространство, поскольку земля, неприметная с корабля, видима с верхушки его мачты. И обратно, огонь, горящий на вершине мачты при отдалении судна от земли, кажется тем, кто остается на берегу, мало-помалу опускающимся. До тех пор пока, наконец, не скрывается, как бы закатившись.
  - Это свойственно любым сферическим поверхностям. Невооруженным глазом видно, что приведенные доводы о шарообразности Земли не выдерживают никакой критики. Идем дальше, - пролистнул еще несколько страниц. - Вот. Глава пятая. Обладает ли Земля круговым движением и о месте Земли.
  - Земля есть то место, с которого мы наблюдаем небосвод, откуда он открывается нашему взору. Следовательно, если предположить...
  - Подчеркнем - именно п р е д п о л о ж и т ь!
  - Если предположить какое-нибудь движение у Земли, оно непременно будет обнаруживаться во внешних частях Вселенной, но как идущее в обратном направлении, как бы мимо Земли. Таково, прежде всего, суточное обращение, ибо оно представляется нам увлекающим весь мир в целом, кроме Земли и всего, что около нее. Но если допустить...
  - Именно д о п у с т и т ь!
  - Что небо вовсе такого вращения не имеет, но что вращается с запада на восток Земля, то всякий, кто внимательно обдумает явление восхода и захода Солнца, Луны и звезд, найдет, что это так и есть на самом деле.
  - Замечательно! С чего это "так и есть"?
  - А так как небо есть общее, все содержащее и таящее в себе вместилище, то отнюдь не видно, почему не приписать движения скорее содержимому, чем содержащему, вмещенному, чем вмещающему.
  - П р и п и с а т ь !!! - Ангел положил руку на страницу. - Вот главная ошибка Коперника. В науке подобного рода допущения и приписывания невозможны. Они ведут к неверным выводам и глубочайшим заблуждениям. Как ученый Коперник обязан был рассмотреть оба варианта движения: Первый - небо вращения не имеет, вращается с запада на восток Земля, и второй - Земля вращения не имеет, вращается с востока на запад небо. Однако второй вариант ученым отбрасывается, а научные доказательства, подтверждающие правильность выбора первого варианта, заменяются историческими ссылками. Вот они, читай дальше.
  - Такого мнения действительно и держались пифагорейцы Герклид и Экфант и, согласно Цицерону, Никет Сиракузский, придававшие Земле вращение в центре мира.
  - Придававшие... Вот здесь читай.
  - И совершенно не будет удивительным, если кто предположит у Земли какое-нибудь другое движение, кроме суточного ее вращения.
  - Предположить можно все что угодно. Дальше, вот здесь - глава шестая: О необъятности неба в сравнении с величиной Земли.
  - То, что вся громада Земли совершенно ничтожна по сравнению с величиной неба, можно видеть из того, что круги ограничители...
  - Таково значение греческого слова "горизонт".
  - Пересекают всю небесную сферу пополам.
  - Откуда Коперник знает, что то, что скрывается за линией горизонта, представляет собой невидимую половину видимой части небесной сферы? Именно половину, а не треть, четверть или какую-либо другую часть.
  - Не знаю.
  - Как будто ясновидец какой-то. Сквозь землю видит.
  - А это было бы невозможно, будь величина Земли или расстояние ее от центра мира значительны в сравнении с небом.
  - Бред. От какого центра мира? Как он определил размеры земли и неба?
  - Гораздо более удивительным должно нам представляться круговращение в течение 24 часов такой необъятности мира, а не столь малой части его, то есть Земли.
  - Какой необъятности? Откуда? Небо ему кажется необъятным. Почему необъятным? Небо очерчено кругами ограничителями, дальше них ничего не видно. Совсем у человека голова кругом пошла. Открой девятую главу. Можно ли приписать Земле несколько движений и о центре мира. Читай.
  - Итак, раз ничто не противоречит подвижности Земли, я полагаю, следует рассмотреть, приличествует ли ей также несколько движений, чтобы можно было считать ее одной из планет.
  - Придуманная фантазером Коперником планетарная модель заняла крепкое положение в его уме. Это похоже на одержимость. Для логической завершенности этой модели необходимо, чтобы Земля стала одной из планет и закрутилась вокруг Солнца. Вот здесь.
  - Если заменить годичное обращение Солнца таковым же обращением Земли, а Солнце принять за неподвижное...
  - Достаточно волевого акта человека и движение Солнца остановлено. Фантазия побеждает здравый смысл.
  - В центре мира находится Солнце! Во всем этом нас убеждает строгий порядок последовательности и смены явлений и гармония всего мироздания, если только мы рассмотрим существо дела, как говорится, обоими глазами.
  - Демагогия! Коперник выпускает в мир ложь, которая живет в умах до сего дня. Знакомая всем - по учебникам астрономии и телепередачам - модель Солнечной системы, где центральное место занимает Солнце, а вокруг него крутятся по своим орбитам другие планеты, среди которых и Земля, не имеет ничего общего с действительным строением нашей Вселенной.
  В голове Хохлева - после всего прочитанного и услышанного - заварилась какая-то несъедобная, не перевариваемая каша. Он закрыл книжку и повернулся к окну. Оказалось, что поезд уже пролетел Гатчину и "подлетал" к Карташевской - где, как и в известном всем Комарово, - стояли литфондовские дачи.
  Дождь кончился, облака разошлись. Небо улыбнулось рассветом.
  Вдруг случилось невероятное. Хохлев увидел центр мира. Ощутил присутствие в нем своей мысли. Обнаружил свечение внутри себя. И тепло - в груди, в области сердца. Свет и тепло исходили из одного источника. И текли через внутренние органы, мышцы и кожу в мир.
  - Что это было? - Владимир развернулся к спутнику, когда явление прошло.
  - Может быть, ты прикоснулся к Сущему?
  - Опять загадки.
  - И отгадки будут. После испытательного срока.
  - Я что, неблагонадёжен?
  - Сегодня надёжен. А завтра? Некоторые личности, получив настоящее знание, свернули с правильного пути. И начали свою игру. Сейчас тебе нужно упорядочить мысли, распределить поступившую информацию по веточкам своего ума.
  - У нас говорят - по полочкам.
  - Ум человека подобен дереву. Структура та же. Ствол, ветки, веточки. Помнишь: "дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь". Это про ум. Он разветвлен и занимает много пространства. Но не все. Как ствол и ветки дерева не занимают всего объема кроны. В каждой веточке ума хранится своя информация. Энциклопедисты считают ум складом и загружают его нужной и ненужной информацией. От этого он тяжелеет, разбухает, теряет гибкость и способность работать с живыми мыслями.
  - Живыми?
  - Да. Есть мысли мертвые, непрозрачные. Беда тяжелого ума - присваивать себе ложные, темные мысли. Вследствие чего и происходит оглупление людей - ваша главная беда и проблема. В стане бесплотных сущностей - как и в человеческом роде - не все одинаково чисты и светлы. Есть темные духи, демоны, не знающие правды и не желающие добра ни себе, ни людям.
  Успехом для людей является приближение к чистому ангельскому состоянию. Чтобы помешать этому, демоны тьмы постоянно вбрасывают в умы человеков всякую чушь. Ложные - яркие, как елочные игрушки - научные теории. Правдоподобные гипотезы. Человеку может показаться, что он открыл нечто важное. Слабые умы на этих фокусах обманываются и передают ложь другим людям.
  Хохлев услышал, но никак не отреагировал. В его голове сидел вопрос: что это за существа - Ангелы? Что за форма жизни? Способная так менять свою структуру. Обретать плоть и снова становиться бесплотными. Перетекать из одного измерения в другое. И люди, наверное, смогли бы этому научиться. Если бы кто-нибудь научил.
  - Научу, всему свое время, - Ангел снова прочитал мысли.
  К концу поездки разболелась спина. Так бывает. Перемена погоды, долгое сидение в одной позе. На платформе Хохлев слегка размял плечи, растер шею. Обрадовался старым, скатным деревенским крышам, печным трубам с почерневшими козырьками. Утренним, таким вкусно-пахнущим, дымкам. Уже на лесной дороге, за деревней, Ангел спросил:
  - Ну, как? Распределил?
  - Вроде да.
  - Коперник, конечно, натворил дел... Но что может один человек без поддержки окружающих? У Ленина в 17 году ничего бы не вышло, не пойди за ним народ. Так и с Коперником. Его фантазия понравилась многим. В нее поверили. А ученые - в кавычках - мужи постарались украсить ее дополнительными деталями.
  - Кто и как?
  - Во-первых, Джордано Бруно. Еще один философ-фантазер. Не читал его "О бесконечности Вселенной и мирах"?
  - Нет еще.
  - И не читай. Вот тебе из третьего диалога: небо, следовательно, единое безмерное пространство, - про безмерность лепечет, как и Коперник - лоно, которое содержит все. Эфирная область, в которой все пробегает и движется. В нем бесчисленные звезды, солнца и земли. Безмерная, бесконечная Вселенная составлена из этого пространства и тел, заключающихся в нем...
  Яркая и манкая придумка - ничего больше. Ненаучная фантастика.
  А пятый диалог: на этих мирах обитают живые существа, которые возделывают их. Сами же эти миры - самые первые и наиболее божественные живые существа Вселенной. И каждый из них точно также составлен из четырех элементов - земли, воды, огня и воздуха, как и тот мир, в котором мы находимся, с тем только отличием, что в одних преобладает одно активное качество, в других же другое...
  Вредная, очень опасная сказка.
  Но Бруно не претендует на роль ученого. Он поэт. Упертый и одержимый. На костре его сжигают за идеи. Этот факт делает их невероятно популярными. Но вернемся в науку. Иогана Кеплера в схеме Коперника не устраивают круговые орбиты. Он придумывает законы движения планет. Орбиты становятся эллипсами, со смещенным центром силы притяжения. Удивительно - Кеплер пишет свои законы, не обращая внимания на самый существенный факт. Для того чтобы планета двигалась по орбите, одной силы притяжения недостаточно. Под ее действием планета будет двигаться по прямой линии к центру притяжения, пока не достигнет его. Какая сила толкает планету вокруг центра притяжения? На этот вопрос наука не знает ответа до сих пор.
  - Невероятно.
  - Идем дальше. Итальянец Галилео Галилей в свой телескоп долго наблюдает за Солнцем. После чего пишет: я обратил внимание на темные пятна, появляющиеся на солнечном диске. Продолжительные наблюдения убедили меня в том, что пятна представляют собой вещество, связанное с поверхностью солнечного тела; они то появляются на ней в большом количестве, то расплываются, одни быстрее, другие медленнее, перемещаясь вместе с обращением солнца вокруг оси...
  Как просто, не правда ли? Коперник раскрутил Землю, Галилей - Солнце. И не нужно как-либо подтверждать свои мысли. Они просто сказали народу, что хотели, а народ поверил. Между тем Галилею, как ученому, прежде чем объявить о своем выводе, требовалось научно доказать, что природа наблюдаемых пятен вещественна, что это не тень от чего-либо, а именно вещество; что Солнце имеет поверхность, с Земли мы наблюдаем его в виде светящегося плоского диска. Как будто в твердом небе просверлили круглую дырку, через которую на землю льется тепло и свет. Также требовалось доказать наличие оси вращения у Солнца. Он этого ничего не делает.
  Далее - Исаак Ньютон. Вбрасывает в умы людей идею о тяготении.
  Далее: благодаря открытию Лобачевским неэвклидовых пространств и придуманной Эйнштейном теории относительности уже советский умник Александр Фридман в 1924 году предлагает модель расширяющейся Вселенной. Он заявляет, что искривленное пространство не может быть стационарным, что оно должно расширяться или сжиматься. Почему Фридман выбрал именно первый вариант развития Вселенной - он естественно, никак не объясняет. Но главная его ошибка не в этом. Это мелочь.
  В искривленном пространстве такое геометрическое тело, как шар, наружная поверхность которого состоит из точек равноудаленных от одной, центральной - невозможно в принципе. В кривых пространствах нет равных расстояний. Но современных ученых мужей это не волнует, они по-прежнему считают Солнце, Землю и планеты шарообразными. Крутящимися под действием неведомых сил в почему то расширяющейся Вселенной. Ты меня слушаешь?
  Хохлев вздрогнул, очнувшись от своих дум.
  - Да, я все слышал. Могу, как в школе, повторить.
  - И услышал?
  - Да.
  - Видел я нечестивца грозного, расширяющегося подобно укоренившемуся, многоветвистому дереву...
  - Это о ком?
  - О том, кому все это нужно. Сам думай о ком... Сегодняшнее занятие окончено - трудись, садовод... На своей земле. Возделывай! В поте лица своего!
  Ангел оторвался от дорожки. Сделал "круг почета" вокруг березы, посаженной двадцать лет назад. И - как учебный "ястребок", после выполнения лётного задания - плавно покачивая крыльями, взлетел над миром.
  Хохлев понял, что стоит около своего дома, до которого - непонятно как - он так быстро "добежал".
  
  12.09.2010
  Вечером Хохлев заметил Ангела, сидящим у куста роз.
  - Удивительный запах у этих цветов. Сижу вот и дышу им... И не надышаться. Присоединяйся, - он подвинулся, освобождая место на скамейке.
  - Благодарю, - Владимир присел и глубоко, до головокружения вдохнул. - А я мимо этого куста бегу каждый раз - то с тачкой, то с лопатой, то с лейкой - и не замечаю. Выходные короткие, земли много - как её всю обработать?
  - Всеобщая болезнь современных человеков - гнать себя по жизни. Полезнее было бы вам в мир всматриваться пристальней, запахи и звуки различать... Это ведь для вас все... А вы уже и обедать на ходу - или не вылезая из машины - научились. Куда спешите?
  - За материальным.
  - Дурачки. Объясняешь вам, объясняешь. Как глухие. Разбогатеть хочется?
  - Да нет... - Хохлев извлек из пачки сигарету и закурил.
  - Ну вот! Взял и все испортил.
  - Мужчины в садоводстве цветы не нюхают. Им ближе запах опилок... Или табака.
  - Ладно, не нюхай. Давай вчерашний разговор закончим, и будешь своей землей заниматься. Ты понял, в чем современная наука делает главную ошибку?
  - В чем? В методе.
  - Метод - это инструмент. Хороший хирург способен и плохим скальпелем грамотно прооперировать. Не в этом.
  - В чем же?
  - В необоснованных и глупых изначальных установках. В научных догматах: материя вечна и неизменна. Материя первична - сознание вторично.
  - То, что материя не первична - это уже давно всем понятно. А вот по поводу вечности и неизменяемости - не знаю.
  - Одно следует из другого. Если она не первична, значит, изменяема... Значит, умрет. Не умирает то, что есть всегда.
  - Может, было бы лучше, чтобы материя была вечной и неизменяемой?
  - Зачем?
  - Как зачем? Чтобы мир стоял прочно. Чтобы никакие человеческие происки - бомбы там всякие, взрывы - не могли его поколебать. Чтобы в этом прочном и неизменяемом мире рождались и жили люди. Познавали его.
  - В неизменяемом мире скучно жить. И скучно изучать его. В один прекрасный момент можно подойти к финальной черте познания. И что дальше?
  - Не знаю. А ты помнишь Михаила Васильевича Ломоносова? - почему-то Хохлев неожиданно вспомнил вызубренное в школе правило. - Все перемены в натуре встречающиеся такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому. Так ежели, где убудет несколько материи, то умножится в другом месте. Это тебе не хухры-мухры, а закон сохранения материи.
  - Не смеши. Это не закон, а именно хухры-мухры. Ученым нужно было как-то объяснить наблюдаемые химические реакции, в которых якобы сохраняются количества веществ.
  - И здесь ошибка?
  - Никаких доказательств сохранения вещества нет и быть не может. И Михаил Васильевич их не приводит. Все это кажущиеся закономерности. Это не наука.
  - Одним росчерком пера или взмахом крыла готов закрыть такую науку, как химия. Где главный и единственный способ передачи сути химической реакции - уравнение равенства. Количество вещества после реакции равно количеству вещества до нее.
  - Раз доказательств нет, пора закрывать.
  - Ты фанатик. Не ценишь того, что создано людьми на протяжении многих веков.
  - Не фанатик - Ангел.
  - Прости, забыл.
  - Забывчивый... Никто не опровергает литературу, живопись или архитектуру. Если человеки открыли законы гармонии и, следуя им, создают совершенные произведения искусства - кто и что против этого скажет? Но если одни - самовлюбленные глупцы - придумывают несуществующие законы устройства мира, а другие - как попугаи - разносят их по всему свету... И обязывают других людей - детей - изучать эти законы... Тогда - лженауки следует закрывать. Они туманят мозги людей. Уводят от настоящих знаний.
  Ангел высказывался эмоционально, в повышенном тоне:
  - А насчет всяких там равенств и уравнений. Физика, как известно, тоже часто использует запись в виде уравнения со знаком равенства посередине. Равенства как такового - в мире не существует. Нет двух одинаковых предметов, явлений, состояний, величин. Если наука стремится изучать объективные закономерности жизни, а не абстрактные фантазии, она не должна иметь в своих арсеналах равенств.
  - Скорость не равна произведению времени на расстояние?
  - Не равна! Потому что скорость - это характеристика непрерывного движения, а время и расстояние, используемые в формуле, прерывны, конечны. Вы вставляете в формулу определенное, конечное - вырванное из непрерывного течения времени - количество секунд и определенное - механически вырванное из длины пути - количество метров. Знак равенства между двумя частями уравнения - незаконен.
  В природе не существует ни одного движения, которое было бы непрерывно, равномерно, абсолютно одинаково - во всех временных промежутках и на всех отрезках его траектории. Значит скорость - как величина - вообще неопределима. Физика изучает не природный мир, а абстрактный миф о нём.
  - Боюсь что-либо еще спрашивать, - Хохлев театрально отодвинулся от Ангела.
  - Извини. Просто и нас - Ангелов - может достать откровенная ложь и искажение фактов. Ну, вот идея Ломоносова о сохранении материи! Нужно быть полным идиотом, чтобы не замечать, как материя уничтожается. Или создается.
  - Где уничтожается? - Владимир все-таки осмелился вставить слово.
  - Где, где... В костре, например, в любом огне. Что происходит при сгорании березового полешка в твоей печке? В пространстве около него концентрируется теплота - в топке, в печных щитках, в пространстве дома. Когда количество тепла достигает критической точки - вспыхивает огонь, в котором полено - то есть материальное тело из древесины - исчезает, лишается бытия. И ничего в другом месте не умножается.
  - А выделяющееся при сгорании тепло?
  - Да не при сгорании... Мы ведь об этом уже говорили. Вы не знаете, что происходит при горении. Тепло и огонь всегда рядом. Но что из них вначале?
  - А серый пепел с дымом?
  - Ты хочешь между серым пеплом с дымом и белой березой поставить знак равенства. Одна материя исчезла, другая появилась, и при этом никто из людей не скажет, равны ли между собой количества исчезнувшей и появившейся материй. Вот тебе материя!
  Ангел взмахнул крылом, и прямо перед Хохлевым - на траве - из ничего собралось березовое полено.
  - А вот тебе - нет материи.
  Полено исчезло.
  - Это не материя, это чудо, - Хохлев был смущен.
  - Так и занимайтесь природой чуда. Изучайте его, исследуйте. И не говорите, что чудес не бывает... Но ты знаешь: стоит в научном мире заикнуться о чуде - все сразу прячут головы в песок. А какой-нибудь умник еще и "авторитетно" заявит: до изучения чуда наука еще не доросла. Или: наука чудесами не занимается. Почему не занимается? Боится, что придется опровергать саму себя? А трусам мир не откроется. Знание берется смелостью. Что такое атомный вес - еще одна научная несуразица.
  - Вес - это сила, с которой тело действует на опору или подвес, - это определение тоже прочно засело в голове Хохлева со школы. - А вот атомный вес - не помню.
  - И не можешь помнить. Так называемый атом вещества не способен действовать ни на подвес, ни на опору! Словосочетание "атомный вес" является абсурдным. Однако ученые его используют. Зачем?
  - Насколько я знаю, чтобы дать количественную характеристику отличия одного вещества от другого. Чем вещество - согласно периодической системе элементов Менделеева - легче, тем меньшим весом обладают его атомы.
  - Это в схеме, но не в жизни. Вес - в вашем понимании - может быть определен лишь в единичном - самом нехарактерном для материи - состоянии, в покое. Для других состояний такая категория, как вес - бессмысленна. Он отсутствует, абсолютно неопределим или постоянно изменяется.
  Вот все три случая.
  Вес отсутствует, когда некое количество материи совершает свободное падение. Это состояние невесомости.
  Вес неопределим, когда количество материи помещено не в воздушной среде. Кусок льда архимедовой силой выталкивается на поверхность воды и не может действовать на подвес или опору. Или когда "количество легкой материи" двигается в воздушной среде, но в направлении, противоположном действию так называемой силы тяжести. Это поднимающиеся водяные пары, легкие газы, улетающий в небо воздушный шарик, летящий вверх подпрыгнувший человек.
  Вес постоянно меняется, когда количество материи движется, и среди действующих на него сил имеются вертикально направленные. К примеру, камень, брошенный горизонтально, постепенно приближается к земле.
  Если внимательно присмотреться ко всем остальным движениям реального живого мира, мы обнаружим, что отсутствие вертикальных сил - такой же исключительный случай, как и состояние покоя. Лавуазье и его коллеги производили опыты и измерения, якобы подтверждающие принцип сохранения материи в самом нехарактерном для материи состоянии. В характерных состояниях способ измерения количества материи через взвешивание недостижим. А Парацельс утверждал: вес не обманывает. Еще как обманывает! Тебе все понятно?
  - Более или менее.
  - Теперь про атомы. Джон Дальтон - отец современного атомизма. Его книга "О строении тел" - настоящий фантастический роман. Вот послушай, я процитирую: "Сущность атомического учения состоит в том, что вещество предполагается состоящим из совокупности малых, уже более неделимых (силами природы) частей - атомов, не наполняющих сплошь пространства, занимаемого телом, а отстоящих друг от друга, подобно тому, как планеты, солнце, звезды, астероиды и тому подобное не наполняют пространства Вселенной, а отстоят друг от друга".
  - Дальтон употребляет слово "предполагается".
  - Не перебивай. Частица вещества по этому представлению столь же сложна, как целый мир, и в ней есть свои уединенные тела - атомы, подобные солнцам и планетам, удерживающие присущими им силами в подвижном, но прочном равновесии свои спутники и прочее. Найти в малейшем сходное с громаднейшим - составляет одно из достоинств атомизма, привлекшее к нему новые века... Столько патетики и ни одного доказательства!
  Вот как Джон Дальтон подтверждает "истинность" атомизма: "Имеются три различные вида тел, которые особенно привлекали к себе внимание химических философов, а именно те, которые обозначаются названиями "упругие флюиды", "жидкости", "твердые тела". Вода представляет хорошо знакомый пример тела, которое в известных случаях способно принимать все три состояния. В паре мы узнаем вполне упругий флюид, в воде совершенную жидкость, а во льде вполне твердое тело. Эти наблюдения привели к заключению, которое является, по-видимому, общепринятым, что все тела ощутимой величины, как твердые, так и жидкие, состоят из громадного числа чрезвычайно малых частиц или атомов вещества...".
  Ангел слетел со скамейки и начал прохаживаться.
  - Как тебе это нравится? Ни о каких научных, опытных подтверждениях своих мыслей Дальтон не заботится. Ему достаточно "общепринятости заключения"! Я продолжаю: "...связанных между собой силой притяжения, которая более или менее велика в зависимости от обстоятельств и которая, поскольку она стремится предотвратить их разделение (какое разделение, почему?) вполне правильно с этой точки зрения названа - притяжением сцепления. Но, поскольку она собирает атомы из распыленного состояния - как, например, из пара в воду - она называется притяжением соединения, или проще сродством".
  Ангел присел.
  - А ученые пудрят людям мозги идеей о расширении Вселенной. Оказывается все наоборот! Вещество во вселенной сначала было распылено, а затем "притяжением соединения" собралось в планеты, солнца, звезды.
  Бесовские мудрования. Сначала Дальтон объявляет о составлении тел из громадного числа атомов. Затем своей волей устанавливает стремление этих атомов к разделению и определяет силу, стремящуюся это разделение предотвратить. Богатое воображение! Не правда ли?
  Ангел снова вскочил. Хохлев следил за мыслью, не вмешиваясь в его монолог.
  - Мы уже имеем все основания всерьез не рассматривать эту тему. Но нам нужно посмотреть, как одна ошибка рождает другие. Как следующие поколения "ученых", не замечая ошибки, увеличивают степень ошибочности учения об атомах. На очереди Менделеев. Цитата: "Атомное учение согласуется и вызывает первые законы определенных химических соединений: закон постоянства состава и закон кратных отношений...".
  Хорошо, что Дмитрий Иванович не говорит "доказывает", а лишь "вызывает"! Надо бы доказать, что в химических реакциях при получении нового тела происходит именно соединение тел, а не, к примеру, замещение, происходящее по неоткрытым пока законам, одного тела другим.
  Но Менделеев шпарит дальше: "Законы постоянства составов, кратных отношений и паев - суть законы природы, а отнюдь не гипотезы". Как раз гипотезы! "Потому что, будь все учение об атомах совершенно отвергнуто все же указанные законы останутся, ибо отвечают фактам". Каким?
  "Природа химических сил также сокрыта поныне от нас, как и природа всеобщего тяготения, но как без знания этой последней, прилагая механические понятия, астрономические явления стали подлежать точному обобщению и подробному предсказанию множества частностей, так без знания природы химического сродства есть надежда достичь в изучении химии значительного успеха".
  Ложь! Вернемся к понятию "атомный вес". Его абсурдность вовсе не в том, что какой-то предполагаемый атом имеет какой-то неуловимый, ничем не фиксируемый вес. В другом! Допустим, что вся материя состоит из этих самых атомов и что они заполняют все реальное пространство жизни - как это представляют себе ученые атомисты - и каждый из этих атомов обладает весом - силой, действующей по направлению действия силы тяжести к центру этой тяжести. Вопрос: почему все эти атомы под действием силы тяжести до сих пор не собрались вокруг этого центра тяжести? И не замерли без движения? Что их удерживает в распыленном состоянии? Может быть, было бы интереснее, чтобы из них слепилась какая-нибудь новая сверхплотная материя. А? Как ты думаешь?
  Хохлев не отвечал.
  - Может быть, в телах эти атомы удерживаются силами притяжения, действующими между ними самими. Такое было бы возможно, если бы одни атомы имели вес, а другие, которых большинство, его не имели, но зато имели бы достаточно мощные силы притяжения к себе. Тогда, может быть, силы притяжения невесомых атомов и погасили бы действие силы притяжения к центру тяжести на весомые. Но ученые утверждают, что все атомы весомы. Следовательно, все должны стремиться к центру. Что же им мешает реализовать это стремление? Никто не знает.
  А Дальтон взял да и определил атомные веса элементов. После чего "ученым" потребовалась новая теория, объясняющая, почему атом от элемента к элементу меняет свой вес. И появился Джозеф Джон Томсон - "первооткрыватель" электрона. Цитата из Томсона: "До последнего времени представление физиков об атоме не давало ключа для объяснения различий в химических свойствах атомов и поэтому мало помогало химикам в той части работы, которая по справедливости считалась ими наиболее важной. Химики хотят иметь значительно более определенное представление о различиях между атомом водорода и кислорода, чем то, которое ограничивается утверждением, что атом водорода представляет малую частицу одного рода материи, а атом кислорода - более тяжелую частицу другого рода материи".
  Раз "хотят иметь", значит, будут иметь...
   Ангел в очередной раз присел
  - Человеки - удивительные существа. Они все хотят классифицировать, ввести в систему, в понятную схему. Привести разные "роды материи" к одному показателю, к материи единой и неделимой. Воспринимать мир просто они не могут. Они хотят командовать этим миром. Подчинить себе материю и все остальное. Какая жажда власти! Какая одержимость! Прямо болезнь!
  Томсон пишет: "подобно тому, как некоторые из физических свойств вещества потребовали для своего объяснения предположения, по которому вещество не является сплошным, но построено из ограниченных и измеримых зерен, так и в деле объяснения химических свойств вещества нельзя идти с успехом далее, прежде чем мы не откажемся от представления, по которому атом является неделимым сплошным и однородным и не припишем атомам известного рода строение".
  Что стоит Томсону разделить atomos, по-гречески неделимый? Да ничего не стоит.
  - Опять "припишем", - Хохлев расхохотался. - В СССР очень любили приписки в экономических отчетах.
  - Не перебивай. Слушай, что Томсон пишет дальше: "Открытие электрона в 1897 году было первым доказательством такой структуры. Было доказано - вранье! - что электроны происходят из атомов всех родов и, какой бы ни был источник их происхождения, получаются всегда идентичные электроны. Было доказано (как они любят это слово!) что не изменяющийся электрон является постоянной составной частью всех атомов. Затем были открыты методы, позволяющие определять число электронов в самых различных химических элементах. Было найдено, что в атоме каждого элемента число электронов равняется его атомному номеру. Атомным же номером называется число, показывающее место элемента в списке элементов, расположенных в порядке возрастающих атомных весов". Ничего из утверждаемого Томсоном доказано не было.
  Ангел нагнулся к лицу Хохлева, заглянул в глаза.
  - Ты устал.
  - Да, есть немножко.
  - Тогда - к лешему всех этих Томсонов, Парацельсов, Дальтонов... Пошли гулять.
  
  Вышли к воде. Присели на траву.
  - Значит, химики тоже запутались? - Хохлев невольно вернулся к прерванному разговору.
  - Не только химики! Все! Настолько, что будь я каким-нибудь государственным мужем, подписал бы распоряжение, приостанавливающее преподавание в школах и вузах таких предметов, как астрономия, физика и химия.
  - Лихо. А как же физические расчеты? Если бы они были ошибочными, падали бы небоскребы и самолеты. Ракеты не могли бы летать в космос. Но они летают.
  - Небоскребы стоят, самолеты и ракеты летают, потому что человеки верят в силу тяготения. По Ньютону.
  - Верят?! Значит, если мы перестанем верить - небоскребы начнут рушиться, самолеты и ракеты падать, производство встанет.
  - Не исключено.
  - В таком случае, чтобы ничего плохого не случилось, нужно продолжать верить Ньютону. Химическая промышленность должна работать - производить пластиковые стулья, столы, строительные материалы, к которым уже все привыкли.
  - Пусть производит.
  - Для этого люди должны учить химию в школах и институтах. А ты - сразу запретить.
  - Стулья производят единицы, а головы дурят всем. Нравится тебе химия - занимайся ею. Факультативно. Долби гранит, клей стулья, столы. Тебя только благодарить будут. Но при этом не утверждай уверено с кафедр, что все вещества состоят из атомов и молекул. Это вредно для здоровья окружающих тебя людей.
  - Не понимаю. Если не состоят и три упомянутых тобой науки - полная туфта, как удается по якобы открытым в их рамках законам производить станки, машины, электронику разную, новые материалы? Почему это все происходит? Как получается?
  - По вере. Я уже сказал об этом.
  - Законы действуют только потому, что люди в них верят, - Хохлев недоумевал. - Невероятно.
  - Да, а что тут такого?
  - Как что такого? Если перестанут верить - вся наша привычная жизнь в век технологий, производства и потребления остановится.
  - Говоришь прямо как с трибуны. Почему же вся остановится? - остановится только привычная. А что такое привычка? Преходящее. Зато человеки вернутся к натуральному производству. Без технологий. И все! Разберете станки и механизмы и выбросите их на свалку.
  - К натуральному производству? В третьем тысячелетии?
  - Ну, мы же не виноваты, что вы поверили не в то. Людям захотелось царствовать над природой. Всю её объяснить. И эти желания были сильнее желания докопаться до истины. Вот они и увлеклись яркими идеями, как дети малые - блестящими игрушками. Человеческие умы размягчились, воли стало не хватать - всякий бред и пополз в головы. И защититься вам нечем...
  - Но Ангелы же сильнее людей. И твердыми умами, и волей. Что же вы не вмешались? Объявили бы сразу о кричащих ошибках Коперника, - глядишь, люди и не пошли бы за ним. Не поверили бы.
  - Объявляли. Кричали. Хлопали крыльями, пытались открыть людям глаза... Вы были, как одержимые. Вы ничего не хотели слушать. Носились со своими науками, как придурковатые.
  Ангел, наконец, замолчал. Он долго смотрел на воду, на отраженное в ней заходящее багровое солнце. Блики прыгали по водной глади, зажигали.
  - Завтра будет ветер, - Хохлев прервал паузу.
  - Опять? Откуда ты знаешь, человек, что будет завтра? Мы этого не знаем!
  Небесное существо постучало пальцем по лбу Хохлева, взмахнуло крыльями и растаяло. А Хохлев посидел еще немного, погрустил - с Ангелом было интересно - и поспешил на свой участок. К своей земле.
  Шагал по дорожке и мурлыкал про себя стихотворение, написанное года три назад:
  
  Небо топчется в саду...
  Ветры, шелест, скрипы, стон.
  Сад вздыхает, я иду
  Между яблоневых крон.
  
  В двух руках несу корзины -
  Добрый нынче урожай!
  Под ногами почва стынет,
  Скоро холод... Приезжай.
  
   В коротком цикле из двух стихотворений это - с названием "И его окончание" - шло вторым. Хохлев вспомнил первое, которое называлось "Начало сезона":
  
  Вся под снегом майским вишня,
  Облетают лепестки,
  Как снежинки... Солнце вышло,
  Веет холодом реки.
  
  Лето будто бы настало,
  Пробивается трава.
  - За зиму земля устала,
  Ей оттаять бы сперва...
  - Мы потерпим, ты права.
  
   Реки в садоводстве не было, холодом могло веять лишь с пруда... Но для рифмы... И образа...
  
  13.09.2010
  Странно, что до понедельника никто не сообщил Жерлову о письме Хохлева. Сергей Евгеньевич сидел в своем кабинете и готовился к встрече с Сизарёвым - начальником управления по субсидиям, грантам и государственному заказу в сфере печати.
  Не за горами конец финансового года, а у Сизарёва вырисовывалось неосвоение. Лишние деньги. Несовершенство финансовой политики Смольного. Выделенные на год бюджетные средства необходимо было использовать до 31 декабря. Неосвоение - это возврат денег в казну города, без гарантий их возвращения на прежние бюджетные статьи в следующем финансовом году. Виновные наказываются выговорами, а иногда и депремированием. Ведь если деньги не истрачены, значит, либо бюджетная заявка составлена неверно - с превышением предполагаемых затрат, либо конкурсные и всякие другие процедуры проводятся непрофессионально. Бюджет - это городской закон, а законы нарушать нельзя.
  Казалось бы, при постоянном дефиците средств на печать неосвоение, в принципе, невозможно. Но! Атавизм советской планово-распределительной системы - перекидывать средства с одной строки бюджетной росписи в другую нельзя. Если деньги запланированы на издание книг, журналов и газет, то и тратиться они должны только на эти цели. К примеру, на газетные деньги запрещено издавать книги. Если распределитель бюджетных средств нарушает этот порядок, ему светит "нецелевое использование". Со всеми вытекающими.
  Законодательство предусматривает процедуру корректировки бюджета - по итогам первого полугодия. Когда - после анализа трат - законная перекидка денег возможна. Но её Сизарёв - в июле укативший в отпуск - "проспал". И почти полмиллиона бюджетных рублей на книгоиздание зависло в воздухе.
  На проведение официального конкурса времени не оставалось. Полмиллиона нужно было срочно куда-то деть. На выходных, после парилки, под пиво Сизарёв с Жерловым договорились, что запустят эти деньги на издание большого сборника стихов петербургских поэтов о Петербурге, оформив заказ без проведения конкурсных процедур - "у единственного источника". Положение о госзакупках это позволяло. Правда, весь питерский цех поэтов пришлось обозвать "единым источником", а составителем сборника - чтобы о "лишних деньгах" никто больше не знал - назначить Жерлова. Как бы не заметив, что в городе существует несколько писательских сообществ.
  Жерлов включал в сборник поэтов не только "своего" Союза и тем самым отвечал на жесткие условия, навязанные Сизарёвым. Список для утверждения в Смольном был почти готов, когда в кабинет вошла Валентина Павловна.
  - Сергей Евгеньевич, тут по электронке, в пятницу вечером... пришло от Хохлева, - в руке секретарши дрожали несколько листков бумаги.
  - От Хохлева? - Жерлов оторвал взгляд от списка.
  - Да.
  - Покажи. - Посмотрел на часы. - Почему, б... , сразу не сказала?
  - Вы уже уехали. - Валентина Павловна положила листки перед председателем и быстро вышла.
  Жерлов прочитал письмо, биографию и интервью. Выскочил в "предбанник" перед кабинетом.
  - Это точно, б... , от Хохлева? Не от Рудакова? Этого п...?
  - Вот смотрите, - секретарша открыла почтовый ящик и показала начальнику обратный адрес.
  - А где, б... , то? От Рудакова?
  - Я его выбросила в урну. Как вы сказали.
  - Идиотка! Где оно? Ё... т... м... , распечатай. Быстро!
  Валентина Павловна, путаясь в кнопках клавиатуры, нашла "Хохлев вместо Жерлова" и запустила текст на печать. Жерлов выхватил лист прямо из принтера и скрылся в кабинете.
  Значит, не провокация? Он еще раз перечитал письмо Хохлева. Значит, все так и есть. Он смотрел на фотографию неожиданного противника. В светлом костюме - какие обычно носят президенты преуспевающих компаний - в белой рубашке без галстука, без очков. Почему без очков? Глаза Хохлева были скорее строги, чем добры. Но при этом и добры. Спокойный, уверенный в себе человек. Седая борода, седина на висках и в усах... И прямой, вызывающий на бой, взгляд.
  У Жерлова похолодело в паху. Руки вспотели и потеряли твердость. Такими же мягкими стали и ноги. В памяти поочередно всплывали все прежние разговоры с Хохлевым... Что это за человек? Почему он выдвигается? Про соперника Жерлов практически ничего не знал. А вот же биография... Родился в 61-м. На пять лет младше меня. Член Союза с 2003 года. Тут преимущество у меня значительнее... Книги. Сказки про Царя. Стихи. Романы... Публикации за рубежом. Образование. Место работы...
  Глаза Жерлова бежали по строчкам биографии, но возбужденное сознание кипело совсем другой информацией. Жерлов вспомнил свое позорное списание с корабля. Тождественность ситуаций налицо. С той лишь разницей, что отставку из литературы - не пережить.
  Это крах. Провал. Если выборы будут проиграны, Жерлова забудут на следующий день. Его стихи всерьез никого не трогают. Всякий раз их приходится навязывать, предлагать. Председательство, как подпорка к творчеству, позволяло держаться на виду. А без него? Небытие. Забвение. Жерлов с трудом приподнялся со стула и подошел к окну. Услышав скрип паркета, в кабинет заглянула Валентина Павловна. Жерлов тут же обернулся и, не дав сказать ни слова, заорал:
  - Во-он... С той стороны! - Слова "закрой дверь" в окрик не вписались. - Пошла на х... !
  Глаза скользнули по календарю. Недаром сегодня тринадцатое... Нужно готовиться к обороне. Навыки военного мышления в голове Жерлова были пока живы. Годами, по кирпичику, выстроенную систему личной власти и управления податливыми писателями он будет защищать всеми законными и незаконными способами. А помогут ему... Секретарша заглянула еще раз.
  - Сергей Евгеньевич, вы про Смольный не забыли?
  Жерлов опомнился и заорал:
  - Который час? - сам посмотрел на часы. - Все! Мне, б... , не простят. - К Сизарёву он катастрофически опаздывал. - Что же ты, ё... т... м... , не напомнила? - набросился он на Валентину Павловну. - Просил же... б... !
  - Я пыталась, - женщина отгородилась от разбушевавшегося председателя закрытой дверью.
  Жерлов сгреб в портфель все бумаги, что были на столе, и, на ходу застегивая куртку, выскочил на улицу. Если бы он добежал до метро - опоздал бы минут на десять-пятнадцать. Но в тот момент Жерлов соображал туго... Он поймал частника. И застрял в пробке у Московского вокзала на сорок минут. Чиновники, опаздывающих на час не ждут. Сизарёв уехал на совещание. Жерлову пришлось гулять по коридорам Смольного до шести часов вечера. Он присаживался на стулья и банкетки, стоящие вдоль стен, и вчитывался в строчки полученного послания. Проблема Хохлева отодвинула на задний план и неосвоение, и все остальное...
  
  Сизарёв был тот еще "дикий голубь". В немецкого фасона черной кепке, сером пальто до пят он походил на взятого в плен где-то под Сталинградом фрица. Шагая по улице или по коридорам Смольного, Сизарёв, как будто страшась чего-то, озирался по сторонам и втягивал голову в плечи. Он чувствовал себя комфортно только в своём рабочем кабинете.
  Не любивший Пушкина и ненавидевший всю Россию, в любом разговоре называвший свою родину "эта страна", он был наделён властными полномочиями и решал - кого из современных русских писателей печатать, а кого нет. С десяток лет он распределял падавшие ему в руки - как с неба - деньги, не имея никакого представления о том, как деньги зарабатываются. Распределял не в ущерб себе.
  Голубая мечта - после отставки свалить в Англию - освещала все его действия и была притчей во языцех у коллег. О сизарёвском домике в Лондоне шутили и гомонили в праздники и в будни. А Валерий Валерьевич методично и скрупулезно отслеживал и собирал информацию о ценах на лондонскую недвижимость, о меняющихся ставках налогов на землю, о динамике роста тарифов на газ, тепло, свет и прочее. И даже просил неугомонных шутников снабжать его любыми сведениями по этой теме.
  Общение с поэтами взрастило в профессиональном юристе желание писать стихи. Сизарёв даже издал одну тоненькую книжицу, с которой - как это ни странно - Валерия Валерьевича приняли в Союз писателей. Подсуетился Туркин, давнишний приятель Сизарёва. Сам свёз документы в Москву и оформил писательский билет. После чего Сизарёв стал считать себя полноценным писателем, не стеснялся высказывать своего мнения о писателях настоящих и принимал участие во многих литературных мероприятиях.
  Но самую громкую славу этот человек приобрел не в литературных тусовках. Готовясь к неминуемой иммиграции, используя свое высокое служебное положение, он "пробил" мемориальную доску самому себе. Чтобы родина его не забыла. Парадное в старом доме на улице Чайковского, где вот уже сотню лет жило семейство Сизарёвых, выходило во двор. Это обстоятельство позволило, в общем-то за небольшие деньги - уличный вариант был бы в десять раз дороже, согласовать в инстанциях установку доски прямо над входной дверью.
  Белый мраморный квадрат с надписью "В этом доме жил и творил Валерий Сизарёв", с бронзовым барельефом "героя" был водружен на свое "законное" место. Старейшие жители дома сначала гадали, какому Сизарёву посвящена доска. Отцу или сыну? Потом решили, что отцу, бронзовый профиль быстро покрылся голубиным пометом и сине-зеленой патиной - различить характерные черты стало невозможным. Скоро замечать доску перестали. Привыкли, как к висевшему недалеко электрощитку. А вот жители и гости Смольного о чуде не забывали и частенько бегали в сизарёвский двор фотографироваться. Благо - недалеко. Да и где еще встретишь такое...
  С Хохлевым Сизарёв не знался. Однажды, по указанию начальства, он вынужден был выделить небольшой грант журналу "БЕГ". А год спустя в этом журнале были опубликованы несколько сизарёвских стихотворений. Яркая шутка Хохлева по поводу мемориальной доски Сизарёва задела. Но не настолько, чтобы мстить, враждовать или комплексовать. Борьба редактора "БЕГа" за председательское кресло могла изменить ситуацию кардинально.
  
  После того как Жерлов, измученный ожиданием, рассказал о выдвиженце, Сизарёв напрягся. Вертикаль финансовых отношений была выстроена, никаких модернизаций не требовалось. Хохлев мог всё запутать. Сизарёв "катнул" на ксероксе полученные Жерловым бумаги и отпустил пока еще председателя на все четыре стороны. Даже не заглянул в список отобранных поэтов.
  - После созвонимся, - пообещал на прощание.
   Когда остался один, позвонил Туркину и пригласил его к себе.
  
  Работа спичрайтера хлопотна и требует быстрой головы. Особенно в те моменты, когда спич нужно составить в течение часа или даже тридцати минут. Высокопоставленное лицо, направляющееся на торжественное открытие какого-нибудь значимого городского объекта, должно загнать в умы приглашенных на церемонию других официальных лиц, простых горожан, журналистов и телезрителей мысль, будто бы оно знает об объекте всё.
  Высокопоставленное лицо в течение дня может открывать с десяток значимых городских объектов и, естественно, не может о каждом все знать. Иллюзию информированности высокопоставленного лица создают спичрайтеры. Получив задание на спич, они быстро связываются с профильными комитетами, пролистывают Интернет, уточняют детали у заказчиков или подрядчиков. Собирают все справки, технические характеристики, объемы финансирования, сроки строительства, интересные истории и мифы, связанные с объектом, и другую информацию.
  Вычленяя из этого вороха самые яркие и запоминающиеся детали, опытный спичрайтер создает текст объемом в одну-две странички, который успевает прочитать высокопоставленное лицо при подъезде к объекту. Запомнив главные слова и тон приветствия, высокопоставленное лицо, выйдя из машины, смело подходит к микрофону и без бумажки толкает яркую речь, являя всем свою удивительную осведомленность. И даже иногда называя по именам простых рабочих. Потом выступают профессионалы, расцвечивая первое выступление красочными подробностями и растекаясь в благодарностях высокопоставленному лицу за заботу и внимание. Затем - красная ленточка благополучно разрезается.
  Легко представить, в какой конфуз попадёт высокопоставленное лицо, если спичрайтер что-нибудь перепутает. Километры с килограммами, к примеру. Или историю молокозавода подошьет к факту спуска на воду нового наливного танкера. Чтобы минимизировать ошибки, каждый текст спичрайтеров подписывает руководитель группы - опытный редактор, с большим литературным стажем. Эту работу, мешающую настоящему литературному труду, и тащил на себе - уже много лет - Юрий Сергеевич Туркин.
  На звонок Сизарёва он ответил коротко:
  - Извини, занят.
  В голове Сизарёва тут же - и в который уже раз - возник вопрос: а кто из нас, собственно говоря, главнее? По заработной плате главнее был Сизарёв, а по "близости к первому лицу" Туркин. Последний имел право отшить начальника управления без объяснения причин.
  Сизарёв не обиделся. Занят так занят - завтра поговорим.
  
  Жерлов ехал в свой Всеволожск на электричке и думал только о Хохлеве. Во время ужина, затем во время дурацкого - любимого женой - сериала и на прогулке с собакой неожиданный противник из головы не выходил. Больше всего раздражало то, что про Хохлева председатель практически ничего не знал. Официальная биография - это не информация. "Знать" в понимании Жерлова - это владеть сведениями неофициальными, которыми можно играть. Шантажировать, запугивать... Держать на поводке, как своего пса. По всем военным правилам незнание противника - это поражение. Конечно, перед Смольным Жерлов успел сунуть в портфель папку с учетными документами писателя. Но что можно извлечь из сухих строчек анкеты?
  Ночью сон не шел. Жерлов истёр простынь в сено, переворачиваясь с боку на бок. Временами вскакивал и удивлённо всматривался в лицо мирно сопящей жены.
  Кровати супругов были разнесены давно. Их раздвинула Раиса Иосифовна, которой надоела агрессивная манера сна мужа. Засыпая, Жерлов как будто еще раз "проигрывал" прошедшие дневные литературные баталии, а просыпаясь, планировал свои действия в баталиях предстоящих. При этом махал руками, скрипел зубами, чесался, мог больно пнуть коленкой. Во сне с кем-то ругался. Часто вскакивал, чтобы схватить за крыло улетающую - как ему казалось - музу. Зажигал свет и что-то быстро писал в блокнот.
  Уставшая от всего этого жена, сначала решила перебраться в соседнюю комнату. Потом решила, что оставлять Жерлова без присмотра небезопасно. И осталась.
  - Рая.
  - Ты чего? - супруга открыла глаза и заслонилась рукой от тут же вспыхнувшего света.
  Жерлов сидел на кровати в майке из полосатой тельняшечной ткани и черных - когда-то называемых семейными - трусах. Не признавал современного белья, всяких там плавок, боксеров, стрингов, брифов и джоков ...
  - Как ты, б... , можешь смотреть эти сериалы?
  - Ты меня разбудил, чтобы это выяснить? Не ругайся, ты не на работе...
  - Нет, не для этого, - Жерлов глянул на будильник с якорем. - Четвертый час, а заснуть, ё... т... м... , не могу.
  - Я сказала - не матерись. Что тебя гложет?
  - Не что, б... , а кто? Хохлев! Извини, больше не буду.
  - Кто это? Ты эту фамилию раньше не называл.
  - Не было повода, - Жерлов почесал под мышкой. - Теперь есть.
  - Давай не тяни. А то до утра будем разбираться. Кто, что, почему? Где, когда? Выкладывай.
  - Я думал - сам справлюсь. Ни х... не получается.
  - Конкретнее.
  Раиса Иосифовна была очень конкретной женщиной. Она тоже села на кровати и жгла мужа взглядом. Била в упор, чтобы не увильнул...
  - Короче, выдвинулся на председателя.
  - Ты же говорил - нет претендентов?
  - Вот нашелся.
  - Ну, так убери.
  - Да как убрать? Ни одной зацепки.
  - Серый, ты чего, как это ни одной зацепки? Где он работал? С кем?
  - Преподавал. В бизнесе. В Смольном.
  - В Смольном, и чтобы не наследил - не поверю.
  - Может и наследил, только я про это ничего не знаю.
  - Так узнай. А после придумаем противоядие. - Жена легла.
  - Думаю, ничего не выйдет. - Жерлов выключил свет и лег тоже. - Чистый он, б... , какой-то. Как сейчас говорят "весь белый и пушистый".
  Жена не отвечала. Похоже, её прерванный сон был интересней яви. Жерлов встал, сходил в туалет, зашел на кухню, выпил двойную валерьянки и, вернувшись на мятую простыню, кое-как уснул. Забылся.
  
  Нельзя сказать, что Хохлев в эту ночь спал спокойно. Тоже пришлось поворочаться. Но заснул он без лекарств, естественным образом. И сна жены не потревожил.
  В его душе поселилась тревога, которая - Владимир знал это наверняка - уйдет теперь только после выборов. Славка Крайничев был отчасти прав. Так называемая "инициативная группа" может распасться в любой момент. Доверие людей многого стоит и, конечно, на борьбу вдохновить способно. Но сколько раз его предавали люди, казавшиеся близкими.
  По большому счету Хохлев в полной мере мог рассчитывать только на самого себя.
  
  14.09.2010
  За поздним завтраком Раиса положила на стол перед Жерловым пухлый конверт.
  - Не надо тебе ничего узнавать - не твоё это дело. Я погорячилась... Как там твой ГРУшник поживает?
  - Мишка-то. А что, б... ему будет? Строчит свои статейки... Я их не читаю.
  - И правильно. Ты его зачем в Союз принял?
  - Для поддержки.
  - Тебя! Вот и пусть поддержит, - жена метнула взгляд на конверт. - Здесь тысяча долларов. Заметь, моих кровных... Отдай ему, пусть пороется в своих архивах. И накопает компромата. А если не накопает - пусть придумает, что хочет. Любовницу какую-нибудь, развратные действия, алкогольную зависимость... То, что можно запустить слухом. И что не требует доказательств. Тебе надо психологически сломать этого Хохлина.
  - Хохлева.
  - Вынудить сняться, сойти с дистанции до выборов. Заставить оправдываться.
  - Это, б... , и так понятно, - Жерлов ел селёдку и кивал головой, соглашаясь.
  - А ты займи позицию безразличия. Тебе не интересна мышиная возня. Не замечай его. Он тебя будет критиковать - не реагируй. Ругать - не отвечай.
  - Он не ругается - интеллигент! Вшивый! - Жерлов улыбнулся.
  - Каким бы он ни был, его для тебя не существует. Убей его равнодушием. - Раиса Иосифовна разлила кофе. - Тем, чего у тебя не хватило, чтобы заткнуть Рудакова.
  - Рудаков - это, б... , другая весовая категория. И я его, козла, знаю, как облупленного.
  - А незнание Хохлева обрати в свой меч... Не знаю и знать не хочу.
  - Он все-таки член Союза.
  - Таких, как он, у тебя триста человек. Размажь его по этой толпе. Рассей.
  - Хорошая, б... мысль.
  - А всякие слухи и всякую негативную информацию воспринимай как бы отстраненно. Не пересказывай. Нельзя, чтобы она исходила от тебя. Пусть пипл - который у тебя с руки хавает - работает. А иначе этот пипл харча не получит. - Раиса пила кофе с удовольствием. - Я не знаю этого Хохлева, чем он там силен... Задавить его должна толпа. Не ты. Толпа - страшная сила... Все понял? - Взгляд жены был очень выразителен. И проникающ.
  - Понял. Я, б... и сам об этом думал... Спасибо, я поехал.
  Жерлов встал, сунул конверт в карман пиджака, быстро оделся и вышел на воздух. Зачем спорить с умной женщиной? Особенно с женой? И с деньгами?
  Хохлев кофе не пил, сидел за столом просто так. Смотрел и слушал.
  
  Телефонный разговор с Рудаковым получился коротким.
  - Александр Валентинович, сколько человек уже согласились с вашим списком?
  - Открытки еще идут. По электронке - пришло восемь подписей.
  - Сколько открыток ушло?
  - Полста. Пока приостановимся. Подождем.
  - А когда выборы? Собрание?
  - Володя, ты опять за свое. Забудь про собрание. Половина подписей плюс один голос - и выборы состоялись.
  - И куда вы пойдете с этим подписями?
  - Оформим протоколом и отвезем в Москву.
  - А там их спокойно положат на полку. Скажут: нелегитимное избрание. Избираться нужно публично, чтобы кандидата все видели, могли задать вопросы. Чтобы могли выслушать его программу. Это означает, что параллельно нужно готовиться к собранию.
  - Готовьтесь, - Рудаков положил трубку.
  
  В это время в отремонтированном за август кабинете Юрия Сергеевича Туркина раздался очередной телефонный звонок. Кабинет обновился не только цветом стен, но и мебелью. Новые стол, кресло, большой шкаф вместо старого, еще советского с зелеными шторками на стеклянных дверцах. Новые стулья вдоль стены, напротив стола.
  Кабинет освободился от пыльных стопок газет и журналов, которые тащили все кому не лень. От старых цветов в горшочках. Старой гнуто алюминиевой вешалки. Только запахи остались прежними - кофе и дорогих сигарет.
  - Слушаю, - ответил Туркин затянувшись.
  - Юра, это Вадим Кремнев.
  - Привет! Давно тебя не слышал.
  - Ты мне можешь ответить на один вопрос? Кто есть Хохлев?
  - Кто есть Путин, ты уже узнал? - Туркин рассмеялся.
  - Я серьезно. Он вроде как выдвигается... Вместо Жерлова.
  - А, серьезно, - Юрий перестал улыбаться. - Владимир Владимирович Хохлев в недавнем прошлом служил в небезызвестном вам Комитете. Зайди на сайт администрации, он, по-моему, там еще висит.
  - Я с Интернетом еще не подружился, ты знаешь. Улица мне как-то ближе. Вам - это мне или вам - это нам?
  - Вам, вам.
  - Значит, это тот самый Хохлев, который запрещал наши марши.
  - Не запрещал, а как пресс-секретарь Комитета публично обнародовал принятые администрацией решения.
  - Он офицер, что ли?
  - Архитектор. По образованию.
  - Как же он попал в такой Комитет?
  - Так я тебе все и скажу... По моей рекомендации.
  - Понятно... Как он, как человек?
  - Нормальный спокойный человек. Даже более чем спокойный. Интеллигент. Хороший семьянин. Что тебя еще интересует?
  - Как же нормальный - подписался на выборы?
  - Да, я и сам не пойму, - Туркин глубоко затянулся. - Может, скучно стало. Может, бесплатного PR-а захотелось.
  - А чем он занимается?
  - Сказочник.
  - Сказочник! - теперь смеялся звонивший. - Еще один. И про что сказки?
  - Про Царя.
  - О!
  - Но сказки были давно. Он с ними в Союз вступал. Сейчас выпускает журнал. Называется "Безопасный город". Или "БЕГ", так короче. Не слышал?
  - Вроде что-то долетало... По линии Комитета, наверное, раз "безопасный"?
  - Да нет... Сам от себя. Печатает членов Союза. Стишки, прозу.
  - Понятно. Значит, человек ваш.
  - Наш-то он наш, но на выборы тоже сам от себя идёт.
  - Ну вы поддерживаете?
  - Я нет.
  - Странно. Ты что, за Жерлова? Он же дурак. Или еще кто-нибудь будет?
  - Думаю, не будет.
  - Понятно, - Кремнев умолк.
  - А насчет дурака... - Туркин погасил сигарету. - Дурака в случае необходимости проще снять... И задвинуть куда-нибудь. С умным труднее... Хохлев - умный.
  - По-онятно. У тебя его телефон-то есть?
  - Записывай, - Туркин продиктовал номер.
  - Ладно. Спасибо за информацию. До связи.
  - Пока... И не бузите там... ОМОНу и без вас работы хватает.
  - Принято, - Кремнев отключился и тут же набрал номер Хохлева.
  - Владимир Владимирович?
  - Да.
  - Есть минутка? Это Кремнев говорит, Вадим Николаевич, поэт, член Союза писателей с 99-го года.
  - Здравствуйте! Очень приятно.
  - А мне-то как приятно! С вами познакомиться. Лично. Туркин сейчас о вас столько хорошего рассказал.
  - С Юрой мы давние приятели.
  - Давайте и мы с вами приятелями станем. Я хотел бы встретиться, поговорить не по телефону. Может, и по чарке за знакомство опрокинем?
  - Можно... Сегодня... В районе обеда. У меня планёрка в двенадцать. А после можно. Вам удобно?
  - Удобно. Только, вы знаете, я националист. Не побоитесь?
  - Чего? - Хохлев усмехнулся. - Вы же, наверное, в первую очередь все же поэт?
  - Да, поэт, - как то грустно вздохнул Кремнев.
  Договорились встретиться на "Владимирской", у памятника Достоевскому. В два часа пополудни.
  
  Когда Хохлев, забросив в сумку свои издания - книжки и несколько номеров "БЕГа", был готов ехать на встречу с Кремневым, позвонил Женька.
  - Вова, привет! Можешь говорить?
  - Здорово! Недолго.
  Евгений Маслов - корреспондент военной газеты "Щит Родины", капитан первого ранга в запасе, спортивного сложения, никогда не унывающий бодрячок - был давним другом Хохлева. Сотрудничал с "БЕГом", постоянно скидывая на электронный адрес редакции добротно сработанные интервью с интересными людьми. И другие материалы.
  - Сегодня в электричке ехал с твоим шефом.
  - Каким? - Хохлев не сразу сообразил, о ком речь.
  - Серегой Жерловым.
  Евгений жил во Всеволожске и часто виделся с председателем Союза.
  - Ну, и...
  - Какой-то он весь разбитый. Всю дорогу плакался... Матом ругался, как сапожник... Никто его не понимает. Никто не любит. Все ему завидуют и прочее.
  - Ты его взбодрил?
  - Пытался. Но, по-моему, ничего не вышло.
  - Твое интервью с вратарём любимой команды я поставил.
  - Спасибо... Жерлов говорил про какие-то выборы.
  - Да, у нас в Союзе скоро отчетно-перевыборное собрание. Волнуется, что его не выберут.
  - А что есть конкуренты?
  - Твой покорный слуга - один из... Он мою фамилию не называл?
  - Нет, ни словом не обмолвился.
  - А ведь знает, что мы с тобой в одной связке. Ну ладно...
  - Володя, а ты мне ничего не говорил...
  - Вот говорю. Просто все экспромтом вышло. Внеплановый проект.
  - И ты согласился?
  - Получается - да.
  - Чем могу быть полезен?
  - Слушай. А это хорошо, что ты позвонил, - Хохлев задумался. - Сбацай и со мной интервью. Для своего "Щита".
  - Без проблем. На какую тему?
  - Патриотизм, армия, служение Родине... С примерами из моего литературного багажа.
  - Рыбу набросай, я отшлифую.
  - Сейчас поясню, зачем это нужно. Жерлов за пять лет своего председательства набрал в Союз толпу бывших офицеров. Специально под выборы - с каждого брал подписку, что голосовать они будут за него. Ну и с их помощью двигает патриотические темы. Издает их мемуары, в своем боевом листке печатает их заметки "с театров военных действий"... Ну, ты понимаешь. Я этих "писателей" знать не знаю. Но их голоса мне нужны так же как и Жерлову...
  - Дальше можешь не объяснять.
  - Каждый из них наверняка выписывает "Щит"...
  - Вова, я все понял. Жду текста.
  - Добро. Вечером пришлю.
  Перед выходом Хохлев открыл справочник Союза и еще раз всмотрелся в фотографию Кремнева. Во взгляде было что-то страдальческое. Какая-то безнадега. Владимир - заочно по сводкам, поступавшим в Комитет - Кремнева знал. А вот стихов ярого националиста читать не довелось.
  Во время службы в администрации города, которая в последние годы ратовала за толерантность и веротерпимость, Хохлев вынужден был всякие проявления национализма считать негативными и социально опасными. В предвыборной ситуации он готов был работать со всеми, кто обладал правом голоса, вне зависимости от политических взглядов. В том числе и с националистами. Инициатором сегодняшней встречи был сам Кремнев. Это важное обстоятельство заставило кандидата прибыть к памятнику Достоевскому точно в назначенный час.
  Кремнев задерживался. Хохлев, покуривая, гулял. И на всякий случай присматривался к присутствующим на площади. Молодых людей крепкого телосложения не наблюдалось. А вот бомжей и пьяниц - в том числе и пьяных женщин - было предостаточно. Бронзовый Федор Михайлович грустил, глядя на этих несчастных...
  - Владимир Владимирович!
  Кремнев вырос неожиданно. За спиной. Хохлев обернулся.
  Слегка помятая коричневая куртка, вязаная шапочка, шуршащий пакет в руках. Националист, как показалось Владимиру, был слегка под мухой.
  - Вадим Николаевич! Добрый день, - Хохлев выстрелил сигарету в урну и протянул руку.
  Поздоровались. Кремнев внимательно осмотрел кандидата с головы до ног.
  - Ну вот. Нормальный человек.
  - Обычный, - Хохлев улыбнулся. - Куда пойдем?
  Кремнев оглянулся вокруг, что-то сложил в голове, полез в карман.
  - Да можно прямо здесь погулять... Курите, - протянул пачку "Мальборо".
  - У меня свои.
  - Как угодно. А я курю только эти, - щелкнул пальцем по пачке. - Вот какой вопрос. - Кремнев прикурил и глубоко затянулся. - Вы имеете серьезные намерения? Или просто хотите пошуметь?
  - Серьезные.
  - Вас выдвигает этот фантазер и сказочник - Саша Рудаков?
  - Нет.
  - А кто?
  - Пока не могу сказать. Люди боятся репрессий со стороны Жерлова.
  - Ладно, идем дальше. У вас есть программа?
  - Пока нет - все случилось неожиданно. В августе я ползал по Крыму и ни о каких выборах даже не помышлял. Но намётки программы есть. Вы читали мое интервью? Я на днях разослал.
  - Нет. Я с электронной почтой - не очень. Но вы пошлите мне еще раз. Дочка поможет. Есть куда записать адрес?
  Хохлев достал записную книжку и записал.
  - А вот моя визитка. Здесь мой - е-mail. Если моё письмо сегодня не придёт - киньте мне тест, я отвечу.
  - Владимир Владимирович, а с Жерловым вы в каких отношениях?
  - Никаких. Не считаю его ни поэтом, ни председателем.
  - Вот так! Это радует... А я с этим уродом даже рядом стоять не могу... Мы вот с вами спокойно беседуем, гуляем.... А с ним никаких разговоров не выстраивается. Я и в Союз-то не хожу. Так, иногда на секцию поэзии загляну... Чтоб не забывали. Он мне как-то, разоравшись, прямо при всех заявил: ты Кремнев - не патриот! Это я не патриот? Короче, выгнать его мы могли еще на предыдущих выборах, Петух струсил. В последний момент снял свою кандидатуру. А люди были готовы его поддержать. Теперь ему ничего не светит, потерял доверие. А вы не сниметесь?
  - Я не снимусь.
  - Хорошо. Я про вас еще людей пораспрашиваю... Потом перезвоню. Вы уже поняли - я лидер националистического движения. Жерлова и его банду мы можем просто в расход пустить. В одну ночь. Мои бойцы... - Кремнев закурил еще одну сигарету. - Вот хоть сейчас позвоню, дам команду... Через час здесь будут. И переметелят тут всех в пять минут. Вам это понятно?
  - Понятно.
  - Вы мне принесли что-нибудь?
  - Да, - Хохлев переложил в пакет Кремнева номера "БЕГа", свои книжки.
  - Хорошо. Я почитаю. И вам перезвоню. Короче: мы или работаем, или разбежались. Я живу в Пушкине, телефон у вас есть. С десяток членов Союза - пушкинцев, а может, и больше я могу организовать. Вы готовы приехать на встречу?
  - Готов.
  - Тогда везите всю вашу литературу, "БЕГ" свой... и будем общаться. Но, я думаю, с первого захода вам Жерлова не переиграть. Он же хитрый и власть любит больше жизни. А вы интеллигент, добрый по виду. Вас запрессуют.
  - И что вы предлагаете - не выступать?
  - Нет. Выступать надо. Оппозиция нужна. Либо я просто из Союза выйду - и все. Бессмысленно находиться в организации, которая убивает своих же членов. А знаете что? - глаза Кремнева засветились. - Давайте мы к Светке Земляковой сейчас зайдем. Она тут недалеко живет... На чашку чая.
  - Если честно, у меня с Земляковой пока не очень складываются отношения. И к вечеру мне нужно подготовить один важный материал. Кстати, на патриотическую тему. Так что, в другой раз.
  - Ладно. Вы человек серьезный, занятой. Все понятно... Это я без иронии... Серьезно, вы мне нравитесь. Первое впечатление - со знаком плюс.
  - Надеюсь не разочаровать.
  - Хорошо. Короче так: сейчас разбегаемся. Я это все посмотрю. - Кремнев хлопнул по пакету. - И после созвонимся.
  - Добро.
  Кремнев отошел, но тут же вернулся.
  - Вы знаете, что Жерлов с мая месяца - то есть все лето - третирует писателей, которые не разъехались по своим деревням и дачам, выборами? Обязывает голосовать за него. Топает ногами, кричит: у меня на всех есть компромат! Я все про всех знаю. Запугивает.
  - Знаю.
  - Орёт, что у него полно стукачей. Что практически в каждую писательскую группировку он заслал своих казачков?
  - Знаю.
  - И что о каждом вашем действии, каждом шаге, а может быть, и о каждом вашем телефонном разговоре, - Кремнев постучал по своей трубке, - ему будет доложено?
  - Так уж и о каждом? Кто о нашем разговоре доложит? Я? Или вы?
  - Я не стукач! Вы, надеюсь, тоже. Но вам будет очень трудно... Пока... Думайте.
  
  В 14-30 по звонку Жерлова в Дом писателей приехал Михаил Горский. Председатель втолкнул его в кабинет, приказал Валентине Павловне: "Никого не впускать!" - и плотно захлопнул дверь.
  - Садись, товарищ майор.
  Майор присел. Жерлов тоже, но не в свое кресло, а напротив Горского - за стол, приставленный к председательскому, - спиной к двери.
  - Будет тебе, б... , боевое задание.
  - Рад служить.
  - Вот, б... , и послужи! - Жерлов откинулся на спинку стула. - Про Хохлева что знаешь?
  - Кто это? - Горский был принят в Союз совсем недавно.
  - Есть тут, б... , одна выскочка. На, почитай.
  Жерлов бросил на стол полученные вчера бумаги. Горский тут же принялся читать, Жерлов прервал его.
  - Дома прочтешь. Слушай, на х... сюда! - председатель заговорщически склонился над столом, заставив то же самое сделать и Горского. Перешел на шепот. - Короче, б... про этого кадра мне нужна вся информация.
  - Сделаем.
  - Вся, ты, б... , понял? Это, б... , первое... Второе - параллельно готовь в свои газетки, компрометирующие статьи по нему, - Жерлов опустил на бумаги свой пухлый кулак. - Ты, б... знаешь как - учить не буду. Используй всё, что, б... , нароешь. Любую, б... , зацепку можешь раздувать в правдоподобную историю. Включай свою спящую ё... фантазию. Чем, б... , страшнее легенду придумаешь - тем лучше. Тексты - перед публикациями - мне покажешь. Но так, чтобы, б... , никто не видел. Ты понял?
  - Сергей Евгеньевич, я все понял.
  - Вот тебе, на расходы, - Жерлов швырнул на стол конверт и разогнулся. - Там пятьсот долларов. Отработать, б... , должен на всю сумму. Срок - неделя. В пятницу, ё... т... м... , доложишь о ходе...
  - Есть. Разрешите идти?
  - Давай, действуй.
  Горский поднялся и вышел. Жерлов пересел в свое кресло.
  Вчера председатель, шатаясь по Смольному в ожидании Сизарёва, решал, какие задачи он поставит перед своими клевретами на сегодняшнем экстренном совещании. И почти все решил. Но утренняя идея жены его так вдохновила, что никакого совещания Жерлов решил не проводить.
  "Хохлева должна раздавить толпа!"
  Но членам этой толпы нужно поставить конкретные задачи. И самой толпой руководить. Из-за угла. Такая роль "серого кардинала" Жерлову была в новинку и нравилась. Он знал - чем больше и озлобленнее толпа, тем сокрушительней её действия. В эту стаю председатель решил втянуть и высокое начальство. С его административным ресурсом.
  Жерлов набрал номер Туркина и договорился о встрече.
  Когда в кабинет зашел Прыгунец, пухлые пальцы Жерлова ломали канцелярскую скрепку. Она была уже не раз согнута и разогнута, но не ломалась. Жерлов поднял глаза на молча стоящего руководителя секции прозы.
  - Чего, б... , тебе?
  - Сергей Евгеньевич, у меня ско-оро секция. - Особенно Прыгунец тянул слова на "о". - Мо-ожет быть, я объявлю...
  - О чём? Ё... т... м...!
  - О Хохлеве, - Прыгунец замялся. - О нашем... вашем о-ответе...
  - Ты-ы! - Жерлов вскипел бешенством и швырнул скрепку в угол. - Ты, б... , Попрыгун, колченогий... Ты, ё... т... м... хоть иногда головой работаешь? Или только костяной своей ногой? - Председатель вытряхнул из коробки новую скрепку. - О каком, б... , ответе?
  - Люди до-олжны знать, как себя вести в этой ситуации.
  - Да, нет, б... , никакой ситуации. Сядь.
  Прыгунец присел к столу. На краешек стула.
  - Нет, б... , никакого Хохлева! Мы, б... , работаем, как работали...
  - Вообще не реагируем, что ли?
  - Да-а-а, что-о-о ли-и! - Жерлов передразнил Прыгунца не своим, писклявым голоском.
  - Мне кажется, так не по-олучится... Рудаков рассылает список но-ового правления... В нем Хохлев и Петухов значатся со-опредседателями. Бро-ожение в умах уже началось.
  - Не реагируй. Веди себя так, как будто, б... , ничего не происходит... Петух прокукаречит, а яичка не снесет. Мы это уже, б... , проходили... А вот о Хохлеве - думай. Сам в себе. Он же по твоей, б... , секции проходил... Вот и найди способ нейтрализации противника. И запомни, - Жерлов встал и подошел к Прыгунцу, - никакого, б... , коллективного ответа не будет. Всем нашим объясни это, - палец начальника постучал по седой темени подчиненного. - Безмозглым идиотам...
  Жерлов вернулся в свое кресло и надолго замолчал. Прыгунец - в ожидании дальнейших распоряжений - не проронил ни слова.
  - Все! Свободен. - Скрепка, наконец, сломалась. - На х... пошёл!
  
  Хохлев, спускаясь по эскалатору, размышлял обо всём, услышанном от Кремнева. Конечно, люди, стоящие за этим человеком, могут наделать шуму. И даже приблизить к нужному результату. Но ставить на националистов - слишком рискованно.
  Да и Хохлев - по духу - был интернационалистом. Православие интернационально. Зачем ломать себя? В "БЕГе" печатались тексты русских и евреев, белорусов и англичан. Ведь Иисусу Христу не важно, какой народности человека Он приводил к вере.
  Национализм Хохлев допускал лишь как средство самоидентификации. Народа или человека. В культуре, в искусстве, в быту. Как способ отличить себя от других. Опираться на национализм в политике, в социальной сфере, в любых общественных действиях - коими являются и выборы - Владимир не мог.
  Но! Проанализировав жесткие высказывания Кремнева, кандидат понял, что ради свержения Жерлова этот ортодоксальный наци, скорее всего, будет использовать все имеющиеся у него ресурсы. Не только писательские.
  Именно по этой причине Хохлев решил, пока - в ближайшее время - ни с какими инициативами на Кремнева не выходить... Подождать.
  
  Приехав домой, кандидат засел за материал для Маслова. Который к вечеру был уже готов. По электронной почте в "Щит" ушел текст:
  
  АРМИЯ И РОДИНА НЕРАЗДЕЛИМЫ
  Гость "Щита Родины" - член Союза писателей, профессор, главный редактор журнала "БЕГ" Владимир Хохлев.
  
  - Володя, в твоих "Байках садовода" есть такие строчки: "С тех пор, с армии, очень я уважаю военную форму. Даже не выкинул ничего после дембеля. И ХБ, и ПШ, и шинель с сапогами - все так и лежало на антресолях в чемодане. И вот где пригодилось - в саду. Теперь ношу, не снимая. Сапоги-то уж точно, с утра до ночи.
  Насколько все в этой одежде продумано! Карманы, крючки, накладки в особо трущихся местах, застежки всяческие. Цвет природный, точный! Особенно я ХБ люблю. ПШ тоже хорошо, когда холодно. А портянки! Как научился их мотать, так, представляешь, носки в сапогах не терплю. Просто не перевариваю! Неудобно, пятка сбивается, съезжает, приходится поправлять все время. То ли дело - портянка! Обмотаешь ступню, затянешь потуже на щиколотке, нога в сапог, как в норку, нырнет - и тепло, и уютно, и мягко! Но только уметь надо мотать. Если складок навертел - мозолей в момент намнешь. Надо, чтобы все гладенько было, по ноге.
  Между прочим, в кирзе и работается как-то по-деревенски. На стройке ли, в огороде, - как-то чувствуешь себя по-иному. Не в душных кроссовках или в стоптанных городских туфлях. Основательно себя чувствуешь и крепко на земле стоишь. Как вросший в нее намертво. Устойчивая обувь - кирзовые солдатские сапоги. Не сбить!"
  Скажи, пожалуйста, это заигрывание с читателем или твои настоящие убеждения?
  - Конечно, настоящие. Прообраз садовода - я сам. Можем съездить ко мне на дачу, где ты убедишься, что все так и есть. Больше того, после дембеля прошло почти четверть века, одни кирзовые сапоги уже сносились. Так я выправил себе новые. А армейское ХБ до сих пор ношу. Конечно, с годами немного поправился, но не растолстел - влезаю.
  - Тогда вопрос: откуда такая любовь к военной форме?
  - Скорее всего, от деда Максима Платоновича Хохлева. Он был военным врачом.
  - А ты как в армию попал? Расскажи, пожалуйста.
  - В 1985 году защитил архитектурный диплом, но работать по распределению не пошел, решил сначала отслужить. Жду повестки, а ее все нет и нет. Пришел в Невский военкомат, к майору - как сейчас помню - Князеву, и говорю: "Высшее образование получил, готов служить Родине!" Майор на меня уставился, даже со стула встал и отвечает: "Ну, ты даешь! Все от меня бегают, а ты сам пришел. Ладно, садись, рассказывай..." Короче, через пятнадцать минут выдал повестку, а через три дня, 27 мая 1985 года, я был уже в сапогах. Об этом, кстати, мой рассказ "Проводы".
  - В армии тебе писалось?
  - Ага, особенно в первые полгода... На политзанятиях... А если серьезно, иногда выскакивало: вот, например, такой стишок, называется "В армии":
  
  Я дневалил...
  Среди ночи клён,
  Месяцем красиво освещен,
  Был в меня как будто бы влюблен.
  
  В лунном, серебристом свете
  Мы кружились по другой планете.
  Я писал стихи, клен песни пел...
  Жаль, сержант их слушать не хотел.
  
  В основном писал письма. Жене, брату и друзьям.
  - А после армии, про армию?
  - Постоянно. Вообще иногда жалею, что получил гуманитарное образование. Тебе иногда по-хорошему завидую... Люблю строевую выправку, четкость военных команд... Бывает, и сейчас прихожу куда-нибудь в присутственное - гражданское - место, а на вопросы отвечаю по-военному: "так точно", "есть"... А мне в ответ: сразу видно военного человека.
  Про армию написал рассказы: "Линолеум", "В сердце Родины", "День рождения" - это про война-афганца, которого обидели ни за что ни про что... И как он наказал своих обидчиков. Есть стихи на армейские темы. Вот, например, называется "Мужчинам":
  
  Мужское предопределенье -
  Держать в защите дом и кров,
  Военной силы назначенье -
  Хранить в покое время снов.
  
  В бою, в борьбе закалка воли,
  Шлифовка силы, мастерства.
  Чтоб женщины не знали боли
  И дети выбегали в поле
  В порыве юном удальства.
  
  Любовь и жизнь защиты просят.
  Устроим это! И пока
  Пусть щит и меч для боя носит
  Мужская крепкая рука!
  
  Женщинам очень нравится.
  - А патриотические есть?
  - А как же? Армия и Родина неразделимы. Я давал присягу. Один мой однополчанин уехал в Штаты, стал там полноценным гражданином Америки. Я его иногда подкалываю: придется нам в случае войны стрелять друг в друга. Смеется. Это, конечно, шутка, но, как известно, в каждой шутке...
  - Ты никогда не думал уехать?
  - Никогда. Хотя, по крайней мере, три реальных возможности были: в 1989-м - после творческой выставки мог закрепиться в Германии, в 1993-м - рвануть в Америку, а в 2007-м устроиться в Англии. Но всякий раз представлял себе, что придется дышать чужим воздухом - и дыхание перехватывало. Герой моего рассказа "Ортодокс" приехал в командировку в Гамбург, вращается в высшем обществе, востребован, казалось бы - все путём. А он по вечерам, на мансарде, где его разместили, ловит "Радио Москвы" и слушает его до полуночи. Так и со мной было.
  - Страшно в незнакомом месте?
  - Причем здесь страх? Тут любовь! К родной земле, к березам... А любовь предавать нельзя. Где на какой-нибудь "распрекрасной" чужбине, идя по улице, я вдохну запах дыма из печной трубы, или запах сосновых опилок... или запах грибного леса? А здесь это - каждые выходные.
  Не секрет, что 80 процентов предателей-иммигрантов моют в чужих странах машины и развозят пиццу. Со своими-то докторскими и кандидатскими, со своими ностальгическими стихами. Что они там грустят, зачем уехали? Спроси их. Мне странно, что история людей не учит.
  Так называемый "высший свет" России в ХVIII и ХIХ веках отказался говорить на родном русском языке. Наприглашали своим детям мадам и мусье. Где эти дети закончили свои жизни в ХХ веке? В Париже. По-моему, все закономерно.
  Человек должен жить и умереть там, где он родился. Как цветок на грядке. Только в этом случае у него есть шанс "раскрыться" и удивить собой весь мир.
  - Не слишком ортодоксально?
  - Нормально. Это - правда жизни... Ты начал беседу с цитаты. Позволь мне тоже закончить ее цитатой.
  - Пожалуйста.
  - Вот главная мысль романа "Белая ночь". Это слова автора, то есть мои: "Я хочу высказать еще несколько слов о России. И о нас с вами. Помните, по книгам и фильмам, конечно, как в начале двадцатого века, когда государственные устои Российской империи сначала затряслись, а затем рухнули, многие интеллигенты, представители, так сказать, высшего сословия, тогдашняя элита общества, кричали: "Россия умирает", потом, когда октябрьский переворот выкинул их за борт истории: "Россия умерла"? Так вот, на поверку оказалось, что умерла придуманная этими интеллигентами ненастоящая Россия. Настоящая выжила! Прошла войны, репрессии, культ личности, застойные времена, устроила перестройку и продолжает жить полноценно и полнокровно. И скоро будет процветать.
  Тот, кто утверждал или утверждает, что настоящая Россия умерла, погибла, что утрачены навсегда российские духовные ценности, что русская душа потерялась, пропала в стремительном водовороте истории, ошибается, как ошибается садовник, уничтожающий после холодной зимы и лютых морозов замерзшую яблоню, не давшую в первую весну ни цветов, ни листьев. Как в этом обожженном морозом дереве где-то в глубине, в корнях остались еще огоньки жизни, незаметные сразу, но после способные явить на старом корне новые робкие и нежные побеги, так и Россия, в последние времена сжигаемая жесткими морозами, сохранила и бережет в своих недрах, в своих корнях себя истинную. С русской святостью и русским духом, с русской многонациональной культурой и мироощущением. Как яблоню можно уничтожить, лишь предав огню, мороз не убил ее совсем, так и Россию можно убить, лишь физически уничтожив всех россиян, все материальные и духовные источники ее силы.
  Покуда жив будет на земле хотя бы один русский человек, покуда будет стоять нетронутым хотя бы один православный русский храм, Россия будет жить, и "русское" в мире будет светить и не погаснет. А после всех наскоков и "наездов" со стороны так называемого цивилизованного мира, после всех посягательств на жизнь, на возможность самой решать свою судьбу... перетерпев их все и выиграв в жесткой схватке, Россия возродится, зазеленеет и зацветет по весне, завораживая и удивляя всех своей красотой. Будет так и не иначе. Я сказал!"
  Беседовал Евгений Маслов.
  
   Текст рыбы интервью Хохлев сопроводил небольшим текстом-напутствием.
  
   Дорогой Женя!
  Зная твою нелюбовь к длинным цитатам, разрешаю их сократить. Только не переусердствуй, не выплесни с водой и ребенка. Также можешь править вопросы и ответы по своему усмотрению. Надеюсь, журналистское чутье тебя не подведет.
  И не забывай, что в первую очередь текст должны прочитать члены Союза писателей, среди которых поэтов - большинство. Стишки, наверное, лучше оставить.
  Жду вестей. Юстас.
  
  Хохлев подписался не своим именем не ради конспирации. Просто друзья были веселыми ребятами. Ценили юмор и шутку. В своей электронной переписке уже много лет они использовали заимствованный из известного фильма стиль. Подписывали свои послания: "Юстас", "Алекс", "Центр". И обращались друг к другу часто "Юстас Алексу" или наоборот. Юстасом - впрочем, как и Алексом - мог быть и Хохлев, и Маслов. Все зависело от настроения шутников и ситуации.
  
  Около восьми часов Владимир позвонил в Москву. Николаю Рузовскому - главному редактору возрожденного альманаха "Век поэзии", в котором подборки Хохлева появлялись регулярно. Николай Вячеславович был настоящим подвижником поэзии, устраивал выездные презентации поэтических изданий по всей России, участвовал во многих питерских мероприятиях, а в День поэзии (ЮНЕСКО) - в марте - собирал поэтов в столице.
  - Да, Володя, слушаю тебя.
  - До вас уже дошла весть о моем выдвижении?
  - Я получил твое письмо-заявление с биографией. Приветствую и буду всячески поддерживать. Но помни, что ты выступил против негодяев. Они будут чернить тебя везде. Мне тебя жалко.
  - Кто-то же должен был выступить.
  - Да, все так. Но ты - тонкая натура. Боюсь за тебя.
  - И при этом не отговариваете?
  - Нет, как видишь. Если ты выиграешь... Я даже не могу себе представить, что будет. Небо с землей поменяются местами.
  - Ну, вы уж... Николай Вячеславович...
  - Ладно. Давай, говори, чем тебе помочь? - Рузовский не дал Хохлеву ответить. - В "Литературную газету" готовь материал.
  - Про "БЕГ"!
  - Да, про "БЕГ" и про твой забег. Когда пришлешь? Чем быстрее пришлешь, тем раньше будет опубликован. Фото обложки приложи обязательно.
  - Спасибо вам!
  - Я тут еще посоветуюсь с "товарищами по партии", может, мы тебя на какую-нибудь премию двинем.
  - Николай Вячеславович, будет перебор... ЛГ вполне достаточно.
  - Скромненький ты наш... Ты знаешь, как ваш Виталий себе "ЛитЭверест" зубами выгрызал. И выгрыз. Получил двадцать пять тысяч. Тебе что, деньги не нужны? Хотя бы на предвыборную компанию?
  - Нужны, конечно.
  - Тогда жди звонка... И, кстати, Виталию сам позвони, поздравь и почву прозондируй. Он в Москву часто наведывается. Как собкор. И Жерлова не переносит. Так же, как и все мы... Давай, действуй. И держись, дружище. Одного мы тебя не оставим. Я тебе перезвоню.
  
  Рузовский говорил о Виталии Осипенко, сильном поэте, редакторе журнала "Русь соборная", постоянном авторе "Литературки". Он регулярно выпускал новые сборники, пел свои песни на бардовских фестивалях и был популярен. Это вызывало дикую ревность - с ненавистью - Жерлова. Сергей Евгеньевич делал все, чтобы Осипенко "загасить". Но сделать ничего смог.
  С Осипенко общих дел у Хохлева не было. Встречались, здоровались и расходились. Несколько раз общались по телефону, случайно оказались участниками и даже победителями одного из литературных конкурсов. Пару раз Виталий с оказией отвозил свежие номера "БЕГа" в Москву. Набирая номер, Хохлев не знал, о чем он будет говорить.
  - Привет, Володя. С выдвижением!
  - Ты "за"?
  - А то. С Жерловым мы на разных тротуарах... Что нужно - говори. Поддержу.
  - Да я пока еще и сам не знаю - что нужно. Может быть, публикация о кандидате... - Владимир забрасывал мысль издалека. - А может, просто поддержка...
  - Считай, что договорились. Когда созреешь - звони. Ты знаешь, я на своих ногах хожу, что будет в моих силах будет - сделаю.
  - Спасибо.
  Для первого разговора "на заданную тему" информации было достаточно. Хохлев отключил трубку. Ему нужно было записать стихотворение, которое вот уже часа три рвалось к свету. Он достал свое "золотое перо" - ручку, подаренную давным-давно отцом - и отключился от мира. На бумагу вытекло:
  
  ВЕЧЕРНИЙ РОГ
  Когда над миром протрубит вечерний рог
  И люд уставший, отложив свои заботы,
  "Чехлит стволы", спешит домой с работы,
  За миром зорко смотрит Бог.
  
  Он видит все! Умы людей насквозь
  Просвечивает, на престоле сидя.
  Прозрачною водой просачиваясь сквозь
  Ткань душ... Его никто не видит.
  
  Он знает чистые сердца, готовые принять
  Его всё побеждающие светы,
  Подвижников, способных распознать
  Его слова... И исполнять заветы.
  
  Таких Он бережет от неудач,
  На "узкий путь" выводит постепенно.
  Такими круг решается задач
  Глобальных. Эволюции Вселенной.
  
  Когда утихнет звон вечерних блюд
  И сон охватит тёмные кварталы,
  Мастеровитый, просвещённый люд
  Пройдет через священные порталы.
  
  И заработают искусные станки,
  Закрутятся бесскрипные колеса.
  И под бодрящие сигнальные звонки
  Раскурится поэтом папироса.
  
  Разбуженные медные шмели
  Расставят звезды по небесной ткани,
  Чтоб освещались в мастерских земли
  Дела ночные до рассветной рани.
  
  Когда ж призывы утреннего рога
  Разбудят снова помыслы дневные
  И выйдут на проспекты постовые,
  Мир обновлённый будет славить Бога.
  
   Владимир лег спать. Но не спалось. В голове выстраивались в катрены строчки еще одного стихотворения. Пришлось встать, зажечь лампу, чтобы записать и его:
  
  ДЕЛО
  Ходит Бог по бездорожью,
  Правит души не спеша.
  После правки мелкой дрожью
  День охвачена душа.
  
  Из темниц души уходят
  Хвори, страсти, маета.
  Злые помыслы исходят.
  Ложь, притворство, суета.
  
  Волей Бога заполняет
  Душу благостный покой.
  Вера в Бога исцеляет,
  Очищает,
  Освежает,
  Душу делает живой.
  
  Бог не трогает дрожащих,
  Совершает чудеса,
  Избирает настоящих.
  И ведет на Небеса.
  
  15.09.2010
   Утром Хохлев разбирал электронную почту. Писем, как всегда, было много. И по "БЕГу", и по выборам. Сейчас кандидата в первую очередь интересовали предвыборные.
   Он открыл письмо от незнакомого автора из Архангельской губернии.
  
  Уважаемый Владимир Владимирович!
  То, что Вы предлагаете, вполне разумно и убедительно, однако я не являюсь членом Союза писателей. К сожалению или к счастью, пока не решил.
  Старцев А. И.
  
   Затем послание от поэтессы Елены Георгиевой.
  
  Добрый день, Владимир.
  К сожалению, не имею чести знать Вас лично. Но я навела о Вас справки у Саши Рудакова.
  По поводу присланных документов могу сказать: за Вашу программу - голосую двумя руками, особенно за то, что отбор в Союз должен производиться отнюдь не по количеству напечатанной ахинеи. Не "растекаясь мыслию по древу", могу привести пример: однажды, зайдя (по делу) на секцию поэзии, я была просто в ужасе от читаемых "великих" творений. Один рычавший собакой "поэт" пел другим "поэтам" о каких-то запутавшихся в зловонной тине ракушках... Я готова была заплакать.
  Считаю, что должна быть какая-то языковая и теоретическая редактура, способная очистить стихи от нецензурных слов и не свойственных поэзии оборотов. Можете рассматривать это как предложение в Вашу предвыборную программу.
  Ведь СТИХИ - это молитва! Так что дерзайте!
  С уважением, Елена.
  
  На оба кандидат ответил кратко - благодарностью за поддержку. Открыл письмо Грачевского - руководителя Рубцовского центра.
  
   Владимир, здравствуйте!
  К сожалению, не могу поддержать Вас на выборах, так как принципиально не
  являюсь членом Союза. Все мои попытки чем-то помочь союзной работе оказались тщетными. Меня не услышали... В результате - питерского писателя в основном печатают в Москве... Могу предложить свое авторство "БЕГу", с которым, к сожалению, пока не знаком.
  Грачевский Алексей Викторович.
  
  Это письмо требовало не короткого ответа. Хохлев написал:
  
  Алексей Викторович, добрый день.
  Спасибо за предложение. Журнал "БЕГ" продается в Лавке писателей на Невском. Думаю, Вас заинтересуют материалы о Николае Рубцове, опубликованные в 8, 9 и 10-м номерах. Некоторые их них есть на моих страничках сервера СТИХИ. РУ и ПРОЗА. РУ.
  Если журнал вам понравится - буду рад сотрудничеству.
  С уважением, Владимир.
  
  И тут же получил сообщение:
  
  С журналом в ближайшее время постараюсь познакомиться. Приглашаю Вас посетить Александро-Невскую лавру, где я уже много лет веду литературную и иную работу. 3 октября в 19 часов, в день рождения Сергея Александровича Есенина - православный театр играет Есенина. В следующее воскресенье - Федора Абрамова.
  И так далее.
  Всего Вам доброго. А. Грачевский
  
  От Рудакова пришла его переписка с Петуховым. Александр Валентинович часто отправлял Хохлеву не только свои письма, но и ответы на них.
  
  Саша, это провал! Хохлев решил действовать один - и всё разрушил! Петухов.
  
  Ты что... Чего это он разрушил? Наоборот - расшевелил писательское болото! И ты шевелись, а то засел под крылом у Жерлова... Я очень тебя прошу не разрушать тандем. Общайтесь с Хохлевым, решайте вопросы вместе.
  Жерлова нужно выгонять - это ясно всем. У этого сталиниста такая же мания преследования, как и у нашего "вождя народов" - известного параноика. Он везде видит врагов, завистников и конкурентов. О литературе - не думает. Будь у него реальная власть и живи он в СССР - он давно бы пересажал и перестрелял всех своих оппонентов.
   Ему надо пригрозить дурдомом. Я хочу договориться с ментами и санитарами, чтобы они его где-нибудь подловили, как официально недееспособного.
  А. Р.
  
  Я сейчас в Новгородской области. Буду в пятницу. Приеду - встретимся и все подробно обсудим. От жерловцев можно ожидать всего...
  
  Кабинет Петухову в Доме писателей - для тотального контроля действий потенциального конкурента - Жерлов предоставил два года назад. Об этом иносказательно и высказывался Александр Валентинович.
  Прочитав и проанализировав все письма, Хохлев понял, что - несмотря на растущую популярность "БЕГа" - главного редактора журнала знают еще не все писатели. Это подтверждало мысль Рудакова о необходимости "идти в народ". Расширять круг знакомств. Становиться "притчей на устах у всех", вопреки безоговорочно принимаемой Хохлевым пастернаковской формуле. Выборы этого требуют.
  Кандидат позвонил в Публичку. Старейшей работнице Российской национальной библиотеки Наталье Николаевне Волошиной, всегда с радостью принимавшей его предложения.
  - Владимир Владимирович! Приятно вас слышать.
  - И мне вас. Вы, как всегда, в строю?
  - Куда я денусь?
  - Как отдохнули летом? Мы с семьей в Крыму были...
  - Вы творец, вам нужны яркие впечатления... А я жару на даче, под яблонями пережидала. Никуда не ездила... Вы по делу звоните?
  - Как всегда. Недавно вышел в свет новый номер "БЕГа", с беседой с Глебом Горбовским...
  - Это хорошо. Вам нужен зал?
  - Да... И чем раньше, тем не хуже.
  - Могу предложить двадцать четвертого сентября.
  - Согласен.
  - Как вас обозначить?
  - Презентация 10-го номера журнала "БЕГ" и двух литературных приложений - "Автограф" и "Русский писатель". Еще...
  - Не так быстро - я же записываю.
  - Еще... - Хохлев замедлился. - Вышли две книжки "Уставший поэт" - в библиотеке журнала "БЕГ" и "На троих" - в Америке, это проза.
  - Столько слов не влезет. Клеточка маленькая.
  - Тогда в плане "БЕГ" оставьте, а на афише лучше все указать.
  - Особенно американское издание... Хорошо, я записала.
  - Ведущий - Владимир Хохлев.
  - Как же без вас. Это само собой разумеется.
  - В какое время?
  - В 17-00.
  - Я тоже записал... Денька за три до двадцать четвертого созвонимся по деталям.
  - Да, давайте.
  - Наталья Николаевна, вам заранее книжки завести?
  - Не нужно... Вы же занятой человек. Увидимся - вы и покажете.
  - Добро. Тогда до связи.
  После разговора - глоток кофе... И Хохлев побежал в редакцию.
  
  Ровно в полдень Жерлов был у Туркина.
  Правительство со вторника было перенесено на среду. Пока шло заседание, среднее чиновничье звено - перед новыми вводными начальства - имело небольшую передышку. Жерлов, досконально изучивший внутренний распорядок Смольного, рассчитывал на обстоятельный разговор. Таковой и получился. Юрий Сергеевич заверил Сергея Евгеньевича в том, что Хохлев никакой поддержки - во всяком случае, от Туркина - не получит. Наоборот, будет сделано все, что потребуется, для удержания Жерлова на посту председателя. После обсуждения деталей взаимодействия, когда проситель собрался уже уходить, в кабинет Туркина вошел Сизарёв.
  - Валерий Валерьевич! - Жерлов вскочил и затряс руку вошедшего.
  - Валера, ты кстати. Мы тут по Хохлеву совещались.
  - Скоро эта фамилия будет звучать в каждом углу Смольного. Я об этом хотел с тобой вчера переговорить.
  - Правительство! - Туркин развел руки в стороны. - Ты ведь знаешь.
  - Да, знаю, знаю! - сгримасничал Сизарёв и опустился на стул.
  Жерлов присел вслед за ним.
  - Ну и что вы тут решили?
  - Гасить.
  - Это правильно. И как?
  - По ситуации.
  - А я вот уже придумал как!
  - Валерий Валерьевич! - Жерлов, чувствуя такую мощную поддержку, вскочил снова.
  - Да сядь ты. Не суетись.
  - Хорошо, хорошо. Как скажете.
  - Короче, есть у тебя его "Усталые стихи"?
  - Есть. - Туркин задвигал ящиками стола. - Он же, как приходит, всех своим творчеством одаривает. Вот.
  Сизарёв взвесил книжку на руке. Оценил обложку. Фото, на котором автор с руки кормил стаю птиц.
  - Голубей, значит, любит? А про меня ничего не написал?
  - Валерий Валерьевич, вы что, собираетесь это читать? - Жерлов втиснулся в разговор начальников. - Там же ничего серьезного.
  - Евгеныч, помолчи. Я не только это читать буду, но и напишу кое-что.
  - А что, хорошая идея. Тут у него есть одно место, - Жерлов потянулся к сборнику.
  - Да закрой ты свою жерловину!
  Председатель быстро отдернул руку и затих. Туркин лукаво улыбался:
  - Хочешь отомстить за ту шуточку?
  - И за неё в том числе.
  - За какую? - Жерлов ничего не понял.
  - Неважно. - Сизарёв встал. Глянул на монитор, транслирующий заседание Правительства. - Похоже, к окончанию дело...
  - Да, похоже, - подтвердил Туркин. - Ты это... особенно-то не корпи. Давай вместе напишем.
  - Там видно будет... Я начну, потребуется помощь - обращусь.
  - Ну, давай так.
  Сизарёв вышел. Туркин откинулся на спинку кресла.
  - Никуда его у нас не выберут. С такими кадрами... Видел?
  - Юрий Сергеевич, - Жерлов заискивающее, подобострастно вглядывался в лицо начальнику и одновременно с этим ёрзал задом по стулу. - А можно я... Пойду уже?
  - Да, скатертью дорога... Я тебя не держу.
  - Вот хорошо. До свиданьица... Спасибо вам... Я пойду.
  Жерлов пожал руку Туркина, пулей выскочил в коридор и помчался по красному ковру за Сизарёвым. Догнал в толпе чиновников, выплывающих с заседания Правительства. С кем-то поздоровался, кого-то - важного - пропустил, но от Сизарёва не отстал. Ухватился за рукав его пиджака и втёк в сизарёвский кабинет.
  - Валерий Валерьевич, я буквально на одну минуту.
  Сизарёв важно проследовал к своему креслу, опустился в него, швырнул книжицу на стол.
  - Ты-то бы тоже чего-нибудь накарякал. Про этого голубятника. Поэт как-никак.
  - Да куда уж мне. Я больше свои стихи люблю писать...
  - Давай быстро. А то ко мне сейчас народ наплывет... Чего тебе?
  Жерлов сломался в позвоночнике, чуть приподнял телефонный аппарат и сунул под него зажатые в кулаке, влажные от пота, слипшиеся пятьсот долларов. Бдительный Сизарёв театрально нахмурил брови.
  - Вы знаете, что это такое?
  - Да это так... Пустячок - на коньячок. Не сочтите... Валерий Валерьевич, - зашептал Жерлов, оглядываясь и приседая. - Я пойду... Можно?
  - Давай! Вали!
  - А вы уж его там пропесочьте... Благ вам! Всех! - Жерлов путался в словах. - Спасибо. - Пятясь широким задом, он вынырнул в приемную. Затем в коридор. И был таков.
  На ступенях Смольного Жерлов настороженно задумался. Что-то уж слишком навязчиво и однозначно Туркин обещал помощь. Как будто Юрий Сергеевич с Владимиром Владимировичем - давние враги. Жерлов знал, что не враги. И даже наоборот.
  Туркина - с его возможностями - Жерлов изучал давно. В нынешней ситуации что-то не срасталось. Что-то было игрой... Но в чью пользу? Жерлов миновал охрану, вышел на центральную аллею, ведущую от Смольного к пропилеям, и позвонил в Литфонд.
  - Это Жерлов! Ты еще на рабочем месте? Не уходи. Я через полчаса заеду. У тебя, б... , далеко заявление Юрия Сергеевича Туркина на дачу в Комарово? Ё... т... м...! Найди. Что там, б... , к нему еще есть? - Жерлов наступил на развязавшийся шнурок и чуть не упал. - Да, ё... т... м... с... б... ! Сейчас! Нужно, б...! Срочно! М... т... ё...!
  Практически решив вопрос с выделением дачи, воодушевленный, Жерлов, добравшись до Дома писателей, не мог не сообщить "хорошие" вести из Смольного "своим". А через полчаса, после того как "свои" обсудили информацию, в электронный почтовый ящик Хохлева влетело анонимное сообщение.
  
  Владимир Владимирович!
  Против Вас работает мощная когорта. Валерий Сизарёв и Ко составляют разгромную статью по Вашим стихам... Будьте готовы.
  
  На анонимки Хохлев не отвечал, но информацию к сведению принял. После анонимки пришло сообщение от Кости Баранова, двадцатитрехлетнего - самого молодого - члена Союза. Поэта и литературоведа, всегда с уважением пишущего о "БЕГе" и о творчестве его главного редактора.
  
  Владимир Владимирович, здравствуйте.
  Как здорово, что Вы согласились... Буду голосовать за Вас!
  Вот мое предложение в Вашу предвыборную программу: запустить, наконец, сайт нашего отделения с персональной страничкой для каждого писателя. Жерлов уже пять лет обещает и ничего не делает.
  Если чем-то нужно помочь, не стесняйтесь, пишите, звоните...
  Константин.
  
  Хохлев позвонил Андрею Красильникову. Поделился последними новостями. Красильников обрадованно приветствовал выдвижение.
  - Мой голос твой, Володя.
  - Спасибо. Можешь ты сагитировать за меня своих друзей-писателей?
  - Ты знаешь, что я практически ни с кем не общаюсь.
  - Тогда подскажи, кому позвонить? Кто однозначно против Жерлова?
  - Позвони Панину. Драматургу. Мы с ним одного поля ягоды. Правда, он очень болеет, может на собрание и не прийти...
  
  Бороться со старым союзовским начальством без четкого представления о целях и задачах Союза, о процедуре выборов и перевыборов было нелепейшим предприятием. Как ни странно, вступая в Союз семь лет назад, Хохлев даже не поинтересовался ни Уставом этой общественной организации, ни её программными документами.
  Оплошность? Доверчивость? Пофигизм?
  Не найдя никаких объяснений своей беспечности, Хохлев открыл сайт Союза. Устаревшие новости, хроника, имена, фестивали, конкурсы, концерты... и ни слова о предмете интереса. Набрал в поисковике слова "Устав Союза писателей". Какие-то уставы писательских сообществ нашлись, но не того, в котором Хохлев имел честь состоять.
  Не так давно Владимиру рассказывали, как кто-то из писателей пытался получить Устав у Жерлова. И нарвался на скандал... Наступать на те же грабли во второй раз не хотелось... Может быть, в библиотеке найдется? Хохлев выключил компьютер и отыскал читательский билет РНБ.
  В библиотеке документа не нашлось. Но не в регистрационную же палату обращаться? Хохлев продолжил поиск и откопал последнюю редакцию Устава Союза писателей СССР, принятого в 1971 году V Съездом писателей. Вчитался.
  Первый раздел определял задачи:
  
  Союз писателей СССР - добровольная общественная творческая организация, объединяющая профессиональных литераторов Советского Союза, участвующих своим творчеством в борьбе за построение коммунизма, за социальный прогресс, за мир и дружбу между народами.
  
  О том, что профессиональная писательская организация должна прежде всего бороться за развитие литературного дела, в советском Уставе не было ни слова.
  Хохлев читал дальше.
  
  Основными задачами Союза писателей СССР являются:
  Борьба за укрепление в искусстве высоких принципов социалистического гуманизма, советского патриотизма и пролетарского интернационализма.
  Наступательная идейная борьба за принципы социалистического реализма, против буржуазных и ревизионистских влияний, против ложных, псевдонаучных теорий, выхолащивающих в литературе ее классовое содержание...
  
  Второй раздел Устава говорил:
  
  Член Союза писателей СССР обязан:
  Созданием произведений, всей своей творческой и общественной деятельностью участвовать в строительстве коммунизма...
  Член Союза писателей СССР имеет право:
  Пользоваться в установленном порядке всеми видами материально-бытового обслуживания, имеющимися в распоряжении Союза писателей.
  
  Все было понятно: строишь коммунизм - пользуешься благами.
  Владимир знал, что больше трети членов питерского отделения Союза получило членские билеты до 1991 года, то есть в то время, когда действовал Устав Союза писателей СССР. Не согласиться с положениями этого Устава вступившие в Союз до 91-го года не могли. Сейчас председатель, члены правления и председатели секций - за малым исключением - были как раз именно этими, доперестроечными членами СП СССР.
  Получалось, что большей частью членов Союза - не собирающихся ни строить коммунизм, ни развивать метод социалистического реализма - руководят люди, в свое время подписавшиеся именно под этими - советскими - целями и задачами. Не исключено, что некоторые члены могут отозвать свои подписи, но много ли таковых? Способен ли человек, пришедший в Союз с определенными принципами, - вследствие изменения общеполитической ситуации в стране - изменить им? И изменили ли их члены правления? Не похоже. Похоже, как раз наоборот ностальгия по СССР, по порядкам, царившим в Союзе советских писателей, движет их помыслами и поступками и сегодня.
  В этом случае Хохлеву предстояло выступать не против Жерлова, Прыгунца и иже с ними. А против старой - закамуфлированной под новую - коммунистической системы. Подобное выступление не могло не приобрести политической окраски... Не на это ли прозрачно намекнул Ангел?
  С этим вопросом кандидат покинул библиотечные залы и побрел по вечернему городу.
  А Питер жил своей обычной, не политической жизнью. По глади Фонтанки скользили частные катера и плоские речные пароходики. Бойкие на слово гиды перекрикивали друг друга с помощью звукоусиления. На этой же водной глади гулялись не безалкогольные свадьбы, отмечались дни рождения, устраивались шумные корпоративы. На набережных, в пробках фыркали друг на друга стильные иномарки, отражая полированными капотами разноцветный неон навязчивых коммерческих реклам.
  Владимир хотел верить, что о коммунизме, за двадцать лет все уже забыли. Ан нет! Получалось - не совсем все. Или все это домыслы, вымыслы? Хохлеву вспомнился крик Жерлова на одном из сборищ нынешнего союзовского руководства: "Я самым первым из всех вас вступил в союз. Еще в Советском Союзе!" Последние слова он тогда особо подчеркнул. Еще вспомнились ностальгические мысли, с совдеповским душком, которые временами проскальзывали в пространных жерловских статьях. О крепкой руке Сталина, о коммунистическом порядке, о советской власти...
  Все это могло быть случайными оговорками не контролирующего свою речь импульсивного человека. Но могло быть и сознательным действием...
  
  Сизарёв отпустил всех, изнутри запер дверь кабинета на ключ и углубился в стихи Хохлева. Около двух часов он потел над "Уставшим поэтом"... Без результата!
  Все рабочее и внерабочее время посвящая протоколам, договорам и актам, юрист Сизарёв стал докой в составлении административных текстов. О том, как создаются, и как потом живут тексты поэтические, он не имел ни малейшего представления. Административный язык - это однозначно понимаемые, плоские слова. Текст юридического документа, составленный из слов с двойным толкованием - который может быть прочитан и так и этак, - считается слабым. Слова поэтического текста несут в себе противоположную нагрузку.
  Поэзии нет без ассоциаций и метафор, тропов и гипербол. Поэтический текст многослоен. В словах сильного поэта всегда много смыслов и намеков, часто перекрывающих собою друг друга. Если бы Сизарёв знал об этом, его бы не пугали сложные аллегории "Уставшего поэта". Но Сизарёв не знал! И поэтому непонятные, трудные, ассоциативные стихи он пропускал. Задерживался на понятных, "логичных" стихотворениях. Искал в них нарушения логики, смысла, правил русского языка. И не находил.
  Зачем он "зажёгся" писать о стихах Хохлева? Конечно, не только из чувства мести. Сизарёв понимал, что сейчас - да и после выборов - к кандидату будут усиленно присматриваться как писатели, так и читатели. Оказаться рядом с Хохлевым - это способ продвинуть себя. В качестве литератора, критика - неважно. Его статью будут читать. Его фамилия будет на слуху. Люди ленивы - на то, чтобы бежать, искать первоисточник Владимира Хохлева, подвигнутся немногие. А щёлкнуть мышкой компьютера и в минуту выйти на статью Валерия Сизарева про стихи Владимира Хохлева - это "как два пальца обоссать". Так думал Валерий Валерьевич, заставляя себя вникать в чужое творчество.
  Неписатель Сизарёв мечтал о литературной славе.
  Но что удивительно, в который уже раз он перечитывал "ровные" стихи сборника и не мог ни за что зацепиться... Особенно его волновало стихотворение "Баня", отмеченное редактором во вступительной статье. Сизарёв хотел найти косяк именно в этом произведении. Тогда он убьёт сразу двух зайцев - "опрокинет" и поэта, и редактора. Валерий Валерьевич, открыв сборник на девяносто первой странице, бродил по кабинету, и вчитывался в авторский текст.
   Он почти сломал голову, пока её наконец не осенило. Если за книжкой не побегут, а суждение о стихах будет формироваться по его - сизарёвскому - тексту, то почему бы авторский вариант немного не подправить? В тактических целях! Сизарёв уселся в кресло и поменял в строчке всего одну букву - "а" на "я". Получилось:
  
  Жар поет в коленях, шепчутся поленья...
  
  По Хохлеву, коленом была часть жестяной печной трубы между ее поворотами. В коленах труб, во время топки печки, "жар и поет". Лирический герой стихотворения еще не закончил топку, когда говорит: "В баньке тепло уже, но еще топить не лень...".
  По Сизарёву, колени стали частями человеческого тела. "Жар поёт в коленях" - белиберда. Но именно эту - приписанную Хохлеву белиберду - Сизарёв и подверг жесткой критике. Вдохновленный первым опытом, Сизарёв расписался. Он по своему усмотрению менял буквы, переставлял слова, перетасовывал строчки, выдергивал из контекста отдельные выражения. И критиковал, критиковал, критиковал...
  
  Было начало двенадцатого, когда дверь сизарёвского кабинета Хохлев отпёр своим ключом. Тихо вошел. Остановился за спиной новоявленного критика и пробежал глазами по монитору. Усмехнулся.
  В этот момент Сизарёв, откинувшись на спинку кресла, пытался прикурить. Вообще-то, он не курил. Но в минуты высокого душевного волнения, в острые периоды творчества хотелось. Старая зажигалка не зажигалась. Газ, что ли, кончился? Сизарёв упорно нажимал на рычажок, выбивал искру - пламени не было. Он уже хотел бросить это занятие, когда справа, медленно проплыв мимо сизарёвского уха, к сигарете приблизился огонёк.
  Валерий Валерьевич наконец прикурил и глубоко, с удовольствием, затянулся. После встал и подошел к окну. Открыл форточку. За высокими деревьями быстрая Нева гнала свои воды к Финскому заливу. Огни противоположного берега отражались в зыбкой воде и - как ни странно - в небе.
  Когда уставший, удовлетворённый и довольный собой "критик" закончил, шел первый час ночи. Он сунул свой опус в стол - решив с утра показать его Туркину - и вышел на воздух.
  Пешком добрёл до своего дома. Перед дверью подъезда остановился и кинул взгляд на мемориальную доску. А всё правильно! Именно "творил"! Пусть все знают! Кто такой Я!
  
  В этот вечер - часов в восемь - Хохлев со Славой Крайничевым встретились в "Метелице". Взяли по бокалу "Старого мельника", завели разговор. Естественно, о выборах.
  - Володя, ты понимаешь, что для Жерлова председательство - это жизнь. Это его дело. Твое дело - журнал "БЕГ", литература! А его - председательство. Без этой должности он просто загнётся. Потеряет смысл существования.
  - Но председательствует-то он и "живет" за счет писателей и их жизней. Он же губит членов Союза каждым своим действием.
  - Так уж и губит... Ты жив, здоров и в меру упитан. И пишешь то, что считаешь нужным...
  - Я его почти не вижу. А другие?
  - Что мешает другим вести себя также? И я его почти не вижу...
  - Мешает советское стадное чувство... Желание подчиняться и выполнять команды.
  - И в этом нет ничего плохого. Если людей это устраивает.
  - Еще страх.
  - Ну и что? Люди привыкли жить в страхе... Ты хочешь сделать восьмидесятилетних стариков бесстрашными. Они и тебя станут бояться, если выиграешь... Но ты не выиграешь, стопроцентно.
  - Выиграю! Проскочу на протестном голосовании.
  - То есть ты согласен с тем, что будут голосовать не за тебя, а против Жерлова? Довольно странная позиция.
  - Жерлов не может руководить писателями. Я об этом говорю уже пять лет, весь срок его правления. Он всех позорит. Нас с тобой в том числе...
  - Это тебя Рудаков настроил.
  - Причем здесь Рудаков? У меня свои глаза и уши.
  - Все понимают, что ты идешь от Рудакова. И будешь исполнять его волю. А к Александру Валентиновичу в Союзе ой какое неоднозначное отношение. Многие его также ненавидят, как и Жерлова.
  - Ты думаешь, мне нужно дистанцироваться от Рудакова и слепить свою партию?
  - Это будет правильней... Но все равно, ты будешь считаться его человеком.
  - Кто-то считает меня человеком Смольного...
  Крайничев рассмеялся. Отхлебнул пива.
  - Да! Ты загадочная личность...
  - Ты тоже... Мы с тобой знакомы уже года три. Общаемся, почти друзья... И вдруг я неожиданно узнаю, что ты, оказывается, лидер какого-то молодежного коммунистического движения...
  - Да. А что в этом плохого?
  - Может, ты и с Зюгановым вот так вот пиво пьешь? Он тут как-то договорился... Заявил: "Товарищи, вы видите, что и сама природа - за коммунизм!" Это же "Чевенгур". Тебе, историку, должно быть всё понятно.
  - Коммунисты - реальная политическая сила.
  - К сожалению... Это Путин позволил им таковой оставаться. Вернул советский гимн - они и воспряли...
  - А что, до Путина её не было, что ли? В 96-м Зюганов мог переиграть Ельцина.
  - И в этом - главная опасность. Говорю это как редактор журнала "Безопасный город".
  - В чем опасность? А эсеры что, не опасны?
  - Во лжи. Ленин врал на каждом шагу.
  - Да ну?
  - Что пояснить?
  - Попробуй.
  - Заявил: "Мир народам!" - и развязал гражданскую войну. Пообещал: "Земля крестьянам!" - но земли не дал, устроил продразверстку и раскулачивание. А потом советская власть всех согнала в колхозы. Кричал: "Вся власть Советам!", а власть оказалась в руках партии. Объявил пролетариат могильщиком буржуазии, а буржуазия живет и здравствует. Утверждал: "Бога нет!", а Он есть и никуда не делся. Самую лживую газету назвал "Правдой"... Еще? Это я только по вершкам прошелся.
  - По корешкам тоже можешь?
  - Без проблем... Про ленинское определение материи я уже не раз писал... А ты читал... И не возразил... Ленин ничего не понял в жизни. В ее устройстве! Но своими измышлениями доверчивых людей основательно запутал. Для чего?
  - Не хочу ввязываться в дискуссию. Устал сегодня. Правительство отработал...
  - Вот видишь... Как только дело подошло к принципиальным вопросам - сразу в кусты. Как настоящий коммунист, - Хохлев рассмеялся. - Но я не в обиде. Я тоже сейчас не расположен к глубоким спорам. Хотя и готов. Тоже устал за день... Каждый имеет право на убеждения. И заблуждения.
  - Ты знаешь устройство жизни?
  - Позволь мне тоже не ответить. Давай еще по бокалу.
  
  16.09.2010
  Хохлев сидел в своём кабинете - в редакции "БЕГа" - пил кофе и думал не о "БЕГе".
  Демократически настроенными, современно мыслящими писателями правят коммунисты, решающие свои стратегические задачи. Как в рамках такого Союза двигать литературу за рамки социалистического реализма? Никак. Или только на стороне? Но ведь писателей некоммунистов много. Не исключено, что и большинство. А власть у маленькой кучки.
  Отсюда - столько недовольных Жерловым. Но понимают ли недовольные причины своего недовольства?
  Перед Хохлевым вырисовывалась задача: заставить маленькую кучку - и Жерлова в первую очередь - раскрыть свою коммунистическую суть перед большинством. Но сейчас никто не будет открыто кричать: "Вперед к победе коммунизма!" или "Слава КПСС!". До сути придется докапываться через дела. Всё, чем тёртые коммунисты-жерловцы намерены бороться против Хохлева, скорее всего, будет принадлежать литературной сфере. Не политической. Нужно было "колоть" противника на политику. Но как?
  Когда Владимир додумался до того, что "колоть" надо через процедуру выборов, и понял, как именно "колоть" - он отставил в сторону пустую чашку и засел за компьютер.
  С выборами вне собрания опытный Рудаков был, конечно, прав. На собрании выиграть почти невозможно. Но его открытки всего лишь спрашивали: "Согласны ли вы с новым составом правления?" Даже если человек ставил крестик в графе "Да", его ответ не имел юридической силы. Это был просто ответ на поставленный вопрос.
  Хохлев придумал свой "Опросный лист":
  
  Я, член Союза писателей,
  на выборах нового председателя правления Санкт-Петербургского отделения СП
  голосую за
  ХОХЛЕВА ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА
  
  ФИО Дата Подпись
  
  
  
  К этому документу кандидат сочинил сопроводительный текст:
  
  Дорогие друзья!
  Мое сообщение о согласии выставить свою кандидатуру на пост председателя правления Санкт-Петербургским отделением Союза писателей вызвало большой резонанс. Благодарю вас за поддержку и конструктивные предложения.
  Проведенные мной встречи и предварительные консультации убеждают меня в том, что перемены в нашем писательском сообществе необходимы и - главное - возможны.
  В Доме писателей нужно создать светлую творческую атмосферу, в которой каждый автор находил бы понимание и поддержку. Как руководства, так и рядовых писателей. Успех одного из нас должен радовать всех, а к творческим ошибкам, без которых не обходится ни один литератор, нам нужно относиться спокойно и рассудительно. По-дружески. Только в таких условиях мы можем расти профессионально.
  Я очень люблю творческих людей и отчетливо понимаю, что писатели - силами которых творится наш родной русский язык - как никто заслуживают к себе самого доброго отношения.
  
  Сегодня я начинаю опрос членов нашего отделения, благодаря которому надеюсь выяснить степень доверия ко мне как к кандидату на пост председателя правления.
  В приложении к этому письму - опросный лист. Его нужно распечатать на принтере, заполнить от руки (во избежание недоразумений графу ФИО прошу заполнять четко и разборчиво) и передать мне при личной встрече.
  Я буду очень признателен тем членам Союза (решившим на выборах проголосовать за меня), которые расскажут обо мне и моих взглядах своим друзьям (членам Санкт-Петербургского отделения, со мной еще не знакомым) и подпишут у них опросные листы. Их тоже прошу передать мне лично.
  С уважением, Владимир Хохлев.
  
  Второе письмо было разослано "всем, всем, всем...".
  Текст опросного листа, по мысли Хохлева, убивал сразу двух зайцев. Во-первых, он помогал "вычислить" расположенных к кандидату писателей. И зафиксировать эту расположенность документально. Во-вторых, и это главное, опросный лист имел все признаки бюллетеня для досрочного голосования. Слова "голосую за" однозначно говорили о том, что член Союза, согласный с кандидатурой Хохлева, свой голос не только готов отдать, но уже отдает.
  Владимир заготовил целую пачку "Опросных листов", которые мог предлагать к подписи на всех официальных предвыборных мероприятиях и частных встречах.
  И, наконец-то, занялся прямым исполнением своих редакторских обязанностей.
  
  Когда - уже в конце дня - письмо конкурента принесли Жерлову, он читал "Утренний дождь".
  По пути "на работу" заскочил в Лавку писателей и за свои деньги - ох, как это было трудно - купил предшествующий "Уставшему поэту" сборник стихов Хохлева. "Дождь", не в пример "Поэту", был толст и содержал подробную биографическую статью об авторе.
  Жерлов отложил книжку и вчитался в текст послания. Не дойдя до конца, он всё понял и тут же сделал ответный ход - поручил Валентине Павловне собрать доверенности от писателей, которые по состоянию здоровья, по старости или по семейным обстоятельствам не будут присутствовать на собрании.
  Текст доверенности был отработан еще на прошлых выборах и содержал строчку:
  
  "Доверяю писателю .......................... при выборах председателя правления проголосовать вместо меня".
  
  Жерлов распорядился вместо отточий вписать: Жерлову С. Е.
  Валентина Павловна, прежде чем покинуть кабинет, имела неосторожность высказаться вслух, обращаясь ни к кому:
  - По телефону-то я договорюсь... А вот кто ездить будет? Подписывать?
  Жерлов услышал это и взревел:
  - Вот ты, б... , и будешь!
  Когда дверь за спиной секретарши захлопнулась, добавил в никуда:
  - А-то, ё... т... м... , сидишь тут, юбки протираешь... Или юбку?
  Как выяснилось позже, за авторскими росчерками послушной женщине пришлось, за свои деньги, съездить почти в четыре десятка адресов. Больные старички жили не только в Питере, но и в области. Сбор доверенностей закончился за день до собрания.
  
  Через полчаса, заложив в "Утренний дождь" с десяток канцелярских скрепок, Жерлов вызвал Прыгунца.
  - Ты, б... , Хохлева читал?
  - Про-озу. Он же по про-озе принят.
  - Ну и как он, б... , в прозе?
  - Но-ормально. Средне. Только сказки хорошие.
  - А как он себя вел на секции?
  - Да спо-окойно. Выступал редко. Я во-обще не думал, что он спо-особен на...
  - Не думал он... Ты бы, б... стихи его почитал... Вот, например, - Жерлов открыл одну из заложенных страниц... Памятники Ленину стоят, черными тенями жгут отчизну... Это, б... , что такое? Что за ё... т... м... , я тебя спрашиваю?
  - Антисоветчина.
  - Так! А ты, б... , где был?
  - Ко-огда книга вышла? - Прыгунец потянулся рукой к сборнику.
  - В девятом. - Жерлов уточнил сам.
  - В девятом он на секцию уже не хо-одил.
  - Почему, б... , не ходил?
  - Не знаю. Скорее всего, под влиянием Рудакова.
  - Слушай, а могут тени жечь? Тень же, б... , холодная.
  - Значит, хо-олодом жгут.
  - А это! - Жерлов открыл другой стих. - Нет, ты, б... , послушай:
  
  Зачем придумали коммунизм?
  Чтоб умалить дворянство...
  
   Да, умалить! Уничтожить этот ё... эксплуататорский класс! Дальше, что он, б... пишет:
  
  Чтоб всякий неуч мог заявить:
  Я господин природы!
  И реки вспять по руслам пустить,
  В них перепутав воды.
  
  Чтоб каждый бездарный лентяй мог
  Вскочить на вершину власти.
  И с этой вершины править как бог,
  Фасуя на доли счастье.
  
  Чтоб мерзость безверья гнала умы
  В загон торжества атеизма,
  Чтоб в этом загоне топтались мы,
  Считая его отчизной.
  
  Чтоб власть коммунизма была везде,
  Как в эпицентрах зараза.
  Чтоб всех рождённых держать в узде,
  Под взором ослепшего глаза.
  
  Чтоб коммунисты могли убивать
  Всех, не согласных с ними,
  Или в психушках людей держать -
  Считать их душевнобольными.
  
   А что, б... , не так? Никита Сергеевич правильно сказал: только, б... , сумасшедший может считать советский строй плохим...
  
  Но в головах еще много воды,
  Ложь еще может наделать беды...
  Все ж коммунизм, как привитый член,
  Рухнул в эпоху крутых перемен.
  
  Рухнул, потому что, б... , предателей развелось... А не потому что "привитый"! - Жерлов перелистнул страницу. - Вот еще:
  
  Ты мне голову не заговаривай
  И души моей не неволь.
  Знаю я про этого Сталина,
  Расшатавшего тысячи воль...
  
  Что он мелет? Какие это, б... , воли расшатал Иосиф Виссарионович? Чего молчишь?
  - Слушаю.
  - Тут, б... , не слушать надо... А калёным, б... , железом.
  - Сергей Евгеньевич, зачем вы это читаете? Расстраиваетесь?
  - Да затем, - Жерлов вскочил с кресла и побежал по кабинету.- Чтобы, ё... т... м... , знать, что у человека, б... , на уме. Чего это он, б... , вздумал в мое кресло лезть? Что ему, б... , надо? Чего он, б... , хочет? Нас всех к ё... бабушке разогнать? Так давай, б... , собирай манатки... Уступим ему место.
  - Что, без бо-орьбы?
  - А-а, тебе, б... , побороться захотелось. На старости лет. Ты бы за своими прозаиками лучше, б... , присматривал. Объяснял бы им, что к чему. Глядишь, и бороться не пришлось бы. А, б... , сейчас... Он уже, с... , подписи собирает.
  - И мы со-оберём.
  - Со-обе-ерё-ё-ём, - проблеял Жерлов, передразнивая собеседника. - А могли бы, б... ,спокойно работать.
  - Сергей Евгеньевич, да не распаляйтесь вы так... Мы и не таким хребет ло-омали.
  - Этого, б... , не обломаешь. Вон, у него дед... три года с советской властью боролся. Значит, б... , в генах. - Жерлов продолжал бегать. - Значит, непримирим и неподкупен. Ну, сколько раз я вам м... говорил: внимательней быть на приеме! Беседовать, разговаривать... Выяснить все - а потом уже, б... , красные корки выдавать. Или не выдавать. За ним ведь теперь все эти ё... новорощенные, б... , демократы потянутся.
  - Доморощенные. - Прыгунец поправил и вздохнул. - Наверное, по-отянутся.
  - Наверно-ое по-отянутся... - Жерлов упал в кресло. - Короче, б... , так! Он прозаик, значит твой... Вот ты с ним м... и разбирайся... Меня он избегает. Значит, ты созванивайся, встречайся. Что хочешь, б... , делай, но чтобы... Пообещай ему чего-нибудь... Сам думай...
  Жерлов смолк и снова уткнулся в "Утренний дождь".
  - Все! Вали отсюда... на х...!
  Прыгунец вышел в "предбанник" и присел рядом с Валентиной Павловной. Долго думал. Затем неожиданно спросил:
  - Где-то тут валялась хохлевская "Белая ночь". Ро-оман, кажется в синей обложке... Вы не видели?
  Секретарша встала и нехотя подошла к шкафу. Обшарила все полки сверху донизу. На нижней отыскала то, что просил Прыгунец. Руководитель секции прозы, как священный дар, прижимая книжку к груди, заковылял по коридору. Столкнулся нос к носу с Бельским.
  - Тебе Хохлев свои стихи прино-осил?
  - Приносил, - Бельский поморщился. - Там читать нечего. Тем более печатать.
  - А вот Жерлов читает... И тебе бы не грех ознакомиться.
  - Ладно, поищу. Почитаю. Кто такой этот Хохлев? Столько к нему внимания, - Бельский щелкнул ногтем по обложке "Белой ночи".
  Прыгунец не ответил. Обошел Бельского, спрятался в зале заседаний - он был не занят - и открыл книжку кандидата. Листал и читал профессионально. Не строчками - страницами. Прыгунец помнил этот текст, помнил даже своё суждение о Броеве - главном герое романа, которое он высказал семь лет назад Хохлеву: "Броев очень хорошо где-то подсмотрен. Оттого и получился таким ярким!"
  Прыгунец читал, проглатывая развороты, целые главы... А на рассуждениях о Ленине застрял. Не мог понять, в голове не укладывалось, как может член Союза писателей писать такое...
  
  "Вот вы материалист или хотите им казаться. Вы уверены, что воображение, фантазии не могут быть реальностью. В вашей голове много научных знаний. Знание это сила, - говорите вы себе и верите в то, что только материя - объективная реальность, данная нам в ощущениях. Почему вы в это верите? Пытаясь разобраться, я специально заглянул в книжку В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". Вот точное определение материи: "Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них"! Каково, а? Вдумайтесь, какая объективная реальность? В каких ощущениях? Что первично?
  Сначала вы имеете ощущения, а уж по ним знакомитесь с материей. Но никак не наоборот. Какая же тогда материя объективная реальность? Объективно ощущение и реально ощущение. Объективная реальность - это ощущение. И что дальше него, что за ощущением - мы не знаем и не можем узнать, поскольку мы познаем мир через свои ощущения. Вне рамок ощущений материя может быть, но может и не быть. Вы не согласны? Реально то, что есть. Ощущение реально всегда.
  Если всю материю человек узнает посредством своих ощущений, то где доказательство, что материя - объективная реальность? Частное, субъективное суждение В. И. Ленина. Где доказательство, что за границей наших ощущений тоже есть материя? Или В. И. Ленин - Бог, или он обладал сверхощущениями, нечеловеческими ощущениями. Что-то не верится. Почему же вы верите в материализм? А, я понял, вы еще верите в научные доказательства. А усомниться не хотите. Я сегодня после обеда отвлекся от своей писанины и вышел в магазин. На обратном пути купил баночку пива. Иду, пью и встречаю своего приятеля, старого знакомого, кандидата наук. Задаю ему ради смеха вопрос: можно ли доказать, что материя - объективная реальность и что она существует независимо от наших ощущений. Знаете, что он мне ответил, этот ученый муж? Что в вопросах объяснения окружающей нас действительности доказать вообще ничего нельзя. Можно только верить в то или иное объяснение. Например, в утверждение В. И. Ленина. Вы понимаете, что это значит? Что наша страна семьдесят лет слепо верила в материю как в объективную реальность. Слепая вера! Вам это ничего не напоминает?
  Между прочим, в этой цитате из Ленина я заметил еще один нюанс, на котором раньше внимания не заострял. "Материя есть философская категория..." Вы понимаете? Ну, конечно же. Много ли в нашей жизни философов, работающих с философскими категориями? Единицы. А остальные? Простые люди, живущие простой жизнью. Зарабатывающие деньги на эту простую жизнь и абсолютно далекие от философии. Многие вообще считают философию болтовней - говорильней ни о чем. Но что получилось в действительности? В нашей истории понятие о материи как о философской категории, предназначенное для узкого круга лиц, было привито, внушено, навязано всему народу. "Материя первична, сознание вторично", "Материя вечна и неизменна", - вы помните эти лозунги недавних времен. Похоже, наши прежние правители совсем запутались в понятиях. Или сознательно хотели нас запутать. Или не правители, кто-то третий очень хотел этого...
  Я тут еще анекдот вспомнил. Из советских времен - как раз в тему. Послушайте. Спрашивает один человек у другого: "Что такое наука?" - тот подумал и отвечает: "Это когда в темной комнате ищут черную кошку". - "А что такое философия?" - "Это когда в темной комнате ищут черную кошку, которой там нет". - "А что же тогда за наука - марксистско-ленинская философия?" - "О... Это когда в темной комнате ищут черную кошку, которой там нет, и при этом время от времени кричат: "Ага, попалась!""
  
  Прыгунец перечитал это место несколько раз... И не нашел никаких объяснений. И оппонировать Хохлеву не знал как. Его дыхание участилось, пульс тоже. Его распирало возмущением.
  Но Владимир Ильич же не мог так ошибаться! Не мог же весь советский народ так ошибаться... Это чушь. Бред. Хохлев просто запутался. Заблудился. А мы его не поправили. Вот в чём наша недоработка. Хохлев запутался... Убеждая сам себя, Прыгунец постепенно успокаивался.
  Он сдал книжку Валентине Павловне и поехал домой. Но опровержение Хохлева задело Бориса Федоровича слишком глубоко. Он шел к метро и думал. У кассы, покупая жетоны, думал. На эскалаторе думал...
  Прыгунец до такой степени погрузился в свои думы, что окружающее для него перестало существовать. "На автопилоте" он доехал до "Техноложки", вышел из вагона и в задумчивости остановился на противоположной платформе, поджидая поезд. Как оказалось, идущий в обратном направлении, не к "Московской".
  Свою ошибку Прыгунец обнаружил только в "Озерках" - случайно обратил внимание на совсем не знакомый вестибюль. Проехал еще один перегон, посмотрел на часы. Зачем-то спросил у бабушки с авоськами: который час? Затем вышел на платформу. Ругая себя за невнимательность, он сел наконец в поезд, идущий правильно.
  Дома Прыгунец отказался от ужина, устроился на старом диване в своей комнате и, задрав голову, долго всматривался в корешки полного собрания сочинений В. И. Ленина. Книжки "классика" стояли на верхней полке стеллажа, самостоятельно собранного Прыгунцом из брусков и ДСП.
  Минут через двадцать Прыгунец решительно встал с дивана, отыскал в красных томах работу с названием "Материализм и эмпириокритицизм" и - вдумываясь в каждую строчку - перечитал её. Не найдя в тексте никаких нестыковок, Прыгунец решил, что Ленин, скорее всего, читал о материи, которая существует за границей человеческих ощущений, у каких-нибудь древних философов. Кроме этого, он вспомнил, что марксистско-ленинское учение - это учение, постоянно развивающееся. Значит, трудное место обязательно объяснит какой-нибудь новый философ-ленинец. Который, когда-нибудь, появится в этом мире. Должно быть, такой же умный и начитанный, как и сам Владимир Ильич.
  Окончательно успокоившись, Прыгунец вышел на кухню и попросил чаю. Попил. Затем вымыл ноги, почистил зубы, смазал Биопином разболевшуюся к ночи коленку и лег спать. Утомленный умственной работой, довольно быстро заснул.
  Как выполнить поручение председателя, о чём говорить с Хохлевым, он пока не придумал.
  
  К вечеру электронный ящик кандидата был забит откликами. Писателям, готовым к переменам, времени на раздумья не требовалось.
  
  Спасибо, Владимир! Дай Бог победить на выборах!!!
  Моё письмо в поддержку Вашей кандидатуры на днях вышлю.
  Немного приболела... Потому не написала до сих пор. Радостей Вам и отличного настроения!
  Тамара Костина. Москва. 16.09.2010
  
  Уважаемый Владимир!
  Сожалею, что ничем не могу Вам помочь. Я не член Союза писателей. Товарищ Жерлов падает в обморок при одной мысли, что я могу быть членом. Несмотря на полученные 5 рекомендаций, он и его клевреты (в особенности Прыгунец) не допускают меня в СП. Кстати, мне ни разу не показали Положения о вступлении. Каждый раз Жерлов выдумывает что-то новое. Полагаю, что Положения вообще нет.
  Обязательное условие приема - обсуждать кандидата на секции - придумано председателем. Такого в Уставе нет!
  Так что, увы! Т. Кравцова
  
  Володя, нам необходимо, наконец, разобраться с виртуальными "дирижерами" от литературы, почти два десятка лет пытающимися дурачить начинающих писателей своими "нетленными" виршами. Виршами, переполненными бутафорской любовью к родным просторам, к старикам и старушкам, к церквам и колокольням, а также реальной ненавистью к происходящим в России объективным событиям.
  Ты думаешь, что они не осознают своей бездарности? Да черта с два! Всё-то они понимают! И поэтому с такой ожесточенной яростью борются с каждой талантливой личностью. Но поскольку талант чаще всего "в одном экземпляре" - стае вышеозначенных бездарей, умеющих топать ногами, брызгать слюной и организовывать коллективные травли, бороться с ним не так уж и трудно. Бездарей, облеченных властью в писательских общественных организациях, это даже возбуждает.
  С каким удовольствием наш полоумный председатель напринимал в "отделение" (по численности - второе в стране) престарелых отставников, приученных - согласно воинскому уставу - однозначно выполнять команды начальства. То есть на выборах по приказу Жерлова голосовать за Жерлова.
  Для этих вояк все, не носившие погоны, являются и салагами, и недоучками. Вне зависимости от степени таланта и литературной известности.
  Готовьтесь, уважаемый Владимир Владимирович, к тому, что любые попытки умудренных литературным опытом писателей "выступить на собрании", будут заглушаться жуткими криками и свистом вышеозначенной отставной камарильи.
  Твой А. Рудаков.
  
  Владимир! Внимательно прочитал твои письма.
  Разделяю твоё неприятие теперешнего курса правления СП и лично С. Жерлова, но для того, чтобы внутри Союза была создана оппозиция, организационно оформленная, уже до собрания нужно:
  1. Потребовать отчета о финансовой деятельности председателя и правления.
  2. Отчётов о командировках, в том числе и заграничных, в которые ездил С. Жерлов.
  3. Нужно проанализировать, соответствуют ли действия С. Жерлова Уставу. В Уставе нет никаких оплачиваемых секций. В нём вообще отсутствует определение секций и семинаров. Не прописана процедура приёма новых членов.
  4. Почему нет ротации членов правления, некоторые сидят там по 20-25 лет?
  5. Отсутствует информация по премиям, грантам и т. д.
  Эти и другие вопросы должны быть в центре критического рассмотрения деятельности правления и его председателя на перевыборном собрании. Твой доклад должен быть подготовлен и обсуждён в кругу членов СП, которым судьба СП не безразлична. Его нужно размножить и раздать людям. Чётко определить процедуру голосования, которое должно быть только тайным. Использовать подписанные бюллетени, как это делается в акционерных обществах.
  Я был бы рад встретиться с тобой для обсуждения этих вопросов. Вот мой номер: 8-960-246-60-02.
  Хочется дел, а не болтовни.
  Александр Странников.
  
  Это письмо особенно обрадовало. Дважды.
  Во-первых: именно Странниковым - известнейшим и уважаемым в Питере критиком - пугал Хохлева Туркин. Да и сам кандидат хорошо помнил сказанное как-то Странниковым: "БЕГ" - не литературный журнал, никогда таковым не будет. Значит, и обсуждать тут нечего". После чего Хохлев немного сторонился критика.
  Во-вторых: эта поддержка означала, что замороченный смольнинскими интригами Туркин совсем не знал внутренней жизни Союза.
  
  Были письма и не очень приятные:
  
  Господин Хохлев!
  Прошу избавить меня от Вашей корреспонденции.
  
  Особенно должно было огорчить Хохлева пересланное Рудаковым письмо от Крайничева, содержащее всего одно слово:
  
  Читайте!
  
   И ссылку, по которой Хохлев вышел на статью Сизарёва.
   Прочитав заголовок и первое предложение, Хохлев свернул сизарёвский текст. Не стал читать дальше. Прожив на земле почти полвека, Владимир научился не реагировать на провокационные наезды. Отличать талантливых рецензентов от бездарных завистников.
  Но он понимал, что теперь этой произведённой в Смольном фальшивкой будут козырять и Жерлов, и все его подручные.
  
  Владимир Владимирович!
  Пока я не готов поддержать Вашу кандидатуру.
  Степан Лебеда.
  
  Это письмо можно было тоже не читать. Лебеда, отвечая своей говорящей фамилии, был человеком несерьезным. Пустозвоном. Как сорняк, он прорастал там, куда его заносил ветер и его собственный мечущийся разум. Сначала вырос на секции Прыгунца, затем в кругу Рудакова, с каким-то мутным проектом какой-то новой прозы. Потом обещанием издать книжку его переманил Петухов, а перед самыми выборами Лебеда продался Жерлову. Переходя из партии в партию, Лебеда с легкостью отрекался от своих бывших друзей и даже некоторых из них старался побольнее "пнуть".
  Хохлев письмо прочитал. И даже ответил.
  
  Хорошо, что "пока". Значит, шанс у меня еще есть.
  
  Уже здорово стемнело, когда Петр Владимирович Петухов пологим склоном спустился к Волхову. Присел на любимую скамейку. Вытертый ногами - без единой травинки - участок земли перед скамьей был усыпан окурками, пробками от пивных бутылок и рыбьей чешуей. Пахло тиной. Одинокий фонарь, за спиной, нехотя освещал берег.
  Петухов всмотрелся в сумеречную даль. Сегодня он устал. Целый день PR-ил свое издание, в трех деревнях встречался с самобытными авторами - поэтами и прозаиками, собирал деньги на следующий номер. С деньгами расставались тяжело - в провинции народ небогатый. А вот с текстами - легко. Быть опубликованным в питерском журнале - большая честь для каждого деревенского автора. Хотя находились и гордые. Один из таких сегодня "срезал" - почти по Шукшину. Заявил, что это ему за его "гениальные" стихи журнал должен выплачивать авторский гонорар. Петухов гонорары не платил.
  Петр Владимирович, без движения уже слегка замерзший, оглянулся на шум приближающихся шагов. Двое местных мужичков спускались к реке. Подошли, поставили на скамью две бутылки портвейна "777", одновременно закурили.
  - Не помешаем?
  - Да нет. - Петухов сдвинулся на край скамейки. - Добрый вечер.
  - А может, за компанию? - один уже срывал зубами пластмассовую пробку. - Вы, кажись, писатель? В клубе были?
  - Издатель, хотя и писатель тоже... Поэт.
  - Михаил, а это Витя. - Мозолистая рука потянулась к Петухову.
  - Петр, - Петухов слегка привстал. - Владимирович.
  - Вот, Владимирович, мы и говорим: для сна нужно перед сном... Верно, Витёк?
  Портвейн лился в единственный мутный стакан и здорово пах. Петухов сглотнул слюну.
  - Держи. Давай "за знакомство"!.. По очереди.
  Петухов выпил.
  - Теперь Виктору...
  Михаил дождался пустого стакана.
  - А теперь мне.
  Разговор скатился к традиционным темам: к брошенным молодежью селам, к рыбалке, к деревенскому пьянству - единственному развлечению местного мужского населения. Петухов говорил мало - за день утомил язык. Но, как ему казалось, метко. Портвейн приговорили быстро. Мужички, коротко посовещавшись, рванули за самогоном - к какой-то бабке Марфе. Петухов бросил им вдогонку: а гармошки у неё нет?
  И остался в одиночестве.
  Нахлынули воспоминания. Вспомнились журфак, Съездовская линия, Воронцовский скверик, Университетская набережная, 1976 год - Петухов окончил Университет на три года раньше, чем Хохлев Академию художеств. Он вспомнил солнечный апрель, свои ощущения последипломной свободы, гранитные спуски к Неве, плывущие по реке льдины, улыбающихся девушек... и портвейн "777". С таким же точно вкусом... И послевкусьем. Захотелось покурить... как тогда. Но курева не было - бросил.
  Петухов по-детски пошаркал ногами, разогнал мусор под скамьей, и развеселяясь сердцем, извлек из кармана мобильник.
  - Алло! Да, это я! Ты знаешь, я, может, задержусь тут... До субботы.
  Он встал и размял плечи. Мужички уже спускались. Один нес бутыль самогона, с вязанкой баранок, второй - вместо гармошки - гитару.
  Гуляли часа три - времени никто не засекал. Под конец, Петухов полез купаться. Скинул одежду и упал в воду. С берега ему кричали:
  - Владимирыч, охолодеешь, вылазь...
  - Не ссы, ре-ебяты... - по сельски, задорно, путаясь в буквах, орал редактор "Невского ветра". - Ба-а-а-бье ле-е-е-та-а на два-а-а-ре... - Гнал от себя волну, брызгался, пытался петь: - Ле-ета-а, ах ле-е-ета-а, ле-ета зно-ойное, будь со-о мно-о-о-о-й...
  Качаясь, он выполз на берег, обтёрся своей серой майкой, бросил её на куст сушиться, облачился в городской костюм и допил остатки. Чтобы не заболеть. Как мужики разбрелись по домам, он не заметил.
  
  Владимир нашел Петухова крепко спящим на скамейке. На спине. Одна рука его касалась земли, другая - была неловко заведена под поясницу. Голова запрокинута, рот открыт. Глаза Петра Владимировича слезились. Он производил звуки, похожие на храп, но не храпел.
  Хохлев поднялся в дом. На чердаке отыскал ватное стеганое одеяло и наволочку, набитую уже слежавшимся сеном.
  
  17.09.2010
  Горский приехал в Дом писателей раньше Жерлова и ждал шефа в коридоре.
  Уже почти трое суток он занимался Хохлевым и не находил в этой личности ничего предосудительного. Более того, чем лучше Горский узнавал кандидата, тем сильнее к нему располагался. Майор разведки - как он сам считал - довольно обстоятельно познал людей. До нюансов поведения в разных, в том числе и критических, состояниях. "Стиль" Хохлева был абсолютно нов. В какой-то степени алогичен. По рассказам сослуживцев и знакомых, главным в Хохлеве была его интуитивная способность находить выходы в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Какое-то внутреннее чутье, о котором Горский знал не только из книжек.
  Хохлев был бесспорно талантлив - об этом говорили все, кого Горский смог опросить в Академии художеств и вне её. На закате советской власти изобрел какой-то ассоциативный метод, но - что вызывало недоумение - не получил со своего изобретения никаких осязаемых дивидендов. От почетного приглашения кафедры отказался... Аспирантуру не окончил. Ушел в бизнес. Практически с нуля создал коммерческое издательство и три года держался на плаву... Затем, после неожиданного предложения перейти на работу в мэрию Собчака, которое Хохлев принял, заморозил свое дело... Летун? Или ищущий свое место человек? Но нельзя же искать это место до пятидесяти лет. О государственной службе Хохлева Горский еще практически ничего не "накопал", но уже знал, что объект более двух-трех лет на одном месте не задерживался.
  Майору показалось, что откровенное стихотворение "Постоянство" из "Уставшего поэта" достаточно объективно характеризует "стиль" объекта:
  
  Я снова у разбитого корыта
  И снова начинаю жизнь с нуля...
  Дыхание размеренное сбито,
  И под ногой качается земля.
  
  В который раз меняется устройство
  И жизни, и работы, и "друзей",
  Навязанное ночью беспокойство
  Не покидает днем души моей.
  
  Мне говорят: нельзя без постоянства
  Идти по жизни - это тяжело...
  Так "не ровён..." докатишься до пьянства...
  Пора бы встать и на свое крыло.
  
  Я слушаю и отвечаю внятно:
  Пускай она качается - земля,
  Я постоянен - разве не понятно?
  Я снова начинаю жизнь с нуля!
  
  Горского подкупала самостоятельность Хохлева. Способность принимать решения. Смелость. Даже некая дерзость. Именно такие ценные качества требуются резидентам, забрасываемым в дальние страны. Которым часто приходится выкручиваться в одиночку. Без товарищеской поддержки. Родственным Горскому было и творческое начало кандидата - проявляемое не только в сфере искусства, - без которого в разведке никак...
  Но задача-то была поставлена: найти негатив. Горский не очень представлял, о чем будет докладывать Жерлову, когда услышал за спиной его грубый окрик:
  - А! Вот и наше, б... , Главное разведывательное управление! Прибыло! - Жерлов протягивал руку. - Пошли.
  В кабинете Жерлов усадил Горского за стол.
  - Ну, б... , рассказывай...
  - Сергей Евгеньевич, да, собственно, пока рано... Сбор данных еще не окончен.
  - Но что-то уже должно быть?
  - Практически ничего... Везде самые положительные характеристики. Есть, конечно, и недовольные объектом. Как без этого? Но это единицы.
  - Вот с недовольными, б... , и надо работать. Скольких опросил?
  - По телефону - двадцать два человека. Встречались с пятью.
  - Что говорят недовольные?
  - Я начал с его студенческих знакомых. Говорил с деканом.
  - Товарищ майор, ближе, б... , к телу. Что ты, ё... т... м... , мямлишь тут?
  - Говорят, что человек неблагодарный... Его пригласили на престижную работу в Академию художеств, а он отказался... И вообще, написал заявление по собственному.
  - Почему отказался? Почему, б... , написал? Кстати, мы его, с... , приняли в Союз писателей, а он, б... , против нас идет! Точно, неблагодарный. Так почему написал?
  - Как говорят не недовольные, его стали прессовать. А он не подчинился.
  - Но мы-то его, б... , не прессовали. Пока еще... Хотя, б... , можем! Дальше?
  - Слишком о себе высокого мнения.
  - Ну, это к делу не пришьешь. Мы, б... , все такие... А как с бабами, с внебрачными детьми?
  - Никак. Не замечен.
  - Этого, б... , не может быть, потому что не может быть никогда. Все творческие люди - люди влюбчивые!
  - Любить можно и на расстоянии...
  - Ты мне, б... , лирику тут не гони. Мне нужны факты.
  - Так я и говорю: нужно еще поработать.
  - Пишешь что-нибудь?
  - Так, наметки. Отрицательный герой пока не вырисовывается.
  - Так ты, б... , нарисуй, - Жерлов начал раздражаться. - Я тебе, зачем, с... , денег дал?
  - На выходных попробую.
  - Не попробую, б... , а нарисую... И не зли меня! Не разочаровывай. К понедельнику, б... , чтобы первая статья была.
  
  К одиннадцати часам Хохлев подъехал в Законодательное собрание. Оформил пропуск и прошел в кафе. В Дубовый зал. Здесь была назначена встреча с начальником Управления делами Иваном Алексеевичем Дубровским. Хохлев по трубке сообщил о прибытии и заказал чашку кофе. Развернул недочитанную "Литературку".
  Дубровский спустился не сразу. Присел напротив и тоже попросил кофе.
  - В пятницу - не парламент, а болото. Ни одного депутата на месте нет... А секретари шляются где-то, курят...
  - Здесь не болото, по-моему, только в период выборов... Вот где можно заниматься своими делами... Может, и меня оформите референтом или пресс-секретарём...
  - Володя, ты проснулся... Все корочки уже давно розданы...
  - Да я шучу, вы ж понимаете.
  Иван Алексеевич, среднего роста, всегда элегантно одетый, был страстным читателем "БЕГа" (именно на этой почве Хохлев с ним и подружился). Каждый новый номер ждал, интересовался сроком выхода в свет и частенько рекомендовал разных "интересных" людей для интервью или для беседы... А иногда предлагал уже готовые материалы. Также Дубровский почитал Хохлева как писателя. Находил в его произведениях ответы на вопросы. Но любил больше прозу и публицистику, чем стихи.
  Владимир выложил на стол свежий "БЕГ". Стопкой.
   - Сегодня не так много, как всегда. Хочу использовать как агитационный материал... На выборах.
  - Каких? - не понял Дубровский.
  - В Союзе писателей скоро избирают нового председателя. Ваш покорный слуга в кандидатах.
  - Да ты что? Удивил! - Дубровский саркастически усмехнулся. - Ваш Союз писателей самая склочная контора из всех существующих в Питере. С Жерловым никто не хочет знаться. Разве что Смольный как-то его поддерживает...
  - Так Жерлов Союз таким и сделал... Люди хотят, чтобы я изменил ситуацию.
  - А ты сам этого хочешь?
  - Согласие дал.
  - Ну, раз дал... - Иван Алексеевич снял со стопки экземпляр журнала. - Что тут интересного? Хотя, ты знаешь, я его всегда целиком читаю.
  - Беседа с Глебом Яковлевичем Горбовским.
  - О! Здорово. Почти забытое имя.
  - Не говорите... Недавно был на гастролях... Меня спросили: кого из современных петербургских поэтов вы любите больше всего? Горбовского. А кто это? Пришлось напомнить: "Сижу на нарах, как король на именинах...".
  - Поэзия сейчас не в чести.
  - Тут, кстати, продолжение нашей Антологии.
  - Почитаю. Спасибо.
  - Еще хороший репортаж о колоколах... Мы водружали колокола на Храм Воскресения Христова, у Варшавского вокзала.
  - Наслышан. Эту новость СМИ долго смаковали, - Дубровский захлопнул номер. - Но главное, как я понимаю, сейчас выборы?
  - Да.
  - Чем помогать? Наверное, все-таки есть смысл побороться. Вряд ли с наскока выиграешь, но засветиться сможешь.
  - Чем можете.
  - Тогда вот, для начала, запиши номер, - Дубровский рылся в записной книжке. - Это Николай Градов. Он тут частый гость. И абсолютный неприятель вашего Жерлова. Позвони. Сошлись на меня.
  - Так я его знаю. Хороший поэт. Я в справочнике найду.
  - Я тебе даю трубку. Ты с ним хорошо знаком?
  - На мероприятиях часто встречаемся...
  - Начни издалека... Думаю, он сам тебе что-нибудь предложит.
  Хохлев записал номер, поблагодарил и немного погрустнел.
  - Не хочется о плохом... Но есть тут одна проблема.
  - Говори.
  - Горский - знакомая фамилия?
  - Миша? У нас трудится.
  - Жерлов его недавно в Союз принял. А сейчас поручил ему про меня какую-то гадость написать. Компрометирующую.
  - Не напишет. Я его остановлю. Сегодня уже не увижу... В понедельник. - Дубровский отметил что-то в своей записной книжке. - Горскому просто деньги нужны, вот он и пишет. И соглашается на всякие предложения. Но так путанно пишет... до сути можно и не докопаться.
  - Спасибо вам, Иван Алексеевич.
  - Давай, трудись. Дерзай... Как я понимаю, следующим "БЕГом" будешь заниматься уже после выборов.
  - Похоже на то.
  Выйдя из Мариинского дворца, Владимир созвонился со Странниковым. Договорились пересечься на творческом вечере Виталия Осипенко. В Лавке писателей на Невском. Вечером.
  Хохлев глянул на часы и рванул в редакцию.
  
  Небольшой зал Лавки был забит гостями. Недалеко от импровизированной сцены, у окошка, сидел чем-то озабоченный Странников. Александр был на три года старше Хохлева. С отличием окончил филологический факультет Университета, работал редактором ряда известных изданий, автором многочисленных публикаций в центральных СМИ. Писал о современной русской литературе, но уделял внимание и социальным, и даже политическим вопросам... И не имел ни одной изданной книги.
  Владимир подошел. Поздоровался. Странников снял портфель с соседнего стула.
  - Это для меня?
  - Да.
  Хохлев присел и немного осмотрелся, поприветствовал знакомых.
  - Может, на "ты"? - Владимир "выгружал" из пакета номера "БЕГа" и книжки.
  - Да, так лучше.
  - Тогда это для тебя.
  - Так много? Плодовитый.
  - Подпишешь, пока не началось? - Хохлев протянул Странникову свой опросный лист.
  - Конечно, - Александр нашел авторучку и первым из писателей проголосовал.
  - Спасибо. Но как затребовать у Жерлова финансовую отчетность, я не понимаю. Он просто пошлёт подальше.
  - Я тоже об этом думал. Пока не придумал.
  - А предложение об организованной оппозиции мне понравилось.
  - Можно создать фракцию. Достаточно двадцати человек.
  - Но, наверное, не сейчас - за месяц до выборов. Погрязнем в организационных вопросах и пропустим главное. К тому же, если Жерлов будет свергнут, потребность в оппозиционной фракции отпадет.
  - Согласен. Что, по-твоему, главное сейчас?
  - Популяризация оппонента Жерлову. Меня не все знают. Вот с тобой серьезно говорим в первый раз. Посмотри "БЕГ" - он, кстати, стал почти литературным, - книжки. Покажи все это, кому считаешь нужным. Создай свою группу.
  - Да она практически уже есть.
  - Я могу подъехать куда надо. Пообщаться.
  - А почему не в Дом писателей?
  - Потому что там Жерлов и жерловцы. Они не дадут работать.
  - Жерлов там никто. Сидит на птичьих правах.
  - Но сидит же.
  - Ладно, я подумаю. После договорим...
  Виталий Осипенко уже читал стихи. Хохлев перевел мобильник на режим "без звука" и притих. Минут через пять после начала вечера в зал ввалился запыхавшийся Петухов. Скинул куртку, извинился перед Виталием и громко объявил.
  - Товарищи! Два часа назад Жерлов и Ко начали распускать слухи, будто бы сегодняшний вечер отменён. Перенесен на другой день. Это для того, чтобы никто из писателей сюда не пришел.
  - А от Жерлова, - добавил Осипенко, - ничего другого никто и не ждал. Вот так председатель Союза относится к своим писателям. Но не будем об этом... Его Бог уже наказал. Всеобщим неприятием.
  Чтение стихов перемежалось музыкальными номерами под гитару. Выступлениями известных поэтов, редакторов литературных журналов, критиков. Взял слово и Странников. Поблагодарил Виталия за творчество и стойкость.
  К семи часам всё закончилось, но расходиться никто не спешил. Некоторые писатели подходили к Хохлеву, интересовались "БЕГом", предвыборной программой, которой еще не было, давали наказы. Сославшись на занятость, Саша Странников неожиданно попрощался и ушел.
  Это оказалось на руку кандидату.
  Хохлев выскочил на Невский. По Аничкову мосту перешел Фонтанку, в "Восточных сладостях" купил торт, чуть дальше цветы и быстро-быстро зашагал в сторону Московского вокзала.
  
  Относительно Туркина Хохлев ошибался. Или, вернее сказать, не до конца просчитал Юрины мотивации. Еще не успел. Странниковым Туркин пугнул кандидата просто так - к слову пришлось. Про ситуацию в Союзе Юрий Сергеевич был информирован более чем хорошо... Правда, выученный лишь подсматривать и подслушивать, то есть информацию собирать, сделать правильный анализ имеющихся сведений Туркин был не в состоянии. Мешала этому "правильному анализу" и собственная "творческая" задумка.
  До отставки с государственной службы Туркину оставалось пять лет. Ровно столько, сколько длится один выборный срок председателя Союза. Сидящим дома после столь активной деятельности Юра себя не представлял. Поэтому сам готовился возглавить писательское сообщество. Готовился загодя - провел в управляющие Домом писателей своего человека, потихоньку создавал схему финансирования "под себя", пытался протащить своих людей в Смольный. Когда летом к Туркину приехал Петухов и более часа уламывал стать кандидатом уже на этих выборах, Юра наотрез отказался, заявив: "Мое время еще не пришло... Пока оставим так, как есть".
  Снять дурачка Жерлова через пять лет Туркину не составило бы труда. Но снимать Хохлева, который, в случае победы, за выборный срок сможет наработать авторитет и создать свою команду, совсем другой расклад.
  Владимир путал Туркину все карты.
  Сегодня, сославшись на нездоровье, Юрий ушел с работы пораньше. Поужинал, включил телевизор и устроился на диване. Туркин не был любителем хоккея, но за "СКА" иногда болел. Питерцы начали неудачно - пропустили быстрый гол.
  Зачем Хохлеву это нужно?
  Чтобы обеспечить финансирование своего журнала? Для PR-а себя как писателя? Чтобы заработать славу, известность и популярность? И выйти на рынок со своими книжками. Сейчас творческие люди используют любой повод для продвижения своего творчества. Ради кабинета в Доме писателей? Ради нового статуса? В принципе, все эти цели могут его греть.
  А может быть, ради власти над людьми? Но Володя вроде бы не имеет властных амбиций. Туркин вспомнил, как Хохлев увольнялся из Смольного. Пришел и заявил:
  - Я принял решение подать заявление "по собственному"...
  - Ну, если принял... Сам принял.
  Туркин не был удивлён "решением". Предложенная Хохлеву работа в Комитете не соответствовала ни его опыту работы, ни личному интересу... Но уходить из Смольного, проработав на должности всего полгода... Туркин бы так не смог. Он наверняка бы "зацепился", перевелся бы на другую должность, потерпел... Хохлев - по меркам власти - "рвал" слишком решительно. Значит, имел какую-то внутреннюю силу, уверенность. Действовал скорее интуитивно, чем по расчету.
  Юра больше доверял уму, чем интуиции. Логическому мышлению, чем чувству. В литературе, скорее фиксировал, чем создавал. Фиксировал профессионально, четко, во "всякие фантазии" почти не верил. А Хохлев верил. И что удивительно, по вере своей получал то, что хотел. Перед рекомендацией в Комитет Туркин "пробил" всю биографию Хохлева. Его зацепила история с фильмом. Как он понял, никаких внешних предпосылок к тому, чтобы фильм получился, у Хохлева, абсолютного - в то время - дилетанта в кино, не было. Но фильм получился. А у соавтора его Ларисы Малеванной - любимой народом, народной артистки России - все эти предпосылки были. Но для Малеванной фильм не получился - с главной роли её сняли. Наверное, потому что не верила.
  И с Дербиной получилось. Никто из знакомых Туркину писателей-журналистов не решался выходить на прямое общение с признанной судом убийцей Николая Рубцова. А этот вышел. Опубликовал в своем "БЕГе" огромное интервью и прогремел на всю читающую Россию. Может, его женщины любят? Доверяют? И соглашаются с ним работать?
  А вдруг у Хохлева получится и в этот раз... Настроен он решительно. Может быть, стоит "договориться на берегу" и поддержать его... Туркин набрал номер.
  - Володя, как твои дела?
  - Порядок! Вот, иду по вечернему Невскому.
  - Сниматься не надумал?
  - Юра, сейчас уже не могу. Люди просят.
  - Кто просит?
  - Пофамильно - расскажу после выборов. Сейчас не уполномочен. Народ боится жерловской мести. А у тебя как?
  - Да никак... Лежу на диване, смотрю хоккей. Скучаю. "СКА" проигрывает...
  
  Свой день рождения Мария справляла дома.
  В старом доме, в старой квартире на улице Восстания. Треть площади большой комнаты занимал старый, черный рояль, заваленный сверху эскизами, какими-то компьютерными распечатками и книжками. Остальное пространство было заполнено большим столом и гостями, расположившимися на диване, креслах и принесенных из других комнат стульях.
  Опоздавший Хохлев сразу заметил, что хозяина дома нет. Присел к торцу стола, недалеко от двери, лицом к виновнице торжества. Слева от него, на тумбочке, играл старый советский проигрыватель, зажатый с двух сторон стопками пластинок. Пели Булат Окуджава, Изабелла Юрьева, Александр Вертинский - любимые Машины исполнители.
  Хохлеву налили штрафную. Он произнес стихотворный тост и быстро захмелел. И, уставший, почти задремал. Под классическое:
  
   Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
  Куда ушел Ваш китайчонок Ли?
  Вы, кажется, потом любили португальца...
   А может быть, с малайцем Вы ушли...
  
   Холодные закуски были уже съедены. Принесли горячее. Под горячее налили еще, потом еще... Ну, в общем, все как обычно.
  Мария с бокалом шампанского подошла неожиданно. Чокнулись, выпили. Девушка нагнулась и таинственно прошептала.
   - Хочу вам кое-что показать... Пойдемте.
   Хохлев нехотя приподнялся со стула и вслед за хозяйкой вышел в длинный темный коридор. Не зажигая света, девушка толкнула дверь в соседнюю комнату.
   - Прошу.
   Хохлев заставил свое тело протиснуться между закрывающихся створок и удивился, когда Мария закрыла дверь на ключ. Он еще спал.
   - Это мой рабочий кабинет и спальня.
   Здесь был еще больший беспорядок, чем в столовой. Подойти к компьютерному столу мешали коробки из-под бумаги, туфель, стопки книг. Кресло рядом завалено одеждой. Кровать едва прибрана. Даже на полу валялись какие-то вещи и почему-то зонтик. Мария щелкнула выключателем бра у изголовья, и Хохлев обратил внимание на женский портрет в старинной рамке. Подошел, обойдя девушку, к фотографии и нагнулся.
   - Это кто?
   - Моя бабушка, - донеслось из-за спины.
   - Красивая, - он рассматривал портрет, не разгибаясь.
   - А я?
   - Ты тоже.
   - Но вы же не посмотрели...
   Хохлев выпрямился и развернулся. - На что?
   Женская блузка упала на кровать. Хохлев, наконец, проснулся.
   - Маша!
   Девушка была полуобнажена. Ее груди с клюквинами сосков плавно колыхнулись, румянец залил щеки. Мария попыталась снять еще и юбку, но не сняла. Быстро подошла к Хохлеву и обвив руками его шею, прижала к себе.
   - Мария!
   Тепло женщины влилось в мужчину и потекло вниз, в пах. Хохлев не только проснулся, но и мгновенно протрезвел.
   Мужчины возбуждаются быстро. Хохлев понял, что еще минута и два тела будет уже не разнять. Он осторожно снял руки Марии со своих плеч и, как балетмейстер балерину, развернул девушку к себе спиной. Легко придерживая за талию, держась на расстоянии, подвел к старинному трюмо.
   - Я и говорю красивая!
   - Никто ничего не заподозрит... Мы быстро. - Мария подняла руки вверх и, не разворачиваясь, откинулась спиной назад, пытаясь вновь прижаться к любимому человеку. Руки Хохлева, остававшиеся на талии девушки, этого не позволили.
   - Лучше я тебя нарисую.
  Сталь голоса напугала обоих.
   - Вы не хотите?
   - Не имею права... Пойдем к гостям.
   - Не любите?
   - Некоторые вещи нельзя делать даже в любви.
   Мария прикрыла грудь руками.
   - Отпустите меня.
   Хохлев отошел.
   - Отвернитесь. - Девушка вернулась к кровати и быстро оделась. - Конечно, вы правы... Даже в мой день рождения. Почему вы всегда правы?
   Хохлев молчал, рассматривая рисунок на ковре.
  Когда все пуговички блузки были застегнуты, он поправил локон Машиной прически и повернул ключ в замке.
  Не пошел к гостям. В коридоре у входной двери накинул куртку и попрощался.
  - После созвонимся.
  Маша, изучавшая паркетины пола, ничего не ответила.
  
  18.09.2010
  Хохлев бродил по мокрому лесу. Сверху - начавшийся еще ночью - продолжал сеять дождь.
  По сравнению с прошлыми выходными лес изменился. Весь мох был усыпан мелким березовым листом. Мешающим искать грибы. Нужно было напрягать зрение, чтобы разглядеть грибную шляпку среди ярких желтых мазков. Изменился и грибной состав. Теперь в корзинку вместо белых с красными чаще попадали моховики, горькушки и размокшие - но, к счастью, нечервивые - подберезовики.
  Хохлев вышел на болото. Присел на поваленную березу, перемотал мокрые портянки - с плаща и брюк в сапоги постоянно текло. Еще пару кругов и домой. Хохлев достал сигареты. Именно про это место в лесу его стихотворение:
  
  Чавкает осеннее болото,
  Мы бредем, уставшие. Одни.
  Подступает сонная зевота...
  Вдалеке уютные огни...
  
   Болото резала пополам лесная дорога, с которой действительно иногда просматривались огни садоводства. По которой Хохлевы всегда выходили из леса. Владимир - пока не встал с березы - решил позвонить Рудакову.
  - Александр Валентинович, добрый день. Вы как? За грибами не пошли?
  - Не-ет! Мы в городе. В такую погоду решили не ехать. А ты? У вас дождь идёт?
  - Капает. Но в лес я всё же забрёл... Вот сижу, курю.
  - Грибы-то есть?
  - Поздние, осенние.
  - Понятно... Слушайте, Владимир Владимирович, наши писатели оказались совсем непонятливыми людьми. Получают открытки и не знают, что с ними делать. Но там же все ясно: обратный адрес поставлен. Нужно всего лишь отметить галочкой "да" и бросить открытку в почтовый ящик. Не понимают. Я удивляюсь. Вася Дорожкин запечатал в конверт и отправил в Дом писателей. Зачем?
  - Жерлову, что-ли?
  - Не знаю. Он не понял, что это не жерловская инициатива... А некоторые звонят Жерлову и сообщают об открытках как о подмётных письмах. Как с таким народом быть?
  - Это можно было предвидеть.
  - Все-таки лучше было не по почте... А ехать к каждому и лично подписывать.
  - Думаете вас - или нас - каждый бы принял? - Хохлев спрятал сигарету от дождевых капель за отворотом плаща.
  - Ну, я тогда не знаю...
  - Я вот что надумал... Ваш очередной номер когда должен выйти?
  - Чего?
  - Газеты.
  - Когда соберем.
  - Давайте его весь, целиком посвятим кандидату Хохлеву. Народу нужно что-то раздавать.
  - А что! - Рудаков поймал мысль мгновенно. - Правильный ход. С твоим портретом на обложке.
  - Да.
  - Тогда я вот что... Сегодня пороюсь в своих архивах - у меня же тут много твоих текстов - и набросаю планчик номера... Вы когда вернетесь?
  - Если дождь не прекратится, завтра с утра сорвемся. Если прояснеет - ближе к вечеру.
  - Давай, когда приедешь - позвони. Обсудим, и я начну заверстывать.
  - Я тоже чего-нибудь подкину. Из старых, проверенных.
  - Но только условие - две первые полосы и последняя - мои.
  - Нет проблем. Но моя вся обложка и вся внутрянка. Я вам отзывы всякие пришлю.
  - Всяких не надо. Присылай хорошие.
  - Только хорошие - необъективно.
  - Володя, в своих изданиях мы должны себя только хвалить. Называть гениальными. Ругать нас будут - в чужих...
  - Договорились.
  - Да, а когда у тебя там... в Публичке?
  - Двадцать четвертого.
  - Так мы можем успеть! - Рудаков был вдохновлен. - Если сейчас подналяжем. Ладно, пока... Был бы у тебя Интернет на даче, я бы уже сегодня тебе чего-нибудь перекачал.
  - Мы и так успеем. Спасибо за понимание.
  Хохлев отключил телефон и услышал дятла. Определил, с какой стороны доносится стук. Пробиваясь взглядом сквозь листву, нашел трудолюбивую птицу. Как это он все долбит и долбит? И без сотрясения мозга? Хохлев прищурился, желая рассмотреть дятла подробнее. Далеко, силы зрения - даже через очки с минусовыми диоптриями - не хватало. Хохлев придвинул интересующий его фрагмент лесного пейзажа к глазам. С расстояния вытянутой руки во всех деталях изучил бело-красно-черное оперение птицы и встал с березы.
  Положительная особенность Рудакова - принимать решения сразу. Да - да, нет - нет. Без всяких рассусоливаний. И уж если "да" - он рогом в землю упрётся, но все сделает.
  Минут через десять запиликала трубка. Как все в жизни полосато... Черная полоса, белая полоса. У Женьки Маслова были плохие новости.
  - Володя, не берет "Щит" интервью. Не смог убедить.
  - Не расстраивайся...
  - Но я вот что придумал... Я в "Звезде" попробую. Это круче. Это федеральное издание Министерства обороны. Прогремишь на всю Россию.
  - Давай, попытайся. От меня что-то еще нужно?
  - Да, парочку армейских фото. Если сохранились.
  - Дембельского альбома нет, а фото найду. Завтра вечером пришлю... Больше в электричке ни с кем не встречался?
  - Пока нет. Но мне и одного раза хватило.
  - Ну всё, будь...
   Евгений Маслов был слишком прямолинеен. Не умел хитрить и подстраиваться. Часто резал правду-матку в лоб. Даже начальству. За что и получал... От этого начальства. Хохлев уже пару раз помогал Женьке с работой. И в обоих случаях - через полгода Маслов вновь становился свободным, как ветер. Такой характер. Но зато Женя - капитан первого ранга в запасе - знал, что такое честь офицера. И дорожил ею больше, чем работой и деньгами.
  
  В Академию государственной службы Горский прибыл к 12-00.
  Быстро нашел отдел кадров, скинул куртку и, постучавшись, вошел в кабинет. Показал своё красное удостоверение. Его встретила пухленькая, чернобровая кадровичка.
  - Здравствуйте! Я Михаил Горский из Союза писателей. Я вам звонил...
  - Помню, помню. Я все нашла... Проходите. Можете это повесить.
  Горский пристроил куртку на вешалке и присел к столу.
  - А зачем вам про Хохлева?
  - Скоро юбилей, - Горский усмехнулся. - 23 апреля 1932 года было принято знаменитое постановление ЦК ВКПб, по которому создан Союз писателей СССР. В 2012 году - 80 лет этому событию. Мы готовим юбилейную монографию, в которой каждому писателю будет посвящен разворот. Ну, вот я и собираю самые яркие факты биографий.
  - А что он написал?
  - Много. Уже два романа, много сказок для детей... Стихи пишет.
  - Вот его личное дело. Вот, на вкладыше - оценки по дисциплинам. Но только что здесь яркого?
  - Так вот я и хотел, - Горский принял папку, - поговорить с кем-нибудь из его преподавателей. Или, может быть, с деканом.
  - С Макаровым? Так его сейчас нет... Хотя, - кадровичка заглянула в компьютер, - у него лекция в час. Значит, где-то минут через сорок он может появиться.
  - Можно я подожду? Пока вот почитаю.
  - Пожалуйста. Вон за тот стол садитесь.
  Горский присел и начал с первого листа. Хохлев Владимир Владимирович, 61 года рождения, русский... Автобиография, направление из Смольного, характеристика... Все стандартное... Оценки. Госэкзамены... Специальность - государственное и муниципальное управление. Год окончания - 2002.
  - А почему за государственный экзамен четыре?
  - Я не знаю, это вам Виктор Федорович может рассказать.
  - Хорошо. Спасибо. Я возвращаю. Где мне встретить Виктора Федоровича?
  - 423-й кабинет. По коридору и направо.
  Макаров, сухопарый, седой, в сером костюме, смог выделить Горскому не более 10-15 минут.
  - Мне хватит. Вы помните Хохлева? Он в 2002-м выпускался.
  - Высокий такой, с бородкой. Помню.
  - Что вы можете о нём рассказать?
  - Да ничего собственно. Как все... Он же на вечернем учился. А это - после рабочего дня в администрации города - не так-то легко. Мы работающих чиновников стараемся не загружать особенно.
  - Но вот, у вас экзамены, зачеты...
  - Да, экзамены...
  - Почему у Хохлева по госу четверка?
  - А вот это действительно интересно. Единственная на курсе четверка, прошу заметить. Тут он оплошал. Был дополнительный вопрос: о назначении губернаторов. Хохлев умудрился заявить, что не согласен с этим. Что губернаторов нужно выбирать.
  - Не согласился с президентом?
  - Вот именно. В Академии при президенте России! Это что такое, по-вашему?
  - По-моему, дурачество.
  - А по-нашему, непонимание ситуации... Он ведь еще и доказывал. Пусть бы доказывал где-нибудь на лекции или в коридоре. Но не на государственном экзамене.
  И здесь проявил независимость суждений, подумал Горский.
  - Спасибо, вам. Вы мне очень помогли.
  
  Хохлев лежал на диване и перечитывал "Бесы".
  После обеда он растопил печь и, нанизав грибы на шампуры - несколько красных он все-таки нашел, - устроил их над плитой сушиться. К вечеру, под напором жара, грибы "схватились" - грибной дух щекотал ноздри. Такого аромата ни на рынке, ни в магазине у грибного прилавка не найти. Он появляется после трех-четырех часов сушки и держится в доме до утра. Тепло натопленной печки помогает этому аромату раскрыть все свои вкусовые качества.
  По стенкам топки прошуршали обвалившиеся головешки.
  
  - Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна... или как там у них, черт, поется в этой песне...
   - Запнулся! - захохотал Ставрогин. - Нет, я вам скажу лучше присказку. Вы вот высчитываете по пальцам, из каких сил кружки составляются? Всё это чиновничество и сентиментальность - всё это клейстер хороший, но есть одна штука еще получше: подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью как одним узлом свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать. Ха, ха, ха!
  
  ...А между тем в этой собравшейся кучке граждан, под видом празднования именин, уже находились некоторые, которым были сделаны и определенные предложения. Петр Верховенский успел слепить у нас "пятерку", наподобие той, которая уже была у него заведена в Москве и еще, как оказалось теперь, в нашем уезде между офицерами. Говорят, тоже была одна у него и в Х-ской губернии. Эти пятеро избранных сидели теперь за общим столом и весьма искусно умели придать себе вид самых обыкновенных людей, так что никто их не мог узнать. То были, - так как теперь это не тайна, - во-первых, Липутин, затем сам Виргинский, длинноухий Шигалев, брат г-жи Виргинской, Лямшин и наконец некто Толкаченко, - странная личность, человек уже лет сорока и славившийся огромным изучением народа, преимущественно мошенников и разбойников, ходивший нарочно по кабакам (впрочем не для одного изучения народного) и щеголявший между нами дурным платьем, смазными сапогами, прищуренно-хитрым видом и народными фразами с завитком. Раз или два еще прежде Лямшин приводил его к Степану Трофимовичу на вечера, где, впрочем, он особенного эффекта не произвел. В городе появлялся он временами, преимущественно когда бывал без места, а служил по железным дорогам. Все эти пятеро деятелей составили свою первую кучку с теплою верой, что она лишь единица между сотнями и тысячами таких же пятерок, как и ихняя, разбросанных по России, и что все зависят от какого-то центрального, огромного, но тайного места, которое в свою очередь связано органически с европейскою всемирною революцией...
  
  - Слушайте, мы сделаем смуту, - бормотал тот быстро и почти как в бреду. - Вы не верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим.
   - Это таких же всё дураков, - нехотя вырвалось у Ставрогина.
   - О, будьте поглупее, Ставрогин, будьте поглупее сами! Знаете, вы вовсе ведь не так и умны, чтобы вам этого желать: вы боитесь, вы не верите, вас пугают размеры. И почему они дураки? Они не такие дураки; нынче у всякого ум не свой. Нынче ужасно мало особливых умов. Виргинский это человек чистейший, чище таких как мы в десять раз; ну и пусть его впрочем. Липутин мошенник, но я у него одну точку знаю. Нет мошенника, у которого бы не было своей точки. Один Лямшин безо всякой точки, зато у меня в руках. Еще несколько таких кучек, и у меня повсеместно паспорты и деньги, хотя бы это? Хотя бы это одно? И сохранные места, и пусть ищут. Одну кучку вырвут, а на другой сядут. Мы пустим смуту... Неужто вы не верите, что нас двоих совершенно достаточно?
   - Возьмите Шигалева, а меня бросьте в покое...
   - Шигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений в роде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье; я им займусь. Он выдумал "равенство"!
   "С ним лихорадка, и он бредит; с ним что-то случилось очень особенное", посмотрел на него еще раз Ставрогин. Оба шли не останавливаясь.
   - У него хорошо в тетради, - продолжал Верховенский, - у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями, вот Шигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот Шигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за Шигалевщину!..
  
  - Слушайте, Ставрогин: горы сравнять - хорошая мысль, не смешная. Я за Шигалева! Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Всё к одному знаменателю, полное равенство. "Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого" - вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; в Шигалевщине не будет желаний. Желание и страдание для нас, а для рабов Шигалевщина...
  
   - Слушайте, я сам видел ребенка шести лет, который вел домой пьяную мать, а та его ругала скверными словами. Вы думаете, я этому рад? Когда в наши руки попадет, мы пожалуй и вылечим... если потребуется, мы на сорок лет в пустыню выгоним... Но одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь - вот чего надо! А тут еще "свеженькой кровушки", чтоб попривык. Чего вы смеетесь? Я себе не противоречу. Я только филантропам и Шигалевщине противоречу, а не себе. Я мошенник, а не социалист. Ха-ха-ха! Жаль только, что времени мало. Я Кармазинову обещал в мае начать, а к Покрову кончить. Скоро? Ха, ха! Знаете ли, что я вам скажу, Ставрогин: в русском народе до сих пор не было цинизма, хоть он и ругался скверными словами. Знаете ли, что этот раб крепостной больше себя уважал, чем Кармазинов себя? Его драли, а он своих богов отстоял, а Кармазинов не отстоял.
   - Ну, Верховенский, я в первый раз слушаю вас и слушаю с изумлением, - промолвил Николай Всеволодович, - вы, стало быть, и впрямь не социалист, а какой-нибудь политический... честолюбец?
   - Мошенник, мошенник. Вас заботит, кто я такой? Я вам скажу сейчас, кто я такой, к тому и веду. Не даром же я у вас руку поцеловал. Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим, а что те только "машут дубиной и бьют по своим". Эх кабы время! Одна беда - времени нет. Мы провозгласим разрушение... почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая "кучка" пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам...
  
  ...Я уже намекал о том, что у нас появились разные людишки. В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых "передовых" говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но всё же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки "передовых", которые действуют с определенною целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается...
  
  - Ну, где же у вас тут заступ и нет ли еще другого фонаря? Да не бойтесь, тут ровно нет никого, и в Скворешниках теперь, хоть из пушек отсюдова пали, не услышат. Это вот здесь, вот тут, на самом этом месте...
   И он стукнул ногой действительно в десяти шагах от заднего угла грота, в стороне леса. В эту самую минуту бросился сзади на него из-за дерева Толкаченко, а Эркель схватил его сзади же за локти. Липутин накинулся спереди. Все трое тотчас же сбили его с ног и придавили к земле. Тут подскочил Петр Степанович со своим револьвером. Рассказывают, что Шатов успел повернуть к нему голову и еще мог разглядеть и узнать его. Три фонаря освещали сцену. Шатов вдруг прокричал кратким и отчаянным криком; но ему кричать не дали: Петр Степанович аккуратно и твердо наставил ему револьвер прямо в лоб, крепко в упор и - спустил курок. Выстрел, кажется, был не очень громок, по крайней мере в Скворешниках ничего не слыхали. Слышал, разумеется, Шигалев, вряд ли успевший отойти шагов триста, - слышал и крик и выстрел, но, по его собственному потом свидетельству, не повернулся и даже не остановился. Смерть произошла почти мгновенно. Полную распорядительность, - не думаю чтоб и хладнокровие, - сохранил в себе один только Петр Степанович. Присев на корточки, он поспешно, но твердою рукой обыскал в карманах убитого. Денег не оказалось (портмоне осталось под подушкой у Марьи Игнатьевны). Нашлись две-три бумажки, пустые: одна конторская записка, заглавие какой-то книги и один старый заграничный трактирный счет, бог знает почему уцелевший два года в его кармане. Бумажки Петр Степанович переложил в свой карман, и, заметив вдруг, что все столпились, смотрят на труп и ничего не делают, начал злостно и невежливо браниться и понукать. Толкаченко и Эркель, опомнившись, побежали и мигом принесли из грота еще с утра запасенные ими там два камня, каждый фунтов по двадцати весу, уже приготовленные, то есть, крепко и прочно обвязанные веревками. Так как труп предназначено было снести в ближайший (третий) пруд и в нем погрузить его, то и стали привязывать к нему эти камни, к ногам и к шее. Привязывал Петр Степанович, а Толкаченко и Эркель только держали и подавали по очереди. Эркель подал первый, и пока Петр Степанович, ворча и бранясь, связывал веревкой ноги трупа и привязывал к ним этот первый камень, Толкаченко всё это довольно долгое время продержал свой камень в руках на отвесе, сильно и как бы почтительно наклонившись всем корпусом вперед, чтобы подать без замедления при первом спросе, и ни разу не подумал опустить свою ношу пока на землю...
  
  - Господа, - обратился ко всем Петр Степанович, - теперь мы разойдемся. Без сомнения, вы должны ощущать ту свободную гордость, которая сопряжена с исполнением свободного долга. Если же теперь, к сожалению, встревожены для подобных чувств, то без сомнения будете ощущать это завтра, когда уже стыдно будет не ощущать. На слишком постыдное волнение Лямшина я соглашаюсь смотреть как на бред, тем более, что он в правду, говорят, еще с утра болен. А вам, Виргинский, один миг свободного размышления покажет, что в виду интересов общего дела нельзя было действовать на честное слово, а надо именно так, как мы сделали. Последствия вам укажут, что был донос.
  Я согласен забыть ваши восклицания. Что до опасности, то никакой не предвидится. Никому и в голову не придет подозревать из нас кого-нибудь, особенно если вы сами сумеете повести себя; так что главное дело всё-таки зависит от вас же и от полного убеждения, в котором, надеюсь, вы утвердитесь завтра же. Для того между прочим вы и сплотились в отдельную организацию свободного собрания единомыслящих, чтобы в общем деле разделить друг с другом, в данный момент, энергию и, если надо, наблюдать и замечать друг за другом. Каждый из вас обязан высшим отчетом. Вы призваны обновить дряхлое и завонявшее от застоя дело; имейте всегда это пред глазами для бодрости. Весь ваш шаг пока в том, чтобы всё рушилось: и государство, и его нравственность. Останемся только мы, заранее предназначившие себя для приема власти: умных приобщим к себе, а на глупцах поедем верхом. Этого вы не должны конфузиться. Надо перевоспитать поколение, чтобы сделать достойным свободы. Еще много тысяч предстоит Шатовых. Мы организуемся, чтобы захватить направление: что праздно лежит и само на нас рот пялит, того стыдно не взять рукой...
  
  ...Допрос тянулся, говорят, часа три. Он объявил всё, всё, рассказал всю подноготную, всё что знал, все подробности; забегал вперед, спешил признаниями, передавал даже ненужное и без спросу. Оказалось, что он знал довольно, и довольно хорошо поставил на вид дело: трагедия с Шатовым и Кирилловым, пожар, смерть Лебядкиных и пр. поступили на план второстепенный. На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? он с горячею торопливостью ответил, что "для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самоохранения - вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться". Заключил он, что здесь в нашем городе устроена была Петром Степановичем лишь первая проба такого систематического беспорядка, так сказать программа дальнейших действий и даже для всех пятерок, - и что это уже собственно его (Лямшина) мысль, его догадка и "чтобы непременно попомнили и чтобы всё это поставили на вид, до какой степени он откровенно и благонравно разъясняет дело и стало быть очень может пригодиться даже и впредь для услуг начальства". На положительный вопрос: много ли пятерок? отвечал, что бесконечное множество, что вся Россия покрыта сетью, и хотя не представил доказательств, но, думаю, отвечал совершенно искренно. Представил только печатную программу общества, заграничной печати, и проект развития системы дальнейших действий, написанный хотя и начерно, но собственною рукой Петра Степановича...
  
  Хохлев встал с дивана и подошел к печке. Поменял местами уже полностью высохшие грибы с еще подсыхающими. Наклонился и глубоко, с чувством, вдохнул любимый аромат. Вспомнилось давно написанное стихотворение.
  
  Снова осень дождливой слезою
  Размывает дорожную хлябь,
  И взамен краткосрочному зною
  Небо холодом веет опять.
  
  Нет желания выйти из дома
  Под туманную сырость небес,
  И уставшего тела истома
  Не пускает с корзинкою в лес.
  
  Печь, поющая треском поленьев,
  С ароматом сушеных грибов
  Распускает тепло - предвкушенье
  Крепких дрём и загадочных снов.
  
   Владимир включил свет на террасе, вышел на воздух. Закурил. Присел на ступеньки, размышляя над прочитанным...
   Да-а! Оказал Федор Михайлович России медвежью услугу...
  Если Нечаев в своём "Катехизисе революционера" дал лишь только общие принципы "революционного образа мышления", то Достоевский в деталях "нарисовал" Петра Верховенского. Тем самым разработал "должностную инструкцию революционера". Художественными средствами показал, как именно - в той или иной ситуации, с теми или иными людьми - должен вести себя мошенник-революционер. Как достигать поставленных целей. В тончайших нюансах раскрыл характер так называемой революционной работы.
  А советская "революционная" власть - особенно её главари - руководствовалась этой "нетленной" инструкцией все время. Ленин - потрясал основы, раздувал смуты и пожары, грабил и расстреливал. Сталин - поощрял доносы, превозносил бесчестье, "лечил", выгоняя "на сорок лет в пустыню". Хрущев - любое инакомыслие объявляли бредом и умственным помешательством. Брежнев - врал о прогрессе, спаивал народ до потери им человеческого облика. Андропов - стегал народ кнутом КГБ-шных проверок. И только лишь Горбачев захотел увидеть "человеческое лицо" социализма. И не смог!
  Достоевский даже разъяснил, как ритуально убивать "пятеркой" - когда одному человеку не выстоять против группы. Наверное, не случайно Федор Михайлович признавался, что мог бы и сам - "во дни своей юности" - сделаться нечаевцем.
  Благодаря своему писательскому опыту, Хохлев знал: чтобы ярко и выпукло выписать литературного героя - как, к примеру, выписан Петр Верховенский - его нужно очень любить. Как родного сына. Без любви образ получается картонно-плоским, не живым. Похоже, Достоевский и любил...
  А негативные - довольно многочисленные - авторские оценки героя Федору Михайловичу нужны были лишь для того, чтобы обмануть царскую цензуру. И недалёких читателей, называвших "Бесы" обличительным романом.
  
  19.09.2010
  Все утро Хохлев ходил по дорогам и собирал камни.
  После заливки дорожки оказался неиспользованным мешок цемента. Оставлять его на зиму нельзя - цемент может слежаться и потеряет силу. Выбросить - жалко. С женой устроили совещание: как быть? Решили обложить камнями цветочные клумбы. Но клумб много, а своих камней мало. Пришлось выйти на промысел.
  Когда камни были собраны, Хохлев сделал замес. Начал кладку. Кельма его руке была послушна так же, как и авторучка. За долгие годы садоводства он стал почти профессиональным каменщиком. И бетонщиком. Сам строил опалубки, лил фундаменты. Сейчас задача была проще. Но творческая! Хохлев выкладывал бортики не прямолинейных клумб не абы как. Подбирал камушек к камушку, выстраивал композицию. Какие-то камни ставил "на попа". Повороты обозначал скульптурными акцентами. В каких-то местах - где этого требовал рельеф - возводил даже подпорные стенки.
  Чтобы было красиво, приходилось часто отбегать от поддона с раствором и с разных точек участка оценивать то, что получалось. Если какие-то камни требовали замены - Хохлев менял. Если где-то нужно было выложить второй ряд - Хохлев выкладывал... На это занятие ушло больше, чем полдня. Зато цемент был использован полностью. Хохлев отмыл инструмент, поддон и присел на крылечке перекурить. Пришла соседка:
  - Володя, это лето мне запомнится твоими замесами. Скрипом песка под кельмой. А что - красиво! Чем-то напоминает японский сад камней.
  - Там камни отдельно, а у меня цепочкой.
  - А здесь что-то типа альпийской горки. Хочешь, еще пару булыжников тебе подарю? Валяются без дела, мешают траву косить.
  - Теперь уж в следующем году. Не на что класть.
  - Так поставь прямо на клумбу. Хорошо будет.
  - Это вон те, что ли? - Владимир встал и показал на два не маленьких валуна.
  - Они.
  - Тут без тележки не получится.
  Поочередно тяжелые граниты были перевезены к клумбам и установлены в нужных местах. Как композиционные доминанты.
  После обеда собирали урожай. Антоновка могла еще повисеть, а вот штрефинг - больше знакомый как осенние полосатые - пора было снимать. Яблоки сами срывались с веток.
  Когда сбор закончили, веранда, где на столах аккуратно выкладывали собранное, заполнилась крепким яблочным духом. Экологически чистым.
  
  А вечером, уже в городе, Хохлев был невероятно возрадован.
  По Интернету, из адреса в адрес, бродила статья с вызывающим заголовком - "Отповедь литературному хулигану". Причем - что Хохлева особенно удивило - в его электронном ящике оказалось два одинаковых текста, подписанных разными авторами. Это означало, что братья-писатели не согласились с недавней провокацией Сизарёва и дали ей профессиональный коллективный отпор.
  Этот текст Владимир, конечно, прочитал.
  В нём с дотошностью, достойной восхищения, разбиралась каждая сизарёвская инсинуация, были выявлены все подтасовки и ухищрения, все потуги глупого человека выставить себя умным. Заканчивалась статья так:
  Очень жаль, что в своей ненависти к талантливому поэту Сизарёв ничего не понял. Видимо, не дано. Напомним нашему завистливому и незадачливому "критику" строчки из Николая Рубцова:
   Из моей затопленной могилы
   Гроб всплывет, забытый и унылый,
   Разобьется с треском,
   и в потемки
   Уплывут ужасные обломки.
   Сам не знаю, что это такое...
   Я не верю вечности покоя!
  
   Настоящий поэт действительно часто "сам не знает, что это такое...", или как сказал Владимир Хохлев: "Я ничего не могу понять в том, что я сам пишу...", потому что поэзия - это родная сестра жизни, которую пока еще никто из людей постигнуть до конца не смог.
   "Литературным хулиганом" Валерий Сизарёв назван потому, что только хулиган может в приводимых авторских цитатах по своему усмотрению менять буквы, переставлять слова, искажая смысл сказанного.
   В завершении "Отповеди..." мы хотели бы выразить благодарность "критику".
   Он первым назвал Владимира Хохлева новым литературным лидером, на которого теперь смотрят не только члены Петербургского отделения Союза писателей. И не только в городе на Неве.
   Санкт-Петербург. Сентябрь 2010 года.
  
   Кандидата защищали, без его - об этом - просьбы. Значит, процесс вышел из-под контроля и приобретал черты общественного протеста. И поддержки. Значит, Хохлеву нужно активизироваться и оправдывать оказанное доверие.
   Письмо от Рудакова, пришедшее еще утром, содержало примерный план представительского номера.
  
   Володя, в газету ставим: Сказки - я отобрал лучшие, два рассказа - "Приезжий Протапов" и "Властелин", несколько стихотворений - много не нужно...
  И письмо Странникова - мне он копию прислал.
  Жду от тебя биографию - лучше подробную, чтобы исключить всякие слухи о твоей прежней деятельности. Особенно в Смольном. Слухи у нас распространять любят.
  Хорошо бы парочку отзывов о твоих трудах... Поройся в своих завалах.
  Что еще - сам решай. Отдаю тебе тридцать полос и четыре полосы обложки.
  Кстати, какую фотографию ставить на обложку?
  А. Р.
  
  Независимая газета Союза писателей "Парад талантов" называлась газетой, но имела все характерные признаки журнала. Журнальный - А4-й - формат. Цветная - 4+4 - обложка. На скрепке. И довольно большой объем - 34 полосы. Газета была бесплатной, безгонорарной, но очень популярной среди писателей. Расходилась очень быстро. Уже года три материалы Хохлева были в каждом "Параде".
  Раз Рудаков отдавал кандидату практически весь очередной номер, значит, он задумал что-то типа специального, предвыборного выпуска. Значит, Хохлев в нём должен быть представлен "во всей красе". Без интеллигентски слезливой скромности. Власть нужно брать силой, слабому её не отдадут.
  Первый материал, который Владимир начал готовить для "Парада", была статья "Что такое журнал "БЕГ". Именно на "БЕГ", регулярно публикующий тексты членов Союза, можно было делать ставку. Взяв за основу информационный текст о журнале со своего сайта, Хохлев создал полноценную статью. В ней рассказывалось об истории создания "БЕГа", о наиболее интересных материалах, об Антологии современной русской поэзии, о том, что количество опубликованных в журнале и литературных приложениях авторов перевалило за полтысячи. О международных контактах. О распространении, тиражах и объеме журнала. Хохлев упомянул громкие - и пока еще не очень - имена литераторов, общественных и политических деятелей, сотрудничающих с изданием.
  Закончил за полночь. Отправлять Рудакову не стал, дабы утром, "на свежую голову", осуществить последнюю правку.
  
  20.09.2010
  Весь понедельник - день тяжелый - был посвящен составлению и верстке "Парада". Хохлев отыскал отзывы известных критиков о своей прозе и стихах, собственные рецензии на произведения коллег, интервью о целях и развитии литературы с секретарём Союза Владиславом Колесовым. В допустимых пределах сократил главный - на его взгляд - материал номера, статью "Три вопроса или жертва Николая Рубцова", на которую интернет-читатели выходили практически ежедневно. Нашел хорошее фото для обложки, где кандидат в красной куртке сидел на скамье Петергофского парка. И был уверен в своих силах.
  По мере готовности материалы уходили к Рудакову. А тот периодически присылал варианты верстки. Которые Хохлев самостоятельно правил - сетка полос была простой - и отправлял обратно. К вечеру, в электронном виде, номер был готов.
  Умеют русские люди работать. Когда захотят.
  Хлестанув с устатку пару рюмок коньяку, Хохлев заснул мгновенно.
  
  В середине этого дня с Жерловым случился неприятный инцидент.
  Горский позвонил "на трубку".
  - Сергей Евгеньевич, - голос разведчика немного дрожал. - Сейчас со мной говорил Дубровский... Иван Алексеевич - управделами ЗАКСа...
  - Ну, и что?
  - Сказал, чтобы я под Хохлева не копал... И никаких статей не писал. Сказал очень жестко.
  - Вот так вот! И ты, б... конечно, в штаны наклал?
  - Что будем делать? - наезд Жерлова Горский пропустил мимо ушей.
  - Думать! А что еще делать?
  - Честно сказать, я не ожидал, что с такого высокого уровня...
  - Да с какого, б... , уровня! - перебил Жерлов. - Подумаешь, ЗАКС! Знаю я этого Дубровского... Ладно, не могу я сейчас разговаривать, я на фестивале... Приостановись пока.
  Горский отключился и с облегчением вздохнул. Он и сам хотел остановиться.
  А Жерлова, наоборот, охватила бешеная злоба. Глаза его выпучились, губы надулись, кровь прилила к лицу... Минут пять он ёрзал на стуле, не зная, что делать. Наконец, встал и пошел к микрофону...
  Оргкомитет ежегодного литературного фестиваля "Петербургская осень" - пятый год подряд проходящего на Елагином острове - отстранил Жерлова от работы в жюри с формулировкой: "За хамство и лицемерие, проявленные к участникам фестиваля, а также за абсолютное отсутствие каких-либо организаторских способностей". Поэтому Сергей Евгеньевич тихо сидел в зале, в качестве обычного гостя. Звонок Горского вывел его из равновесия...
  Жерлов нагло взошел на сцену и, нарушая разработанный Оргкомитетом сценарий - как бы в отместку Оргкомитету или еще кому-то, громогласно заявил:
  - Так! Я вижу, здесь собрались одни графоманы! Поэтому разрешаю читать только по одному стихотворению! Бардам петь по одной песенке!
  Среди "графоманов" были известные санкт-петербургские поэты, заслуженные артисты России, авторы-исполнители почти со всего Северо-Запада, почётные гости - лауреаты международных и всероссийских конкурсов. Да и просто уважаемые люди. Народ зашумел, стулья задвигались, в Жерлова полетели скомканные программки, а некоторые из приглашенных стали даже покидать зал...
  Большого труда организаторам фестиваля - быстро отключившим микрофон - стоило нормализовать обстановку. И выдворить председателя Союза писателей вон.
  Жерлов, выскочил на воздух и крикнул вправо, на осенние деревья:
  - Ну, вы у меня еще, б... , пожалеете! Свиньи. Ё... в... м... !
  Затем, широко ставя ноги - как матрос по палубе во время качки, он зашагал в сторону станции метро "Крестовский остров", без конца оглядываясь, грозя невидимому врагу кулаками и громко ругаясь матом.
  В вестибюле метро Жерлова остановил наряд милиции. Нарушитель общественного порядка был приглашен в комнату дежурного, усажен на привинченный к полу стул. Молодой сержант внимательно изучил предъявленный паспорт:
  - Ну что, гражданин Жерлов Сергей Евгеньевич! Будем оформлять протокол! Нецензурная ругань... женщину вы толкнули - причинили вред здоровью. Оказали сопротивление нашему сотруднику... Суток на пятнадцать - потянет.
  - Товарищ сержант! - Жерлов вдруг понял, что "идет ко дну". - Я виноват, извините.
  - Мы вас еще не проверили на алкогольное опьянение...
  - Не надо проверять. Я трезв.
  - А что же тогда так себя ведете? Как подросток.
  - Просто меня сейчас оскорбили, лишили слова, я писатель... председатель Союза писателей.
  - Еще и председатель! - сержант удовлетворенно потирал руки. - Вот какую пьяную птицу мы поймали.
  - Я не пьяный, - Жерлов вскочил со стула.
  - Сядьте. От вас пахнет алкоголем...
  - Бокал шампанского перед открытием фестиваля. - Жерлов покорно сел. - Я открывал фестиваль "Петербургская осень".
  - Значит, вы хронический... если с одного бокала так развезло.
  Сержант нагнулся, в нижнем ящике стола нашел чистый - чуть помятый - бланк. Расправил его на столе. В то же мгновение Жерлов полез в задний карман брюк и выудил из него пятисотрублёвую купюру. Положил деньги на бланк. Негромко, почти шепотом - как подросток - заявил:
  - Я больше не буду.
  Сержант усмехнулся и быстро - не прикасаясь к купюре руками - стряхнул её с бланка в ящик стола. Накрыл сверху уже ненужной бумажкой.
  - Ладно, гражданин писатель... На первый раз мы вас отпустим.
  Жерлов двумя руками схватил паспорт и низко - ничего не говоря - поклонился.
  - Но вы понимаете...
  На эскалаторе испуганный председатель Союза выругался пятиэтажно...
  Но про себя.
  
  21.09.2010
  На 10-00, у храма Спаса на крови была назначена встреча с бывшим вице-губернатором города, долгие годы курировавшим вопросы благоустройства, Василием Ивановичем Чистовым.
  Хохлев шел пешком. По красивейшему месту Санкт-Петербурга. Оставил за спиной Михайловский замок, пересек Садовую улицу и по берегу - повернувшей к Фонтанке - Мойки приближался к месту встречи. Ему нужно было посоветоваться.
  С Василием Ивановичем кандидат дружил уже лет пятнадцать. А Чистов поддерживал дружеские отношения с губернатором. По возрасту уйдя в отставку, Василий Иванович сумел сохранить влияние и, продолжая заниматься благоустройством - теперь как представитель бизнеса, часто встречался с главой города.
  Чистов однажды назвал Владимира "новым Шолоховым", ценил его литературный дар и просто симпатизировал Володе как человеку. Поэтому-то Хохлев и счел возможным обсудить с Василием Ивановичем писательские дела.
  Кандидат хотел каким-то образом развернуть Туркина и компанию к себе лицом. Снизу не вышло. Может быть, получится сверху. Если Туркину придет указание начальства "поддерживать Хохлева", он не сможет его не выполнять. В этом случае Жерлову - конец. Но как организовать это указание? И можно ли его организовать?
  Владимир прибыл первым, остановился у знаменитой решетки. И тут же заметил машину Чистова. Василий Иванович, лихо развернул и припарковал авто рядом с кандидатом. Пригласил в салон.
  - У вас времени много?
  - Есть.
  - Тогда два слова о свежем номере и новых книжках. - Хохлев вручил Чистову свои издания и коротко рассказал о состоянии дел на журнальном фронте.
  - Давай о предмете встречи. Я дома посмотрю. - Издания легли на заднее сидение.
  - Меня выдвинули на председателя Союза. Выборы примерно через месяц.
  - Поздравляю! Это вместо Жерлова? Ну ты, Володя, растешь! Молодец. Я рад за тебя!
  - В этой связи, - Хохлев перешел на административный язык, - есть вопрос.
  - Слушаю тебя.
  - Если без всяких прелюдий: могли бы вы представить меня губернатору как кандидата?
  - После выборов - как победившего кандидата - без проблем. И даже с удовольствием. Сочту за честь.
  - А до? Выборы - это ведь игра... В которой победа не гарантирована.
  - Ты хочешь, чтобы Смольный тебя назначил? В этом случае ты рискуешь стать управляемым руководителем. Это во-первых... Во-вторых, победа через избрание гораздо ценнее. Люди, за тебя проголосовавшие, будут тебя поддерживать весь выборный срок.
  - Люди запуганы. Жерлов их давит.
  - Работай с ними, встречайся, разговаривай. Составь свою программу. Покажи свои преимущества, свой "БЕГ". Твой журнал сильнее губернаторского слова.
  - Вы так думаете?
  - Уверен... И твои литературные достижения сильнее. Выборы - это ведь не захват кресла, тут все гораздо сложнее. Помнишь, как Ельцина "выбирали сердцем"?
  - Противник силён в процедуре. Власть у бывших - а может, и не бывших - коммунистов.
  - Тем более... Что ты будешь с ними делать, если тебя назначат? Они же с первого дня начнут работать против тебя. Саботировать все твои благородные порывы. Ты будешь их давить? Гнать? Я в тебе нужных для этого качеств не знаю... А вот если тебя изберет большинство и все это поймут - коммунисты окажутся в меньшинстве. И будут вынуждены подчиниться. - Чистов включил печку. - Допустим, не изберут - ты что, расстроишься?
  - Нет.
  - Так и не заморачивайся. Веди предвыборную компанию спокойно, уверенно. Старайся перетянуть неопределившихся на свою сторону. В том числе и коммунистов. Я слышал, вашим Жерловым не все довольны. Не агрессивно указывай на его минусы и предлагай свои ходы. А еще лучше, играй не против Жерлова, а за себя.
  - Меня уже обвинили в хвастовстве.
  - Определи в своем штабе людей, которые могли бы грамотно тебя представлять. Человек пять. Доверенных лиц. Сколько у вас в Союзе членов?
  - Под триста.
  - Ну, с таким количеством избирателей выиграть просто.
  - Не совсем. Наши выборы это не политические выборы. Писатели оценивают кандидата по своим писательским критериям. В этой среде не очень принято, чтобы один литератор очень уж хвалил другого. Наоборот, каждый стремится показать себя. Свое творчество. Некоторые берут у меня "БЕГ" только тогда, когда в номере есть их подборки. А на чужие - даже не смотрят.
  - Это ничего не меняет. Председатель - это менеджер, управленец. Сумел же ты создать "БЕГ".
  Хохлев усмехнулся и ничего не ответил.
  - Я представляю, как это было... Но сумел! Значит, ты хороший управленец. Вот эти качества и надо предъявлять избирателям. У тебя такой административный опыт...
  - Да-а, опыт большой...
  - Значит, ты должен понимать, что губернатор не станет вмешиваться в дела общественных организаций.
  - Официально - да! А неофициально свое мнение может высказать.
  - И ты думаешь, оно поможет... Много писателей любят Смольный?
  - Больше тех, которые Смольный критикуют... Но власть все равно воспринимают как силу.
  - Так я тебя убедил? - Василий Иванович смотрел прямо в глаза.
  - Убедили.
  Хохлев не лукавил. Как бывший опытный чиновник, Чистов абсолютно четко просёк всю ситуацию. И отказывал не из-за нежелания помочь, а, наоборот из-за желания.
  - Тогда разговор окончен... Как жена, как дети?
  - Порядок. Хорошо, что спросили... А то я - из-за своих предвыборных грёз - и не вспомнил бы...
  Хохлев отыскал в сумке серый конверт. Положил на ладонь небольшую, засушенную ветку кустарника, с несколькими сохранившимися листочками.
  - Вот, жене очень нравится. Хочет на даче посадить... Как его зовут?
  - Это - спирея иволистная. В мае позвони мне - состыкую с питомником.
  - Спасибо! А ваши как?
  - Да вот - сын вторым внуком одарил. Недавно.
  - Поздравляю! Удачи вам!
  - И тебе на выборах. У тебя, Володя, есть все шансы...
  Кандидат выбрался на воздух, хотел прикрыть дверцу.
  - Да, и еще одна ремарка, к сказанному... Как можно глубже продумай цели и задачи своего предприятия. Оцени свои мотивации - не ошибаешься ли ты в главном... В моем представлении, твоя главная задача - во всяком случае, как я считал до сегодняшнего дня - управлять словами... Не людьми.
  
  Люди - это и есть слова.
  Хохлев "дал" обратный ход - мимо Михайловского замка, по мосту через Фонтанку. Пересек Литейный. На Кирочной принял решение действовать напрямую - без посредников. Ускорил шаг и быстро дошел до Смольного. Миновал первую рамку. В служебном гардеробе разделся.
  - Владимир Владимирович, вы что-то редко стали заглядывать.
  Приветливая гардеробщица повесила плащ, как обычно, на сто тридцать четвертые, "закрепленные" за Хохлевым, плечики.
  - Так, Анна Михайловна, я теперь в Комитете не работаю.
  - А где?
  - Издаю свой журнал о безопасной жизни.
  - Ну, всего вам хорошего. Как-нибудь занесите, почитаю.
  Хохлев причесался у зеркала и рванул на третий этаж. Перед "покоями" прошел вторую рамку. Как обычно, удивился обилию цветущей зелени в огромной - похожей на зимний сад - квадратной приемной. Миновал маленькую комнату охраны и, постучавшись в дверь, тихо вошел в кабинет. Охрана внепланового посетителя не заметила.
  Губернатор сидела за своим столом и работала с документами. Хохлев присел напротив.
  - Слушаю вас, - губернатор оторвала глаза от бумаг.
  - Я баллотируюсь на пост председателя Союза писателей... Вместо Жерлова.
  - Сергею Евгеньевичу давно пора в отставку.
  - Вот хотел засвидетельствовать своё почтение.
  - Мы с вами где-то встречались? - губернатор вгляделась в лицо гостя.
  - Впервые в 1987 году. Помните Индийский фестиваль на территории Петропавловской крепости? С такими огромными башнями? Вы тогда были зампредом горисполкома и курировали этот вопрос.
  - Помню, конечно.
  - А я работал в службе главного художника города. Занимался вопросами эстетики.
  - Ваша фамилия Хохлев?
  - Так точно.
  - И вы хотите, чтобы я поддержала вас на выборах.
  - Если это возможно...
  - Направьте письмо на мое имя... Я его распишу.
  Губернатор вернулась к своим бумагам. А Хохлев, так же незаметно, покинул её апартаменты.
  
  Днем за авторскими экземплярами "БЕГа" в редакцию забежала Оксана Лани - талантливый, начинающий, еще не обстрелянный жесткими критиками и завистливыми братьями по перу и поэтому жизнерадостный - прозаик. Оксана сумела со своим рассказом об отчаянном рокере, где-то с месяц назад, войти в первую десятку рейтинга популярного сайта прозы.
  За чашкой чая выяснилось, что Хохлеву и Лани - до метро - по пути. Из редакции вышли вместе. По узким улицам Петроградки не спеша побрели к "Чкаловской".
  - Слышала о выборах в Союзе? И что я кандидат в председатели?
  - Нет еще. Поздравляю, Володя, - Оксана искренне обрадовалась и засмеялась. - Думаю, что твоя исключительно положительная харизма всех оставит за бортом.
  - Хотя бы одного...
  - Что, всего один конкурент?
  - Основной один. Некто - Жерлов Сергей Евгеньевич... Ты еще не в Союзе, наверное, и не слышала о таком.
  - Нет.
  - И правильно - лучше его не знать, чем знать.
  - Очень сильный?
  - Не очень, но с административным ресурсом. А я пока - без.
  - Володя, я знаю, куда тебе нужно, - Оксана приостановилась. - Кстати, вот в этой кондитерской самые вкусные пирожные. Потом здесь чаю попьем.
  - Куда?
  - К Спиридону Тримифунтскому. Он помогает! Мы с мужем - когда в Греции отдыхали - у святого Спиридона были. На Корфу. К нему приезжают все - бизнесмены и политики! Ты должен обязательно приложиться к его мощам. И попросить о поддержке. В Петербург его десница прибудет 6 октября. Когда у вас выборы?
  - В конце октября.
  - Вот видишь, как все складывается... Тебе нужно в Новодевичий монастырь. Святой Спиридон, - Оксана стала очень серьезной, - исцеляет неизлечимо больных и изгоняет бесов.
  - Жерлову к нему нужно.
  - Он как-то взял в руки кирпич и стиснул его. - Оксана пропустила реплику Хохлева мимо ушей. - И мгновенно вышел из кирпича огонь - вверх, вниз потекла вода... А глина осталась в руках чудотворца... Другой случай. Как-то, спеша спасти своего друга, оклеветанного и приговоренного к смерти, святой Спиридон был остановлен в пути неожиданно разлившимся от наводнения ручьем. И приказал потоку: "Стань! Так повелевает тебе Владыка всего мира, дабы я мог перейти и спасен был муж, ради которого спешу". Воля святителя была исполнена, и он благополучно перешел на другой берег. Судья, предупрежденный о происшедшем чуде, с почетом встретил святого Спиридона и отпустил его друга.
  - Ты все знаешь о нём?
  - Читала его житие... Только запомни главное! После того как приложишься и попросишь - сразу из храма не выходи. Остановись где-нибудь в сторонке и дождись ответа. Ты почувствуешь... Будет какой-нибудь знак, что твоя просьба принята и святой ее исполнит... Он тебе скажет... Володенька, ты все понял?
  - Понял.
  - Да, еще. К святому Спиридону всегда очень много народу. Огромные очереди. Лучше приехать или часов в семь утра, или после обеда - где-нибудь в четыре, пять. Но стоять все равно придется. Выстой, пожалуйста. Хоть под дождем... Сделай это обязательно! Мне туда.
  - А мне в метро. Пока.
  - А в щечку? - Оксана подставляла щеку для поцелуя.
  Хохлев не мог не поцеловать.
  
  В полупустом вагоне метро Хохлев думал о Жерлове.
  Почему он так себя ведет? Ни с чьим мнением не считается? Всех давит, мнёт и рвёт? Ради самоутверждения? А что? Малоодаренный деревенский выскочка - из какого-то села Ярославской губернии - отвоевал себе место под солнцем. И теперь зубами за него держится.
  Но ведь жерловцы - среди которых есть и коренные петербуржцы - не могут не понимать, что он позорит всех. Недаром ведь говорят: каков поп, таков и приход. Зачем им такой неадекватный, неуправляемый вожак? Чтобы все ошибки валить на Жерлова? Прикрываться его неадекватностью? В таком случае - Жерлов поставленный председатель. Как в свое время Брежнев или Черненко над ЦК КПСС. Зачем поставленный? Чтобы за его спиной делать свои дела. Кем поставленный? Ближайшим окружением...
  Нечаевской пятеркой.
  Хохлев вдруг понял, что случайно додумался до чего-то важного. Уцепился сознанием за последнюю мысль. Стал вспоминать рассказы о том, как жерловцы организованно травили - даже с летальными исходами - не подчиняющихся им писателей. Хотя бы Ивана Тихонова. Ваня, замкнувшись, выстоял. Так же выстоял, сохранил себя и сумел создать антижерловский центр Александр Рудаков. А другие? Ломались... Или прекращали приходить в Союз. Сломленные становились членами команды.
  А спровоцированные, "профессионально подготовленные" смерти и убийства литераторов - намертво цементировали жерловцев в единой преступной связке. Как в "Бесах". Кто в ней? В этой литературной пятёрке?
  Галочка - да. Прыгунец - обязательно. Бельский - да. Туркин - нет. Крайничев - молодой еще. Горский - скорее да. Петухов - может, и хотел бы, но не берут. Председатель секции поэзии, самой многочисленной в Союзе - скорее, да. Бамовец Песьев - скорее да, но слишком глуп. Синельников - нет. "Скромный" Табун - этот точно - да. Предшественник Жерлова, Талалай - наверное, был, но теперь в Москве. Значит, скорее нет. Но свое "веское" слово всегда может сказать.
  Твердых "да" - вместе с Жерловым - набралось ровно пять. Нечаевско-достоевские пятерки должны были готовить смуту и быть готовыми к революции. А нынешние? К возрождению советской власти. Хохлев знал твердых коммунистов, никак не принимающих 1991 год. Рассматривающих его как временное поражение. И готовых строить коммунизм и дальше.
  А литература, как составная часть общепартийного дела, нужна им для идеологической подгонки коммунистической идеи к современным условиям. Для адаптации ленинизма-сталинизма в новых реалиях жизни. Для создания новых ярких литературных образов героев-коммунистов. Зовущих за собой.
  Интересно, демократическая власть до этого додумалась? Знает?
  Владимир помнил, как "сошла на нет" политическая активность в стране после "успешного внедрения - по мнению некоторых СМИ "советского" - Путина в высшие эшелоны государственной власти". Как вся страна затаила дыхание в ожидании решений нового президента. Как загорелись демонским огнем глаза у бывших после возврата музыки советского гимна - этим шагом Путин дал повод коммунистам думать, что их реванш возможен. Как вылезали эти "бывшие" из своих нор после назначения активной - в прошлом - комсомолки губернатором Санкт-Петербурга. Как потом - после этого назначения - во время одного из конкурсов на занятие должности государственной службы у Хохлева запросили не "демократическое" резюме, а "комсомольскую" объективку. Твердые коммунисты не желали пользоваться не своими терминами. Конечно, сейчас они вынуждены носить новые одежды, но менять внутренние принципы...
  Тревожным было и то, что среди простых граждан, ностальгирующим по советским порядкам, эти "бывшие" могли найти понимание и поддержку. Хохлев вспомнил, как на недавнем концерте Елены Ваенги в Октябрьском, когда в самом начале первого отделения певица исполнила советский гимн, половина зала встала. Разве это не знак "бывшим" стоять до победы. Что они и собираются делать.
  В том, что тайные последователи Ленина-Сталина - в совсем не малой части - продолжают держать власть, у Хохлева не было никаких сомнений. Значит, власть - знает. А некоторые ее представители даже активно работают "в нужном направлении". И будут изо всех сил поддерживать Жерловскую пятерку. То есть будут бороться с Хохлевым.
  В принципе - все выстраивалось.
  Но только в домыслах кандидата. Почти бездоказательно.
  А если доказательства найдутся... Тогда окажется, что Хохлев, согласившись выдвинуться кандидатом в председатели Союза писателей, обрек себя на борьбу с посткоммунизмом, с тайной бесовской силой, готовой класть на алтарь лжеучения новые человеческие жизни.
  Взгляд Хохлева - без надобности полетав по вагону - остановился на схеме метро. Раскрашенные в разные цвета концы линий походили на щупальца осьминога. Вернее - Владимир посчитал их - девятинога. Кружки станции напоминали присоски. Под землей невидимые, гибкие щупальца двигались, удлинялись, достигали новых, еще не освоенных районов... И улавливали людей. Засасывали их под землю, чтобы отобрать что-то важное... И выплюнуть после, в каком-нибудь другом конце города... Образ огромного подземного чудища оказался ярче предвыборных мыслей кандидата... Затмил их.
  Со схемой метрополитена взгляд Хохлева регулярно встречался вот уже почти полвека. Но никогда ранее этот рисунок не вызывал ощущений опасности, угрозы...
  
  Дома, после ужина, Хохлев первым делом открыл в Интернете статью Ленина "О партийной организации и партийной литературе". Нашел нужные места:
  
  ...Литература должна стать партийной. В противовес буржуазным нравам, в противовес буржуазной предпринимательской, торгашеской печати, в противовес буржуазному литературному карьеризму и индивидуализму, "барскому анархизму" и погоне за наживой, - социалистический пролетариат должен выдвинуть принцип партийной литературы, развить этот принцип и провести его в жизнь в возможно более полной и цельной форме.
  В чем же состоит этот принцип партийной литературы? Не только в том, что для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, "колесиком и винтиком" одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы...
  
  ...Литераторы должны войти непременно в партийные организации. Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли книгами - все это должно стать партийно-подотчетным. За всей этой работой должен следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать, во всю эту работу, без единого исключения, вносить живую струю живого пролетарского дела, отнимая, таким образом, всякую почву у старинного, полуобломовского, полуторгашеского российского принципа: писатель пописывает, читатель почитывает...
  
  ...Каждый волен писать и говорить все, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов...
  
  К текстам Ленина, всю свою жизнь злобствовавшего, всю жизнь разжигавшего в людях ненависть друг к другу, Хохлев давно не обращался. И сейчас не стал бы их читать - ситуация требовала.
  Когда человек не понял жизни, но ищет популярности и власти; когда ему нечего сказать, но людей нужно подчинить своей воле - человек высказывает вслух всё, "что на ум придет". Не думая ни о сути высказанного, ни о последствиях своих речей. Ради того, чтобы просто говорить. Говорящий быстрее привлечет внимание, чем молчун. Так же, как движущийся объект быстрее заметят, чем статичный.
  Хохлев воспринимал Ленина сущностью, которая что-то постоянно говорила, спорила, что-то доказывала. А когда рядом никого не было - писала. Говорила - в кружках, на митингах, на собраниях и даже на конспиративных кухнях. Писала - дома, в библиотеках или на пеньках, где-нибудь под Сестрорецком.
  Но что может нести людям заблудившаяся сущность? Только ложь. Ведь о правде она ничего не знает. Ленин врал каждым словом, каждым своим текстом. Возведя умение врать в ранг мастерства, "великого искусства". Он врал обо всем, что его окружало, с чем он сталкивался. Не скрывал своего поверхностного знания о предметах, в частности о литературе.
  Свое непонимание истории, закономерностей общественного развития этот лгун прикрывал "искусно" выстроенными фразами и самонадеянностью. Как актер, играл роль всезнайки, пользуясь доверчивостью или глупостью людей.
   Хохлеву ещё со школы казалось, что Ленин - это не человек. Скорее какой-то маленький, злобный, недоразвитый зверёк. Умеющий есть, спать, добывать корм, бороться за власть в своей стае... Похожий на Полиграфа Шарикова из "Собачьего сердца" Михаила Булгакова. Ведь человек - это чувства. А какие чувства у Ленина? Такие же, как у грамотно прооперированной собаки.
   Владимиру казалось, что Шариков один в один списан Булгаковым с Ленина. Особенно, когда он читал:
  
   Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою.
   - Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли...
   - Уж и так читаю, читаю... - ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.
   - Зина, - тревожно закричал Филипп Филиппович, - убирайте, детка, водку, больше уже не нужна. Что же вы читаете?
   В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет робинзона"...
   - Эту... Как её... Переписку Энгельса с этим... Как его - дьявола - с Каутским.
   Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.
   Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:
   - Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.
   Шариков пожал плечами.
   - Да не согласен я.
   - С кем? С Энгельсом или с Каутским?
   - С обоими, - ответил Шариков.
   - Это замечательно, клянусь богом. "Всех, кто скажет, что другая..." А что бы вы со своей стороны могли предложить?
   - Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... Конгресс, немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...
   - Так я и думал, - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти, - именно так и полагал.
   - Вы и способ знаете? - спросил заинтересованный Борменталь.
   - Да какой тут способ, - становясь словоохотливым после водки, объяснил Шариков, - дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
   - Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
  
  Вот так же "в один прекрасный день" и голова Ленина - начитавшегося всяких там "переписок", - распухшая от прочитанного, решила: "Взять всё, да и поделить...".
  После чего эта недоразвитая сущность стала с пеной у рта кричать: "Грабь награбленное!"
  О том, что Ленин нечеловек, подтверждала история с его чучелом. Когда "вождь" умер, его подельники выпотрошили тушку, набили шкурку соломой, вставили стеклянные глазки и выставили чучело - как чучело утки или хорька - под стеклянным колпаком в домике под названием "Мавзолей" на всеобщее обозрение... На посмешище.
  Частный взгляд Ленина на литературное дело потребовался Хохлеву для ответа на вопрос: откуда пошло? От Ленина. Это он первый провозгласил: "Долой литераторов беспартийных!" Это он поставил задачу - великое искусство литературы подчинить партийным, коммунистическим целям.
  А Жерлов и вся "пятерка" эту задачу продолжали решать. В нынешних условиях - тайно, подпольно. Гнали таланты из Союза. Но зачем тогда принимали? На этот вопрос Хохлеву ответил еще один завравшийся - Сталин. Пришлось и к его риторике - преследующей только одну цель: сохранить и упрочить свою личную власть - прикоснуться.
  Хохлев нашел стенограмму Политбюро ЦК от 10 октября 1938 года, на котором Сталин выступал по вопросам партийной пропаганды. И говорил:
  
  ...Я еще понимаю, когда мы были в подполье, когда печать не была в наших руках, наши люди, естественно, собирались в кружки потому, что ничего другого делать не оставалось. Теперь, когда мы стоим у власти, когда печать у нас в руках, когда мы имеем столько газет и журналов, нам ни в коем случае нельзя замыкаться в кружки, пренебрегая печатью...
  ...Служащий - человек, рассуждающий головой, работающий интеллектом. Он хочет знать, в чем дело, ставит вопросы, путается, потому что политической подкованности у него нет, занимается делячеством, перегружает себя, у него отпадает охота заниматься своим марксистским воспитанием, своей большевизацией. И вот этот пробел мы должны восполнить...
  ...Вот почему и вы - пропагандисты, люди, занимающиеся обработкой голов других людей, должны обратить серьезное внимание на служащих, не фыркать на них и не проявлять к ним того пренебрежения, которое зачастую проявлялось. И особенное внимание, советую, прежде всего, обратить на учащихся, потому что завтра эта молодежь будет командным составом нашего хозяйства, нашей промышленности, нашей культуры, одним словом, всего, что называется управлением государством...
  В преломлении этих слов к литературному делу Жерлов должен был принимать молодежь в Союз, что бы потом головы, уже принятых писателей, начать обрабатывать. Гнать - по Ленину и обрабатывать головы - по Сталину.
  Обрабатывать и гнать не поддающихся обработке - вот задача пятерки.
  Получалась страшная картина. Получалось, что под вывеской "Союз писателей", в одном - отдельно взятом питерском отделении - тайно "работала" сохранившая себя ленинско-сталинская коммунистическая группировка, которая решала совсем не литературные задачи.
  Хохлев знал, как они решаются. Примерно так.
  К Жерлову, увенчанному званиями и увешанному наградами, такому важному председателю, приходит молодой человек, наделенный литературным талантом, и пишет заявление "Прошу принять". Молодому писателю, для развития, нужна литературная среда, нужны советы опытных авторов, нужно цеховое общение. Жерлов просматривает принесенные тексты и говорит: да, мы вас примем. Но вы еще молодой, неопытный, ваши тексты требуют профессиональной редакции. И до приема отправляет поэта - к Галочке, прозаика - к Прыгунцу. Опытные помощники Жерлова - за вознаграждение - правят тексты молодого писателя, вытравливая из них все ростки индивидуального таланта. Подгоняя под один средний уровень. Молодой писатель не спорит, потому что хочет стать членом Союза. Его принимают.
  Уже с корочками, молодой член Союза возвращается к своему стилю. Но на секции его начинают критиковать, обрабатывать. Почти травить. Если писатель ломается и перестает высовываться - его оставляют в покое. Если стоит на своём - травля усиливается, в неё вовлекаются новые участники. В конце концов, травля превращается в гон. И в один прекрасный день самобытного писателя с каким-нибудь черным клеймом из Союза изгоняют.
  А того, который сломался и принял правила игры, печатают, приглашают на мероприятия, сулят всё и вся. И он действительно что-то получает. Льготный отдых в Комарово, льготную поликлинику на Невском, со временем уважение и внимание власти... Он покорен и не опасен, но его обработка все равно продолжается. Пятерка - когда ее члены состарятся - должна передать дело в верные руки. Коммунизм и метод социалистического реализма должны жить в веках.
  Некоторые элементы этого алгоритма действий Хохлев испытал на себе. Его уже неоднократно пытались приручить, отговаривали дружить с Рудаковым, предлагали всякие должности... Травить и гнать - веских причин не было. До этих выборов.
  Значит, нужно заставить "пятерку" раскрываться. Проявлять себя открыто.
  
  Ночью на электронный адрес Дома писателей ушло письмо, имевшее характер прямого вызова.
  
  Председателю правления Санкт-Петербургского отделения
  Союза писателей
  Жерлову С. Е.
  
  Уважаемый Сергей Евгеньевич!
  
  На приближающихся выборах многие писатели нашей организации намерены избрать меня новым Председателем правления. На выборную должность Союза писателей меня выдвигают в первый раз, поэтому я хотел бы прояснить для себя порядок выдвижения и избрания кандидата на этот ответственный пост.
  Прошу предоставить мне возможность ознакомиться с Уставом Санкт-Петербургского отделения и ответить на следующие вопросы:
  - Будет ли в нашем отделении создана специальная комиссия по выборам?
  - Когда намечено провести отчетно-перевыборное собрание?
  - В какой форме и за сколько суток до выборов кандидатура на пост председателя правления должна быть представлена действующему правлению или в вышеуказанную комиссию?
  - Могу ли я, как кандидат на пост председателя, в редактируемой Вами газете опубликовать свою предвыборную программу? Это ведь газета всех членов Союза.
  - Предусмотрено ли финансирование предвыборных кампаний кандидатов?
  - Могу ли я, как кандидат на пост председателя, провести несколько встреч с писателями - членами нашего отделения в помещении Дома писателей?
  - Сколько времени я - как зарегистрированный кандидат на пост Председателя правления - получу для доклада на отчетно-перевыборном собрании?
  - Будет ли после моего доклада предоставлено слово членам нашего отделения, поддерживающим мою кандидатуру? Каков лимит времени для содокладчиков?
  - Могут ли на отчетно-перевыборном собрании присутствовать представители других организаций, в частности СМИ?
  - В какой форме будет организовано голосование за кандидатов на пост председателя правления? В случае тайного голосования, кем будет осуществляться подсчет голосов?
  - Каким образом я и мои сторонники (в случае тайного голосования) сможем проконтролировать правильность составления бюллетеня для голосования?
  - Будут ли мои наблюдатели допущены на процедуры подсчета голосов (в случае тайного голосования), составления и утверждения итогового протокола голосования?
  - В случае моего избрания, как и в какие сроки будет осуществляться передача дел и помещений в Доме писателей?
  - Разработан ли порядок официального вступления в должность вновь избранного председателя правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей?
  
  Прошу Вас, по возможности, ответить на мое письмо без задержки.
  
  С уважением,
  член Союза писателей с 2003 года
  Владимир Хохлев.
  
  Как будто в ответ пришло не очень радостное письмо от Женьки Маслова.
  
  Володя, дорогой, со "Звездой" также - как и со "Щитом" - пока ничего не получается. Текст интервью, в принципе, понравился, но просят привязать к какому-нибудь событию.
  Предложили такой вариант: сейчас идет осенний призыв. В своем военкомате ты договариваешься о встрече с призывниками. Читаешь им свои патриотические и армейские стихи, рассказываешь о срочной службе, особенно в первые полгода, даришь книжки с автографами - и все это берешь на камеру. Фотки нужны - сам понимаешь. А дальше - я снабжаю текст интервью профессиональным лидом: знаменитый писатель Владимир Хохлев наставил будущих защитников Родины. И прочее...
  Сможешь в таком формате - действуй. Нет - возьмем тайм-аут.
  Юстас.
  
  Владимир прикинул, сколько времени и сил отнимет это мероприятие. Без санкции военкома "к телам" не допустят. Военком будет задавать вопросы: кто такой Хохлев, что ему нужно, зачем он нам нужен? И так далее... Все это растянется в мыльную оперу. И нет гарантий, что финал её будет жизнеутверждающим. Да и в "Звезде" могут снова фыркнуть, продавливать вопрос Женька не будет...
  Кандидат ответил:
  
  Женя, берем тайм-аут.
  Алекс.
  
  22.09.2010
   Утром, прочитав дерзкое письмо кандидата, Жерлов - в буквальном смысле - ополоумел.
  Он с ревом бегал по кабинету, опрокидывал стулья, рвал бумажки, журналы, газеты и даже - зубами - книги. Разбил графин с водой, порезался осколком. После чего своим мягким кулаком со страшной силой ударил в кирпичную стену. Боль вернула Жерлова к действительности.
   Он сел в кресло, носовым платком туго обтянул горящую огнем руку и вызвал Валентину Павловну - убраться в кабинете. Хотел еще раз перечитать взбесивший его текст - не вышло. Письмо было разорвано в мелкие клочья. Жерлов разметал их ногой по полу и, сложив руки на груди, в полном молчании, просидел в кресле до конца уборки.
  Когда мусор был вынесен, Жерлов приказал распечатать письмо на принтере еще раз.
   - И возьми бумагу и ручку... Ответ продиктую.
   Секретарь сделала всё, как сказано, и присела - вся внимание - перед шефом
   - Пиши.
   Уже успевший смяться листок дрожал в левой - здоровой - руке председателя. Жерлов читал и диктовал одновременно.
  - Члену Союза писателей Хохлеву Вэ Вэ. Уважаемый - кто тебя, б... , уважает - Владимир Владимирович! Я уважаю мнение писателей, решивших избрать Вас...
  Жерлов плюнул на листок и умолк.
  - Нет, уважаю мнение - не пиши. Зачеркни. Пиши, б... , так: С Уставом Санкт-Петербургского отделения Союза писателей Вы сможете ознакомиться в удобное для Вас время... Нет, напиши: в удобное для Вас и для меня время. И тогда же я отвечу... Нет, ё... т... м... пиши так: И тогда же Вы найдете ответы на интересующие Вас вопросы.
  Жерлов глубоко вдохнул и выпалил все последующее зараз:
  - Напоминаю Вам, что Санкт-Петербургское отделение Союза писателей не входит в структуру органов государственной власти, а является общественной организацией. Так что его финансирование из государственного бюджета не предусмотрено. Председатель правления самостоятельно ищет средства для обеспечения жизнедеятельности писательской организации и работает на общественных началах.
  Жерлов смял письмо Хохлева и швырнул его в угол.
  - Набери и отправь. Мою фамилию, б... , не забудь поставить. И должность! Я пока еще председатель... И не надо тут изображать покорность и исполнительность. Этот мусор тоже, б... , выброси, - Жерлов указал на комок в углу. - О письме никому! Ты поняла, курица?
  - Да. - Валентина Павловна встала. - Поняла.
  - Шагом марш.
  
  Хохлев не ждал, что ответ придет так быстро. Он вообще его не ждал. Но то, что он прочитал, полностью подтверждало все догадки. Отвечать на прямо поставленные вопросы Жерлов не намерен. Зачем снабжать противника информацией? Устав - может, покажет, а может, и нет. На разговор вызывает, чтобы в очередной раз попытаться "обработать голову" кандидата.
  Не задумываясь, Хохлев быстро составил заявление о регистрации - на которое ответа он точно не получит - и отправил его в Дом писателей:
  
  Председателю правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей
  Жерлову С. Е.
  Уважаемый Сергей Евгеньевич!
  
  Прошу Вас зарегистрировать меня - Хохлева Владимира Владимировича, члена Союза писателей с 2003 года (членский билет Љ 3355) в качестве кандидата на выборную должность - председателя правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей.
  
  Владимир Хохлев
  22.09.2010
  
   После чего кандидат набросал и тут же разослал свое третье письмо.
  
  Дорогие мои друзья!
  До настоящей выборной компании я даже представить себе не мог, насколько наше писательское сообщество нуждается в новом, сильном, лидере. Ваши звонки и письма показывают, в какое "болото" мы загнаны. Вы сообщаете о рукописях талантливых авторов, которые не только не печатаются - сознательно предаются забвению. Согласен с вами - современная питерская серьезная литература достойна иной участи.
  Бесконечно благодарю вас за поддержку и стремление кардинально изменить ситуацию.
  Две недели я внимательно изучал предвыборную ситуацию, реакцию на мое выдвижение и методы, которыми это выдвижение намерены "гасить" мои оппоненты. После анализа всей поступившей информации я принял окончательное решение бороться до полной и безоговорочной победы.
   Сегодня, 22 сентября 2010 года я направил С. Е. Жерлову письмо с просьбой официально зарегистрировать меня в качестве кандидата на пост Председателя Санкт-Петербургского отделения Союза писателей.
  Я отчетливо осознаю, что противодействие моему избранию будет большим и что без вашей помощи мне не обойтись.
  Я обращаюсь к поддерживающим меня членам действующего правления и писателям, входящим в ближайшее окружение нынешнего руководства СП.
  Нам нужно взять под полный и жесткий контроль все этапы подготовки перевыборного собрания. Не допустить, чтобы выборы нового председателя прошли по какому-то "левому" сценарию. К примеру, разбились на голосование по секциям. Или чтобы собрание было перенесено на неопределенный срок. Или чтобы в Устав в спешном порядке были внесены "нужные" изменения...
  Нам нужно обеспечить, чтобы кандидат Владимир Хохлев был официально зарегистрирован и включен в избирательный бюллетень. Чтобы на собрании мне было предоставлено слово для доклада, а мои сторонники могли выступить с содокладами. Чтобы при подсчете голосов и составлении итогового протокола голосования присутствовали наблюдатели от всех зарегистрированных кандидатов.
  Новый председатель должен быть выбран публично, "всенародно". Он должен быть легитимно-избранным председателем. Только в этом случае он будет иметь законное право представлять отделение на писательских съездах, в органах исполнительной и законодательной власти, в банках и коммерческих структурах, на всевозможных литературных мероприятиях и презентациях. Только в этом случае он будет иметь возможность выступать от имени отделения, подписывать финансовые документы, вести деловую и творческую переписку.
  Может случиться так, что не все члены Санкт-Петербургского отделения к моменту голосования будут ознакомлены с предвыборной программой Владимира Хохлева, с моим творческим багажом, с литературоведческими открытиями и моей издательской деятельностью. Особенно это касается тех членов отделения, которые не имеют компьютеров и не пользуются электронной почтой. Таких, к сожалению, много.
  
  Информация должна дойти до всех. Я рад сообщить вам о скором выходе в свет специального выпуска независимой газеты членов Союза писателей "Парад талантов", в котором кандидат Владимир Хохлев представлен достаточно хорошо. Электронную версию газеты прикладываю к этому письму.
  Обращаюсь к писателям с активной жизненной позицией, неравнодушным к дальнейшей судьбе питерской литературы (особенно, к имеющим личный автотранспорт) с просьбой оказать содействие в распространении специального выпуска "Парад талантов" среди членов нашего отделения в возможно короткие сроки.
  И - на сегодня - последнее.
  О чем не очень хочется говорить... Но не говорить об этом нельзя.
  Мое неожиданно быстрое выдвижение застало врасплох нынешнее руководство Союза, которое стремится сохранить за собой все руководящие посты. У него не оказалось действенных средств "борьбы с Хохлевым". Собственно говоря, их и сейчас нет, и быть не может в принципе, потому что - позволю себе процитировать слова поэта Николая Рубцова - "душа моя чиста".
  Но что-то противопоставить моему выдвижению некоторые недобросовестные функционеры хотят. Поэтому в экстренном порядке придумываются всевозможные "истории", порочащие меня как человека и как писателя. К ним я отношусь не иначе как с улыбкой. Думаю, что и вы пожалеете авторов всяких сплетен и улыбнётесь. Известно, что грязь к чистоте не пристает, но временно запутать доверчивых людей распространяемая информация все-таки может.
  Узнать правду обо мне и моем творчестве, достоверные сведения о моей трудовой деятельности лучше всего у меня лично. Не поддавайтесь на провокации и ничего не бойтесь. Звоните, пишите, и я отвечу на все ваши вопросы.
  
  С уважением,
  Владимир Хохлев.
  
  Кандидат не обманывал. Слухи действительно стали появляться. Один нелепее другого. Жерловцы - после фиаско Горского - по указанию председателя "рыли землю рогами". Каждый "копал" по своему списку. Чтобы затем, в "нужных" ракурсах интерпретируя накопанное, прибавляя к нему "истории, леденящие кровь", собственного сочинения выпустить в свет очередной слух.
  Ранее не запятнанный ничем образ Хохлева стал обретать зловещие характеристики. Разрушитель, захватчик, рейдер, выгнанный из Смольного недобросовестный чиновник, провокатор, трус, подлец, негодяй, рвущийся к деньгам неудачник, безнравственный человек, бездарный писака и прочее.
  Давно известно, что подонок думает о других людях, опираясь, в первую очередь, на представления о самом себе. Если какой-нибудь Пупкин получил высокую должность за взятку, то именно такой способ повышения и кажется ему единственно возможным. Он ведь не знает, что повысить человека могут за деловые качества, за порядочность, за честное служение и добросовестное исполнение своих обязанностей.
  Каждый из коммунистов-жерловцев добавлял в спешно рисуемый коллективный портрет Хохлева свои пороки. Раздувая их до невероятных размеров - писательская фантазия почти безгранична. Нельзя сказать, будто Хохлев не знал, что так будет. Знал - он прожил на земле без малого полвека. Но знал он и другое - любая клевета, по прошествии времени, всегда бьет по тому, кто её придумал. И дал ход. Бьет самым неожиданным образом. В самое неподходящее для клеветника время. Поэтому-то Хохлев - жалея людей - не угрожал ответами или судебными исками, а лишь предупреждал.
  К тому же он давно руководствовался гениальной пушкинской формулой:
  
  Веленью Божию, о муза, будь послушна,
  Обиды не страшась, не требуя венца;
  Хвалу и клевету приемли равнодушно
  И не оспаривай глупца.
  
  В 13-00 на "Чернышевской" Владимир встретился с Марией. Чем больше главный редактор погружался в стихию выборов, тем меньше времени проводил в редакции "БЕГа".
  - Здесь рукописи. Некоторые наши авторы так и не освоили компьютер. Перед версткой тебе придется набрать тексты и прислать их мне для проверки. - Хохлев передал папку, освободив руки. Он не любил, когда руки чем-то заняты.
  - Вы сейчас куда?
  - Обратно.
  - У меня есть время. Можно я вас немного провожу?
  - Почему нет? - главный редактор вывел девушку на воздух и посмотрел на небо. - Похоже, и сегодня дождик соберется. У тебя зонтик-то есть?
  - Не сахарная, не растаю.
  Побрели по недавно благоустроенной Фурштатской. Открывала улицу, совсем недавно, сама губернатор. В ярком - заметном сразу и отовсюду - бирюзовом костюме. Хохлев тогда, из толпы журналистов, фотографировал всю церемонию. На всякий случай. Глава города прошла по новеньким гранитным плитам - по всей Фурштатской. Из конца в конец и обратно, на ходу отвечая на вопросы бабушек и прессы. Охрана и пресс-служба свободного доступа к губернатору не перекрывали.
  - Владимир Владимирович, вы меня простите за то дефиле. Я выпила лишку.
  - Да я уже и забыл. И ты меня извини. Я, наверное, единственный такой.
  - Как монах!
  - В миру!
  - Монах в миру? Это, наверное, непросто? - Мария задумалась. - Везде соблазны.
  - Когда занят делом - не до соблазнов.
  - Но есть же чувства, эмоции. Желания разные возникают...
  - Конечно, без практики справляться трудно. А у меня уже двадцать лет стажа.
  - Вы хотите сказать, что это не шутка?
  - Шутка, конечно, - Хохлев улыбнулся. - Просто двадцать лет назад, перед крещением, примерно в эти же дни, осенью, я стал оглашенным. Принял послушание. Просто вспомнилось.
  - Здорово. А какому монаху сложнее - затворнику в монастыре или монаху в миру?
  - В каждом чине свои трудности. В монастыре я еще не жил. И в миру монахом не был.
  - Какой чин в христианстве самый трудный?
  - Юродство.
  - Юродство? Почему?
  - Потому что юродивый во Христе отрешается от себя не в келье, а на виду у всех. И некоторые из этих "всех", не понимая сути юродства, могут сделать с юродивым все что захотят. Облить грязью, оплевать, избить и так далее. Юродивый должен не только терпеть издевательства, но и проповедовать, звать людей к Богу. Представь себе, что какой-нибудь дурно пахнущий бомж, с синяками на лице, в лохмотьях, стоящий босыми ногами на снегу, говорит тебе о высоком... И при этом строит из себя дурачка, кривляется, может даже непотребства какие-нибудь творить... Будешь ты с таким человеком общаться?
  - Хочется не очень, - Мария поёжилась.
  - А он ведет себя так, чтобы иносказательно сказать тебе о глупости и смертности мира. Что вот это твое красивое пальто когда-нибудь истлеет в труху... А ты, чтобы его купить, наверняка трудилась не один день.
  - Да.
  - А юродивый призовет тебя трудится над нетленным...
  - Над душой?
  - И над душой, и над своей личностью... Как проводник воли Бога, он призовет тебя следовать его примеру. В любой жизненной ситуации стоять на молитве и внутренним взором видеть вечность... Юродивый может и укорить. В суетности. Или еще в чём-нибудь...
  - Осудить?
  - Осудить! Но не от себя. От Бога. Своей воли юродивые не имеют. Таких исполнителей Божьей воли в Древней Руси называли Божьими людьми. К ним прислушивались даже цари. Известна легенда, когда юродивый остановил Иоанна Грозного. Царь разгромил Новгород и вошел в Псков. Его встречают - как положено - хлебом-солью. А юродивый Никола предложил Грозному кусок сырого мяса. Царь говорит: я христианин, мясо в пост не ем. Никола в ответ: ты человечье мясо ешь! Это так подействовало на царя, что в Пскове он ни одного человека не казнил...
  - От простого сумасшествия юродство отличить можно?
  - Конечно. Сумасшедший не молится Богу. Наша знаменитая юродивая Ксения Петербуржская уходила от людей на лед Финского залива для молитвы. Далеко забредала... Но находились любопытные, которые подсматривали за нею...
  Задачу приводить к Богу новых верующих с юродивого, как с любого христианина, Бог не снимает... Значит, Божий человек - при всей своей униженности - должен исхитряться и какими-то намеками, притчами - как Христос, какими-то нелогичными поступками открывать людям глаза. Это великое искусство! - Хохлев приостановился. - Что-то твоя Екатерина не звонит, не пишет...
  - А вы ей письмо написали? Все отправили, что она просила?
  - Да, сразу же.
  - Позвоните ей. Прямо сейчас. Вот по этому... - Мария достала трубку и открыла номер подруги. Владимир набрал его на своём мобильнике. Ждал недолго.
  - Екатерина, здравствуйте - это Хохлев, от Маши. Помните? Как с моим вопросом?
  - Я все получила, редакторам передала, - в трубке слышалась музыка, - но влиять на их решение не могу. Напомню еще раз.
  - Шансы-то есть?
  - Есть, правда в ночном эфире. Днем все забито.
  - Ночью даже удобнее.
  - Я вам сообщу... А сейчас извините...
  - Да, до связи. Спасибо, - Хохлев вернулся к Марии. - Все поняла?
  - Поняла. Я её немножко подпрессую. Она просила устроить свою дочку на подготовительные курсы в Академию. Предложу - в обмен на эфир.
  - Бартер.
  - Типа того.
  Подошли к Таврическому.
  - Владимир Владимирович, а вы можете немного рассказать о своей христианской жизни? Пока идем по этому саду... Я хочу сына воцерковить, может, крёстным станете?
  - Муж-то поправился? Что-то я его на дне рождении не заметил.
  - Поправляется. Шамкает... Кашку ест с ложечки.
  - Тебя больше не трогает?
  - Пока нет.
  - Он будет против.
  - А мы ему не скажем.
  - Как это?
  - Владимир Владимирович, это мой вопрос. Так расскажите.
  Носками ботинок Хохлев пинал желуди, уже сброшенные садовыми дубами. В этом году желудей было много. С газонов бабушки зачем-то собирали их в пакетики. А те, что упали на дорожки, с характерным треском лопались под каблуками гуляющих.
  - Ладно. Вот тебе одна картинка из моей церковной жизни. Храм, вечерняя служба, на хорах красиво поют певчие. Наступает момент, когда все прихожане встают на колени, склоняются головами к полу. Почти касаясь пола. Все, кроме одного. Твоего покорного слуги.
  - Вы не встали на колени.
  - Не встал. Какая-то сила - может быть, сам Бог - удержала...
  Хохлев достал сигареты.
  - Можно?
  Мария утвердительно кивнула.
  - И вот стою прямо и смотрю на согбённые спины. Слышу, сзади семинарист - это в храме семинарии было - кашлянул. Потом подошел и шепчет в ухо: "Раб Божий, смирись пред Богом". А я как будто не слышу. Стою "яко перст", один. Так всю молитву и простоял.
  - Почему?
  - Это я уже когда в метро ехал, понял - почему. В тот момент, что делал, не понимал. А из церкви вышел - стал думать: прав я или не прав? И благодаря тому семинаристу додумался. Не раб я Божий. Никогда себя рабом не считал. И Богу не рабы нужны. Мы ведь "по Его образу и подобию". А Бог - не раб, Он свободен. И мы свободны. И Богу мы нужны как свободные соплеменники, соратники, воины, способные биться за жизнь, за Бытие. С небытием и смертью... Ты когда-нибудь просила милости - или чего-нибудь - у своего отца, стоя на коленях?
  - Нет.
  - Я тоже не просил. И в церкви тогда. Стоял и говорил с Богом - лицо в лицо. Скажешь, дерзость, гордыня. Ничуть не бывало... Любовь, доверие и вырастающее из этих чувств отсутствие страха. И осознание своей функции Божьего воина. Помнишь, на вашем курсе был Артём Слюдов?
  - А как же.
  - Меня все пытался срезать... Острые вопросы задавал...
  - А мы его просили успокоиться.
  - Так он задавал-то не просто так... Смысл жизни искал. После того как я из института ушел, он ко мне часто приезжал. Домой. И все пытался мне объяснить, что с христианством я ошибаюсь. Что, мол, Ницше более прав, чем Христос.
  - За глаза его Сверхлюдом звали.
  - Однажды на кухне до двух ночи просидели. И знаешь, какой он мне тезис пытался внушить. Что христианин верует и волю Бога исполняет не искренне, а за награду. Как бы по расчету. Даже строчки Евангелия приводил.
  - А вы?
  - Я ему отвечал, что человек, стремящийся к Истине, уже в земной жизни - а не после смерти - получает награду от Бога. Веру! Она ведь не каждому дается. Иной и хочет верить, но ничего не выходит. Потому что Верой Бог награждает только чистых сердцем. А когда Вера - а значит и Вечная жизнь - у человека уже есть, он становится соратником Бога. При этом физическая смерть тела ровным счетом ничего не значит. Это просто переход. После которого человек вместе с Богом - уже в новом теле - продолжает биться за жизнь.
  - Здорово.
  - И никакого вознаграждения за терпение. И за всякие неудобства на земле. Я понятно выразился? Ты услышала?
  - Да! - Мария была восторженна. - Я тоже об этом много думала. Как это у вас всё так просто. Зачем вам это председательство, этот Союз писателей, не пойму. Вы и так всё про всё знаете.
  - Ну, во-первых, люди просят. Кроме этого... - Хохлев задумался. - Что я делал с вами?
  - Учили.
  - Раскрывал в каждом личностное начало. А начальство, две трети которого были приверженцами соцреализма, с этим боролось. Коммунистам не нужны личности. Сталин всех личностей уничтожал физически. Коммунистам нужна масса, толпа. В толпе человек легко теряет личность. Зато в нём пробуждаются инстинкты. В том числе и животные. Слово "коммунизм" от слова "коммуна". Что такое коммуна? Это организованная толпа - коммуна не может состоять из одного человека. Чтобы манипулировать людьми и принуждать их выполнять поставленную задачу - разрушать на уровне инстинктов даже удобнее - коммунисты и собирали массы.
  Союз писателей - та же коммуна. С вами я занимался изобразительным искусством, с писателями - литературой. Прошло двадцать лет после краха коммунизма, а главным творческим методом Союза до сих пор считается соцреализм.
  - Вам нужна власть, чтобы запретить метод социалистического реализма?
  - Как ты его запретишь, когда старые писатели-коммунисты никаких других методов не признают? Не запретить, а показать его ущербность, лживость. И хотя бы уравнять с ним в правах другие измы. Например, субъективный реализм - супер метод, о существовании которого в Союзе даже не подозревают. Или метод абсурда. - Хохлев остановился. - Без этого уравнивания современная литература обречена на смерть.
  - И здесь борьба за Бытие.
  - Я же в одном лице. Не раздваиваюсь, как некоторые... В архитектуре с соцреализмом боролся и в литературе борюсь... Ну, что? Разбежались?
  
  В 14-20 Хохлев наконец-то дозвонился до Градова.
  - Николай Ефимович, добрый день. Пять дней я набирал ваш номер и наконец-то вы ответили. У вас есть минутка?
  - Для тебя всегда есть... Володя, я был очень далеко от Питера. Тебе даже трудно представить - как далеко. Видел твои звонки, но если бы ответил - роуминг съел бы все деньги.
  Николай Ефимович Градов входил в пятерку самых "рейтинговых" питерских поэтов. Главным образом благодаря тексту известного хита о городе, сделавшего Градова знаменитым. На всех литературных мероприятиях, где выступал Николай Ефимович, его представляли так: поэт, Николай Градов, автор текста... Эта приставка - "автор текста" Градова уже достала. Он написал много хороших текстов, сотрудничал с известными композиторами и исполнителями... Но оторвать от себя надоевший ярлык не было никакой возможности.
  Градова выдвигали на "Почетного гражданина" - вот тогда-то он и сблизился с Дубровским, но нужного количества голосов депутатов ЗАКСа не набралось. Скромный, без зазнайства, но иногда с очень жестким мнением, Градов хорошо относился к пишущей братии, к Хохлеву, но Жерлова - не переносил. Потому-то и на заседаниях правления Союза - в состав которого Жерлов включил Градова, без его согласия - не появлялся.
  - Ну, тогда спасибо за заботу. Вы про меня уже слышали?
  - А то! Весь Союз гудит. Я за тебя порадовался. И пожалел... На прошлых выборах, помнишь, Петух сделал попытку выдвинуться, а потом снялся. Народ ему уже не очень верит. К тому же он из своего журнала ни за что не выйдет. А совмещать председательство и должность главного редактора это как-то...
  - Николай Ефимович, я не был на том собрании. Принципиально, чтобы не присутствовать при избрании Жерлова.
  - А! Но ведь знаешь, что там было?
  - Знаю, конечно. По рассказам... Ну, а как вы оцениваете мои шансы?
  - В первом туре тебе не выиграть - точно. Но выдвигаться надо. Может быть, с пристрелом на следующие выборы. Выдвигаться надо обязательно. Надо, чтобы у этого негодяя почва под ногами горела. Надо - даже в воспитательных целях. Чтобы осадить Жерлова, заставить его меняться, научить любить людей.
  - Можно ли этому научить?
  - Согласен. Значит, надо, чтобы боялся. Мне все равно, по какой причине человек разговаривает со мной с уважением. Потому что уважает или из чувства страха за свое кресло. Это шутка, конечно, ты понимаешь.
  - Понимаю. Вы меня поддержите?
  - Поддержу, при голосовании. Но ничем предвыборным лично заниматься не буду. Никого агитировать не буду. Ты меня знаешь - это не моё.
  - Тогда советуйте - лично мне - как себя вести?
  - Союзу нужен грамотный менеджер, управленец. Если не обидишься - администратор. Лучше тебя с этой ролью никто не справится. О творчестве я сейчас не говорю, наше творчество - это дело не коллективное. В общем-то, на административную составляющую я бы и сделал акцент. Расписал бы первые шаги в должности. Составил бы программу. И так далее...
  Теперь учти - на собрании нужно голосовать тайно. Только тайно. Поднимать руки против Жерлова открыто - люди побоятся. Жерлов же мстительный. Он же потом проходу не даст. Могут сказать: в Москве голосовали открыто, давайте и у нас так... Настаивать на тайном. В комиссию по подсчету голосов нужно включить приглашенных, независимых людей. Правда, я не знаю, как это узаконить. Вопить будут.
  И самое главное. Жерлов всем говорит, что в Смольном его любят. Поддержат. Это вранье. Ты и сам это знаешь. Нужно разоблачать все его инсинуации, интерпретации. Ловить на лжи. Как поэт он никудышный. Его никто не читает. Держаться за его творческую составляющую никто не будет... Вот, примерно такие - мои мысли на этот час.
  - Николай Ефимович, спасибо огромное. И за прямоту в том числе. Рудаков делает специальный выпуск своего "ПАРАДА" - мне посвященный - как номер выйдет, привезу вам.
  - Давай. Может быть, к тому моменту у меня еще что-нибудь появится.
  
  После обеда Хохлев разрешил себе немного поспать. Перевел мобильник в режим "без звука" и отключился. В пасмурный день, когда тучи низко и на уши давит, получасовая сиеста обеспечивала хорошую работоспособность вечером.
  Его разбудила музыка. С улицы. Какой-то некультурный водитель, остановил свой танкообразный джип под окном и выскочил, наверное, за сигаретами. А из джипа хрипел Высоцкий. Хорошо хоть - Высоцкий.
  
   Потом в саду, где детские грибочки,
   Потом не помню - дошел до точки...
  
  "Грибочки" напомнили студенческие годы. Проекты, диплом... Затем, Хохлев вспомнил себя преподавателем Академии художеств. И как с ним за непослушание - еще до краха СССР - пыталось расправиться коммунистическое руководство. Действовали хитро, не впрямую. Давили на студентов. Однажды всему курсу автоматом срезали на обходе по одному баллу. Семь человек лишилось стипендии. Трое не смогли поехать на практику в Чехию. А виноватым оказался он, Хохлев, не признающий соцреализм любитель архитектурных ассоциаций.
  На кого совки будут давить сейчас? На "БЕГ"? Рычагов нет - журнал независим. На авторов? Да, могут сулить всякие блага, о чем забудут сразу после выборов. На инициативную группу поддержки. Да. И давление уже началось.
  Вчера Саша Странников имел часовой разговор с Жерловым. Содержание которого Александр раскрыл Хохлеву во всех деталях. Ка-ак Сергей Евгеньевич извивался... Как уж на сковородке. И в этом он не прав, и в том... И это готов сделать, исправить, и то... И извините, и простите... Но только проголосуйте за него. Вот она - коммунистическая бесхребетность. Беспринципность. Ради результата можно и попресмыкаться, и позаискивать. Даже задницей голой на лёд сесть - можно. Перед всеми...
  Музыкальный джип отъехал, Хохлев сварил кофе. Вернувшись к окну с чашкой, закурил. Дождь начал накрапывать - асфальт был уже темным. Глоток, затяжка, глоток, затяжка - студенческая привычка не забывалась. Кофе, сигарета и поток влажного холода из форточки окончательно прогнали сон. Нужно было звонить Снеговому.
  
  Лет десять назад Игорь Снеговой боролся с Рудаковым за первенство на секции поэзии. Не выиграл и не проиграл, как Кутузов на Бородинском поле. Наполеоновские - в хорошем смысле и вполне уместные - замашки Рудакова сделали его оппозиционером официальным. Привели к снятию с учета в отделении. Сильный поэт Снеговой выступал против слабого поэта Жерлова, не покидая Союза. Или - пока не покидая. С последней секции - когда переизбирали её руководителя и когда Снегового вновь обошел ставленник Жерлова - Игорь вышел, громко хлопнув дверью.
  Поэты Снегового уважали. И за талант, и за организаторские способности. Игорь составлял свою Антологию современной питерской поэзии и сумел сформировать вокруг себя собственное поэтическое пространство. Не пересекающееся ни с жерловским, ни с рудаковским. Прозаик - по записи в учётной карточке - Хохлев, когда-то причисленный к "кругу Рудакова", со Снеговым ни разу не встречался. Только лишь читал в сборниках и альманахах его стихи. Но знал, что к Снеговому тянулись многие - Вадим Кремнев, Землякова, некоторые поэты петуховского журнала. А вот Рудаков пытался его не замечать.
  Хохлеву ответил женский голос.
  - Добрый день! Не мог бы я переговорить с Игорем Вячеславовичем?
  - Да. Сейчас.
  - Здравствуйте, это Хохлев!
  - А, наслышан. Здравствуйте, Владимир.
  - Игорь Вячес...
  - Можно просто Игорь.
  - Игорь, я вас не отвлекаю, есть минутка?
  - Вы хотите меня агитировать?
  - Для начала - просто поговорить. Услышать ваше мнение обо всём происходящем.
  - Извольте... Сразу вам скажу - я не буду голосовать ни за кого. Я против всех. Я разуверился в способности Союза писателей сделать для поэзии, да и вообще для литературы, что-нибудь хорошее. Агитация бесполезна... Ну, а что-то, может быть, подсказать вам, как кандидату, наверное, смогу.
  - Пожалуйста.
  - Во-первых. Выступать вам надо! Иначе Жерлов задушит всех. Встречаться с людьми надо! Хотя ни выиграть, ни тем более что-то изменить сразу - вы не сможете. Союз - это суперконсервативная организация. Вас будут критиковать за каждое слово... Жерлов не шкурник, но он переругался со всеми крупными поэтами. Они, скорее всего, не придут на выборы. Я в свое время хотел зарегистрировать свое отделение, но Москва сказала: если отделишься - на три года потеряешь право принимать новых членов. Эта директива разослана по всей России. По всем отделениям Союза... За Петухова проголосуют многие, но этих голосов не хватит. Если вы сумеете подтянуть к себе своих писателей и объединитесь с Петуховым...
  - Это уже почти свершилось.
  - Тогда у вас есть шанс убрать Жерлова. Но в последнюю минуту кто-то из вас должен снять свою кандидатуру и громко объявить: в чью пользу... Либо каждому набирать свои голоса и идти на второй тур уже организованной оппозицией. Сейчас Союз разбит на группировки и кружки, я тоже пытался сделать свой, но люди ленивы, собираются трудно... В общем, я решил заниматься творчеством, вот продолжаю составлять Антологию, надеюсь в следующем году ее издать. Кстати, пришлите свои стихи... Вы знаете, что Жерлов за последние два-три года набрал в Союз неизвестно кого. В основном военных, генералов, полковников. Это балласт. Это для голосов... Жерлов знает, что его позиция очень шаткая. Но существующие оппозиционеры - каждый за себя. А у Жерлова организация, дисциплина, роли все расписаны, вплоть до действий каждого на собрании. Вся нынешняя верхушка - бывшие партийцы, владеющие выборными технологиями. Верхушка, как вы знаете, политизирована донельзя. Кстати, Странников тоже хотел сделать что-то вроде элитного писательского клуба - не получилось. На прошлых выборах самых рьяных оппозиционеров Жерлов отвлек на параллельное мероприятие. Было объявлено, что одновременно с собранием в Смольном будут вручаться премии. Естественно, лауреаты предпочли Смольный... Так они убирают тех, кто может повести за собой писателей, кто может ярко выступить на собрании. Вам это нужно учитывать в обязательном порядке. Вы пьющий человек?
  - Практически нет. Пару рюмок на праздник.
  - Это хорошо. А то перед предыдущими выборами Жерлов с Талалаем потащили Петухова в Москву. Буквально накануне. А на обратном пути в поезде напоили. Специально подливали и подливали. Петух - он тогда выдвигался - приехал никакой. А через пять часов - выборы. Вы понимаете.
  - Да.
  - То есть они используют все законные и незаконные методы удержания власти. Талалай может приехать и собрать человек шестьдесят своих сторонников. Кстати, вы позвоните ему в Москву. Переговорите. Я слышал, у него с Жерловым в последнее время отношения разладились. Жерлов ведь недальновиден - стал критиковать Талалая за прежнее руководство. Еще переговорите с Виктором Антоновым - у него всегда своя позиция и есть определенный вес. Особенно среди молодых. Встречайтесь со старичками. Беседуйте, рассказывайте о себе. Вы питерец?
  - Да, кстати в недавнем прошлом ваш земляк.
  - В каком смысле?
  - До женитьбы жил в Веселом Поселке. С 69-го по 84-й.
  - О, поздравляю. Это хорошая школа жизни. Я бы, может быть, за вас в таком случае и проголосовал. Очень мало наших сверстников из Веселого Поселка выбились в люди. Многие спились... И уже умерли. Да, вот еще что... Петухова поддерживает Старичев, председатель правления всего Союза - они из одной деревни. Но не продавливает его кандидатуру.
  - Почему?
  - Скорее всего, потому что Петух раньше очень пил. Это в последнее время он за ум взялся. Но и то - может в любой момент сорваться в запой. Просто напиться и рубить правду-матку. Не контролирует себя. Как в поезде, я вам уже рассказывал. Вообще писатели-деревенщики очень хитрые, не в пример нам, городским. С ними нужно быть очень осторожным, лишнего не говорить. О творчестве не отзываться. Запомнят, и в нужный момент стукнут. Деревенщики все - себе на уме. А сельская философия - это грести под себя.
  - Какие у вас еще ко мне вопросы?
  - Пока никаких. А вот! - Хохлев вспомнил о самом главном. - Может быть, мы встретимся - поговорим не по телефону. Я вам покажу свои издания.
  - Нет необходимости. Все главное я вам сказал. Если что, звоните. И не обижайтесь, просто этот Союз, эта борьба с ветряными мельницами отняли у меня почти всё здоровье. То давление прыгнет, то еще что-нибудь. Почему я и не хожу туда практически... Так, иногда - на секцию. А сейчас и на секцию - не буду. Нет смысла... Ну что? До связи.
  - Да, спасибо. Я еще позвоню.
  
  Виктор Иванович Талалай, в красном трико с белыми лампасами и мокрой от пота футболке, снял трубку сам.
  Спортсмен, с детства приученный к физическим нагрузкам, в свои шестьдесят пять он все еще продолжал бегать. Когда-то в молодости он выиграл какой-то юношеский чемпионат по дзю-до и упоминал об этом факте во всех своих творческих биографиях. И автобиографиях. И гордился своей подтянутой, хоть слегка и раздобревшей, фигурой. Следил за ней. Борец, ниже среднего роста, рано облысевший, Талалай был совсем не Талалаем.
  В той же спортивной молодости, живя еще в Киеве, Виктор Зеленчук влип в плохую историю. Наследил. Но горком партии замял дело и предложил молодому коммунисту и чемпиону переехать на постоянное место жительства в Питер. Зеленчук переехал, женился и взял себе немного смешную и какую-то балабольную фамилию жены. И стал Талалаем. С чистой учетной карточкой.
  При поддержке теперь уже ленинградского горкома и благодаря некоторым литературным способностям, закончив с карьерой спортивной, быстро сделал карьеру литературную. И даже сумел выбиться в председатели. Будучи предшественником Жерлова, именно Виктор Иванович возил на утверждение в Москву документы по приему Хохлева в Союз писателей. И поддерживал на первых порах нового члена.
  У Хохлева с Талалаем отношения сложились.
  Если с Жерловым невозможно было ничего обсуждать, Виктор Иванович всегда готов был внимательно выслушать собеседника и после - принять решение. Чаще всего в свою пользу, но с учетом интереса предложившего. Первые два года в Союзе, пока Талалай был еще председателем, Хохлев присматривался и ничего не предлагал. Но в обсуждении вопросов некоторое участие принимал. Советовался по изданию своих книжек.
  Виктор Иванович имел такт никогда не обсуждать литературные способности - слабые и сильные стороны - членов Союза. Это, наверное, было его единственным достоинством. При главном недостатке - безудержной жадности к деньгам и благам. В Питере Талалай тоже влип. Когда пьющий поэт Мамин, в начале девяностых, срочно продал свою квартиру, председатель предложил вырученные деньги положить на расчетный счет Союза. Для сохранности. Мамин так и сделал - и снимал небольшие суммы на текущие нужды. Когда же на очередных выборах в Государственную Думу компартия выдвинула Талалая своим кандидатом и ему нужны были средства на предвыборную агитацию, деньги Мамина бесследно исчезли.
  Талалай выкрутился. Купил поэту полуразвалившийся дом на Псковщине, прописал его там, лишив коренного питерца городской прописки и, дабы не быть объектом нехороших слухов, перевез семью в Москву. И сам - передав власть Жерлову - переехал.
  Хохлев, позвонив бывшему председателю, ни на какую его поддержку не рассчитывал. И агитировать за себя не собирался. Но реакция на "приятную новость" его безусловно интересовала.
  - И кто же вас выдвинул? - голос звучал, как будто из соседней комнаты, телефонная связь с Москвой была куда лучше, чем в советские времена.
  - Прозаики наши. С секции - Красильников, Серов, Дорожкин...
  Владимир решил назвать Талалаю фамилии этих писателей, чтобы узнать, будет ли на них впоследствии оказываться давление. И какое.
  - Ну что... Люди уважаемые. Поздравляю. А когда выборы?
  - Примерно через месяц. Виктор Иванович, поддержите?
  - Ну, а почему бы и нет? Руководству нужны энергичные способные молодые люди. Вы мне только позвоните дня за три до собрания. Я в любом случае хотел приехать.
  - Хорошо, договорились. - Хохлев положил трубку и вздохнул с некоторым облегчением. Переговоры с безусловным противником, когда значение имела каждая произнесенная фраза, давались ему не очень просто. Но давались.
  А вот о встрече с еще одним - не согласным с кандидатурой Хохлева - Владимир договориться никак не мог. Уже третий день он звонил в назначенные часы и нарывался то на автоответчик, то на очередной перенос звонка.
  Наверное, сегодня был "день Хохлева" - Табун встречу назначил. В центре города, в одной из известных французских булочных. На 19-00.
  
  После разговора с Хохлевым Виктор Иванович тут же позвонил Жерлову.
  - Серый, что там у вас происходит?
  - Здорово, Витя, ты, б... , о чем?
  - Мне сейчас Хохлев звонил...
  - А, об этом... Да ничего, ё... т... м... , не происходит. Человек себя пиарит... всеми возможными способами... Чего он, б... , звонил-то?
  - Просил поддержать на выборах.
  - Ни х... себе! Вот так, вот прямо, б... , и просил?
  - Ну, да!
  - Молодец! Он или дурачок или слишком умный, я никак, б... , не пойму... То есть он хочет нас с тобой поссорить... И что ты, б... , ответил?
  - Сказал, что нам нужны новые кадры... Знаешь, кто его выдвинул?
  - Рудаков, кто же, б... , еще.
  - А вот и не Рудаков. Мне он назвал совсем другие фамилии...
  - Какие? Будь любезен...
  - Серов, Красильников, Дорожкин.
  - Вот, с... ! Ну, б... , я сейчас с ними разберусь! - Жерлов завёлся мгновенно. - Витя, у тебя все?
  - Пока все.
  - Тогда до связи. Спасибо.
  Жерлов бросил трубку и вызвал Валентину Павловну.
  - Значит, меня срочно соедини, с Серовым, Красильниковым и Дорожкиным...
  - Что сразу с троими?
  - Да, с троими! Ё... т... м... ! Сразу! Попеременно! Курица безмозглая...
  Валентина Павловна выскочила из кабинета, не прикрыв дверь. Через минуту доложила:
  - Сергей Евгеньевич, Красильников на даче, приедет послезавтра вечером, Дорожкин трубку не берет, а Серов Борис Сергеевич на проводе.
  - Давай.
  - Сергей Евгеньевич, добрый день, - голос Серова был с хрипотцой, из-за простуды.
  - Ты, б... , добреньким-то не притворяйся. Что, с... , забыл, как тебя Прыгунец в Союз за уши тянул? Как, б... , переписывал за тебя твои ср... рассказы? Ты забыл это, м...?
  - Сергей Евгеньевич, что случилось?
  - Это я тебя, б... , спрашиваю, что случилось? Какого х... ты на старости лет против Союза прёшь?
  - Ни против кого я не пру.
  - Хохлева выдвинул в кандидаты? На моё, б... , место? Это - не прёшь?
  - Не выдвигал! Но молодежь всегда готов поддержать...
  - Значит так! - Жерлов набрал воздуха в легкие. - Рот закрой и слушай! Если узнаю, что за Хохлева агитируешь и против меня народ подбиваешь, выкину из Союза, как мусор из кубрика. На собрании - проголосуешь за меня. До собрания с Хохлевым - никаких контактов! Все понял?
  - Сер...
  - Я, б... , спрашиваю: ты все понял? - председатель крикнул так, что стекло в окне, за спиной Валентины Павловны дрогнуло. - Не слышу...
  - Да понял я, понял... Успокойтесь.
  - Дружкам, б... , своим, идиотам - Красильникову и Дорожкину - можешь мой приказ передать. Я им сам еще позвоню. И не доводите меня до...
  Серов не стал дожидаться окончания фразы, положил трубку. В Главленинградстрое, где он проработал двадцать два года, начальство тоже иногда срывалось на крик. Но кричало, по крайней мере, без оскорблений... И было это давно - тридцать лет назад. С тех пор на Бориса Сергеевича никто голоса не повышал... Уважали его седину, талант, прямоту. А тут такое...
  Серов сидел на табурете, в прихожей, у телефона, и пытался унять нервно дрожавшие руки. Не получалось. К рукам присоединились непослушные глаза - стали влажными, слезливыми... Как в детстве.
  В это время распалившийся Жерлов орал в открытую дверь кабинета:
  - Дорожкина набирай каждые полчаса. Мобильник его найди... Узнай, где этот сучонок!
  
  После слякотной сырости в кафе было тепло и уютно. Пахло белой булкой, корицей и черным кофе. Гарсон в белоснежном набедренном фартуке и высоком поварском колпаке приветливо улыбнулся. Поскольку инициатором встречи был Хохлев, он и взял на себя функцию хозяина. Заказал два чайника с цветочным чаем, предложил Табуну пирожные, но нарвался на холодный отказ.
  Михаил Табун - наверное, один из самых "раскрученных" союзовских прозаиков - не очень понимал, зачем он потребовался кандидату. И выражал свое непонимание выжидательным - каким-то отгораживающим себя от всего мира - молчанием. Плюс ему пришлось некоторое время ждать Хохлева на улице перед входом, что несколько раздражило именитого писателя. Управлять своими эмоциями Табун умел и стойко терпел временные неудобства.
  Устроились за высоким столиком у окна, на высоких дубовых стульях.
  Хохлев искал подхода и не находил... Начал общение с того, что выложил на столик принесенные номера "БЕГа" и некоторые свои издания. Табун, поглаживая окладистую бороду - он немного "косил" под Достоевского, - нехотя пролистнул несколько страниц.
  - Ну, так и что? - молчание Хохлева вынудило приглашенного начать разговор.
  - Хотел поговорить о предстоящих выборах. О Жерлове.
  - А что тут говорить? Ваше выдвижение я никак не воспринимаю.
  - Да я, собственно, тоже... Никогда не думал - что такое возможно.
  - Ну, не лукавьте. Каждый из нас об этом нет-нет да и задумывается...
  Гарсон на подносе принес чайники и чашки.
  - В фантазийном формате, да. Но вот вы же не выдвигаетесь? Хотя могли бы. И выиграли бы - с вашим авторитетом - выборы без особых усилий.
  - Мне этого не надо.
  - Мне тоже. Тут вопрос в другом. В Жерлове.
  - А что Жерлов? - Табун медленно наполнил свою чашку. - Работает человек и пусть себе работает. Мне он не мешает.
  - Но за Союз обидно. Нас же никто - пока Жерлов председатель - не хочет воспринимать серьезно. Ни в Питере, ни в Москве. Я много гастролирую... Куда ни приедешь, везде один и тот же вопрос: почему вы его не переизбирёте?
  - Можно и переизбрать, но я не вижу кандидатов.
  - Вот один из них перед вами.
  - Владимир, это несерьезно. Вас в Союзе практически никто не знает. Я даже стал забывать, как вы выглядите. Почему вы перестали ходить на секцию?
  - Работа... вот журнал пытаюсь раскрутить.
  - Работа у всех. Но люди как-то находят время для профессионального общения. Это не оправдание.
  - Хорошо, Михаил Борисович, я скажу... Я не вижу в Жерлове профессионального литератора. И председателя в нём не вижу... И в назначенных им руководителей творческих секций не верю. Разве Прыгунец может вести секцию прозы? Он писать - своим косным языком - не умеет. Читать его вещи невозможно. В сон валит с первой страницы... И чему он может научить прозаиков? Смешно. А Жерлов... Он же разругался со всеми. Настроил против себя всех. Вы с этим согласны?
  - Согласен, - Табун или от вкусного чая, или от откровенности собеседника немного смягчился и даже засмеялся. - Умеет Серёга людей против себя настраивать. Это его беда.
  - Так вот эти все "против настроенные" и будут против... Число моих сторонников растет не по дням, а по часам. Если меня изберут, вы войдете в правление?
  - Так вот в чём цель вашего визита, нашей встречи, - Табун снова стал серьезен.
  - Не только. Я собираю наказы, готовлю программу...
  - Нет, в правление я не войду. Я и из жерловского-то хотел выйти. У меня на выходе несколько книг, есть договоры, по которым я еще ничего не начал...
  - Может быть, что-то для "БЕГа" дадите?
  Табун вернулся к журналу, стал перелистывать.
  - Фишка этого номера - интервью с Глебом Горбовским.
  - Я уже понял, по обложке... А это что? Вы что, Дербину печатаете? В одном номере с Горбовским? Глеб это видел?
  - Еще нет. Номер недавно вышел.
  - Ну, он это не одобрит. И вообще, Владимир, раз уж мы встретились...
  Табун откинулся на спинку стула, свободной позой ставя себя над собеседником. Хохлев вспомнил, как примерно в такой же расслабленной позе - в первый год президентства Медведева - сидел на одном из правительств Путин... Стремясь показать всем "кто в доме хозяин".
  - Скажу вам, что безнравственно брать интервью у убийцы русского поэта!
  Паря над Хохлевым, Табун бил его по голове. Михаил Борисович много писал о Николае Михайловиче, строго придерживаясь официальной - то есть советского суда - версии смерти Рубцова. Для Табуна поэтесса Людмила Дербина была под табу, персоной нон грата. Отвечать на удар не имело смысла. Хохлев и не ответил. А Табун продолжал.
  - В русской литературе есть вещи, не требующие ни доказательств, ни опровержений. Своеобразные, известные всем маяки. В истории Рубцова и Дербиной всё всем ясно. Тут даже и обсуждать нечего...
  - Я и не берусь.
  - И копание в грязном белье, - Хохлева Табун не услышал, - ни к чему хорошему не приведет. Никакого пересмотра дела - о чем так мечтает эта дама - никогда не будет. Никто не будет этим заниматься. Никому это не нужно!
  Табун не только бил, гвоздил собеседника к стулу, к столу, к полу. Размазывал по стенам. Ловко - не обращаясь к нему лично, не глядя в глаза - отстаивал решение советской власти. Защищал его. Утверждал свою правоту и неправоту Хохлева.
  - Михаил Борисович, подпишите мне свою книжку. Она, правда, немного потрепанная... Но другой у меня нет. - Хохлев вытащил из сумки табунский сборник, констатируя про себя, что продолжать встречу бессмысленно.
  - Ну, тогда и вы... что-нибудь из своего.
  Владимир поставил автограф на сказках, допил очень вкусный чай и распрощался. Подписать у Табуна свой опросный лист он даже не попытался.
  
  Всю дорогу домой и вечером дома Хохлев думал об употреблённом Табуном слове "безнравственно". Как легко навесить ярлык. Одно слово! И как коммунисты этим умеют пользоваться. И как вообще хорошими словами они обозначают свои грязные дела. Зло называют добром, ложь правдой. А доверчивый люд клюет... Не каждый поймет, что вся лексика коммунизма состоит из перевернутых в своём значении слов.
  К слову "нравственность" у кандидата было особое отношение. Однажды в Академии государственной службы на лекции по психологии преподаватель дал задание: на отдельном листочке составить список человеческих качеств, которые обязательны лидеру - кандидату в депутаты, депутату, президенту, премьеру. В аудитории было полсотни слушателей. Слова: "доброта", "ум", "смелость", "решительность", "целеустремленность" - оказались практически во всех списках. Но когда листочки были собраны и староста курса подсчитала количество упоминаний того или иного слова, выяснилось, что главное качество лидера - нравственность. Это слово оказалось повторённым сорок три раза.
  
  Обвинить кандидата в безнравственности, даже не утруждаясь в каком бы то ни было обосновании - тут магически действует само слово, - почти стопроцентный способ его обыграть. Поди объясни народу, что твой поступок нравственен.
  Коммунистические психологи были тонкими знатоками принципов воздействия слов на умы и души людей. Поэтому коммунизм и продержался в России так долго. Но эти психологи не учли, что ложь в конечном итоге всегда перекрывается правдой.
  Поэтому коммунизм и рухнул...
  Ложные и по-настоящему безнравственные утверждения Табуна нужно было вытравить из памяти. Хохлев открыл томик Ивана Бунина. На своём любимом стихотворении:
  
  Старик сидел, покорно и уныло
  Поднявши брови, в кресле у окна.
  На столике, где чашка чаю стыла,
  Сигара нагоревшая струила
  Полоски голубого волокна.
  
  Был зимний день, и на лицо худое,
  Сквозь этот легкий и душистый дым,
  Смотрело солнце вечно молодое,
  Но уж его сиянье золотое
  На запад шло по комнатам пустым.
  
  Часы в углу своею четкой мерой
  Отмеривали время... На закат
  Смотрел старик с беспомощною верой...
  Рос на сигаре пепел серый,
  Струился сладкий аромат.
  
   Но одним стихотворением не ограничился... Он читал стихи великого поэта, пока не открылась страница со словом "Содержание" - забыв о времени и всём негативе дня, "добил" сборник до конца.
  А после начал записывать - хлынувшие потоком - свои стихи. Сначала такое:
  
  
  Точка неба развернулась в небо.
  Я как будто здесь ни разу не был,
  Не бродил по этим мостовым,
  Не вдыхал на них табачный дым.
  У фонтана мальчик со свирелью
  В точку неба собирает землю.
  
   Потом следующее, с названием "В итоге":
  
  Тяжёлый день висит на волоске,
  Ещё немного и канет в лету.
  Навязчиво пульсирует в виске
  Тупая боль, невидимая свету.
  
  Весомой плотью сокрушенный дух,
  Сознание без ярких озарений,
  Забитый шумом утонченный слух
  И сердце без внезапных откровений.
  
  Я целый день искал упругих строк,
  Сплетал слова, не смея повторяться.
  Азартный и раскованный игрок
  Я так и не сумел ни в чем признаться.
  
   Потом еще и еще...
  
  23.09.2010
  Утром Хохлев разослал приглашение в Публичку. Своё четвертое письмо.
  
  Дорогие друзья!
  24 сентября 2010 года в 17-00 в Российской национальной библиотеке состоится мой творческий вечер.
  Приглашаю вас в гости.
  Вход с Садовой улицы, д. 18, на второй этаж, в конференц-зал.
  
  В программе вечера презентация недавно вышедшего в свет 10-го номера журнала "БЕГ" и пилотных номеров двух литературных приложений "Автограф" и "Русский писатель".
  Также я расскажу об изданной в Америке книжке прозы "На троих" (Чикаго) и вышедшем в России поэтическом сборнике "Уставший поэт" (Санкт-Петербург).
  
  Здесь уместно вспомнить об "убийцах современной литературы", которые используют все доступные способы, чтобы вмешиваться в судьбы литераторов, "идущих на своих ногах" и не приседающих перед литературными функционерами. Которые мешают литературному становлению новых авторов и насколько возможно принижают роль писателей уже "вставших на крыло". Которые используют для этого методы, поражающие своей изощренностью.
  Вот совсем свежий пример так называемой руководящей работы.
  В пятницу, 17 сентября, в Лавке писателей на Невском, в очень теплой и дружеской атмосфере прошел творческий вечер замечательного петербургского поэта и барда Виталия Осипенко. На вечере присутствовали и выступали очень известные в литературном мире люди.
  Но как сообщил приехавший в Лавку с опозданием Петр Владимирович Петухов, за несколько часов до начала вечера в нашем отделении Союза писателей стал упорно распространяться слух о том, что будто бы встреча с Виталием Осипенко отменена.
  Зачем это делалось, понятно. Чтобы писатели не спешили к Осипенко. Как назвать подобные выходки, если не убиванием литературы, в прямом смысле, без кавычек?
  Не знаю, имел ли непосредственное отношение к факту рождения слуха нынешний председатель правления. Но убежден, что подобное отношение руководителя писательского коллектива к члену этого коллектива - как и вообще к любому литератору - недопустимо. Председатель отделения не частное лицо. Он по своему статусу не может иметь симпатий и антипатий.
  24 сентября будьте начеку. Не дайте сбить себя с толку.
  С уважением,
  Владимир Хохлев.
  
  Отклики пошли быстро. Хохлев отвечал на каждый.
  
  Здравствуйте, Владимир Владимирович.
  Поражаюсь Вашей работоспособности и скорострельности. Еще и на третье письмо я не ответил, а от Вас - уже четвертое... Спасибо за приглашение - постараюсь быть.
  Внимательно изучил электронный вариант спецвыпуска "Парада талантов" - он содержательный и убедительный. Однако, думаю, все заинтересованные лица должны получить до выборов именно бумажный вариант, поскольку над электронными текстами труднее размышлять, и, как правило, их не
  перечитывают. А делиться впечатлениями от прочитанного удобнее с текстами в руках.
  Прошу Вас прислать мне фото С. Жерлова с последней страницы спецвыпуска - скоро про этого "бесноватого" выйдет статья, посвященная его "творческому почерку" - фото как нельзя лучше иллюстрирует её содержание.
  Возможно, Вам будет небезынтересно с ней ознакомиться.
  Успехов Вам в богоугодной борьбе с окололитературным уродом С. Жерловым!
  С уважением, Кирилл Дмитриев.
  
  Кирилл, добрый день!
  Благодарю за поддержку. Фото прикладываю. "Парад" должен к пятнице уже выйти. В РНБ выдам бумажный вариант.
  Всех благ. Владимир.
  
  Володя, привет.
  Сто лет прошло с последнего письма. Я получила записку от Саши Рудакова, в которой он пишет о том, чтобы мы голосовали за тебя. Объясни, пожалуйста, я не в теме. Куда мы тебя избираем. Я с закрытыми глазами проголосую и так, но ведь любопытно же! Возможно, в твоей жизни произошли очень значительные события, а я тут на периферии ни сном ни духом. Сообщись.
  Лена Потапова. Великий Новгород.
  
  Леночка, милая, рад весточке от тебя.
  Не сто лет, а всего ничего. Избираете вы меня в председатели Союза писателей. С теплом вспоминаю наш ужин, как быстро ты приготовила мясо и как быстро я - голодный - его съел. И как мы с твоим мужем выпили весь коньяк. И как твой сын освободил для меня свою комнату - ушел спать к другу. И твои пирожки.
  И наши литературные споры...
  27 сентября буду в Новгороде. Увидимся и обо всех значительных событиях я тебе расскажу в деталях.
  Володя.
  
  Володенька, если мое "за" будет иметь хоть какое-то значение, то я только за тебя.
  Лена Потапова. Великий Новгород.
  
  Володя, кому нужен Осипенко? Не смеши.
  Крайничев.
  
  Слава, он тебе не нужен, потому что не славит коммунистов? Вот тем, кто их тоже не славит - он и нужен.
  
  Володя!
   Я договорился о размещении статьи про журнал "БЕГ" в Литературной газете!
  Но не больше чем 3000 знаков. Почему до сих пор не прислал?
  Срочно готовь и шли, а также две или три обложки журнала на выбор. Одну из них напечатают в ЛГ. Крайний срок - воскресенье. Удачи в РНБ.
  Обнимаю... Хорошо ведешь компанию.
  Москва за тебя.
   Николай Рузовский.
  
   Николай Вячеславович, спасибо.
  Сегодня все пришлю. Забегался.
  
  Володя!
  Я внимательно изучил твои издания (особенно журнал "БЕГ"), часть дал друзьям для ознакомления, позвонил по телефону близким членам предполагаемого правления. Большинство согласны с тем, что Жерлову пора в отставку, особенно за это - Лидия Правдина, бывший секретарь правления.
  Прямых и явных ответов за тебя пока нет. Тебя не знают.
  Рудаков - формально не член организации, претендовать на должности в ней не может, хотя я лично ему симпатизирую. Нам нужно организовать внутреннюю фракцию оппозиции - это не запрещено уставом - так мы получим право вести себя самостоятельно.
  Здание Дома писателей Жерлову не принадлежит, он там никто.
  Ты сам уверен в себе?
  Не произойдёт того, что ты на собрании дашь самоотвод? Тогда мы обделаемся по полной? Как планируется голосование? Открытым или закрытым?
  Игоря Снегового не избрали в бюро поэтической секции, как я тебе и говорил. Это наш единомышленник.
  С творческим приветом, Александр Странников.
  
  Саша, добрый день.
  Я делаю все, что могу, чтобы меня узнали. Но и членам отделения, ждущим перемен, тоже, как мне кажется, нужно делать шаги навстречу. Надеюсь, в РНБ 24-го народ соберется. Или все до смерти запуганы Жерловым?
  Еще. Сколько человек может составить оппозиционную фракцию? Я готов найти зал (конечно, не в Доме писателей - там работать не дадут) для проведения первого организационного собрания.
  Давай больше не возвращаться к вопросу об уверенности. Я не Петухов - никакого самоотвода никогда не возьму.
  Про Игоря знаю, жалко - он все здоровье потерял на этой секции. Беседовал с ним по телефону часа два.
  Владимир.
  
  Спасибо, Володя, за весточку...
  Были бы деньги, обязательно приехала бы к вам на творческий вечер. Ваши книги читаю с удовольствием! Вы настоящий, Володенька. И куда Вас несёт в царство слепых и спящих снобов? Волнуюсь за Вас.
  БУДЬТЕ!
  Тамара Костина. Москва. 23.09.2010
  
  Я ЕСТЬ!
  Спасибо Вам, Тамара Сергеевна. Ваши слова и ваше беспокойство говорят о том, что все правильно. Все идет нормально. Кто-то должен открывать глаза слепым и спящим.
  Как Ваше здоровье? Надеюсь, поправились...
  Ваш Володя.
  
  Хохлев закончил с почтой и позвонил в типографию.
  - Здравствуйте, Галина Ивановна! Как обстановка? С талантами?
  - Владимир Владимирович, "Парад" отпечатан. Осталась фальцовка, скрепка и обрезка. Может, к вечеру и соберем. Перезвоните.
  - Хорошо.
  - Мы и не знали, что вы такой уважаемый человек. Профессор... Тут на перекурах все про вас читают. Достойней кандидатуры не найти. Желаем вам победы.
  - Спасибо! - Хохлев засмеялся. - До вечера.
  
  В 16-00 Жерлов начал заседание своего правления.
   Нервничал, злился, говорил сбивчиво и бессвязно. То и дело вплетал в свою речь бранные слова. Члены правления, видя, что начальник на взводе, поджали хвосты и помалкивали. Только "православная" Галочка "работала" - без конца крестила руководителя писательской организации.
  Жерлов во главе длинного стола - ругался, сидящая слева Галочка - крестила. Он ругался, она крестила. Ругался - крестила.
  Жерлов гневно зыркнул на бывшую любовницу, но крестить не запретил. Бельский скривил улыбку и покачал головой. Горский все заседание сиял от удовольствия, словно был на спектакле, в театре комедии. Смешней постановки он в жизни еще не видел.
  Галочка крестила... Жерлов орал... Подчиненные молчали... В таком режиме - полтора часа. Что обсуждали - так никто и не понял... Собственно, никто и не хотел понять. Все знали, что лучше - безопаснее - приступ истерии переждать. А вопросы решить после - в рабочем порядке.
  Наконец, правление начало расходиться. Жерлов притормозил Горского.
  - У тебя, б... , есть шанс реабилитироваться.
  - В чем...
  - Не перебивай. Ё... т... м... ! Слушай... Завтра, б... , твой подопечный, в Публичке проводит какой-то свой творческий вечер. У секретаря узнай время начала... Значит, б... , берешь свой диктофон и - от звонка до звонка - все, б... , пишешь. После, ё... т... м... , приносишь запись мне. Вопросы?
  - Вопросов нет.
  - Всё, б... , что он будет выдавать на руки: газеты, журналы, книги - всё, б... , сюда. И сиди там, не высовывайся. Не вздумай, б... , выступать. Чтобы я твоего голоса на записи не нашел.
  - Принято, - Горский обрадовался такому легкому способу реабилитации. - Все запишу в лучшем виде.
  
  Весь вечер - как и предыдущий - Хохлев писал стихи. Прорвало:
  
  Я вижу фиолетовый закат,
  И подо льдом мерцающие тени.
  Негромко меж собою говорят
  Герои утомительных сомнений.
  
  Над сонным озером скользит луна
  По небосклону, как по снежной горке.
  Вечнозеленая стоит сосна
  На облысевшем осенью пригорке.
  
  Когда же снег отбелит каждый миг?
  Я жду его, а вот зачем - не знаю.
  Ложится на бумагу странный стих,
  Который я из странных слов слагаю.
  
  Серебряный бликует поясок
  На талии, такой по-детски гибкой,
  И слышится веселый голосок,
  Задорно спорящий с унылой скрипкой.
  
   Осеннее, сентябрьское настроение сменялось летним, июльским:
  
  Рукой прикоснулся к солнцу,
  обжегся, отдёрнул пальцы.
  Холодной морской волною
  и ветром их обернул.
  Задумался о природе,
  смахнув с пиджака пылинку,
  Заметив в траве движенье,
  и голову к ней пригнул.
  Взглядом уперся в камень,
  прикрыв его тенью синей,
  Заметил, что рядом с полем
  дужка бликует очков.
  Увидел, что по наклонной
  к земле, к плоскости неба,
  Верхушек сосен касаясь,
  Скользит стрелка часов.
  Встал и земля уплыла -
  вниз, далеко уплыла,
  Мелкие скрыв детали
  и трещины на земле.
  Иду и глазам не верю -
  навстречу идут деревья
  И ветками мне кивают,
  колючими и в смоле...
  
   А затем зимним, снежным...
  
   Небо распилилось на снежинки.
  Кто-то пилит белый небосвод.
  И кусочки неба, как искринки,
  Падают на крыши и на лед.
  
  Кто-то небо точит, как на терке
  Бабушка натачивает сыр.
  И "сыринки" неба в лётной вёртке
  Засыпают белым цветом мир.
  
  Нет, не пилят небо и не точат,
  А снежинки - это лишь труха,
  Снег всего лишь где-то разворочен
  Суховатой лапой петуха.
  
   Получалось, что все стихотворения были посвящены переплетениям внутренних чувств лирического героя с таинственными ассоциациями, навеянными любимой северной природой.
  Почему они писались именно сейчас?
  
  24.09.2010
  Хохлев прибыл в Публичку за полчаса до начала вечера.
  Прозаик Василий Николаевич Дорожкин был уже в конференц-зале.
  В свое время, когда Александра Рудакова сняли с учета, Дорожкин направил в правление Союза письмо протеста.
  После наезда Жерлова у Дорожкина случился нервный срыв, неделю дрожали руки, но письма своего он не отозвал. Интеллигентный писатель, мало выступающий публично, не дал себя сломать и до сих пор считал решение Жерлова грубейшим нарушением этики писательских отношений. Жерлову на это было наплевать. При любом удобном случае он не забывал "пнуть" Дорожкина, а заодно с ним и Рудакова.
  - Володя, привет. Дочитал твой "Шифр". Мне понравилось... Компьютер никогда не сможет писать стихи по-человечьи. Это ты правильно заключил.
  - Спасибо! Но Америки я не открыл.
  - Но все же... У тебя там всё было так закручено... Программу-то они создали!
  - Создали, - Хохлев засмеялся. - Пока народ не подтянулся, не зашумел, подпишите мой листочек.
  - Давай.
  Хохлев протянул "Опросный лист", Дорожкин подписал.
  - Много уже собрал?
  - С десяток. Что вы думаете о выборах?
  - Шансы у тебя есть. Борись.
  - Мне нужен будет содокладчик. Сможете подготовиться и выступить?
  - Нет, дорогой, уволь. Я за тебя однозначно, но выступать не буду. Не то здоровье.
  - И на том спасибо. Этот номер видели?
  - Нет еще. Дай-ка посмотреть. "БЕГ" у тебя классный, только вот моих вещей ты почему-то не публикуешь...
  - Так вы не предлагаете, не просите, как некоторые, настойчиво... Давайте в следующем поставим. Пришлите тексты.
  - Пришлю. Давай, иди, встречай гостей. А я пока полистаю.
  Хохлев вышел из зала, наткнулся на Волошину.
  - Наталья Николаевна, добрый день.
  - Владимир Владимирович, здравствуйте. Гостей встречаете?
  - Да. - Хохлев вышел на лестницу, Волошина за ним.
  - До нас дошли слухи о вашем выдвижении...
  - Есть такое дело.
  - Вместо Жерлова. И правильно. Это ведь позорище - этот Жерлов. Он был тут недавно, со всеми переругался - как вообще его утвердили председателем? По-моему, это какой-то сумасшедший. У него глаза бегают.
  - Это они бегают от стыда. И страха.
  - Да какой там стыд. По рассказам - человек бессовестный. Бестолковый. Чего он боится, что его снимут? Давно пора... Я желаю вам удачи. И победы.
  - Спасибо.
  По лестнице поднимался Костя Баранов.
  - Владимир Владимирович, добрый день. Я никак первый?
  - Не первый, Дорожкин уже здесь. - Хохлев пожал руку. - Давай-ка подпиши.
  - Конечно. - Костя подписал листок, не раздумывая. - Пожалуйста.
  - Ты будешь первым выступающим.
  - Почему я?
  - Как автор номера. Готовься.
  - Ладно, уговорили...
  После того как все пришли, расселись по местам, получили свежий номер "Парада талантов" и поставили свои подписи на листочках Хохлева, виновник торжества начал без пространных вступлений. Со стихотворения.
  
  Когда ты утром обернешься в облака,
  Укроешься от пылевых дождей,
  Пусть тёплая моя рука
  Твою ладонь согреет, слившись с ней.
  
  Когда ты станешь между звёздами бродить,
  И ветром солнечным восторженно дышать,
  Я буду тихо за тобой ходить,
  И не смогу тебе ничем мешать...
  
  Когда мы выпьем молоко луны,
  Оставив в чашке грустные глазницы,
  Перескажу тебе космические сны,
  И упрошу пред нами небо расступиться.
  
   Хохлев читал стихи из "Уставшего поэта", не комментируя их. Зал и не просил. Но в одном месте автор был остановлен.
   - Владимир, почему вы пропустили "Истребление небытия"?
   - Я никогда не читаю эту вещь вслух.
   - Прочитайте, пожалуйста.
   - Этот текст - для восприятия с листа.
   - Но все же...
   Пришлось вернуться на несколько страниц назад и прочесть:
  
  Создавший народы Бог
  Ни разу смириться не мог
  С восстанием небытия.
  
  Для творения Бытия
  Он истребляет народы,
  Отпавших от Божьей породы,
  Заблудившихся в революциях
  И мешающих эволюции.
  
  Для хранения Божьего семени
  Человек Божьего племени
  Должен тоже уметь истреблять,
  Если нужно - по морде дать...
  Исключая непротивление.
  
  Истребление, истребление.
  
   - Как написалось это стихотворение? Почему? - Спрашивающий встал с кресла.
   - Один заблудившийся писатель-неудачник вбросил в общественное сознание идею "непротивления злу насилием". Это мой ответ.
   - Небытие - это зло?
   - Да.
   - Зачем Бог создал мир и людей? Как по-вашему? Бог самодостаточен и всесилен. Зачем Ему было "заводиться" с творением мира, птиц и рыб, Адама и Евы... Зачем эти хлопоты с воспитанием человеческих душ... Зачем Христу нужно было умирать и воскресать... И сталкиваться с человеческим неверием в очевидное... В чем смысл?
  - В творении жизни. В самом процессе её творения - превращения нежизни в жизнь, небытия в Бытие. Для этого Бог создал многих небесных помощников. У него есть ангелы и архангелы, отвечающие Его беспрекословным требованиям и многое умеющие. И в вашем вопросе я вижу другой вопрос: зачем ему мы, часто такие строптивые люди?
  Чтобы, искусившись миром и отвернувшись от небытия, люди тоже научились творить жизнь. Как боги! Чтобы миры, сотворенные людьми, были похожи на Божий мир. Чтобы мир, созданный Богом, обрастал новыми мирами. Чтобы этот собор миров не могло потревожить ничто. Никакое зло. Чтобы ликвидировать небытие. Чтобы торжествовала только жизнь. И творчество... И не было смерти.
  - Бог хитер и мудр...
  - Поэтому Он и позволяет существовать своим противникам. Терпит их до определенного момента и даже иногда руководит их противлением. Но когда противодействие достигает "критической точки" безжалостно истребляет всё, что мешает процессу творения. Гнев Бога бывает страшен. Люди, попавшие под его действие, могут потерять жизнь. Но зачем, же доводить до этого? Зачем гневить Бога? Ради каких удовольствий? Сопоставимы ли эти удовольствия с той ценой, которую приходится за них "платить"? Я вам ответил?
   - Исчерпывающе.
   - Может быть, тогда я закончу со стихами и расскажу о новых изданиях.
   - Можно еще вопрос? Не о стихах.
   - Пожалуйста.
   - Почему вы - успешный чиновник - ушли из Смольного? Вот ваша биография в газете. Вы занимали очень высокие посты.
   Хохлев улыбнулся.
   - Про мой уход из Смольного, сейчас перед выборами придумываются всякие басни и небылицы. Я вам отвечу стихотворением. Оно называется "В Смольном". Думаю, из него вы все поймете:
   В Смольном тихо, не хлопают двери,
  Не шумит суетливый народ.
  Я без сил... и считаю потери...
  Мне сегодня опять не везет.
  
  Где стихи мои, песни и сказы?
  В голове протоколы, звонки...
  Поручения, просьбы, приказы -
  Давят массой своей на виски.
  
  По ковровой дорожке шагаю,
  Свет потушен, паркет не блестит.
  Лишь сигнальный "На выход" мигает,
  И вечерний охранник стоит.
  
  Не звенят о металле порталы,
  Электронный сработал замок.
  Выхожу на ступени устало...
  И готов
   распрямиться
   в прыжок.
  
   Публика зааплодировала. Хохлев поклонился.
   - Жерлов всем внушает, что вы разрушитель. Что вы можете ответить?
   - А вот авторы и читатели "БЕГа" называют меня созидателем. Журнал создан с ровного места и уже обогнал по популярности многие известные бренды. Жерлов боится... Что, выиграв выборы, я разрушу выстроенную им систему. Правильно боится! Сталинские принципы управления литературой и издательским делом нужно разрушить.
   - А если писатели по-другому не умеют?
   - Значит, это не писатели... А пропагандисты советского образа мышления.
   - По вашим текстам получается, что в СССР вы не видите ничего хорошего?
   - Так и есть. Концлагерь. С фантастическим уровнем эксплуатации... Коммунисты вытягивали из людей все силы. Заставляли работать даже по выходным. Помните наши "черные субботы"?
   - А за тунеядство сажали.
   - Ну и что хорошего?
   - Подъем экономики, первый полет в космос...
   - Не смешите. С этим уже давно все разобрались. Сильная экономика нужна была советской власти для захвата мира. Как база, опорная точка... А насчет космоса. Почитайте Виктора Пелевина "Омон Ра". Там популярно рассказано, как делались полеты в космос. Чтобы летать в космос - нужно, чтобы этот космос был.
   - Его нет?
  - А вы у космонавтов спросите. Также спросите, почему им запрещено рассказывать о полетах... Теперь слово авторам "БЕГа". Костя прошу на сцену.
   Стихи и прозу читали все, кто был готов. Глеб Королев - солист Ленконцерта, исполнитель песен на стихи Людмилы Дербиной - даже спел. И не одну песню.
   Когда Хохлев поблагодарил выступивших, на сцену взошла Наталья Николаевна.
   - Дорогие друзья, у нас редко бывают такие интересные вечера. Спасибо. А вам, Владимир Владимирович, делаю деловое предложение. Придумайте тему круглого стола - по тематике "БЕГа". А мы вам дадим зал. Вы хорошо ведете...
   - Договорились.
  
   После творческих мероприятий хочется выпить.
  Хохлев с Рудаковым и Костей Барановым вышли на Невский и нырнули в ближайший подвальчик. Тот самый. Заказали по сто грамм водки и по бутерброду.
   - Значит, Володя, вот тебе твои голоса и души... Пока я не забыл. - Александр Валентинович тряс стопкой листочков. - Это от тех, кого сегодня не было. Я, между прочим, тоже до последнего думал: идти или не идти.
   - Почему?
   - А вдруг бы бесноватый заявился. С кортиком. Он ведь может и пырнуть.
   - Александр Валентинович, я разделяю ваши опасения. И уважаю вашу поэтическую фантазию. Но сегодня - это было исключено.
   - Конечно, это шутка. Мы запретили ему ношение кортика... Скоро в этом зале будем вручать нашу премию. Готовьтесь.
   - До выборов?
   - До.
   - Я от лица командования выражаю вам благодарность за "Парад талантов". Люди листали с интересом.
   - Будем распространять.
   - А как это, вы запретили кортик? - спросил Костя.
   - Да как... Написали командующему, что человек неадекватен. Рассказали о том, как он на Мамина накинулся, избил на глазах у всех, зуб выбил... Командующий распорядился запретить Жерлову ношение не только кортика - морской формы. Чтобы флот не позорил.
   Заказали еще по пятьдесят и по бутерброду.
  Разошлись поздно.
  
  25.09.2010
  Поезд летел над русской землей.
  Хохлев - у окна - встречал и провожал взглядом поля и леса. Небо, какое-то потерянное, висело над миром серой простыней. Ждать осталось недолго. Розовый восток уже сигналил о начале нового дня.
  В сентябре воздух удивительно прозрачен. В первый час после рассвета - пока солнце еще сбоку - если сконцентрироваться, можно доглядеться до дна неба. Рассмотреть контуры небесных шельфов, невидимые днём гряды. Правда, не каждый будет доглядываться. Единицы.
  Большинство, запутанное так называемым "современным научным знанием", будет продолжать считать небо бесконечным, безмерным, бездонным. Советская власть катастрофически размягчила умы людей. Сделала их доступными для любых бредовых идей. Плюс - расшатала человеческие воли, приучила быть послушными любым приказам. Без крепкой воли - ум не собрать, без твердого ума - мир не постигнуть. Вот и едут "советские" пенсионеры на свои дачные участки, не глядя вверх - только под ноги. Толкаются при посадке, ругаются, обзывают друг друга разными словами. Потерянное поколение.
  В вагоне электрички, отвернувшись от пассажиров и любуясь красотой земли, хорошо думать. Хохлев думал о пятерке. Искал начальника. Жерлов, Галочка, Прыгунец, Бельский, Табун? Кто главный?
  Черные птицы - рваные дырки в небе - скользнули по оконному стеклу.
  О чем пишут эти коммунистические писатели-пенсионеры?
  Жерлов - о скуке дальних походов, о какой-то разрушенной морской дружбе, черной воде, рекламе вместо людей, о тоске по сильной руке, о неверности присяге...
  Галочка - о березках на погостах, крестиках, маковках, крестных ходах, о стойких советских бабушках и дедушках, очередных обманах власти...
  Прыгунец - о каких-то пьяных матросах, бросающих на берегу своих жен, или о женах с детьми, бросающих матросов, о плаче, криках чаек, о силе партийного слова.
  Бельский - о советской цензуре, редактуре, системе книгоиздания, о гадах-диссидентах, больших тиражах, пьянках в Комарово, о ностальгии...
  Табун - об охоте на людей, ленивых ментах, сумеречных городах, верных раскольниках, продажной демократии, предательстве Ельцина, Собчака, Чубайса, Галины Старовойтовой...
  Как эти коммунистические пенсионеры убивают?
  Жерлов - издевательствами и унижением, неприемом в Союз, невыполняемыми обещаниями, хамством, рукоприкладством, доведением до суицида...
  Галочка - ядовитыми травками, отварами, заговорами, "исправлением" стихов...
  Прыгунец - "исправлением" прозы, спаиванием, отвержением...
  Бельский - непечатанием, ложными рецензиями, стяжательством, доносами...
  Табун - высокомерием, клеветой, равнодушием, неоказанием помощи - никому ни разу...
  Как Галочка отравила Илью Нарышина - известного поэта, Хохлеву рассказали недавно. Нарышин, старенький уже член Союза, вдруг прознал - как-то догадался - о смертоносной деятельности пятерки. И решил её остановить. Собрал двадцать подписей недовольных писателей и, рассчитывая на свой авторитет, собрался в Москву. За день до отъезда, во время одного застолья, Галочка влила в бокал Ильи Марковича яду. Нарышина увезли на скорой... Но его крепкий организм выдержал удар.
  Чтобы добиться нужного результата Галочка стала навещать поэта в больнице и поить его якобы лечебными отварами. Из трав. Через неделю поэт умер. Его праведную инициативу объяснили побочными эффектами болезни - обострением старческого маразма.
  Этот рассказ был сопровожден предупреждением Хохлеву: никогда не принимать из рук литературных начальников ни питья, ни еды. И не участвовать ни в каких официальных литературных застольях.
  Этот рассказ чем-то напомнил историю смерти Михаила Фрунзе в 1925 году. Когда по настоянию Сталина знаменитому полководцу сделали операцию язвы желудка, в результате которой произошло общее заражение крови. Приведшее к смерти.
  Как "отец народов" расправлялся с неугодными, хорошо знали нынешние. И расправлялись так же.
  Но кто же из них главный?
  Жерлов - нет. Подставная, используемая и каждый раз подставляемая фигура. Неконтролируемый вулкан ненависти, с неадекватными, непредсказуемыми реакциями.
  Галочка - нет. Слишком глупа и эмоциональна. Исполнитель.
  Прыгунец - нет. Не пользуется авторитетом. Исполнитель.
  Бельский - нет. Стар и давно выжил из ума.
  Табун - нет. Слишком увлечен собой. Претендент на "вечность". Такие командирами не становятся.
  
  Оранжевый край солнца нехотя выглянул из-под облаков. И тут же в них зарылся. Еще немного и прорвет.
  - Доброе утро, уважаемые пассажиры. Прошу прощения за беспокойство. И хочу предложить вещь, необходимую как в городе, так и в деревне - вот такой замечательный дождевик... Имеются все размеры и варианты расцветки - на любой вкус. Есть вариант на кнопках, есть на молнии... Дождевик из новой, не рвущейся ткани, отечественного производства - не Китай. Легко складывается в такой вот маленький, удобный конверт и не занимает много места... Мое предложение обязательно заинтересует грибников и рыбаков, любителей осенних прогулок и даже пробежек - ткань дождевика пропускает воздух и не пропускает воду. Наша отечественная разработка. Кто заинтересовался - останавливайте меня, спрашивайте. Дождевик можно примерить, подобрать нужную длину и размер. И немного о цене. В сетевых магазинах города эта модель продается за четыреста пятьдесят рублей. Я работаю непосредственно от производителя, без торговых наценок и могу предложить вам этот дождевик всего за двести рублей. Два дождевика вы приобретете за триста пятьдесят рублей. Три - за четыреста пятьдесят. Уважаемые пассажиры у вас есть уникальная возможность приобрести три модели по цене одной. Итак, прошу вас - отечественный дождевик на все случаи жизни... От производителя.
  Хохлев задремал. Он лег в час ночи.
  За пять минут до выхода открыл глаза и улыбнулся сияющему огромному солнцу. На платформе свежий, прохладный и чистый, пахнущий деревней, воздух наполнил легкие. Владимир выдохнул остатки городской пыли и вдохнул еще раз. Еще глубже. Голова слегка закружилась.
  Владимир выровнял дыхание, поправил лямки рюкзака, зашагал мимо спящих еще дворов и берез, с желтыми локонами в кудрявых прическах. В некоторых домах печи уже топились, дым не рвался в небо, как на морозе, стелился горизонтально, добавляя вкуса воздуху. Горластые петухи гнали ночную тишину вон. Куры отвечали петухам негромким кудахтаньем. Просыпались и деревенские собаки.
  Хохлев, пока дошел до своего участка, сочинил стихотворение.
  
  Встает заря шатром зелёным,
  Гудят разбуженно шмели,
  И зажигаясь светом новым,
  Шумит река в лесной дали.
  
  Над полусонными дворами
  Из труб плывет молочный дым,
  Берёзы с белыми стволами
  Со мной танцуют - молодым.
  
  Слышны кудахтанье наседки
  И петуха призывный плач,
  И песня вёдер у соседки...
  И шепоты забытых дач.
  
   Поэт-кандидат вскипятил чайник и устроился завтракать на залитой солнцем веранде. Под мурлыкающий приемник. Бутерброды с ветчиной и сыром, яйца вкрутую, помидор с огурцом, домашнее печенье с кофе. Чтобы не затевать никаких каш или омлетов, все для завтрака было привезено из города.
  Это днем Хохлев приготовит обед из трех блюд - утром можно и по-походному.
  
  Зачем убивать писателей?
   Чтобы сохранить командные роли в литературе? Мелко. Хотя для некоторых - неписателей - очень даже глубоко. Чтобы не дать развиться таланту?
  Но не обязательно лишать жизни. Легче не печатать, не рецензировать, не обсуждать. Забыть о существовании. Изолировать. А если писатель активен и какую-то читательскую поддержку уже имеет? И уже признан? Оклеветать, сломать психологически, заставить замолчать... Заставить не писать.
  Настоящий писатель не может не писать. И пишет он не как советские писаки - за блага. Для него проза и поэзия - инструменты познания. Рассекающие скальпели. И сшивающие иглы. Это советские писатели, следуя за Толстым, описывали. Соцреализм больше ничего и не требовал.
  А если писатель - Борис Пастернак:
  
   Во всем мне хочется дойти
   До самой сути.
   В работе, в поисках пути,
   В сердечной смуте.
  
   До сущности протекших дней,
   До их причины,
   До оснований, до корней,
   До сердцевины.
  
   Все время схватывая нить
   Судеб, событий.
   Жить, думать, чувствовать, любить,
   Свершать открытья.
  
  И если он дошел? До сути, до сердцевины? И открыл, нашел правду? Вот тут-то он и становится опасен. Пока Пушкин писал стишки о вольности и любовных играх - его читали и почитали. Когда стал писать стихи-молитвы - его стали гнать. И загнали до смерти. Это в век, когда атеизм еще не стал государственной идеологией. А когда стал? Убили дошедшего "до сути" Рубцова. Не может жить поэт, открыто иронизирующий над властью.
  
  Какую слякоть сделал дождь,
  Какая скверная погода,
  А со стены смеется вождь
  Всего советского народа.
  
   Рубцов был принят в советский Союз писателей для того, чтобы этот Союз его и убил. Вологодские члены хлопали его по плечу и смеялись: Коля, ты гений. Пойдем выпьем! И наливали, наливали, наливали... И убивали, убивали, убивали.
  И убили!
  А когда подвернулся удобный случай - отвели от себя подозрение. И продолжают отводить до сих пор. Разве коммунисты когда-нибудь признаются в своих преступлениях? И с Нарышиным никогда не признаются. Прямых улик нет.
  
  Так зачем убивать?
  Чтобы писатель не рассказал народу о найденной правде. Легче управлять запутавшимися людьми. Обещай любую правдоподобную ложь и живи дальше.
  Система подготовки писателей в СССР писателей не готовила. Потому что не могла готовить. Не знала как. Литературный институт, Союз, всякие ЛИТО готовили и пестовали писателей-ремесленников, писателей-соцреалистов, умеющих формулировать мысль.
  Писатели, умеющие творить мысль, готовили себя сами. В обход установкам Литературного института, Союза и всяких там ЛИТО. За это самообразование, за прорыв к "сути" литературного труда многие расплатились жизнью. Но благодаря им - этим жертвам - литература, да и весь народ имеют возможность развиваться дальше.
  В качестве версии - все выстроилось. Но лишь только версии.
  
  Хохлев переоделся и ушел в лес. В дальний - за железку.
  Вернулся лишь к трем часам. К началу матча, в котором питерский "Зенит" разгромил подмосковный "Сатурн" со счетом 6:1. Субботний вечер прошел в веселом праздновании победы. Как и у всех настоящих фанатов любимого клуба.
  С баней, пивом... И вечерним застольем. На котором Хохлева в очередной раз упросили прочесть "Баню" и "На даче" - полюбившиеся уже давно стихи:
  
  Мы топим баню, соседей сзываем в гости.
  Вот один пришел
   с мундштуком из слоновой кости,
  Вот другой, "с горки", принес бутылку пива,
  А третий, что дом напротив, - жидкого мыла.
  
  Жар поет в коленах, шепчутся поленья.
  В баньке тепло уже, но еще топить не лень. Я
  Полный бачок воды заранее натаскаю.
  И на полке, потом, телом чуть не растаю.
  
  Веник березовый жарит лопатки, спину.
  Сосед старается, шапку на лоб сдвинув.
  Без рукавиц руки сожжешь паром.
  Парьтесь, соседи!
   Баня для всех!
   Даром!
  
   "На даче" Хохлев подзабыл - пришлось найти сборник и в нём - нужную страницу:
  
  Ребенок строит дом и радуется втайне,
  Что смотрят на него соседи и друзья.
  Строительством своим он озабочен крайне,
  Болея за него, волнуется семья.
  
  Он строит первый дом! С отцовскою сноровкой
  Вколачивает гвозди, орудует пилой
  И маленькой рукой, натруженной и ловкой,
  Выдалбливает паз стамескою большой.
  
  Пусть домик неказист, немного перекошен,
  В нем крыша есть и пол, крыльцо и потолок.
  Строительство кипит, и далеко отброшен
  Любимый паровоз - лежит трубой в песок.
  
  Ребенок строит дом и радуется втайне,
  Что смотрят на него соседи и друзья.
  Работою своей он озабочен крайне
  И скажет всем потом: "Вот дом!
   Построил - Я!"
  
  26.09.2010
  Кандидат вернулся в город в середине дня. Не захотел толкаться в переполненной вечерней электричке. Позвонил Вревскому.
  - Толя, как жизнь?
  - Живем не тужим.
  - Тогда сразу - к делу. Есть время, не отвлекаю?
  - Для тебя - всегда есть.
  - Вот какой вопрос... Назови мне, пожалуйста, писателей, пострадавших от Жерлова.
  - Ух, ты! Назови! Тут целый список выстроится... Не два человека. Может, не по телефону, приезжай - я тебе все расскажу.
  - Давай пока по телефону, кратко.
  - Ну, тогда запасайся бумагой и терпением.
  - Бумага под рукой.
  - Пиши: Алла Панова, поэтесса - в девяностые годы Жерлов вымогал у девушки деньги за вступление в Союз, психологически измывался, оскорблял, как только можно - унижал. Алла не выдержала издевательств и умерла.
  - Умерла?
  - Да! А ты думал? И не она одна. Пиши дальше: Валентин Бодрый - не дождавшись приема, умер. Жерлов измотал его придирками и обещаниями. Дальше: Алексей Боронько - десять лет издевательств и унижений. В Союз не принят. Леша бросил всё и ушел. Дальше: Николай Васильев-Май, был лично знаком с Осипом Мандельштамом, с Владимиром Маяковским, издавал их, затем написал книгу воспоминаний. Дожил до девяноста лет, а членом Союза так и не стал. Жерлов обсмеивал его публично, гнобил, не давал слова сказать. Николай Всеволодович несколько раз документы собирал и все зря. Умер от старости и бессилия. Не знал, как бороться с этим полудурком. Дальше, можешь меня записать: Анатолий Вревский - двадцать лет и два года у меня не принимали документы на вступление. А книжек у меня за это время вышло - аж пятнадцать... Я плюнул и создал свою Академию.
  - В пику Жерлову.
  - О Жерлове я думал меньше всего... Идем дальше: Рустам Сатаров - переводчик с восточных языков, хороший поэт. Жерлов своими наездами нанес значительный вред его здоровью - сделал невротиком. Поэтесса Елена Королькова - умерла от издевательств и унижений. Поэтессу, драматурга, конферансье Тамару Корневу - как он унижал, бедолагу... Не принимал шесть лет. Сейчас она в Союзе. Дальше: На Татьяну Столярову этот псих набрасывался со словами "вы - человек бесполезный". Унижал всячески. Довел до летального исхода. Ты не устал?
  - Нет, Толя. Давай дальше.
  - У Алексея Далькина вымогал деньги на книжку. Без денег так и не принял. Сергея Николаева - не принял по возрастному цензу. Очень хороший поэт. Кирилла Дмитриева - ты его знаешь - лет десять просто дурил. Измывался, унижал, но так и не принял. Владимир Муравьев - издевательства и унижения. Сейчас Володя работает в газете "Щит родины". Про Рудакова и круг Рудакова не буду - там ты всех знаешь. Ну, как тебе списочек?
  - Погоди. Сейчас сосчитаю... Тринадцать человек, из них пятеро умерли.
  - Так получается.
  - Кошмар какой-то. Это всё только в твоей памяти или где-нибудь зафиксировано?
  - Кто бы это стал фиксировать? Ты первый. А люди терпели и гибли. Сам знаешь, каково творческому человеку быть все время под прессом. Не каждый выдержит.
  - Знаю.
  - Я еще памятью поворошу... Вспомню кого - позвоню. Вот такие дела. Этого Жерлова поганой метлой гнать надо, калёным железом из литературы выжигать. А не в председатели переизбирать. Он же ни одного издания не поддержал. Даже говорить с людьми отказывался. Это самый настоящий убийца литературы. Киллер.
  - Но смотри: я этот список предъявлю - он же отопрётся. Доказательств нет.
  - Документальных - нет. Свидетельства очевидцев - собрать можно.
  - Не каждый подтвердит.
  - Да, тут ты прав. Не захотят связываться. Может оказаться - себе дороже. Тут потребуется целое расследование. Надо искать родственников, расспрашивать их. Может, кто-то из пострадавших дневники вел, делал какие-то записи. Смерти тянут на уголовные дела.
  - Но кто этим всем будет заниматься? Писателям интересней писать, а не копаться в грязном чужом белье. Мы же не следователи прокуратуры.
  - Налицо социальная опасность. Жерлов - это бандит. И его необходимо остановить.
  - Для начала - не дать переизбраться... За информацию спасибо.
  - И тебе - за интерес к людским судьбам.
  
  Кандидат положил трубку и крепко задумался. За семь лет пребывания в Союзе у него сложился свой собственный список. Деяний, имеющих признаки преступлений. Хохлев стал дописывать свои фамилии, имена.
  Александр Рудаков - стойко утратил здоровье, вследствие попытки исключения и снятия с учета, Василий Дорожкин - нервный срыв и полгода болезни после попытки восстановить Рудакова в Союзе, Костя Баранов - преследования за дружбу с Рудаковым, Юрий Туркин - не дал возглавить литобъединение, Иван Тихонов - сознательная утеря документов, проволочки с приемом, наезды за критику. Игорь Филиппов, Владимир Хохлев - преследования за поддержку Рудакова. Виталий Осипенко - непризнание и клевета, Андрей Красильников - непечатание...
  И что со всем этим делать?
  
  27.09.2010
  В Великий Новгород Хохлев приехал в полдень. Конечно, можно было, сославшись на выборы, и отменить поездку, но очень уж звали.
  Подборка "Рубцов - Дербина", опубликованная в "БЕГе" год назад, наделала много шуму. Журнал ходил по рукам. Интервью с Людмилой Дербиной читали и обсуждали. А затем интеллектуалы города пригласили Хохлева на заседание Литературного клуба. Завязались отношения. За истекший год несколько новгородских авторов были напечатаны в "БЕГе". Им хотелось личного общения.
  На вокзале его встретила Лена Потапова. И до пяти часов водила по Новгороду - по храмам - с экскурсией. А после пяти - и далеко за полночь - Хохлев вел разговоры с новгородскими писателями исключительно о литературе, поэзии, прозе, литературных журналах. О перспективах Союза... И читал стихи.
  В этот раз - "по просьбам трудящихся" - читал стихи о любви.
  К любимой женщине.
  
  Нет в памяти моей свободных ниш.
  Они все твёрдым временем заполнены,
  В котором все события исполнены...
  И в каждом из которых - ты стоишь.
  
   И это:
  
  Твой образ всплывает в горячем мозгу,
  Я болен, в кровати, смотрю на пургу,
  Слезы и сопли текут по ладоням...
  Снова с тобою в трамвайном вагоне.
  
  Вечер, слякоть - вопреки стуже,
  Питерский каприз: то замерзнут лужи,
  То вновь растают под напором соли.
  Мы сидим в тепле. За окном, на воле
  
  Мечутся уставшие люди, ветер.
  Нам уютно, как письмецу в конверте.
  Трамвай проскрипел мимо вокзала.
  "Вот оно счастье!" - ты сказала.
  
   И такое:
  
  Ты пришла теплая, лохматая после сна.
  Оценила меня, всего осмотрела.
  Обошла молча, остановилась у окна...
  Постояла и ушла, как мысль - улетела.
  
  Не сказала ничего: ни здравствуй, ни привет.
  Не спросила, почему я так рано не сплю?
  Вошла и вышла. Сразу и "да" и "нет"...
  Такую по утрам я тебя и люблю!
  
   И еще такое:
  
   Ты войдешь, откроешь двери
  Распашные, из стекла,
  Мне расскажешь про деревню...
  Без меня как жизнь текла.
  
  Молча распакуешь вещи,
  Мяту выложишь, пирог,
  Испеченный утром в печке.
  И сметану, и творог.
  
  Две широкие тарелки
  Мы поставим на столе,
  И замрут на время стрелки
  Всех часов...
   На всей земле.
  
   Именно в Новгороде в голове Хохлева родилась идея статьи "Убийство веры и воскресение России", вокруг которой тоже будут много шуметь.
  
  28.09.2010
  В семь часов утра Хохлев выехал домой.
  Устроился в уютном вагоне, у окна, и попросил чаю... Принесли быстро.
  Как же коммунисты изуродовали, изгадили русскую землю...
  Эта промзона - пригород Великого Новгорода. Эти склады из силикатного кирпича и бетонных блоков, гаражи, с залитыми черным гудроном крышами и матерными словами на стенах. Эти брошенные хоздворы, с грудами ржавеющего металла. Эти бесконечные ангары, боксы, цеха, козловые краны, заросшие бурьяном подъездные пути. Эти никому не нужные эстакады, терриконы автопокрышек, сгоревшие вагоны...
  И на все это надо смотреть глазами. И все это повторяется в каждом когда-то русском городе. Превращенном коммунистами в советский.
  Как нужно ненавидеть свою родину...
  Ни одного клочка зеленой травы, ни одной не изломанной березки. Плуг коммунизма перепахал всё. Советский строй вывернул Россию наизнанку, снял одежду, обнажил. Изнасиловал и бросил. Ради чего?
  Плановой экономики. И что же она планировала? Рост благосостояния советских людей? Каждому по потребностям? Ложь! Лживыми лозунгами прикрывалась настоящая цель. Создание экономической и военной базы мировой революции.
  Коммунисты планировали захват мира. "Одной, отдельно взятой" России им было мало. Они хотели подчинить и "перековать" все народы. И нещадно эксплуатировали народ русский. Чтобы ракет с ядерными боеголовками, самолетов, танков, пушек и АКМ-ов хватило на мировой переворот. Чтобы выиграть "последний бой".
  Коммунистическая партия страны советов - сброд нелюдей. Не способных увидеть красоты родной земли, гадивших - не только в эрмитажные вазы - везде, "от Москвы до самых до окраин". И воспевающих в своём соцреализме дымящиеся трубы и заводские цеха, опоры ЛЭП и типовые железобетонные бараки для жилья. С замазанными желтой мастикой швами.
  Хохлев смотрел в окно, слезы наворачивались на глаза.
  И то же в русской литературе - духовной стране, равновеликой России. Типовые картонные герои - передовики труда с тачками и лопатами. Типовые сюжеты - какие-то, соцсоревнования, "свершения" коммунистических пятилеток. Плоские, мертвые тексты. Выхолощенные отношения литературных персонажей. Ненастоящая любовь. Бредовые установки.
  В памяти кандидата всплыло давнее стихотворение:
  
  Стихи о революции забыли...
   И правильно. Разве это стихи?
  Топором рублены слова, вбитые в лист бумажный...
  Воспевание какой-то материальной чепухи...
  Пропаганда утопии - как цели важной.
  
  Никто не читает, не декламирует опаленных строк,
  Время прошло, обломало лихой хребет,
  Мы получили хороший, наглядный урок,
  Как тьмою кромешной
   считать лучезарный свет.
  
  Писатель не может рассказать о красоте, если он её не видит.
  Хохлев вспомнил, как однажды Прыгунец на секции прозы сетовал: "В современной литературе нет героев..." А в советской массовой литературе они были? Заблудившиеся в коммунизме, ведущие народ в никуда. Одержимые безбожием Павки Корчагины... Не жалеющие ни себя, ни тех, кто рядом.
  Сначала советская власть уничтожила настоящих героев, затем заставила воспеть героев-уродов. Чтобы на них равнялись. И подражали... А потом заявила: "Героев нет!" Так куда же они делись? Герои-коммунисты-комсомольцы? Спились? Или за большие деньги продались западным империалистам?
  И всё это, весь этот литературный хлам, нужно сейчас разгребать.
  Как и хлам материальный, всюду напоминающий о коммунистических бесчинствах... Но какими силами? Кто способен это сделать?
  Прошедшей ночью Владимир спал мало. После чаю, согревшись теплом мягкого кресла, он задремал.
  
  В полусне, полудрёме Хохлев ощутил, как кто-то влез в его сознание. И перелистывает страницы памяти. С нехорошими намерениями. Главный редактор журнала о безопасности жизни мог даже во сне распознать опасность.
  Прикосновения казались нежными, даже заботливыми, но обжигали черным холодом. Хохлев пытался прогнать пришельца - во сне не вышло. Мешала дрёма. Попытка выстроить защиту вызвала новую атаку. Хохлев почувствовал, как в точку середины лба, над переносицей будто бы начал ввинчиваться острый штопор. Раздвигая ткани, штопор добрался до задней стенки черепа. Начал увеличиваться в размерах, заполняя собою всю голову. Стальным обручем сжало виски. Сердцебиение участилось. Стало трудно дышать. Капли пота выступили на лбу. Хохлев смахнул их и открыл глаза.
  И сразу увидел другие глаза - черные, немигающие, без зрачков. Зрачки, конечно, были - спросонья трудно отличить радужную оболочку темно-карего цвета от черной бездны хрусталика. Теперь немигающие черные штопоры ввинчивались в глаза кандидата и проникали прямо в душу. Заломило затылок. Хохлев встрепенулся, растер правый висок и отвел взгляд. Помассировал затылок и мышцы шеи. Когда в голове потеплело, Хохлев спокойно рассмотрел владельца черного взгляда. Как оказалось - знакомого.
  Довольно упитанный мужчина под пятьдесят лет. На голове с коротко подстриженными черными, прямыми волосами фетровая, шоколадного цвета, шляпа. С широкой полосой коричневого шелка у основания тульи и плавно загнутыми по всему периметру полями. Такая же шелковая тонкая окантовка края полей. Мягкое, немного смуглое лицо. Чувствительные, по-женски розовые губы. Разлетающиеся от переносицы черные брови. Ямочка посередине подбородка. Правильных черт нос.
  Под шелковым шарфом - белый воротник рубашки и темно-вишнёвый галстук, прижатый золотой цепочкой, пропущенной через маленькие дырочки на концах воротника. Пальто, тонкого бежевого сукна, застегнуто на прозрачные пуговицы из тёмного янтаря с едва заметными прожилками. Мягкие смуглые пальцы, с искусно обработанными ногтями, как бы нехотя ласкают тонкую резьбу орехового набалдашника черной трости, схваченной обручем желтого металла. На ногах, будто бы вросших в пол вагона, лакированные черные ботинки с фигурными металлическими накладками на носках.
  Неожиданный попутчик - известный писатель Илья Францевич Стинов - был довольно широк в плечах. Он плотно сидел в кресле - через столик - напротив Хохлева и бесцеремонно рассматривал кандидата. На столике вызывающе чернела кожаная перчатка.
  Глаза литераторов вновь встретились. Хохлев энергией зрения отодвинул взгляд Стинова почти до сетчатки его глазных яблок, заставил сморгнуть. Холеный, показной облик разозлил Владимира. Ему захотелось нагрубить бесцеремонно вмешавшемуся в его сон человеку. "Что вам от меня надо?" - хотел спросить он, но не успел. Противник встал, натянул перчатку на руку, извлек из кармана вторую и, манерно поклонившись, вышел в проход между кресел. Не оборачиваясь, скрылся в тамбуре.
  Какое-то время Хохлев пребывал в недоумении. Ни "здрасьте", ни "пока". Непонятно откуда взялся, посидел, посмотрел, попытался каким-то своим черным гипнозом что-то внушить... И испарился. Культурные люди так себя не ведут. Владимир встал и пошел следом... Чтобы сказать пару ласковых...
  Стинова в тамбуре не оказалось. Не было его и ни в одном из четырех вагонов поезда "Новгород - Санкт-Петербург", которые Хохлев не один раз прошел взад-вперед.
  И остановки, на которой Стинов мог бы выйти, не случилось.
  Хохлев перекурил, вернулся на свое место, пытаясь найти объяснение событию.
  Илья Стинов был из успешных писателей. Постоянно присутствовал на мероприятиях с участием VIP-персон и себя считал таковой. Всегда безукоризненно одет, немногословен, подчёркнуто отстранен от мирской суеты. Для общения - недоступен. "Вещь в себе". Не деревенщик и не пролетарий, коих в Союзе пруд пруди. Этакий спокойный, городской интеллигент, умеющий себя подать. Человек из высшего общества. Из обоймы. Литературные достижения не ахти какие. Холодный, рассудочный, описательный - почти безупречный, но не зажигающий - стиль. Про любовь - ни слова, как будто её вообще нет. Политика, некие - похоже не придуманные - детективные истории, война, шпионы, предательства, деньги, азартные карточные игры... На секции прозы редкий гость. Но книжки периодически - чаще, чем у других - выходят. Большими тиражами и не только в Питере. Не единожды лауреат. С наградами и деньгами. С коллекцией антиквариата в большой квартире на Невском.
  И никаких пересечений с Хохлевым. Сегодня - практически впервые с глазу на глаз. По инициативе Стинова. Зачем? Чтобы внушить кандидату мысль о тщетность попытки. И подтолкнуть сойти с дистанции. Засеять голову неуверенностью и сомнением. Унынием и безнадегой.
  Хохлев вспомнил свои мысли и настроение за полчаса до встречи. А ведь не проснись он вовремя - у Стинова получилось бы... Могло получиться.
  Но у Ильи-то Францевича какой в этом интерес?
  
  Неслучайный попутчик Хохлева открыл дверь жерловского кабинета без стука. И без доклада секретарши. Он всегда - подчеркивая своё превосходство - входил без стука. Борьба писательских амбиций - не его стезя.
  - Илья Францевич?
  - Хохлев не свернет. - Стинов присел напротив Жерлова.
  - И что вы предлагаете?
  - Хвалить!
  - Ё... т... м...! Хвалить противника? - Жерлов поперхнулся и закашлялся.
  - Да! Везде и всюду. И все его тезисы брать на вооружение. Чуть-чуть подгоняя их под себя. Можете даже позвонить и предложить ему место в новом правлении.
  - Сам звонить - не буду.
  - Пусть кто-нибудь...
  - Я, б... , не понимаю... Если я буду его хвалить - эти идиоты решат, что я готов передать власть. Без боя... Что я слагаю с себя полномочия. И сам, б... , утверждаю своего преемника.
  - Дураки - решат. Умные - поймут, что это тактика. Если бы в 96-м Собчак хвалил Яковлева - за конструктивные предложения - остался бы мэром... Или губернатором. Но Анатолий Александрович занял другую позицию. Противостояния... Стал критиковать своего первого зама... И проиграл.
  - Я, б... , не могу хвалить Хохлева! - Жерлов вскочил с кресла.
  - Значит, хотя бы не ругать!
  Более Стинов ничего не добавил. Встал и вышел... Не попрощавшись.
  
  После этого визита кабинет председателя Союза стал регулярно посещать бес коммунизма. Он и раньше часто заглядывал, теперь же взялся за прямое кураторство Жерлова.
  Не успела за Ильей Францевичем закрыться дверь, не успел воздух, поколебленный Стиновым прийти в нормальное, равновесное состояние...
  И началось.
  Из-под огромной карты СССР, кривовато прибитой к стене самим Жерловым, бес коммунизма выскользнул на пол. Стряхнулся. Через мгновение уселся на столе, по-турецки скрестив ноги. Прямо перед Жерловым. В нос председателя ударил жуткий козлиный запах. Жерлов опешил, а бес как ни в чем не бывало протянул руку для рукопожатия.
  - Ну что, Жерлушка, не свернет Хохлев - правильно заметил Илья Францевич.
  - Ты, б... , кто? - Жерлов едва выдавливал из себя слова.
  - Сам ты б... ! Еще раз меня этим словом обзовешь...
  - Ты кто?
  - Вот так-то лучше! Кто, кто, Жерлушка? Бес, к тебе приставленный. Идейно коммунистически подкованный. Большевик!
  - Я в бесов не верю.
  - Да-а ты-ы что-о? Всю жизнь верил и вдруг разуверился...
  - И всю жизнь не верил... Я материалист, - Жерлов сложил руки на груди.
  - О! - бес вытянул физиономию. - У тебя, Жерлушка, в ящике стола "Манифест Коммунистической партии". Давай вместе почитаем.
  Жерлов послушно порылся в столе и извлек на свет зачитанную до дыр книжицу.
  - Читай первую фразу.
  - Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма.
  - Теперь вторую.
  - Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака.
  - Ну, - довольный бес потирал руки. - Призрак - это кто?
  - Привидение.
  - А привидение может быть материальным?
  - Ты мне, что, ё... т... м... , хочешь доказать? - Жерлов, не понимая, к чему клонит бес, начал раздражаться и выходить из себя.
  - То, что ты всю жизнь верил в нематериальное, а называл себя материалистом. Нестыковочка выходит... Коммунизм - это пф-ф-ф, и нет его... Вот только я и остался, - Бес хлопнул себя по груди. - И мать мою не трожь... Получишь!
  - Ну и дальше что? - Жерлов стал терять нить разговора.
  - А то, что сейчас нематериалист Хохлев сделает тебя по полной программе... И пойдешь ты с котомкой на плече - никому не нужный - по Руси... С протянутой рукой. И стишки твои пустые тебе не помогут.
  Жерлов вскочил и открыл форточку. Подышал в нее.
  - Да ты не дергайся. Стишки не помогут, зато я помогу. Я же твой, родной... Мы всю жизнь параллельными курсами идем... Как корабли в дальнем походе.
  - Ну, помогай. - Жерлов вернулся в кресло. - Почему ты думаешь, что мне не выиграть?
  В кабинет заглянула Валентина Павловна с бумажкой в руке. Остановилась - в нерешительности - в дверях.
  - Вы это у меня спрашиваете, Сергей Евгеньевич?
  - Выйди. На х... !
  - У меня факс из...
  - Я сказал: выйди, б... , и закрой дверь. И никого ко мне не впускать!
  Валентина Павловна в испуге ретировалась. За дверью шепнула ожидавшему её Прыгунцу: "Сам с собой разговаривает... Давайте позже".
  А Жерлов продолжал допытывать:
  - Так почему?
  - По показателям, - бес мерзко захихикал. - Зачем ты так с женщиной?
  - По каким показателям? - не понял Жерлов.
  - По производственным. Ты в Союзе с восемьдесят пятого года, то есть уже двадцать пять лет и выпустил всего тринадцать книг. Сколько в год получается?
  Жерлов, на калькуляторе быстро разделил.
  - Ноль целых, пятьдесят две сотых книги в год.
  - А Хохлев в Союзе - семь лет... И написал десять книг. Раздели-ка...
  - Одна целая, сорок две сотых.
  - Нетрудно подсчитать, что литературная работоспособность Хохлева на ноль целых, девять десятых книги в год выше, чем у тебя. Конечно, за него проголосуют... Вот тебе первый показатель.
  Жерлов погрустнел и посерел лицом.
  - Идем дальше... Какие награды у Хохлева. Вон у тебя "Парад талантов" - там все написано.
  - Орден "За службу России". Медаль...
  - Погоди с медалями... У тебя орден "За службу России" есть? Нет. Вот тебе второй показатель.
  - Я тоже России служу. Потому что привык служить.
  - А кто об этом знает? Может, ты кому другому служишь. Призраку коммунизма... А уж потом России.
  - Не призраку, а коммунизму - да. Служу.
  - Ты к словам не цепляйся - дальше слушай. Сколько авторов Хохлев опубликовал в своем "БЕГе"? Читай внимательно.
  - Пятьсот девяносто восемь российских и зарубежных литераторов. Больше всего среди них поэтов.
  - А ты только себя публикуешь. Вот тебе третий показатель... Еще?
  - Погоди... не так быстро, - взмолился Жерлов. - Я все понял. И что мне теперь делать, вещи собирать?
  - Дураком-то не будь.
  Бес стал - или сделал вид, что стал - серьезным, задумался. Почесал лохматые ноги, помахал ушами.
  - Значит так. Умножь-ка хохлевские одну целую сорок две сотых на свои двадцать пять лет.
  - Получилось тридцать пять и пять.
  - Вот в своей анкете и напиши - издал тридцать шесть книг. Тринадцать в России и двадцать три - за рубежом. До выборов никто не проверит. А после скажешь - опечатка. Дальше, - бес потирал руки. - Сейчас поедешь к Туркину, в Смольный и выхлопочешь у него орден... Такой же!
  - Так не он же, б... , награждает.
  - Да и не важно, что не он. Пусть подсуетится. Он что, за Хохлева?
  - Нет, точно... А может, ты мне орден выправишь? Ты ведь все можешь? - Жерлов заискивающе заглянул в глаза беса.
  - Мой - незаконным будет. А тебе нужно официально, чтобы с наградным удостоверением, при людях... Не догоняешь. Дальше слушай: собери совещание всех верных - коммунистических - главный редакторов всех журналов. И пусть каждый посчитает - сколько авторов он напечатал. Сложи их в общую сумму. А на собрании объявишь, чтобы все слышали - запоминай или запиши: "По моей рекомендации в таких-то журналах - все журналы перечислишь по названиям - опубликованы более тысячи российских и зарубежных авторов".
  - Понял, записал.
  - Ну вот. Пока всё... Трудись, материалист недоделанный! - Бес растворился в воздухе... так же как и Стинов, не попрощавшись.
  Жерлов вздохнул облегченно и стал собираться в Смольный.
  
  Приближался решающий этап предвыборной борьбы.
  Хохлев зашел в церковь. Осторожно, чтобы не задеть молящихся, пролавировал на свое привычное место. На правую половину храма, к исповедальной кафедре.
  За окном над высокими березами носилась, каркая, стая ворон. В храме хор певчих пел: "Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе Боже". Пахло ладаном и воском тающих свечей. Они горели под иконами и как будто разгоняли воздух своими язычками. Если расфокусировать глаза, огоньки движутся, плывут в темном пространстве и мерцают. Каждый в синем нимбе. Мистика.
   Владимир влился в общую молитву. Все мысли он оставил за порогом храма, здесь в голове звучало только "Отче наш". Временами он подпевал певчим, но больше всего ему нравилось освобождать сознание от всех слов. И мирских, и церковных.
  Кандидат отрешился мира. Его глаза, как всегда, стали видеть только золотой треугольник на лучезарном золотом облаке в навершии Царских врат алтаря. Все остальное: передвижения служителей, поклоны прихожан, трепет огоньков свечей - воспринималось периферийным зрением - нечетко.
  Опоздавший на службу православный люд постепенно заполнял храм, подтягивался к алтарю. Хохлев не двигался. Он чувствовал себя уверенней, когда за спиной было меньше глаз - пропустил вперед себя всех желающих. "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!" Молящиеся крестились. Хохлев тоже. Он кланялся не низко, только головой, после чего сразу возвращал свой взгляд на золотой треугольник.
  Началось чтение Евангелия от Иоанна. Владимир, как и положено, склонил голову и прикрыл глаза. Чистота сердца давала телу - всем его членам - какую-то невероятную легкость, Владимир слегка покачивался. В такт Святым словам Благой Вести.
   Внезапно пол под ногами провалился.
  Хохлев дернулся с испугу, но глаз не открыл. Через минуту он догадался, или почувствовал, что это не пол ушел вниз, а он сам - вверх. В таком состоянии он висел над полом, не шевелясь. Адаптировался. Наконец вытянул носки ног и коснулся каменных плит. Подтянул носки - повисел еще. Затем, легко отталкиваясь от пола, совершил несколько пробных движений. Вверх-вниз, вверх-вниз. Остановился, внутренне собрался и пошел только вверх. Вот его ступни уже на уровне плеч, стоящих внизу. Вот выше голов, вот еще выше... Хохлев уперся головой в каменный свод. Он мог пройти его без усилий, но остался в храме, зависнув над службой.
  Он смотрел сверху вниз на людей и замечал всё.
  Неподготовленных к таинству - с копошащимися, тщательно скрываемыми в головах мыслями. От кого? Подготовленных - с ясными, пламенеющими в молитве сердцами, впускающими в себя каждое слово правды. Сомневающихся - которые хотят, но боятся раскрыться - робеют.
  Владимир поплыл по храму, аккуратно опускаясь, к принимающим его. Помогая. Он выпрямлял помыслы, находил утерянные слова и вкладывал их в головы. Теплыми ладонями укрывал - трепещущие в темных чужих потоках не вполне добрых слов - огоньки душ. И радовался бездымным огонькам детей.
  В подкупольном пространстве обозначилось излучающее свет бестелесное, крылатое существо. Выше - еще одно. Еще и еще. Сколько жизней... Они появлялись в храме и исчезали. Затем прилетали снова. Хохлев подплыл к иконостасу и заглянул за него. Живое белое облако подошло к Царским вратам, прошло чрез них и рассыпалось на множество тонких и невесомых облачков.
   Чтение Евангелия заканчивалось. Владимир вернулся к исповедальной кафедре. Осторожно, никого не коснувшись, занял свое прежнее место. Ощутил под ногами опору. Батюшка прочел последний стих, Хохлев открыл глаза. Потоптался, проверяя твердость и устойчивость пола под собой. Старые гранитные плиты были истерты по углам многими подошвами. И коленями.
  Кандидат поднял голову и нашел глазами золотой треугольник.
  
  Поздним вечером Хохлеву позвонил Петухов. Впервые с начала выборной компании.
  - Володя, как там моя Новгородчина? Ты вернулся?
  - Все хорошо... София на месте. Волхов течет. Стихи пишутся.
  - Нам пора встретиться и составить общий план действий.
  - Согласен. Когда, где?
  - Да хоть завтра. Давай с утра созвонимся и договоримся... Жерлов всех стращает, обязывает голосовать только за себя. Грозит компроматами.
  - Грозит?
  - Да, так и говорит: у меня на каждого есть информация.
  - Интересно, кто его этой информацией снабжает?
  - Так сами писатели и снабжают. Небылицы друг о друге рассказывают. А Жерлов систематизирует... Фильтрует базар. Ты понимаешь, что тебе в одиночку его не сковырнуть?
  - Нас же двое! Пока.
  - Больше и не будет... Наши члены трусоваты. Вряд ли кто еще отважится... И если объективно оценивать ситуацию - шансов у меня больше. Ты согласен?
  - Может быть, на сегодняшний день. Но я набираю очень быстро.
  - Больше половины тебе все равно не набрать. Значит, тут надо так: готовиться ко второму туру. Если у тебя голосов больше, я снимаюсь в твою пользу. Если у меня больше, ты - в мою.
  - Согласен.
  - И сняться нужно прямо на собрании. Чтобы люди видели и слышали... Как только голоса будут подсчитаны - выйти на сцену и громко заявить... Нельзя дать возможности Жерлову перегруппироваться.
  - Согласен.
  - Но есть и другой вариант.
  - Какой?
  - Ты снимаешься сейчас, в мою пользу. А после выборов я провожу тебя председателем секции прозы. Или своим замом.
  - Это ошибочный сценарий.
  - Почему?
  - Если бы вы, Петр Владимирович, в последний момент - пять лет назад - не взяли самоотвода... Но вы взяли. И те, кто был готов проголосовать за вас, остались ни с чем.
  - Об этом уже давно все забыли...
  - А по моим сведениям - не забыли. Поэтому единственно верный вариант - идти параллельно, каждому со своими людьми. И объединиться после первого тура. Главное - оттянуть у Жерлова как можно больше голосов... Задачка из учебника. Никаких ноу-хау. Я бы обрадовался, если бы еще нашлись кандидаты...
  - Саша Рудаков собрал бы голоса, но его не выдвинуть... Не член. А я бы ему памятник поставил - человек за правду бьется.
  - Петр Владимирович, у меня второй телефон звонит. Если на сегодня все - я отключаюсь.
  - Все, все! Я с тобой завтра свяжусь. Жди звонка.
  Звонил Рудаков.
  - Володя, ты куда пропал?
  - В Новгороде был. Привет вам от всех.
  - А завтра где? Давай-ка заезжай - поболтаем...
  
  29.09.2010
  В этот раз беседовали не на кухне - в "комнате для приемов".
  Рудаков устроился в своём любимом кресле, под многочисленными грамотами, дипломами, благодарностями и приветственными письмами, некоторые из которых - без рамок - были приколоты к стене обычными швейными булавками.
  Хохлев - напротив, на продавленном бесконечными посетителями диване. На журнальном столике, как обычно - свежие издания. И Рудакова, и Хохлева.
  - Я вот, Александр Валентинович, не пойму... Хотя понимаю, конечно - но не пойму: зачем вы тратите свое драгоценное время на борьбу с Жерловым? Вот в выборах мне помогаете. Забыли бы про него... Вы столько лет в литературном мире, знаете всех и вся... Заперлись бы от этих посетителей, - Хохлев хлопнул рукой по дивану, - и написали бы роман страниц на семьсот о литературной жизни Питера конца двадцатого и начала двадцать первого века. Для истории...
  - Может быть, когда-нибудь и напишу... Хотя я все-таки поэт, а не романист.
  - А была бы - книга!
  - Давай-ка лучше о другом. Помнишь то время, когда в школьных дневниках была графа "Родной язык"?
  - В наших дневниках был русский.
  - Правильно. Про эту графу нам говорили, что речь идет о языках союзных и автономных республик. И никто, никогда, ни один учитель не обмолвился, что для нас, русских, именно русский язык является родным. Интерес к его изучению отбивался с детства. Наивные родители гордились тем, что их чадо бойко изъяснялось на английском... А на родном - русском не могло связать двух слов.
  - Где после семнадцатого года умерли потомки высшего света царской России, говорившие на французском? Я этот вопрос всем задаю.
  - В Париже.
  - Правильно. Мне кажется это закономерным. Русский язык начали убивать задолго до советской власти. Почему мы сейчас об этом говорим?
  - Я придумал тему круглого стола, который ты - как главный редактор журнала о безопасности - проведешь в рамках своей предвыборной кампании. Сейчас тебе с народом нужно общаться постоянно.
  - Какую тему?
  - Русский язык и литература как основа национальной безопасности России.
  - Звучит сильно.
  - Подоплека такая: родной язык - это как родня. Кого считают близкой родней? Отца, мать, сестер, братьев... Язык, на котором мы говорим с рождения, является нам родным именно по праву рождения! Он как бы наравне с матерью и отцом - воспитатель, нравственный поводырь, старший брат и даже младшая сестра, требующая защиты от насилия и лжи.
   Но те, кто страстно не хочет, чтобы наш народ стал образованным, решили на государственном уровне поставить очередную палку в колесо русского национального образования. Каким способом? Как всегда экономическим! Стали учителям платить мизерную зарплату... А настоящую литературу задавили рынком и продолжают давить соцреализмом. Между тем если русский язык умрет - умрет и Россия.
   - Я подумаю и возьму эту тему в своём понимании.
   - Думай... Но предмет сегодняшнего разговора - другой. Круглый стол - это так, для затравки. Ночью сегодня пришло.
   - Что-то серьезное?
   - Более чем, - Рудаков задумался, перевел умственные стрелки. - Ты, в общем, правильно себя ведешь, правильно говоришь, письма пишешь, но людей, которые в Союзе уже давно, это не очень задевает. Потому что поверхностно. Сколько ты проработал на секции?
   - Около трех лет.
   - А затем ушел... Тоже правильно сделал. Для самосохранения, сохранения себя как писателя - абсолютно верно. С жерловцами общаться - себя губить. Но! Из-за того что ты ушел - ты не узнал внутренней кухни Союза. Глубины. А без нее - сам понимаешь. Некоторым твои выступления могут показаться чистым популизмом. Для захвата власти. А нам нужно совсем другое...
   - Но...
   - Подожди, не перебивай. Я в секретарях Союза проработал пять лет... Потом тоже ушел. Но со знанием дела... Я знаю их внутренние методы. Как они защищают себя и нейтрализуют противников... Вот Жерлов, наверняка, убеждал тебя в моем психическом нездоровье?
   - Да.
   - Проверенный ход. Генеральные секретари ЦК КПСС объявляли сумасшедшими всех инакомыслящих, диссидентов... И ведь некоторые верили. И писатели - некоторые - Жерлову верят. Со мной многие после его внушений перестали общаться. Испугались. К тебе он тоже может применить такой прием.
   - Отвечу зеркально.
   - Не сомневаюсь. Но давай по порядку... Начнем с отношения к таланту. Именно к талантливому человеку эти упыри всегда относятся предвзято. С малоодаренного что взять? И стишки вроде со смыслом, и рифма с ритмом не хромают. Книжка, одна, другая, а там, глядишь, и в творческий союз пора... С талантливого - спрос больше! Поругать его за поиски и эксперименты можно. Помариновать с выходом книги. Молодой человек - со свойственным юности максимализмом - может сорваться. Плюнуть на критику и "советы" и уйти на низший круг общения. Чтобы услыхать хотя бы полупьяную, но похвалу.
  - Падать вниз всегда проще, чем идти вверх.
  - Жерлов со своей камарильей толкают вниз всех. Бей его за это. Наотмашь. Он не понимает, насколько велика ответственность при вынесении "приговора" молодому автору. Который должен сделать выбор в сторону кропотливой, изматывающей работы над словом. Не кинуться в объятия мгновенному успеху. Или в одиночество. Я убежден - рост начинающего писателя возможен только в рамках литературного цеха. В общении с себе подобными.
  А когда талант все-таки реализовался - его начинают спаивать, провозглашая при этом: "Старик, ты - гений!"
  - Как Рубцова.
  - Если он не сорвется в пропасть на первом этапе уничтожения, применяют более изысканные средства...
  Сегодня - ты знаешь - за свой счет можно выпустить хоть полное собрание сочинений. Были бы деньги. Молодому поэту, обремененному семьей, практически не наскрести денег на книгу. Но настоящий талант упорно ищет выхода. Находит. И деньги и издательство. Но что делают некоторые из моих бывших коллег по секции поэзии после выхода первой талантливой книги? Настырно рекомендуют "молодому" издать вторую. Якобы для подтверждения статуса. И тот, не заметив провокации, второпях, может слепить две, а то и три книжки среднего или даже откровенно низкого уровня. Обезличивающие, усредняющие его талант. Через год автор получит все основания плюнуть на поэзию и пуститься в грехи тяжкие. Из-за творческой неудачи, о которой талант ему четко просигнализирует.
  Второй вопрос - об отношении к перестаркам... Я как-то выступал на секции поэзии и говорил о том, что вышедшие на пенсию военные - которых Жерлов тащит в Союз пачками - хотят за весьма короткий, оставшийся им временной промежуток сделать то, на что мы потратили всю сознательную жизнь. Я говорил о том, что подрывник никогда не возьмет человека на установку заграждений, который не имеет опыта в этом опасном деле. Он может погубить и себя, и всех, находящихся поблизости солдат. Говорил о том, что балетмейстер Мариинского театра никогда не выпустит танцора на сцену, даже при наличии у него потенциального таланта, если у него не было предварительной подготовки, школы. Ка-ак на меня зашипели... Можешь представить.
  - Представляю.
  - Но шипение это больше касалось уважения к седым вискам и совсем не касалось литературы. Я уважаю старшее поколение. Но если человек не умеет писать - в Союзе ему делать нечего.
  Третий вопрос. Зачем Жерлову председательство? Не для литературного подвижничества. Чтобы контролировать приемную вертикаль. Проводить в Союз "своих" людей. За определенную мзду. Заставляя выпускать книги в соподчиненных издательствах. И чтобы потом эти "свои" на выборах голосовали за Жерлова.
  Что ты скажешь про выражение "О вкусах не спорят"?
  - Я никогда не спорю.
  - И напрасно. Ведь это - примиренчество. Это вопрос номер четыре.
  Спорить надо и еще как спорить! Загляни в любую поэтическую книгу жерловского стада. Десятки упоминаний "души, слёз, тяжких камней на сердце, ожидания чудес от любви, подарков судьбы, мечтаний, воздыханий, обжигающих вспышек страсти, жаркого огня". Всё по однажды утвержденной схеме. Ничего нового они родить не могут. Несколько достойных стихотворений отыскать, конечно, можно, но найдется ли у читателя время искать?
  Как в этой схеме развиваться поэзии?
  Дальше. Вопрос - пятый. О юридическом статусе. Когда Союз был превращен в общественную организацию и потребовалось её перерегистрировать, трое наших писак: Жерлов, Табун и Прыгунец - стали соучредителями питерского отделения. Я как секретарь попытался тоже стать соучредителем - меня отшили. После регистрации, Москва перестала вмешиваться в деятельность самостоятельного юридического лица.
  - Но отделения же...
  - А это ничего не меняет. Подпись Москвы, согласовавшей устав, юридической силы не имеет. Только лишь подтверждает право использовать общее название. У нашего отделения свой юридический адрес, свой расчетный счет, своя хозяйственная деятельность.
  - Зачем тогда выборы?
  - Формальность. В Уставе записано - председатель избирается общим собранием.
  - И вы считаете, что отсечь у Дракона разом три учредительские головы - не реально?
  - Невероятно сложно. Нужно - я не знаю - покупать голоса. Есть писатели, которые внутреннего устройства Союза не знают. И знать не хотят. В принципе, могут найтись и такие, кто проголосует "за" просто из симпатии к кандидату...
  Шестой вопрос - это стадность, или стайность, как хочешь... Серости! Беда нашего отделения не в том, что некоторые руководители бездарны. Беда в том, что талантливое большинство допустило создание бездарями своей "общины". Прибывший из провинции, по согласованию с местным отделением КГБ, Жерлов - начинающий "гений" - в незнакомом городе обостренно искал свою поляну. К кому примкнуть. И, естественно, примкнул к стае середняков - таких же, как он, провинциалов.
  Но одно дело реализовывать свои провинциальные амбиции у станка, в НИИ или в армии, другое - в искусстве, где в принципе каждый претендующий на звание творца должен быть яркой личностью.
  - Для члена стайной общины яркость невозможна - это чревато выпадением из "коллектива".
  - Жерлов и стал серым. Его и зовут некоторые не Сергей, а Серый.
   Эта "община" - кучка писателей, вкусивших еще в 70-80-х годах сладких плодов от древа государственного обеспечения, жаждет возврата к тоталитарному прошлому. Но властным структурам армия строчкогонов не нужна. У жерловской стаи сейчас единственная возможность получать деньги через гранты на книги. Плюс, может быть, финансирование каких-нибудь литературных фестивалей и выступлений во время городских праздников - Дня города и прочих.
   - Которое может быть совсем не малым.
   - Может быть, может быть... Я подошел к седьмому вопросу - книгоизданию. Что такое книга? Типографским способом напечатанный текст, забранный в обложку. Представь, приносит Жерлов какому-нибудь чиновнику - к примеру, этому лопуху Сизарёву - очередную грантовскую книгу. А у Сизарева одно на уме - получить откат. На литературу ему наплевать. Но книга-то есть - отчитаться можно. И выделить деньги на следующую - на бумагу, обложку, типографскую краску. И они договариваются.
   - За эту кормушку Жерлов будет биться насмерть...
   - Именно - за кормушку! Не за литературу. Чтобы быть вне конкуренции, все бразды правления он сосредоточил в одних руках. Он и председатель Союза, и главный редактор газеты, и председатель приёмной комиссии. Мыши не проскочить незамеченной...
  
  Многое из того, о чем говорил Рудаков, Хохлев знал. Давая собеседнику выговориться, он время от времени переключал свои органы чувств на другие объекты окружающего пространства. После слов о мыши кандидат пробил взглядом стену с грамотами и заглянул на кухню соседней квартиры.
  За столом, аккуратно застеленным чистой клеенкой, какая-то бабуля - по всему, хозяйка - в фартуке и белом платке готовилась штопать шерстяной носок. Натянула его на старую лампочку... Положила на стол.
  Стала рыться в картонной коробке с разноцветными клубками шерсти. Нашла нужную нитку. Водрузила на нос очки и попыталась вставить нитку в иголку. Несколько попыток ни к чему не привели - света мало. Бабуля поднялась с табуретки и щелкнула выключателем... Наконец, нить оказалась в игле. Женщина расправила пятку носка на стекле и сделала первый стежок...
  Вот человек занимается нужным и полезным делом, подумал Владимир, а мы...
  
  - Ты меня не слушаешь, что ли?
  - Слушаю, слушаю... - Хохлев вернул взгляд в "приемную" Рудакова. - Но писатели не мыши. И один из них - ваш покорный слуга - уже проскочил. Жерлов, наверное, локти сейчас кусает, что проглядел конкурента...
  - Не кусает. Усиленно готовит своих военных к собранию. Они своими командирскими голосами должны заглушить слабенькие голоса штатских, интеллигентных писателей и взвизгивания не допущенных "к телу" председателя писательниц. Как только раздастся критическое "против", тут же, по команде, они начнут дружно скандировать: "Долой!.. Регламент! Лишить слова!"
  Жерлов уже сейчас, за месяц до выборов, составляет список выступающих. Из числа приближённых - подхалимов, лизоблюдов и членов правления. Причем не малый список - человек эдак на тридцать-сорок. А для того, чтобы сохранить невинность он - устами Прыгунца, который скорее всего будет ведущим - сделает реверанс в сторону модной ныне демократии.
  При открытии собрания Прыгунец громко объявит: "Желающие выступить в прениях, подавайте записки в президиум". Пока оппозиция и критиканы будут искать ручки и бумагу, члены президиума и сидящие в первых рядах члены правления взмахнут рукавами, из которых выпорхнет целая стая "птичек" - уже подготовленных заявок на выступления... И таким образом на выборах будет решаться любой вопрос. - Рудаков откинулся на спинку кресла. - Я очень сожалею, что наши открытки не смогли дать результата до собрания. Теперь и тебе придется к нему готовиться.
  - Мы подготовим свой сценарий.
  - Дали бы по нему сыграть... Сейчас тебе, Володя, нужно быть готовым к другому. Клевета на тебя уже пошла. Это цветочки - ягодки впереди. Жерловцы будут лить на тебя ушаты грязи. Объявят несостоявшимся писателем, алчным, бессовестным, взяточником, блядуном, пьяницей, наркоманом и вором. Подготовь заранее свою супругу и всех близких. Чем грубее будет их выдумка, тем для них лучше. Народ у нас доверчивый и запуганный. О тебе будут говорить, что ты уголовник, что когда-то кого-то убил. Ограбил банк и взял кассу. Кто-то пожмёт плечами, а подготовленная команда поймёт приказ, начнет травлю и на собрании проголосует "против".
  Но при этом с тобой, вдруг, могут попытаться договориться. Скажут: "Не выдвигай свою кандидатуру, а мы за это введем тебя в высшие сферы, в московские палаты".
  - Уже.
  - Что уже?
  - Вчера вечером звонил Петухов - предложил место руководителя секции прозы. За самоотвод.
  - Петухову не верь. Он на словах будет за тебя, а Жерлову подпишет бумагу "за него". Это хитрый деревенский пройдоха.
  - Зачем же вы включили его в сопредседатели?
  - Ради голосов. Вокруг его "Невского ветра" вьется много противников Жерлова. Они должны стать нашими...
  Зазвонил телефон. Рудаков снял трубку и попросил перезвонить через полчаса.
  - Сейчас о тебе будут говорить как о рядовом, никому не известном писателе. Ты человек коммуникабельный, в хороших отношениях со всеми: с членами Союза и с несоюзными авторами. Но они скажут: "А кто такой Хохлев? Да его же никто не знает! Собрал вокруг себя одних графоманов!" Если кто-то возразит: "Как, разве вы его не знаете? Он же редактор известного журнала", Жерлов пожмет плечами и презрительно, не говоря ни слова, махнет рукой.
  И начнет жаловаться на судьбу: "Служу, без зарплаты, во имя идеи... Один... Никто не помогает". Я его мерзкую тактику знаю, как самого себя. - Рудаков хлопнул кулаком по журнальному столику. - Подлец, одно слово... А попробуй кто-нибудь скажи: "Так зачем же дело стало? Напишите заявление по собственному желанию". Он заорет боцманским голосом: "Уйти? Чтобы ты сел на моё место? Никогда! Не дождётесь!"
  Рудаков встал и порылся в бумагах на письменном столе. Вернулся в кресло.
  - Я вот тебе набросал несколько тезисов в предвыборную программу. Почитай.
  Хохлев прочел:
  
  В организациях Союза численностью более 100 писателей категорически запрещается одному человеку занимать две (и более) руководящие должности...
  Запретить так называемое "редактирование" книг вновь вступающих литераторов писателям, задействованным на приемных делах.
  Прекратить принимать в Союз писателей лиц старше 60 лет. Ограничить возраст избираемых руководящих работников 65 годами.
  Запретить практику кооптации в руководящие органы лиц, не получивших поддержки на отчетно-выборных собраниях.
  Формировать ревизионные комиссии исключительно на собраниях писательских организаций, а не на заседаниях Правлений.
  Необходимо создать "институт" кандидатов в члены Союза писателей при организациях типа Московской и Санкт-Петербургской и принимать в кандидаты литераторов не старше 35 лет.
   Важно, чтобы члены Союза желали не только водить пером по бумаге, но и активно участвовали в общественной работе, в помощи престарелым писателям.
   Необходимо четко подтвердить уставное право писателей объединяться по интересам внутри писательских организаций, вплоть до образования юридического лица. И не объявлять это расколом.
   Если писатель перестал посещать секцию, нужно чтобы ревизионная комиссия самым непредвзятым образом выяснила причину этого. Если на творческие секции ходит менее 10% членов Союза, нужно снимать их председателей, как не справившихся с работой.
  
  - Спасибо, Андрей Владимирович. Я вот что думаю по поводу всего этого: наша внутренняя писательская интеллигентность мешает - как бы это помягче сказать - "вдарить по морде" завравшимся вождям. И изгнать их со всех руководящих должностей.
  - Поэтому властные графоманы и властвуют. Интеллигенты настолько молчаливы, что ими, трусливыми, владеют "дуболомы". Но писательская правда заключается в том, что "праведным нет места" среди неправых.
  Одно дело, когда ты атакуешь вражеские окопы, и точно знаешь, что именно там находится враг. Другое - разглядеть врага среди своих, казалось бы, собратьев по литературному цеху.
  - Разглядим. - Хохлев глянул на часы и встал. - Мне, наверное, пора.
  - Ну давай. - Рудаков приподнялся и пожал протянутую руку. - Тезисы возьми с собой. Если у меня еще что-нибудь родится - пришлю по электронке.
  Владимир собрался было выйти, но неожиданно остановился.
  - Александр Валентинович, назовите мне фамилии пяти самых одиозных членов правления.
  - Пяти? - Рудаков задумался. - А почему пяти?
  - Для простоты счета.
  - Жерлов - это понятно. Табун, Прыгунец, Галочка и скорее всего Бельский.
  - А краткую характеристику на каждого дать можете?
  - Табун - КГБ-шный прилипала. Когда писателю нечего сказать миру и он не создал своего языка, а стать известным и нахватать премий хочется, остается одно: идти в архивы КГБ. И для своей раскрутки использовать информацию, недоступную другим писателям. Переписывать, цитировать - ну, ты понимаешь. И всех пугать былым могуществом КГБ и связью с этой организацией. Низость.
  Прыгунец - чистейший функционер. Чтобы остаться в руководителях, готов затоптать любого. Прозаик - никакой. Читать нечего.
  Галочка - никакой поэт. Антипоэт. Всем внушает: краткость - сестра таланта. И выстраивает свои рифмы столбиком - с одним словом в строчке. Без смысла, без красоты... Мстительная, жестокая натура, не прощающая ничего никому. Лет пятнадцать назад хотела затащить меня к себе в постель. С тех пор ненавидит смертно.
  Бельский - выживший из ума маразматик. Но преданный - как и все вышеперечисленные - коммунистической идее. Соцреалист до мозга костей. Больше редактор, чем писатель. Но отредактирует так, что камня на камне от авторского текста не оставит.
  - Спасибо.
  Хохлев заметил, как бабуля за стенкой заштопала свой носок, выключила свет на кухне и ушла.
  
  Вечером от Рудакова пришло письмо.
  
  Володя, вот тебе свежий стишок про одиозную тройку - пятерку:
  
  Литературная власть
  
  О, как смеялись вы над нами,
   Как ненавидели вы нас
   За то, что тихими стихами
   Мы громко обличили Вас!..
  
   В голодной и больной неволе
   И день не в день, и год не в год.
   Когда же всколосится поле,
   Вздохнет униженный народ?..
   Александр Блок
  
  Снова оторвалась власть
  От народа.
  Держат козырную масть
  Три урода.
  
  Нашей кровушкой вожди
  Упиваются...
  И надежды - жди не жди -
  Не сбываются!
  
  Пять ужасных упырей -
  Кровью связаны.
  Расплодили бездарей -
  Не наказаны.
  
  Вновь писательский народ
  Еле дышит.
  Власть подобный разворот
  Не колышит!
  
  Санкт-Петербург
  29.09.2010
  
  А вот письмо Жерлову, которое написал наш интеллигентный Вася Дорожкин, после того как меня сняли с учета. Разве так нужно бороться с негодяями?
  
  Уважаемый Сергей Евгеньевич!
  Вчера между нами состоялся эмоциональный разговор о незаконном снятии с учета в отделении А. В. Рудакова. При здравом и хладнокровном размышлении о ситуации совесть моя не успокоилась. Я все-таки считаю решение правления Союза писателей о снятии с учёта поэта Рудакова Александра Валентиновича несправедливым и ненужным.
  Во избежание всяческих кривотолков, ради истины, наконец, прошу Вас - в Вашем лице всё правление Союза - ещё раз вернуться к этому делу: пригласить на правление Рудакова, документально предъявить ему обвинения, выслушать его ответы в присутствии всего правления и уж на основании этого принять решение. Также прошу, если Вы услышите моё мнение, пригласить на это заседание и меня.
  Я думаю, что под этой просьбой подписался бы не один я, поскольку десятки членов нашей писательской организации имели возможность публиковать свои произведения благодаря издательской деятельности Александра Рудакова. Я имею в виду и газету "Парад талантов", и его альманахи, и наконец книги. Я никогда не состоял и не состою ни в каких "кланах", или группировках. Никогда, ни у кого не был в угодливом услужении, в том числе и у Рудакова (хотя именно благодаря издаваемому им альманаху я был извлечен из писательского небытия), а потому письмо это ни с кем не согласовывал, не показывал и не предлагал подписать.
  Мотивы этого письма, как я уже сказал выше, абсолютно бескорыстны. Даже в смысле публикации. Сегодня я не завишу от Александра Рудакова, ибо имею возможность публиковаться как минимум в двух известных московских журналах...
  Признаюсь, меня удивит, если никто из моих коллег по Союзу не обратится к Вам с аналогичной просьбой о пересмотре решения "по делу Рудакова". Прошу Вас, Сергей Евгеньевич, довести это письмо до сведения всех членов правления, поскольку на общем собрании я голосовал за их избрание, как, впрочем, и за Вас лично. Также считаю необходимым уведомить Вас и в Вашем лице всех членов правления, что копию этого письма я отправлю Рудакову Александру Валентиновичу..
  Мое письмо не посчитайте дерзостью, ибо я твердо убеждён, что конфликт этот при здравом размышлении и по совести будет достойно разрешить взаимопрощением и миром. И не терзать души дрязгами и судами. Ведь наша задача - заниматься тем, в чём состоит смысл нашего существования - литературой.
  С нисколько не пошатнувшимся уважением к Вам и всему правлению Союза писателей.
  Василий Дорожкин.
  
  Володя, на это письмо не прореагировал ни один литературный функционер. Помни об этом и не допускай подобных ошибок.
  Власть нужно брать силой. Не сходя с юридического, правового поля.
  И никакой "клюквы в сахарном сиропе".
  Пока. А. Рудаков.
  
  Весь день - с утра и до самого отбоя - Хохлев ждал звонка Петухова. Как вчера договорились.
  Но так и не дождался.
  
  30.09.2010
  На "Маяке" пикнуло 9 часов утра, когда Хохлев открыл дверь своей комнаты.
  Ангел, опираясь локтями на воздух, висел между полом и потолком. Слегка покачивался вверх-вниз, вверх-вниз. Владимир вошел. Не говоря ни слова, остановился рядом с гостем. Он был удивлен - Ангел не проявлял себя больше двух недель - стоял, разговора не начинал. Ждал. Наконец, произнес:
  - Здрасте.
  - Привет, привет, - гость улыбнулся. - Как жизнь? Нужные книжки читаешь? Сегодня еще одну почитаем! Вместе.
  - Снова за старое... Что, опять в библиотеку?
  - Зачем? Прямо здесь. Вот за твоим письменным столом. - Ангел в последний раз качнулся вверх-вниз и спрыгнул с воздуха на пол. - Садись.
  - Что, вот так вот сразу? С места в карьер? Рассказал бы сначала что-нибудь. Как там у вас?
  - Все нормально, как всегда... Доставай книгу.
  - Какую?
  - Библию, конечно.
  - Неожиданно, хотя это в твоем стиле. Сегодня четверг - рабочий день, у меня были свои планы.
  - К тебе вернулся Ангел... Не кто-нибудь - Ан-гел! Какие планы?
  - Подожди, я хотя бы позвоню, отменю встречи.
  - Ну позвони.
  Хохлев вышел из комнаты, в коридоре задержался. Опять эти мучения. После чтения "нужных книжек" у него неделю раскалывалась голова. Еще неделю он приходил в себя. И вот - снова. Чем это я заслужил такое внимание к своей персоне? Небесных сил? В период выборов? Он сделал несколько звонков и вернулся в комнату. Извлек из книжного шкафа старинную дедову Библию, положил её рядом с лампой. Ангел прикоснулся к ней ладонью.
  - Эта Книга должна быть настольной! А не тосковать в шкафу.
  Владимир неуверенно кивнул, зная, что спорить - не имеет смысла.
  - А я после твоих лекций стишок написал. Прочитать?
  - Валяй.
  - Называется "Хорошо". - Хохлев открыл свой альбом.
  
  Хорошо, что земля не планета
  И не катится по орбите.
  Кто придумал фантазию эту,
  Чтобы с толку все были сбиты?
  
  Хорошо, что мир не из атомов,
  В проводах не текут электроны.
  Правду долго от нас прятали,
  Но теперь - мы снова свободны.
  
  Хорошо, что вода не из газов,
  И состав её прост - можно пить...
  И готов наш пытливый разум
  Настоящего знанья вкусить.
  
   - Пойдет!
   - Еще одно. Пока без названия.
  
  Мир не развернут, он развертывается.
  Течет из точки в перспективу сферы.
  Им лишь с утра обертываюсь я
  И задаю пропорции и меры.
  
  Пространство не трехмерно потому,
  Что собрано в единственную плоскость,
  Которая имеет лишь одну
  Ось вверх. И в сторону одну ось.
  
  А время не течет, оно стоит.
  Поставлено у Вечности границей.
  Оно застыло и тихонько спит
  И ни в какое завтра не стремится.
  
  - Это лучше. Но оставим лирику на потом... Открывай первую главу - Бытие.
  Ангел освободил место. Владимир присел к столу, включил свет, пролистнул странички предисловия.
  - Сначала читать?
  - Да, да, откуда же еще? Не с конца же. И повнимательней. Сконцентрируйся, сосредоточься. Старайся вникать в суть читаемого.
  - Попробую. Но ты же знаешь, чем сейчас забита моя голова...
  - До твоих выборов еще уйма времени.
  - Вначале сотворил Бог небо и землю.
  - Сначала небо, затем землю. Вначале - то, что ближе.
  - Земля же была безвидна...
  - То есть не имела вида, лица.
  - И пуста.
  - Ничем не наполнена.
  - И тьма над бездною.
  - Неосвещена.
  - И Дух Божий носился над водою.
  - Над какою водою? Понимаешь?
  - Наверное, над обычною.
  - Неверно. Помнишь о воде, про которую Иисус говорил женщине-самарянке у колодца: кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек, но вода, которую Я дам ему, сделается источником воды, текущей в жизнь вечную?
  У апостола Павла так: если кто не родится от воды и духа, не может войти в Царствие Божие. А у апостола Иоанна так: кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой...
  Здесь речь идет о воде, которая не на кухне из крана течет, не о воде рек и озер. Здесь другое. Здесь вода духовная, которая истекает от Бога - Его энергия.
  - А почему Дух Божий носился над водою? Как это? Над энергией?
  - "Над" означает не физическое место - над чем-то. А в чём-то. Дух Божий изначально присутствовал в воде. До воды. "Над" - это первое присутствие.
  - Не понимаю.
  - Если, к примеру, пар в воздухе, то можно сказать - воздух над паром. То есть сначала воздух, и затем уже в нём - пар. Воду Дух Божий имеет в себе. Читай дальше.
  - И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы...
  - Какой свет?
  - Дневной, наверное. Солнечный, какой же еще? А тьма - это ночь.
  - Неправильно. Солнца нет - оно еще не создано. Внимательней читай.
  - Точно. Не заметил. Извини.
  - Так какой?
  - Не знаю.
  - Тот, который Моисей позже увидит на горе Фавор - Фаворский. Тот, который сподобились увидеть некоторые человеки - святые подвижники, затворники в своих кельях, юродивые. То есть незримый телесными глазами свет Бога. Духовный свет.
  - Понятно.
  - Ничего тебе не понятно. Что тогда тьма?
  - Тьма? То, что вне Божеского света.
  - То, что не существует. Не имеет в себе Духа Бога. Правильно. Бездуховная тьма.
  - И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один... И сказал Бог: да будет твердь посреди воды. И стало так. И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.
  - Вода над твердью - духовная вода, энергия Бога. Вода под твердью - жидкость в буквальном понимании.
  - И назвал Бог твердь небом. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день второй.
  - Небо твердое. Твердая граница. Твердь. Понятно?
  - Граница чего? Не понятно.
  - Граница между видимым и невидимым. Между тобой - человеком и мной - Ангелом. Граница Царства небесного, которое присутствует в каждой точке пространства и времени, но скрыто Богом за твердью.
  Хохлев уперся пальцем в твердый стол.
  - Эта граница?
  - Именно. Сообразительный... Но ты, конечно, сообразил, что речь идет не о видимой деревянной глади столешницы... Ошибается тот, кто считает, что твердь небесная - то самое голубое небо, которое у человеков над головами - видимое глазами небо. Мы были с тобой в метро, под землей - там тоже есть твердь.
  Вспомни апостола Иоанна: "Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог!" Весь мир - это слово Бога. В нем нет ничего не от Бога. Чтобы мир не рухнул и в нем свершилось все, что задумано Богом, Он контролирует его всегда и везде. Находясь за этой небесной твердью - за границей видения. Понятно?
  - Пока не совсем.
  - Вот тебе литературный пример - ты же писатель: есть текст, а есть подтекст. Текст мы видим глазами и можем прочитать. Подтекст - это то, что присутствует в тексте, как бы на втором плане. Невидимо, внешне не проявляясь. Подтекст очень часто первичен и сильнее видимого текста. Бог - как первопричина мира скрыт твердью, но Он сильнее мира. Так понятнее?
  - Вроде бы уложил.
  - Тогда идем дальше.
  - И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом в одно место и да явится суша. И стало так.
  - То есть - вода, как дождь, как пары в воздухе была под твердью везде. Бог собрал её в свои места - в моря и океаны.
  - И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.
  - Вот когда Бог увидел мир таким, каким его видите вы - человеки.
  - И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, по роду и подобию ее...
  - Земли.
  - И дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так.
  - А здесь о каком дереве речь?
  - Не знаю.
  - О разуме человеческом! Помнишь о дереве, которое надлежит срубить и бросить в огонь? Если оно не приносит доброго плода, то есть добрых, угодных Богу дел - мыслей и слов?
  - Дерево-разум?
  - Проходящих людей - как деревья - видел исцеленный Богом слепой в Вифсаиде. Он видел разумы людей.
  - Понятно. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду, и по подобию её.
  - Её!
  - И дерево плодовитое, приносящее плод, в котором семя его по роду его на земле.
  - Его! Разума, созданного Богом для человеков.
  - И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.
  - Заметь, разум человеческий уже создан, а самого человека еще нет. Это к вопросу о том, что первично? Бытие или сознание. Читай дальше.
  - И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной, для освещения земли, и для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней и годов. И да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды. И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю. И управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый.
  - Заостряю твое внимание: Солнце и луна поставлены на тверди небесной, на границе видимого мира. И движутся по ней. Когда Иисус Навин воззвал к Богу, оба светила были остановлены... Стояло солнце среди неба, и не спешило к закату почти целый день. Также, когда Исаия-пророк воззвал к Богу, солнечная тень прошла назад десять ступеней... А вы - Земля крутится вокруг Солнца... Читай дальше.
  - И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землей, по тверди небесной. И стало так.
  - Полетят по тверди небесной! Твердь небесная не геометрическая плоскость, подобная плоскости земли или воды. Это пространство, в котором или по которому летают.
  - И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый.
  - Теперь давай отвлечемся и порассуждаем.
  Хохлев встал, прошелся по комнате и остановился у окна. Ангел рядом.
  - Ты прочитал о первых пяти днях творения. Ты все понял?
  - Как бы это сказать? Логически вроде бы понял, но представить не могу.
  - Что?
  - Например, твердь.
  - Хорошо, рассмотрим вопрос с другой точки. Каток во дворе заливал когда-нибудь?
  - Конечно.
  - Представь. Вода, вода, вода... и вдруг бац - лед! Мгновенное превращение жидкости в твердое тело. Где-то еще вода, а где-то уже лед. Можешь представить границу между двумя состояниями?
  - Конечно.
  - Теперь вспомни весенний тающий лед. Он весь в порах, как бы пронизан стрелами, в которых уже вода.
  - Вспомнил.
  - Вот! Лед очень похож на мир. Вода в нем есть, но она не течет. Она схвачена морозом. Стоит мир-лед немного "подогреть", - и все поехало. То есть пока существует твердь небесная, мир существует как бы в двух состояниях: видимый - твердый и невидимый - жидкий. Как только твердь свернется, - видимый мир исчезнет, растает и останется только мир невидимый - Царство небесное.
  - Значит все это все-таки, исчезнет? - Хохлев с грустью посмотрел на улицу, за окно.
  - Об этом очень подробно в откровении Иоанна Богослова. Ты же Библию читал? И не один раз.
  - Читал, но не вчитывался, как сейчас.
  - Да! Тяжелый случай. Нельзя быть таким беспечным. Это ведь твоя жизнь висит на волоске - не моя. А в этой Книге ответы на все вопросы.
  - На все?
  - На те, которые человеку позволительно задавать. И получать ответы. Есть вопросы высшего порядка. Они не для человеческого разумения. И даже не для ангельского. Мы ведь тоже создания. Не могут создания копаться в природе Создателя. Или в мотивах Его действий. Библия способна снабдить человека информацией, в полной мере потребной для разумной, сознательной жизни между двумя ее точками - точкой рождения в видимый мир и точкой ухода из него. О том, что до и после, содержится в других книгах.
  - Выборы пройдут - я перечитаю. Вчитываясь!
  - Не факт, что без меня - всё поймешь. Бог устроил так, чтобы правда добывалась большим трудом. Напряжением ума и сердца. Через препятствия.
  - Зачем?
  - Тогда она ценнее. Человек её бережнее хранит. Не открывает без веских причин, не мечет бисер перед свиньями.
  - Я что-то проголодался.
  - Ладно, оставлю тебя на время. Перекуси. Только сильно не наедайся, переполненное чрево мешает познавать.
  - Хорошо.
  Хохлев не успел досказать слово, как оказался в одиночестве. Может быть, Ангел и остался рядом, но не в активном состоянии. Не проявляя себя. Владимир пошел на кухню.
  Общение с Ангелом - тяжкий труд. После подобных бесед и умственных потуг человек как выжатый лимон. Ангел раскрывает и втолковывает вещи, которые не сразу вмещает ум. Нужно волевое усилие. Царство небесное силой берется. На усилия тратится энергия. Часто довольно большая. А утрату требуется восполнить...
  Владимир забыл наставление Ангела и наелся до отвала. И, к своему стыду, через полчаса уснул мёртвым сном. Кто-то воспользовался этим - влез в его сон и стал показывать всякие ужасы. Жуткие картинки. Хохлева снова били, он с кем-то дрался, рушились какие-то дома.
  Владимир проснулся, пожалел о том, что заснул. Встал и заварил крепкого кофе. С чашкой вернулся в комнату.
  - Учишь вас, учишь...
  Ангел, сидя за столом над Библией, даже не повернул головы.
  - Мы продолжим?
  - Я тебе вот что скажу... Я ведь не от себя действую. У меня есть, как у вас говорят, производственное задание, по исполнению которого я должен буду отчитаться. Если я что-то поручаю тебе или объясняю как сделать - для тебя лучше так и сделать. Просто потому, что будет легче и мне и тебе. Но если тебе нравится преодолевать трудности, которые ты сам себе устраиваешь - пожалуйста.
  - Извини.
  - Популярно объясняю еще раз. Зачем придуман пост и вообще воздержание в еде? Чтобы обострить восприятие. Укрощая тело, совершенствуешь душу и разум. Твой ум это меч - инструмент исследования. Он должен рассекать предмет исследования до основания с первого раза. Я тебе подсказываю, как держать свой ум в готовности номер один. Внемли.
  - Я исправлюсь.
  - Ладно, проехали. Идем дальше, открывай, читай.
  - И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так.
  - Уловил? О живой душе земли?.. Земля живая! С живой душой! А вы её экскаваторами, бульдозерами...
  - Да. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему. И да владычествуют они...
  - Стоп. Почему они, а не он? Кто это "они"?
  - Не знаю?
  - Думай.
  - Может быть, человеки?
  - Ответ неверный.
  - Что тогда?
  - Еще раз читай.
  - И сказал Бог: сотворим...
  - Стоп. Почему сотворим, а не сотворю?
  - Может быть, это намек на три лица в одном лице? Бог Триедин.
  - Молодец! Дальше.
  - Сотворим по образу Нашему и по подобию Нашему...
  - Стоп. Помимо того, что сам Бог множественен, Он создает человека из двух человеков. Первого - по Своему образу - намек на сходство облика, второго - по подобию - намек на сходство по принципу действия. Он создает человека из двух - внешнего и внутреннего. Читай дальше.
  - И да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами пресмыкающимися на земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их.
  - Мужчина и женщина составляют одного человека: прилепится муж к жене своей, и будут двое одной плотью.
  - И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всякими животными, пресмыкающимися на земле. И сказал Бог: вот я дал вам всякую траву сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя...
  - Понятно о чем речь?
  - О дереве разума?
  - Ну конечно. Разума и веры. Здоровый разум всегда сеет семена веры.
  - Вам сие будет в пищу. А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому гаду, пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал я зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог все, что Он создал и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: День шестой.
  - Заметь, что Бог творит, как художник: положит мазок, отойдет от холста и оценит, хорошо или плохо. Заметь также разницу между "травой сеющей семя" и "зеленью травной". Это важно!
  - Так совершены небо и земля и все воинство их.
  - Стоп. Какое воинство?
  - Воинство? Может быть, воинство вас, Ангелов, на небе и нас, человеков, на земле.
  - Но о небесных Ангелах не было сказано ни слова.
  - Тогда не знаю.
  - В слове "воинство" - смысл всего задуманного и осуществленного Богом.
  - Да?
  - Бог всемогущ. Зачем Ему вообще все это было затевать? Создавать какой-то мир, человеков, птиц, рыб, животных? Чтобы они потом грызли друг друга, страдали, умирали? Зачем это Богу? Как ты думаешь? Зачем весь этот, условно говоря, спектакль?
  - Не знаю. Не понимаю.
  - Чтобы победить нежизнь.
  - Думаю, на это у Бога достаточно сил и без нас.
  - Но он создает нас и вас - как воинов, как своих помощников и учеников.
  - Все равно не понимаю. Зачем?
  - По любви.
  - По любви?
  - Ну да. Главная мотивация Бога, о которой говорит Библия, - любовь. Что за пределами созданной Богом Вселенной - ни вы не знаете, ни мы не знаем. Но в пределах Вселенной - это так.
  - И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его: ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал.
  - Идем гулять.
  - Что, дальше не читать?
  - Тебе бы прочитанное понять. Как-никак - семь дней творения.
  
  Хохлев с Ангелом вышли из дома и зашагали по дорожке к парку.
  - Скажи мне, что в Библии сказано про строение материи? Мы до этого дойдем?
  Ангел по старой привычке сделал круг над головой человека и опустился рядом.
  - Ничего не сказано.
  - Не понял.
  - К примеру, в Библии не употребляются слова - атом, материя. Это выдумки человеков. Может быть, никакой материи вообще нет?
  - Как это? Вот же материя... Кругом. Вот деревья, земля, по которой мы идем, эти дома - они же материальны.
  - Это вы так почему-то считаете.
  - А как на самом деле?
  - На самом деле - есть живая земля. Мы же про это только что читали. Она имеет живую душу.
  - Ну причем здесь это, человек тоже с душой, но он же материален. Вот мои руки, ноги, - они же состоят из материи.
  - Давай поговорим о твоих руках и ногах. И обо всем, что тебя окружает. Заметь, именно окружает, то есть находится как бы в круговой сфере, в центре которой ты сам. Ты это называешь материей?
  - Допустим.
  - Тогда нам нужно говорить об особенностях человеческого восприятия мира. О ваших ощущениях.
  - Сейчас скажешь, что материи не существует.
  - Как оторванной от воспринимающего её человека - не существует! Никто из человеков не скажет, что лежит за границей человеческих ощущений. Ты это и сам прекрасно знаешь. Потому что эта граница и есть твердь небесная. За ней невидимый мир.
  - Вот ствол дерева. - Собеседники были уже в парке. - Он твердый. Не будешь же ты утверждать, что твердый он, потому что я его таковым ощущаю? Ощутил, после того как рукой удостоверился в его твердости?
  - Буду!
  - То есть как это? - Хохлев уперся в ствол рукой.
  - Глазом твердость не определить. Носом или ухом тоже, если только не прикоснуться этими частями тела к исследуемому предмету. Из пяти органов чувств только одно осязание - через ощупывание предмета - дает представление о его твердости. Кроме этого ощущения, - Ангел тоже ткнул ствол дерева рукой, - а также хранящихся в памяти аналогичных ощущений и представлений у тебя про твердость ствола в голове ничего нет. Об этой твердости ты судишь по сиюминутным ощущениям и своему прежнему жизненному опыту. Вот и все. Разве можно на основании столь скудной информации утверждать, что материя существует вне тебя?
  Хохлев медленно побрел по дорожке парка. Долго молчал. Наконец выдал.
  - Если все, что ты только что сказал, правда и наши ощущения распространяются только до тверди небесной. И если твердь небесная - это граница мира, постигаемого посредством человеческих чувств... Я правильно понимаю?
  - Да.
  - Тогда... мы можем определить природу чуда!
  - Определить! Природу! Скажи еще строение чуда... Человек! Не берись за то, что тебе не по силам. И будь внимательным в используемых словах. Природу чуда... Ишь, замахнулся. Хочешь чудеса творить? Сначала заслужи это право.
  - Может, я не корректно выразился.
  Ангел смягчился.
  - О каком-то, более или менее доступном человеческому уму, представлении о чуде ты говорить можешь. Но не о его природе!
  - Тогда я скажу! - Хохлеву очень хотелось поделиться собственным выводом. - Чудо происходит тогда, когда сквозь твердь небесную в видимый мир просачивается что-то из мира невидимого. И это что-то мы воспринимаем с помощью наших органов чувств.
  - Ты сказал.
  - Не хочешь ни подтвердить, ни опровергнуть?
  - Не могу.
  - Не уполномочен?
  - Считай, что так.
  - Ладно, не буду тебя больше смущать. Ты ведь для меня - чудо!
  Ангел взлетел высоко над деревьями и чуть не скрылся из виду. Но скоро вернулся.
  - Я все-таки хочу понять. Ты сам говорил об атоме как о неделимом. Помнишь?
  - Ну и что? Я просто дал значение слова.
  - Но может, атомы все-таки есть?
  - Атом - это греческое, дохристианское язычество. Мудрование... Философия... А мы говорим о реальном строении мира. Запомни, в Библии есть вся информация, необходимая человеку. Никаких других книжек можно вообще не открывать. Но Библия - не развлекательная литература. Ее нельзя прочитать один раз и поставить на полку. Ее нужно изучать, анализировать. Перечитывать. Читать сквозным порядком, сопоставляя разные места из разных книг и расшифровывая заложенную в них информацию. Таким образом, человек может двигаться к настоящему знанию. Ты же хотел "настоящего знанья вкусить". - Ангел улыбнулся.
  - Тогда возвращаемся домой.
  - Хорошо.
  Как-то незаметно подкрался вечер. Вернее, предвечерние сумерки. Окна стали зажигаться светом. Водители включили фары машин. И фонари, помигав мертвенно-синим светом, зажглись в полную силу. Владимир поднялся к себе домой и вновь раскрыл Библию.
  - Где мы остановились?
  - На седьмом дне.
  - Почему Бог не творил в этот день?
  - Все было уже сотворено.
  - Всемогущему Богу тоже нужно отдыхать?
  - Ты напрасно иронизируешь, Бог может и наказать за это. Это не просто отдых - это праздник от радости сотворенного. Веселие души.
  - Понятно. Больше не буду... Извини. Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла; ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли и орошал все лицо земли.
  - Какой пар? Какое лицо?
  - Не знаю.
  - Лицо, как ты понимаешь, может быть только у живой сущности. А пар? Это дыхание жизни. И речь здесь о двух землях. Земля под твердью небесной дышит паром и орошает дуновением жизни лицо земли над твердью небесной. Дальше.
  - И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою... Подожди. Но человек ведь уже создан. Мы уже читали об этом. Помнишь в шестой день творения: и сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их.
  - Там речь шла о создании внутреннего и внешнего человека. Здесь только о внешнем, умирающем, который из праха земного. Когда же Бог вдунул дыхание жизни, произошло слияние внутреннего и внешнего человеков. И стал человек душою живою! Человек только из праха земного не стал бы живым - оставался бы прахом. Читай дальше.
  - И насадил Господь Бог рай в Эдеме, на востоке, и поместил там человека, которого создал.
  - Здесь понятно? На востоке - это не географическое определение места, а хронологическое определение времени. Где? В начале времени - на востоке. Откуда начало восходить солнце любви Бога к созданной Им жизни.
  - И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая...
  - То есть Божественный разум. Бог изначально был готов делиться с человеком всем, в том числе и Своим разумом.
  - И дерево познания добра и зла...
  - То есть, разум человечества.
  - И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить его. И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.
  - Вкусил человек от запретного дерева и стал смертным. А мог бы и не знать этого зла.
  - И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному: сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их...
  - Видеть! Заметь, что для Бога имена, то есть слова, видимы. Не только слышимы. Это говорит о том, что духовным зрением можно видеть слово. Значит, у слова есть плоть. Значит, слово - это не только колебание воздуха - это живая, плотяная сущность.
  - И чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем тварям полевым, но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон...
  - Многое с человеком во сне происходит, но об этом мы потом поговорим.
  - И когда он уснул, взял одно из ребер его и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей. Она будет называться женою: ибо взята от мужа своего. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей: и будут два одна плоть. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.
  Хохлев услышал взмах крыльев и обернулся.
  - Ты где?
  Ангел исчез. Просочился сквозь небесную твердь в свой мир и стал недосягаем ни одному из человечьих чувств. А жаль. С ним стало интересно. Хохлев закрыл Библию и оставил ее на столе. Долго размышлял над прочитанным и услышанным. В видимый глазами и слышимый ушами мир его вернул телефонный звонок.
  - Володя, привет! - звонил Ваня Тихонов. - Номер с твоим интервью и предвыборной подборкой вышел в свет.
  - Поздравляю.
  - И я тебя. В редакцию сегодня подвезут пачку - в субботу распространяй. И Петуху я пачку отправил. Так что ребята - действуйте.
  - Давай. Спасибо.
  Хохлев наконец-то включил компьютер. Заглянул в электронную почту. Первым стояло письмо из "Литературной газеты".
  
  Уважаемый Владимир.
  Ваш материал хотим предложить редколлегии вот в таком виде. Посмотрите, пожалуйста. К сожалению, его пришлось здорово сократить, но таковы условия.
  Успехов Вам.
  Сергей Ковальский.
  
  ДЕСЯТЫЙ ЗА"БЕГ"
  Вышел в свет десятый выпуск нового санкт-петербургского журнала "БЕГ". Пусть о короткой, но уже истории издания рассказывает его главный редактор Владимир ХОХЛЕВ.
  
  К настоящему времени в свет вышли и первые, пилотные номера двух литературных приложений к журналу - "Автограф" и "Русский писатель". В этих изданиях опубликованы произведения почти шестиста российских и зарубежных авторов. А в "БЕГе" печатались стихи и проза таких известных петербургских писателей, как Глеб Горбовский, Галина Гампер, Олег Юрков, Евгений Раевский, Андрей Романов, Валентина Рыбакова, Борис Орлов, Евгений Лукин и многих других.
  Журнал публикует авторов со всей нашей родины. Хочу отметить талантливых поэтов Игоря Иванченко (Юрга, Кемеровская область) и Александра Паксиваткина (Екатеринбург), москвичей Андрея Шацкова, Ирину Негину, автора неожиданной версии убийства Марины Цветаевой Татьяну Костандогло.
  Нам нравится открывать миру и новые литературные имена. Недавно уехала в Израиль замечательная петербургская поэтесса, лично знакомая с Иосифом Бродским и Сергеем Довлатовым, входившая в знаменитый литературный круг 60-х годов, но ни разу не печатавшая свои стихи, Долорес Ходор. Ее первая публикация - именно в 10-м номере.
  Очень дорожим мы и нашими зарубежными контактами. "БЕГ" печатал произведения ушедших от нас Яна Торчинского (США) и Александра Файнберга (Ташкент). Наши авторы живут в Америке - прозаик Семен Каминский (Чикаго); в Канаде - писатель Михаил Блехман (Монреаль); в Англии - Норма Трена Браун (Ковентри); в Германии - Ирина Кандаурова (Оберталь); в Швеции - Изабелла Валлин (Стокгольм).
  В ноябре этого года пройдет большая презентация журнала в Монреале, а прошедшей весной "БЕГ" был представлен членам Русского общества Оксфорда в колледже оксфордского университета - "St. John`s College".
  
  Хохлев ответил.
  
  Дорогой Сергей, добрый вечер.
  Спасибо за заботу и поддержку. По тексту никаких замечаний. Благодарю за хороший заголовок!
  И Вам успехов.
  С уважением, Владимир.
  
  И тут же получил новую весточку из Москвы.
  
  Будем стремиться поставить в номер ЛГ - 06.11. Если не пройдет, значит в следующую среду - 13.11.
  Сергей.
  
  Есть же нормальные люди.
  С Ковальским Хохлев лично знаком не был. Но вот отношение... И к Рузовскому... И крайне негативное - к жерловской команде. Литературный мир действительно разбит на лагеря.
  Владимир оказался в правильном лагере.
  В течение полутора часов он отвечал на другие письма и довольно уставший - как говорили в армии - "отбился" рано. Но сразу заснуть не смог. Сознание бороздили идеи, засеянные Ангелом.
  После полуночи пришлось встать и записать в альбом новое стихотворение.
  
  Вещи в мире и предметы
  Существуют для поэтов...
  
  Говорят: стихи вторичны,
  Не нужны, сугубо личны.
  Не согласен. Стих, как хлеб,
  Проскользив по склонам неб,
  Льется в хлебушек печной,
  В белый, в черный, в нарезной.
  Для того чтобы поэт
  В хлебе хлеба видел свет.
  
  Также в небе - неба свет!
  Также в поле - поля свет!
  Также в людях - свет людей!
  
  Отовсюду, из щелей
  Светит свет вещей, предметов,
  Тот, который для поэтов.
  
  01.10.2010
  Галочка шумно пила чай с каким-то вареньем.
  Десны под протезом ныли, Галочка - и пила, и полоскала рот одновременно.
  Чай для себя и для своего подопечного она всегда заваривала лично - не доверяла Валентине Павловне. В кабинет Жерлова старая дама натаскала разных баночек с разными вареньями и десятка два разноцветных пакетов с травами. Держала их открыто на чайном столике, у окна, и благодаря запаху всегда присутствовала в кабинете. Даже когда отсутствовала.
  Галочка готовила чай под настроение. Знала, какая трава взбодрит, какая опохмелит, какая прогонит сон, какая, наоборот, снимет стресс и успокоит. И варенья были подобраны под разные состояния Жерлова. Быстрее всего уходил крыжовник. А вот малина могла простоять всю зиму и даже засахариться. В этом случае Галочка заливала банку крутым кипятком, размешивала и цедила через ситечко малиновый морс. Косточки малины Жерлова всегда раздражали.
  Сегодня чай был мятный - успокаивающий. Жерлов вот уже пять минут отрешенно всматривался в чашку, помешивал напиток ложечкой и не пил. Галочка наблюдала. Знала, что при ней - один на один - Жерлов часто позволял себе ничего не говорить. Молчание длилось долго, и было тревожным. Напряженным.
  - Серго, пей... Остынет совсем.
  Жерлов нехотя отхлебнул.
  - Ты чего сегодня такой задумчивый?
  - Да, б... , завтра опять москвичи приезжают. - Жерлов встал. Забродил по кабинету. - Нас, с... , опять не зовут. Будут премию свою ё... вручать.
  - Хохлеву?
  - Нет. Ё... и... м... ! В этом году твоему Витьке... Хохлев будет вручать.
  - Даже так... Чего-то Москва его приподнимает. Деньги что ли возит?
  - Я, б... , распустил легенду, будто Москва хочет поставить Хохлева, чтобы отобрать Комарово, Литфонд и этот кабинет. Но ты знаешь, Галчонок... Кажется, не очень-то в это, б... , верят... То есть полные идиоты, конечно, верят. Уже, б... , везде трещат... Но идиотов почему-то все меньше и меньше. Мне уже предлагают поделиться с ним властью. Чтобы, б... , не всё сразу потерять. Что за ё... к...?
  - Завтра я его травкой...
  Жерлов прекратил бегать у Галочки за спиной, вернулся к креслу. Сел в него. Вытаращил глаза на "боевую" подругу.
  - Не бойся, не на смерть... Что задергался - пей вот мяту... Уложу до выборов, после оклемается. Нам главное, чтобы его на собрании не было. Чтобы смутьяны его не выступали.
  - Ты пойдешь на вручение?
  - И на вручение, и на банкет.
  - Ты же, вроде, не их круга... Как ты объяснишь свое появление?
  - Витьку-то я на крыло поставила. Он мой - успешный - ученик. Вот и придет учитель порадоваться успеху своего создания.
  - А что? Умно. Не подкопаться. И на их ё... банкет пойдешь?
  - Ради банкета весь сыр бор. Хохлев пьет много?
  - Пьяным его никто, б... , никогда не видел.
  - Значит, немного... Но это дела не меняет.
  - А вдруг, б... на банкет по приглашениям?
  - Сейчас мигом сделаем, - Галочка набрала номер. - Витюша, ты меня с собой на праздничный ужин завтра возьмешь? Как лауреат? Хорошо. Значит, я надену вечернее платье. А ты в чем будешь? Значит, я надену вечернее - тёмное... Что же ты? Такое событие, а ты молчишь. А если бы я не позвонила. Неблагодарный... Да причем здесь - раньше не ходила? Не тебе вручали, вот и не ходила... Ты за меня не решай... Нет, Сергей Евгеньевич не будет... Во сколько начало? В пять... Встретишь меня.
  Галочке были обязаны многие поэты Союза. За прием, за кураторство. Виктор Антонов давно уже говорил своим голосом, старался не афишировать своего ученичества, но, попавшись раз, свою зависимость ощущал постоянно. Галочка при любом удобном случае про антоновские стихи говорила свысока, снисходительно: "Растет, растет мальчик!" А иногда: "Растем, растем..."
  
  В 16-10 из Москвы Хохлеву пришло письмо.
  
  Володя, мы выезжаем. Встречайте.
  Надеюсь, завтра ты хорошо представишь книжку нашего лауреата Виктора Антонова.
  Твой Николай Рузовский.
  
  Здрасте, приехали... Книжку Хохлев в глаза не видел. Он тут же позвонил автору.
  - Витя, я, оказывается, твой рецензент. На завтрашней церемонии.
  - Поздравляю.
  - Где мне найти тексты? В Интернет выставлял? Как называется сборник?
  - "Небесные пути". Есть только бумажный вариант. В Интернете отдельные стихотворения.
  - Верстка есть? Пришли мне верстку.
  - Сейчас не могу, сижу, пиво пью...
  - У Рудакова верстка есть?
  - Нет... Я тебе часа через два пришлю.
  - Ладно. Ты за меня проголосуешь?
  - Не знаю, не знаю... Чем ты меня удивишь?
  - А что, нужно удивить? Я подумаю над этим.
  Верстка не пришла ни через два часа, ни еще через два, ни ночью. Она пришла за два часа до церемонии.
  Так долго Виктор Антонов добирался домой. К компьютеру.
  
  02.10.2010
  Официальная церемония вручения премии закончилась.
  Писатели скучковались вокруг лауреатов, поздравляя их неофициально. В зале стало шумно. Виктор Антонов, раздарив автографы, оторвался от поклонников и подошел к Хохлеву.
  - Володя, удивил... Спасибо. Как это ты смог так быстро пройти моими "Небесными путями"? И вычленить самую суть.
  - Я же редактор.
  - Дай-ка мне свой листочек. Отдаю голос.
  - Пожалуйста... И спасибо.
  Виктор поставил еще один автограф "за Хохлева".
  - А на книжке?
  - Так она еще в типографии. Вчера всего три сигнальных экземпляра выдали. И все их я уже раздарил. Не обижайся, после подпишу... Электронная версия ведь у тебя есть. Можешь - если посчитаешь нужным - взять из неё что-нибудь для "БЕГа".
  - Уже взял.
  - С тобой легко работать. Не так как с некоторыми редакторами... - Антонов задумался на минуту. - Вот что! Пользуясь случаем, хочу пригласить тебя на секцию поэзии. Мне через неделю - сорок пять. Буду читать из "Путей". Это будет в пятницу. Начало в 17-00. Потом посидим где-нибудь.
  - В Дом писателей вряд ли я сейчас сунусь. Нет никакого желания до выборов сталкиваться с Жерловым.
  - Боишься? От Сергея Евгеньевича действительно можно ждать чего угодно... Он вроде бы даже сюда хотел прийти...
  - Не боюсь! Но терять время на пустое - не вижу смысла.
  - Ладно, тогда после секции - приходи. Пивка попьем... Я позвоню, скажу - где.
  Организатор премии, поэт и президент крупной инвестиционной компании Владимир Горшенин вернулся на сцену и торжественно объявил:
  - Дорогие друзья! Я приглашаю всех присутствующих на вторую часть нашего торжества - на банкет. От библиотеки это в двух шагах. Можно, одевшись, всем собраться у выхода, и мы организованно пройдем в ресторан. На сборы - пятнадцать минут. Жду всех на улице...
  Лауреаты и все остальные зааплодировали. Галочка, испытавшая на себе не один недоуменный взгляд, получив желаемое, подошла к Хохлеву с Антоновым.
  - Владимир Владимирович, поздравляю вас с хорошей рецензией... А тебя Витя с заслуженным лауреатством. Сколько лет мы корпели над твоими стихами?
  - Года четыре, давно это было... Я вас, Марина Ивановна, тоже поздравляю. Ваша лепта в моем успехе велика. Спасибо, - Виктор приложился губами к протянутой руке.
  - Молодые люди, можно мне взять вас под локотки? Проводите даму в ресторан. И давайте мы друг к дружке поближе сядем, раз уж мы втроем оказались связанными сегодняшним событием. Учитель, ученик-лауреат и рецензент. За это следует выпить... А с вами, Владимир Владимирович, мы вообще еще ни разу не чокнулись.
  - Исправим, Марина Ивановна... Пожалуйста, - Хохлев первым предложил руку. - Вы за меня на выборах проголосуете?
  - Конечно! - не задумываясь, соврала Галочка.
  - И мой листочек опросный подпишете?
  - Давайте. Я возьму с собой, размножу на ксероксе и верну вам целую пачку подписей. Давайте.
  Опросный лист оказался в сумочке из желтой крокодиловой кожи.
  Когда уже в ресторане Галочка отошла в дамскую комнату, Хохлев спросил Виктора:
  - Почему Марина Ивановна - Галочка?
  - А ты что не знаешь? - Антонов простодушно рассмеялся. - Это из-за её любимого выражения - "Для галочки".
  - Советского... Сегодня она тоже галочку поставит?
  - Сегодня-то зачем? Это же не её мероприятие.
  За столом Галочка усадила Виктора между собой и Хохлевым. Держалась тихо, обошлась без характерных для неё выкриков "из зала".
  
  Ведущему предвыборную компанию кандидату нужно было использовать момент "по максимуму". На мероприятии собралось много писателей-избирателей не все из которых определились с выбором.
  После трех официальных тостов Хохлев надолго у своей тарелки не задерживался. Отходил на перекуры, подсаживался к сомневающимся, ненавязчиво агитировал, спорил, доказывал, убеждал... Подливал. Не праздновал - работал. И собирал подписи. Собрал - пока хмель окончательно не размягчил головы - десятка два.
  А тосты звучали, один за другим. Больше всего доставалось Александру Рудакову, приложившему в свое время немало сил к утверждению премии. Звучали здравницы в честь лауреатов, а те в ответных тостах благодарили жюри и всех собравшихся поэтов и прозаиков за "достойную оценку творчества".
  Отхлебывая по чуть-чуть, Хохлев к горячему - в душном зале - все же захмелел. Решил закончить с выборами и действительно попраздновать. Попросил наполнить рюмку и взял слово.
  - Уважаемые коллеги! На правах лауреата 2008 года я хотел бы поздравить сегодняшних победителей, поблагодарить Владимира Александровича и Александра Валентиновича за их подвижническую деятельность по развитию русской литературы... И прочитать одно из своих недавних стихотворений. Вот это:
  
  Люблю это небо и даль нараспашку,
  Люблю эту землю, рассветы над ней.
  С утра надеваю льняную рубашку
  И мчусь на простор необъятных полей.
  
  Там пчелы жужжат и качаются травы,
  И льётся с небес вдохновляющий свет.
  Там царствуют чистые, ясные нравы,
  А смерти ни места, ни времени нет.
  
  Люблю этот лес, где мохнатые ели
  И грустные ивы со мной говорят.
  Где сердце поёт, где от счастья хмелею,
  Где ветер, играющий кудрями - брат.
  
  Люблю это водное зеркало глади,
  В котором, качаясь, плывут облака,
  В котором не раз удовольствий не ради
  Озёрной волною играла рука.
  
  Где резвые стайки серебряных рыбок
  Пугались упругих ударов весла...
  Там утром туман неподвижен и зыбок,
  Там мне открывались азы ремесла.
  
   За любовь к жизни! Творчество! И постижение азов нашего нелегкого ремесла!
   Хохлев выпил, тяжело опустился на свой стул, закусил черной оливкой. В принципе - можно и заканчивать. Все что мог - он сегодня сделал. Кандидат решил посидеть еще немного, может быть, дождаться чаю, после которого очень незаметно откланяться. Потянулся к бокалу с морсом, сделал несколько больших глотков и отметил про себя, что напиток имеет какой-то нехарактерный для морса металлический вкус. Поскольку кухня в целом не отличалась очень уж высоким качеством, Хохлев решил списать свое "открытие" на недоработку шеф-повара или мелкие ресторанные хитрости.
   Минут через десять стало невыносимо жарко. Кандидат вышел на улицу, отдышался и закурил. Свежий воздух немного отрезвил голову, Хохлев решил - чаю не ждать. Вернулся к гардеробу, оделся и, ничего никому не объясняя, по-английски не попрощавшись, ушел совсем.
   Сел в троллейбус, доехал до Московского вокзала и почувствовал боль в животе. Даже не боль - присутствие чего-то постороннего. Как будто он только что съел горсть металлических опилок. На очередной остановке Хохлев вышел. К горлу подступала тошнота. Не от алкоголя. На губах вновь появился вкус некачественного морса. Хохлев подошел к урне, наклонился над ней... Его вытошнило. Горло перехватил судорожный спазм.
  В армии Хохлев научился быстро трезветь. Для этого нужно начать всей силой легких глубоко-глубоко дышать, собрать сознание в точку, собрать волю, сжать кулаки - почувствовать силу рук... И быстро идти. Если ветрено - навстречу ветру. Сейчас ветер дул с востока на запад. Путь к дому - по Суворовскому проспекту, на восток. Хохлев стянул с шеи шарф - сунул его в карман, распахнул ворот куртки и пошел. Быстро.
  По дороге его еще пару раз вывернуло. На лестнице уже абсолютно трезвым умом Хохлев понял - что-то не так. Опилок стало больше, губы металлизировались, веки зажгло солью. Внутренние ощущения были не похожи ни на какие прежние.
  В коридоре он глянул на себя в зеркало - внешних признаков отравления нет. Кандидат быстро переоделся, в литровой банке приготовил раствор марганцовки и выпил залпом почти половину. В туалете над унитазом заправил два пальца в рот и освободил желудок. Повторил. Подкрасил перманганатом калия второй литр воды. Проделал процедуру еще раз. И еще. Мышцы горла потеряли чувствительность, диафрагма между желудком и грудной клеткой ныла от напряжения и боли. Пальцы рук покалывало невидимыми иголками, руки тряслись. А вот металла на губах не стало. И опилки как будто растворились.
  Мучить себя дальше необходимости не было. Неизвестность пугала, но Хохлев решил обойтись - пока - без врачей. Последить за развитием ситуации и что-то предпринять в случае ухудшения самочувствия. Он лег под теплое одеяло, согрелся. Попытался вспомнить свои пищевые отравления. Рыбой - в юности, бромом - в армии, просроченным творогом - года четыре назад, на даче. Промывание марганцовкой помогало всегда. Значит, и сейчас поможет.
  Хохлев ощущал, как возбужденные мышцы возвращались к обычному состоянию, а тепло постели размягчало волю.
  Минут через сорок он заснул.
  
   03.10.2010
   В полдень в Таврическом саду торжественно открывали отреставрированный памятник Сергею Есенину.
  Года два назад какие-то вандалы отбили у скульптуры нос, исписали камень похабными словами, истоптали мраморные колени поэта грязными ботинками. Питерская погода тоже постаралась - белый камень посерел, в некоторых местах потрескался. Решено было памятник обновить.
  Обновленный поэт вернулся на свое место, на зеленую лужайку сада, в свой день рождения. Несмотря на прохладную погоду, людей пришло много. Под колючими взглядами милицейского наряда, прибывшего на всякий случай, люди чувствовали себя скованно. Среди собравшихся от Союза писателей был только Петр Владимирович Петухов. С букетом цветов. Чуть позже подошла поэтесса Лидия Правдина. Оба готовились к выступлению. Петухов с официальной речью, Правдина со стихами. Открытие памятника задерживалось - ждали власть. Люди негромко разговаривали между собой, оценивали мастерство реставраторов - трещины на носу было не видно, мрамор сиял белизной. Проворные официанты с подносами разносили шампанское.
   Жерлов знал об открытии памятника более чем за неделю, но никого из писателей об этом событии не известил. А зачем! Пусть петербуржцы видят, кто в городе поэт! Он подготовился к выступлению накануне - прочитал статью о Есенине из Большой советской энциклопедии, отобрал шесть своих стихотворений. Но утром заспался... И опоздал на нужную электричку из Всеволожска.
   Выйдя из метро, Жерлов - в поиске знакомых - осмотрелся. Глянул на часы. Быстро зашагал к месту события. На Фурштатской неожиданный, резкий и сильный удар в спину чуть не опрокинул председателя на тротуар. Удержавшись на ногах, Жерлов выругался, сжал кулаки и - готовый дать ответ - обернулся. Сзади, в доступной близости, никого не было. Повертев головой в недоумении, Жерлов продолжил свой путь. Еще один удар, помягче, вынудил его остановиться повторно.
  - Да что за е... т... м... ?!
   - Жерлушка, опаздываем! - бес коммунизма, хихикнул и завертел нечесаным хвостом. - Проспали? Да? Спать любим?
   Председатель плюнул в землю и еще раз матерно выругался.
   - Будешь меня тормозить - совсем, б... опоздаю!
   - А ты бы поторопился. - Бес больно ткнул в спину. - А то ведь выступят все, кому не надо.
   - А я что, б... , не тороплюсь?
   - А ну бегом, недоделанный...
  Бес ухватился за воротник председательского пальто и выскочил вперед. С силой потащил Жерлова за собой.
  - Да стой ты. Ё... т... м...! - взмолился председатель. - Люди же, б... кругом.
  - А! Тебе люди важны? Дело наше тебе уже не важно? Бегом, я сказал. А про мать мою заткнись!
  Бес коммунизма вернулся за спину Жерлову. Толкая своего подопечного в затылок, заставил ускорить шаг. Жерлов побежал. Бес, труся рядом, высказывался вслух.
  - Безответственный... Бестолковый... Его ждет слава, признание, деньги... А он, видите ли, спит... Совсем ты, Жерлушка, ситуацию не догоняешь... Бегом! Шире шаг... Тебе что, деньги не нужны? - Бес толкал все больнее и сильнее.
  - Нужны!
  - Слава не нужна?
  - Нужна!
  - Ну так и беги за ними, растопырив руки. И хватай. А то, не ровен час, убегут... С чем ты тогда ко мне придешь? С соплями своими? Я за тобой подтирать не буду.
  Жерлов вбежал в сад и остановился.
  - Погоди, не толкай - дай отдышаться... А то, б... , двух слов не свяжу! Видишь, еще не началось.
  - Мне благодаря! - Бес постучал кривым ногтем по лбу Жерлова и растворился воздухом.
  У памятника началась какая-то сумятица. Некоторые заметили расхристанного Жерлова и обернулись в его сторону. Как ледокол, расталкивающий льдины, председатель врезался в толпу. Рассекая её на две части, стал пробиваться к микрофону. На пути Жерлова оказался Петухов. Недоделанный выпучил налитые кровью глаза и рявкнул:
  - Ты, б... выступать не будешь! От Союза писателей выступаю я!
  Петухов, не смутившись, ответил:
  - Правильно. Ты ведь везде митингуешь, а я пришёл цветы возложить. Воспитанные люди здороваются, а потом уже говорят о наболевшем.
   Жерлов махнул рукой и поплыл в сторону влиятельных людей. Пожал руку Сизарёву. С презрением оглядел Правдину. Заметив в её руках сложенные листочки, рванул в сторону коллеги.
   - Лида, ты как здесь? Зачем? Это что?
   - Стихи.
   - Твои? - не давая ответить, зашипел. - Только по моей команде. Это городское мероприятие, а не секция поэзии. Причем здесь твои стихи. Мы открываем памятник Сергею Александровичу!
   - Одно из них ему и посвящено.
   - Я сказал! - Жерлов хотел ругнуться, но сдержался - слишком много народа было вокруг.
   Он вернулся к Сизарёву, встал спиной к Правдиной. У женщины повлажнели глаза. Дал о себе знать и не вылеченный насморк. Поэтесса подняла воротник и застегнула пальто до подбородка. Пожалела, что с повышенной температурой решилась выйти на ветер. Сизарёв наклонился к уху Жерлова и прошептал:
   - Бабло на Альманах в пятницу ушло. Во вторник должно прийти. В среду жду - как договорились.
   - Валерий Лерьевич! - Жерлов тоже перешел на шепот. - Б... буду, всё сделаю в лучшем виде. Не извольте волноваться. - Он выпрямился, поправил шарфик и достал из сумки свои стишки. - Вот, подготовил прочитать... Если вы не против.
   - Да читай ты что хочешь. - Ничто, происходящее у памятника поэту, Сизарёва не волновало. Как, впрочем, и поэзия Сергея Есенина.
  Церемония наконец началась. Жерлов - оглушив всех зычным рыком - сделал своё дело и рванул за шампанским. Чокнулся с руководством, начисто забыв о Правдиной. Та достояла до финала мероприятия и, не получив слова, окоченевшая, засеменила к выходу из сада. И дальше - к метро.
  Хмельной Жерлов догнал её уже на Фурштатской. Догнал, обежал кругом, заглянул в глаза и пошел рядом. Вслушиваясь в телефонный разговор, который Правдина вела со своим мужем. Когда она закончила и положила трубку в карман, Жерлов еще раз обежал свою жертву:
  - Ты не обиделась? С кем это ты разговаривала? На меня жаловалась?
  Правдина до самой "Чернышевской" не отвечала. Жерлов навязчиво лез в душу. Когда дубовая дверь больно хлопнула бесноватого в нос, он отцепился от поэтессы. Проверил - остался ли нос на своем месте, прошипел женщине в спину: "Ну и дура". И зачем-то заспешил обратно. К Есенину.
  А Правдина в этот день слегла с ОРЗ. И провалялась на больничном почти три недели.
  
  Хохлев в это воскресенье на дачу не поехал.
  С утра боролся с недомоганием "после вчерашнего". Насушил в духовке сухарей из белой булки, сварил вкрутую два яйца, заварил крепкого чаю. Позавтракал и снова лёг спать. Разбудила жена, предложила выйти прогуляться.
  Окажись они в Таврическом на полчаса раньше - встречи основных кандидатов было бы не избежать. Но Хохлевы подошли к Есенину, когда участники и любопытствующие зрители уже разошлись. Только примятая трава и разбросанные пластиковые стаканчики напоминали о недавнем событии. Погуляв по саду и тоже немного замерзнув, супруги поехали в Музей-усадьбу Державина - что на Фонтанке - на экскурсию.
  Там Хохлев договорился с директором о проведении 14 октября круглого стола в знаменитом и торжественном - самом парадном в державинском особняке - зале "Беседы любителей русского слова". В котором с 1811 года читались и обсуждались литературные новинки писателей, близких хозяину дома по своим воззрениям. Вот и Хохлев рассчитывал на то, что круглый стол плавно перетечет в предвыборное собрание писателей, близких своими литературными взглядами.
  Двухсветный зал с хорами, пилястры, облицованные искусственным мрамором, торжественные золоченые люстры, зеркала, огромный с закругленными углами стол, покрытый зеленой скатертью, старинные канделябры, кресла классического дизайна - все располагало к серьезному разговору о будущем русской - и в частности питерской - литературы. А дух великого - дерзкого и не сломленного временем - Гавриилы Романовича не позволит свести разговор к мелким обидам и претензиям. К игре писательских амбиций.
  Единственное, что не в пользу кандидата - платный вход в усадьбу. Договорились, что Хохлев выкупает двадцать билетов, а дальше - как получится. Многие члены Союза обладали правами на бесплатное посещение памятников культуры, инвалиды и пенсионеры пользовались льготами. Молодежь могла и заплатить. Договорились также об уличной афише, которая будет выставлена на входе, об анонсах в Интернете и СМИ. И об изданиях, которые будут предлагаться всем желающим.
  
  После державинской усадьбы Хохлев встречался с телевизионщиками.
  Наконец-то "созрела" Екатерина, подруга Марии - предложила прямой эфир в ночь с 20-го на 21-е. В открытой студии на Итальянской улице.
  С магами ТВ обсудили план эфира, согласовали вопросы к ночному гостю и составили небольшую сценарную заявку. Для начальства.
  
  Вечером кандидат работал с электронной почтой.
  Вспомнил давнее предложение Глеба Каткова - главного редактора некогда популярного интернет-канала "Балтийский ветер". Подумал, что одного ночного ТВ-эфира будет мало и написал:
  
  Глеб, добрый день.
  У меня возник вот какой вопрос. Может ли "Балтийский ветер" дать в октябре (до 21-го) в интернет-эфир несколько интервью о литературе с Владимиром Хохлевым? Или пригласить кандидата в рубрику "Гость студии"?
  Как ты понимаешь, вопрос связан с выборной ситуацией. Было бы очень кстати.
  С уважением, Володя.
  
  Реакция была быстрой.
  
  Привет Володя!
  Отвечаю по существу вопроса. В ожидании какого-нибудь регулярного финансирования мы находимся в состоянии анабиоза. Обещано оное от депутатов, но пока всё на уровне обещаний. Мы иногда делаем сюжеты - есть оператор, есть режиссер монтажа - но людям приходится платить из собственного кармана. Около 5 тысяч за сюжет. За съемку, монтаж, выкладывание сюжета на сайт канала. Это дороговато. Можно без особых затрат сделать цикл интервью в рубрику "Прошу слова", с фотографиями, продуманным и отредактированным текстом. На эти материалы можно будет потом ссылаться. Их можно будет распечатать в виде листовок и раздать перед голосованием.
  Как человек, переживший в качестве главного редактора эфирной телекомпании с десяток выборов городского и федерального уровней - думские, губернаторские, в ЗАКСы и прочие, могу сказать, что в данном случае печатный вариант предпочтительнее. С видео надо работать долго. Выстраивать картинку, делать дубли, чередовать жанры: клип, "мыло", репортаж, интервью, интерактив и пр. При этом всегда есть опасность, что объектив беспощадно передаст волнение, неуверенность, сомнения человека в кадре. Вот такие дела.
  Володя, желаю тебе безусловной победы, потребуюсь - пиши.
  
  Глеб, спасибо за советы и поддержку.
  Не осталось ли у тебя друзей на каналах ТВ? Может быть, с ними что-то получится?
  
  К сожалению, таких, с которыми получается, не осталось. А за большие деньги - которых у тебя, наверняка, нет - можно все.
  Хотя... попробую.
  
  Хохлев написал и своему заокеанскому другу, постоянному автору "БЕГа", прозаику - и шефу литературной редакции еженедельника "Голос Чикаго" - Андрею Козловскому.
  
  Андрюха, привет. Выручай.
  Я выдвинут на председателя Союза писателей. Выборы в конце месяца. Противник прессует "по полной" - дискредитирует как писателя, редактора... И как человека. Нужна информационная поддержка.
  Сможешь обеспечить?
  Заранее благодарю. Твой Володя.
  
  В почте Хохлев нашел одно "положительное" послание. Не относящееся к выборам.
  
  Владимир, здравствуйте!
  Я слышала, что "БЕГу" нужны грамотные профессиональные менеджеры. Могу предложить свои услуги.
  Вы знаете меня как поэта. И не знаете, что я три года довольно успешно работала в "Рекламе-плюс", в коммерческом отделе. Имею опыт менеджера и даже собственную - правда, небольшую - клиентскую базу. С контактами первых лиц компаний. У меня сейчас такая ситуация, что до Нового года - я свободна. Могу целых три месяца заниматься "БЕГом". Если Вам это интересно - дайте знать.
  Мне это интересно - с точки зрения комиссионных.
  С уважением, Наталья Тайнова.
  
  Главный редактор ответил без долгих раздумий.
  
  Наташа, спасибо.
  Завтра, в редакции в 10-00.
  
  Уже за полночь Хохлев разослал свое очередное - пятое по счету - предвыборное письмо.
  
  Дорогие друзья!
  С удовлетворением и благодарностью докладываю вам, что число сторонников "кандидата Хохлева" - подписавших мои опросные листки - достигло четырех десятков.
  В настоящий момент я составляю список писателей (не только членов нашего отделения), пострадавших от С. Е. Жерлова.
  Буду признателен, если вы сообщите мне о фактах публичных оскорблений и унижений, издевательств и запугивания, необоснованного отказа в приеме в Союз писателей и других противоправных действий нынешнего председателя правления, которые привели к нравственным и моральным страданиям, нанесли прямой ущерб здоровью, повлияли на литературную судьбу писателя.
  Проинформируйте меня также о том, чья успешная деятельность сознательно замалчивается, про кого из писателей распространяются порочащие его деловую и творческую репутацию слухи и сплетни, к кому применялись и применяются методы психологического давления, кому литературные премии и стипендии СП незаслуженно не присуждаются. Кто - по принципиальным соображениям, из чувства самосохранения - вынужден был приостановить свою активную деятельность в Союзе писателей.
  Укажите, пожалуйста, ФИО писателя, примерную дату противоправного действия и его характер.
  Вы можете рассказать мне о пострадавших от С. Е. Жерлова писателях как по электронной почте, так и по телефону.
  
  С уважением,
  Владимир Хохлев.
  
  Ночью, перед сном, лежа в кровати, Хохлев понял, что Галочка руководителем бесовской пятерки быть не может.
  Подставлять себя с отравлением - грамотный руководитель не будет. Поручит кому-нибудь. А Галочка действовала сама. Анализируя происшествие, прокачивая детали вчерашнего вечера в голове, Хохлев вычислил её по поспешному движению руки - в сторону от внутреннего кармана жакета - перед одним из тостов. И по вспыхнувшим малиновым щекам. Зачем нужно было сначала сунуть пальцы в этот карман, а затем - после того, как Хохлев это увидел - быстро выдернуть их? И сделать вид, что ничего не произошло.
  Либо для проверки наличия в кармане пузырька, который мог в суматохе общения и выскочить... Либо для попытки... В тот момент - неудавшейся.
  
  04.10.2010
   В 10 часов 10 минут Хохлев заваривал кофе.
   Его кабинет соседствовал с кухней, что было очень удобно. Если на кухне народ - можно с чашкой уйти к себе. И совместить приятное с полезным - кофе с работой.
   Тайнова пришла раньше главного редактора - ждала на диване, в холле. Извинившись за опоздание, Владимир счел нужным начать трудный разговор с кофейной церемонии.
  Над крышами Петербурга.
  Редакция "БЕГа" располагалась на восьмом этаже. В центре Петроградки. В ясную погоду все основные достопримечательности города - шпиль Петропавловского собора, купол Исаакия, кораблик Адмиралтейства - были видны невооруженным глазом. В дождь, который зарядил с самого утра, хорошо просматривались только мачты осветительных опор стадиона "Петровский".
  Наташа пила маленькими глотками. Вприкуску с колотым сахаром.
  - К сожалению, у нас в штате нет психолога.
  - Психолога? - девушка отвела взгляд от окна.
  - Да! Менеджеру не позавидуешь... Он наладит сто контактов, получит пятьдесят обещаний подумать, тридцать заверений о сотрудничестве, двадцать оферт, десять подписанных договоров... И лишь три из них будут проплачены.
  - Это вы, как психолог, меня к трудностям готовите? - Тайнова засмеялась.
  - До "БЕГа" - вернее, параллельно с "БЕГом" - мне довелось работать в модном глянцевом информационном журнале. Каждую пятницу весь рекламный отдел - человек сорок - собирался на психологический тренинг. Разгружаться. Чтобы на выходные уйти с хорошим настроением. И до понедельника не вспоминать про отказы. А с понедельника...
  - Я тренингую без посторонней помощи.
  - Это как?
  - В церкви. Когда стоишь перед алтарем - понимаешь, что все от Бога. И отказы, и заказы.
  - Да, в этом мы похожи. - Хохлев допил свой кофе. - Ну что - к делу?
  - К делу. - Наталья, как-то по-мужски, двумя руками уперлась в край редакторского стола. - Прайс-лист.
  - Не держим.
  - Как это? За сколько мне продавать обложку, внутренние полосы?
  - В каждом случае - это предмет переговоров. И договоренностей. Для рассылки ты можешь, конечно, составить свой - со средними по городу ценами. Но "БЕГ" - это не колбаса, которую можно купить в магазине, не сказав никому ни одного слова. Наш рекламодатель творит журнал вместе с нами.
  - Понятно - свободный рынок... Второй вопрос: чем "БЕГ" лучше?
  - Уровнем. Мы, как ты знаешь, не работаем с уже широко распространенной информацией. И не печатаем полупрофессиональные тексты. Разве только за большие деньги. Не берем мы и тиражом - наш принцип: лучше меньше, да лучше. И глянца, так всем надоевшего, у нас нет. "БЕГ" - это журнал для чтения! Не для просматривания картинок. Отсюда - такой большой объем "Литературных страниц". Литературный текст - всегда сильнее журналистского.
  - Третий вопрос: распространение.
  - Власть, бизнес, творческие круги. Выставки, презентации... Можем распространять по адресному списку заказчика. Точечно.
  - Подписки нет?
  - Пока нет. Еще не доросли.
  - В принципе больше вопросов нет. Мой процент?
  - Десять.
  - Пятнадцать.
  - Двенадцать. После поступления средств.
  - Договорились. - Тайнова встала, - На первых порах я буду вас дёргать постоянно. Не будете сердиться?
  - Не буду. Это ведь для дела...
  - Когда выходит следующий номер?
  - Как выборы пройдут - начнем верстку. Это значит - к Новому году. - Хохлев встал тоже. - Предыдущие номера - вот здесь. - Он распахнул дверцы шкафа. - Можете брать.
  
  После ухода девушки в кабинет зашла Мария.
  - Владимир Владимирович, доброе утро.
  - Доброе.
  - Вы ведь так рано кофе не пьете?
  - Нужно было.
  - А-а, понятно. А кто это был?
  - Наташа Тайнова... Может, нашим менеджером будет. - Хохлев включил компьютер.
  - Красивая... Таинственная!
  - Ты что, ревнуешь?
  - Нет... Просто красивые не умеют работать. Им все просто так - за красоту - достается.
  - Маша, не бузи... Как сумеет, так и сумеет. За красоту я держать не буду.
  Электронная почта была забита откликами на вчерашнее письмо. В основном - отрицательными. Особенно раздухарились противники. До гневных и оскорбительных выпадов в адрес кандидата. Первой сумбурно отписалась, разуверившаяся во всём, Землякова:
  
  Ну, совсем ошалели!
  Давайте создадим фонд помощи пострадавшим от Жерлова. И в какой форме будет оказываться помощь? Это уже не смешно.
  Уважаемый Владимир Хохлев!
  Могу поверить в искренность Ваших благих намерений по оказанию помощи пострадавшим. Тех намерений, коими устилается дорога в ад.
  Я тоже отношу себя к категории пострадавших.
  Но более Вы от меня информации не получите.
  
  Отвечать на это письмо Хохлев не счел нужным.
  Бывший чекист Юра Туркин писал:
  
  Володя, это ты решил организовать практику доносительства на Жерлова?
  Или Рудаков идейку подкинул?
  Вам интересно знать - сколько стукачей в нашей писательской организации? Достойный интерес для литераторов-интеллектуалов.
  Видимо, остались с советских времен определённые навыки. Которые требуют реализации...
  
  Ему вторил лидер коммунистической молодежи постсоветского периода Слава Крайничев. По параллельности мыслей Хохлев понял, что в Смольном его письмо детально обсуждалось.
  
  Привет, коллега.
  Мне трудно понять возню вокруг Жерлова. Он всегда по-доброму расположен к людям, внимателен к просьбам и предложениям. Ни разу мне не нагрубил. Зачем приписывать человеку того, чего в нём нет?
  Вчера я с ним встречался и сказал, что мне очень нравится его взвешенная и сдержанная позиция по поводу всех выпадов "рудаковской команды".
  Жерлов, как офицер, не терпит стукачества. И это мне нравится!
  Так что извини, сведений о потерпевших от меня не жди.
  Слава.
  
  Хохлев решил ответить только одному.
  
  Слава, стукач (так же как и сексот - то есть секретный сотрудник правоохранительных органов) - это человек, внедренный в преступную среду (или завербованный из этой среды) с целью профилактики правонарушений. Он сообщает информацию, помогающую задержать правонарушителей или предотвратить преступление. Сообщает за вознаграждение, получаемое от государства.
  По всем критериям - стукач очень полезен законопослушному обществу. И, понятно, очень ненавидим преступной средой.
  В моем обращении нет и намека на стукачество. В правоохранительных органах я не служу, вознаграждение выдавать не могу, секретности не требую.
  Зачем вы с Юрой передергиваете факты?
  Насчет "доброго расположения к людям"... Видимо, ты не знаешь, как он общается с писателями, особенно с талантливыми... Тебе Жерлов ни разу не нагрубил, потому что ты представитель власти, перед которой он лебезил и приседал всегда.
  
  Но не убедил.
  
  Володя, я понимаю, что твое "обращение" - это тонкий ход в предвыборной борьбе. Но выборы пройдут, а стукачи останутся стукачами. Не развращай людей. Донос - он во все времена донос.
  
  Пришлось дать более развернутый ответ.
  
  Слава, я тоже понимаю, что вы на стороне Жерлова и хотите отвести от него удар.
  Но та информация, которая у меня уже есть, позволяет смотреть на нашего председателя, как на человека, совершающего поступки с характерными признаками противоправных - даже преступных - деяний.
  Чтобы ты вник в ситуацию - мне придется провести небольшой юридический ликбез. Начнем с основного закона - с Конституции РФ.
  Статья 21. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.
  Жерлов умаляет постоянно.
  Статья 29. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом.
  Что я и делаю.
  Статья 42. Каждый имеет право на благоприятную окружающую среду, достоверную информацию о ее состоянии и на возмещение ущерба, причиненного его здоровью...
  Жерлов - "как часть природы" - делает среду неблагоприятной. Причиняет вред здоровью людей. Об этом тебе могут рассказать очень многие писатели. Не только из "рудаковской команды". Молодые литераторы, стремящиеся в Союз писателей, должны знать, с чем придется столкнуться. Для этого кто-то должен собрать достоверную информацию об "окружающей среде".
  Переходим к закону о СМИ. Ты, видимо, забыл, что я не только писатель, но и главный редактор средства массовой информации. И журналист.
  Статья 38. Граждане имеют право на оперативное получение через средства массовой информации достоверных сведений о деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, организаций, общественных объединений, их должностных лиц.
   Жерлов должностное лицо общественного объединения.
  Статья 39. Редакция имеет право запрашивать информацию о деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, организаций, общественных объединений, их должностных лиц. Запрос информации возможен как в устной, так и в письменной форме.
  Я запросил - в письменной. Принимаю как в устной, так и в письменной форме.
  Статья 47. Журналист имеет право: искать, запрашивать, получать и распространять информацию; излагать свои личные суждения и оценки в сообщениях и материалах, предназначенных для распространения за его подписью...
  Что я и намерен сделать.
  Статья 49. Журналист обязан: проверять достоверность сообщаемой им информации...
  О беспределе Жерлова мне рассказывали очень много. Прежде чем сообщить об этом через СМИ, я хочу проверить достоверность полученных сведений. Государство гарантирует журналисту в связи с осуществлением им профессиональной деятельности защиту его чести, достоинства, здоровья, жизни и имущества как лицу, выполняющему общественный долг. Это так, к слову.
  Мой запрос информации ты можешь считать элементом журналистского расследования. Которое предполагает долговременное исследование предмета публикации. Работа журналиста в этом жанре сродни деятельности частного детектива - он собирает информацию, которую заинтересованные лица готовы скрыть от общества. За "работой" Жерлова я наблюдаю уже семь лет. И могу засвидетельствовать, что некоторые, запуганные или ангажированные Жерловым, писатели намеренно скрывают информацию о его злодеяниях.
  Надеюсь, что твой отказ от сотрудничества имеет под собой другую мотивацию. Извини, что заставил тебя читать такой большой текст.
  Володя.
  
  В этот день Крайничев, видимо, быстро сочинил все порученные ему спичи. И ответил он очень быстро... И коротко.
  
  Напрасно старался.
  После чего Хохлев решил приостановить переписку с этим адресатом. И был за это вознагражден целым блоком информации об "объекте". Письмо от молодых писателей Петербурга - так оно было подписано - начиналось словами.
  Уважаемый Владимир Владимирович!
  Многие годы Петр Владимирович Петухов боролся с хамом Жерловым в одиночку. Благодарим Вас за мужество и поддерживаем Вашу борьбу за справедливость...
  
  Во вложенном файле Хохлев нашел тридцать две истории о бесчинствах действующего председателя Союза, рассказанные разными авторами. Не только молодыми. Чтобы прочитать их все - кандидату потребовалось сорок минут.
  Пришло письмо и от Глеба Каткова.
  
  Владимир!
  По поводу телевидения... Отдел новостей питерской вставки "День" Российской ТК не заинтересовался (или поосторожничал). Канал "Питер", созданный недавно, пока еще не выработал четкой информационной политики. Договориться не удалось. На тройке - информация у секретаря. Надо ждать.
  В любом случае ТВ - это формат 1 мин при обязательном участии противной стороны, то есть Жерлова. Поэтому текстовый вариант лучше (я уже писал - почему).
  Удачи. Глеб.
  
  Опытный Глеб - относительно участия в эфире "противной стороны" - оказался абсолютно прав. В ночь на 21-е Жерлов действительно окажется в одном эфире с Хохлевым...
  Но каким образом...
  
  05.10.2010
  К утру Хохлеву стало абсолютно ясно, что средние и низшие чины Смольного, на поддержку которых он рассчитывал, его не поддержат.
  Сизарёв, Туркин и Крайничев заняли позицию "против". Зря - в течение последних лет - Хохлев публиковал в "БЕГе" их произведения, зря писал рецензии и положительные отзывы. Усилия оказались тщетны.
  Было ясно и другое - если эта троица задействует административный ресурс, обыграть Жерлова будет очень трудно. Несмотря на общую писательскую неприязнь к власти, ей подчинялись. И даже благодарили: за Дом писателей, за гранты и субсидии, за пусть небольшое, но всё же внимание к писательским проблемам. Нужно было искать другой путь. И Хохлев нашел. Он вспомнил совет губернатора о письменном обращении и решил воспользоваться им.
  Позавтракав, кандидат засел за письмо. Поскольку его визит к высшему должностному лицу города - 21 сентября - не был нигде зарегистрирован, Хохлев решил оставить достигнутую договоренность про запас. Для начала адресовать письмо вице-губернатору, курирующему вопросы культуры - в целом - и деятельность Союза писателей - в частности.
  В преамбуле - согласно инструкции по делопроизводству, засевшей в памяти, наверное, навсегда - кандидат обрисовал круг проблем. Частично использовал текст своего пятого письма.
  
  Вы наверняка знаете, что после избрания председателем правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей С. Е. Жерлова в отделении сложилась очень нездоровая обстановка.
  Успешная литературная и издательская деятельность многих писателей стала сознательно замалчиваться. Об их работе распространяются невероятные слухи и сплетни, к писателям применяются методы запугивания и психологического давления, литературные премии и стипендии СП присуждаются узкому кругу авторов, как правило, "приближенных" к действующему руководству. Гранты из года в год получают эти же "приближенные". Есть факты необоснованного снятия с учета в отделении писателей не согласных с принимаемыми решениями. Во многих органах законодательной и исполнительной власти, в деловых кругах сложилось негативное отношение к отделению, не способствующее налаживанию партнерских отношений, тормозящее процесс книгоиздания современных авторов и популяризацию литературных достижений в широких слоях общества.
   Обойденные вниманием руководства и сознательно исключенные из жизни отделения писатели вынуждены были приостановить свою активную деятельность в этом подразделении СП, для защиты своих творческих интересов сгруппироваться в самостоятельные группы и кружки. Разобщенность писателей затрудняет развитие современной литературы в Санкт-Петербурге и - самое главное - подрывает престиж, творческую и деловую репутацию нашего города.
  
   В основной части письма обозначил путь их решения.
  
  Чтобы исправить сложившуюся ситуацию и создать нормальную творческую атмосферу в отделении я принял решение возглавить - победив на приближающихся выборах - Санкт-Петербургское отделение Союза писателей. Необходимый опыт руководящей работы приобретен мною на государственной службе, в коммерческих структурах и в журнале "БЕГ", главным редактором которого я сейчас работаю. Я имею поддержку большого числа писателей, членов нашего отделения, которые и выдвинули мою кандидатуру на столь ответственный пост.
  
  В завершающей - сформулировал конкретную просьбу.
  
  С учетом всего изложенного прошу Вас пригласить меня на личную беседу для согласования действий в период подготовки перевыборного собрания и на самом собрании, а также обсуждения моих первых шагов после вступления в должность председателя правления.
  
  Распечатал письмо на принтере, подписал и - благо недалеко - самолично отнес своё послание в сектор корреспонденции Смольного.
  
   В 14-10 кандидат был в Царском Селе. Кремнев встретил гостя на платформе.
   Поздоровались, через зал ожидания вышли на привокзальную площадь. Хохлев, давно не приезжавший в Пушкин, остановился. Повертел головой.
   - А может, пешочком? Далеко нам?
   - Нет, Владимир Владимирович, в следующий раз погуляем. Сейчас люди ждут. Прошу. - Вадим Николаевич открыл дверцу "Форда".
  Устроились на заднем сидении, водитель щелкнул ремнем безопасности.
  - А нам пристегнуться надо.
  - Не обязательно, - Кремнев засмеялся. - Меня тут все менты знают.
  - Понятно... А я в Пушкине в армии служил, в пятом городке.
  - Да! Это хорошо, в какой части?
  - На пересылке. С этого вокзала команды отправлял по всей стране. И самому приходилось сопровождать.
  - Призывников?
  - И призывников, и сержантов из учебок. Однажды восемьдесят младших сержантов в Сертолово вез. Молодых. А я уже черпаком был. Но рядовым. Подчинялись красной повязке на рукаве со словом "Патруль"... Во время построения подошел мужик - гражданский - и спрашивает: "Товарищ рядовой, не в лом сержантами командовать?"
  - А вы?
  - Мне не до разговоров было: равняйсь, смирно, вольно, приготовиться к посадке.
  - Это правильно! Когда человек при исполнении, какие разговоры? - Кремнев закурил. - Ну, а сегодня о литературе поговорим. Я собрал всех пушкинских. Интересно будет. Что-то у вас рюкзак тяжелый - литература?
  - Да. Надо же достойно представиться.
  - Короче, стихов вам читать сегодня не надо. Все уже всё прочли... Прозы тоже. Я думаю - будут вопросы. Готовьтесь отвечать.
  - "Парад талантов" до вас еще не дошел?
  - Дошел. Уже обсудили.
  - Я еще "Русского писателя" привез. Там интервью.
  - Раздадите.
  Машина остановилась у входа в районную библиотеку.
  Кандидата удивил стол, накрытый прямо в читальном зале. На белой скатерти - чашки, чайники, пирожки, конфеты... Водка, бутерброды с колбасой и сыром. Писатели Пушкина подготовились к встрече. Но идти к своему месту пришлось, задевая стеллажи с книгами.
  За столом сидело четырнадцать человек, на одном из которых взгляд остановился автоматически. Черная кожаная косуха, черная бондана... и какое-то детское выражение лица. Хохлев развязал рюкзак и вывалил на скатерть содержимое. Раздал журналы и книги. Присел.
  - Ну что, друзья? Как я вам и обещал - у нас в гостях кандидат на председательское кресло нашего Союза Владимир Владимирович Хохлев.
  - Добрый день, - Хохлев привстал и поклонился.
  - Я думаю, что мы сейчас выпьем за знакомство, - Кремнев дал команду наливать. - И побеседуем о делах наших суетных...
  Беседовали долго, часа полтора. Пушкинцы спрашивали обо всем: зачем выдвинулся, что кандидат предлагает, что умеет, как будет себя вести... В конце беседы Хохлеву показалось, что любопытство он удовлетворил. И даже сумел расположить к себе незнакомых доселе людей.
  - Раздайте-ка, Владимир Владимирович, свои листочки, - громко попросил Кремнев. - Пока люди не разошлись. Я думаю, что сомнений у нас не осталось - вы достойны быть председателем. Как народ?
  Сидящие за столом закивали головами.
  - Подпишем, подпишем...
  Все четырнадцать человек, с Кремневым во главе - парень в черном оказался не писателем - отдали свои голоса Хохлеву.
  - Спасибо, коллеги! - кандидат встал с рюмкой в руке. - Давайте за победу!
  Чокнулись на посошок, выпили, и народ собрался расходиться. Но Кремнев, на правах ведущего, приостановил сборы.
  - Владимир Владимирович, еще вопрос - вне протокола. Так сказать, из интереса... Расскажите нам про Оксфорд. Никто из нас там не был...
  - Да и я-то оказался случайно, - Хохлев улыбнулся.
  - Но оказались!
  - Оксфорд - город мистический. - Хохлев как-то театрально, взглядом вычертил в воздухе перед собой окружность. - Гарри-Потеровский... Я заходил в колледж, где снимался фильм... Но выступал в другом - в колледже Святого Джона.
  - В чем мистика?
  - В архитектуре... в плюще на стенах. И в людях соответственно. Много задумчивых - что-то ищущих в своем уме - молодых людей.
  - Из кого состояла ваша аудитория?
  - Студенты, аспиранты, иммигранты - члены Русского общества Оксфорда.
  - Как вы на него вышли?
  - Подруга моей жены - русская - замужем за английским врачом. И живут они рядом с Оксфордом - на автобусе сорок минут. Мы у них - года три назад - гостили. А в апреле этого года приехали, чтобы вместе отправиться в путешествие по Шотландии. Перед отъездом предложили обществу поэтический вечер. Люди заинтересовались и собрались. Вот и вся история...
  - Как вам шотландское виски?
  - С нашей, родной водкой, - Хохлев щёлкнул пальцем по бутылке, - не сравнить. Но мне понравилось... Особенно на заводах.
  - Может, и нам? По проторенной дорожке? - Кремнев хитровато усмехнулся. - Мы тоже иногда стихи пишем...
  - А что? Контакты есть, можно попробовать... Но за свой счет. Соберете группу - дайте знать.
  - Договорились. - Кремнев встал, подводя черту.
  Он подошел к Хохлеву, пожал руку и шепнул:
  - Есть еще одна тема.
  Хохлев покорно кивнул головой.
  Когда в читальном зале остались Кремнев, кандидат и парень в косухе, разговор пошел не о литературе.
  - Вот, Владимир Владимирович, познакомьтесь - Илья Тульчий - один из руководителей Славянского полка...
  Хохлев пожал теплую руку.
  - Автор знаменитого "Русь для руссов".
  - Остальным-то куда деваться?
  В то же мгновенье Хохлев пожалел, что задал этот вопрос. Хотя ответа на него он и не знал. Кремнев грохнул кулаком о стол так, что пустые чашки в блюдцах подпрыгнули.
  - Пусть сами думают...
  - Вадим Николаич! - Тульчий прижал руку Кремнева к скатерти.
  - Ладно, я спокоен...
  Кремнев налил водки, залпом выпил. И действительно взял себя в руки - вернулся к деловому общению.
  - Вас, Володя, - можно так, без отчества? - в субботу пытались отравить...
  - Откуда вы знаете? - этот вопрос Хохлева тоже вызвал не совсем адекватную реакцию. Если судить по мимике лица.
  - Мы все знаем! Слушайте пока... Нас - с сегодняшнего дня ваших прямых сторонников - такой оборот дела не устраивает. Поэтому Славянский полк займется обеспечением безопасности вас и ваших близких...
  - Без моего согласия? - Хохлева начинал раздражать напор националиста.
  - Дайте его.
  - Я работаю в структуре, которая имеет собственную службу охраны.
  - Что же она не предотвратила инцидент?
  - Потому что никакого инцидента не было. Я жив и здоров - сижу с вами за одним столом. Ем, пью... Все нормально!
  - Вы напрасно переживаете. Мы не будем бегать за вами по пятам. И загораживать от врагов. - Добродушная улыбка Тульчего и открытый взгляд его голубых глаз несколько размягчили Хохлева.
  - А что вы намерены делать?
  - Илюша, объясни товарищу, "зачем Володька сбрил усы".
  Тульчий достал из кармана куртки какой-то небольшого размера пульт - подобие мобильника, но без дисплея - и положил его перед кандидатом.
  - Все, что вам предлагается, - иметь это устройство всегда при себе.
  - Оно легче телефона и кармана не отяготит, - встрял Кремнев.
  - В случае опасности - нападения, угрозы, любого насильственного действия - вам нужно незаметно нажать вот эту кнопку и набрать цифру. В зависимости от того, сколько человек вам угрожают: один, два, три, пятнадцать... И постараться сделать так, чтобы у вас появилась возможность немного подождать.
  - Время подскока нашей бригады - то есть первого члена - в черте города пятнадцать минут, - Кремнев не любил молчать. - В пригороде подольше.
  - И что бригада будет делать?
  - В зависимости от ситуации... Может и забить противника до смерти. Клюшками для гольфа.
  - Да-а! Серьезные дела. - Хохлев встал и забродил по читальному залу. - Мне нужно подумать.
  - Так вы возьмите... А после - подумаете. Никто же не заставляет вас этим пользоваться. Это так, страховочный вариант, - Тульчий широко улыбался, как пацан, приготовивший сюрприз для своей старшей сестры. - Ваше местоположение мы определим сразу. Сами. Тут все заложено. Спутниковая система ГЛОНАСС. Ничего больше делать не нужно. Только то, что я сказал.
  - А если я в Смольном или в ЗАКСе, туда вы тоже бригаду отправите?
  - Владимир Владимирович, не передергивайте.
  - А что, какой-нибудь подкупленный негодяй там не может сыпануть мышьяка в чашку? Вы тут что-то про попытку отравления говорили.
  - Если что-то подобное произойдет, вам нужно покинуть охраняемое ФСО, здание любым способом... Хоть - в мусорном контейнере. И уже на улице воспользоваться связью.
  - Бред какой-то. В мусорном контейнере...
  - Всего мы предугадать не можем. Но про попытку незаконного задержания Собчака помним. Если бы его жены рядом не оказалось, неизвестно, чем бы все закончилось. И это было с экс-мэром города. Вы экс-чиновник рангом пониже, и жена ваша не всегда с вами.
  - Нет, ребята. Я приехал говорить о выборах и литературе... А не разрабатывать планы обеспечения собственной безопасности. За заботу благодарю, но принять предложение не могу. И на этом давайте закончим.
  Только в электричке, выйдя в тамбур покурить, Хохлев обнаружил в кармане куртки "спасающий прибор". Как Кремнев это сделал? Наверное, незаметно сунул другой, не тот, который Тульчий забрал со стола во время прощания.
  Ну, черти! Хотят выборы местного значения превратить в свое нац шоу.
  Хохлев выщелкнул сигарету в открывшиеся двери, но Кремневу звонить не стал.
  Решил попросить объяснений при личной встрече.
  
  На вокзале кандидат зашел в бар выпить пива. После кремневской водки замучила жажда.
  Пивной зал - советского типа - был пуст. Пластиковые, на высоких ножках столы с бумажными солонками освещались мутным, рассеянным светом сквозь ленту окон под самым потолком. Смешные, светло-зеленые занавески, непонятно зачем вывешенные вдоль окон, слегка колыхались в струях воздуха. Бармен в белом фартуке с большим серым пятном на круглом животе курил прямо за стойкой.
  В зале был лишь один посетитель - высокий лохматый парень в темно-синей ветровке с засаленными рукавами и карманами. Хохлев подошел к автомату и наполнил пивом две кружки. На контроле попросил у бармена-кассира розетку с солеными баранками и кусочком копченой скумбрии.
  - Воблы нет?
  - Сегодня нет, - ответил серый живот.
  Хохлев расплатился и устроился за первым столом, у двери. Залпом выпил первую кружку. Стал грызть баранки, непроизвольно кидая взгляды в сторону лохматого парня. Один из них парень поймал и долго не сводил с Хохлева глаз. Как будто изучал или играл в гляделки. Хохлев отхлебнул из второй кружки, зажевал скумбрию - парень всё смотрел и смотрел. Этот навязчивый взгляд начинал злить. Кандидат обошел стол и стал спиной к залу.
  - Не куришь, браток? Угости сигареткой. - Парень устраивался рядом.
  Хохлев угостил.
  - Может, и пивка подкупишь?
  - Что-о?
  - Тогда не скупись, просто отлей чуток. А я тебе глаза открою.
  - На что? - Хохлеву стало смешно от последних слов, высказанных очень серьезно.
  - На магнит. - Из грязных рук парня на стол выкатился маленький черный магнитик. - Вот на этот феномен. Почему он притягивает металл? А? Знаешь?
  - На магнит? - Хохлев подхватил катящийся кружок. - Знаю. Потому что магнитное поле.
  - Отлей, не скупись, - Парень засмеялся и подставил кружку. - Нет, не знаешь. Магнит создает поле вокруг себя или поле дарит магнитные свойства куску металла? Тебя как звать-то?
  - Володя. - Хохлев отлил и задумался.
  - Вовчик, значит! А я - Леха... Так вот, помнишь в школе опыт, где между собой взаимодействуют два магнита. Я могу дать сто двадцать восемь объяснений этому явлению, а наука использует только одно. Остальные сто двадцать семь даже не рассматривает. При этом ученые считают себя объективными исследователями природы. Понимаешь! - Он вытянул вверх указательный палец.
  - Извини Леха, мне пора. - Хохлев выплеснул все недопитое пиво в кружку парня.
  - Не доверяешь? - процедил тот.
  - Почему же, доверяю. Не знаю, что было вначале - курица или яйцо.
  Магнитик покатился по столу, обратно к парню.
  - А об электричестве не хочешь поговорить?
  - Что, мой Ангел и к тебе прилетал?
  - Какой Ангел? О чем ты?
  - Ладно, в следующий раз поговорим... И договорим. Пока.
  Дома в Интернете Хохлев отыскал книжку Уильяма Гилберта - основоположника теории магнитных явлений - "О магните, магнитных телах и о большом магните земли. Новая физиология, доказанная множеством аргументов и опытов". Нашел места, где ученый говорит о магнитных явлениях.
  "Магнит притягивает железо - это банальная и общеизвестная истина", "Магнит влечет к себе тела, которые алчно воспринимают мощь от его сил не только в своих внешних частях, но и во внутренних и даже в самих недрах".
  Перечитал их несколько раз.
  "А где доказательства, сэр? Со множеством аргументов?" Ведь бездоказательное утверждение: "магнит притягивает железо" может быть опровергнуто, например, таким утверждением: "магнитным полем железо привлекается к магниту". Во втором случае сам магнит никого алчно к себе не влечет и никакие тела не "воспринимают мощь от его сил". Все делает магнитное поле, неизвестно откуда и по каким причинам возникающее. А магнит - в центре этого поля - все получает даром.
  Значит, "ученый" исключительно по своему желанию, бездоказательно, приписал магниту то, чего у него может и не быть...
  А его братья по науке не заметили ошибки. Молодец Леха!
  А может, это был воплощенный в человека Ангел? Как тогда - в электричке - аспирант в очках...
  
  06.10.2010
  Письменное обращение Хохлева в Смольный сработало.
  Ошибается тот, кто считает всех чиновников завравшимися мздоимцами. Которые заботятся лишь о своём кресле и чиновничьем статусе и при любом удобном случае поднимаются по властной лестнице вверх. Рассчитывают, как по максимуму извлечь материальную выгоду из своего - более "выгодного", чем у простых граждан - положения. Считают народ быдлом и умеют юридически грамотно составлять отписки на всякие - устные и письменные - жалобы.
  В чиновничьем поголовье всегда найдутся два-три порядочных человека, честно работающих на благо людей. Получающих зарплату и положенные по закону премии и не выстраивающих никаких финансовых схем. Именно в руки такому человеку - референту вице-губернатора - и попало письмо Хохлева.
  Согласно должностной инструкции он мог не докладывать о письме - составить стандартную отписку, поставить на ней факсимиле подписи и отправить ответ заявителю. Или даже "подмахнуть" ответ живой подписью. Корреспонденции так много, что внимательно прочитать все письма начальник не в состоянии физически.
   Но референт доложил. Более того - в огромной стопке писем, каждое утро появляющихся на столе у вице-губернатора, письмо Хохлева оказалось первым сверху.
  Для того чтобы оно было обязательно прочитано лично.
  И письмо было прочитано.
  Большой начальник тут же вызвал к себе Сизарёва. На вопрос: "Это что такое?" - Валерий Валерьевич, быстро вникнув в текст, ничего вразумительного ответить не смог. Промямлил только, глотая окончания слов:
  - Писатель Владимир Хохлев решил выиграть выборы.
  - Я спрашиваю о нездоровой обстановке, грантах "приближенных" и престиже города. В ваших отчетах об этом ни слова.
  - Хохлев гиперболизирует ситуацию.
  - Значит так! Мне на стол - список писателей, получивших гранты в течение последних пяти лет. И список всех членов Союза.
  - Подготовлю.
  - Телефон Жерлова.
  - Пожалуйста. - Сизарев открыл записную книжку и продиктовал.
  Вице-губернатор, не стесняясь постороннего, набрал номер.
  - Сергей Евгеньевич, объясните мне, о какой нездоровой обстановке в Союзе мне сообщают. Кого вы сняли с учета?
  - Землякову Светлану Александровну... По её заявлению.
  - А еще? За пять лет председательства?
  - Рудакова. Умерших писателей.
  - За что сняли Рудакова?
  - Он сам ушел, - Жерлов врал с лёту, без запинки.
  - Так были, наверное, причины ухода.
  - Его болезнь.
  - Как же он - больной - смог издать столько книг и журналов. Зачем вы врете? Рудаков известнейший в городе и стране поэт! Вы что там все? Заграфоманились? Жду вас завтра в 9-00. С подробнейшим докладом.
  Вице-губернатор бросил трубку. Рудакова он знал лично - учился с ним в одном институте, на параллельных курсах. И про снятие с учета - знал.
  Но начальник обязан отреагировать на сигнал...
  
  Письмо Хохлева наделало много шуму, заставило поволноваться смольнинскую писательскую троицу, самого Жерлова. Отвлекло от выборов значительные силы противника. Это было на руку кандидату. Но письмо не подвинуло Смольный к принципиальному решению больного вопроса.
  Устроивший театральное представление вице-губернатор неделю пошумит и успокоится. Сизарёв, Туркин и Крайничев приложат все силы, чтобы скандал замять - убедить высокое начальство в том, что Хохлев действительно творчески "гиперболизировал" ситуацию. Что на самом деле "все нормально и под контролем".
  А Хохлев получит по почте отписку следующего содержания.
  
  Уважаемый Владимир Владимирович!
  По существу Вашего обращения от 05.10.2010 сообщаем следующее.
  Писательские союзы в нашей стране, в том числе Санкт-Петербургское отделение Союза писателей, являются общественными организациями. В соответствии с Федеральным законом "Об общественных объединениях" от 19.05.1995 Љ 82-ФЗ "вмешательство органов государственной власти и их должностных лиц в деятельность общественных объединений, равно как и вмешательство общественных объединений в деятельность органов государственной власти и их должностных лиц, не допускается".
  
  Когда из трубки пошли короткие гудки, Жерлов был ни жив, ни мертв. Кто доложил в Смольный о снятии с учета? Перед выборами? Рудаков? Председательская спина вспотела. Жерлов расстегнул воротник и упал в кресло. Вызвал секретаршу.
  - Чаю мне! И Прыгунца.
  - Сергей Евгеньевич, Борис Федорович еще не подошел...
  - А кто, ё... в... м... , по-до-ше-ел? - передразнил Жерлов.
  - Пока никого нет.
  - Бездельники, идиоты... Почему всё, б... , должен делать я один? Где они, б... , все? Значит, так: дозваниваешься до каждого и вызываешь на совещание...
  - На когда?
  - На никогда... Курица. - Жерлов посмотрел на часы. - На два часа дня.
  - Я не поняла - на какой день?
  - Б... , на сегодня, дур-ра.
  
  Как полосата жизнь. То окрылит, то грохнет об землю.
  Хохлев работал над статьей в "БЕГ" и уже почти закончил, когда в редакции раздался телефонный звонок.
  Очередной номер был посвящен, наверное, самой трудной из всех заявленных - трудноизлагаемой, трудноподаваемой - теме: "Вера и безопасность". Главному редактору пришлось на время отрешиться от мира, чтобы в короткой форме вложить в текст всё главное. Он долго не брал трубку - было желание вообще не брать, но телефон не умолкал.
  - Слушаю вас.
  - Могу я поговорить с Владимиром Владимировичем Хохлевым?
  - Это я.
  - А это Корнеев Дмитрий Олегович. Здравствуйте!
  - Добрый день, Дмитрий Олегович, - кандидат мгновенно сконцентрировался. Настроился на собеседника.
  - Мне рассказали, что вы выступили против Жерлова. Это так?
  - Так точно.
  - Тогда у нас с вами есть повод для встречи.
  - Где и когда?
  - Если удобно - завтра в час дня, в холле гостиницы "Англетер".
  - Я буду.
  - Времени у меня будет немного, минут сорок, но я думаю - мы уложимся...
  - Спасибо вам за звонок, мне что-то взять с собой?
  - Да, возьмите "БЕГ" и что сочтете нужным... И я вас попрошу, как будете выезжать, контрольно позвоните мне. Номер у вас высветился?
  - Нет, вы же на городской...
  - Тогда запишите, - Корнеев продиктовал.
  - А мой сотовый у вас есть?
  - Сейчас позвоните мне, я сохраню.
  Не опуская трубки, Хохлев набрал продиктованный номер на мобильнике - услышал веселые звоночки в трубке.
  - Записал. Значит, до завтра.
  - Да, договорились. Спасибо еще раз.
  Этот звонок мог развернуть всю предвыборную ситуацию "по ветру". Корнеев - депутат Государственной Думы, известный писатель, драматург и сценарист, давний противник Жерлова вышел на Хохлева сам! Кандидат знал, что Дмитрий Олегович работает с Управлением делами президента. Это означало, что на суету Смольного - при благоприятном результате завтрашних переговоров - можно было смотреть сквозь пальцы. Поддержка Корнеева, его участие в выборах на стороне Хохлева - почти гарантированная победа.
  С Дмитрием Олеговичем кандидат встречался лично один раз в жизни. Года два назад - в прямом эфире Петербургского радио они обсуждали проблемы преподавания литературы в школе. После эфира коротко обменялись впечатлениями и разошлись. Еще - благодаря финансовой поддержке депутата - Рудаков недавно выпустил книжку Хохлева. За что автор в начале сборника благодарил Корнеева за помощь. Вот и все прежние контакты. И вдруг такое приглашение! Видимо, Жерлов окончательно достал.
  Хохлев долго сидел, сложив руки на груди и глядя в одну точку. Прокачивал в голове ситуацию и выстраивал примерный план встречи. Из этого состояния его вывела Мария. Заглянула в кабинет с вопросом:
  - Не готово еще?
  - Да, да, - Хохлев встрепенулся. - Сейчас перекину. Через минут двадцать.
  Вёрстка очередного номера заканчивалась, статья тормозила. Владимир вернулся глазами к монитору, пальцами к клавиатуре, головой к теме. Внес последнюю редакторскую правку и отправил Маше окончательный вариант текста.
  
  УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ
  Чем отдалённей советский период истории нашей страны, тем более отчётливо мы понимаем его задачи и цели.
  Свержение большевиками - и силами, их поддерживающими - так называемых эксплуататорских классов и установление в России так называемой власти трудового народа были лишь прикрытием главной цели революционного переворота 1917 года, действий по его подготовке и дел коммунистической власти в течение последующих семидесяти лет.
  Главная цель всей этой многолетней и многотрудной заварухи - убийство в народе веры в Бога.
  Еще в XIX, а отчасти и в XVII веках атеисты-преобразователи понимали, что страну, глубоко верующую, простыми увещеваниями, призывами и так называемыми "научными доводами" отвести от веры невозможно. Поэтому им нужна была реальная государственная власть, чтобы законодательно запретить религию и веру. Чтобы обманывать людей и при этом иметь возможность преследования за противодействие лжи. Чтобы за венчание в церкви молодоженов можно было не только общественно осудить, но и "в соответствии с действующим законодательством" дать каждому по сроку.
  Чтобы богопознание можно было объявить инакомыслием.
  История знает о гонениях на христиан в эпоху римского императора Нерона в I веке новой эры. Тогда верующих в Христа травили в цирках дикими зверями, сжигали заживо, распинали на крестах - жертвами власти стали тысячи римских граждан. В этот период мученически закончили свои жизни апостолы Петр и Павел.
   Вторая волна гонений пришлась на период правления императора Диоклетиана в конце III - начале IV века новой эры. Четыре императорских указа объявили непримиримую войну христианству. Самым страшным из них был указ 304 года, обрекавший верующих на пытки и мучения ради отречения их от веры в Бога. Церковное имущество подлежало конфискации, богослужебные книги и храмы - уничтожению. Размах и жестокость преследования значительно превосходили первую волну. Репрессиям подверглись десятки тысяч человек. Однако - новую по тем временам - веру убить не смогли. Больше того, стойкость верующих, умирающих за правду, была примером и хорошим толчком для дальнейшего распространения христианства по всей земле.
  Коммунистические вожди, наверное, учились - но не научились - у римских императоров, когда развернули массовый поход против Бога. Декрет 1918 года "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви" лишал "церковные и религиозные общества" прав юридического лица и прав владения собственностью. Было запрещено преподавать религиозные дисциплины во всех учебных заведениях.
  Без реальной государственной власти сделать это было невозможно.
  Мощнейший удар по Церкви был нанесен в начале 20-х годов, когда ее несправедливо обвинили в саботаже государственных постановлений об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья. Церковь не отказывала в помощи, она твердо выступала против разграбления храмов и надругательства над святынями. За это страна получила первую волну "показательных процессов" над духовенством, в одном из которых был осужден и патриарх Тихон(1865-1925), причисленный к лику святых в 1989 году.
  Репрессии первой волны не прекращались 20 лет, вплоть до начала Великой Отечественной войны. Если до 17 года в России действовало около 80 тысяч православных храмов, к 1940 году их осталось несколько десятков. 5 декабря 1931 года под лозунгом "конец очагу мракобесия" был взорван главный православный храм России, памятник народному героизму, воздвигнутый в благодарность Богу за победу в Отечественной войне 1812 года - храм Христа Спасителя в Москве. Почти 300 тысяч священников, богословов, православных мыслителей в этот период были убиты или погибли в лагерях.
  Народ нужно было запугать веровать в Бога открыто. Власти нужно было держать людей в постоянном страхе, чтобы новые поколения вообще ничего о Нем не знали. Система всеобщего образования должна была обеспечить поголовный атеизм всех рожденных в Советском Союзе. В какой-то мере эта цель была достигнута - октябрята, пионеры и комсомольцы первых советских пятилеток были твердо убеждены, что Бога нет.
  Только в 1943 году власть поняла, что без Его помощи войну не выиграть. Гонения на веру прекратились, Церковь вновь обрела патриарха, были открыты около 10 тысяч новых приходов. Но победа в великой войне ничему не научила новых, атеистически настроенных вождей СССР.
  С начала 60-х годов и практически до самой перестройки количество приходов все время сокращалось, религиозная деятельность преследовалась. Применялись самые изощренные методы насаждения атеистических взглядов, вплоть до объявления "инакомыслящих" сумасшедшими с их дальнейшим принудительным "лечением" в психиатрических клиниках.
  Верующих действительно стало меньше. Это в свою очередь сократило число обращения к Богу за помощью. А Бог, "пути которого неисповедимы" это попускал.
  В советских школах 70-х годов ученики без конца цитировали и зубрили наизусть бредовые пассажи Ленина про религию, как "опиум для народа", научные, а как сейчас выясняется - лженаучные лозунги типа: материя вечна и неизменна. Или: материя первична - сознание вторично.
  Людям прививали ложную веру в так называемую "современную научную картину мира", в которой, к примеру, Земля, как планета Солнечной системы, вращается вокруг Солнца. Но, что удивительно, никому не объясняли, да и не могли объяснить, какая сила заставляет её это делать.
  Людей заставляли верить в то, что человек произошёл от обезьяны, но смысла этой метаморфозы и настоящей цели человеческой жизни не открывали.
  
  Как рассказывает в своих записках О. А. Смирнова ("Северный вестник". СПб. 1894), однажды А. С. Пушкину рассказали про ходившие вокруг него упорные слухи о его неверии. Александр Сергеевич расхохотался и сказал, пожимая плечами: "Разве они считают меня совершенным кретином?"
  Чтобы грабить, взрывать и ровнять с землей церкви и монастыри, чтобы подчинять себе малограмотный народ, обращая его в свою "новую веру", воинствующим кретинам-коммунистам нужно было обосновать отсутствие Бога.
  И они создали свои науки - на самом деле лженауки - исторический и диалектический материализм, атеизм, научный коммунизм. Они пересказывали выводы и гипотезы известных учёных, меняя слова первоисточников. Как говорится, передёргивали факты. И таким образом "нарисовали" атеистическую картину мира.
  Но все же не в этом главное зло коммунистического атеизма. Снабдив человека ложной верой, коммунисты лишили его внутреннего стержня, внутреннего тормоза - совести. Сделали его безнравственным и беспринципным. Именно это легло в основу доносов и предательства, лжесвидетельства и оговоров, которые так поощрялись советской властью.
  Совесть, как давно известно, - это голос Бога в человеке. Рождённый и воспитанный в СССР человек практически перестал его слышать.
  Зачем же все это было нужно? Чтобы ослабить народ, толкнуть его к пьянству, к прожиганию "ненужной" жизни и тем самым подготовить его к порабощению враждебными силами. Чтобы ликвидировать Россию, а вместе с ней и истинную веру в Бога как явление. Чтобы расчистить поле для нового делового - то есть бессовестного - мышления и нового беспринципного порядка.
  И как показалось нашим врагам-атеистам - к 90-м годам XX века эта главная цель была достигнута. Ведь как минимум три новых поколения людей выросли в безбожной среде. Ликвидируя уже не нужный коммунистический строй, они посчитали, что Россия окончательно опрокинута.
  Парадокс истории в том, что при всей их дьявольской хитрости и коварстве - они просчитались. Они не учли не изживаемого народного стремления "жить по правде", которое неминуемо приводит к вере в Бога. Но главное - они не смогли ничего противопоставить действиям самого Бога по восстановлению истинной веры.
  У нас есть хорошая пословица: человек предполагает, а Бог располагает. Как показывает новейшая российская история, оказались тщетными жалкие предположения невежественных, темных и злобных людишек и их надежды победить светлого, доброго и всемогущего Бога.
  Бог всего лишь позволил пожить России в безверии, но не оставил ее совсем. Он как будто бы ушел на время, чтобы вернуться.
  Есть такая легенда. Верующие люди, пришедшие в ночь накануне взрыва храма Христа Спасителя проститься с ним, под утро увидели, как над дверьми храма возник столп света, в котором поднялись к небу фигуры святых с его стен. Так, по-видимому, Бог показывал, что уходит. Понимая это - люди плакали и ужасались.
  Но Бог добр, и в Нём ещё осталась жалость к неоднократно предававшему Его народу. Нам на счастье Он вернулся.
  Восстановление храма Христа Спасителя, осуществлённое государственной властью, - как теперь понятно не без Его воли - явилось знаком. Этот знак символизировал, что тёмные и по-настоящему мракобесные времена прошли.
  Могли ли мы - рождённые и выросшие в атеистическом СССР - предположить, что христианская вера с такой молниеносной быстротой восстановит себя?
  А Бог "расположил" именно так.
  Не есть ли это еще более существенный знак? Не началась ли таким образом новейшая христианская эра? И не стала ли обожжённая холодом безверия, почти обескровленная, но все же получившая Божие прощение Россия её главным действующим лицом?
  Ответы на эти вопросы знает только Бог.
  Нам, человекам, остается лишь надеяться на Его добрую волю и действенную власть. И без оглядки на соседа - который ещё совсем недавно мог написать "куда надо" - искренне Ему молиться.
  
  Хохлев часто - до публикации в очередном "БЕГе" - вывешивал некоторые острые статьи номера в сети. Интернет-читатели реагировали быстро. Откликались рецензиями и отзывами. Если главный редактор получал новую, интересную информацию по теме материала, он мог в уже заверстанный текст успеть внести дополнения и изменения.
  Статью "УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ" Владимир тоже разместил в Интернете.
  
  Во второй половине дня кандидат нашел два часа, чтобы съездить к святому Спиридону Тримифунтскому. Не забыл совета Оксаны.
  В Новодевичий монастырь поехал на метро. Вышел на "Фрунзенской", перешел Московский проспект... И сразу ощутил значимость события и места для верующих. По тротуару в сторону монастыря нескончаемым потоком шли люди. Пожилые и молодые, мужчины и женщины. Многие с детьми. За общественным порядком - на подходе и в самом монастыре - следил не один наряд милиции. Хохлев заметил даже милицейских начальников - в чёрном "бумере", припаркованном у входных ворот.
  Очередь была огромной. Хохлев подошел к двери храма и спросил у молодого человека, сколько времени ему пришлось выстоять... Огорчился - тремя часами он не располагал. Владимир остановился на свободном пространстве и - глядя на золоченые купола - сотворил молитву. Затем обратился к святому через каменные стены церкви. Подробно рассказал о ситуации и попросил помощи.
  Когда Спиридон Тримифунтский ответил, в груди потеплело. А головой кандидат зафиксировал слова: "Слушай своё сердце и ничего не бойся. Я помогу!" После них Хохлев едва слышным шепотом спросил:
  - Я могу идти? Ты не осудишь за то, что я не выстоял эту очередь?
  - Святые не осуждают. Они понимают, - знакомый голос Ангела прозвучал откуда-то сбоку. Хохлев обернулся и обрадовался.
  - И ты здесь? Спасибо.
  Возвращаться к "Фрунзенской" не захотелось. Хохлев зашагал к "Московским воротам". Ангел рядом.
  - Ты правильно внял совету, не загордился... Обратился к святому.
  - Хотя до этого про него ничего не слышал.
  - Христианин должен читать не только Библию... Еще жития святых, творения Святых Отцов...
  - Буду... Раз ты прилетел, можно о другом? Давно хочу спросить про твердь небесную...
  - Спрашивай.
  - Помнишь, у Тютчева:
  
   Когда пробьет последний час природы,
   Состав частей разрушится земных:
   Все зримое опять покроют воды,
   И Божий лик изобразится в них!
  
  Это произойдет, когда Бог уберет границу между видимым и невидимым?
  - Да.
  - Но пока она стоит:
  
   Мы видим: с голубого своду
   Нездешним светом веет нам,
   Другую видим мы природу,
   И без заката, без восходу
   Другое солнце светит нам?
  
  - Да. Сквозь твердь.
  - И видят это "другое солнце" только поэты?
  - Не только. Святые видели, нынешние христианские подвижники видят...
  - А обычный люд не понимает, о чём речь... Потому что, как говорил Клычков:
  
   Мы отошли с путей природы
   И потеряли вехи звезд...
  
  А он-то как видел:
  
   Совсем в сторонке лес стоит, как нищий,
   Гнусаво тянет про себя аминь!..
   Взойдет луна и словно что-то ищет
   И цедит сверху золото и синь.
  
   И у села, куда в овес нежатый
   От облака ложится полусвет,
   Играют золотые медвежата
   И бродит бурый муравьед...
  
  Как луна может цедить? Хотя - все понятно, как... А вот послушай...
  
   Знать, до срока мне снова и снова
   Знать, и плакать, и ждать у реки:
   Еще мной не промолвлено слово,
   Что, как молот, сбивает оковы
   И, как ключ, отпирает замки.
  
  - Любишь Клычкова?
  - Да. Гениальный поэт... Можно еще четыре строчки?
  
   Вьется искр каленый ворох,
   Черный, красный хоровод.
   Я кую в глубоких норах,
   Где земли сомкнулся свод.
  
  Как слово может сбивать оковы? Чего оковы? Как оно может отпирать замки? Какие замки? Какой свод земли сомкнулся? Ты знаешь?
  - Знаю.
  - И я хочу... Вот что я уже понял! - Хохлев замедлил шаг. - Ученые, объясняя природу - но не видя ничего за твердью - хотят властвовать над ней... Получать из водяного пара силу, из энергии падающей воды - электричество. А поэты не стремятся ничего себе подчинить. Они всё видят. И просто рассказывают людям о том, что увидели...
  - Вектор мысли верный... Напиши-ка статью с таким названием "Зачем Богу поэты". Не спроси, а расскажи об увиденном... Ты же поэт!
  - Сложная тема, но попробовать можно... Вот что я еще понял: зачем коммунисты уничтожали деревенский быт. Выгоняли работящих крестьян из своих домов и переселяли в городские бараки. Чтобы люди перестали видеть природу. И через нее Бога... Чувствовать.
  - Ты делаешь успехи.
  - Знаешь, как я восстанавливаю зрение после недели работы на компьютере? Без таблеток и микстур...
  - А что, садится?
  - Еще как! Экран монитора мерцает, дрожит... Но на него все время нужно смотреть. В конце дня каждый предмет получает второй контур. А иногда предметы вижу, как бы сквозь воду... Так вот, на даче я подолгу смотрю на деревья. Особенно люблю - на сосны. И глаза, воспринимая живые природные линии, оживают. Зрение восстанавливается... И стихи лучше получаются на природе.
  Душа там тоже выздоравливает. От болезней города... Всматривается в природу, вслушивается. Часто сливается с ней. - Хохлев вспомнил что-то, смолк, но вскоре вернулся к собеседнику. - Вот еще из Тютчева:
  
   Не то, что мните вы, природа:
   Не слепок, не бездушный лик -
   В ней есть душа, в ней есть свобода,
   В ней есть любовь, в ней есть язык...
  
  Эта любовь и восстанавливает...
  В этот раз Ангел промолчал, оставил последнее слово за человеком.
  
  Вечером Хохлев был приятно удивлён откликам на "УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ". Всего за несколько часов статью прочитали почти 150 человек. Большинство ответило одобрительными рецензиями, но нашлись и хулители, дышащие гневом и злостью. Хохлев читал рецензии, благодарил их авторов. Тексты с оскорблениями удалял. И думал, думал...
  
  Причём здесь вера - когда мы мешаем Западу именно как нация. Сейчас идёт беспримерное истребление русских - именно людей, а не их веры. Им нужны наши природные богатства - и под это дело они подведут любое учение.
  
  Привет, Владимир!
  Ты дал правильный анализ целей большевизма... В том числе и области религии!
  Остается в него добавить - что безбожие массово дает свои ростки в среде голодных людей, которым богослужители столетиями обещают рай после жизни, а богачам "пророчат" ад...
  
  Будет не Воскресение, а Возрождение России.
  Возрождение начнётся с её литературы. Она сформирует новое мировоззрение русского народа, и тот, кто уцелел, еще послужит России. Вместо заповеди страха перед Богом появилась новая заповедь любви и единения со своим Духом - частью Бога, любви ко всему человечеству. Она дает нам в руки "меч любви".
  Церковь есть средство для достижения цели - обретения человеком своего высшего "Я", она есть напоминание о божественной сущности человека и о его земном долге. Но когда церковь называет человека "рабом божьим", она всего лишь уводит нас от истины, которую принес Христос: "Я сказал: вы боги". Именно эта истина уравнивает всех людей в правах и отменяет дарвинизм в социальной жизни.
  В Православии много искренности, и изучение Нового Завета с сохранением собственного чувства истины - не слепое поклонение - приносит пользу всем. Но у нас нет в запасе 2000 лет, чтобы молиться. Хочу напомнить крылатую фразу замечательного поэта "Добро должно быть с кулаками".
  
  Лишь тот достоин счастья и свободы,
  Кто каждый день за них идет на бой!
  
  Про "Религию - опиум для народа" - это у К. Маркса. В его работе "К критике гегелевской философии права. Введение". Там сказано: "Религия - это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она - дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа".
  А статья - правильная. Спасибо.
  
  Убийство ВЕРЫ в России произошло гораздо раньше: когда князь Владимир насильственно крестил Русь, вводя чуждую, непонятную, жестокую религию. Вот уж не жалели русской кровушки "крестители". Гонения на христиан со стороны римских правителей - ничто по сравнению с этим. А они, императоры, понимая силу новой религии, всего лишь пытались противостоять её нашествию.
  Ну что ж, огнем и мечом внедрили-таки чужого мученика в головы русского народа. И управлять им, подчинять воле правителей стало легче. А как же, ведь основная идея христианства - страдать и терпеть (любить - это есть во всех религиях) при жизни, а награда будет потом... Может быть. Поверили русские люди в Христа, приняли в сердце свое по доброте своей, с ним живут вот уже второе тысячелетие, терпя беззаконие и издевательства властей.
  Большевиков не оправдываю. Этим нужна была своя религия, у них были свои святые, заповеди, священные писания. Христианство им было поперек горла.
  Я только хочу спросить: а что, до крещения Руси было все плохо? Не жили русские, не рожали детей, не были счастливы?
  Да! Автор не довел мысль до конца.
  Воскреснет Россия тогда, когда русский мужик перестанет быть "рабом божьим", когда он вытравит из своего самосознания чувство покорного раба, перестанет поклоняться Богу. Будет не поклоняться, а славить Его!
  
  Интересно было узнать о новом журнале. Вы затрагиваете тематику, которая меня волнует больше всего - возрождение России. А можно ли прислать Вам какие-либо свои статьи или рассказы?
  
  Полностью согласен с написанным. Думаю, у новых мировых правителей, которые и поныне у мирового руля, были цели сокрушить традиционное государство Россия - ибо Иван, родства не помнящий, легче управляется.
  
  Спасибо. Раскрыли глаза слепому! Я всё ломал голову, зачем это Ленин с женой и любовницей так рвался в Россию, когда получил огромные деньжищи от германцев? И то верно, что ответ знает только БОГ. В Библии это было уже предсказано, о будущем России. Надо её читать вдумчиво.
  
  Здравствуйте, Владимир!
  Взвешенно. Без истерик. Толково. Хотя, оговорюсь, и не бесспорно в некоторых моментах... Лично для меня, конечно. Понравилось. Спасибо и удач.
  
  А мне кажется, всё было с точностью до наоборот. Именно при царском режиме в ХIХ - начале ХХ века и произошло падение веры в народе - свидетельства тому уже приводились, но позволю себе ещё одну цитату.
  "...Каждый праздник служили на корабле обедню. Для этого все сходились в жилой палубе, где устраивалась походная церковь с иконостасом, с алтарем, с подсвечниками. И на этот раз с утра, после подъема флага, вахтенный начальник распорядился:
  - Команде на богослужение!
  Засвистали дудки капралов, и по всем палубам, повторяя на разные лады распоряжение вахтенного начальника, понеслись повелительные слова фельдфебелей и дежурных. Для матросов самым нудным делом было - это стоять в церкви. Они начали шарахаться в разные стороны, прятаться по закоулкам и отделениям, словно в щели тараканы, когда их внезапно осветят огнем. А унтеры гнали их с криком и шумом, с зуботычинами и самой отъявленной бранью - в Христа, в богородицу, в алтарь, в крест воздвиженский. Офицеры это слышали и ничего не возражали. Получалось что-то бессмысленное, такое издевательство над религией, хуже которого не придумает ни один безбожник.
  Наконец, половину команды кое-как согнали в церковь. Начальство стояло впереди, возглавляемое командиром и старшим офицером. Началась обедня. Роли дьячка и певчих выполняли матросы. Службу отправлял судовой священник отец Паисий. Жалкую и комическую фигуру представлял собою наш духовный отец. Иеромонах Александро-Невской лавры, он попал в поход и на войну по выбору игумена и монашеской братии. Он был сутул, со скошенными плечами, с круглым выпяченным животом, точно он носил под рясой ковригу хлеба. Лицо обрюзгло, поросло рыжей всклокоченной бородой; мутные глаза смотрели на все по-рыбьи неподвижно. Он, вероятно, редко мыл голову, но зато часто смазывал густые рыжие волосы лампадным или сливочным маслом, поэтому от них несло тухлым запахом. Нельзя было не удивляться, как это офицеры могли выносить его присутствие в кают-компании и кушать вместе с ним за одним общим столом. Совершенно необразованный, серый, он при этом еще от природы глуп был безнадежно...
  ...Как и в другие праздники, так и теперь я стоял в церкви, слушал обедню и многому удивлялся. Что-то несуразное происходило передо мною. Священник церковной службы не знал, часто сбивался, и тогда на выручку ему выступал матрос-дьячок, шустрый черноглазый парень. Не дожидаясь, пока священник распутается и подаст нужный возглас, он вместе с хором начинал песнопение. А в это время сам отец Паисий, желая угодить начальству, неистово чадил кадилом прямо в нос командиру и старшему офицеру, так что те не знали, куда деваться от едкого дыма ладана, отворачивавшись, морщились, иногда чихали.
  В церкви было жарко. Я слушал обедню и думал: кому и для чего нужна эта комедия? Офицеры, как образованные люди, не верили во всю эту чепуху. Мне известно было, что они сами в кают-компании издевались над священником. А теперь они стояли чинно перед алтарем и крестились только для того, чтобы показать пример команде.
  Не могли и мы верить в то, что будто бы через этого грязного, вшивого, протухшего и глупого человека, наряженного в блестящую ризу, сходит на нас божья благодать. Нас загнали в церковь насильно, с битьем, с матерной руганью, как загоняют в хлев непослушный скот. А если уж нужно было заморочить голову команде и поддержать среди нее дух религиозности, то неужели высшая власть не могла придумать что-нибудь поумнее?...
  ...Вечером те же матросы, собравшись на баке, будут с удовольствием слушать самые грязные анекдоты о попах, попадьях и поповых дочках".
  Новиков-Прибой, "Цусима".
  
  Большевики, коммунисты как раз, на мой взгляд, и попытались заменить эту окончательно опозоренную веру некоей иной, с новыми бессмертными богами - Марксом и Энгельсом, с их пророком Лениным, со святыми великомучениками вроде Сергея Лазо? И добились некоторых успехов - но, в конце концов, также потерпели неудачу. А теперь снова православная церковь при поддержке правительства пытается возглашать нам вести благие?
  
  Так Новиков-Прибой работал на большевиков. Что ещё он мог написать?
  
  Благодарю Вас, Владимир, за прекрасный, хорошо аргументированный очерк!
  
  "В советских школах 70-х годов ученики без конца цитировали и зубрили наизусть бредовые пассажи Ленина про религию, как "опиум для народа", научные, а как сейчас выясняется - лженаучные лозунги типа: материя вечна и неизменна. Или: материя первична - сознание вторично".
  Я была и школьницей, и студенткой этого периода. Лучше всего давались предметы, помимо литературы, "История партии", "Научный коммунизм". И все, как шелуха отвалилось, ушло из сознания. Поняла это, читая Вашу статью. На это место пришли новые ИСТИННЫЕ знания о Боге.
  "Бог всего лишь позволил пожить России в безверии, но не оставил ее совсем. Он как будто бы ушел на время, чтобы вернуться".
  Спасибо Вам огромное за взвешенный, умный, чуткий, аргументированный разговор, любящего Отечество и народ, неравнодушного человека.
  
  Боже мой, какую ахинею Вы несёте!
  Даже возражать неудобно. Вот Вы считаете себя верующим и при этом пишите "тёмные и по-настоящему мракобесные времена прошли". Да у Вас ошибка в последнем слове - там две буквы "и" должны стоять!
  
  Вы в первом абзаце Вашего произведения даете следующую вводную: "Свержение большевиками - и силами, их поддерживающими - так называемых эксплуататорских классов и установление в России так называемой власти трудового народа были лишь прикрытием главной цели революционного переворота 1917 года, действий по его подготовке и дел коммунистической власти в течение последующих семидесяти лет. Главной целью всей этой многолетней и многотрудной заварухи было убийство в народе веры в Бога".
  Вот почему-то современник тех событий, белый генерал Деникин, у которого причин симпатизировать большевикам вроде не было, придерживался мнения прямо противоположного. Он считает, что вера в бога в народе была уже благополучно убита. Цитирую:
  "Каково было состояние русской армии к началу революции? Испокон века вся военная идеология наша заключалась в известной формуле: "За веру, царя и отечество".
  На ней выросли, воспитались и воспитывали других десятки поколений. Но в народную массу, в солдатскую толщу эти понятия достаточно глубоко не проникали. Религиозность русского народа, установившаяся за ним веками, к началу 20 столетия несколько пошатнулась. Как народ-богоносец, народ вселенского душевного склада, великий в своей простоте, правде, смирении, всепрощении - народ поистине христианский терял постепенно свой облик, подпадая под власть утробных, материальных интересов, в которых сам ли научался, его ли научали видеть единственную цель и смысл жизни... Как постепенно терялась связь между народом и его духовными руководителями, в свою очередь оторвавшимися от него и поступившими на службу к правительственной власти, разделяя отчасти ее недуги...
  Весь этот процесс духовного перерождения русского народа слишком глубок и значителен, чтобы его можно было охватить в рамках этих очерков. Я исхожу лишь из того несомненного факта, что поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно равнодушно. Казарма же, отрывая людей от привычных условий быта, от более уравновешенной и устойчивой среды с ее верою и суевериями, не давала взамен духовно-нравственного воспитания. В ней этот вопрос занимал совершенно второстепенное место, заслоняясь всецело заботами и требованиями чисто материального, прикладного порядка. Казарменный режим, где все - и христианская мораль, и религиозные беседы, и исполнение обрядов - имело характер официальный, обязательный, часто принудительный, не мог создать надлежащего настроения. Командовавшие частями знают, как трудно бывало разрешение вопроса даже об исправном посещении церкви."
  Деникин Антон Иванович, "Очерки русской смуты".
  Я склонен больше доверять очевидцу событий...
  
  Никто не пытался понять, откуда пришло выражение "раб Божий" и что оно на самом деле значит? Вне зависимости от отношения к Русской Православной Церкви?
  
  "Убийство в народе веры в Бога" - дело рук самой церкви. В искажении самой сути Слова Христа, порождающей и соответствующие искажённые методы служения. В этом и проявляется "фарисейское лицемерие" церковников.
  Даже понятие о Вере - о которой говорил Христос - исказили, превратив её в "Веру в Бога".
  
   И как во всем этом современному человеку разобраться? Умом трудно, а вот сердцем... Особенно рассмешила Хохлева рецензия:
  
   А еще член Союза писателей! Профессор! Действительный член Академии! А главного - не понимает.
   БОГА - НЕТ! И это давно доказано НАУКОЙ!
  О какой вере вы пишете? О верованиях дикарей, которые гром и молнию объясняли Божьим гневом?
  
  Какой наукой? Кому доказано?
  Сквозь улыбку - и сквозь текст рецензии - Хохлев увидел старого коммуниста-ленинца, каким-то чудом научившегося пользоваться компьютером и заходить в Интернет. И продолжающего утверждать в мире "светлые" идеи.
  И вот так все эти, умственно недоразвитые, невежественные ленинцы, сути вопроса не касаясь - потому что не знают, как оппонировать, чем возражать - "бьют" противника внешними, формальными атрибутами...
  "Член Союза"... Как будто все члены Союза должны быть атеистами?
  "Несёте ахинею"... Так раскройте её суть... А не ярлык вешайте.
  "Возражать неудобно"... Не неудобно - нечем...
  Какую огромную работу нужно провести, чтобы выбить из седых голов клише советской коммунистической пропаганды. И не дать этим клише уютно устроиться в головах молодых...
  
  Хохлев откинулся на спинку кресла и вспомнил, как поднимали взоры к небу и плакали люди, когда несколько месяцев назад, весной на колокольню храма Воскресения Христова - что у Варшавского вокзала - водружали новые колокола.
  Фонд "Безопасный город" и журнал "БЕГ" принимали активное участие в этом деле. По пресс-релизу Хохлева на церемонию освещения колоколов собрались почти все СМИ города.
  А после - во время праздничной трапезы - Хохлев прочитал стихотворение "Христос у храма", как будто специально написанное к событию.
  
  Христос сидел на паперти у храма,
  Невидимый, неслышимый... Один.
  Визжала за оградой пилорама,
  Под купою краснеющих рябин.
  
  Сновали суетливые трудяги,
  Над колокольней строили леса.
  Церковные под ветром бились стяги,
  И радовались стройке небеса.
  
  Христос сидел, измученный, голодный...
  Как после боя. Раненый копьем.
  Сияли купола сквозь грай вороний,
  Все птицам этим нипочем.
  
  Святыню восстанавливали люди,
  Разрушенную красной саранчой.
  На бронзовеющем небесном блюде
  Сверкал восток негаснущей свечой.
  
  Христос устал, Он был уже не молод.
  Он спать хотел, но было не до сна.
  Сквозь человечий, равнодушный холод
  Светила в души Вечная весна.
  
   Вспомнил Хохлев и то, как наместник Александро-Невской лавры Назарий, который по благословлению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского освящал колокола перед водружением - после того, как стихотворение было прочитано, встал и сказал:
   - И дал же Бог человеку талант так сплетать слова...
  
  07.10.2010
  В два часа ночи Жерлов проснулся от жуткой качки.
  Его пьяная голова взлетала над спинкой кровати и тонула в подушке по брови. Взлетала - тонула, взлетала - тонула. Не найдя выключателя - в темноте болтанки - Жерлов ощутил какой-то знакомый, неприятный запах, но не смог определить его источника.
  Вчера перед отбоем он выпил стакан коньяка - для сна - и ничего не соображал. Жерлов пил коньяк стаканами или на худой конец - фужерами. Когда на литературных застольях Прыгунец разливал по рюмкам, председатель морщился. Говорил: "Что ты опять мне эту мензурку суешь? Лей в фужер". И объяснял: "Это вы любите растягивать, рассусоливать... А я два фужера - свою норму - выпью и все... И мне хорошо... И больше не надо!" После двух фужеров коньяка Жерлов действительно к спиртному не прикладывался - пил сок, морс или чай. Если хотелось пить. Вчера, после напряженного "рабочего" дня, захотелось коньяка.
  Разбуженный штормом, немного придя в себя, Жерлов заорал: "Свистать всех наверх! По местам! Задраить кингстоны!" И тут же получил удар Раи в бок - справа и громкую оплеуху - слева. Жерлов затих и попытался поймать руку, ударившую его по лицу - не поймал. Замахал своими кулаками, круша невидимого противника.
  Когда председатель окончательно проснулся и даже чуть протрезвел он понял, что кто-то трясет его за плечи.
  - Тьфу, черт!
  Жерлов попытался скинуть с себя невидимку. Но не тут-то было. Бес коммунизма, с копытами забравшийся на кровать, держался на Жерлове крепко. И продолжал трясти.
  - Черт, черт! А ты думал кто? - наконец вложил он в ухо Жерлову. - Ты что, пьяный?
  Жерлов скинул ноги на пол. Сел, почесал голову. Вместе с ногами, с кровати соскочил и бес.
  - Выпивши.
  - А ну, иди в кухню. Чтобы нам твою Раису совсем не разбудить.
  Председатель покорно встал и, покачиваясь, "по стеночке" поплелся, куда было сказано. Бес воссел на кухонном столе и налил в стакан огуречного рассолу.
  - Ты, Жерлушка, мне сейчас трезвым нужен.
  - Садист. - Жерлов одним махом опрокинул стакан в себя. - Среди ночи-то чего тебе, б... , не спится?
  - Так днем до тебя не добраться... Ты же весь в выборах. Занятой!
  - Ладно, давай, б... , без прелюдий.
  - Бес прелюдий, так бес прелюдий... Стинов Илья Францевич тебе что сказал? Хвалить Хохлева. А ты?
  - Не могу я его, б... , хвалить... Хватит и того, что не ругаю. - Жерлов присел на табурет перед бесом и почесал грудь.
  - Дурак ты, батенька. Ни хрена не догоняешь... Еще налить?
  - Сам пей.
  - Дурак, неблагодарный... Я же для тебя стараюсь! - Бес поставил банку на холодильник. - Ладно, давай к делу. Запомнишь, что я скажу? Или, может, запишешь?
  - Запомню.
  - Черт с тобой - не хвали... Но завтра скажешь всем, и так скажешь, чтобы молва пошла, что Хохлева будто бы бес попутал.
  - Ты что ли?
  - Не я - другой. Нас много... Слушай внимательно. - Бес коммунизма пригнулся к лицу Жерлова. - Запустишь такую идеологию: Хохлев нормальный, молодой, начинающий - и очень перспективный - писатель. Ему не в председатели метить, а писать, писать и писать. Но его бес попутал - вот он на выборы и пошел. Уловил?
  - Уловил. Это значит, чтобы его никто, б... , всерьез не воспринимал.
  Лицо Жерлова напряглось, разлетевшиеся во сне брови слетелись к переносице, в руках - откуда-то - появилась канцелярская скрепка.
  - До собрания! Молодец, соображаешь. Будешь так говорить: "Бес Хохлева до выборов путать будет, а после - как бес отойдет - Владимир Владимирович каяться прибежит, скажет: "Извините, Сергей Евгеньевич, простите! Бес меня видно попутал, что я против вас пошел". Врубился?
  - Мог бы из-за этого, б... , и не будить.
  - Это мне решать: будить или не будить. Бывай. - Бес коммунизма закрутился вихрем и исчез в вентиляционном отверстии, над раковиной.
  
  В вице-губернаторской приемной Жерлов оказался точно в назначенное время. Успел. Без замедления его пригласили в кабинет.
  По дороге проглотивший таблетку валерьянки, председатель относительно спокойно доложил о делах Союза. На вопросы отвечал сдержанно, подбирая слова. Посетовал на то, что желающих вступить невероятно много. И на то, что графоманов и вообще неписателей среди желающих - тоже много. Поэтому людям приходится отказывать. А с некоторыми "работать", "вытягивать" на профессиональный уровень. О Хохлеве отозвался хорошо, но без похвал. Постарался внушить вице-губернатору мысль, что этот кандидат - случайный. А вот о Рудакове слукавил: "Вот если бы Александр Валентинович, с его авторитетом, выдвинулся в председатели... Но он уже не наш!"
  После доклада Жерлов вышел в коридор. Промокнул носовым платком лоб и шею и - по красной ковровой дорожке - зашагал к кабинету Туркина. Довольный собой и тем, что все так легко прошло.
  У Туркина был Крайничев. Их разговор мгновенно пресёкся, как только в дверь заглянул Жерлов. Председатель понял, что говорили о делах Союза. Или о нём самом... Он вошел... И встал, раздвинув руки, посреди кабинета в каком-то оцепенении. Как лишнее звено. Не знал, что делать, о чем говорить. Замешкался в мыслях...
  Туркин расхохотался внутренне и улыбнулся внешне.
  - А-а! Сергей Евгеньевич, с добрым утром! - Юрий поднялся с кресла, подошел к гостю, пожал руку. - Ну, как отбились...
  - Здравия желаю! - Жерлов вытянулся перед Туркиным, затем поклонился Славе. - Все нормально. Доклад принят, я отпущен.
  - На свободу, с подпиской о невыезде. - Крайничев поймал протянутую ему пятерню.
  - Ну зачем так? Просто отпущен.
  - Ладно, забыли. - Туркин за локоток подводил Жерлова к окну. - Значится, Сергей Евгеньевич, так! Твою просьбу мы выполнили, но давай обойдемся без торжеств, цветов и шампанского. Проведем церемонию награждения в узком кругу.
  - Так точно. Правильно.
  - В таком случае: равняйсь, смир-рно! Р-равнение на сер-редину!
  Туркин перегнулся через стол, открыл верхний ящик. Жерлов вытянулся во второй раз.
  - Товарищ капитан третьего ранга Сергей Жерлов, за беззаветное служение русской литературе, - Туркин с Крайничевым весело переглянулись, - вы награждаетесь орденом "За службу России".
  В руках у Жерлова оказалась красная коробочка и наградное удостоверение. Председатель проорал.
  - Служу России!
  Он раскрыл коробочку, извлек из неё награду. Приложил орден к лацкану пиджака. Просительно обратился к Туркину.
  - А может, Юрий Сергеевич, прикрепите? Своими руками! В Смольном!
  Туркин расхохотался в голос и прикрепил. Подчеркнул значимость момента крепким рукопожатием... А Жерлов тут же засуетился. Открыл портфель, достал из него какую-то папку. Стал развязывать тесёмки.
  - Я тоже, б... , - ой извините - не с пустыми руками, Юрий Сергеевич... Решением президиума Литфонда вам предоставляется дачный домик в поселке Комарово Ленинградской области.
  - Уже не Ленинградской.
  Жерлов не понял, в волнении дёрнул не за тот конец... И бантик завязался в узелок. Председатель бросил портфель на пол, присел на корточки и, пыхтя, принялся распутывать непослушные тесёмки. Стоящие над ним государственные служащие снова переглянулись. Крайничев без слов поздравил приятеля, Туркин благодушно принял поздравление. Жерлов, наконец, разобрался со своей папкой, встал и передал счастливому владельцу правоустанавливающие документы.
  Юрий Сергеевич - привыкший проверять всё - внимательно проверил их. Вчитался в текст, всмотрелся в печать, удостоверился в подлинности подписи. Затем быстро убрал бумаги в сейф... И выставил на стол бутылку виски.
  - Отметим! Несмотря, что утро еще... Слава, поверни ключик.
  Крайничев подошел к двери и запер её на замок.
  
  В гостиницу "Англетер" Хохлев прибыл за двадцать минут до встречи.
  Устроился за столиком у окна - недалеко от ресепшена - начал было перелистывать какой-то глянец, но затем отложил и засмотрелся на улицу. К главному входу подкатила шикарная иномарка, из которой на мокрый асфальт выскакивали иностранные туристы. В основном пожилые, холеные и в красивых одеждах дамы и господа. Они выгружали из багажника огромные чемоданы на колесиках, дорожные сумки с кожаными накладками на углах, невероятной длины зонты. Кучковались на тротуаре, запрокидывали головы и с восторгом рассматривали Исаакиевский собор. Некоторые щелкали фотоаппаратами. От туристов веяло благополучием, сытостью, уверенностью в завтрашнем дне и какой-то - пожилой уже - молодостью.
  Швейцар, в темно-красном фраке, раскланивался, шаркал ножкой перед каждым и приглашал войти. Туристы, громко разговаривая на немецком, постепенно заполняли собой и своими чемоданами холл.
  Владимир вспомнил свою первую в жизни пресс-конференцию. В Гамбурге. В 1990 году, преодолевая пресс и гонения коммунистического - соцреалистического - руководства Академии художеств, ему удалось показать архитектурные открытия своей студии в Европе. Тогда, созданный за два года, метод ассоциативного проектирования вызвал интерес Союза немецких архитекторов.
  Хохлев со своим другом привезли в Германию выставку.
  Журналисты - в зале - проекты фотографировали. А после - в пресс-центре - задавали по ним вопросы. Хохлев отвечал, отвечал... А в конце, задал свой: кого из российских архитекторов ХХ века вы знаете? Зал долго работал мозгами, пока, наконец, кто-то не брякнул: Татлина. Это означало, что за весь советский период русская архитектура - после войны отягощенная идеями Ле Корбюзье - родила лишь одно широко известное имя.
  Владимир помнил, как про Корбюзье в "Роттердамском дневнике" хорошо сказал Иосиф Бродский:
  
  У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
  что оба потрудились от души
  над переменой облика Европы.
  Что позабудут в ярости циклопы,
  то трезво завершат карандаши.
  
  Жаль, что нобелевский лауреат не вспомнил и об облике России.
  Тупую и тупиковую прямолинейно-перпендикулярную идею Корбюзье Хохлев опроверг еще студентом - спорил с преподавателями, проектами доказывал свое право мыслить иначе. Работая учителем СХШ - элитной школы при Академии, он создал "кривой", самый близкий к принципам природного формообразования, ассоциативный стиль, практического внедрения которого - из-за его дороговизны - пока не случилось. Дом, спроектированный в ассоциативном стиле, нельзя построить, его можно только "вылепить" из кирпичей. Как скульптуру.
   Интересно, знают ли эти немцы про ассоциации? В 91-м гамбургские газеты много писали о выставке. Подойти вот сейчас, спросить...
  - Владимир Владимирович, извините, пожалуйста.
  Корнеев возник неожиданно, откуда-то сзади, опоздав на семь минут.
  - Я осваиваю огромные деньги, которые - сами понимаете - требуют к себе любви и уважения.
  Хохлев встал, поздоровался. Огромного роста - выше кандидата - и крепкого телосложения Корнеев скинул пальто на кресло. Поправил волосы, жилет на обозначившемся животе. Стряхнул невидимые пылинки с пиджака.
  - Вам американо или эспрессо?
  - Американо.
  - Посторожите мой портфель, я быстро.
  Хохлев - в статусе хранителя думского портфеля - вернулся на своё место и стал наблюдать за депутатом. Такой же, как эти немцы, но в хорошем смысле слова - холеный, загорелый, безупречно одетый член Союза, как показалось Владимиру, излишне суетился. Может быть, всегда так? Такая манера... Корнеев подошел, поставил на столик поднос с двумя чашками. Устроился напротив.
  - Для начала скажите, Владимир Владимирович, почему вы выдвинулись?
  - В знак протеста. Жерлов - не председатель. Но кандидатуры, за которую я безоговорочно отдал бы свой голос, - не вижу.
  - То есть вы не преследуете цели непременно занять его кресло.
  - До выдвижения - не преследовал, сейчас - вынужден.
  - Вынужден! - Корнеев задумался. - Просто я, наткнувшись на полное непонимание, хотел вообще выйти из Союза. Затем хотел создать свой... А сейчас - просто забыл о Жерлове, о его существовании. Пишу, издаюсь, меня знают, читают... Но ваша программа - и напор - вернули меня к каким-то прежним мыслям... Я почувствовал, что можно что-то изменить. И готов поддержать вас.
  - Спасибо.
  - Я внимательно читаю всё, что от вас приходит - мне нравится. Но, боюсь, вы недооцениваете способности Жерлова и компании обойти вас на процедуре. Эти старые коммунисты в высших партийных школах обучались методам, которых вы не знаете. Были целые курсы. Как организовать собрание, как обеспечить большинство, как провести человека на должность, как протащить нужное решение и прочее... Технологии по сто раз обкатаны и практически не дают сбоев. Может случиться так, что за вас будет готова проголосовать половина собрания, но сделать ей этого не дадут. Понимаете, о чем я говорю?
  - Конечно. Тоже об этом думаю...
  - И тогда все ваши усилия окажутся напрасными... Я не единожды избирался и могу сказать - ни разу не было честных выборов. То вброс, то неправильный подсчет голосов, то еще какая-нибудь подтасовка... Дайте мне лист бумаги.
  Хохлев дал, что просили.
  - Давайте договоримся так: информация - только для вас. О нашей встрече тоже лучше не распространяться.
  - Договорились.
  - Значит, первое и главное: голосование в обязательном порядке должно быть тайным. При открытом - ваш сторонник, из чувства страха, поднимет руку за Жерлова. При тайном - шансы резко повышаются. Некоторые любят тайно пакостить...
  Корнеев нарисовал квадратик, со словом "тайное".
  - Чтобы навязать собранию эту форму, - он постучал пальцем по квадратику, - нужно, чтобы вёл собрание ваш ведущий. Значит, на первых же минутах кто-то, вами подготовленный, должен из зала дать отвод ведущему, которого предложит Жерлов. Скорее всего, им будет Прыгунец. Он всегда ведет, не давая слова оппозиционерам. Далее...
  Корнеев постепенно заполнял лист бумаги квадратиками, треугольниками, стрелками, условными значками и поясняющими словами, подробно комментируя все движения авторучки. Рассказывал о роли выборщиков, о бюллетенях и урне для голосования, которые нужно приготовить самому кандидату... О счетной комиссии, о множительной технике, о которой нужно позаботиться заранее... И так далее. За полчаса Хохлеву раскрылся весь сценарий действа.
  - Собрание 21-го октября...
  - Откуда вы знаете? Эту дату я слышу впервые.
  - Мне вчера звонил Градов. До 21-го четырнадцать дней. Катастрофически мало. Но успеть подготовиться - можно. Это все реально. Сколько у вас помощников?
  - Активных - двое, трое... Сторонников уже за сорок, но помогать многие отказываются.
  - Понятно. На собрании вы неожиданно узнаете, что сторонников у вас всего пятнадцать. И некоторые не пришли, - Корнеев засмеялся. - Такова жизнь. Будьте готовы. Но бороться все равно надо! Встречаться с писателями, откликаться на каждый звонок... Быть все время на виду. Может быть, даже начать решать вопросы... С публикациями, к примеру...
  - Дмитрий Олегович, вы сами-то на собрании будете?
  - Не знаю. Завтра улетаю в Москву... и пробуду там две недели. Договоримся так: если возникнут вопросы - звоните в любое время. - Корнеев начал поглядывать на часы. - Давайте ваш "БЕГ".
  Хохлев выложил на стол целую стопку журналов и книг.
  - Выберите - что вам интересно.
  - Всё беру. - Собеседник распихал стопку по ячейкам и карманам своего портфеля. - Удачи вам. Мне пора.
  - А вам спасибо. И удачи тоже. Только...
  Владимир запнулся, Корнеев притормозил.
  - Что?
  - В ваш план я должен буду посвятить своего ведущего. Этого не сделать, не упомянув про вас.
  - Хорошо, упомяните...
  Когда Корнеев скрылся за дверью в глубине холла, Хохлев долго еще вертел в руках исчирканный им лист. Вертел и думал...
  Депутат предложил политическую модель выборов, которая в литературной среде не сработает. Это было очевидным. Писатели оценивают писателя по своим критериям. И выбирать будут по ним же. Но некоторые детали схемы можно было брать на вооружение.
  Владимир - все еще сидя на своем месте - набрал номер Дубровского.
  - Иван Алексеевич, добрый день. Это Володя. У вас как со временем? Я тут рядом, в "Англетере"... Добро. Дождусь вас.
  
  Ожидая, Хохлев долго изучал гранитную столешницу. Любовался прожилками, зёрнами разной величины и формы. И разного цвета: от серебристо-искристо-белого до глубокого черного. В какой-то момент взгляд его пробил полированную поверхность и провалился внутрь камня.
  Как ошибается тот, кто судит о строении гранита по его сколам. Кому кажется, что если разбить глыбу и заглянуть в трещину - можно познать внутреннюю структуру камня. Так примитивно полагали ученые-естествоиспытатели в ХVIII и XIX веках. На самом деле взгляд смотрящего на скол упирается лишь в очередную границу. В твердь. И сколько камень не разбивай - внутрь его всё равно не заглянуть.
  Это получается лишь у некоторых. Как сейчас у кандидата.
  Внутри камня текла жизнь. В ней были свет и тьма, воздухи и ветры, приливы и отливы, звезды и созвездия. Сгустки энергии неслись по сосудам, как кровь по кровеносной системе человека. Гранит дышал и разговаривал. Мог отвечать на вопросы. Хохлев не знал, что спрашивать - не подготовился. Случайно заглянул в закрытую доселе область пространства.
  Побродив по завораживающей красоты каменной вселенной, взгляд выскочил на поверхность. Стал обычным взглядом обычного человека. Не проникающим в невидимый мир. Вовремя, потому что в холл гостиницы вошел Дубровский. Хохлев махнув рукой, обозначил себя. Иван Алексеевич устроился на месте, где недавно сидел Корнеев. А Хохлев, находившийся под впечатлением только что увиденного, чуть не назвал его Дмитрием Олеговичем.
  - Кофе? - предложил кандидат. - Американо или эспрессо?
  Дубровский заказал американо. Теперь Хохлев попросил присмотреть за вещами и принес кофе.
  - Градов был вчера в ЗАКСе. Обсуждали в том числе и выборы. Я попытался уговорить его стать твоим доверенным лицом или хотя бы содокладчиком на собрании - не получилось.
  - Может, и к лучшему.
  - Почему? Ты что, сходишь?
  - Не схожу, но ситуация развивается по своему сценарию. Совсем не так, как мы планировали.
  - А именно?
  - Чем глубже я постигаю настоящие цели Жерлова - и его суть - тем более страшным и опасным для общества вижу этого человека. Летом я воспринимал его прорвавшимся к власти дурачком и хамом, сейчас - для меня - он стал убийцей литературы. И в прямом и переносном смысле слова.
  - Вот как!
  - Да! В прямом смысле - его можно привлекать к уголовной ответственности.
  - Как говорил Иосиф Бродский: "Ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы". Но за преступления против литераторов - то есть людей - наказания предусмотрены. У тебя есть доказательная база?
  - Собираю. На сегодня - имею уже двадцать семь фактов нарушений закона. Несколько смертей. Рукоприкладство, унижение человеческого достоинства, издевательства...
  - Получается тебе нужно не на выборы, а в прокуратуру? - Дубровский махнул рукой в окно. - Перейти площадь. И во-он туда.
  - Года три назад "БЕГ" брал интервью у заместителя прокурора.
  - Тем более.
  - Но я имею только устные свидетельства. Нестойкие в духе или запуганные Жерловым писатели могут не подтвердить свои слова...
  - Тебя это не должно волновать. Если ты инициируешь прокурорскую проверку - эти вопросы будут решать уже другие люди. С соответствующими правами и полномочиями. Только в письме ты так и скажи: информация получена в устной форме и не проверялась. Пусть органы проверяют.
  - Логично. Но сейчас мне не очень хочется выносить сор из писательской избы. Если я выигрываю - Жерлов так и так не сможет продолжать безобразничать.
  - Но люди-то уже пострадали...
  - То есть вы однозначно за обращение туда? - Хохлев посмотрел через площадь.
  - Хочешь, я еще подумаю... Посоветуюсь... Потом перезвоню тебе.
  - Да, так будет лучше. Если я сейчас брошу такую черную тень на Союз и дело получит огласку - в последующем руководить людьми будет непросто.
  - С другой стороны, есть статья два три семь УК. Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни и здоровья людей.
  - И для творчества.
  - Про творчество там не говорится... К сожалению.
  - Дело в том, что никакого умышленного сокрытия нет. Все всё знают. В большей или меньшей степени. Сейчас оказалось, что ваш покорный слуга - в большей.
  - Да, - Дубровский задумался. - Как там у тебя в сказках? То есть в царских притчах... Лучше не знать, чем знать. Спокойнее... Так, кажется?
  - Но знать необходимо, чтобы идти вперед. Получил знание - запри его! Можешь забыть - когда потребуется, само всплывет. Знаешь - владеешь и действуешь. Не знаешь - сидишь... Это продолжение мысли, - Хохлев засмеялся.
  - Да, это было бы смешным, если бы не было таким грустным... Давай о хорошем. Что ты делал в "Англетере"?
  - Есенина поминал. - Хохлев помрачнел. - Если серьезно - встречался с одним человеком. По выборам.
  - Понятно, можешь дальше не рассказывать... Знаешь, что мне поведал Градов... Что тебя будут долбить за Дербину...
  - Что им еще остается? У коммунистов же на меня ничего нет. А интервью опубликовано, в Интернете висит...
  - Особенно в этом деле старается некто Песьев. Я его не знаю.
  - Его никто не знает. Глупый, но верный, преданный Жерлову человечек. С говорящей фамилией.
  - Бегает, со всеми консультируется...
  - Потому что сам ни одной свежей мысли произвести на свет не может. Вот и консультируется...
  - Советская технология коллективного мышления?
  - Так точно. Понимаете, Иван Алексеевич, старая партийно-литературная номенклатура не может допустить, чтобы советская - ложная - версия гибели Николая Рубцова была пересмотрена. Коммунисты не видят очевидного: Рубцов во всём подражал Христу... И на смерть шёл, как Он... Из Рубцова, при жизни, сквозило юродство - как из наших русских юродивых. После канонизированных. Взять хотя бы его беседу с портретами писателей... Но коммунисты не хотят этого признавать.
  - Но речь не о Рубцове... О Дербиной.
  - Дербина связана с Рубцовым одной ниточкой. Интервью я брал, чтобы понять: что же у них произошло... А советский суд не хотел ничего понимать. Не стал глубоко копать. Даже основного свидетеля - врача скорой помощи - не заслушал. И вынес выгодный советской власти приговор. Умышленное убийство. После чего советский писатель Виктор Каратаев выпустил "Козырную даму"... Чтобы внедрить в общественное сознание советскую версию. За неё этот Песьев и держится... Я его не боюсь.
  - Странный вы - писательский народ... Нет бы - писать и радоваться жизни... Вы за какие-то версии бьетесь.
  - Я бьюсь за правду. Писательскую. А современные коммунисты бьются за гнилую советскую идеологию. В соответствии с уставом Союза писателей... Они обделались в политике, в экономике... За литературу они будут держаться зубами. Потому что в литературном произведении можно тайно пропагандировать коммунизм. Писать, скажем, о православии, и при этом ностальгировать по сталинским временам. Если ностальгия подана небездарно, она может и зацепить непроницательного читателя. Вот где опасность!
  - Это ты как редактор журнала о безопасности жизни говоришь.
  - Да, - Хохлев засмеялся. - Въелось.
  - Ладно. Мне уже пора. Обеденный перерыв и так затянулся.
  
  До филологического факультета, где на встречу с кандидатом Лидия Правдина собрала писателей василеостровцев и всех неравнодушных к делам Союза, Хохлев решил идти пешком. У Медного всадника - из чувства уважения к основателю города - притормозил. Затем вышел на набережную и, не наступая на швы между гранитными плитами, не спеша побрел к Благовещенскому мосту.
  На противоположном берегу красовалась Академия художеств, с восстановленной после перестройки Минервой на куполе. В этом здании - где и стены учат - Хохлев шесть лет постигал азы искусства. По этой набережной - в составе легкоатлетической секции - бегал вечерами. У Сфинксов пил пиво и портвейн. И даже - на спор - однажды искупался в холодной Неве.
  Володя шел по Питеру, как по своей квартире. Фасады - стены, низкое октябрьское небо - потолок, гранитное мощение - пол. Люстры только нет. Кандидат родил в своём воображении огромную - в барочном стиле, со многими рожками люстру, перевел её из невидимого мира в видимый... И подвесил к облакам. Над невским фарватером... Когда включил свет - стало уютнее.
  На мосту ветер с Балтики чуть не сорвал с головы кепку... Не вовремя расслабился.
  
  Пока поджидали опаздывающих, Хохлев раздал "Парад талантов" и "Русский писатель" с материалами о себе. Побеседовал с Правдиной - экс-секретарем Союза, с которой познакомился в прошлом году. По телефону записывал её стихотворение для Антологии современной российской поэзии, публикуемой в "БЕГе". Лидия Вячеславовна знала большую часть членов отделения, к Владимиру относилась с большой симпатией и даже агитировала за него.
  - Уважаемые коллеги! - в затихшей аудитории Правдина наконец взяла слово. - Некоторые из вас уже знакомы с нашим кандидатом. Тем, кто еще не успел, я его представлю! - Правдина подошла к Хохлеву и положила руку на его плечо. - Прошу любить и жаловать. Я думаю, что о прозе и стихах Хохлева мы поговорим в другой раз. Сейчас - "по просьбе трудящихся" - я попрошу Владимира Владимировича сначала рассказать о себе. О своей семье. Здесь собрались преимущественно женщины - нам будет интересно. А потом - о своей программе.
  Хохлев начал с известной шутки.
  - Так вот, родился я в благородной семье, близ Кордовы...
  Шутку не восприняли - народ был настроен на серьезное общение.
  - В центре нашего города, - кандидат быстро перестроился. - В родильном доме на улице Тульской, что у Смольного. В дни работы XXII съезда КПСС, на котором было принято решение вынести чучело Иосифа Сталина из мавзолея Ленина и похоронить его у Кремлевской стены. Это и было сделано накануне закрытия съезда, в ночь с 30 на 31 октября. Это, конечно, так, к слову... Окончил я архитектурный факультет Академии, вот здесь, рядом. Потом служил в армии...
  - Отец ваш тоже с Васильевского?
  - Отец, Владимир Максимович, родился в Великом Устюге, в 1927-м. Учился в Горном институте, на Васильевском острове. Инженер-металлург по цветным и благородным металлам, кандидат технических наук. Автор восьми изобретений.
  - А дед?
  - Дед из Архангельска. Максим Платонович, 1898 года рождения. До 17-го года служил в 1-м стрелковом полку в Царском Селе, потом три года боролся с бандами красных в составе 1-го артдивизиона в Архангельске. Участник Великой Отечественной войны, начальник санитарного поезда. После войны работал начальником больницы в Вологде.
  - Владимир Владимирович, вы бы поосторожнее, насчет банд, - выкрикнул с места незнакомый Хохлеву человек. - В то время орудовали банды и красных, и белых. Уважайте историю.
  - Бандами я называю все незаконные формирования Красной армии.
  - Почему же незаконные?
  - Потому что Красная армия была создана незаконной властью.
  - Давайте не будем пускаться в исторические споры, - вставила слово Правдина. - Лучше рассказывайте дальше... Про свой род.
  - Прадед - Платон Максимович родился в 1857-м, тоже в Архангельске, на реке Соломбалке. Православного вероисповедания, грамоте учился в частной школе. В царской армии служил простым солдатом - ратником 1-го разряда. На гражданке столярничал, зарабатывал на жизнь своим трудом.
  Прапрадед - Максим Федорович родился в 1830-м. Там же. Солдат. Весь род Хохлевых из простых архангелогородцев.
  У меня есть фотография дома известного полярного исследователя Георгия Яковлевич Седова на набережной Соломбалки в Архангельске - у него был номер 30, а наш родовой - под номером 38 - очень похожий на седовский, стоял через два дома... Когда собиралась экспедиция Седова к Северному полюсу - в 1912 году - Хохлевы были свидетелями сборов. Не могли не быть... Вполне вероятно, что Платон Хохлев мог чем-то подсобить экспедиции - в плотницком деле - но это пока лишь мои предположения.
  Дома типичные для Архангельска того времени - двухэтажные. Каменный рустованный первый и деревянный второй этажи. Наш снесли около 1980 года, чтобы на этом месте построить новый корпус Соломбальского механического завода. Вот такая история.
  - Интересно. Не каждый современный человек знает свою историю до времён Александра Сергеевича Пушкина. Здорово. А у вас большая семья.
  - Жена и сын. Взрослый уже.
  - Скажите, тут вот женщины хотят задать вам такой вопрос, как вы познакомились с Ларисой Малеванной. Это же вы с ней в соавторстве писали "Елагин остров".
  - Я! - Хохлев засмеялся. - Мужчин это мало интересует... Да все просто. В 96-м году меня уложили в больницу, в Свердловку... А в соседнюю палату определили Ларису Ивановну. В тот же день. И начались встречи - еще до нашего знакомства. То в зале ЛФК, то в процедурном, то в столовой, то просто - в коридоре... Не познакомиться было невозможно. Ну, а после того, как познакомились, и я предложил написать сценарий, встречи стали регулярными. Над текстом мы работали около восьми лет.
  - У вас был роман?
  - Творческий... Хотя, чтобы так долго работать в соавторстве, мало одной взаимной симпатии. Чувства тоже были! Собственно говоря, ими мы и снабжали наших главных героев. "Елагин остров" - это мелодрама, фильм про любовь.
  - Как интересно! И что, Лариса Ивановна так вот сразу согласилась быть соавтором...
  - Почему сразу? Пришлось уговаривать, убеждать... Ухаживать...
  - Почему вы решили стать председателем? - снова встрял незнакомец.
  - Потому что Жерлов со своей командой губит современную литературу, - Хохлев был рад возврату к выборным делам. - Просто убивает.
  - А вы дадите ей жизнь?
  - Вернее сказать - создам нормальные условия для жизни. И развития.
  - Сумеете?
  - Приложу все силы. И связи.
  - У вас ничего не выйдет. В Союзе годами, десятилетиями выстраивалась система взаимоотношений, которую не переделать за год. Даже за пять лет.
  - Вы предлагаете сидеть и ничего не делать?
  - Нет, почему? Делать нужно, но, мне кажется, у вас не хватит сил.
  - Мне Лидия Вячеславовна поможет... И не только она одна! Вы член Союза, как вас зовут?
  - Анатолий Семенович. Я не член, Жерлов меня задробил.
  - И вы с этим смирились? Согласны?
  - Нет, конечно. В Союзе есть писатели, пишущие гораздо слабее. Но что мне бороться за членство? Я писать люблю. Думаю, так же как и вы. Мне не понятен ваш порыв...
  - Да, и для меня писать, как дышать... Но когда я вижу, как измываются над моими коллегами, кулаки сжимаются сами.
  - Это молодость ещё в вас играет.
  - Вот и хорошо, что играет, - Правдина снова перехватила слово. - Лучше один молодой и талантливый, чем десять бездарей-перестарков.
  Около часа еще Хохлев отвечал на вопросы и задавал свои. В завершение встречи рядом с ним выросла стопка листочков. С голосами. Литературный люд, хоть и с оглядкой на прошлое, жаждал перемен.
  Когда все разошлись, Хохлев напросился проводить Правдину до дома. Вышли на Университетскую набережную, дождались троллейбуса. Устроились на задней площадке, у окна. Владимир больше молчал, слушал...
  - Деньги в правлении Союза приобрели функцию, аналогичную функции пищи. Все делается ради того, чтобы их получить. И съесть.
  Без денег, ни доминировать - к чему стремится, в первую очередь, Жерлов, ни размножаться - чего хотят остальные писатели-коммунисты, не получается. Поэтому добыча денег - это основное дело нашего правления. В зависимости от их объема решается проблема размножения и доминирования.
  Жерлов никогда не зацикливается на чужом талантливом произведении. Сложные понятия авторской прозы и поэзии им не осознаются. Понимаются только простые вещи - где, кто, сколько взял, куда унес, кому передал.
  С точки зрения нормального человека он напоминает кретина. Но это далеко не так! Он сразу "видит" талант, оценивает степень его конкурентоспособности и придумывает, как его нейтрализовать. Самое простое - посадить на стакан и постепенно споить. Никаких подозрений. Человек сам спился... Если споить не получается, есть другие способы - публичная обструкция творчества, хамство, оскорбления, особенно женщин, невыполнение обещаний, вмешательство в творчество.
  Жерлова не интересуют высшие материи. Он ходит на культурные мероприятия не для того, чтобы наслаждаться объектом культуры, а для того, чтобы показать себя, выступить, хватаясь за микрофон, бестолково раскритиковать сидящих в зале. То есть в очередной раз доминировать. И это не деградация - это приспособление.
  - Я не видел его молчащим...
  - О! Владимир Владимирович, Жерлов в совершенстве владеет приёмами забалтывания. Много слов и эмоций в режиме монолога - ключ к доминированию. Он вплетает в свои монологи сложные слова и непонятные словосочетания, чтобы у собеседника вызвать чувство неполноценности. Хотя попроси Сергея Евгеньевича объяснить непонятное слово - не объяснит. Потому что сам не понимает... Слышал где-то...
  Забалтывание - это способ информационного засорения голов слушателей. Чтобы люди потом думали не о своём творчестве, а пытались расшифровать то, что "так умно" сказал председатель.
  Если что-то заболтать не удается, тогда это замалчивают. Очень действенный прием. Жерлов умеет молчать по тем вопросам, которые могут доставить ему неприятности, лишить власти.
  - Как вы объясните крепкую спайку правления?
  - Кооперацией с целью защиты своих интересов. Жерловцы всегда кооперируются по принципу: против кого будем дружить? Сейчас они дружат "против Хохлева". Образ общего врага помогает им создать временную связку, которая разваливается после достижения цели. Проверенный приём этой связки - заплевать, полить "грязной" информацией. Оговорить человека, чтобы другие с ним не общались. Сейчас, к примеру, Жерлов везде оговаривает вас.
  - Знаю.
  - Вы должны понимать, что для Жерлова опасность потерять власть более актуальна, чем личная безопасность. Поэтому он санкционирует насилие, террор и произвол, чтобы, ликвидируя одних - к примеру, ваших сторонников, продолжать запугивать других. Жерлов вынужден угрожать, чтобы доминировать. При этом угрозы могут быть разными. От легкого - посредством намеков - запугивания до прямых "наездов"... Вас он пугать не будет. Пока.
  - Почему?
  - Он вас боится.
  - Почему боится?
  - Не знаю. Года три назад я заметила, как изменилась его реакция на фамилию Хохлев. Когда говорят о вас, он морщится и переводит разговор на другие темы.
  - Забавно. Знаете, почему это?
  - Нет.
  - Именно года три назад я отказался ему подчиняться. Просто послал... С тех пор он обращается ко мне только в крайних случаях...
  - Так это хорошо! Его и нужно держать в постоянном страхе... Чтобы дрожал. Только хватит ли у вас нервов на такое?
  - До выборов - хватит.
  
  Не весь Смольный оказался настроенным против.
  "За" - как ни странно - в большинстве своём были не писатели, а читатели. Раньше работавшие с Хохлевым. Знавшие - и любившие - его книги, журнал "БЕГ"... Просто уважавшие кандидата как хорошего человека... И готовые помогать.
  Сотрудник Комитета - и почти друг - Иван Павлович Сапожков в ожидании Владимирыча - так он называл Хохлева - пил уже вторую кружку пива. Встреча должна была состояться в баре на Фурштатской, но кандидат заранее предупредил, что не знает точного времени окончания мероприятия на филфаке. Сапожков согласился ждать.
  Иван Павлович двадцать два года проработал в милиции, дослужился до начальника Уголовного розыска районного отделения. Многих посадил, но однажды преступный мир, в лице двух боевиков со стальными прутами, подкараулил Палыча - так его звали и зовут все - в подворотне и отметелил "по полной". Настучал и по голове, и по ребрам. Палыч полгода провалялся в госпитале, затем еще столько же прожил в ведомственном санатории - на реабилитации, после чего в Уголовный розыск уже не вернулся. Устроился в Комитет - на бумажки...
  С Владимиром он сдружился с первого дня знакомства и очень сожалел, когда Хохлев подал рапорт об отставке. Даже уговаривал... И увольняемого, и начальство... Усилия оказались тщетны, теперь бывшие сослуживцы встречались по праздникам или на природе. На грибах, ягодах, редко - на рыбалке. Ну и, конечно, "по делам". На эту встречу Палыч напросился сам. Почему и согласился ждать столько, сколько потребуется.
  Интерьер бара был - с художественным вкусом - собран из старого санитарно-технического, кухонного и инженерного оборудования. Алюминиевых профилей, уголков, стальных косынок, отслуживших своё радиаторных решеток и других, ранее бывших в употреблении, сейчас никому не нужных элементов.
  Спинки диванов из водопроводных - дюймового размера - труб украшали вентили, краны и заглушки. В деревянные столешницы были врезаны чугунные - отполированные локтями - списанные крышки люков. Под потолком болтались люстры из повешенных вверх дном помятых алюминиевых кастрюль и чайников со срезанными донышками. С прикрепленными к обрезам общепитовскими вилками и ложками. На стойку бара с краю склонился головой человек из папье-маше в комбинезоне водопроводчика времен застоя, с газовым ключом в кармане.
  По мысли дизайнеров эта экзотическая, но вместе с тем простая, обстановка должна была расположить к такому же простому, без понтов и гнутых пальцев, общению. Так оно чаще всего и случалось.
  Хохлев заказал пиво и подсел к Палычу.
  - Володя, как ты думаешь, зачем ко мне - ведущему специалисту сегодня приходил Сизарёв - начальник управления? Сам, собственной персоной.
  - Про меня, наверное, что-нибудь хотел выпытать?
  - Точно!
  - А ты, конечно, все и выложил.
  - Обижаешь... Послал... И знаешь, что подумал? Раз у тебя с этими выборами все так круто, давай я вот таких штучек где надо понавешаю. - На стол из ладони Палыча выкатилась черная таблетка, похожая на тот магнитик, на вокзале. - В кабинете Сизарёва, да и прочих деятелей культуры... Чтобы ты всё слышал, всё знал...
  - Я и так все знаю.
  - Примерно... А с этим - будешь документально знать. Слово в слово.
  - Палыч, спасибо за заботу, но не нужно.
  - Ладно, не навязываю. Когда будет нужно - скажи. Просто Смольный гудит, твоя фамилия у всех на устах... Все говорят про какое-то письмо.
  - Моё, вице-губернатору... О безобразиях в Союзе...
  - Понятно... Информация об этом письме каким-то образом просочилась в СМИ. И нашей Ленке, которая теперь на твоём месте, сегодня утром позвонили с телевидения и спрашивают: "Писатель Владимир Хохлев и пресс-секретарь Комитета - это одно лицо?"
  - И что Леночка? Я её перед уходом хорошо инструктировал...
  - Она подтвердила - одно!
  - Тогда помогите нам его найти. Ленка твою трубку дала - не звонили?
  - Пока нет.
  - Володя, все-таки... - Палыч спрятал жучка в карман. - Прослушки ты не хочешь. Чем же тебе помочь?
  Хохлев пил пиво и думал. Долго.
  - Ты Кремнева - националиста нашего - должен знать... Помнишь, всё письма писал: про пикеты, марши...
  - А как же... Из Пушкина.
  - Так точно. Он мне тоже рвётся помогать... Но не может удержать себя в границах писательского поля... Мне нужна информация о его полках. Лучше бы - ежедневная. По вечерам можем созваниваться. До 21-го.
  - Опасен?
  - Не более чем... Но присмотреть нужно. Как бы он не перегнул палку, вернее клюшку для гольфа.
  - Понял. Принято... Все сделаем.
  - Ну и хорошо. Просто ребята горячие...
  - Это не они там? - Палыч указал на окно. - С триколором?
  Хохлев повернул голову к окну. По Фурштатской, в свете вечерних фонарей, в сторону Смольного бежала колонна по пояс обнаженных людей. Человек двести. В возрасте - от пятнадцати до двадцати пяти. Некоторые были наголо обриты. Атлетического сложения молодой человек в голове колонны держал над головой Российский флаг. По его команде колонна дружно и громко, распугивая воробьев и голубей на карнизах, скандировала: "Русс не пей, займись спортом!.. Русс не пей, займись спортом!.. Русс не пей, займись спортом!.."
  - Смотри, как эволюционирует движение, - Хохлев улыбнулся. - Не митинг, не шествие - обычная спортивная пробежка... И никаких разрешений, уведомлений не нужно... Бегут, как курсанты военного училища...
  - Только дисциплинированнее!
  
  08.10.2010
  Утром Хохлев позвонил Ивану Тихонову.
  - Ваня, ты моё очередное письмо получил? Про пострадавших?
  - Нет... От кого пострадавших?
  - От Жерлова.
  - Как интересно! Ты выясняешь пострадавших?
  - Странно, я всем пятого числа отправил... Тут по поводу этого письма целая заваруха.
  - У нас в области так Интернет работает... Значит, не прошло.
  - Короче, я составляю список писателей, пострадавших от Жерлова и его компании. Помнишь, ты рассказывал про поэта, бросившегося в шахту на стройке, на Васильевском...
  - Так это было еще до Жерлова, в 1979-м. Корин, был такой... очень талантливый, выступал вместе с Рубцовым, Горбовским, Бродским...
  - И что?
  - Затравили. Он все о Боге писал... А кому в семидесятых это понравилось бы? Вот он напился и бросился в шахту...
  - Значит, Жерлову было у кого учиться... Травить.
  - А то!
  - Тогда вспоминай, кого он сам затравил? Кого ты лично видел. Знал.
  - Меня.
  - Это я помню. Ты уже в списке. Еще?
  - Лемехов его боялся... Как огня. Несмотря, что секцией поэзии руководил. Интеллигентный был, мягкий. Со мной дружил. Но знаешь, как дружил? Я как-то у него дома ночевать остался... А на следующий день мы пошли в Союз. И вот подходим уже, вдруг Женя от меня на другую сторону улицы перебегает... Испугался, что нас вместе увидят. Я-то уже в опале был... А Лемехов при должности. Он с Жерловым никогда не спорил. Ни в одном вопросе. Ни одного поэта отстоять не смог. И сам постоянно страдал за свою бесхребетность.
  - От издевательств.
  - Оскорблений, да. От насмешек.
  - Ладно, я записал. Еще кто?
  - Клавдия Степановна Пештунина. Старейшая писательница, Блока живым застала. Ходила на его выступления девчонкой. Если бы ты видел, как однажды Жерлов её со сцены согнал. Матом. Как нашкодившую малолетку... У них же никакого почтения никогда к пожилым не было. Любого могли грязью облить. А Галину Шкапину сколько он мучил. Та чуть из окна не выбросилась. Потом пьесу написала... Где героиня из окна выбрасывается. Практически о себе. Я удивляюсь, как она вообще выстояла... Её потом в Союз приняли.
  - Записал.
  - Теперь, Суровец был такой. Сергей Суровец, прозаик... Он за какой-то оступок сел... Потом из тюрьмы вышел, устроился в охрану Дома писателей... Жерлов ему проходу не давал. Цеплял каждый день. И слова такие находил - самые обидные. Серега хорошие рассказы писал... про зону. Жерловцы ни одного не напечатали. Суровец у себя в каптерке и повесился.
  - Чем дальше, тем страшнее...
  - А ты думал? Почему я сейчас ни с кем из них никаких дел не хочу иметь... Ты вот спокойный, с тобой хоть говорить можно. А эти... Мне даже тебя жаль. Вот выберут, ты же там не сможешь... Среди этой коммунистической мрази... Володя, я не хочу больше вспоминать... Все, закончим.
  - Ладно.
  - Они же не умрут в тот вечер, как тебя выберут. Они будут в том же составе к тебе - уже к председателю - ходить, конючить... Каждое твое действие обсуждать. Каждую твою строчку критиковать... Ты выдержишь?
  - Далее чем на день вперед я никогда не загадываю.
  - Ну и напрасно. Лучше бы просчитал...
  - Я думаю, если меня выберут, они организуют какой-нибудь свой коммунистический союз писателей... Ко мне ходить не будут.
  - Ладно, бывай, мне на работу пора...
  
  Хохлев положил трубку. Тут же пришло желание позвонить Прыгунцу. Просто так. Без расчетов, подоплек и всяких там агитаций... Во время вступления в Союз и далее, пока кандидат ходил на секцию прозы, с Прыгунцом Хохлев часто созванивался. Что-то обсуждал, к каким-то советам даже прислушивался...
  По утрам Прыгунец - давно пенсионер - обычно работал дома. Писал... Затем спешил в Дом писателя или по каким другим делам... Хохлев, набирая номер, думал: вот бы он уже ушел... Прыгунец взял трубку.
  - Борис Федорович, это Хохлев. Доброе утро!
  - До-оброе, - глухой голос звучал, будто из могилы.
  - Хотел поинтересоваться вашим мнением о предстоящих выборах. Вы знаете про мое выдвижение?
  - Знаю. И не одо-обряю. На секцию вы перестали хо-одить.
  - Работы много.
  - Работа у всех... Вас никто не знает...
  - Вы знаете... Расскажите тем, кто хочет узнать, про Хохлева.
  - Зачем?
  - Чтобы за Жерлова не голосовали.
  - Вы еще не готовы к председательству.
  - А к Жерлову - вы как?
  - О-очень хорошо! Это настоящий председатель. Он работает... Голосовать я буду только за Сергея Евгеньевича...
  О чем говорить дальше - Хохлев не представлял. Работой можно назвать любую деятельность. В том числе и убивающую. Киллер тоже "работает"... Чтобы ежедневно "гасить" таланты и издеваться над состоявшимися писателями - энергии на это нужно много. И воли, и концентрации внимания - никого же нельзя пропустить...
  А вот Прыгунец вдруг неожиданно обрадовался. Этот звонок освобождал его от поручения председателя - выходить на Хохлева самостоятельно и убеждать сойти. Теперь он доложит Жерлову: сделал все, что мог - переговорил.
  - То есть моя агитация на вас не подействует?
  - Абсо-олютно верно, Владимир Владимирович. Я даже хочу сказать: зря вы все это затеяли. Лучше вам сняться - не ваше это дело. Вам надо писать - учиться писать... Давайте мы лучше книжку выпустим. Я перего-оворю с Бельским. Найдем какие-то деньги и выпустим ваши рассказы...
  - У меня этим летом в Америке рассказы опубликованы. В сборнике "На троих".
  - Странное название. Ну да ладно... А мы вас тут выпустим. На секции о-обсудим... Может, даже на премию Го-ого-оля выставим. Соглашайтесь.
  - После выборов.
  - Что же, вам виднее... Тогда до-о свидания.
  - Всего хорошего.
  Этот короткий - на первый взгляд бесполезный - разговор подтвердил вывод Хохлева: Прыгунец - не руководитель пятерки. Слишком много в нём подобострастного чинопочитания. Послушания и бесхребетности. В голосе руководителя должны присутствовать властные, стальные нотки. Об этом говорил весь опыт работы Хохлева во власти... Опыт общения с начальством.
  Голос Прыгунца - это голос исполнителя. Он не утверждает, всего лишь констатирует.
  
  В 11-00 недалеко от пересечения Невского и Литейного проспектов, у букинистического книжного магазина Хохлев неожиданно - нос в нос - столкнулся с Бельским.
  Но, что удивительно, Бельский кандидата не признал. Обошел слева, извинился и нырнул в подворотню. Старческий склероз... или предвыборная игра.
  Хохлев решил проверить - он и сам собирался посмотреть старые книжки. Пошел следом, спустился по разбитым ступенькам в магазин, нашел противника глазами. Остановился метрах в двух, у книжной витрины, прислушался к разговору Бельского с продавцом.
  - Вы, Георгий Анатольевич, очень хорошо выглядите... В девяносто лет... Как Юрий Любимов на Таганке.
  - Снаружи. А внутри все сыплется...
  - Зря на себя наговариваете.
  - Вы кого ищете?
  - Себя. У меня теперь только один интерес. В мои годы другие авторы уже не интересны. А вот книжки Георгия Бельского, вышедшие в советское время, тут иногда появляются. Люди сдают за ненадобностью...
  - Как интересно... Вы что же, авторские экземпляры тогда себе не брали?
  - Какие брал, какие забывал... Изданий-то сколько было? А тиражи! Всё думалось - успеется. Теперь вот ищу - и не найти...
  - А сейчас пишете?
  - Нет, конечно. Разве только кому-нибудь страничку "От редактора". За деньги - внука хочу на ноги поставить...
  - Понятно...
  И Хохлеву было все понятно. И даже засомневался - правильно ли он включил Бельского в пятерку. Наверное, правильно. Но руководить пятеркой Бельский явно не мог.
  И с кандидатом он не играл - действительно забыл. За четыре-то года...
  
  Владимир вышел на Литейный. Остановился и завертел головой по сторонам. На Невском сесть в троллейбус? Или пешком до Дома офицеров и далее по Кирочной? К дому. Сядешь - обязательно впишешься в пробку на Восстания. Пешком - по круглогодично ремонтируемым тротуарам Литейного, обходя холмы грунта и ямы...
  Все же решил - пешком. И свернул налево.
  Отсев был произведен. Руководителем бесовской пятерки может быть только Табун. А по Табуну у Хохлева меньше всего информации. Скрытен, мелочен, хапуга. Самонадеян и заносчив. Мстителен. Не глуп, но и не умен. Среднестатистический интеллект - какие советской власти и требовались. И - главное - ни одной творческой искринки во взгляде. Не писатель, а переписчик. Не творец, а снабженец. Не зажигает читателя, а снабжает его информацией. Человек без куража.
  Чем глубже Хохлев проникал в сущность Табуна, тем отчетливее вырисовывался неутешительный вывод: и этот не руководитель.
  Кандидат пожалел, что пошел пешком. На ботинках - в центре города - образовались блины из желто-серой глины. Какая удобная для любителей существовать за счет городского бюджета "тема". Замостил тротуар - получил деньги. Через год вскрыл тротуар - тоже получил деньги. Еще раз замостил - опять получил деньги. И не нужно ничего производить: вскрывай и мости, вскрывай и мости... Один и тот же тротуар, одним и тем же оборудованием, одной и той же плиткой... По однотипному договору, с однотипными актами сдачи-приемки...
  А деньги будут течь и течь...
  Хохлев обернулся назад и обрадовался приближающемуся троллейбусу...
  
  Во второй половине дня текст обращения в Прокуратуру был готов. Он в чём-то повторял первую часть письма в Смольный.
  
  Уважаемый Прокурор Санкт-Петербурга!
  
   С 2003 года - когда я стал членом Союза писателей - и до настоящего времени многие писатели нашего города (как члены СП, так и представители других писательских организаций) неоднократно рассказывали мне о противоправных действиях Жерлова С. Е. - нынешнего председателя правления Санкт-Петербургского отделения СП и председателя приемной комиссии.
  Суть этих действий: пренебрежение нормами человеческого общения, грубость, неадекватное поведение, оскорбление действующих членов СП и кандидатов в СП, разжигание межличностных страстей, преследование писателей, не согласных с принятыми руководством решениями, доведение до самоубийства. И главное - унижение человеческого достоинства.
  В результате, в нашем отделении сложилась очень нездоровая обстановка. Успешная литературная и издательская деятельность многих писателей сознательно замалчивается. Об их работе распространяются невероятные слухи и сплетни, к писателям применяются методы запугивания и психологического давления. Есть факты необоснованного снятия писателей с учета.
   Сознательно исключенные из жизни отделения писатели вынуждены были приостановить свою активную деятельность в этом подразделении СП, для защиты своих творческих интересов сгруппироваться в самостоятельные группы и кружки. Разобщенность писателей затрудняет развитие современной литературы в Санкт-Петербурге и - самое главное - подрывает престиж, творческую и деловую репутацию нашего города.
  
   На основании устных рассказов и жалоб я составил список писателей, пострадавших от Жерлова С. Е. (приложение к письму на 7 листах). В нем есть эпизоды, когда писатели, не выдержав нападок и издевательств, погибли.
   Не являясь непосредственным свидетелем всех перечисленных эпизодов, хочу подчеркнуть: для усиления эффекта от устного рассказа писатель может творчески интерпретировать - гиперболизировать - события. Не обладая навыками следователя и не имея юридического права вести следствие, я просто записывал то, о чем мне сообщали. Точная картина того или иного эпизода может быть воссоздана только при его скрупулезной, профессиональной проверке.
  Но даже сегодня ясно, что за свои деяния в отношении такого большого числа писателей Жерлов С. Е. должен понести заслуженное наказание.
  В связи с изложенным прошу Вас дать указания по организации прокурорской проверки доведенных до вашего сведения фактов. И принятия по ним соответствующих правовых решений.
  
   С уважением,
   член Союза писателей, профессор,
  главный редактор общественно-политического, литературно-художественного журнала "БЕГ" (Безопасный город)
  Владимир Хохлев.
  
  Письмо прокурору города с приложениями Хохлев распечатал на принтере в трех экземплярах. Заложил в три больших конверта. Хорошо их заклеил.
  Один из конвертов оставил у себя. Второй - с соответствующими инструкциями - занес в Комитет к Палычу и запер в его сейфе. Третий - с другими инструкциями - запер в другом сейфе - Женьки Маслова, в редакции "Щита Родины".
  Свой конверт - до выборов - Хохлев решил адресату не отправлять.
  
  На дачу кандидат приехал за три часа до футбольного матча.
  Успел протопить печку, поужинать и даже немного вздремнуть. Трансляция начиналась в 23-45, поэтому он и решил смотреть футбол на даче. Чтобы при позднем отбое иметь не слишком ранний утренний подъем.
  Сборные Ирландии и России в рамках отборочного турнира чемпионата Европы-2012 - играли в Дублине, на стадионе "Авива". Хозяева начали резво. Первый удар по воротам ирландцев россияне смогли нанести только на пятой минуте. Мимо... На восьмой - в штрафной сборной России случилась настоящая паника, ирландцы дважды пробили в перекладину ворот Игоря Акинфеева. А на десятой... многие бодрствующие соседи Хохлева орали: "Го-о-о-о-л!" Аршавин подал в штрафную, Игнашевич сумел пробить через себя, а Кержаков - на дальней штанге - направил мяч в ворота. Один из болельщиков сборной России на радостях выбежал на поле. Охрана быстро его вывела.
  Когда при счете 3:2 в нашу пользу прозвучал финальный свисток, Хохлев с сознанием выполненного долга выключил телевизор и вышел на тёмный двор покурить.
   Из разных уголков садоводства долетали до него возбужденные и радостные мужские голоса... Где-то пели песни, а кто-то выражал свой восторг простым: "Оле-е-е -оле-оле-оле... Рос-сия - впе-ред!"
  Вперед, конечно! Не назад же?
  
  09.10.2010
  Хохлеву снился странный сон.
  Будто бы в составе какой-то туристической группы он приехал в Дом писателей. Не питерский - какой-то другой...
  Высокие дубовые двери на точеных латунных петлях, открывающиеся в обе стороны, пропустили группу в темный вестибюль. Взгляды всех упёрлись в красное, висящее под потолком, подсвеченное спотами, знамя. Центр полотнища занимал большой белый круг, в котором чернели знакомые очертания серпа и молота. Гид хорошо поставленным голосом объявил:
  - Здесь мы обедаем, через час возвращаемся в автобус и продолжаем экскурсию. Гардеробная под лестницу налево и по коридору прямо!
  Группа потянулась в указанном направлении. Хохлев тоже, на ходу расстегивая пальто. Гардеробной оказалась большая комната без окон со свободно стоящими стойками-вешалками и рядами крючков на стенах. Несколько замешкавшись, Владимир разделся последним. Повесил пальто на крючок. Хотел оставить и дипломат, внизу под пальто, но передумал. Прислушиваясь к удаляющимся голосам, он поспешил по длинному темно-сиреневому коридору с настенными бра в виде полуобнаженных женщин. Держащих над головами зеленые шары ламп... Между бра слегка колыхались красно-бело-черные флажки с серпами и молотами.
  Выйдя в мраморное фойе, Хохлев обнаружил, что группа на лифте уже уехала наверх. Не раздумывая, он заскрипел дубовыми ступеньками широкой - всего в один марш - лестницы, ведущей на второй этаж.
  К своему удивлению, на площадке второго этажа он не обнаружил лифтового холла. Постоял, подумал... Прикинув, где примерно его искать, пошел по коридору со "звездным" небом на потолке к другому холлу. Как оказалось, тоже без лифта, но с зимним садом и треугольным аквариумом на треноге. Среди беснующихся воздушных пузырьков в аквариуме резвились золотые рыбки.
  В холл вышла девушка с корзинкой фруктов. В коричневом - обтягивающем фигуру - шерстяном платье, с красной повязкой на рукаве. С белым кругом, серпом и молотом. Хохлев шагнул в её сторону.
  - Простите, а где у вас ресторан?
  Девушка холодно осмотрела Хохлева с ног до головы и на удивление мягким голосом сказала: "Пойдемте, я покажу". Она провела кандидата по широкому, облицованному ореховым шпоном коридору и оставила в открытом стеклянном пространстве с прозрачной лестницей посередине.
  - Туда! - девушка скользнула взглядом вверх по ступеням. Сверху до Хохлева уже долетел запах запеченной под майонезом рыбы.
  - Спасибо вам! - поблагодарил он, но девушки рядом не оказалось.
  Огромный круглый зал ресторана с каменными, квадратными в сечении колоннами был пуст. Пришедших кормили в соседнем - за витражной перегородкой - маленьком банкетном зале. Пройдя мимо эстрады за перегородку, Хохлев присел за столик рядом с Валентиной Павловной и Жерловым. Те уже отобедали и пили кофе. С мороженым.
  Хохлев завертел головой. Официант долго не появлялся, Владимир встал и сам подошел к тумбочке с ножами, вилками и стопкой салфеток. Потом к окошку с табличкой "Раздача". Сообщив окошку, что ему еще ничего не дали, кандидат получил поднос с грибным - черным - супом, салатом из квашеной капусты с клюквой, картофелем фри на широкой - с золотым ободком - тарелке с двумя сосисками под томатным кетчупом... Также булку, посыпанную тмином, и бутылку колы... Рыбы под майонезом не дали.
  Владимир бросил дипломат под окошком, схватил поднос и побежал к своему месту. Валентина Павловна с Жерловым уже ушли. Владимир поставил поднос на стол и вернулся за дипломатом... Дипломат пропал!
  Растерявшись, кандидат заглянул в окошко, поискал у тумбочки, приоткрыл её дверцы - но ничего не нашел. Вернулся к столу. На нём кверху ножками стояли стулья.
  - Что за ерунда? - Хохлев обратился к пожилой уборщице со шваброй, в коричневом халате с красно-бело-черной повязкой на рукаве. - Я еще не обедал!
  - Вон там, на окне, - громче, чем требовалось, ответила та.
  - Что на окне? - Владимир обернулся, на подоконнике нашел свой дипломат. - А обед?
  - Не за что! - громко прокричала женщина, активно работая шваброй прямо под ногами кандидата.
  - Вы плохо слышите?
  - Да, давно уже все ушли... Вы мешаете.
  Хохлев отступил. С дипломатом в руке - но голодный - он вышел к эстраде, в большой зал. На одном из круглых - из черного дерева - столов заметил табличку "Только для академиков литературы. Не занимать"
  Размышляя о происходящем, Владимир спустился в уже знакомое стеклянное пространство. Машинально вошел в коридор, который вывел его во второе стеклянное пространство. Похожее на первое. Вместо лестницы в нём змеей взвивался вверх прозрачный пандус с латунными поручнями. На одном из них висела табличка "Для инвалидов изящной словесности".
   Владимир взбежал по пандусу и снова оказался в круглом зале ресторана - с другой стороны. Солнечный свет, сквозь узкие окна под потолком попадавший в зал, бликовал на сером - в природных разводах - камне колонн...
  Хохлев вернулся вниз, покрутил по каким-то незнакомым коридорам, пока наконец не понял, что заблудился. Спросить о выходе было не у кого. Он зашагал на звук работающей печатной машинки, по широкому черному шерстяному ковру с охристым геометрическим узором по краям. Остановился у кленовой двери с латунной табличкой "Главный писатель. Приемная. Без стука не входить". Постучал. Заглянул. Тонкая, черноволосая секретарша в красном шелковом платье - с рисунком черных серпов и молотов в белых кругах - печатала.
  - Где выход-то? - вырвалось у кандидата.
  Женщина распахнула ресницы и, не отрывая рук от клавишей машинки, показала глазами направление.
  - Благодарю.
  Через минуту Владимир был в лифтовом холле. Узнал коридор с зелеными шарами в женских руках. В гардеробной на крючке висело только его пальто. Он оделся, прошел под лестницей в вестибюль. Дубовые двери оказались замкнуты широким латунным - с зеленой патиной на углах - засовом. Скочем к засову было приклеено объявление "Выход через задний двор. Закрыто".
  Где этот задний двор? Сквозь стекла входного тамбура Владимир увидел отъезжающий с группой автобус. Без него. Забарабанил в дверь... Но тамбур имел вторую - такую же дубовую. Пробить междверный "вакуум" кандидат не смог. Его не услышали на улице, но услышали в Доме писателей. С площадки мраморной лестницы кричал седой вахтер с красной повязкой на рукаве:
  - Зачем безобразишь?
  - Выйти надо.
  - Все ж написано, - вахтер указал на слетевшую на пол бумагу.
  - Где это? - закричал вконец вышедший из себя кандидат. - Что за Дом писателей... Хренов...
  - Не шуми сынок, подымайся сюда... Я покажу.
  По серой дорожке, прижатой к ступеням бликующими латунными трубками, Хохлев поднялся к вахтеру.
  - Из-за вас не обедал! И на автобус опоздал, - он сокрушенно развел руками.
  - Вот выйдешь на площадку, - старик в старом армейском галифе указывал направление, - на лифте, езжай вниз... Там - и выход во двор, и буфет есть! А автобус на углу - шестой номер, ходит через десять минут. По расписанию.
  - Спасибо, - хмуро ответил Хохлев.
  Почти у лифта его догнали слова вахтера:
  - Только буфет еще ниже - в подвале! Ежели надумал - жми на ноль! Владимир нажал на ноль. Прозрачный лифт-клетка съехал в подвал, без остановки проскочив первый этаж. Хохлев мельком увидел открытую дверь во двор и голубей, играющих на солнце брызгами в небольшой лужице.
  В темном склепе буфета с зеленой мозаикой витражей на окнах и неоновыми фиолетовыми светильниками в простенках, съев пиццу с беконом, Хохлев успокоился. От кофе с коньяком стало тепло. Сейчас в гостиницу, на поезд - и домой! В маленьком фойе перед буфетом, под стеклянными колпаками с подсветкой, лежали книги. Владимир прочитал имена их авторов: Фейербах, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Брежнев.
  Кандидат вызвал лифт - клетка пришла. Хохлев сел в неё. Двери закрылись, лифт дернулся и через мгновение замер, обесточенный. Свет погас везде, только едва видимые лучики мерцали над головой. Со двора, наверное. Хохлев вспомнил мимолетное видение с голубями... Он присел на корточки, уперся головой в сложенные на коленях руки...
  Выхода из Дома писателей не было...
  Отчаяние и безразличие ко всему начало заполнять душу...
  
  Хохлев проснулся. За окном лаял соседский пес. И сигналил водитель молоковоза. Кандидат спрыгнул с кровати и, натягивая штаны, вывалился на веранду. С бидоном в руке, в накинутом на голые плечи ватнике, он выбежал на улицу и остановил собравшуюся было уезжать машину.
  Реальность начала дачной, солнечной, октябрьской субботы быстро отогнала воспоминания о дурном сне. Хохлев растопил печку, поставил молоко кипятиться и вышел на двор. На утреннюю зарядку.
  
  Весь день кандидат занимался физической работой.
  С помощью пластиковой бутылки с обрезанным дном, закреплённой на длинном шесте, снял с яблонь всё еще висевшие на ветках, яблоки - антоновку всегда держали на дереве почти до первых морозов. Собрал яблоки и упавшие - не под действием силы тяготения - на землю. Вырезал сушь на деревьях и кустах. И сжег её сразу в прохудившейся - приспособленной под новую цель - бочке. Перекопал грядки на зиму и раскислил почву гашеной известью. Вынес из теплиц на компостную кучу уже начинавшую преть огуречную тину. Укрыл не использованные на стройке доски от дождя и снега листами шифера.
  Снял с крыши тарелку спутниковой антенны. Слил воду из бака в бане и высушил его. Переколол сваленные у сарая поленья, сложил в сарае из них целую поленницу. Перевернул бочки, чтобы лёд, распирающий металл, в морозы не выбил их днищ. Собрал с участка весь мусор и отвез его - в большом мешке, на велосипеде - в мусорный контейнер. Расчистил дренажные канавки от листьев и травы и подмел дорожку.
  Физическая работа совершалась параллельно умственной. Из головы не уходил безответный пока вопрос о руководителе пятерки. Во время перерывов-перекуров Хохлев, сидя на крыльце, перечитывал заложенные места из "Бесов" Достоевского... И думал, думал... Привыкшие к дачным обязанностям руки и ноги - почти на автомате - делали одно, голова и сердце - другое.
  Уже в темноте, глядя на догорающие в бочке - как звезды - угли, Хохлев неожиданно понял, свою ошибку. Начальника пятерки он искал среди членов пятерки... Между тем Петр Верховенский - по Достоевскому - в пятерку не входил. Был над нею. Создал, перевязал кровью, запугал... и оставил.
  Значит, нужно было начинать новый поиск. Хохлев набрал номер Рудакова.
  - Александр Валентинович, добрый вечер! Вы в городе? На даче! Я тоже. Вот мусор дожигаю... Можно вопрос?
  - Давай.
  - Кто в Союзе самый жесткий, холодный и расчетливый, бессердечный и упёртый, хитрый и изворотливый, любящий власть и неверующий в Бога проводник коммунистической идеи? Ставящий эту идею выше человека. Готовый ради неё перешагнуть через любого? Через все! Даже через саму жизнь?
  - Я думаю... Стинов Илья Францевич.
  - Неожиданный ответ. Чего же вы тогда не с ним, а с Жерловым боретесь?
  - Со Стиновым бороться бесполезно. Он всегда вывернется. Это во-первых... Во-вторых, лично мне Стинов ничего плохого не сделал.
  - Но он мог сделать руками Жерлова.
  - Значит, всё равно, сначала нужно убирать Жерлова, а потом уже думать о Стинове... На Жерлова компромата - море, на Стинова - ноль. Ты же сам спросил про самого изворотливого... Ты не найдешь ни одного доказательства вины Ильи Францевича. Так следы заметены...
  - Что? Чужими руками пакостит? И чужими же руками заметает следы?
  - А ты думал... Это - белая кость. Он на земле - как мы с тобой - не работает. Но если проследить все незаконные дела Союза, ниточки - косвенно, не прямо - потянутся к Стинову. Ты с ним общался?
  Хохлев вспомнил последнюю встречу в вагоне новгородского поезда.
  - Очень мало.
  - Достаточно и раза. Помнишь его глаза? Он гипнотизер, экстрасенс. Его взгляд выдерживают единицы. А все остальные подчиняются...
  - И при этом Илья Францевич всегда такой нешумный, незаметный...
  - Я его наблюдал на правлениях... Все так. Тих и действительно незаметен. Но все решения шли - я уверен, и сейчас идут - через его голову. В тихом омуте черти водятся... Бесы.
  Последнее слово Рудакова поставило точку над i. У Хохлева все срослось.
  - Александр Валентинович, спасибо! Не будем больше тратиться... Вы когда возвращаетесь?
  - Завтра.
  - И мы завтра! Днем. До связи.
  Хохлев чуть не плакал о радости. Рудаков сказал то, к чему кандидат - своим умом - постепенно подбирался сам. Таинственное исчезновение Стинова, его жуткий, бурящий ткани взгляд уже около двух недель не давали Владимиру покоя.
  Значит, тогда - в поезде - Илья Францевич проверял меня "на вшивость". И даже силой своей гипнотической магии хотел столкнуть с дороги... Значит, Стинову - совсем не Жерлову - я мешаю больше всего. И руководит этими марионетками не Жерлов...
  Значит... За оставшееся время можно успеть выработать "противоядие" этому взгляду и этой одержимой воле...
  Военная наука однозначно утверждает: чтобы противника победить - его надо знать. А команда Хохлева - до сегодняшнего вечера - боролась вслепую. С ветряными мельницами. Но теперь...
  Чтобы ночью угли не разгорелись, Владимир залил их водой, подняв к ночному небу огромный столб пара.
  
  Уставший за день, он заснул мгновенно.
  Где-то среди ночи разболелась спина. Плечи и предплечья, лопатки и поясница. Он долго ворочался, устраивая тело. Боль не утихала, а между лопаток даже усиливалась.
  Начал массировать их ладонями, кончиками пальцев, терся спиной о край матраца... Не помогло! Больше того, он вдруг почувствовал, что под кожей спины растет какая-то твердая опухоль, нарыв. Горб? Владимир ничего не мог понять. Может быть, тяжеленные корзины с яблоками, которые сегодня пришлось носить, сплющили один из позвонков? Или межпозвонковый диск? И началось воспаление. Отек мышц.
  Горб рос. Хохлев перевернулся на живот, попытался вытянуть и как-то распрямить спину. Растягивал себя руками и ногами в разные стороны. Не вставая, выполнял упражнения из своего гимнастического комплекса. Ничего не помогало.
  В спине происходила какая-то революция. Мышцы перетирали друг друга. Хрустели какие-то желваки, суставы, хрящи, кости. Хохлев чувствовал тепло от трения костей. Его переламывало, перемалывало, перетирало. Из-за боли кружилась голова и тошнило. Он встал и принял баралгин. От болей эти таблетки раньше спасали. Владимир вернулся на кровать - на живот и на сложенные руки. Баралгин действует не сразу. Он сжал зубы и стал ждать. Не шевелясь.
  Ноги и руки как будто отнялись. Онемели и не желают исполнять команды. Кончики пальцев под одеялом замерзли. В мочки впились тысячи иголок. Затылок стал чужим... Никогда в жизни ничего подобного Хохлев не испытывал.
  Вдруг стало невероятно жарко. Мученик свернул одеяло со спины на ноги. Кожа на всё растущем горбу натянулась до предела. Затрещала и разверзлась. Наверное, так трещит земная кора под напором расплавленной магмы вначале извержения вулкана. Кандидат чуть не потерял сознание. Усилием воли собрал его в одну точку - не дал уйти из тела.
  Между лопатками работали жернова. Перетираемые ткани лопались одна за другой. В спину врезались какие-то буры, мышцы захватывались неведомыми зажимами и меняли свои положения и объемы. Наконец, невероятная операция закончилась и боль стихла. Хохлев сбросил одеяло с ног. Смог встать. Включил свет и подошел к большому зеркалу. И онемел от увиденного.
  За его плечами плавно покачивались два белых - как у Ангела - больших крыла.
  Он взмахнул ими и оторвался от пола.
  
  10.10.2010
  Утром, после завтрака, он сидел в шезлонге на выстриженной полянке перед домом и смотрел на солнце сквозь сомкнутые веки. Заряжался солнечной энергией на долгую питерскую зиму. Свет солнца был красным.
  Хохлев мысленно позвал Ангела.
  И тот явился. Мгновенно предстал - во всей своей прозрачно-светящейся красе - перед человеком. Хохлев разомкнул веки.
  - И что? Привет! Мне достаточно о тебе подумать, позвать. И ты окажешься рядом?
  - Если ты будешь этого заслуживать... Привет! - Ангел протянул руку. - Как жизнь?
  - Потихоньку.
  - Это правильно! Спешить некуда. Если эта рябина, - Ангел кивнул головой в сторону дерева, горящего алым у колодца, - поспешит созреть раньше своего срока, у неё ничего не выйдет... Так и человеческие дела. Должны идти к своему созреванию медленно... но верно. Чего звал-то?
  - Да вот думаю о грани. О солнце, земле...
  - И чего надумал?
  - Один вопрос. Свет - от солнца?
  - Молодец! - Ангел облетел полянку по кругу.
  - Если тепло может быть не от огня, то и свет может быть не от солнца.
  - Как вариант, могу подбросить такую версию: в театре - перед началом спектакля - свет постепенно гасится при помощи реостата. Почему бы и в природе не предположить некий "реостат". Такой же принцип.
  - То есть?
  - Свет присутствует в каждой точке пространства постоянно. И, в зависимости от времени суток, то разгорается, то гаснет.
  - А солнце работает, как "реостат". Вернее, как возбуждающий рубильник. Командует светом - когда ему гаснуть, когда разгораться...
  - Может быть, может быть... - Ангел, подталкивал человека к дальнейшему размышлению.
  - В этом случае понятие о скорости света - абсурдно. Ведь он никуда не летит...
  - В этом случае - да.
  - Почему тогда вот эти тени? - Хохлев помахал руками, чтобы заставить тени от рук двигаться. - Которые, как принято считать, рождаются при солнечном свете. То есть напрямую связываются с солнцем?
  - Вопрос на сто баллов! - Ангел вновь выразил свое восхищение. - Ты же художник... Зачем - когда пишешь натюрморт - ты кладешь на холст тени, рефлексы?
  - Для объема форм.
  - Вот и Бог - когда "писал" мир - с помощью теней и рефлексов сделал его не плоским, а объемным, пространственным.
  - Здорово. Но тогда встает другой вопрос: движение теней по земле подчинено движению солнца по небу. Если через две точки: точку на моей макушке, - Хохлев похлопал себя по темени, - и соответствующую ей точку моей тени, провести прямую линию, один из её концов упрётся в солнце.
  - Ты имеешь в виду эвклидову прямую?
  - Да.
  - Так было бы, если бы и пространство было эвклидовым. Трехмерным. Но один умный человек - по фамилии Лобачевский - опроверг Эвклида и показал, что пространство криволинейно. Не трехмерно. Что через одну точку можно провести две прямые, параллельные данной прямой. Это означает, что линия, которую ты проведешь через эти точки, - Ангел тоже похлопал Хохлева по макушке, - не может быть прямой. В кривом пространстве не существует эвклидовых прямых. Я понятно выражаюсь?
  - Более чем!
  - Эта линия может быть только кривой прямой. По Лобачевскому. Но упрётся ли прямая Лобачевского в солнце или нет - человекам не определить. Отсюда вывод: движение теней по земле впрямую не связано с движением солнца по небу.
  - Случайное совпадение?
  - Может быть, и так. - Ангел присел на траву и скрестил ноги.
  - А как же солнечные часы, по которым человеки определяют время суток?
  - А что солнечные часы? Ты же читал Библию. Четвертую книгу Царств. И сказал Езекия: легко тени продвинуться вперед на десять ступеней; нет, пусть воротится тень назад на десять ступеней. И воззвал Исаия пророк к Господу, и возвратил тень назад на ступенях, где она спускалась... Человек смог повлиять на движение солнечной тени!
  Хохлев долго молчал, устраивая информацию в своём уме. Ангел долго не мешал, но наконец встал и заявил:
  - Теперь я тебе вопрос задам.
  В его руке появилась уже знакомая Владимиру глиняная табличка. На которой было написано какое-то равенство.
  - Это формула расчета тяги ракетного двигателя, - Ангел перескочил с темы на тему без всяких предисловий, объяснений - просто так.
  - Ну и что дальше?
  - Под тягой понимается сила, с которой ракетный двигатель действует на аппарат, им оснащенный.
  - Так.
  - Вот формула: Р = mWc + Fc(Pc - Pn), где m - расход массы рабочего тела за одну секунду, Wc - скорость рабочего тела в сечении сопла, Fc - площадь выходного сечения сопла, Pc - давление газов в сечении сопла и Pn - давление окружающей среды. Обычно атмосферное давление. Как видно из формулы, первый член суммы mWc - определяет силу, с которой масса рабочего тела покидает двигатель в течение одной секунды. Понятно, да?
  - Пока да.
  - Второй член формулы Fc(Pc - Pn) определяет силу, которую масса рабочего тела затрачивает, чтобы преодолеть сопротивление окружающей среды, атмосферы. Таким образом, - сконцентрируйся - сумма этих сил определяет силу, которая возникает между рабочим телом - топливом, покидающим двигатель, и средой. Но никак не силу, с которой рабочее тело действует на сам двигатель, конкретно на стенки камеры сгорания и, конечно, на всю ракету в целом. Понимаешь?
  - Пока не очень.
  - Ну как же? Формула расчета тяги двигателя - тягу ракетного двигателя впрямую не определяет, только опосредованно. Это означает, что сила, с которой сгораемое топливо давит на стенки камеры, то есть сила, под действием которой ракета отрывается от земли, не определена. Вообще.
  - Ну и что?
  - Как "ну и что"? В ключевой формуле, с пелёнок знакомой каждому ракетчику, по случайности или по чьему-то злому - не замеченному всеми - умыслу произведена замена понятий... И это только цветочки... Если идти с конца в начало, как ты думаешь, куда мы придем? К кому?
  - Я не знаю, - Хохлеву приходилось напрягаться, чтобы успевать за быстрой сменой мыслей Ангела. - И куда? К кому?
  - К Исааку Ньютону! У которого мы однажды уже были. И мы обнаружим, что реактивный двигатель невозможен в принципе.
  - То есть как невозможен?
  - А вот так! Ты сейчас все поймешь. Вспомни третий закон механики Ньютона, ты его должен знать наизусть.
  - Действию всегда есть равное и противоположно направленное противодействие.
  - Правильно! Ты хорошо учился в школе. Из этого закона следует, что давление рабочего тела двигателя, то есть топлива, на стенки камеры сгорания равно противоположно направленному давлению стенок камеры на рабочее тело. Газ давит на стенки, стенки - на газ. С тою же силой, заметь. Система уравновешена. Так?
  - Так.
  - Почему тогда ракета летит? Какая сила её двигает?
  - Не знаю.
  - И никто из человеков не знает! И формула расчета тяги ракетного двигателя не знает. Наука круто, можно сказать, кардинально ошиблась. Вы, человеки, пошли следом за "великим авторитетом" и не заметили ошибки.
  Хохлев встал с шезлонга. Прошелся по полянке взад-вперед. Сел снова.
  - Почему летит надутый воздушный шарик, который не завязали?
  - Сам ответь.
  - Потому что его резиновые стенки давят на воздух, который внутри и как бы отталкиваются от него. Выталкивают этот воздух через незавязанное отверстие.
  - Ну, и... Главное?
  - Не догоняю, - Владимир усиленно тер лоб и виски.
  - Шарик при этом сокращается в размерах. То есть, помимо равно противоположно направленных сил - давления воздуха на стенки и стенок на воздух, при сжатии резиновых стенок в системе высвобождается сила, которая шарик и толкает. А камера сгорания ракеты своих размеров не меняет.
  - Более или менее понятно, но для меня это очень сложно.
  - Думай, додумывайся.
  - Тогда что же получается - в космос летают, не зная как?
  - А летают ли? Ты по каким признакам судишь, что летают?
  - По телевизионным новостям. По высказываниям космонавтов. По репортажам с орбиты.
  - Мосфильмовски-голливудские трюки. На экране телевизора - так, чтобы зрители поверили - можно нарисовать любую правдоподобную чушь. И шарик Земли в иллюминаторе, и людей, плавающих в невесомости... Это кино! А про прыжки астронавтов по Луне - это вообще цирк. Но кому-то надо, чтобы большинство человеков в это верили. Вот вам без конца и показывают "новости с орбиты"... - Ангел притащил второй шезлонг и устроился рядом с Хохлевым. - Чтобы отвести людей от веры в Бога, "ученые" придумали бесконечный космос. Люди верят "ученым" и считают, что планеты - это материальные тела, что к ним можно летать, на них можно высаживаться...
  - Нельзя?
  - Нет!
  - Как же тогда устроена Вселенная?
  - Очень просто. В центре Бог. - Ангел стер формулу и поставил на глиняной табличке точку. - Вокруг него облако, которое делает его невидимым даже для нас. - Он обвел точку кругом. - Вокруг облака - пространство, в котором живем мы.
  Первый круг оказался заключенным в круг второй.
  - Второй круг это "твердь небесная" - граница между видимым и невидимым. А вот земля, на которой живете вы. - На табличке появился третий круг, включивший в себя предыдущие. - Земля действительно имеет форму шара, но ходите вы не по внешней, выпуклой его поверхности, в чем вас пытаются убедить "ученые", а по внутренней, вогнутой. По тверди небесной движутся светила и звезды...
  - И Вселенная не бесконечна!
  - И во времени, и в пространстве. Абсолютно верно.
  - И полеты в космос при таком строении Вселенной, - Хохлев постучал пальцем по рисунку, - невозможны в принципе?
  - Почему, в принципе - возможны. Но в другой космос... Не кинематографический. В настоящий...
  - В последнее время в Интернете появились сообщения о том, что случается с космонавтами во время полёта. Некоторые слышат голоса, плачи... Некоторые ощущают себя динозаврами, рычат, лают... Но говорить об этом они не любят, боятся, что их сочтут сумасшедшими...
  - Человеческое сознание не защищено от постороннего воздействия...
  - Ты говоришь о внушении, гипнозе?
  - Да, и не только человеческом. Внушать способны бесы, демоны и прочие темные силы... Внушать, искушать, заполнять ум человека всякими бредовыми идеями... галлюцинациями... видениями... Иногда очень яркими, захватывающими всё воображение.
  - Я знаю.
  - Ладно. - Ангел встал. - Пора мне. Понадоблюсь - позовешь... Как сегодня.
  - Спасибо.
  
  11.10.2010
  В понедельник утром из редакции Хохлев разослал свое шестое предвыборное письмо - приглашение на круглый стол.
  
  Дорогие друзья!
  14 октября в 17-00 в Музее-усадьбе Г. Р. Державина состоится Устный выпуск общественно-политического, литературно-художественного журнала "БЕГ".
  В первой части.
  Выступления поэтов и прозаиков - авторов журнала "БЕГ", литературных приложений "АВТОГРАФ" и "РУССКИЙ ПИСАТЕЛЬ" (время выступления автора - до 5 минут).
  Во второй части.
  Круглый стол на тему: "Язык и литература как основы национальной безопасности России". (время сообщений - до 5 минут, выступления в прениях - до 2 минут).
  Вход в Музей-усадьбу Г. Р. Державина - 150 рублей. Адрес: набережная реки Фонтанки, 118. Станция метро "Технологический институт". Телефон для справок: 8-960-246-60-02.
  Наиболее интересные фрагменты беседы за круглым столом будут опубликованы в очередном номере журнала "БЕГ". Просьба к членам Союза писателей: пригласите, пожалуйста, на это мероприятие своих друзей - писателей Санкт-Петербургского отделения, у которых нет электронной почты.
  С уважением, Владимир Хохлев
  
  Первым - сразу же - откликнулся Саша Странников:
  
  Володя! Для писателей - платный вход!!!
  Ты понимаешь, что это такое? 50 рублей на метро, да ещё 150 за вход? На водку не останется. Это шутка.
  А всерьёз: наш Корнеев - писатель и депутат Госдумы - очень рассчитывает на смену Жерлова.
  А.С.
  
  Примерно через час пришло письмо от Рудакова.
  
  Владимир Владимирович, зря сказал про деньги.
  Писатели ведь бедные...
  Но я уже всё выяснил про льготы и разослал эту информацию всем.
  Право на бесплатное посещение музея и экскурсионное обслуживание имеют: инвалиды I и II групп, дети-инвалиды; сотрудники Центрального аппарата Министерства культуры Российской Федерации и музеев, находящихся в подчинении Министерства культуры; участники ВОВ и жители блокадного Ленинграда при предъявлении удостоверения.
  Так что мы с женой платить не будем. Пока. Удачи.
  Да, да, да - чуть не забыл...
  Володя, шли, наконец, мне свой текст в очередной (не специальный) номер "Парада талантов". Обещал же...
  
  В ящике стола Хохлев нашел - вылежавшую уже - распечатку обещанной статьи. Перечитал её, внес в электронную версию небольшую правку и отправил Рудакову окончательный вариант:
  
  ЗАЧЕМ БОГУ ПОЭТЫ?
  Для начала - во избежание путаницы - разберемся в вопросе: зачем поэты людям? Чтобы "глаголом жечь сердца"!
  Зачем "жечь"? В "Памятнике" Александр Сергеевич Пушкин говорит о народной полезности поэзии:
  
  И буду тем любезен я народу,
  Что чувства добрые я лирой пробуждал.
  
  Михаил Юрьевич Лермонтов определяет общественное значение поэта так:
  Твой стих, как божий дух, носился над толпой;
  И отзыв мыслей благородных
  Звучал, как колокол на башне вечевой,
  Во дни торжеств и бед народных...
   Значит, поэты нужны людям, чтобы "жечь их сердца" и пробуждать "добрые чувства". Чтобы стихи звучали, "как колокола"...
  А Богу зачем?
  Всеобъемлюще на это вопрос человек не ответит. Дела Бога - не дела человеков. Но попытаться дерзнуть и по-человечьи дать ответ можно. Узнать дела по плодам их.
  Вспомним Книгу Бытия:
  
  "Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым". (Быт. 19, 20).
  Отсюда - первый ответ. Творение мира продолжается, и поэты Богу нужны для того, чтобы "нарекать". Давать новые имена. Не только "животным полевым, птицам небесным и всякой душе живой". Но и состояниям. Мира. Природы. Души. Любви. Одиночества. Всем явлениям - как проявлениям "души живой" - мира, окружающего поэта. Как нарекать? Через новые сравнения, ассоциации, метафоры и гиперболы. Путем переноса значений. Создавая новые слова, понятия, смыслы - и тем самым сотворя Богу, творящему мир.
  Читаем у Сергея Клычкова:
  
  Оттого можно душу до капли исплакать,
  Пока песня уста не спалит,
  По весне, когда поле, как хлебная мякоть
  Из-под корки отставшей, дымит...
  
  До этих строк никто и подумать не мог, что душу можно "до капли исплакать", что песня способна "спалить уста". Никто никогда не сравнивал дымящееся, весеннее поле с дымящейся же - из-под отставшей корки - хлебной мякотью. Найти в разных явлениях тождественность, похожесть доступно лишь поэту.
  Второй ответ подсказывает нам святой Григорий Богослов. Который мог говорить о тайне Бога только в форме поэтической. Потому что только поэзия - определенным образом расположенные слова в строчке - способна являть потустороннее, божественное. Слова святого льются в душу, как вода:
  
  Ибо вселенная как могла бы составиться и стоять, если бы не Бог все осуществлял и содержал? Кто видит красиво отделанные гусли, их превосходное устройство и расположение, или слышит самую игру на гуслях, тот ничего иного не представляет, кроме сделавшего гусли или играющего на них, и к нему восходит мыслию, хотя может быть и не знает его лично. Так и для нас явственна сила творческая, движущая и сохраняющая сотворенное, хотя и не постигается она мыслию. И тот крайне несмыслен, кто, следуя естественным указаниям, не восходит до этого познания сам собою.
  
  Богу нужны поэты, способные постепенно раскрывать Его людям. Способные принимать Духа Божия. И рождать стихи не только человеческой мыслью, но и Откровением. Богу нужны поэты, понимающие величие - по отношению к человеку - Бога и способные это величие воспеть. Восславить Бога и сотворенный Им мир. Природу и человека. Воздать Ему благодарность за творение жизни. За победу над смертью.
  Во время строительства священного шатра, или скинии, в древнем Израиле Бог наделил Веселеила, Аголиава и других "мудростью, разумением, ведением", чтобы они как художники и строители справились с важным заданием (Исход 31,1-11). Поэтический дар и ведение чистые сердцем люди тоже получают от Бога.
  Зачем?
  Третий ответ. Чтобы поэзией спасать людей от смерти. Отводить от искушений мира и подводить к Богу и Вере. Вчитаемся в строчки Библии. В первый псалом Давида.
  
  Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет. Не так - нечестивые: но они - как прах, возметаемый ветром с лица земли. Потому, сего ради не воскреснут нечестивые на суде, и грешники - в собрании праведных. Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет.
  
  Вернемся к Пушкину. К его стихотворению "Поэт":
  Пока не требует поэта
  К священной жертве Аполлон,
  В заботах суетного света
  Он малодушно погружен;
  Молчит его святая лира;
  Душа вкушает хладный сон,
  И меж детей ничтожных мира,
  Быть может, всех ничтожней он.
  Но лишь божественный глагол
  До слуха чуткого коснется,
  Душа поэта встрепенется,
  Как пробудившийся орел.
  Тоскует он в забавах мира,
  Людской чуждается молвы,
  К ногам народного кумира
  Не клонит гордой головы;
  Бежит он, дикий и суровый,
  И звуков и смятенья полн,
  На берега пустынных волн,
  В широкошумные дубровы...
  Из "ничтожного" состояния до восприятия Божественного откровения - часто пророческого - поэт поднимается под воздействием вдохновения. Освободившись от мнений и предрассудков современников, отрекшись от времени ради Вечности. Как учит Пушкин в стихотворении "Поэту":
  Поэт! Не дорожи любовию народной.
  Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
  Услышишь суд глупца и смех толпы холодный,
  Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
  Ты царь: живи один. Дорогою свободной
  Иди, куда влечёт тебя свободный ум...
  Четвертый ответ. Богу поэт нужен как поэт. Как сформировавшаяся, свободная - и единственная в своём роде - личность. Способная "вознестись выше" Александрийского столпа - символа государственной власти. И преодолеть власть времени. То есть смерти.
  
  ...Душа в заветной лире
  Мой прах переживёт и тленья убежит...
  
  Зачем "вознестись выше столпа"?
  Ответ номер пять. Чтобы коротким способом, - без "плетения словес" и наукообразности - в поэтическо-образной и поэтому понятной даже простому человеку форме - высказывать правду жизни. Как это, к примеру, делает Сергей Клычков в "Сахарном немце":
  
  ...у нас вера, как печка, печка избу греет, а вера душу; ученый же человек сроду печки не видал, ему в городу все припасено, у него душа как в ватке лежит... Какой у него недохваток?.. Сходил в магазин и купил...
  
  Или в цикле "Заклятие смерти":
  
   Сколько лет с божницы старой
   Охранял наш мир и лад
   Золоченою тиарой
   Спаса древнего оклад!
  
   Претворял он хлеб и воду
   Жизни в светлые дары,
   И заботливые годы
   Тихо падали с горы...
  
   Мирно падал год за годом,
   Дед из кросен саван сшил
   И в углу перед уходом
   Все лампады потушил!
  
   С той поры отец пьет водку,
   И в избе табачный чад,
   И неверная походка
   Появилась у внучат...
  
   Да и сам я часто спьяна
  Тычу в угол кулаки,
   Где разжились тараканы
   И большие пауки!
  
   Где за дымкой паутинной
   В темном царстве стариков
  Еле виден Спас старинный
  И со Спасом рядом штоф.
  
   Правда о мерзости коммунистического запустения "наречена" и такими стихами Клычкова.
  
   Мы отошли с путей природы
   И потеряли вехи звезд...
   Они ж плывут из года в годы
   И не меняют мест!
  
   Наш путь - железная дорога,
   И нет ни троп уж, ни дорог,
   Где человек бы встретил Бога
   И человека - Бог!
  
   В завершение нашего разговора хочется ответить на ещё один актуальный для людей - не для Бога - вопрос. Как во множестве рифмованных и нерифмованных строчек - коими переполнен современный мир - найти строчки настоящего поэта? Поэта от Бога?
  По плодам. По воздействию высказанного на душу человека. Настоящий поэт всегда возвышен - как Бог возвышен - даже, когда пишет не о высоком. Непоэт говорит о низком - высокого не видя и Бога не зная - даже когда о высоком рассуждает.
  В двух приводимых ниже отрывках, упоминаются одни и те же "жёлтые пеленки". Различие воздействия текстов на душу не ощутить невозможно.
  
  Непоэт - Лев Толстой:
  
  Наташа не любила общества вообще, но она тем более дорожила обществом родных - графини Марьи, брата, матери и Сони. Она дорожила обществом тех людей, к которым она, растрепанная, в халате, могла выйти большими шагами из детской с радостным лицом и показать пеленку с желтым вместо зеленого пятна, и выслушать утешения о том, что теперь ребенку гораздо лучше. Наташа до такой степени опустилась, что ее костюмы, ее прическа, ее невпопад сказанные слова, ее ревность - она ревновала к Соне, к гувернантке, ко всякой красивой и некрасивой женщине - были обычным предметом шуток всех ее близких.
  
  Поэт - Сергей Клычков:
  
   Родился я и жил поэтом,
   А жизнь поэта - страх и боль, -
   Любовь и боль, но и не в этом
   Поэзии и жизни соль...
  
   Пройдет все это и - в сторонку...
   Но вот уж мне за тридцать лет -
   Под кровлей новый голос, звонкий,
   Такой же, как и я, - поэт -
  
   Тепло укрытый и одетый,
   Немного неуклюж, раскос,
   И сколько в нём разлито света
   И светлых беспричинных слёз!
  
   Светец и зыбка, и чрезмерный
   Горластый, непосильный плач -
   Залог единственный и верный
   Тревог, удач и неудач.
  
   И милы желтые пеленки.
   Баюканье и звонкий крик:
   В них, как и в рукописи тонкой,
   Заложен новой жизни лик.
  
  Рудаков ответил быстро и коротко.
  
  Ставлю.
  
  На что Хохлев тоже ответил быстро:
  
  Вот есть еще такой стишок... На заданную тему:
  
  Поэт без Бога - не поэт.
  Слова рифмует.
  Не видит Благодати свет.
  Блефует.
  
  Его стихи - пустой трезвон.
  Как барабанный бой.
  Их память изгоняет вон,
  Долой.
  
  Но если с Божеством пиит
  Свой диалог ведет,
  Поэзия его роднит
  С Правителем высот.
  
  Его стихи - когда ведом -
  Цветут, как май.
  Поэт от Бога, за стихом
  Восходит в рай.
  
   Рудаков и здесь не заставил себя ждать:
  
   И это ставлю! Спасибо.
  
   Но Хохлев уже не реагировал ни на компьютер, ни на "Входящие" почты, потому что набирал номер Лихолетова. И выстраивал первую фразу разговора.
   Член Союза писателей Алексей Потапович Лихолетов до перестройки был инженером, после - стал менеджером. И пародистом. Первую стихотворную пародию он сочинил про себя, про схожесть - по составу используемых букв слов "инженер" и "менеджер". И про различие определяемых этими словами понятий. Пародия понравилась... Следом Лихолетов обсмеял своих друзей, затем врагов... А затем - так и пошло. Часто, после работы, он заглядывал в Лавку писателей и искал новинки. Книжки как маститых поэтов, так и новичков. Понятно - с какой целью.
  В большинстве своём лихолетовские пародии были добрыми - Алексей Потапович был веселым человеком, - но случались и злые. Находились писатели, которые и на добрые пародии злились. Хохлева Лихолетов тронул всего один раз - и по делу. Но не по этой причине пародист был выбран кандидатом на роль ведущего собрание. Взамен Прыгунца. И не потому, что не любил коммунистов.
  Лихолетов был крепок. Небольшого роста, крепко - как гриб-боровик - сложен, крепко стоял на ногах, имел зычный голос и мог крепким словом осадить любого крикуна "из зала".
  - Алло. Алексей Потапович! Здравствуйте, это Володя. Да, Хохлев. Как вы?
  Хохлев вернулся глазами к монитору и закрыл почту. Вышел на сайт Лихолетова и теперь смотрел на его улыбающееся лицо.
  - Я хотел бы с вами пересечься... где удобно. Да хоть прямо сейчас. Куда подъехать? В офис? Диктуйте адрес, - Хохлев записал координаты. - Я выезжаю. Минут через сорок - у вас.
  
  В офис на улицу Марата Хохлев приехал даже быстрее. Остановился у вахты, позвонил по местному. Пародист - в рабочее время менеджер энергетической компании - вышел из лифта без пиджака. И даже без галстука. В темно-синей футболке. Объяснился.
  - Мы переезжаем, поэтому в таком виде. Привет!
  - Здравствуйте. Есть к вам предложение... По выборам.
  - Поехали.
  Лифт вознёс писателей на самый верх - в стеклянную мансарду-офис над крышами города.
  - Из окна моего кабинета похожий вид. - Хохлев подошел к самому стеклу. - Только купол Казанского из редакции виден с другой стороны. И не так близко.
  - Потому и жалко отсюда уезжать. Но вот приходится. - Лихолетов смахнул на пол все бумажки со стола. Придвинул кресло для гостя. - Чай, кофе? Виски, бренди?
  - Устав Союза писателей... Я знаю, у вас есть.
  - А у тебя нет? Осталось десять дней до голосования! - Лихолетов порылся в столе. - Сейчас сделаю тебе копию. На вот, можешь посмеяться пока. - На стол перед Хохлевым упала новая книжка пародий. - Там и на Жерлова...
  Хохлев видел, как Лихолетов копировал, как варил чай и кофе. Через стеклянные перегородки офиса, в котором царил всеобщий кавардак. Сдвинутые в кучу столы, стулья, запакованные в картонные коробки папки-скоросшиватели, пыль, мусор. Переезд, одним словом.
  - Полчаса у меня есть. - Лихолетов вернулся в свой - пока еще - кабинет.
  - Идея, Алексей Потапович, такая... Вам вместо Прыгунца провести собрание...
  - Мне? А кто меня пустит в президиум?
  - Вот это, если вы не против, мы сейчас и обсудим.
  Хохлев рассказал о встрече с Корнеевым и даже показал Лихолетову исчирканный стрелками лист сценария выборов.
  - Значит, задача такая! С первой минуты собрания вмешаться в его ход и развернуть в выгодную нам сторону. Как только Жерлов предложит ведущего, тут же из зала предлагается ваша кандидатура. Вопрос ставится на голосование. Перед этим мы объясняем собранию, по какой причине даём отвод Прыгунцу.
  - Ну, допустим. Я взял бразды правления в свои руки.
  - И ведете собрание... Ставите вопрос о тайном голосовании по председателю. Контролируете все процедурные вопросы. Даёте слово не только нашим коммунистическим вождям, но и оппозиции.
  - Хорошо... допустим, все согласились голосовать тайно. Но бюллетени-то у председателя... Кого он там впишет, кого не впишет...
  - Мы подготовим свои бюллетени.
  - Свои?! - Лихолетов был нимало удивлён.
  - Да. И свою урну для голосования. Коробку из-под ксерокса обклеим, дырку прорежем... делов-то! Заранее договоримся о множительной технике - на всякий случай. Это я, кстати, попрошу вас сделать. Нужно будет - денежку заплатим...
  - Да! - Лихолетов привстал и зашагал по кабинету. - Серьезные дела. А завизировать бюллетени? Печать у Жерлова.
  - Завизируем своей. Любой. Объясним собранию, почему так сделано. Предупредим, что никакие другие бюллетени учитываться не будут. Чтобы жерловцы мертвых душ не вбросили... На подсчет голосов поставим своих наблюдателей. Сашу Странникова первым... Костю Баранова... Да найдем кого... Пока открыт вопрос о секретаре. У вас есть кандидатура?
  - Лида.
  - Правдина? Согласится?
  - Думаю, да. Главное, чтобы она поправилась. Её недавно Жерлов под дождем...
  - Знаю... Она поправилась. Мы в четверг встречались.
  - Ну, замечательно. Так ты сам и предложи... Лида тебя любит, сказки твои детям читает...
  - Так, Алексей Потапович, я не понял. Вы согласны вести...
  Лихолетов немного замялся, сел на свое место, допил кофе, зачем-то полистал свою книжку.
  - Я вообще-то выступить хотел... А если поведу - будет неловко.
  - Алексей Потапович, ради общего дела, - Хохлев немного поддавливал. - Общего блага. И выступите, ничего тут такого нет.
  - Ладно! - Лихолетов так сильно хлопнул по столу ладонью, что Хохлев вздрогнул от неожиданности. - Уговорил! Будь по-твоему!
  - Спасибо, - Владимир встал, протягивая руку. - Я знал, что мы договоримся. Тогда так: о деталях - по телефону. О самых важных деталях - при личной встрече. Утечка информации нам не нужна. За Устав спасибо. Вечером проштудирую...
  - Давай, будем на связи, - Лихолетов пожал руку. - А со своей урной - это ты лихо... Я бы до такого не додумался.
  
  Выйдя на улицу, Хохлев сразу позвонил Правдиной.
  - Лидия Вячеславовна, вы сможете вести протокол собрания?
  - Смогу.
  - Хорошо. Какие-то образцы у вас есть?
  - Поищу.
  - Поищите, пожалуйста, и после мне перезвоните. Если не найдете, я вам привезу. Власть будем брать с первых минут... Но об этом не по телефону... И больше не болейте - не время.
  - Хорошо, - Правдина чисто и как-то по-детски засмеялась. - Вэ Вэ, о вас уже легенды слагают.
  - Эл Вэ, вы тоже сложили?
  - Я пока еще нет.
  Инициальные сокращения имен - для ускорения общения - родились после встречи на филфаке и содержательного разговора в троллейбусе. У дома Правдиной.
  Инициатором сокращения была Лидия Вячеславовна. Она так и сказала: "Владимир Владимирович - очень длинно, Вэ Вэ лучше. Вы не против?" Хохлев был "за".
  Хохлеву вообще нравилась эта женщина. Чем дальше, тем сильнее. Худенькая, с короткой стрижкой, всегда элегантно одетая... С серыми глазами, излучающими женское тепло. В ней было что-то музыкальное, какая-то танцевальная тема. Хотелось взять её за тонкую талию и повести. В такте вальса...
  И кружить, кружить...
  
  12.10.2010
  День начался с того, что Хохлев написал и отправил Рудаковым письмо, в котором изложил идею, родившуюся ночью и оформившуюся под утро.
  Как говорят - "сырую", но, может быть, очень перспективную идею...
  
  Уважаемые Александр Валентинович и Ирина Владимировна!
  Хочу поделиться с вами "старыми" мыслями, новыми предложениями...
  И услышать ваше аргументированное мнение по сути вопроса...
  Союз писателей СССР создавался и существовал в виде придатка коммунистической власти - для пропаганды советского мышления и образа жизни.
  Питерское отделение до сих пор остается под властью коммунистических принципов, метода социалистического реализма. В надежде на коммунистический реванш - в политике и общественном сознании - руководство отделения явно и тайно продолжает пропагандировать ложные идеи и уничтожать инакомыслящих - правильно мыслящих - писателей.
  Борьба с коммунизмом внутри отделения - в том числе и та, которую мы ведем сейчас, перед выборами - может просто не иметь смысла. Слишком много в Союзе членов - носителей утопичной идеологии. Не переучивать же их, в конце концов. Да и вряд ли удастся переучить, переубедить. Обманутые люди гибли за коммунизм, а смерть за идею всегда самый веский аргумент, её защищающий и утверждающий.
  В лице писателей-коммунистов русская словесность потеряла несколько поколений литераторов и вряд ли мы способны восполнить этот ущерб. На мой взгляд, правильнее думать о воспитании подрастающего поколения, смотреть не назад, а вперед. Искать таланты... Открывать молодым глаза на литературное дело - вести их, передавать накопленный опыт и знания - но также и предостерегать об опасностях и лжепастырях от литературы.
  В настоящий момент нам нужно продумать тактику действий на тот случай, если выборы выиграть не удастся. Не подумайте, что я усомнился в победе, или "даю задний ход". Я просто объективно оцениваю расклад сил перед решающим боем. Как это делает любой командир, ценящий и любящий своих солдат и не желающий бессмысленных жертв.
  
  Чтобы обезопасить русскую литературу - в особенности молодое поколение писателей - от коммунистической лжи, может быть, нужно создать новое - построенное на новых принципах - писательское сообщество, способное вести борьбу с советскими пережитками в литературе. С четким - раскрывающим суть объединения - именем.
  К примеру, АНТИКОММУНИСТИЧЕСКИЙ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ.
  Слово "антикоммунистический" должно присутствовать в названии, чтобы никто из писателей- коммунистов не смог - ни под каким предлогом - стать его членом. А вот писатели, не желающие больше работать с Жерловым, в случае поражения 21 октября получили бы возможность перейти в новый "правильный" Союз.
  
  Первый шаг в организации нового Союза - созыв учредительной конференции, на которой должен быть утвержден Устав и выбраны руководящие органы. На эту конференцию - в Питер - нужно пригласить всех антикоммунистически настроенных писателей со всей России - из Москвы, крупных российских городов и ближнего зарубежья.
  Основная тематика докладов участников конференции: "Об ущербе, нанесенном русской литературе и свободно мыслящим писателям советской властью". Доклады должны быть представлены в оргкомитет конференции в электронном виде, для их дальнейшей публикации в первом - определяющем цели нового союза - сборнике.
  Кроме Устава на конференции может быть принят "Манифест Антикоммунистического союза писателей" - в краткой и популярной форме выражающий цели и задачи организации. Работа конференции должна быть широко освещена в СМИ, а её итоговые документы направлены в соответствующие органы власти и всем заинтересованным лицам.
  Думаю, что работа по созданию Антикоммунистического союза может вестись параллельно выборным делам. Другой вопрос - правильно ли сейчас распылять наши силы?
  В любом случае, я посчитал своим долгом поделиться с вами этой идеей.
  С уважением,
  Владимир Хохлев.
  
  Супруги ответили через двадцать минут.
  
  Володя, дорогой.
  Ты что, не знаешь, что наша страна - даже после двадцати лет демократии - до сих пор коммунистическая? Эта мерзость проникла в душу русского - вернее "советского" - народа слишком глубоко. И потребуется не одно поколение людей, чтобы её изжить.
  Не думаю правильным в начале названия иметь приставку "Анти". Хотя слово "антифашистский" имело место быть. И четко определяло позицию.
  Современной литературе вредит не только коммунистическая идея. Не пришлось бы создавать еще и "Антирыночный союз писателей".
  Или "Антинационалистический...", или вообще "Антидемократический..."
  Нам понятно твоё "горение" за русскую словесность, но здесь главное не перегореть. И не сгореть раньше времени.
  Твои Ирина и Александр Рудаковы.
  
  Реакция Рудаковых подтвердила сомнения Хохлева по поводу не слишком глубоко продуманного предложения. Что, собственно говоря, кандидату и требовалось.
  
  В 12-00 в Доме писателей собралось совещание "жерловского призыва".
  Жерлов, конечно, помнил слова жены: "толпа раздавит", но при этом и сомневался: а вдруг не раздавит? Сидеть, сложа руки, он не умел. И не хотел. Тем более перед судьбоносным собранием. Поэтому и собрал на совещание "своих людей".
  Чтобы толпу организовать, чтобы она "раздавила"...
  "Жерловский призыв" длился пять лет - с момента избрания Сергея Евгеньевича председателем правления. В рамках призыва в Союз принимались люди, близкие председателю по идеологии, в первую очередь коммунисты. Преимущественно военные пенсионеры. Уволенные из армии и с флота офицеры - попалось даже два генерала, бывшие сотрудники правоохранительных органов, бывшие налоговики, таможенники, чиновники. Люди, привыкшие к дисциплине, умеющие подчиняться и четко выполнять команды начальника. На литературные способности призываемых Жерлов смотрел сквозь пальцы - один офицер принес сочинения, написанные еще в школе, в девятом классе. Главная цель "жерловского призыва" - обеспечение и защита бессрочного правления действующего председателя. Об этой цели Жерлов, не стесняясь, говорил всем призываемым:
  - В Союзе писателей нет писателей. Одни, б... , идиоты... Нет человека, который бы одинаково разбирался и в поэзии, и в прозе. Нет ни одного, кто способен писать письма, вести документацию и общаться на должном уровне с властью. Нет никого, кто вообще способен командовать литературным процессом. Кроме меня - кадрового офицера и поэта. Если, б... , председателем окажется другой человек, Союз развалится, деньги поступать перестанут, Дом писателей на х... отберут. Поэтому сейчас ваша главная задача не писать - хотя пишите, если хотите. Главная задача - обеспечить сохранность организации. Ну и меня, конечно, как её председателя.
  Призываемые всё понимали, заполняли анкеты и присягали. К осени 2010 года "жерловский призыв" насчитывал 28 человек. Все они, без исключения, и были собраны в кабинете председателя.
  Пока собирались, Жерлов нервничал. Потирал вспотевшие руки, открывал и закрывал форточку, перекладывал бумажки на столе, пытался поправить перекосившуюся карту СССР. Он начал совещание из своего кресла, сбиваясь и путая слова:
  - Товарищи офицеры! Сегодня нам, б... , нужно обсудить вопросы подготовки перевыборного собрания, принять необходимые решения, поставить задачи. Как вы, б... , понимаете, усилиями некоторых, б... , недовольных писателей обстановка в Союзе о... накалилась. Некоторые хотят нового человека... Чего мы с вами допустить не можем. Мы с вами арьергард...
  - Товарищ председатель - авангард!
  - Да, виноват, авангард Союза... И, как арьергард, - Жерлов вытягивал произносимые слова откуда-то из глубин сознания, почти не реагируя на внешний мир, - должны быть в авангарде и вести, б... , за собой остальных. Сейчас я буду ставить задачи! Достаньте свои блокноты и записывайте.
  В руках присутствующих блокноты уже были. Все изготовились записывать.
  - Первое. На собрании нас должно быть больше - в численном составе, чем противника. В Союзе много литераторов - хлюпиков и интеллигентов. Пусть они, б... , болеют, стареют на х... , сидят в своих каютах и не мешают... Но вдруг они, ё... и... м... , захотят прийти? На этот случай мы должны быть готовы дать свой ответ.
  Значит, первое: каждый из присутствующих должен - среди своих друзей и знакомых, не обязательно писателей - найти себе дублёра. Напарника. Подготовить его и привести на собрание. Для чего? Для защиты и голосования. Мы, б... , будем голосовать открытое голосование по моей кандидатуре. Так вот, все, б... , приглашенные вами люди должны поднять руки "за". И вы, соответственно, тоже...
  Только не приводите каких-нибудь, б... , спившихся бомжей... Постарайтесь найти таких, которые нормально смотрятся, нормально одеваются... Которые похожи на писателей.
  - Товарищ председатель, разрешите обратиться?
  - Разрешаю.
  - А если настоящие писатели узнают о посторонних? Ведь тогда выборы могут быть признаны несостоявшимися.
  - Как узнают? - Жерлов вскочил с места. - Как они, б... ё... в... м... , узнают? Ну как? - Он подбежал к автору вопроса, нагнулся к лицу. - Как?
  - Как, как... Новое лицо, незнакомый человек...
  - Замолчите. И не перебивайте.
  Жерлов вернулся в кресло и задумался. На какое-то время ушел в себя. В кабинете установилась "мёртвая" тишина. Стало слышно, как тикают настенные часы и о чем за стенкой болтает по телефону со своей подругой Валентина Павловна. Все сидели в напряжении и ждали... Жерлов молча, исподлобья, оглядел собравшихся.
  - Не хотел вам всего говорить, но, видимо, б... , придется. Чтобы вот такие вопросы не возникали. Но договариваемся - информация закрыта. Только, б... , для служебного на х... пользования. Всем понятно?
  - Так точно! - за всех ответил спросивший.
  - Значит... полного списка личного состава Союза ни у кого нет. Многие умерли... Вновь принятые принимались, б... , по секциям - их видели только там... Некоторые принимались заочно... Есть еще вопросы?
  - А если Хохлев решит проверить членство?
  - А кто он, б... , такой? Ревизор из Москвы? Ну, подойдет этот х..., б... , к тебе, скажет: предъявите ваш читательский билет... А ты, б... , пошли этого ё... проверяющего подальше. Он не сможет проверить - он такой же, б... , рядовой писатель, как и ты. И никто, б... , не сможет... Валентине Павловне я дам четкие указания, как, б... , вести регистрацию... Все - вопрос закрыли. Ваши дублеры на собрании должны быть где-то рядом с вами и голосовать так же, как и вы.
  Второе... Я уверен, что на Мойке нам откажут. Рудаков постарается... Поэтому я напишу в Дом офицеров... Договорюсь. В зал нужно прибыть за час до начала собрания и занять все первые ряды. Пятьдесят шесть человек - это как минимум три ряда, у сцены. Любые, б... , попытки прорваться на сцену представителей оппозиции должны быть пресечены. На корню. Репортажи с заседаний Украинской рады все смотрели? Как там блокируется микрофон и президиум, знаете?
  Значит, у нас, б... , должно быть то же самое. Если кто-то - не наш - продвигается к трибуне, по моей команде его, б... , нужно взять в кольцо и оттеснить. Драться не обязательно, только в случае крайней необходимости. Оттеснить телами.
  Третье... Не предоставить слово кому-то из ё... оппозиции мы не можем. Скорее всего, предоставим Петуху. Пусть поорёт, он всё равно ничего дельного не скажет. Значит, как только он говорит: "Жерлов плохой!" или что-то подобное - вы начинаете топать ногами. Кричать: "Долой", "Лишить слова", "Позор" и так далее... Ни одно, б... , критическое слово не должно быть встречено равнодушно. На каждое отвечать.
  Четвертое... Собрание будет вести Прыгунец... А он умеет мариновать людей. Он сделает так, чтобы писатели устали. Будет, б... , предоставлять слово "нашим" и не ограничивать их по времени. Это нужно для того, чтобы, б... , после выступлений всем захотелось проголосовать быстро и разойтись на х... ! Значит, во время собрания никаких, б... , перекуров, хождений по залу. Мобильники отключить, в туалет сходить заранее, чтобы вас хватило часа на три... И внимательно следить за ситуацией.
  Пятое... Как мне сообщили Рудаков вызывает наряд милиции. Поэтому вопросы, б... , будем решать без рукоприкладства, к которому некоторые из вас в своих частях привыкли. Выборы должны пройти внешне демократично, согласно Уставу и действующему, б... законодательству. Вопросы есть?
  - Нет, товарищ председатель.
  - Тогда совещание закончено. За работу!
  Все вышли. Минут через пять в кабинет вернулся один из офицеров вместе со Стиновым. Жерлов почему-то вскочил со своего места и предложил его Илье Францевичу. Тот отказался, устроился рядом. Взглядом усадил Жерлова в кресло председателя. Офицеру предложил присесть напротив.
  - Вы тут в общем все правильно решили. Но забыли, что против конкурента тоже нужно поработать.
  - Как? - Жерлов опять вскочил. - Мы что, б... , не работаем? Гасим, как можем...
  - А он не гасится! - Мягкими пальцами Стинов перебирал черные, каменные четки.
  - Погаснет, с...!
  - Сам - вряд ли. Его нужно хорошо припугнуть.
  - Что? Темную, б... , устроить?
  - Не ему. Кому-то из его людей... Но так, чтобы он присутствовал. Чтобы все видел...
  - Я не знаю, как это, б... , сделать. - Жерлов рухнул в кресло.
  - А вот товарищ майор нам поможет, - Стинов улыбнулся офицеру. - Так ведь?
  - Так точно.
  - Но условие. - Жерлов тут же собрался, выпрямил спину. - Чтобы на меня, б... , никакого подозрения не упало.
  - Не упадет, товарищ председатель.
  - Ему можно верить... В четверг у Хохлева какой-то круглый стол. И надо же где Владимир Владимирович нашел место - в Державинской усадьбе. Чтобы он не смог его провести, завтра произойдет один несчастный случай.
  - Только чтобы без подозрения, - Жерлов не унимался и не скрывал волнения.
  - Вам о нём доложат утром 14-го. Постарайтесь сыграть своё удивление правильно.
  - Хорошо. Я согласен.
  - Детали Сергею Евгеньевичу знать не обязательно. Пойдемте.
  Стинов с отставным майором вышли из кабинета так же, как и вошли - без разрешения хозяина.
  
  Когда Жерлов остался один, за картой СССР чихнул коммунистический бес. Чихнул и выскочил на волю.
  - И ты явился? Что вы, б... , все сегодня... с визитами? - Жерлов оглядывался по сторонам, всматриваясь в углы кабинета.
  - Нет там никого... Хватит башкой вертеть. Никто ничего не слышал, - бес хихикнул. - Кроме меня.
  - А ты?
  - А я лицо заинтересованное. Можешь спать спокойно. Лучше скажи: зачем ты этим солдафонам что-то втолковывал, втолковывал...
  - А как, б... , не втолковывать - они же идиоты. Думать самостоятельно ни х... не умеют, без команды ничего, б... , не могут...
  - Не любишь ты людей, Жерлушка, не видишь... А к людям присматриваться надо. Внимательно. Бывает человек на идиота похож, а мысли такие светлые... Даже зависть берет. А ты всё - равняйсь, смирно... Такой же солдафон. Идиот!
  - Ладно. У тебя ко мне что?
  - Да это не у меня к тебе, а у тебя ко мне - что? Я-то уже выиграл! А тебе еще предстоит...
  - Так что?
  - Что, что! Статью писать будем. Под диктовку, как в школе. Расчехляй своё стило.
  - О чем, б... , статью? Куда. На х... какую-то статью? Сейчас.
  - Делай, что говорят...
  Жерлов без энтузиазма достал авторучку и бумагу.
  - Хоть бы, б... , передохнуть дал. После собрания. И Стинова... Знаешь, сколько энергии эти люди вытягивают? Особенно Илья Францевич...
  - После выборов передохнешь. Сейчас не время. И мне-то не ври! Я знаю, сколько ты энергии из людей сосешь. И все без толку...
  - Чего писать то?
  - Сначала заголовок... О реализме в литературе!
  Бес коммунизма два часа диктовал Жерлову статью о состоянии дел в литературе, в Союзе писателей, в обществе и государстве. Несколько раз упомянул фамилию Сталина. Перескакивая с мысли на мысль, бес намолол такой чепухи, что Жерлов усомнился в его способности к писательству. Но бес был упорен и поручил:
  - Вот и приведи всё в порядок. Ты же у нас поэт... Чтобы к завтрашнему утру текст был готов. Это тебя отвлечет и от Стинова, и от его тёмных дел. - Бес похлопал Жерлова по плечу. - Ты людям нужен как писатель, светлый мыслитель...
  
  Петухов позвонил Хохлеву во время обеда. Наконец-то позвонил.
  - Владимир Владимирович, мне кажется, нам все-таки нужно встретиться... Тогда не получилось...
  - Да, согласен. Где и когда?
  - Предлагаю сегодня. В Лавке писателей. В 17-00 я провожу устный выпуск "Невского ветра". Приглашаю вас. После мероприятия мы могли бы посидеть где-нибудь в кафе все обсудить...
  - Хорошо... Я, правда, могу к пяти не успеть.
  - Ничего страшного... Приезжайте, как сможете...
  
  К пяти Хохлев успел. Прибыл даже раньше - к чаю, перед мероприятием.
  За чаем хорошо пообщался с Градовым. Николай Ефимович был в настроении. И разговорчив. Гордеев, нарушив своё слово, рассказал Градову о встрече в "Англетере". Николай Ефимович заговорщически - и одобрительно - щурил глаза, говорил намеками и ни один раз ухватил Хохлева за локоть. В завершении беседы взял у кандидата несколько номеров "БЕГа" и сборник стихов "Уставший поэт". Хохлев понял, что Градов однозначно на его стороне.
  А вот с Петуховым пообщаться так и не удалось. После устного выпуска, вдохновленный выступлениями авторов "Ветра" - поэтов, прозаиков и музыкантов - и похвалами в свой адрес, Петр Владимирович как-то незаметно выскользнул из Лавки писателей на Невский проспект.
  И был таков.
  Забыл, что ли, про свой звонок Хохлеву... Или - как и две недели назад - посчитал, что разговаривать не обязательно... Зачем тогда звонил?
  
  13.10.2010
  Жерлов - после ночного бдения - добрался до Дома писателей лишь к обеду.
  В кабинете сразу же подошел к карте СССР и попытался заглянуть под неё. Хотел даже как-то отогнуть край деревянной рамки. Не очень преуспел в этом, но обрадовался, когда услышал бесий писк.
  - Что ты, как слон? Весь хвост мне отдавил.
  - Извини, дружок... Не по злому, б... умыслу. Просто, хотелось скорее тебя увидеть. И похвастаться, - Жерлов тряс перед бесом коммунизма своей статьей. - Вот, б... дописал.
  "Дружок" принял из рук Жерлова рукопись, уселся в председательское кресло и начал читать. Вслух.
  
  О РЕАЛИЗМЕ В ЛИТЕРАТУРЕ
  Как известно, Союз писателей СССР был создан А. М. Горьким по указанию И. В. Сталина, чтобы положить конец творческому многообразию, существовавшему в литературе в предыдущий период.
  На 1-м Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году Максим Горький дал четкую характеристику социалистическому реализму, объединившему все прежние творческие направления: "Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого - непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле, которую он, сообразно непрерывному росту его потребностей, хочет обрабатывать всю, как прекрасное жилище человечества, объединенного в одну семью".
  В Уставе СП СССР, принятом на этом съезде, новый стиль был определен так: "Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии. Причём правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма".
  Социалистический реализм и сейчас является глубоко жизненным, научным и самым передовым художественным методом. В. И. Ленин говорил: "Искусство принадлежит народу. Глубочайшие родники искусства могут быть найдены среди широкого класса трудящихся... Искусство должно быть основано на их чувствах, мыслях и требованиях и должно расти вместе с ними".
  
  Напомню основные принципы метода социалистического реализма:
  Народность - показ мирного быта народа, понятность литературы для простого человека, использование в литературном произведении народных оборотов.
  Идейность - поиск путей к новой, лучшей жизни, освещение героических поступков с целью достижения счастья для всех людей.
  Конкретность - изображение действительности в процессе исторического развития, при материалистическом понимании истории. Изменение условий бытия людей приводит к изменению их сознания и отношения к окружающему миру.
  Метод социалистического реализма предопределяет глубокую связь литературных произведений с современной действительностью, активное участие искусства в переустройстве мира. Задачи метода социалистического реализма требуют от каждого художника истинного понимания смысла совершающихся в стране событий, умения оценивать явления общественной жизни в их развитии, в сложном диалектическом взаимодействии.
  Советская власть, в отличие от нынешней демократической, давала писателям заказы, посылала в творческие командировки, финансировала выпуск книг большими тиражами, организовывала встречи с читателями - таким образом, стимулируя развитие необходимого ей направления мыслей и творческого поиска поэтов и прозаиков. Ведь, по известному выражению И. В. Сталина, писатели являются "инженерами человеческих душ". Своими талантами они должны влиять на читателей, как пропагандисты. Воспитывать читателей, поддерживать их в борьбе за светлое будущее.
  Субъективные действия и личностные устремления писателей должны строго соответствовать объективному ходу истории. Только в этом случае возникает основа для революционной активности человека и всестороннего развития его дарований. Литературное произведение в жанре социалистического реализма должно высвечивать бесчеловечность любых форм эксплуатации человека человеком, разоблачать преступления капитализма, воспламенять умы читателей справедливым гневом и вдохновлять их на борьбу.
  Максим Горький, писал: "Для наших писателей жизненно и творчески необходимо встать на точку зрения, с высоты которой - и только с её высоты - ясно видимы все грязные преступления капитализма, вся подлость его кровавых намерений и видно все величие героической работы пролетариата-диктатора".
  
  К сожалению, после перестройки и возврата к капиталистическим формам хозяйствования в Союзе писателей наметились тенденции отказа от реалистического метода. Все чаще появляются произведения субъективистского содержания, мелкобуржуазного духа. В них утверждаются ложные ценности, ошибочные идеалы. Многие писатели в растерянности, не знают о чем писать, не видят в окружающей нас рыночной действительности героев, способных вдохновить на творчество. И в результате среди членов Союза находятся писатели, которые уходят в какую-то мистику и эзотерику. Вспоминают давно пройденное и благополучно забытое. Пишут о Боге и его Ангелах, так - как будто они существуют. Как будто они реальны.
  Такие заблуждающиеся писатели способны нанести и уже наносят огромный вред нашему литературному делу. Они раскачивают "лодку" Союза писателей из стороны в сторону, лишают писательское сообщество единомыслия, расшатывают дисциплину и снижают ответственность каждого писателя перед коллегами и читателями.
  По логике раскольников в литературе возможно все. В стихотворении, в прозаическом произведении могут действовать герои несуществующие, нереальные. Если в детских, фантазийных сказках это и возможно, то во взрослых, серьезных произведениях недопустимо. Не может современный образованный человек общаться с какими-то потусторонними сущностями - духами, привидениями, демонами и ангелами.
  А у некоторых авторов это происходит. Взять, к примеру, творчество Владимира Хохлева, претендующего на пост председателя правления нашего Союза. О чём его стихотворение:
  
  Ты смотрел из меня в меня
  Печальным, суровым взглядом.
  Словом в чистую даль маня,
  Жег не призрачным, черным адом.
  
  Ты так долго смотрел и ждал
  То ли отклика, то ли порыва...
  Невесомый белый овал
  Висел на краю обрыва.
  
  Я, застывший, едва дыша,
  К неминуемой шел развязке...
  
  И пела моя душа,
  И жаждала новой ласки.
  
  Лирического героя кто-то невидимый, неслышимый "жжет не призрачным, черным адом", а душа этого героя при этом "поёт и жаждет новой ласки". Это ли не яркий образец современной расхлябанной и безответственной поэзии. Как может кто-то смотреть из "меня в меня"? Смотреть человек может на человека, на дерево, на птицу... Также взгляд человека может быть обращен внутрь себя, всматриваться в духовное пространство своего воображения.
  По Хохлеву получается, что из этого пространства кто-то как бы обратным взглядом смотрит "в него". Субъективистский бред и ничего более. К которому приводит абсолютное отсутствие в человеке тормозов, каких бы то ни было сдерживающих принципов. Так можно насочинять сотни, тысячи стихотворений и выдать их за высокую поэзию.
  Куда зовет это произведение, к какому идеалу? К "новой ласке". То есть к удовольствию. Автору мало удовольствий в реальном мире. Он ищет их в нереальном. И таких шедевров в новом сборнике Хохлева с мещанским названием "Уставший поэт" хоть отбавляй. Приведу некоторые из них:
  
  Высокое небо, под ним река.
  В реке отражаются облака
  и солнце, сотканное из лучей,
  и я - неприкаянный -
  ничей.
  
   Думаю, что проблема автора в том, что он ничей и неприкаянный. Зачем об этом знать читателю?
  
  Что сильнее - время или память?
  
  Образы прошедшего стирая,
  Время удаляет нас от рая.
  Память в рай упорно возвращает.
  
   Память должна возвращать нас не в несуществующий рай, а в реальный мир с живущими в нём реальными людьми.
  
  Лист ладонью ярко-красной
  К моему окну приник,
  За стеклом, на зорьке ясной
  Вижу строгий Божий лик.
  
  Смотрит Боженька на тучи.
  На полупрозрачный лес,
  На сопревших листьев кучи
  Под зонтом сырых небес.
  
  В доме холодно. Спросонья
  Утро кажется концом.
  Я к стеклу прижмусь ладонью,
  Поздороваюсь с Творцом.
  
   Опять автор общается с потусторонним миром. Через стекло окна...
  
  Подобное, освобожденное от всех земных законов, отношение к реальности нашей жизни невозможно было представить до 1991 года. А сейчас это сплошь и рядом. И Союз писателей должен отгородить писательскую ложь от жизненной правды. Подвергать жесточайшей критике подобные опыты и возвращать поэтов и прозаиков в лоно реалистического метода.
  В этой связи нам необходимо:
  - продолжить формирование сильного внешнего аппарата управления литературой в безальтернативной писательской организации, коей является наш Союз писателей.
  - для сохранения единого Союза писателей необходимо вернуться к жесткой диктатуре метода социалистического реализма, в котором работает и который развивает большинство членов Союза.
  - писателям, поэтам, драматургам необходимо вернуться к изображению только положительных, вселяющих веру примеров народной жизни. Изображение негативного, отрицательного опыта может быть оправдано только целью создания образов наших идеологических врагов.
   - в литературе должен быть восстановлен и утвержден принцип классового подхода ко всем явлениям общественной жизни.
  - должна быть восстановлена и утверждена пропагандистская роль литературы, авторы должны заботиться о доступности своих художественных проповедей простым читателям.
  - в условиях разнузданной демократии и писательской вседозволенности против членов Союза писателей, творческие принципы которых отходят от метода социалистического реализма, должна применяться жесточайшая внутрицеховая писательская диктатура.
  
  Председатель правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей
  С. Е. Жерлов.
  
  - Да ты просто маньяк-диктатор! - бес был явно доволен. - Тебе бы, как Троцкому, газовый ключ в руки... Ты бы накрутил гаек!
  - Ничего. Писателей нужно, б... , держать в страхе. В ежовых рукавицах... Чтобы, с... , не позволяли себе ничего лишнего... Как этот, б... , Хохлев.
  - Но только опять нестыковочка... Про потусторонний мир. Мы ведь об этом уже беседовали. И ты согласился, что я существую... А ты тут пишешь: не может современный образованный человек общаться с какими-то потусторонними сущностями - духами, привидениями, демонами и ангелами.
  - Я же не о тебе пишу. Ты исключение, подтверждающее правило.
  - Значит, все-таки - может?
  - Может, может! - Жерлов начал выходить из себя.
  - Ну, может, так и может. Подумаешь, в одном месте соврал. Зато в целом - хорошо... Где думаешь напечатать?
  - Везде! Во всех подведомственных Союзу изданиях. Сегодня же факсом по редакциям разошлю.
  - Давай! С Богом!.. Тьфу, хотел сказать - ни пуха, ни пера. - Бес коммунизма замахал руками и растаял.
  - К черту.
  
  Хохлев с Машей вышли из редакции поздно. И под ливень.
  - Ты сегодня без машины?
  - Сегодня пешком. Мне туда, - Маша указала в сторону Большого проспекта.
  - Давай провожу до маршрутки. - Хохлев раскрыл свой черный зонтик.
  - Ну, проводите. - Мария нырнула под зонт и взяла Хохлева под руку. - Давайте не до маршрутки, а вон до того магазина, - девушка махнула рукой в сторону мигающей вывески. - Хочу к ужину что-то взять. И вам ехать надо.
  - Завтра номер закончим - передохнешь. Вставай-ка слева. Тут машины, брызги. - Хохлев перевесил сумку на правое плечо.
  Мария послушно поменяла место и сильнее прижалась к Хохлеву. Парочка шла по лужам, обсуждала редакционные дела, возможности новой компьютерной программы верстки, ближайшие перспективы "БЕГа". Недалеко от угла улицы Ленина к Маше обратился какой-то пожилой мужчина.
  - Доченька, помоги прочитать адрес. Без очков в темноте не разберу. Извините, - он виновато посмотрел на Хохлева, тряся зажатой в руке смятой бумажкой.
  Владимиру показалось, что с этим взглядом он где-то уже встречался. Мария двумя руками слегка растянула листок и попыталась прочитать.
  - Ну и почерк. Не могу разобрать.
  - А может, сюда? К свету, - мужчина увлекал девушку под светящееся окно. - Извините еще раз, - буркнул он, теперь не глядя на Хохлева.
  Мария вышла из-под зонтика и приблизилась к окну. Спрашивающий оказался спиной к Хохлеву. И спина эта показалась кандидату знакомой.
  - Здесь лучше... Улица Ленина, дом шесть... Так вот улица Ленина. - Мария показала. - А дом шесть? Не знаю. Надо по номерам посмотреть.
  - Спасибо, дочка. Дай Бог тебе здоровья. - Незнакомец развернулся и быстро засеменил в указанном направлении.
  В ту же секунду в Машиной сумочке зазвонил телефон. Она подняла глаза к небу, переступила в сухое место, под балкон, и попыталась достать трубку. Какой-то треск наверху заставил Владимира выглянуть из-под зонта. Пропитанный влагой огромный кусок гипсовой лепнины оторвался от кронштейна балкона и летел вниз.
  - Маша! - заорал Хохлев и дернулся к девушке. - В сторону.
  Но опоздал. Гипс ударил в плечо, затем в голову. Мария упала, не успев даже вскрикнуть. Кровь смешалась с каплями дождя. Подбежавшая женщина попыталась зажать рану и сдвинуть тяжелое тело.
  - Там еще висит. Помогите.
  Владимир вскинул взгляд вверх. На ржавой арматуре действительно болтался еще один кусок лепнины. Вдвоем с женщиной они оттащили Марию от опасного места. Собралась толпа, кто-то вызвал скорую. Какой-то автомобилист быстро развернул аптечку и делал перевязку. Хохлев, сидя на корточках одной рукой держал над пострадавшей зонт, другой придерживал её голову. Рука была в крови.
   Довольно быстро подъехавшая скорая забрала девушку. Хохлев - с её сумочкой и документами - тоже сел в машину. Только в больнице в записной книжке Машиного мобильника он нашел телефон Виктора. Позвонил, сообщил о случившемся. Пьяным голосом трубка ответила:
  - Так ей и надо.
  Кандидат выругался и уже со своей трубки связался с Комитетом.
  - Палыч, привет. У меня ЧП. На мою сотрудницу час назад было совершено покушение.
  - Как было?
  - Шли по улице, подошел какой-то человек, отвел под балкон... А с балкона рухнул кусок штукатурки...
  - Нам ничего не доказать.
  - Может быть, на место съездим? Сейчас.
  - Дом старого фонда?
  - Да.
  - Тогда бессмысленно... Они все в аварийном состоянии. Ногой топнешь, и что-нибудь отвалится.
  - Значит, кто-то топнул. А этот прохожий со своей бумажкой... А телефонный звонок, заставивший Машу задержаться под балконом... Надо зайти в квартиру, которой принадлежит балкон... Случилось это в семь тридцать две. Надо расспросить жильцов: кто в это время выходил на балкон?
  - Прохожего не найти - это точно. К жильцам съезжу. Адрес?
  - Угол Большого проспекта и улицы Ленина. Увидишь обрушение... Его уже наверняка ленточками обозначили... Только поздно.
  Визит Палыча на место ЧП ничего не дал. Дом был расселен и ждал капитального ремонта. Никто из жильцов соседних домов ничего подозрительного не заметил. Куски штукатурки какой-то добросовестный дворник уже успел убрать. Кровь смыл дождь.
  Кроме нескольких капель - на цоколе.
  
  14.10.2010
  Утром Хохлев позвонил в справочное больницы и узнал, что "состояние Маши тяжелое, но жизни уже ничто не угрожает".
  
  В 12-15 из Дома писателей - факсом - в Музей-квартиру А. С. Пушкина, на Мойке, было отправлено письмо за подписью Жерлова.
  В нём председатель просил предоставить конференц-зал для проведения отчетно-перевыборного собрания Санкт-Петербургского отделения Союза писателей, 21 октября с 14-00 до 17-00. Это было вызвано тем, что самое большое помещение Дома писателей могло вместить не более ста человек. Уже несколько отчетно-перевыборных собраний прошло на Мойке.
  В 12-30 о факсе было сообщено Александру Рудакову. А в 12-45 - тоже факсом и тоже на Мойку - ушло еще одно письмо. За подписью последнего:
  
  Предупреждение!
  Действующее руководство Союза писателей запланировало 21 октября провести отчетно-перевыборное собрание в Музее-квартире А. С. Пушкина.
  Выборы в этом году - впервые в истории Союза - пройдут на альтернативной основе. Жерлов и его подельники готовятся сделать всё - вплоть до совершения незаконных действий, чтобы сохранить за собой руководящие кресла. Эта банда не даст нормальным писателям выступить на собрании и сформировать новое правление. Она будет топать ногами, кричать, свистеть, бросать в зарегистрированных кандидатов посторонние предметы, загораживать проходы - в том числе и музейным оборудованием... Это абсолютно не совместимо со статусом мемориального музея.
  Особенно опасен действующий председатель С. Е. Жерлов. При появлении его в зале следует удостовериться: нет ли у него под пиджаком или в портфеле морского кортика или других средств нападения. Жерлов в последнее время стал эмоционально и психически неустойчив, не способен контролировать своё поведение и может нанести значительный вред здоровью окружающих его людей.
  Если руководство Музея-квартиры даст согласие на проведение отчетно-перевыборного собрания, для обеспечения общественного порядка придется вызвать несколько нарядов милиции и бригаду психиатрической скорой помощи.
  В свете сказанного рекомендуем вам Конференц-зал для проведения собрания не представлять!
  Руководитель инициативной группы по альтернативным выборам
  А. В. Рудаков.
  
  В 13-40 факсом Рудаков получил ответ:
  
  Уважаемый Александр Валентинович.
  Конференц-зал Музея-квартиры А. С. Пушкина в октябре 2010 года представляется организациям, подавшим свои заявки до 01.10.2010.
  От Союза писателей в вышеуказанный срок заявки не поступало.
  
  В 14-00 об этой переписке - и отказе в предоставлении зала - было доложено Жерлову. Жерлов вызвал Валентину Павловну.
  - Сколько доверенностей ты уже собрала?
  - Двадцать две.
  - Всего? Ты что, не понимаешь, что происходит? У нас хотят отобрать всё! Зал на Мойке уже не дают.
  - Понимаю, но я делаю то, что могу.
  - Значит, делай через "не могу". Подготовь письмо с тем же текстом по залу... Но не на Мойку, а в Дом офицеров. Который на Литейном. И быстрее шевелись... Ножками и ручками шевели.
  Письмо в Дом офицеров ушло в 14-30. Его постигла та же участь, что и предыдущее - предупреждение Рудакова оказалось на столе руководства через пятнадцать минут. Правда, результат был другим. Жерлов успел по телефону предупредить начальника Дома офицеров, что Рудаков напишет. И попросил никаких ответов - до принятия решения - не давать.
  Офицеры быстрее, чем музейные работники литераторов, поняли друг друга.
  
  В Музей-усадьбу Г. Р. Державина съехались почти все активные участники предвыборной гонки. Кто был уже на стороне Хохлева и кто ещё присматривался к кандидату. Андрей Красильников, Борис Серов, Анатолий Вревский, супруги Рудаковы, Саша Странников, Оксана Лани, Виталий Осипенко, Вадим Кремнев, Петр Петухов, Виктор Антонов, Лидия Правдина, Василий Дорожкин - прямо с вокзала, Костя Баранов, Игорь Филиппов. Не смог по понятным причинам быть Дмитрий Корнеев. И приболел - Николай Градов.
  Были и просто писатели, заинтересовавшиеся темой круглого стола, которых абсолютно не смутил платный вход. Жерлов заслал своего "казачка" Станислава Вуевича.
  После приветствия директора Музея-усадьбы первую - "разогревающую" - часть устного выпуска "БЕГа" Хохлев, глядя через окно на реставрируемый сад и слыша за спиной уверенный шелест крыльев, начал стихотворением:
  
  Он тут, совсем недалеко -
  Я чувствую - парит.
  И что-то тихо, глубоко
  Проникнув, говорит.
  Он здесь! Шуршит сухой листвой,
  И преисполнен весь
  Высоким знанием, тоской...
  Мистическая весть -
  Её услышать бы, понять...
  Однажды в яркий миг
  Нетленных слов златую рать
  Он выведет из книг.
  
   Прочитанные строчки задали нужный - высокий - тон общения. Поэты и прозаики выступали со своими произведениями, делились наболевшим, не стесняясь, делали предложения и советовались с кандидатом. А кандидат больше слушал, чем говорил, готовясь к серьезному разговору после перерыва.
  В перерыве Владимира благодарили за зал - некоторые были в нём впервые. Жалели, что не прошли с экскурсией по усадьбе. Записывались на выступления. Наконец, пришла пора открывать круглый стол.
  Хохлев и здесь начал со стихотворения - Анны Ахматовой "Александр у Фив". Написанного в октябре 1961 года - в год и месяц рождения Владимира.
  
  Наверно, страшен был и грозен юный царь,
  Когда он произнес: "Ты уничтожишь Фивы!"
  И старый вождь узрел тот город горделивый,
  Каким он знал его еще когда-то встарь.
  Все, все предать огню! И царь перечислял
  И башни, и врата, и храмы - чудо света,
  Как будто для него уже иссякла Лета,
  Но вдруг задумался и, просветлев, сказал:
  "Ты только присмотри, чтоб цел был Дом Поэта".
  
  - В основе сюжета легенда об Александре Македонском, который, разорив в 335 году греческий город Фивы, сохранил лишь дом поэта Пиндара. Почему великий полководец и государственный деятель, будущий царь Македонии не разрушил дом греческого поэта? Потому что понимал значение поэтического слова. И предназначение языка поэзии.
  А в наше время нередки случаи, когда даже сами поэты и прозаики используют свой литературный дар неверно. Ищут признания, людской славы, денег. Заводят нужные связи, занимают "нужные" должности... Чтобы благодаря им получить - как они считают причитающиеся им - дивиденды с дара.
  Смешно!
  Литературный дар не даёт прав! Он дает только обязанности, исполнять которые литератор должен денно и нощно. Не считаясь ни с чем, преодолевая всё... Если, конечно, он настоящий литератор. Язык не простит ему неисполнения. Он просто выплеснет его на берег забвения, как нереализованный потенциал. Как ненужный балласт.
  Или я не прав?
  Мы начинаем наш круглый стол на тему: "Язык и литература как основы национальной безопасности России".
  Почему национальной безопасности? Здесь уместно вспомнить Нобелевскую лекцию Иосифа Бродского. С вашего разрешения.
  Хохлев открыл сборник великого поэта на нужной закладке:
  - Язык и, думается, литература - вещи более древние, неизбежные, долговечные, чем любая форма общественной организации. Негодование, ирония или безразличие, выражаемое литературой по отношению к государству, есть, по существу, реакция постоянного, лучше сказать - бесконечного, по отношению к временному, ограниченному. По крайней мере, до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Политическая система, форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему), и человек, чья профессия язык, последний, кто может позабыть об этом. Подлинной опасностью для писателя является не столько возможность (часто реальность) преследований со стороны государства, сколько возможность оказаться загипнотизированным его, государства, монструозными или претерпевшими изменения к лучшему - но всегда временными - очертаниями.
  Философия государства, его этика, не говоря уже о его эстетике - всегда "вчера"; язык, литература - всегда "сегодня" и часто - особенно в случае ортодоксальности той или иной системы, даже и "завтра". Одна из заслуг литературы и состоит в том, что она помогает человеку уточнить время его существования, отличить себя в толпе как предшественников, так и себе подобных, избежать тавтологии, то есть участи, известной под почетным названием "жертвы истории". Искусство вообще и литература в частности тем и замечательно, тем и отличается от жизни, что всегда бежит повторения. В обыденной жизни вы можете рассказать один и тот же анекдот трижды и трижды, вызвав смех, оказаться душою общества. В искусстве подобная форма поведения именуется "клише". Искусство есть орудие безоткатное и развитие его определяется не индивидуальностью художника, но динамикой и логикой самого материала, предыдущей историей средств, требующих найти (или подсказывающих) всякий раз качественно новое эстетическое решение. Обладающее собственной генеалогией, динамикой, логикой и будущим, искусство не синонимично, но, в лучшем случае, параллельно истории, и способом его существования является создание всякий раз новой эстетической реальности.
  На короткое время ведущий смолк, вынуждая присутствующих вникнуть в смысл прочитанного.
  - Я думаю, эта цитата помогает понять, почему "национальной безопасности", а не, скажем, "демократии в России". Демократия - как и коммунизм - пришла и ушла. Демократия - это "форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему)". В особенности демократия по-американски, к историческому будущему России не имеющая никакого отношения.
  В Бродском кандидат перевернул страницу назад. До предыдущей закладки.
  - Демократия по-российски - это скорее новгородское вече. Но до политики мы сейчас опускаться не будем.
  Владимир прочел еще несколько мест из нобелевской лекции, некоторые из них комментируя.
  - Произведения искусства, литературы в особенности и стихотворение в частности обращаются к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения. За это-то и недолюбливают искусство вообще, литературу в особенности и поэзию в частности ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости. Ибо там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия - равнодушие и разноголосие, на месте решимости к действию - невнимание и брезгливость.
  Брезгливость к политике! К демагогической пене, способной, однако, накрыть собою даже такой исторический феномен, как Россию.
  Эстетический выбор - индивидуален, и эстетическое переживание - всегда переживание частное. Всякая новая эстетическая реальность делает человека, ее переживающего, лицом еще более частным, и частность эта, обретающая порою форму литературного - или какого-либо другого - вкуса, уже сама по себе может оказаться если не гарантией, то хотя бы формой защиты от порабощения. Ибо человек со вкусом, в частности литературным, менее восприимчив к повторам и заклинаниям, свойственным любой форме политической демагогии. Дело не столько в том, что добродетель не является гарантией шедевра, сколько в том, что зло, особенно политическое, всегда плохой стилист. Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его царственный выбор, тем он свободнее - хотя, возможно, и не счастливее.
  То есть чем сильнее литература разовьет - или хотя бы сохранит - художественный вкус у народов, населяющих Россию, тем более Россия будет защищена от порабощения.
  Я не призываю к замене государства библиотекой - хотя мысль эта неоднократно меня посещала, - но я не сомневаюсь, что, выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя. Мне думается, что потенциального властителя наших судеб следовало бы спрашивать, прежде всего, не о том, как он представляет себе курс иностранной политики, а о том, как он относится к Стендалю, Диккенсу, Достоевскому. Хотя бы уже по одному тому, что насущным хлебом литературы является именно человеческое разнообразие и безобразие, она, литература, оказывается надежным противоядием от каких бы то ни было - известных и будущих - попыток тотального, массового подхода к решению проблем человеческого существования. Как система нравственного, по крайней мере, страхования, она куда более эффективна, нежели та или иная система верований или философская доктрина.
  Еще важнейшая мысль!
  То, что происходило в России в первой половине XX века, происходило до внедрения автоматического стрелкового оружия - во имя торжества политической доктрины, несостоятельность которой уже в том и состоит, что она требует человеческих жертв для своего осуществления. Скажу только, что - не по опыту, увы, а только теоретически - я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего. И я говорю именно о чтении Диккенса, Стендаля, Достоевского, Флобера, Бальзака, Мелвилла и т. д., т. е. литературы, а не о грамотности, не об образовании. Грамотный-то, образованный-то человек вполне может, тот или иной политический трактат прочтя, убить себе подобного и даже испытать при этом восторг убеждения. Ленин был грамотен, Сталин был грамотен, Гитлер тоже; Мао Цзедун, так тот даже стихи писал. Список их жертв, тем не менее, далеко превышает список ими прочитанного.
  Теперь раскройте, пожалуйста, лежащий перед вами второй номер журнала "Русский писатель" на странице двадцатой. На интервью вашего покорного слуги. Вторая колонка, третий абзац сверху. Для забывших дома очки я прочитаю.
  Главная цель литературного труда - обновление и развитие языка. Это наитруднейшая задача. И наипочетнейшая. Потому что без языка нет народа. Без народа нет государства. Писатели, загнанные коммунистической властью в соцреализм не смогли создать язык, отвечающий новым реалиям жизни. Советское государство распалось. Я думаю, что молодая российская демократия не должна повторять подобных ошибок.
  Развитие и поддержка литературы - дело государственной важности, вопрос национальной безопасности. Когда в нашу речь проникают слова и понятия других народов, вытесняя собой национальные обороты, очень велик риск того, что люди разучатся говорить на родном языке.
  Что тогда будет со страной?
  Писатели - и особенно среди них поэты - это первые её строители.
  Русский язык - самый сильный. Именно благодаря языку Россия может выступать лидером среди других стран. Этого лидерства мы не должны потерять.
  Работать над новыми словами и новыми речевыми конструкциями должны не уличные хулиганы и модные зарубежные креативщики, а профессиональные литераторы. Ведь язык и речь - это средства коммуникации. Приказы отдаются словами. Власть и общество должны понять, что одна строчка одаренного поэта может быть важнее всех достижений отечественного автопрома, который сейчас усиленно поддерживается.
  О том, как профессиональные литераторы работали над новым словами до создания Союза писателей, я попрошу рассказать Константина Баранова - самого молодого члена писательского сообщества, поэта, литературоведа... Костя, пожалуйста.
  Баранов встал.
  - Можно сидя, мы ведь за круглым столом...
  - Владимир Владимирович, мне так удобнее, - докладчик кашлянул. - О словотворчестве писателей - особенно поэтов - говорить всегда интересно. Но я бы не назвал мое выступление докладом, как здесь написано, - Баранов постучал пальцем по программе КС. - Это скорее справка. Для писателей необразованных, не интересующихся историей литературы...
  - Кого это вы имеете в виду? - Петухов заёрзал на своем кресле.
  - Не буду называть фамилий... К примеру, вчера звонит мне один писатель и признается, что Пушкина он не читал... Но это так - к слову. Теперь о деле.
  Костя вытащил из кармана пиджака небольшую шпаргалку - вчетверо сложенный лист бумаги.
  - Я надеюсь, все знают, что слова "лилипут" до Джонатана Свифта не существовало.
  А кто придумал слово "промышленность"? Карамзин. Гений Николая Михайловича создал слова, по-моему, укоренившиеся в нашем русском языке навсегда. Мы пользуемся ими ежедневно и не задумываемся о том, что рождены они - и понятия этими словами нареченные - человеком! Писателем! Вот некоторые из этих слов: "общество", "публика", "развитие", "культура", "достопримечательность", "утончённость", "подозрительность", "первоклассный", "энтузиазм"...
  Комментарии, как говорится, излишни.
  Практически все значимые писатели обогатили язык новыми словами.
  Слово "шуршать" ввел в обиход Иван Сергеевич Тургенев. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родил неологизмы: "злопыхательство", "мягкотелый", "пенкосниматель".
  Обилие находок в области словотворчества дал Серебряный век. Футуристы, к примеру, не церемонились... Дробили, переиначивали, создавали новые слова из раздробленных... Об этом Игорь Северянин:
  Мы живы острым и мгновенным, -
  Наш избалованный каприз:
  Быть ледяным, но вдохновенным,
  И что ни слово - то сюрприз.
   А вот его сюрпризы:
  Я, гений Игорь Северянин,
  Своей победой упоён,
  Я повсеградно оэкранен,
  Я повсесердно утверждён!
  От Баязета к Порт-Артуру
  Черту упорную провёл.
  Я покорил литературу!
  Взорлил, гремящий, на престол!
   Мне очень нравится "взорлил"! От "орлил". От слова "орёл". То есть "взлетел орлом!". Северянин - автор таких слов, как: "пристулить", "офиалчен", "окалошить", "осупружиться"... И, конечно же, - "бездарь". А вот из Велимира Хлебникова:
  Леса лысы.
  Леса обезлосили.
  Леса обезлисили.
  Хлебников доказывал, что любой оттенок мысли можно выразить точным словом. Он писал: чары слова, даже непонятного, остаются чарами и не утрачивают своего могущества: не следует отвергать творчество, если оно непонятно.
  Вот строки из стихотворений Каменского "Поэмия о соловье". Как вам нравится "по-э-мия"? - Костя пропел слово, а взмахом руки - как дирижер - сделал акцент в нужном месте.
  В шелестинных грустинах
  Зовы песни звончей.
  В перепевных тростинах
  Чурлюжурлит журчей.
  Чурлю-журль,
  Чурлю-журль.
  Нужно признать, что не так уж много слов, созданных футуристами, вошло в наш язык. Но опыт поиска заслуживает внимания. А вот после утверждения в литературе метода соцреализма словотворчество, похоже, больше никого не вдохновляло. Я, во всяком случае, не нашел ни одного примера...
  - Плохо искал! - Петухов не унимался.
  И Петра Владимировича, в общем-то, можно было понять. Хохлев восседал во главе стола, в шикарном, с высокой спинкой - классического стиля - кресле. Вел интересный круглый стол, приковывал к себе внимание и - автоматом - набирал очки... А Петухов? Давно мечтающий о кресле председателя Союза... Был одним из... Пришел, не подготовившись...
  - Костя, спасибо... Петр Владимирович, вы имеете что-то сказать?
  - Я лучше послушаю.
  - Хорошо. Тогда следующее сообщение, "Об угрозах русскому языку", сделает Александр Странников.
  Саша вставать не стал. И даже занял какую-то слишком непринужденную позу.
  - Почему Константин не упомянул американизмы типа: "шоумен", "хит-парад", "имиджмейкер", "ди-джей", "уик-энд", "бизнес-ланч", которые звучат везде? Это тоже примеры словотворчества... В России сейчас появилось много учебных центров, факультетов и институтов, имеющих прозападную ориентацию. Помимо СМИ. И эти центры - для своего собственного удобства - внедряют в нашу речь западный сленг. Сознательно. Мы уже привыкли к "прайм-таймам", "бизнес-планам" и "прайс-листам". Хотя русский язык вполне способен найти свои обозначения этим явлениям. Но зачем искать? Как это делали футуристы... Напрягать ум, волю... Если кто-то уже нашел!
  Первая угроза - угроза засорения языка.
  Если пройти сегодня по улицам - бывших советских - городов Прибалтики, Армении, Грузии, Средней Азии... и даже Украины - мы почти не увидим вывесок и надписей на русском языке, хотя на нём пока еще говорит практически всё население. Так создается новое информационное пространство. Без русских слов. И нужно-то для их убийства не так много времени. Одна человеческая жизнь. Если ребенок с детства их не видит и не слышит, ему - уже взрослому - не придет в голову их употреблять. А если и придет - он не будет знать, как это делать. В каком контексте, с какими значениями.
  - Русские слова - для руссов! - громко вставил Кремнев.
  - Вы, Вадим Николаевич, не правы. Почему янки не говорят: инглиш для нас? Но, наоборот, в буквальном смысле насаждают американизированный английский по всему миру. Чтобы их везде понимали!
  - В Лондоне полмиллиона русских. Меня они поймут. До остальных мне дела нет.
  - А в странах ближнего зарубежья 30 миллионов русских, которые в результате распада СССР оказались за пределами этнической родины. Много там и таких людей, которые, не являясь русскими по национальности, выросли в русскоязычной среде и считают русский своим родным языком.
  - До этих - дело есть. Но инглиш мне все равно не нужен.
  - Так тоже нельзя, - Хохлеву пришлось вмешаться в спор. - Если бы Пушкин не читал "Чайльд-Гарольда" Байрона в подлиннике, он не написал бы так, как написал, "Евгения Онегина".
  - Как вы понимаете, вторая угроза - неприменение! - Странников возвратил слово себе. - Там, где еще недавно русский язык звучал.
  И, наконец, третья серьезная угроза! Влияющая на развитие интеллектуальных способностей человека. Русский язык самый богатый - это признают все. Также все знают, что развитие способностей к абстрактному мышлению зависит от богатства и глубины языка, на котором человек мыслит. Подчеркиваю, не только говорит, но и мыслит! Абстрактное мышление - это прерогатива интеллектуалов. Но простые, плоские, неглубокие мысли не позволяют человеку развивать свой интеллект. На пороге наступающего, вернее уже наступившего, информационного века, в котором интеллект - важнейшее средство адаптации и осуществления человека в обществе, это стратегически опасно. Это угроза для людей.
  А для языка? Для языка угроза в том, что интеллектуально-недоразвитые люди неспособны оценить преимущества русской речи, обогатить её чем-то новым. И тем более усилить! У меня все!
  - Есть вопросы к Странникову? Нет... Тогда у меня есть вопрос к нашим военным. Мы ведь говорим о национальной безопасности страны... Станислав Карлович, ваше мнение по угрозам? - Хохлев обратился к Вуевичу. - Насколько вы согласны с Александром?
  - Думать об этом нужно было до развала СССР.
  - А может быть, до его создания? И до "великого переселения" народов, устроенного "великим кормчим"? Жила бы каждая нация на своей родовой земле, говорила бы на своем родном языке...
  - Меня в то время еще не было.
  - Понятно! Не хотите высказаться по существу?
  - Русские офицеры как говорили на своем родном языке, так и говорят. В пределах вооруженных сил - угроз нет.
  - Спасибо... Тогда переходим к следующему сообщению. Игорь Филиппов - пожалуйста. О духовности языка.
  - Если Бог есть Дух, Бог есть Любовь, то и человеческое - наше писательское - слово должно быть возвышено Духом, окрашено Любовью, нести Истину, добро и подлинную красоту. А каковы наши сегодняшние русские слова? Как они вдохновляют и организуют наше бытие?
  - Жерловские - никак! Только разрушают и обезнадёживают. - Рудаков устал от разговоров и подавал сигналы Хохлеву: пора заканчивать.
  - Александр Валентинович, вы сейчас родили новое слово - "обезнадёживают"... Все привыкли к "обнадёживают".
  - Ну, и что с того? Я их рожаю регулярно, с трех ночи до шести утра.
  - Я продолжу. Термин "словообразование" происходит от слова образ. А образ - это личность человека - "уникальный, неистребимый ничем образ Божий". Личность формируется через слово-логос, словесное общение, предполагающее определенный состав мыслей и их выражение в речи. Почему советский народ стал безликим? До такой степени, что Горбачев начал искать у социализма "человеческое лицо". Потому что советские слова не несли в себе Духа. Их производили на свет атеисты. Они же - в большинстве своём - и начали перестройку. Объявили: "теперь никакой идеологии нет" и "все могут брать свободы столько, сколько захотят".
  - И смогут унести.
  - Если вдуматься в эти тезисы, станет понятной причина российских неудач последних десятилетий. Она вовсе не в экономике. Она в неверном обращении со словом... Мыслью... Речью! В неправильном обозначении явлений, в незнании культуры. Экономика осуществляется через слова. Она следствие определенных речевых поступков и речевой организации дела. Называния предметов и явлений.
  Если имя дано верно - дело получится! Если неверно - дело расстроится! По крайней мере, так у Платона и Конфуция. А как у нас?
  А у нас сегодня слово "любовь" заменяется словом "секс", слово "образ" - словом "имидж", слово "дело" - словом "бизнес", слово "обучение" - словом "тренинг", слово "терпение" - словом "толерантность", предполагающей терпимость к порокам и извращениям человеческой природы.
  Понятно, к чему я веду? Демократы - при игре в слова - ничем не отличаются от коммунистов. Те же передергивания, переносы смыслов и подтасовки. А это значит, что демократия представляет не меньшую угрозу национальной безопасности, чем коммунизм. Чистота и честность жизни начинается с чистых мыслей и слов; нельзя чернить душу грязными словами; нельзя накликивать на себя проклятие, звучащее в каждом скверном слове.
  Почему вопрос о русском языке - это вопрос о национальной безопасности России? Потому что русское слово - это инструмент создания национальной идеи. И кроме как по-русски эту идею не выразить, - Филиппов громко захлопнул свой блокнот с записями и низко поклонился всем присутствующим.
  - Спасибо. Вопросы? Нет вопросов... Тогда - если мы еще не выдохлись - переходим к обсуждению всего услышанного и еще невысказанного.
  Диктофон выключился, Хохлев перевернул кассету и включил его снова.
  И постарался сделать так, чтобы участники круглого стола как можно ближе подошли к вопросу о сути - как таковой - литературного труда. А от неё к новым - вернее, забытым старым - целям и задачам писателей. Обсуждение было профессиональным и длилось больше часа.
  Завершил Хохлев КС тем же, чем и начал - мыслями Бродского и строчками Анны Ахматовой.
  - Пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку. Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее. Существуют, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки - посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и третьему), ибо все три даны в языке.
  Если "все три даны в языке" и язык сам "подсказывает"...
  
  И просто продиктованные строчки
  Ложатся в белоснежную тетрадь,
  
  я полагаю, что нам - поэтам и прозаикам - нужно просто дружить с языком. Слушать носителей - и не только людей - русского языка... И слышать их.
  Всем спасибо и до следующих встреч. И не забудьте передать мне подписанные листочки...
   Ангел принялся было аплодировать, Хохлев его тактично остановил.
  
  15.10.2010
  В 11-00 Станислав Вуевич был с докладом у Жерлова.
  Подполковник, тридцать лет отслуживший в армии, докладывал чётко, по существу вопросов затронутых на круглом столе. Жерлов нервничал.
  - Ты, б... , ближе к теме... Что говорили обо мне?
  - Товарищ председатель, о вас - ничего.
  - Совсем ничего?
  - Так точно!
  - Как это, б... , - ничего? Не понимаю. Что и, с... , Рудаков ни разу не вспомнил?
  - Никак нет!
  - И Хохлев?
  - Никак нет, Сергей Евгеньевич.
  - Для чего же собирались? Может, ты что пропустил?
  - Никак нет. Прибыл за десять минут до начала. Убыл - предпоследним.
  - Перед Хохлевым?
  - Так точно.
  - Ни х... не понимаю. - Жерлов встал с кресла, сунул руку в карман пиджака, вторую по-сталински согнул в локте. - Н-не понимаю... А ты понимаешь?
  - Обсуждали вопросы литературы... Тема-то какая! Язык как основа национальной безопасности...
  - Ладно, б... , свободен... Я по другим каналам выясню.
  
  В тот момент, когда Жерлов выставил Вуевича, Хохлев начал получать отзывы на стихотворение, написанное ночью и опубликованное в Интернете утром.
  
  Бесенятся коммунисты,
  ждут реванша.
  Интернационалисты
  жаждут марша
  под серпами с молотами
  на знамёнах.
  По шкафам пылятся звезды
  на погонах.
  Бесенятся комсомольцы
  строек века.
  Что им до простого человека.
  Ностальгия по советам
  не проходит.
  Бесенятся сталинисты -
  не выходит
  развернуть народ
  в совдеповские дебри.
  Бесенятся, бесенятся
  люди-звери.
  Но рядятся в православных
  демократов,
  Избирают либеральных
  депутатов.
  Чтобы скрыть свою бесовскую
  натуру
  и щетину спрятать под
  овечью шкуру.
  Бесенятся коммунисты,
  бесенятся.
  Им райкомы и горкомы
  ночью снятся.
  Ждут реванша коммунисты.
  Ждут реванша.
  Одержимость их -
  Лишь только их.
  Не наша.
  
   Первым откликнулся Ваня Тихонов:
  
  Бесенятся коммунисты... как это они?
  
  Хохлев объяснил:
  
  Примерно, как у Ф. М. Достоевского в "Бесах" или в гениальном стихотворении А.С. Пушкина "Бесы". Помнишь:
  
  ...В поле бес нас водит, видно,
  Да кружит по сторонам.
  
  Посмотри: вон, вон играет,
  Дует, плюет на меня;
  Вон - теперь в овраг толкает
  Одичалого коня;
  Там верстою небывалой
  Он торчал передо мной;
  Там сверкнул он искрой малой
  И пропал во тьме пустой.
  
  Когда бес вселяется в человека, последний начинает беситься - это всем известно. Ой, как тогда плохо человеку становится. Он и так и этак... А бесу все не угодить.
  Современные коммунисты большим бесам уже не интересны - отработанный материал. А вот маленькие бесенята в коммунистов еще "плюют". И товарищи бесенятся. То есть делают то, что хотят эти неугомонные маленькие и злые сущности...
  
  Пришел вопрос от незнакомого читателя.
  
  "Не судите, да не судимы будете..." Так кажется? Или есть исключения для творческой интеллигенции?
  
  Кандидат вступил в переписку:
  
  Спасибо за вопрос.
  В стихотворении нет осуждения. В нём - предостережение. После краха коммунистической идеи - в 1993 году - коммунисты не успокоились... И по-прежнему жаждут мировой революции. И, как ни странно, готовятся к ней. Об этом свидетельствуют их публичные высказывания и статьи. Это очень опасно!
  
  Владимир, спасибо, что не обижаетесь...
  Я понимаю так: поэт должен писать стихи, художник - рисовать картины. Политик - давать советы, предостерегать, звать в это - как его - светлое будущее, рассказывать всем, как надо жить.
  Вы кто?
  
  Гражданин.
  
  Владимир, этого слова нет под Вашей фотографией. Там много других слов. Думаю - надо исправить.
  С уважением, Сергей.
  
  Хохлев не нашелся, как ответить...
  Следующее письмо - от председателя секции драматургии Семена Резцова - дышало гневом.
  
  Этим стихотворением Вы оскорбили наших отцов и дедов!
  Которые "под серпами с молотами на знамёнах" и со "звездами на погонах" защищали нашу Родину от врагов. И защитили!
  Чтобы вы жили под мирным небом, могли учиться, работать, воспитывать своих детей... Как вам не стыдно? Вы вообще недостойны называться поэтом!
  С. Резцов
  
  На него Владимир ответил очень быстро.
  
  Уважаемый Семен Александрович.
  Это ваши отцы и деды оскорбили своих отцов и дедов, которые под царскими штандартами и православными хоругвями защищали нашу Родину от шведов и французов, персов и турок... И защитили!
  Чтобы их сыновья и внуки жили под мирным небом, могли учиться, работать, воспитывать своих детей... Но сыновья и внуки встали "под серпы с молотами" и "со звездами на погонах" надругались над своей Родиной.
  И этим сыновьям и внукам до сих пор не стыдно?
  Мой дед до последнего боролся с советской властью, вынужден был признать её, только тогда, когда белое движение было разгромлено. Потому что с родной земли он не собирался никуда бежать. А отец, подчиняясь законам этой власти вступивший в партию, вышел из неё по собственному желанию, когда понял, что это за партия.
  
  Продолжения не последовало. И хорошо.
  
  Семен Резцов в свое время ославился плагиатом.
  Случилось так, что когда сценарий "Елагин остров" был приобретен киностудией, Резцова пригласили отредактировать авторский текст Хохлева и Малеванной. Подогнать под студийные стандарты. Резцов подогнал... И так вжился в сюжет, что захотел написать пьесу на ту же тему. С теми же героями. Думал, думал и ничего лучшего не придумал, как скачать сценарий на флешку, и уже дома на своём компьютере перевести его в формат пьесы. С новым названием.
  Перевел, подписал своим именем, красиво оформил и - как недавно рассказали Хохлеву - притащил для постановки в БДТ. Чем закончилась афера, Хохлев не знал, но, судя по тому, что в репертуаре знаменитого театра пьеса не появилась, фокус не удался.
  К слову сказать, с "Елагиным островом" подобное повторилось в несколько иной форме. Об этом в своей книжке "Мирись, мирись, больше не дерись" рассказала Лариса Ивановна Малеванная. "Сценарий оказался в числе лучших на одной из маленьких петербургских студий, был принят к производству, но потом, как это нередко бывает в кино, его еще переписывали и дописывали все кому не лень. Изменили и название. Я выбыла из игры. А позже узнала, что фильм сняли и что жена руководителя этой студии переписала текст с готового фильма и выпустила книжку под своей фамилией. Я посоветовала ей тогда через прессу в следующий раз не мелочиться, а перекатать текст с картины Сергея Бондарчука "Война и мир". Но вот не знаю, дошел ли до нее мой полезный совет".
  
  Один чудак прислал короткое письмо, над которым Хохлев долго хохотал.
  
  Что вы знаете о коммунизме?
  Вам до Ленина, как до луны, а до Сталина, как до Китая.
  
  Почему до Китая? Послание осталось без ответа. А вот на письмо читателя из Орла Хохлев ответил, как смог конкретно.
  
  Уважаемый Владимир!
  О том, что коммунисты не сдаются и "ждут реванша", свидетельствуют их победы на выборах в так называемом "красном поясе" России. Значит, в народе еще находятся глупцы, которые продолжают им верить и избирать их.
  Как бороться с этой красной чумой?
  Павел.
  
  Павел, здравствуйте.
  Я думаю, что россиянам - особенно молодым - нужно постоянно напоминать о коммунистической угрозе. Опровергать бредовые коммунистические теории, отвечать на все публичные выступления коммунистов, на пропагандистские статьи... Если внимательно читать их тексты - все подтасовки видны невооруженным глазом.
  Ну и, конечно, нужно помнить историю.
  До 1917 года коммунисты часто вынуждены были - и научились - "работать" тайно. Тайно распространять своё лжеучение. Тайно провоцировать народ, "раскачивать лодку". Этот опыт они используют и сейчас. Наряду с официально разрешенной пропагандой они ведут скрытую, закамуфлированную... Действуют по принципу двадцать пятого кадра.
  Бороться с этим - это выявлять факты и делать их достоянием общественности.
  И чем больше фактов, тем не хуже.
  Удачи Вам!
  
  16.10.2010
  Зачем Хохлев пошел на "Дракона"? Днём... Поддался уговорам жены?
  Он сидел в театре, смотрел пьесу... И почти каждая реплика героев Евгения Шварца странным образом переплеталась с той предвыборной реальностью, в которой кандидат находился. Со сцены звучало:
  - Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, мой милейший...
  И Хохлев понимал, почему часто его звонки не давали никакого результата - по телефонному справочнику он обзванивал членов Союза. Понимал, почему некоторые из этих членов просто отказывались говорить, а некоторые из некоторых даже "наезжали". С грубостью. Да, потому что под Жерловым им было "тепло и мягко" - их худо-бедно печатали, иногда приглашали на мероприятия, иногда хвалили... А Хохлев может нарушить их уют.
  - Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем.
  И то верно: какое-то оно будет при Хохлеве? Может, еще хуже, чем при Жерлове.
  - Самое печальное в этой истории и есть то, что они улыбаются.
  Сколько раз Хохлев видел, как подобострастно - с улыбками до ушей - писатели встречали Жерлова... И с такими же улыбками пытались доказать, что Жерлов лучший председатель Союза.
  - До этого с ним часто сражались, но он убивал всех своих противников. Он удивительный стратег и великий тактик. Он атакует врага внезапно, забрасывает камнями сверху, потом устремляется отвесно вниз, прямо на голову коня, и бьет его огнем, чем совершенно деморализует бедное животное. А потом он разрывает когтями всадника. Ну, и, в конце концов, против него перестали выступать...
  - А целым городом против него не выступали?
  - Выступали.
  - Ну и что?
  - Он сжег предместья и половину жителей свел с ума ядовитым дымом. Это великий воин.
  И Жерлов свёл людей с ума своими ядовитыми речами и своей одержимостью... До того, что сейчас только единицы осмелятся открыто выступить против него.
  - Нет, что вы! Мы не жалуемся. А как же можно иначе? Пока он здесь - ни один другой дракон не осмелится нас тронуть.
  - Да другие-то, по-моему, все давно перебиты.
  - А вдруг нет? Уверяю вас, единственный способ избавиться от драконов - это иметь своего собственного.
  И писатели имеют Жерлова...
  - Три раза я был ранен смертельно, и как раз теми, кого насильно спасал.
  Хохлев вспомнил, как ранили Рудакова те, кого он "насильно" публиковал... Как могут ранить его самого, после победы над Жерловым...
  - Дракон вывихнул вашу душу, отравил кровь и затуманил зрение. Но мы все это исправим.
  Предательский вопрос "зачем?" вползал в душу Хохлева. Ведь насильно исправить невозможно! А по доброй воле некоторые писатели "исправляться" не хотят. Им "тепло и мягко".
  - Кто вас просит драться с ним?
  - Весь город этого хочет.
  - Да? Посмотрите в окно. Лучшие люди города прибежали просить вас, чтобы вы убирались прочь!
  Почти эти же слова сказала Хохлеву Валентина Павловна, когда за неделю до выборов - согласно Уставу - позвонила ему домой и пригласила на собрание в Дом офицеров... Кто вас просил выставлять свою кандидатуру? Писатели, недовольные Жерловым... Да распахните вы глаза... Какие писатели? Самые авторитетные и уважаемые члены Союза умоляли меня уговорить вас снять свою кандидатуру...
  - Я так, понимаешь, малыш, искренне привязан к нашему дракоше! Вот честное слово даю. Сроднился я с ним, что ли? Мне, понимаешь, даже, ну как тебе сказать, хочется отдать за него жизнь. Ей-богу правда, вот провалиться мне на этом месте! Нет, нет, нет! Он, голубчик, победит! Он победит, чудушко-юдушко! Душечка-цыпочка! Летун-хлопотун! Ох, люблю я его как! Ой, люблю! Люблю - и крышка. Вот тебе и весь ответ.
  В такой же любви к Жерлову признавался и Прыгунец. И почти также, как шварцевский бургомистр, верещал:
  - Я ведь не обыватель какой-нибудь, а бургомистр.
  - То есть председатель секции прозы.
  - Я сам себе не говорю правды уже столько лет, что и забыл, какая она, правда-то. Меня от нее воротит, отшвыривает. Правда, она знаешь, чем пахнет, проклятая? Довольно, сын. Слава дракону! Слава дракону! Слава дракону!
  - Боязливые жители вашего города травили меня собаками.
  Эта реплика Ланцелота заставила кандидата вспомнить, какую обструкцию устроили ему жерловцы - как на одной из секций травили его словами - задолго до этой выборной компании, когда Хохлев осмелился не согласиться с мнением председателя и отстаивал свое право называть Ленина захватчиком власти. Это было в 2006 году. Вспомнилось, правда, и то, как после секции нормальные писатели жали руку с благодарностью "за честность и смелость" и предлагали заглянуть "по этому поводу" в ближайшую рюмочную.
  - Он струсил!
  - Кто? Дра-дра? Я знаю все его слабости. Он самодур, солдафон, паразит - все что угодно, но только не трус.
  А Жерлов - все что угодно... и трус. Один на один, когда за спиной нет поддерживающей толпы - не выйдет никогда. Но зато толпу эту настроит "что надо". Как надо.
  - Зачем они звали вас?
  - Предлагали деньги, лишь бы я отказался от боя.
  А Хохлеву? Петухов предлагал должность... Прыгунец книжку... Валентина Павловна творческую командировку в Италию...
  - Мои люди очень страшные. Таких больше нигде не найдешь. Моя работа. Я их кроил.
  - И все-таки они люди.
  - Это снаружи.
  - Нет.
  - Если бы ты увидел их души - ох, задрожал бы.
  - Нет.
  - Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный мой, лично покалечил. Как требуется, так и покалечил. Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам - человек околеет. А душу разорвешь - станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. Знаешь, почему бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души. Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души. Нет, нет, жалко, что они невидимы.
  Как они похожи на мертвые души членов Союза - противников перемен... Они добровольно отдали себя на растерзание Жерлову. Ради чего? Ради возможности числиться в жерловской обойме... И получать крохи благ, упавших со стола председателя...
  - Мы слышали, мы все слышали, как вы, одинокий, бродили по городу, и спешили, спешили вооружить вас с головы до ног. Мы ждали, сотни лет ждали, дракон сделал нас тихими, и мы ждали тихо-тихо. И вот дождались. Убейте его и отпустите нас на свободу.
  А это уже голоса сторонников...
  - Покойник воспитал их так, что они повезут любого, кто возьмет вожжи.
  Значит, и Хохлева... Кандидат, поработав во власти, не понаслышке - по своёму личному опыту - знал, как человек любит и умеет подчиняться. Как готов стелиться перед "новой метлой", чтобы не быть выметенным. И как стирает из записной книжки телефон бывшего начальника, чтобы заполнить это место телефоном нового.
  - Дайте, дайте мне начать сначала! Я вас всех передавлю!
  Типичная логика тирана. Жерлова! Потому что если не давить, задавят самого! И ведь он так искренне думает. Он уверен, что все люди друг друга давят. Что смысл жизни - в давлении. В отвоёвывании.
  - Сограждане наши помнят, что ровно год назад вы убили дракона. Прибежали поздравить.
  По большому счету - какая разница, кто "убьет" Жерлова... Будут поздравлять того, кто скажет: Я убил!
  - Вот чудаки. Дался им этот Ланцелот.
  А кто-то через год может сказать: вот чудаки, дался им этот Хохлев...
  - Какая неблагодарность! Я убил дракона...
  - Простите меня, господин президент, но я не могу в это поверить.
  - Можете!
  И ведь бургомистр - то есть господин президент вольного города - прав... Человек может заставить себя поверить.
  - Неужели дракон не умер, а, как это бывало с ним часто, обратился в человека? Только превратился он на этот раз во множество людей, и вот они убивают меня. Не убивайте меня! Очнитесь! Боже мой, какая тоска... Разорвите паутину, в которой вы все запутались. Неужели никто не вступится за меня?.. Я освободил вас, а вы что сделали?
  Нашли себе нового Жерлова.
  - Я видел, как вы плакали от восторга, когда кричали бургомистру: "Слава тебе, победитель дракона!"
  - Это верно. Плакал. Но я не притворялся, господин Ланцелот.
  - Но ведь вы знали, что дракона убил не он.
  - Дома знал... - а на параде...
  Эффект толпы. Все побежали, и я побежал...
  - Что мне делать с вами?
  - Плюнуть на них. Эта работа не для вас. Мы с Генрихом прекрасно управимся с ними. Это будет лучшее наказание для этих людишек. Берите под руку Эльзу и оставьте нас жить по-своему. Это будет так гуманно, так демократично.
  Плюнуть, конечно, можно, но ведь жалко "людишек-то". Все-таки писатели, то есть не обойденные талантом "людишки"...
  - Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона.
  В каждом! В каждом! В каждом! И каждый будет защищать своего дракона всеми силами...
  - Я люблю всех вас, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами. А если уж люблю, то все будет прелестно. И все мы после долгих забот и мучений будем счастливы, очень счастливы, наконец!
  Хохлев тоже любил...
  
  На Невском проспекте мрачные мысли, навеянные спектаклем, ушли. Особенно после звонка из Новгорода... И сообщения о том, что на собрание едет сам председатель новгородского Союза писателей.
  Кандидат вечером тоже уезжал. В Вологду. На премьеру вокального цикла, созданного по стихам Хохлева вологодским композитором Игорем Белковым. Как ни старался Владимир перенести это мероприятие на время после выборов, ничего не вышло. В премьере были задействованы известные вологодские исполнители, у каждого из них был свой график. Воскресенье, 17-го, оказалось самым удобным днём. Не приехать автор стихов не мог.
  Набив дорожный чемодан номерами "БЕГа", приложениями и книжками, Хохлев добрался до Ладожского вокзала, устроился в купе фирменного вологодского поезда и лег спать...
  И проспал до самого утра. Во сне написав стихотворение:
  
  С высокой глубины небес,
  Себя почти не проявляя,
  В глубины Он глядит сердец,
  Отторгнутых от рая.
  
  Он всем живым руководит,
  Шлет миру Ангелов своих.
  Он молча над землей парит,
  Диктуя мне вот этот стих.
  
  Я сплю, но через стук колес
  Простые принимаю строки.
  С высокой глубины небес
  Поэзии струятся токи.
  
  17.10.2010
  С вокзала - на Пошехонское кладбище. К Николаю Рубцову.
  Поклонился, положил букет цветов, постоял молча... Вспомнил знаменитые строчки. Обличающие советских нехристей и их дела...
  
   Но кто там
   снова
   звезды заслонил?
   Иль то из мифа страшного циклопы?
   Где толпами протопают они,
   Там топят жизнь
   кровавые потопы!
  
  И эти:
  Они поют, куют и пашут.
   Когда ж обижены за жизнь,
   они кричат, руками машут,
   как будто только родились!
   Чего хотят они,
   созданья,
   с клеймом в начале и в
   конце?
   ...Ты научись на их страданья
   смотреть с улыбкой на лице.
   Ты, как дурак, не прыгай в
   пламя
   спасать младенцев и уют,
   и если надо будет знамя -
   возьми,
   какое подадут.
   В конце концов
   железным матом
   прокляв сожителей своих,
   ты нищим будь или
   богатым,
   но независимым от них!..
  
  И пророческие - о горбачевско-ельцинской перестройке и падении "бездарного режима".
  
  Еще мужчины будущих времен -
  Да будет воля их неустрашима! -
  Разгонят мрак бездарного режима
  Для всех живых и подлинных имен!
  
   Перед уходом Хохлев доложил Рубцову, что всё еще ползающая по русской земле коммунистическая мерзость продолжает травить Дербину... Но Рубцов и сам об этом знал.
  
  Премьера вокального цикла "О поэте" состоялась в музыкальной гостиной Вологодского педагогического колледжа. Вел встречу композитор Игорь Белков. В гостиной собрались преподаватели и студенты, любители поэзии и музыки.
  Сначала в авторском исполнении звучали стихи из "Уставшего поэта". Особенно восторженно была принята "Вологодская зима":
  
  Невесомый, серебристый
  Вологду сковал мороз.
  На карнизах снег искристый,
  Иней на стволах берез.
  
  Скрип несется по проулку,
  В валенках идет зима,
  После ночи на прогулку...
  Расступаются дома,
  
  Пропускают как хозяйку
  Северных холодных мест.
  Воробьев спугнула стайку,
  Золотой укрыла крест
  
  Мерзлого тумана ватой,
  Вниз спустилась... На реке
  Молча взбила снег примятый
  И исчезла вдалеке.
  
  Затем был исполнен вокальный цикл - из шести частей: "О поэте", "Сенсация", "Договор", "Аналогия", "Про заборы" и "В каждом веке свой поэт". Пел на встрече - под аккомпанемент Натальи Здоровой - популярный исполнитель Вологды Виктор Кузнецов.
  
  После премьеры гуляли по центру города. По знаменитой Соборной горке.
  Хохлев зашел в Дом-музей Варлама Шаламова, прячущийся за Софийским собором. Должен был зайти. Под впечатлением от "Колымских рассказов" и "Колымских тетрадей" было написано жесткое стихотворение "Колыма", выдержавшее уже третью публикацию. Владимир хотел подарить его музею.
  В вестибюле разговорился со смотрительницами и продавщицей книжного киоска.
  - Можно показать вам одну вещицу? Называется "Колыма".
  Женщины, при отсутствии посетителей, дали добро. Автор прочел:
  
  Зима. Лагерь. За пятьдесят.
  В воздух вмерзает плевок.
  Длинный, дырявый в углах барак.
  Примерзший к доске висок.
  
  Печка потухла, дневальный спит,
  Близится ночь к концу.
  Глаз у зэка навсегда закрыт,
  Смерть прилипла к лицу.
  
  Он доходил, сох от тоски,
  Голода и труда.
  Жилы до боли тянул руки,
  Снилась ему еда.
  
  Чувства растратил, все потерял.
  В лагере ни к чему
  Чувствовать, ждать. Он это знал.
  Никто не писал ему.
  
  Или писал, но вертухай
  Письма вскрывал, читал.
  Зэк перед смертью видел рай.
  Светлый, лучистый овал.
  
  Умер. Какая-то миллионная часть
  Населенья страны.
  Ботинки его, одежду продать
  Можно за полцены.
  
  Чтобы живым купить табаку,
  Хлеба, а может, сгущенки.
  Как выжить не волку на этом веку,
  Если соседи волки?
  
  Днем пронесли через арку ворот,
  Зарыли в мерзлой земле...
  
  В это же время рябой урод
  Трубку курил в Кремле.
  
   Когда Хохлев закончил, женщины в смятении переглянулись.
   - Вы знаете, Владимир, у нас так смело еще не никто пишет. Это у вас, в Питере, наверное, уже можно...
  
   На шесть часов вечера - несмотря, что восресенье - Жерлов пригласил к себе Петухова.
   Петр Владимирович опоздал - тоже читал стихи на поэтическом празнике. Вошел в кабинет, не отдышавшись. Жерлов, выказывая пренебрежение к гостю, долго не замечал его. Просматривал, перекладывал какие-то рукописи, громко разговаривал по телефону, изображая занятость. Наконец выдавил:
  - Садись, - грубо указал на пустующий стул.
  Петухов послушно присел. На столе перед ним оказался чистый лист бумаги. И авторучка.
  - Тебе, б... , кабинет в Доме писателей после выборов будет нужен?
  - Сергей Евгеньевич...
  - Да или нет?
  - Конечно, нужен! Будет... Что мне на улицу идти?
  - Тогда, б... , пиши. - Жерлов встал с кресла и начал прохаживаться вдоль окна. Как Сталин. Диктуя. - Я, Петухов Петр Владимирович, настоящим подтверждаю, что 21 октября 2010 года на отчетно-перевыборном собрании Санкт-Петербургского отделения Союза писателей не буду выдвигать свою кандидатуру на пост председателя правления.
  Петухов нехотя медленно записывал.
  - А если выдвинут?
  - Не отвлекайся, пиши. В случае, если, б... , мою кандидатуру предложит кто-нибудь из зала - обязуюсь взять самоотвод. По состоянию здоровья.
  Петухов записал.
  - Подпишись. Расшифруй свою подпись. Поставь дату.
  Жерлов остановился за спиной конкурента - завис над жертвой.
  - Написал? - рука председателя вырвала листок из-под руки Петухова. - Теперь, пошел на х... !
  Обессиленный Петухов на секунду задержался, хотел ответить, но затем встал и молча, покинул председательский кабинет.
  В своём он запер дверь на ключ изнутри... И два часа сочинял обращение к писателям, которое озаглавил: "Почему я не буду голосовать за Жерлова".
  
  18.10.2010
  Днем Хохлев разослал свое седьмое - самое длинное - письмо.
  
  Дорогие друзья!
  Как вы знаете, 16 сентября 2010 года я начал свой предвыборный опрос.
  На сегодняшний день 73 члена Санкт-Петербургского отделения Союза писателей на выборах нового председателя правления готовы проголосовать "за Хохлева".
  Для победы этих голосов недостаточно.
  Но с учетом того, что многие писатели вообще воздерживаются от какого-либо выбора, а треть опрошенных примет решение непосредственно на Собрании, этих голосов хватит, чтобы не позволить С. Е. Жерлову победить в первом туре голосования.
  Это, конечно же, результат. Но, наверное, не тот, который многие ждут.
  Сообщаю вам, что изо дня в день число "сторонников Хохлева" неуклонно растет. Мне звонят и пишут даже те писатели, с которыми ни разу не доводилось встречаться лично. Это говорит о том, что С. Жерлов и его ближайшее окружение (жерловцы) почти банкроты.
  Об этом же свидетельствуют и настроения в "штабе" С. Жерлова. Люди, привыкшие все решать за всех, столкнулись с неожиданной ситуацией. Чья-то - не их - твердая воля путает им все карты. Жерловцы нервничают, суетятся, принимают необдуманные решения и ошибаются.
  Каждая их ошибка обращается в наше достижение.
  Уверен, что мы добьемся нужного результата и еще раз благодарю всех за поддержку.
  Мы, писатели, должны писать. Нам не хочется растягивать процедуру выборов на какой-то неопределенный срок. Идти на второй или третий туры выборов. Думаю, вы согласитесь со мной, что заниматься творчеством гораздо интереснее.
  Поэтому все нужно решить 21 октября. Как это сделать - я сейчас расскажу.
  Какую бы предвыборную поддержку кандидат не имел, он может проиграть, если не уделит должного внимания процедурным вопросам. Мы знаем, что Собрание - это коллективный орган, способный корректировать любые отклонения выборной процедуры от демократических норм. Поэтому с первой минуты Собрания, нам нужно взять его ход под полный общественный контроль. Овладеть Собранием.
  Для этого необходимо:
  1. Занять первые ряды (нужно оказаться в зале раньше объявленного часа) и не уступать своих мест никому (какие бы доводы жерловцы ни приводили).
  2. Не допустить, чтобы С. Жерлов (или лицо, им назначенное) председательствовал на Собрании. Формулировка отвода - утрата доверия. Председатель и секретарь Собрания должны быть избраны Собранием.
  3. В случае если председателем Собрания все же будет избран сторонник С. Жерлова - следить за четким соблюдением процедуры ведения и реагировать на каждое отступление от Устава. Не давать возможности жерловцам "продавливать" свои решения в ущерб нашим общим интересам. Выходить на сцену с заявлениями и требовать исправления ошибок.
  Из опыта прошлых Собраний мы знаем, как вели себя наши противники, чтобы добиваться "нужного" результата. Подгоняли Собрание, не давали возможности высказываться всем желающим, не ставили на голосование важные вопросы, применяли вообще недозволенные методы. Начинали топать ногами, кричать, оскорблять несогласных с ходом Собрания.
  Если подобное будет происходить 21 октября, мы будем отвечать зеркально. По принципу: "как они к нам, так и мы к ним".
  На оскорбительные реплики реагируем интеллигентно (без ругательств), но громко. При этом в длительные перепалки и споры не вступаем - это не в наших интересах.
  Топот ног встречаем аплодисментами.
  Я постараюсь быть все время на виду - следите за моими руками. В случае если процедура Собрания окажется нарушенной - я начну аплодировать. Буду это делать при каждом нарушении.
  В зале старшим групп выборщиков необходимо меня поддерживать - "включать" бурные и продолжительные аплодисменты. После восстановления процедуры, когда я подниму руку вверх - аплодисменты должны стихнуть. Этот простой прием позволит нам осуществлять коллективный контроль действий жерловцев и принуждать их четко следовать Уставу отделения и процедуре Собрания.
  Напоминаю, что голосования по всем вопросам (кроме выборов нового председателя правления) должны пройти в открытой форме.
  Голосование по выборам председателя - только тайное!!!
  Для проведения тайного голосования будут изготовлены избирательные бюллетени, отличающиеся от бюллетеней жерловцев. Нам нужно сделать так, чтобы при голосовании по выборам председателя правления использовались наши бюллетени. Если потребуется, мы проголосуем этот вопрос.
  Старшие групп выборщиков должны организовать быструю раздачу бюллетеней всем писателям, присутствующим на Собрании.
  В момент тайного голосования старшие групп выборщиков превращаются в наблюдателей "от кандидата Хохлева". Они должны находиться рядом с урной для голосования и следить за тем, чтобы в урну не был осуществлён вброс "левых" бюллетеней.
  Каждый член отделения может опустить в урну для голосования только один бюллетень. Вторая задача наблюдателей - проследить за правильным подсчетом голосов. Во время подсчета также возможен несанкционированный вброс бюллетеней.
  Один из наблюдателей "от кандидата Хохлева" должен быть введен в состав счетной комиссии и подписать итоговый протокол.
  Мне известно, что С. Жерлов дал задание своим сторонникам собрать рекомендации членов отделения, не способных по состоянию здоровья присутствовать на Собрании. При подсчете голосов эти рекомендации учитываться не будут. Пункт 7.10 Устава отделения гласит: "Решения на Собрании по вопросам компетенции Собрания принимаются 2/3 (двумя третями) голосов от числа присутствующих". Присутствующих лично!!!
  Главная задача Собрания - выборы нового председателя правления. Поэтому необходимо максимально сконцентрироваться именно на этом вопросе. Не уходить курить, не покидать Собрания до выборов председателя.
   По тактическим соображениям я не могу сегодня раскрыть всех деталей нашего сценария. Вы их узнаете в зале. Ориентируйтесь по ситуации и действуйте по совести.
  Совесть подскажет верно.
  
  За три дня до выборов я обращаюсь к С. Жерлову лично.
  Ущерб, нанесенный Вами современной питерской литературе, огромен.
  Столько лет Вы находились в литературной среде, но так и не смогли понять ни сути литературы, ни её цели. Отсюда - Ваши проблемы в отношениях с литераторами, людьми, преданными писательскому делу.
  Вы перекрывали путь в Союз талантливым авторам и изгоняли из отделения уже состоявшихся писателей. Вы использовали служебное положение, административный ресурс, PR-технологии для продвижения своего творчества, но практически ничего не добились. Вы пытались повысить свой авторитет, укрепить в сознании людей (не только писателей) свою значимость, но получили обратное.
  Свои действия Вы называли работой. Да, Вы "работали", но не на благо литературы и писателей нашего отделения. Литераторы далеко не глупые люди. Они видят Вас насквозь. И не хотят за Вас голосовать. Осознайте это.
  Сегодня я предлагаю Вам следующее:
  1. Во избежание никому не нужных эксцессов, в срок до 21 октября вывезти из кабинета в Доме писателей свои личные вещи и сдать ключи. В понедельник 25 октября в 14-00 в этом помещении должно пройти первое заседание нового правления.
  2. До 22 октября подготовить бухгалтерию Санкт-Петербургского отделения Союза писателей к независимому аудиту.
  3. На Собрании 21 октября извиниться перед писателями, заявить о своей отставке со всех руководящих постов отделения и снять свою кандидатуру с выборов.
  В завершение своего письма выражаю искреннюю благодарность П. В. Петухову за его честное заявление, опубликованное вчера на сайте журнала "Невский ветер".
  И обращаюсь к каждому члену нашего отделения.
  Вряд ли я соглашусь выставить свою кандидатуру на пост председателя правления - в каком-нибудь близком или далёком будущем - еще раз.
  Входить "в одну и ту же реку" мне не интересно.
  Но настоящую выборную компанию я стремлюсь довести - как я уже говорил - до "полной и безоговорочной победы". Сейчас я имею твердые намерения, силы и возможности исправить ситуацию в нашем отделении в лучшую сторону. И готов профессионально действовать в качестве Председателя правления весь выборный срок.
  Чтобы не краснеть перед нашими литературными (и просто) потомками, Вам также нужно занять активную позицию.
  Не отсиживаться на Собрании в тихом уголке - бороться. Не отмалчиваться - выступать. И правильно голосовать.
  Только так мы исполним свой долг перед литературой и нашими читателями!
  И да поможет нам Бог!
  
  С уважением к моим сторонникам и противникам,
  Владимир Хохлев.
  
  Первым отреагировал Ваня Тихонов. Позвонил буквально сразу.
  - Володя, зачем ты пишешь "не позволить Жерлову победить"? Он имеет такое же право на победу, как и любой другой кандидат.
  - Чтобы мобилизовать людей на борьбу. Вдохнуть решимость и мужество. Он всех запугивает, стращает - его не должны бояться.
  - Кто его боится?
  - Все, кто с ним в контрах... Но из интеллигентских соображений выступать не хочет.
  - Да, таких много... Я тут, знаешь, что подумал: вот приди ты сейчас к Жерлову с бутылкой коньяка - знаешь, как он обрадуется. Он тебя сразу приблизит...
  - Не верю.
  - Напрасно. Жерлов умеет ценить такие поступки. Он бы ввел тебя в свой круг, даже приподнял бы. Назначил на какой-нибудь пост в правлении.
  - Ты что, предлагаешь сдаться? Петух пять лет назад сдался - Жерлов ему до сих пор мстит. Да и не в мести дело. Я с ним не просто в контрах - в органических контрах. Бескомпромиссных... Цель моего выступления: задвинуть его так глубоко - за горизонт - чтобы его долго и с фонарями искали. Не нашли и забыли. Чтобы никто больше от этого негодяя не пострадал...
  - Можешь представить, я после его издевательств выходил из Союза, спускался в метро и готов был под поезд кинуться. До чего доводил... Раза три или четыре хотел кинуться... Один раз стою на платформе, плачу... Представляешь мужика с моей комплекцией плачущим? Подходит бабушка какая-то, спрашивает: "Сынок у тебя горе?" - Я говорю: "Хуже, мать - поэтом не признают". - "И ты, - говорит, - из-за этого на рельсы? Признают, придет время. Терпи..." Так и отвела от края.
  - А ты, Вань, говоришь: с бутылкой коньяка... С автоматом! И овчаркой... Собрать всех этих жерловых - всех коммунистов со всей России - погрузить на баржу и отправить куда-нибудь на восток. В лагеря ГУЛАГА, в которых они людей гноили... На Колыму или в Ванино - и поселить в те же бараки, и кормить так же - чтобы поняли всё.
  За то, что они со страной сделали им нужно ответить зеркально. Собраться и ответить.
  Пока они по русской земле ползают, во всяких Думах и ЗАКСах заседают, спокойной жизни у нас не будет.
  - Это верно, конечно. Но это уже политика. А я в политику не играю.
  - Так и я не играю. Играл бы - давно бы уже "зачистил" города и сёла Руси от коммунизма.
  - В литературе все-таки другие правила.
  - Когда она не подмята идеологией. А когда подмята - можно и так. Жестко. Литература и коммунизм - вещи несовместимые. В литературе - гении и таланты, в коммунизме - бездари и мерзавцы. В литературе - честь и достоинство, в коммунизме - предательство и подлость... Освободить литературу от коммунистов - главная задача сегодняшнего дня. Поэтому я и говорю: "не позволить Жерлову победить"!
  - С такими взглядами тебе не выиграть.
  - Почему же?
  - Потому что две трети Союза - бывшие коммунисты.
  - В любом случае я ставлю вопрос! И борюсь. Честно... До конца. А если вопроса не ставить - так и не изменится ничего. И тебе опять захочется под поезд... Люди-то не совсем тупые, должны ведь, в конце концов, понять - где корень зла.
  - В коммунизме?
  - И в безбожии. Поэт без Бога не поэт! Читал моё стихотворение в Интернете?
  - Нет еще.
  - Прочитай. Все, Ваня, пока.
  Хохлев прервал разговор, потому что заверещала вторая трубка. Звонил Рудаков.
   - Владимир Владимирович, ты дома? Перезвони мне на городской.
   Хохлев перезвонил.
   - Тебе привет от Корнеева. Он, скорее всего, будет.
   - Хорошо.
   - Как ты лихо все расписал. Молодцом. Отклики хорошие. Получилось бы - так как написано.
   - В Лихолетове вы уверены?
   - А бес его знает. В ком сейчас можно быть уверенным? То, что он против Жерлова - это точно. Но "против" - легко быть на кухне. На собрании - тяжело.
  - Но ведь вы знали, что дракона убил не он. Дома знал... А на параде...
  - Это откуда?
  - Из "Дракона" Шварца.
  - А! Хорошая вещь. Я звонил в Москву, сказал, чтобы приезжали и снимали Жерлова со всех постов. Твоё письмо туда переслал. Но Москва что-то вяло реагирует. Хочет принять того, кого мы выберем...
  - Умывает руки.
  - Да, похоже.
  - Нам вот что нужно - снять Жерлова с учета в отделении. И тогда он - как и вы - не сможет выставить свою кандидатуру. Как сказал Корнеев - достаточно собрать двадцать подписей.
  - Гениальная идея. Давай я протокол подготовлю. Подпишем, разошлем...
  - Готовьте. Первая причина - нарушение финансовой дисциплины. Он собирает членские взносы и не выдает на руки никаких подтверждающих документов, чеков или корешков приходных ордеров... А та бумажка, в которой Валентина Павловна заставляет расписываться - филькина грамота. Сегодня она есть - а завтра Жерлов её сжег... И что тогда? Чем я докажу, что взносы сдавал?
  - Вообще странно: сдающий и расписывается... Я как-то об этом не подумал. Должно ведь быть наоборот: сдал - получил расписку, что сдал.
  - Готовьте протокол. - Хохлев отключился и вошел в электронную почту. Открыл первое письмо. Сам за собой заметил, что отдает распоряжения уже как начальник. Как победивший на выборах.
  
  Уважаемый кандидат Хохлев не предоставил подробных сведений о себе. Не рассказал даже о тех доходах, на которые он собирается содержать себя и своих домочадцев во время будущего председательства...
  К. Б.
  
  Кандидат не знал, кто скрывается за инициалами К. Б. - не смог догадаться:
  
  Уважаемый К. Б.
  Я работаю и во время председательства буду работать главным редактором журнала "БЕГ". Со свободным графиком работы.
  Не могу сказать, что моя зарплата очень большая, но её хватает на содержание семьи. Подробная информация обо мне в газете "Парад талантов", электронную версию которой прилагаю.
   Владимир Хохлев.
  
   Вторым стояло письмо талантливого, очень тонкого и точного в выражениях поэта Станислава Подольского. Хохлев совсем недавно прочитал его новую книжку, буквально пропитанную горечью разлуки с женщиной - женой - и тоской по дочери.
  
   Владимир, я не смогу присутствовать 21-го. Именно в этот день и именно в этот час - важное заседание с высоким начальством. Это - моя работа, где я просто необходим, ибо должен делать доклад. Каким образом я могу проголосовать против кандидатуры Жерлова? Лично мне он не сделал ничего плохого, но он - олицетворение работы Союза, которой я в упор не вижу.
  И этого достаточно, чтобы голосовать против.
  Станислав Подольский.
  
  Хохлев ответил:
  
  Станислав, добрый день.
  Единственное, что я могу предложить - написать заявление (в двух экземплярах) на председателя собрания с Вашим волеизъявлением. Укажите, пожалуйста, номер читательского билета. Один экземпляр я лично передам ведущему с просьбой зачитать его всем присутствующим. Далее - как решит собрание. Второй экземпляр будет храниться у меня. Сообщите, где и когда мы можем встретиться?
  С уважением, Владимир.
  
  Кандидат, наверное, предложил очень сложную схему. Больше от Подольского писем не приходило.
  А вот Землякова была "в своем духе":
  
  Солдаты и матросы!
  Революционный Петроград в наших руках! Керенский будет разбит, Лейба Троцкий с американской подмогой на подходе. Фабрики - рабочим, земля - крестьянам, хлеб - голодным, пролетарии всех стран соединяйтесь. Расстрел приветствуем аплодисментами, Автора путча лично - топаньем ног. Не перепутайте, товарищи! То есть извиняйте, - по-нынешнему - господа.
  Печально наблюдать бешенство гордыни, но зло неизбежно должно сразиться со злом. В какие бы фантики блага и добра оба ни нарядились, а рога, копыта и хвост торчат. Ну что ж, вы сами этого восхотели. Тут даже будучи крайне искренним - нечего пожелать, ибо победы не будет никому.
  Светлана Землякова.
  
  Как-то "по-советски" отписался Петухов.
  
  ВРЕМЯ ПИСАТЕЛЬСКИХ ДУЧЕ ПРОШЛО!!!
  Необходимо обзвонить максимальное количество людей, которые по объективным причинам не будут на Собрании, чтобы они не давали доверенности Жерлову, цепляющемуся за "власть". Нам не нужны писательские дуче! Да здравствуют честные и разумные писатели! Наступает время творческого сотрудничества и взаимоуважения!
  ПЕТЕРБУРГСКИЕ ПИСАТЕЛИ ПОКАЗЫВАЮТ ПРИМЕР ВСЕЙ РОССИИ!
  Да здравствует прогресс!
  Петухов.
  
  И очень заинтересованно ответил Саша Странников.
  
  Володя!
  Мысль правильная, но имей в виду, что на 5 первых рядах могут лежать таблички с надписью "Занято". У тебя и Петухова нет содокладов. Это большая ошибка. Придётся выступать в прениях.
   Будет ли микрофон для реплик из зала? Вряд ли. Думаю, что в зале на Литейном - микрофон есть. Но его могут не включить.
  Хватит ли новых бюллетеней всем присутствующим? Председателем Собрания, вероятно, назначат Прыгунца - сколько не каламбурь, всегда был он. Надо предложить свою кандидатуру. Лихолетова или Сидорова.
  Удачи!
  Александр.
  
  Письмо работало - оставаться равнодушным к нему было сложно. Пришло сообщение и из Чикаго.
  
  Володя, привет!
  Твой рассказ - на первой полосе "Голоса Чикаго". А фотография - рядом с портретами Барака Обамы и Билла Клинтона.
   Всё чем мог! Надеюсь, успел к сроку...
  
   К письму было приложена первая полоса газеты, где Хохлев действительно соседствовал со столь заметными личностями... Владимир ответил.
  
   Андрей, спасибо.
   Ты успел...
  
  19.10.2010
  Около одиннадцати утра Вревский и Рудаков неожиданно встретились в регистратуре сороковой поликлиники. Это медицинское учреждение на Невском проспекте пока еще оставалось писательским благом. Для некоторых благососов - членов Союза - сороковка являлась главным благом.
  Вревский заскочил за справкой в бассейн - он самым тщательным образом следил за здоровьем и держал форму. Рудаков лечил зубы. Не друзья и не противники - в деле Хохлева единомышленники - присели на кожаный диван у зеркала и разговорились.
  - Толя, ты понимаешь, усилия Хохлева могут оказаться напрасными. Это меня сейчас волнует больше всего. Жерлова ему не сдвинуть... Вот в чём беда...
  Рудаков был, как всегда, эмоционален. Вревский сдержан:
  - Есть конкретные предложения?
  - Были. Мы их все отработали... А что толку? Осталось два дня, Жерлов и не думает уходить.
  - И не уйдет, если не помочь. Не подтолкнуть.
  - Как тут поможешь? Я не знаю. Если только спровоцировать его...
  - На противоправные действия! За час до выборов.
  - И сдать в милицию.
  - Или в дурку.
  - О! Это был бы лучший вариант... Без Жерлова собрание рассыплется...
  - Так, может, тряхнём стариной? - Вревский испытывающе заглядывал в глаза собеседнику.
  - Думаешь реально?
  - А что?
  - Мы с тобой уже не в Союзе, на собрание нас не пустят...
  - А это и не нужно. Ты - да, собственно, как и я - для Жерлова, как возбуждающие красные тряпки. Ему достаточно где-нибудь в фойе нас увидеть... Его и понесет...
  - Я почему вот уже лет пять с ним на мероприятиях не встречаюсь... Он же наброситься может. Душить начнет или бутылкой по голове...
  - Боишься?
  - Не боюсь... Но знаешь поговорку: береженого Бог бережет. Вот и меня пока "бережет". - Рудаков задумался. - Значит, ты предлагаешь кому-то из нас пожертвовать собой... Без жертвы не обойтись... И кому же?
  - Да хоть жребий бросим. Прямо сейчас, - глаза Вревского задиристо искрились.
  - А сливки снимет товарищ Хохлев...
  - Саша, ты не прав. Сливки достанутся всему Союзу...
  - Я про руководящие... Сливки!
  - Перестань, если бы мы из Союза не ушли, могли бы так же, как и Володя, выставить свои кандидатуры... И даже выиграть... Но мы ушли. Тем самым отдали бразды правления в руки Жерла. Так что теперь вариант один - освободить дорогу перспективному кандидату.
  - Ладно, давай спички.
  - Не курю... И не пью, - Вревский достал из кармана рубль. - Ты кто? Орел или решка?
  - Орел!
  - Кто бы сомневался. Кидаю, - президент Академии подкинул монетку вверх, поймал её на ладонь. - Орел!
  - Тебе всегда везло. - Рудаков немного вспотел. Ослабил узел галстука, расстегнул воротник рубашки. Как детский мячик - упал лопатками на спинку дивана и отскочил обратно. - Нет, Толя, не смогу... Не то что провоцировать, видеть этого урода не могу. Ну не могу и все...
  - Зачем тогда жребий кидал?
  - А вдруг бы тебе выпало...
  - Я бы тоже отказался.
  - Вот на том и порешим, - тучный Рудаков облегченно вздохнул и начал привставать. - Пусть Хохлев сам с ним борется. Выиграет, значит силён... Давай! Моё время подходит... Зуб сверлить.
  - Ладно. Выборы не последние... Не на этих - так на следующих свергнем... Будь здоров, - Вревский встал тоже и пожал протянутую руку.
  - И тебе не болеть.
  
  После обеда Хохлев получил письмо от Саши Странникова:
  
  Володя!
  Сегодня я имел очередную, длительную беседу по телефону с С. Е. Жерловым на предмет выборов. Жерлов сказал, что изменит свою политику в области общения с другими, неписательскими организациями.
  Он сказал, что некоторые враги Союза писателей - вроде Хохлева - стремятся разрушить всю структуру СП, которую он создавал десять лет. Я сообщаю эти суждения тебе, чтобы не было двусмысленных мнений.
  Информация также доведена до сведения Л. Правдиной, которая по-прежнему выступает против тоталитарной диктатуры. Если ты не скис, предлагаю такой вариант: напечатать 300 бюллетеней, в которых каждую страницу разделить на две части и написать слева, что хочет Жерлов, а справа, что хотим мы. Например:
  Слева: тоталитаризм, хамство, единоначалие, господство полковников...
  Справа: прозрачность выборов и финансовой деятельности, ротация членов правления....
  За какую программу проголосуют?
  Бюллетень выдавать по списку, ставить галочку, когда бюллетень выдан и когда сдан. Кроме этого - учти, что будут забивать и затаптывать выступающих с критическими замечаниями. Микрофон должен быть в зале!
  Победить вряд ли удастся, но нужно организовать группу оппозиции. Это необходимо. И тебя, и Петуха попытаются подкупить обещанием разных должностей. Петуху Жерлов уже обещал должность секретаря СП в Москве, а двинул туда серого мужика из деревни, даже без среднего образования.
   Важна борьба. "В борьбе обретёшь ты право". Борис Савинков.
  С творческим приветом Александр Странников.
  
  Состоялась интересная переписка с Игорем Филипповым.
  
  Володя, приветствую тебя.
  Жерлов военный! Советский военный.
  Если бы советские военные не клали на Устав, то СССР не развалился бы, не было бы братоубийственной бойни, наркомании, вымирания России...
  Генералитет и офицерство продали Родину - оттого все и началось.
  А ты, Володя, - молодец...
  Но я даже не знаю...
  Бороться с бесами, которые плодятся бесконечно?..
  
  Хохлев ответил:
  
  Нужно бороться. Иначе задавят.
  
  На что получил:
  
  Это часть вселенской битвы... За Слово и против Него...
  
  Наконец-то определился Степан Лебеда:
  
  "Сказки Хохмана" предлагаю зачислить в разряд новорусской классики - как утешительный приз, поскольку руководить писателями их автор никогда не будет.
  Я лично - за Жерлова.
  
  Лебеда исковеркал фамилию кандидата. Кандидат ответил зеркальной шуткой.
  
  "Голос Ебеды" слишком тонок и слаб, чтобы влиять на результат.
  Я лично - его даже не услышал.
  
  Вечером Владимир выступал в "Буквоеде". На площади Восстания.
  Эта популярная в Питере книжная сеть взяла на реализацию поэтический сборник "Уставший поэт" и предложила провести презентацию книжки. Как нельзя кстати - за два дня до выборов.
  Хохлев успел разослать приглашения всем своим читателям. И избирателям... Но из Союза пришел только один человек. То ли приглашение не дошло, то ли перепуганные жерловцы постарались - и сами всех запугали. То ли кандидат слишком напряг - "перекормил" - писателей своими частыми публичными выступлениями.
  На входе в кафе-конференц-зал Хохлеву представился менеджер "Буквоеда" Дмитрий.
  - Я буду помогать вам вести встречу. Задавать наводящие вопросы из зала, передавать микрофон... Расскажите вкратце о себе.
  Хохлев рассказал. После выпил стакан соку. На сцене - немного задерживая начало презентации - продолжали отвечать на вопросы редакторы нового религиозного журнала. Когда они закончили, подбежал Дмитрий.
  - Владимир, у меня форс-мажор. Вызвали на другую площадку. Поэтому я вас сейчас представлю... и убегу. Вы справитесь без поддержки?
  Хохлев кивнул. Именно о таком - "сольном", никем не перебиваемом - формате выступления он и мечтал.
  - Пойдемте на сцену.
  Хохлев вышел к публике, поздоровался, присел за столик... И полтора часа, без перерыва - что еще нужно поэту? - читал свои стихи. Посетители кафе приходили, пили кофе, уходили, прислушивались, задерживались, листали выложенные на стойках книжки...
  Хохлев не узнавал свой голос, разносимый звукоусиливающей аппаратурой по всему книжному магазину, почти как голос дежурного на вокзале или в аэропорту, и радовался. Перед микрофоном со сборником своих стихов ему было абсолютно комфортно. Он читал и читал... Неспешно, с авторскими акцентами в нужных местах. Примерно так - как весной в Оксфорде.
  С каким-то особенным чувством люди, истосковавшиеся по правде, слушали стихи о Боге. Владимир заметил это, и читал их, четко произнося - и донося - каждое слово:
  
  Мы светим фонарями и бродим по дорогам,
  И кажется, что знаем уже довольно много.
  Мы бродим, пилигримы, и светим фонарями,
  Проходим анфилады с открытыми дверями.
  
  Заглядываем в окна, пережидаем ночь,
  Пытаемся превысить и что-то превозмочь.
  Мы ходим, бродим, ищем... зачем, не зная сами.
  Вдруг узнаём кого-то потухшими глазами,
  
  И голосом простуженным кого-то окликаем...
  А Главного - уставшие - совсем не замечаем.
  
  ***
  Мир - это стихотворение Бога.
  Когда Он его допишет,
  Смахнет чернила с пера
  И закроет Свой альбом.
  И мир станет Ему скучен.
  Весь мир.
  Но части - лучшие рифмы
  Останутся в Его памяти.
  И будут всплывать и всплывать...
  Вот зачем нужно
  Стать лучшей частью мира.
  Чтобы жить в памяти Бога!
  
  ***
  Земля была безвидна, земля была пуста,
  Висела тьма над бездной...
  Как с чистого листа
  Весь мир писался Богом,
  Творился для того,
  Чтоб человек из глины
  Не признавал Его?
  
  ***
  Плывет над миром колокольный звон,
  Торжественный и радостно-печальный,
  В нем близкий и одновременно дальний,
  Пронзительный - о всех живущих - стон.
  
  ***
  Земля качалась под ногой,
  Продавливалась твердь,
  Когда решил, совсем нагой,
  За веру умереть.
  Когда завеса сорвалась,
  Тряхнуло небеса.
  Когда немногие из нас,
  Услышав голоса,
  На землю пали. Дождь пошел.
  Расколот громом миг...
  
  Тогда распятым вдруг нашел,
  Но от Него не отошел
  Скорбящий Бог-старик.
  
  ***
  Жизнь из чудес!
  Сплошное чудо!
  Мы смотрим, слышим, говорим,
  Смеемся, иногда грустим,
  Не зная, кто мы и откуда.
  Куда идём, зачем спешим?
  Зачем задумчиво молчим,
  Вдыхая сигаретный дым
  И выдыхая дым,
  Покуда...
  Живем и, значит, существуем,
  В дорогу чемодан пакуем...
  
  Жизнь из чудес!
  Сплошное чудо!
  Для нас, не для Небес.
  
  Слушателей-покупателей, случайно оказавшихся на презентации, прибыло. Все столики кафе оказались занятыми. Люди жались к колоннам, к стеллажам с книжками, толпились в проходе. Расстегивали куртки и плащи, снимали их, вешали на спинки стульев. Молодой человек, представившийся журналистом, подошел к сцене и задал несколько вопросов. Поблагодарил за ответы.
  На финал выступления Хохлев приберёг стихотворение не из "Уставшего поэта" - недавно написанное:
  
  Отковать небесный свод,
  сдуть мехи, залить очаг.
  По капель весенних вод
  приложить к земле рычаг.
  Поднатужиться... На вздохе
  двинуть время в новый срок.
  Звезды - мусорные крохи
  веником собрать в совок.
  Месяц закатить за ставню,
  распахнуть зарю пошире,
  обозначить синей далью
  грани дня в безмерном мире.
  Выгнать солнце из-за леса,
  через облака катнуть.
  Тени чёрного навеса
  с мест насиженных спихнуть.
  Подогреть на газе чаю,
  душ ласкающий принять,
  разогнать сомнений стаю...
  
  И рабочий день начать.
  
  Последние строчки были встречены аплодисментами. Хохлев встал, поклонился, подписал несколько книжек. Сфотографировался на память с желающими...
  Поблагодарил участников вечера, получившегося совсем не предвыборным...
  И тихо ушел.
  
  20.10.2010
  Владимир проснулся около восьми. Лежа в кровати, подумал о завтраке.
  Вставать не хотелось. Он потянулся, включил на кухне газ, поставил чайник. И воду в маленькой кастрюльке - под пельмени.
  Неожиданно вспомнился знаменитый монолог Мюллера из "Семнадцати мгновений весны". Хохлев встал, снял с полки книжку Юлиана Семенова, вернулся под одеяло. Полистал, нашел нужное место.
  
  Золото Гиммлера - это пустяки. Гитлер прекрасно понимал, что золото Гиммлера служит близким, тактическим целям. А вот золото партии, золото Бормана, - оно не для вшивых агентов и перевербованных министерских шоферов, а для тех, кто по прошествии времени поймет, что нет иного пути к миру, кроме идей национал социализма. Золото Гиммлера - это плата испуганным мышатам, которые, предав, пьют и развратничают, чтобы погасить в себе страх. Золото партии - это мост в будущее, это обращение к нашим детям, к тем, которым сейчас месяц, год, три года...
  Тем, кому сейчас десять, мы не нужны: ни мы, ни наши идеи; они не простят нам голода и бомбежек. А вот те, кто сейчас еще ничего не смыслит, будут рассказывать о нас легенды, а легенду надо подкармливать, надо создавать сказочников, которые переложат наши слова на иной лад, доступный людям через двадцать лет. Как только где нибудь вместо слова "здравствуйте" произнесут "хайль" в чей то персональный адрес - знайте, там нас ждут, оттуда мы начнем свое великое возрождение!
  Сколько вам лет будет в семидесятом? Под семьдесят? Вы счастливчик, вы доживете. А вот мне будет под восемьдесят... Поэтому меня волнуют предстоящие десять лет, и, если вы хотите делать вашу ставку, не опасаясь меня, а, наоборот, на меня рассчитывая, попомните: Мюллер гестапо - старый, уставший человек. Он хочет спокойно дожить свои годы где нибудь на маленькой ферме с голубым бассейном и для этого готов сейчас поиграть в активность...
  И еще - этого, конечно, Борману говорить не следует, но сами то запомните: чтобы из Берлина перебраться на маленькую ферму, в тропики, нельзя торопиться. Многие шавки фюрера побегут отсюда очень скоро и - попадутся... А когда в Берлине будет грохотать русская канонада и солдаты будут сражаться за каждый дом - вот тогда отсюда нужно уйти спокойно. И унести тайну золота партии, которая известна только Борману, потому что фюрер уйдет в небытие...
  И отдайте себе отчет в том, как я вас перевербовал - за пять минут и без всяких фокусов.
  
  Хохлев ярко представил, как мог бы высказаться Жерлов "на заданную тему":
  - Золото демократов - это, б... , пустяки. Вы прекрасно понимаете, что золото демократов, крохи которого, упавшие с их толерантного стола, нам иногда удается подобрать, служит близким, тактическим целям. А вот золото партии, золото КПСС, не для вшивых, б..., стукачей и перевербованных шоферов.
  Золото КПСС - которое после перестройки так усиленно ищут и не могут найти, ваши друзья-журналисты - хранится на тайных счетах и надежно упрятано в подземельях Европы для тех, кто, б... , по прошествии времени поймет, что нет иного пути к захвату мира, кроме как через сталинско-ленинские идеи вселенского коммунизма.
  Достающиеся нам деньги демократов - это плата испуганным мышатам, которые, предав, пьют и развратничают, пишут свои писульки, без умолку трещат на своих творческих вечерах, чтобы погасить в себе страх.
  Золото КПСС, тайна которого мне, б..., известна, - это мост в будущее, это обращение к нашим детям и внукам, к тем, которым сейчас месяц, год, три года... Тем, кому сейчас десять, мы, б... , не нужны: ни мы, ни наши идеи; они не простят нам нашего предательства. А вот те, кто сейчас еще ничего не смыслит, будут рассказывать о нас легенды. А легенду, б... , надо подкармливать, надо создавать сказочников, которые переложат наши слова на иной лад, доступный людям через двадцать лет. Деньги без идеологии мертвы. А верные носители вечной идеи коммунизма - мы, хоть нам и не просто хранить эту верность.
  Как только где нибудь, в какой-нибудь подростковой среде, кто-то в пионерском приветствии вскинет руку над головой и звонким, уверенным голосом прокричит: "Всегда готов!" - знайте, там нас ждут, оттуда мы, б... , начнем свое великое возрождение!
  Сколько лет вам будет в тридцатом? Под семьдесят? Вы счастливчик, вы доживете. А вот мне будет под восемьдесят... Поэтому меня волнуют предстоящие двадцать лет. Если вы готовы сделать свою ставку, не опасаясь меня, а, наоборот, на меня рассчитывая, помните: Жерлов - почти что Сталин - больной, б... , уставший человек. Он хочет спокойно дожить свои годы где нибудь на маленькой ферме с голубым бассейном, передав перед этим вечную коммунистическую идею в надежные руки...
  И запомните: чтобы из нынешней России спокойно перебраться на маленькую ферму, в Европу, нельзя торопиться. Многие шавки демократии, коммунисты-перевертыши, наворовав бюджетных денег, бегут отсюда и - попадаются... Их забивают бейсбольными битами где-нибудь на Кипре...
  А вот когда в России восстановится, б... , советская власть, тогда с почетом уйти на заслуженный отдых можно будет спокойно. Прихватив с собою, в качестве премиальных, положенную часть золота партии.
  Отдайте себе, Владимир Владимирович, отчет в том, как я вас быстро перевербовал - за пять минут и без всяких фокусов. Потому что, на мой взгляд, вы единственный - на фоне этих идиотов-писак - человек, с которым я готов серьезно работать.
  
  Хохлева передернуло. Он вернулся в действительность, захлопнул книжку и вернул её на полку. Теперь уже встал окончательно. По-армейски аккуратно заправил кровать, вышел на кухню.
  Вода в кастрюльке кипела. Владимир бросил в нёё 12 пельменей, посолил. После водных процедур - утренняя гимнастика. Кандидат разогнал кровь, разогрел мышцы. Отжался на кулаках - кожа на костяшках давно срослась. Подтянулся на турнике.
  Параллельно с завтраком - проверка электронной почты. Писатели продолжали реагировать на седьмое письмо. Хохлева рассмешило - и одновременно вдохновило - короткое послание Саши Странникова:
  
  Володя!
  О тебе ходят слухи, как о новом Ельцине горбачёвских времён...
  
  Сравнение с первым президентом России многого стоит. Бориса Николаевича Ельцина кандидат уважал. Только сильный человек, в окружении беснующихся коммунистов, мог бросить партбилет на стол и спокойно выйти из зала. И одним этим - обыграть всех. У Ельцина, особенно "горбачевского периода", можно было многое перенять. И многому научиться. Может быть, Хохлев и перенял. Неосознанно, интуитивно.
  Вдохновило и письмо от Наташи Тайновой.
  
  Владимир, "БЕГ" многих рекламодателей заинтересовал.
  Завтра провожу большую презентацию в бизнес-центре на Сенной площади. Нужно 100 экземпляров 10-го номера. Могу ли получить?
  Наталья.
  
  Наташа, привет. Поздравляю...
  А у меня завтра выборы. В редакции - в моем кабинете - возьми столько экземпляров "БЕГа", сколько сможешь унести. Удачной презентации!
  
  Хохлев коротко и быстро ответил на другие письма и засел за подготовку тезисов к ТВ-эфиру.
  
  В 10 часов 15 минут Туркин по красной ковровой дорожке, с огромной стопкой бумаг в руках, шел к себе в кабинет. Он шел по коридору мимо кабинетов вице-губернаторов, мимо офиса губернатора и ощущал свою значимость. Из Смольного, как ему казалось, он видел весь пишущий Питер и мог влиять на все информационное поле города, на все информационные потоки... В кармане пиджака зазвонил телефон. Освобождая одну руку, Туркин заложил бумаги под мышку и ответил:
  - Туркин... Да... Я рядом. Так я сейчас зайду.
  Не донеся бумаги до кабинета, Юрий Сергеевич развернулся и быстро зашагал обратно. По красной ковровой дорожке, мимо офиса губернатора и кабинетов вице-губернаторов. Дошел до центральной лестницы, спустился на второй этаж, нырнул в приемную председателя Комитета, оставил на стойке секретаря свои бумаги и скрылся в кабинете.
  - Здравия желаю!
  - Здорово! Присаживайся.
  Туркин присел к приставленному к председательскому столу столику. Тоже под зелёным сукном. Бросил взгляд на бронзовую богиню, держащую в руках меч и весы. И не способную ответить взглядом на взгляд - глаза скрывала широкая повязка. Заметил, что весы слегка покачиваются.
  - Что вы там с Хохлевым замутили?
  - Мы ничего. Это сам Хохлев замутил, - Туркин не ожидал, что вопрос будет об этом и в первое мгновенье слегка смутился. Быстро взял себя в руки. - В Союзе писателей завтра выборы. Хохлев один из кандидатов в председатели.
  - А почему меня вызывает вице-губернатор и дает команду обеспечить безопасность ваших выборов?
   - Может, я чего-то не знаю, - Туркин начал потеть и заерзал на стуле.
  - Ты же смотрящий, ты всё должен знать. На, почитай. - Пролетев с полметра, на сукно перед Туркиным упала пластиковая папка.
  Не задавая лишних вопросов, Туркин раскрыл ее. С первых же прочитанных строчек понял: в папке - донесения агента, в профилактических целях внедренного в боевые националистические структуры Вадима Кремнева. И из них, из этих донесений, следовало, что на 21 октября националистами готовится обширная акция. Напрямую связанная с писательским отчетно-перевыборным собранием. Туркин закрыл папку.
  - Вы думаете, Хохлев...
  - Да Хохлев меня интересует меньше всего. Этот ваш Кремнев, что, так ненавидит Жерлова?
  - Да.
  - За что?
  - Скорее всего, за коммунистические взгляды, - Туркин нервничал. - Плюс личная творческая неприязнь.
  - И он хочет свернуть Жерлову шею на выборах.
  - Получается так.
  - Собрание должно пройти в Доме офицеров. Там слишком много пространства - большой зал, огромные фойе. Кремневским боевикам будет где развернуться.
  - В Дом офицеров собрание перенесено с Мойки двенадцать.
  - Почему перенесено?
  - Есть один деятель, Рудаков, - Туркин постепенно успокаивался. - Такой же непримиримый враг Жерлова. Он отправил на Мойку письмо о психической неуравновешенности Жерлова и о том, что в момент выборов в Музее-квартире Пушкина могут быть спровоцированы беспорядки. Музейщики испугались и Жерлову отказали.
  - Кем спровоцированы?
  - По версии Рудакова - Жерловым.
  - А по нашей - Кремневым. Нужно искать другой зал. Меньших размеров. И с одним входом-выходом.
  - Могу предложить на Моховой. В Доме национальностей. Кстати, Рудаков в Дом офицеров тоже написал. Отказом Дома офицеров можно объяснить причину второго переноса.
  - Хорошо. Сегодня вечером съездим на Моховую. Посмотрим.
  - Вы поедете?
  - А кто? У меня эти националисты уже в печёнках. Но в этот раз никаких писем о митинге или шествии нет. Запрещать или разрешать нам нечего. Значит, Кремнев готовит бузу. Неофициальную. Чтобы, к примеру, сорвать собрание... Жерлова переизбрать могут?
  - Скорее всего, так и будет.
  - А еще претенденты есть?
  - Петухов. Но этот, по моим сведениям, с дистанции сойдет.
  - Кремнева не устраивает переизбрание Жерлова на второй срок. Так! А Хохлев выиграть может?
  - Месяц, полтора назад - это было исключено. Я даже с ним беседовал на эту тему. Но за это время ему удалось поднять народ.
  - Получается, что Кремнев использует выдвижение Хохлева в своих политических интересах.
  - В масштабах Союза писателей, в котором триста членов? Мелко для Кремнева.
  - Во-первых, Кремнев уже не то, что было раньше. Во-вторых, ситуация для него благоприятная. В-третьих, "мелкое" твои СМИ способны раздуть в "крупное". Так что все срастается... Ладно, мне сейчас наверх - вечером договорим.
  Туркин встал.
  - А Хохлев, кстати, молодец. Не удовлетворился ролью технического исполнителя. Жаль, что он от нас ушел... Лучше него разбора прессы по утрам никто не делал. Все четко, по-военному... Хотя он вроде бы гражданский вуз окончил.
  - Да, Академию художеств. - Туркин задержался у стола. - Архитектурный.
  - Странно, он умел концентрироваться, как военный человек. Сразу вычленял главное. Что мне нравилось.
  - Он и сейчас не разучился.
  
  Днём Хохлев разработал свой избирательный бюллетень, с двумя незаполненными графами, на случай появления новых кандидатов.
  
  ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ
  для голосования на выборах Председателя правления
  Санкт-Петербургского отделения Союза писателей.
   21 октября 2010 года, Санкт-Петербург.
  
  Љ п/п ФИО кандидата ЗА
  1 ЖЕРЛОВ СЕРГЕЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ
  2 ПЕТУХОВ ПЕТР ВЛАДИМИРОВИЧ
  3 ХОХЛЕВ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ
  4
  5
  В графе "ЗА" рядом с ФИО кандидата, в пользу которого сделан выбор,
  поставьте знак: "Х" или "V".
  Бюллетень, в котором знаки поставлены в двух и более графах считается недействительным.
  
   Распечатал бюллетень в количестве 300 экземпляров, каждый проштамповал своей печатью.
  
  Около девяти вечера Хохлеву позвонил аноним.
  - Владимир Владимирович, я ваш сторонник, но из соображений безопасности не представляюсь. Есть информация, что собрание перенесено из Дома офицеров в Дом национальностей. Который на Моховой улице, в доме 15... Время то же. Удачи вам. До свидания.
  Звонившего Хохлев не успел ни о чём спросить. Даже поблагодарить за новость. В трубке заиграла музыка. Кандидат полистал меню мобильника, открыл папку "Принятые звонки". Номер осведомителя был засекречен.
  Дом национальностей на Моховой - территория Туркина. Именно там - в зале на третьем этаже - всегда проходили презентации его "Северной Венеции". И именно Туркину позвонил Владимир, чтобы проверить информацию.
  - Юра, привет. Это Хохлев.
  - Привет.
  - Что ты знаешь о переносе завтрашнего собрания в "твой" Дом национальностей? Мне сейчас сообщили эту "радостную" новость.
  - Ничего об этом не знаю. Извини, занят. Пока.
  Голос Туркина дрожал. Хохлев ощутил волнение, с которым Юра так быстро свернул разговор. Действительно занят? Или не хочет говорить?
  Хохлев набрал номер Рудакова. Тот нервно и безапелляционно заявил: "Деза!" - и тоже отключился. Но, тут же позвонил сам:
  - Володя, это кто-то хочет рассеять собрание... Чтобы часть пришла в один адрес, часть в другой... Известные жерловские штучки. Я сейчас по своим каналам проверю, потом перезвоню...
  Хохлев решил проверить по своим... Набрал номер дежурного Дома офицеров.
  - Майор Субботин слушает.
  - Здравия желаю, товарищ майор... Скажите, пожалуйста, состоится ли завтра в два часа в главном зале собрание писателей?
  - Сейчас гляну, - дежурный зашелестел бумажками в поиске плана мероприятий на 21-е. - Да, состоится. Но не в два, а в пятнадцать ноль-ноль... Так - по плану.
  - Спасибо, огромное за уточнение. А мне сказали в два...
  - Да не за что... Приходите.
  Значит опытный Рудаков был прав - дезинформация... Или более сложная игра?
  Думать над вопросом времени не было, Хохлев готовился к прямому эфиру на ТВ. Он написал и разослал своё короткое - восьмое - письмо кандидата.
  
  Дорогие друзья!
  Я рад сообщить вам, что сегодня ночью - последней ночью перед выборами - специально для вас, я буду в прямом эфире петербургского ТВ.
  Вам не нужно никуда ехать, не нужно ни за что платить. Просто включите свой телевизор в 00-30 и посмотрите программу "Ночной гость".
  Я не знаю, как завтра пойдет собрание. Может случиться так, что выступить мне не дадут. Именно поэтому основные тезисы своей программы я изложу в прямом эфире. Вы можете позвонить в студию и задать свой вопрос. Можете выразить "поддержку Хохлеву", если вы действительно за меня. Можете по телефону дополнить мое выступление...
  Буду признателен любому вашему звонку.
  И конечно, жду вас на выборах - завтра.
  С уважением, Владимир Хохлев.
  
  В полночь Хохлев был в открытой студии Дома радио, на Итальянской улице. Его немного припудрили - как поступают со всеми участниками всех прямых эфиров. Причесали. Прикрепили мини-микрофон к лацкану пиджака и вывели под телекамеру.
  После холодной улицы под софитами студии было жарко.
  Хохлев разложил листочки с программой на столе и обернулся к ночным прохожим - любопытным, заглядывающим в окна. Помахал рукой. Ему ответили тем же. Хронометр - на стене, над дверью - упорно приближал кандидата к началу эфира. Странное дело - Хохлев не испытывал никакого волнения. Был спокоен не только внешне, но и внутри себя.
  - Уважаемые телезрители! Доброй ночи, - Екатерина привычно начала эфир. - Сегодня мы поговорим о делах литературных... Гость нашей студии - поэт, прозаик и сценарист, профессор, главный редактор популярного журнала "БЕГ", кандидат на пост председателя правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей - выборы состоятся завтра - Владимир Владимирович Хохлев.
  Хохлев поздоровался и поклонился камере.
  - Владимир, какое ваше самое читаемое произведение? Сейчас писателей много, я бы хотела, чтобы телезрители быстро сориентировались - какой вы Хохлев...
  - Сказки про Царя.
  - Спасибо... Ну, что же, если человек пишет про царствующую особу и его сказки пользуются популярностью, значит, автор знает, о чем пишет. И как об этом писать. Вы согласны, Владимир?
  - Начальником мне приходилось бывать, - Хохлев улыбнулся. - А вот Царем никогда. Но писательское воображение позволило дорисовать необходимые детали...
  - И какой ваш Царь? Я, к сожалению, получила книжку только полчаса назад. Естественно, прочитать ещё не успела.
  - Добрый.
  - Да, это сейчас важно, чтобы начальник был добрым. А вы, если выиграете выборы, тоже будете добреньким? Для всех?
  - Вряд ли... Председатель Союза должен быть жестким. Не жестоким, но жестким. Ко мне, как к главному редактору "БЕГа", обращаются многие писатели. А публикаций - по пальцам пересчитать... Публикую только самые сильные тексты. Люди понимают и не обижаются на отказы.
  - В чем сила литературного текста?
  - В способности проникнуть в душу, зацепить. Заставить задуматься, а иногда и долго думать... Над прочитанным. Соглашаться или опровергать... Сильный, талантливо написанный текст - как интересный человек - с ним хочется общаться. Перечитывать его... Вы понимаете, о чем я говорю?
  - Да, конечно, - Екатерина закивала головой. - И надеюсь, также понимаю, почему писателей много, а читателей у них - мало. Слабо пишут?
  - Некоторые действительно слабо. Неинтересно. Плоско. Тут метод социалистического реализма постарался... А некоторые пишут сильно, но ничего не делают для поиска читателя... Не умеют.
  - И лежат сильные тексты в столах... А мы читаем ширпотреб... Детективы... Так?
  - Может быть, не так однозначно... Но - близко...
  - И вы выдвигаетесь в председатели, чтобы явить народу сильных авторов.
  - Да! Это один из пунктов программы. Но не единственный.
  - Давайте, я вас не буду перебивать - расскажите сами о своей программе. А телезрителям я напомню, что в студии работают телефоны, по которым нашему гостю - Владимиру Хохлеву - можно задать любой вопрос... Вот их номера, на экране... Мы уходим на короткую рекламу, а вы, - Екатерина улыбнулась камере, - не уходите от своих телевизоров. Продолжение - через несколько минут.
  После рекламы ведущая - как и обещала - предоставила весь эфир в распоряжение гостя. Хохлев, устроившись в своем кресле поудобнее, начал говорить камере - то есть телезрителям - то, что собирался сказать на собрании.
  - Уважаемые коллеги! Вначале я хочу сказать о себе и других членах Союза писателей. О нас с вами! Мы счастливые люди! Счастливые, потому что в каждом из нас живет талант. Способность перековывать реальность в слова. И создавать новую реальность. Мы знаем, что талант хрупок. Таланту опасно любое неосторожно сказанное слово. Беречь свой талант от негативных воздействий - задача каждого писателя. И коллектива, к которому писатель принадлежит. В нашем отделении прежнее руководство с этой задачей не справлялось. Я не буду перечислять имена тех писателей, которые оказались в невыносимых для творчества условиях. Вы их знаете.
   Мы избранные люди. Мы создаем литературу и развиваем язык. Без языка ни общество, ни власть существовать не может. Общение - это слова. Постановления власти - это слова. Приказы в армии - это слова. А над словами работаем мы. Литература и язык - это основы государственной безопасности страны. Ее независимости. Каждое литературное открытие, каждый новый вклад в золотой словесный запас России - это наше общественное достояние. Об этом нужно говорить везде.
  А у нас в отделении было наоборот. Вот всего лишь один пример. Талантливый писатель Андрей Красильников создал новый литературный язык. На этом языке написана повесть "Сутки прочь". Это произведение объявили "экспериментальной литературой" и нигде не печатали. Андрей пришел ко мне, в редакцию и говорит: может, в "БЕГе"? Первая публикация действительно состоялась в "БЕГе", этим летом. Теперь автор получает отзывы, анализирует их и идет дальше. Другого пути нет. Но почему же наши прежние руководителя не помогли с публикацией? Или они не способны воспринять открытие?
  Что в первую очередь должен делать председатель правления?
  Его главная задача - создать в отделении нормальную, творческую атмосферу. Единую команду. Пресечь разногласия и дрязги, унижения человеческого достоинства и "перемывание косточек" за спиной человека. В такой команде творческая удача одного автора должна восприниматься общей коллективной удачей. Так примерно радуется футбольная команда вместе со всем тренерским штабом, когда один игрок забивает гол.
  Я думаю, что председатель, как лицо административное, во время исполнения своих служебных обязанностей должен воздерживаться высказывать свое мнение о творчестве того или иного писателя. Если только сам автор его об этом не попросит. Творчество - это личное дело каждого из нас. Оценку нашим произведениям должны давать читатели. А выводить из творческих тупиков - профессиональные критики. Мы можем быть сильными авторами или не очень, но в писательских, творческих правах, как действующие члены Союза писателей - мы все равны. Это означает, что председатель Союза должен в одинаковой степени заботиться о каждом члене отделения. Помогать, а не препятствовать его творческому росту. А если он заметил некие погрешности стиля, автору он должен сказать об этом тихо. Один на один.
  Теперь о том, какие нововведения ждут Союз писателей.
  В отделении будет сформирован Издательский совет. Который станет рассматривать поступившие рукописи и помогать с их публикацией. Для начала в журналах. Потом в виде книг. При издательском совете будет работать редакторско-корректорская группа.
  Будет создан Совет по премиям. Он будет владеть информацией по всем литературным премиям, которые существуют в России. И заявлять наших писателей по соответствующим номинациям. Не исключаю, что со временем мы дорастем и до международных премий. Совет по премиям будет информировать писателей о проводимых в России и за рубежом литературных конкурсах. Помогать в составлении конкурсных заявок.
  Теперь о деньгах.
  В нашем отделении будет введена новая должность - заместитель председателя по финансам. Его задача - кроме организации финансового оборота - обеспечить прозрачность денежных потоков. Мы не коммерческая структура, а общественная организация. Понятие "коммерческая тайна" к нашей деятельности вряд ли применимо. Каждый член отделения имеет право знать - откуда средства поступают и как расходуются.
  Еще одно нововведение - PR-служба. Я вчера зашел на наш сайт, который не обновлялся уже три года. Это - смех и грех... PR-служба будет работать со средствами массовой информации. Телевидением и радио. Пропагандировать наших авторов. Доводить информацию до читателей. Организовывать пресс-конференции, презентации новых книг, культурно-массовые мероприятия.
  Для чего мы пишем? Чтобы нас читали.
  Будет наконец-то создан рабочий, работающий сайт. Интернет - это самое быстрое СМИ. На общем сайте Союза у каждого писателя будет своя страничка для публикаций. А если кто-то захочет создать свой личный сайт, PR-служба ему поможет.
  О литературных чтениях.
  Помимо работы секций - наших внутренних мастерских - в памятные для нас дни мы будем устраивать литературные чтения, с приглашением всех желающих. К примеру: начинаем литературный сезон - 3 октября Есенинскими чтениями. В середине сезона - 3 января - проводим Рубцовские чтения. Заканчиваем - 6 июня - Пушкинскими чтениями. Когда дело пойдет, будем устраивать чтения в дни рождения и других наших классиков.
  Два слова о новой премии.
  Вы знаете - я работаю главным редактором журнала "БЕГ", который издается фондом "Безопасный город". Летом этого года мы направили предложение в Москву об учреждении новой Всероссийской литературной премии имени Сергея Клычкова. В случае моего избрания мы объединим усилия "БЕГа" и нашего отделения и добьёмся, чтобы такая премия появилась.
  Конечно, для реализации таких масштабных планов потребуется много сил. Но ведь и нас много. Каждый внесет свою лепту, и уже через год Санкт-Петербургское отделение Союза писателей будет не узнать. Я в это верю.
  В завершение своего монолога я хотел бы поблагодарить бывшего председателя правления Сергея Евгеньевича Жерлова за проделанную работу и пожелать ему творческих успехов.
  Спасибо.
  - Уважаемые телезрители, у нас еще одна рекламная пауза, после которой наш гость Владимир Хохлев ответит на ваши вопросы. На экране вы видите телефоны студии. Не переключайтесь! - Екатерина пригасила звук и обратилась к гостю. - Попейте водички, у вас голос сел. Вы с таким чувством выступали... Хотели донести свои идеи...
  - Спасибо и вам. Не перебили ни разу.
  - Сейчас еще минут пятнадцать - отвечаем на вопросы. И заканчиваем.
  Хохлев смотрел на экран, подвешенный над камерой, но себя на экране уже не видел. Мелькали набившие оскомину подгузники, шампуни от перхоти, моющие средства и предложения по лечению зубов. И пиво. Вот пивка бы сейчас попить было бы кстати. В студии становилось все жарче и жарче. Но не удалось... На экране сначала показалась Екатерина, затем Владимир увидел и себя.
  - Итак, уважаемые телезрители, в третьей части нашей программы наш гость, писатель Владимир Хохлев ответит на ваши вопросы. Пожалуйста... Ага, есть уже один звонок. Я слушаю вас! Да... Представьтесь, пожалуйста.
  - Жерлов Сергей Евгеньевич.
  Вот чего Хохлев не ожидал, так это звонка Жерлова. Он собрался и вслушался в голос почти поверженного конкурента.
  - Владимир Владимирович, вы почему называете меня бывшим? Вас еще не выбрали...
  - Просто я заглянул в завтрашний вечер и узнал результаты голосования. Не выбрали вас, Сергей Евгеньевич.
  - Это шарлатанство. Но пусть оно останется на вашей совести. Какой такой "новый" язык изобрел Красильников? Обычный эксперимент. Сегодня он пишет так, завтра иначе...
  - В том-то и дело, что Андрей в каждом новом произведении развивает свой язык. Вы просто этого не замечаете. И назвать это обычным экспериментом... Тогда и "Чевенгур" Андрея Платонова - обычный эксперимент. Но мир-то воспринял "Чевенгур" открытием... Вы об этом знаете.
  - Платонов смеялся над советской властью, вот мир и воспринял... А напиши он в своем стиле что-нибудь про Запад...
  - Так Запад не давал повода для такой насмешки, - Хохлев засмеялся сам. - Это только необразованная советская власть могла так чудить...
  - Вы, Владимир Владимирович, много книжек читаете... И всё не те! Советская власть вас выучила, бесплатно дала вам профессию...
  - По которой не дала работать.
  - Не перебивайте... Вы тридцать лет жили в СССР и ничего не поняли? Литература не может быть вещью самой в себе. Она должна служить обществу.
  - КПСС.
  - Обществу. А, по-вашему, получается, я читал вашу программу, что писатель должен писать, как пишется...
  - Да! Как цветок растет. Вырос - и все им любуются. Как куст розы...
  - Не перебивайте. Писатель не садовник, он должен утверждать идеалы...
  - Советские...
  - Общечеловеческие.
  - Да что вы говорите... Вы почему-то - в том, что пишете - утверждаете только советские.
  - Но в Союзе есть и другие писатели.
  - Которым вы мешаете утверждать свои идеалы.
  - Которые заблуждаются, вот как вы сейчас... Которых нужно образовывать, просветлять...
  - Темнотой неведения...
  - Я вижу, разговаривать с вами бесполезно... Чтобы завтра вам не опозориться - снимите свою кандидатуру сейчас. Очень удобное место... И время. Вы можете прославиться почти, как предновогодний "уходящий" Ельцин!
  - Не верите мне. Ваше право. Но вы свой лимит доверия исчерпали. Вас уже начинают забывать...
  Последнее слово вывело Жерлова из себя...
  - А вы... А вас... Да я вас... Будь я в студии, я плеснул бы вам в лицо... Как Жириновский.
  Екатерина прервала телефонную связь и прокомментировала случившееся.
  - Дорогие телезрители, к нам в студию дозвонилось много желающих, но мы специально так долго держали звонок пока еще действующего председателя Союза - конкурента Владимира Хохлева - в эфире. Ведь получились дебаты - самая прогрессивная форма предвыборной борьбы. Я приношу свои извинения всем, кто дозвонился, но не смог задать свой вопрос, и прощаюсь до завтра. Берегите себя.
  На экране замелькала реклама.
  
  21.10.2010
  Во сне Хохлев увидел Ангела.
  С мечом. Противляющимся злу насилием.
  Небесный воин бился с нечистью. Защищал небо. Рубил головы демонам и бесам.
  Он молнией сёк черные воздухи и также - молниеобразно - рассекал тела темных сил. Сотнями, целыми армиями.
  Демоны выползали из-под земли, выстраивались в шеренги и наступали. Стремились заполнить собой все пространство света, затмить его.
  Взмахи меча были быстры и своевременны, удары точны. Меч врезался в толщи бесовских колонн и рассеивал их. В буквальном смысле расчленял, распылял злые энергии. Лишал их концентрации и силы. Обезоруживал.
  Битва продолжалась долго. Хохлеву казалось, что Ангел уже должен устать, что ему на подмогу должны прилететь другие Ангелы. Вооруженные мечами. Этого не происходило.
  Сил у Ангела хватало. Он не покидал пространства боя, не выглядел уставшим. Работал красиво, заставляя Хохлева восхищаться своими действиями. Меч сверкал солнечным светом, казался невесомым, нематериальным...
  Наконец, наступил момент, когда этот меч замер - все нападавшие были уничтожены. Хохлев вздохнул с облегчением, но передышка была недолгой...
  Из-под земли - из-под заходящего на западе солнца - на небо выбирался трехглавый дракон. Как Змей Горыныч из русских сказок. Он дышал огнём и сквернословил, расталкивал своими когтистыми лапами облака и сотрясал небо, как шатёр. Его поддерживали и подталкивали новые, многочисленные бесы и демоны.
  Выталкивали вперед.
  Ангел спустился к Хохлеву и вручил ему меч.
  - Я? Мне? - Владимир в недоумении попятился. - Я не могу, не умею. Никогда не держал меча в руках!
  - Это несложно. Двумя руками за длинную рукоять. Вот так, - Ангел показал как. - Это твой дракон! - Небесный воин отлетел в сторону и исчез...
  А нога Хохлева вдруг нащупала в воздухе ступеньку невидимой лестницы. За ней вторую, третью... Он собрался с духом, взбежал на небо и замер в ожидании. Сосны сверху - когда почти не видно стволов - казались кустами.
  Дракон был уже близко - на подлёте. Хохлев поднял меч - который стал вдруг длинным, как молния - и в ту же секунду обрушил его на первую голову дракона. Голова покатилась вон. Еще два удара - и остальные головы были срублены.
  Хохлев - в азарте - продолжал орудовать мечом.
  Рубил тело дракона, отсекал шею, крылья, лапы. В конце боя отрубил хвост с ядовитым жалом и присел на облако. Осмотрел небо. Драконовы помощники неслись прочь, трясясь за свои шкуры.
  Владимир вернул меч подлетевшему Ангелу, смахнул со лба капли пота...
  И проснулся.
  
  В 10-20 позвонил Лихолетов и сообщил, что ведущим на собрании он быть отказывается. Не может.
  - Почему?
  Известием Владимир был раздосадован, но не повержен. Во время общения с Лихолетовым - с первых минут первого разговора - интуиция подсказывала кандидату о возможности такого оборота дела.
  - Потому что я записался в докладчики, подготовил доклад и действительно хочу выступить.
  - Так вы можете выступить, будучи ведущим... Прыгунец на каждом собрании выступает, отчитывается о проделанной секцией "работе". И ведёт.
  - Нет, Владимир, я уже принял решение.
  - Вы не можете принять решение в одиночку. За оставшееся до собрания время нового ведущего не подготовить.
  - А зачем его готовить. Пусть ведет, кто ведет... По уставу!
  - Его даже не найти... Вы можете предложить себе замену?
  - Нет.
  - Это называется - удар ниже пояса. И бьете вы не по мне, а по всей организации. По нашей оппозиции. Зачем вы соглашались? Почему берете отвод только сегодня? А не вчера, к примеру, или позавчера?
  - Владимир, мне не очень удобно сейчас разговаривать. Извините.
  Вот так одним звонком может быть перечеркнута двухмесячная работа. Значит, сразу взять собрание под свой контроль - как это предполагал Корнеев - не удастся. И, значит, скорее всего, по каждому процедурному вопросу придется спорить с Прыгунцом...
  Или все же попробовать найти ведущего?
  Хохлев позвонил Игорю Филиппову. Объяснил ситуацию.
  - Володя, я болею. Лежу с температурой 39. На собрание не пойду... Извини.
  Позвонил Странникову.
  - Нет, Владимир. Я не готов. Да и не умею я это делать.
  Позвонил Дорожкину Василию Ивановичу.
  - Володя, это исключено. Я не смогу удержать возбужденную толпу.
  Позвонил Косте Баранову.
  - Владимир Владимирович, меня на собрании не будет.
  - Почему?
  - Не смогу, я работаю... Да мне и так от Жерлова постоянно достается.
  Позвонил Лидии Вячеславовне Правдиной.
  - Вэ Вэ, вы что? Вести собрание должен мужчина. Меня просто затопчут. Я буду агитировать за вас - до последнего, но не вести... Может, вам самому взяться?
  - Что, и вести и выступать кандидатом?
  - Да, это не вариант... Что же Лихолетов так подводит? Несерьезно.
  - Так он и несерьёзен - пародист, юморист... Пошутил и в сторону.
  Позвонил Виктору Антонову.
  - Володя, ну ты придумал! Я к президиуму и близко не подойду. Не то чтобы вести. Мне это совсем не интересно.
  - Так дело гибнет...
  - Думай, ищи. В Союзе почти 300 человек...
  Позвонил Петухову.
  - Нет, нет... Я записался на доклад. Тоже хочу выступить. Со своей программой... Если дадут.
  Позвонил Вадиму Кремневу.
  - Нет, Владимир Владимирович! Я решаю совсем другие задачи.
  Позвонил Андрею Красильникову.
  - Володя, я не боец, я не выдержу этого.
  Позвонил Серову.
  - Да вы что, Владимир Владимирович, для таких подвигов я уже стар. Проголосовать за вас - мы с Андреем проголосуем... Но вести собрание - увольте.
  Осипенко звонить не стал. Виталий точно не взялся бы. Позвонил Рудакову - поделиться информацией.
  - А я что говорил! Они же все этого упыря боятся. Дрожат "мелким бесом"... Я не знаю, что делать. Я говорил, что всё нужно решить без собрания. До собрания. Выбрать председателя заочно... Я попробую Лешку уговорить... Но, судя по его настрою, он уже не возьмется.
  Хохлев почувствовал, что начинает реализовываться самый худший - из всех, им слышанных - прогноз. Кандидат решил больше никого не убеждать, не уговаривать - дождаться начала собрания и уже на месте определить, как себя вести.
  Чтобы давать отвод Прыгунцу, нужно объяснить собранию причину отвода. Её знал и был способен чётко сформулировать Лихолетов. Владимир мог предъявить только нарушение процедуры ведения. Не очень веская причина. Отсутствие Хохлева на мероприятиях Союза последних лет работало против него.
  Кандидат все же еще раз позвонил Лихолетову.
  - Алексей Потапович, отвод Прыгунцу вы можете дать? Дальше я подхвачу...
  - Нет.
  - Почему?
  - Я с ним вчера беседовал и все уже сказал...
  - Ну, и зачем это нужно было делать вчера? До собрания...
  - Я сейчас не могу разговаривать, извините...
  Да-а! С Лихолетовым сейчас кашу не сварить. Либо на него здорово наехал Жерлов - чем-нибудь пригрозил. Или, наоборот, посулил включить в состав своего правления... Либо у Лихолетова в последний момент просто дрогнули коленки...
  
  Собираясь на собрание, кандидат нашел футболку из Оксфорда.
  После выступления Хохлева в университете, когда узким кругом сидели в пабе и пили эль, один из организаторов вечера - высокий кудрявый аспирант по имени Артем - неожиданно растянул перед Владимиром белую футболку, с четырьмя огромными красными буквами LIFE на груди.
  - Это вам! На память о нашем знакомстве и поэтическом вечере.
  - Лайф - жизнь!
  - За лайф!
  На выборах слово, обозначающее "жизнь", Хохлеву показалось уместным иметь при себе. Вернее - на себе. Он надел подарок под свой любимый черный свитер. В котором Владимиру всегда - на выступлениях, на деловых переговорах и во время сделок - везло.
  
  Чтобы в новой ситуации расписать роли и скоординировать действия, договорились с Правдиной встретиться в вестибюле Дома офицеров в 14-20. К этому времени Хохлев и прибыл. Притащил целую сумку еще не розданных предвыборных изданий: "Парад талантов" и "Русский писатель".
  У входа в Дом офицеров - на Литейном проспекте - толпились жерловцы. Хохлев поздоровался за руку с Талалаем, Прыгунцом, кивнул головой остальным. В вестибюле обнаружил Табуна, Бельского, огромную группу незнакомых людей. Некоторые были в военной форме. По ступенькам спускался Жерлов.
  - А, Владимир Владимирович! Мы переходим на Моховую. Собрание перенесено. Вы можете не раздеваться, - Жерлов подошел, протянул руку. - Здравствуйте.
  Хохлев пожал.
  - У меня здесь встреча. Дождусь и перейду.
  - Все уже, б... , давно оповещены, собираются на Моховой, пятнадцать, в Доме национальностей.
  - Я все же подожду.
  Хохлев спустился в гардероб, снял куртку, спросил у гардеробщика:
  - Что, ничего не будет?
  - Да, у этих писателей всегда какие-то проблемы... Вот! - Гардеробщик ткнул номерком в клочок бумажки со словами: "Собрание состоится в Доме национальностей, Моховая, 15".
  - Я все-таки разденусь. - Хохлев сдал куртку и поднялся в зал.
  На сцене двое рабочих устанавливали микрофон. Один из них подошел к кандидату.
  - Вы писатель?
  - Да.
  - Нам два микрофона подключать? Или одного достаточно?
  - Я не организатор. Не знаю.
  - А кто знает? - рабочий ругнулся и отошел.
  Хохлев присел на кресло в последнем ряду. Минут пять наблюдал за происходящим. Затем подошел к сцене:
  - Так собрание будет?
  - Ну, а к чему мы сцену готовим? Нам отбоя никто не давал.
  Одна информация противоречила другой. Хохлев спустился в вестибюль. К нему тут же подбежал Жерлов.
  - Владимир Владимирович, я тоже, б... , награжден орденом "За службу России"... И вот еще. - Жерлов порылся в сумке, вытащил из неё красную папку, раскрыл. - Это грамота! От Законодательного собрания. За плодотворную работу по развитию современной литературы и успешное руководство Союзом... Вчера вручили.
  Хохлев сдержал смех.
  - А вот Рудакову, б... , придется отвечать. Он на Мойку направил клеветническое письмо - нам отказали в предоставлении зала. Сюда, в Дом офицеров, тоже письмо прислал. Из-за чего мы и перенесли собрание. Моей жене сегодня с утра настроение испортил: написал по электронке, что я псих. И что лучше меня из дома не выпускать. Нормальный человек, б... . может такое написать? Короче, одевайтесь и идите на Моховую. Мы туда всех отправляем.
  - А зал, между прочим, уже подготовлен. Микрофон подключен. Нестыковка, какая-то.
  - Какой на х... зал? - Жерлов замахал руками. - Кто подготовил? Я же им, б... , сказал! - Он развернулся и рванул вверх по ступенькам.
  А в Хохлева уперся с десяток пар глаз, горящих ненавистью.
  Трубка Правдиной долго не отвечала, наконец, кандидат услышал взволнованный голос.
  - Вэ Вэ, вы где? Тут все уже собрались... Подходите быстрее.
  
  В вестибюле Дома национальностей Владимир был немало удивлен. И на время остановлен спектаклем, который разыгрывался на первом марше лестницы.
  По её ступенькам бегал ряженый - тот самый, под Ленина - клоун и декламировал то самое "Письмо к съезду", из-за которого Варлам Шаламов получил свой первый срок.
  - Я бы оче-ень советовал пъедпъинять на этом съезде йяд пейемен в нашем политическом стъое...
  Ряженый, смешно подпрыгивая, приближался к входящим, срывал с головы кепку, раскланивался, чуть ли не до пола... А когда писатели, смеясь и крутя пальцами у висков, проходили мимо, клоун бежал им вслед и громко визжал. Лестничное эхо разносило его визг по всем этажам:
   - Мне хочется подеиться с вами теи сообъажениями, котоые я считаю наиболее важными... Мне думается, что нашему Центъальному Комитету гъозили бы большие опасности на случай, если бы течение событий не было бы вполне благопъиятно для нас... Я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия автойитета ЦК и для сейьезной йаботы по улучшению нашего аппайата, и для пъедотъящения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомейное значение для всех судеб пайтии.
  Такая йефойма значительно увеличила бы пъочность нашей пайтии и облегчила бы для нее бойьбу съеди въаждебных госудайств, котояя, по моему мнению, может и должна сильно обостъиться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей пайтии благодайя такой мейе выигъала бы в тысячу йаз.
  Для Хохлева яркая клоунада ряженного явилась какой-то отдушиной, маленьким - заряжающим положительными эмоциями - тайм-аутом. Перед решающей битвой. Кандидат на время забыл про собрание - стоял, смотрел и смеялся. А ряженый продолжал делать свое дело.
  - Товайищ Сталин, сделавшись генсеком, сосъедоточил в своих йуках необъятную власть, и я не увейен, сумеет ли он всегда достаточно остойожно пользоваться этой властью... Сталин слишком гъуб, и этот недостаток, вполне тейпимый в съеде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетейпимым в должности генсека. Поэтому я пъедлагаю товайищам обдумать способ пейемещения Сталина с этого места и назначить на это место дъугого человека, котоый во всех дъугих отношениях отличается от товайища Сталина только одним пейевесом. - Ряженый замер и поднял палец кверху. - Именно, более тейпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товайищам, меньше капъизности и так далее. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения пъедохъанения от аскола... это не мелочь, или это такая мелочь, котоая может получить йешающее значение.
  Ряженый закончил речь, вытер носовым платком потную лысину, затем этим же платком обмахнул своё лицо... А через минуту-другую всё началось сызнова:
  - Я бы очень советовал пъедпъинять на этом съезде йяд пейемен... Очень советовал бы...
  Хохлев пожал ряженому руку и поднялся на второй этаж.
  Маленький зал был заполнен. Вешалок в вестибюле не хватило, поэтому верхняя одежда лежала на подоконниках и креслах. Хохлев нашел Правдину.
  - Вэ Вэ, вся галёрка ваша. Вы определились с ведущим?
  - Нет.
  - Так как же?
  - Будем слушать Прыгунца.
  - Это плохо... Ну да ладно, давайте ваши журналы. Пока не началось - раздам.
  - Кто это пригласил Ильича на вход?
  - Не знаю, даже не предполагаю... Но старичок веселый, разряжает обстановку...
  Подошел Странников.
  - Володя я занял тебе место. В пятом ряду. Ближе не получилось. Но наших впереди совсем нет - одни советские.
  - Прорвемся!
  Хохлев прошел к своему креслу. Присел. К нему пригнулся Кремнев, заговорщически шепнул:
  - Мои нам местах! Готовы!
  - Все нужно решить без драки. Я вас предупреждаю... И заберите это, - кандидат вручил Кремневу его "спасающий прибор". - Не пригодился. Теперь после вас буду проверять карманы.
  В углу зала, у трибуны Туркин - после контрольного звонка в Комитет - тоже шептал Жерлову:
  - Слева кремневцы, справа ОМОН. Одно неосторожное движение - или даже слово - и начнется бой... Нам этого не надо. Ведите собрание спокойно, не дергайтесь. Никого публично не оскорбляйте... Все понятно? Не слышу - есть!
  - Да есть, есть! На одном, б... , месте шерсть.
  Жерлов оторвался от Туркина и побежал в фойе зала. Быстро вернулся к столу президиума. Опять в фойе. Снова к столу.
  Хохлев заметил, как в зале появился Корнеев. Подошел к нему.
  - Дмитрий Олегович, у нас нет ведущего. Возьметесь?
  - Нет.
  - Триста бюллетеней я подготовил.
  Кандидат вернулся в своё кресло, Жерлов всё бегал. Когда продираться между недовольными писателями - которым не хватило сидячих мест, стало трудно, Жерлов остановился у трибуны, попытался унять свои дрожащие руки. В зале раздались крики:
  - Начинайте! Хватит ждать! Будет душно, откройте форточки.
  Жерлов пробежал глазам по рядам, переглянулся с Туркиным и начал:
  - В зале присутствует более половины членов писательской организации. Таким образом, кворум для проведения собрания - согласно Уставу - есть... Товарищи, предлагаю открыть собрание. Прошу Бориса Федоровича Прыгунца занять место ведущего.
  - Почему Бориса Федоровича? - крикнул Странников, сидящий рядом с Хохлевым.
  - А что? Есть другие кандидатуры? - Жерлов, сощурив глаза, прошил взглядом кричащего.
  Локоть Странникова легонько ткнулся в предплечье кандидата. Хохлев отрицательно мотнул головой. Шепнул.
  - Пусть ведет.
  Прыгунец занял место ведущего, порылся в приготовленных бумажках, включил микрофон.
  - То-оварищи писатели! На со-обрание выно-осятся следующие во-опросы: отчет председателя Союза писателей Сергея Евгеньевича Жерло-ова о рабо-оте нашей организации за период с 2005-го по 2010-й год. Отчет ревизионной ко-омиссии. Третий вопрос - выборы но-ового председателя правления. Но-ового со-остава правления и но-ового со-остава ревизионной комиссии. Будут ли до-обавления к повестке дня?
  - Нет!
  - Нет? Товарищи, кто за данную по-овестку - про-ошу го-олосовать. Кто про-отив? Воздержался? Воздержавшихся нет. Спасибо. Для то-ого что-обы не затянуть наше со-обрание, рабо-отать конструктивно и продуктивно, предлагается для до-оклада председателя правления выделить тридцать-сорок минут.
  - Двадцать.
  - Нет, давайте так. Вопро-осов было мно-ого, все-таки отчет за пять лет...
  - Тридцать.
  - Ну, по-опросим Сергея Евгеньевича уло-ожиться. Друзья мои, до-окладчику от ревизионной ко-омиссии мы даём пятнадцать минут. Выступающим - по пять минут. Реплики - две минуты. Имеется в виду - выйти сюда и сказать. Запись на выступления - по письменным заявлениям. Во-опросы к председателю тоже про-ошу направлять сюда... Товарищи, кто за этот регламент - про-ошу го-олосовать. Большинство. Кто про-отив? Нет. Регламент утверждается. Перехо-одим непо-осредственно к по-овестке. Сло-ово для до-оклада предо-оставляется председателю правления Сергею Евгеньевичу Жерло-ову.
  Ой, извините, извините. Сначала нам нужно решить, как мы будем го-олосовать по председателю. Тайно или открытым го-олосованием. Если тайно - нужно по-одготовить бюллетени. Товарищи, какие предложения?
  - Тайно! - сзади выкрикнула Правдина.
  - Есть предло-ожение о тайном го-олосовании, - Прыгунец что-то записал в своих бумажках. - У меня есть предложение го-олосовать открыто. Товарищи, ставлю на го-олосование. Кто за открытое го-олосование по председателю правления?
  Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Прыгунец сначала поставил на голосование первое предложение - Правдиной. Борису Федоровичу помог его партийный опыт.
  И практически весь зал - к великому изумлению Хохлева - поднял руки. "За" голосовали и коммунисты, и беспартийные. "За" были и Серов, и Красильников. И даже Петухов. При таком единодушии хлопать в ладоши перед собранием было бессмысленно.
  Сказав "за" открытому голосованию, собрание фактически избрало Жерлова на второй срок. И Сергей Евгеньевич это понял лучше других. Облегченно вздохнул. Дрожь в его руках постепенно улеглась, взгляд стал более спокойным. Он выпрямил спину и браво повёл плечами.
  Хохлев тоже всё понял - и хотел уйти. Но бросить своих сторонников на произвол судьбы Владимир не мог. Поэтому остался. Сожалея о двух потерянных месяцах жизни и зарекаясь когда-нибудь еще раз согласиться участвовать в выборах.
  Из кандидата превратившись в наблюдателя, он потерял интерес к происходящему. Стал следить за ходом собрания формально, пытаясь понять, почему писатели, так часто жаловавшиеся на Жерлова, и даже ненавидевшие его, вновь наделяли его властью. Ответ был только один: из чувства страха. Животного страха самосохранения. Тревога за собственные литературные судьбы сковала воли. Лишила способности сопротивляться. Жерлова боялись так же, как когда-то боялись Сталина.
  Что хорошего может дать миру писатель боящийся? "Тварь дрожащая" по Достоевскому? Как бороться с этим феноменом, Хохлев не знал.
  Соблюдая формальности, Прыгунец поставил на голосование предложение Лидии Правдиной. За тайное волеизъявление высказались семь человек. Ведущий тоже облегченно вздохнул и предоставил слово - и микрофон - председателю.
  Жерлов встал за трибуну и начал доклад в известном стиле. Не о литературе - о себе.
  - К сожалению, после того как я пять лет назад был избран председателем - деструктивная деятельность небольшой группы писателей, выступающих против меня, не прекратилась. В ход пошли ложные доносы, письма в Государственную Думу, Президенту, в правоохранительные органы.
  Ну, что, товарищи... Я всегда говорил, что в принципе, в любой ситуации надо продолжать работать. Я и работаю! А не обещаю. Каждый год я отчитываюсь перед вами за работу.
  Я, товарищи, читал некоторые предложения оппозиции... Они, извините, могут сулить золотые горы... Обещать все, что угодно. Но вопрос: за счет каких средств? На основании каких законов? Где они эти деньги возьмут. Я стараюсь сохранить, что было, и приумножить это. И сделал я, как видите, немало... Я не буду перечислять все проведенные мероприятия и всех достойных людей...
  Не перелистнув и первой страницы своего доклада, Жерлов восемь раз употребил союз "я". Слушать эту галиматью было невыносимо. Хохлев отключился от происходящего и ушел в себя. Вспомнил, что совсем - из-за этих выборов - забросил свой "БЕГ". Что не начал параллельной верстки следующих номеров и даже не очень себе представляет, какими они должны быть. Что в последнюю неделю он не написал ни одного стихотворения. Что скоро зима и город опять засыплет снегом. И снова сосульки будут угрожать жизни простых людей. Вспомнил и главное - что сегодня день рождения мамы и что нужно не забыть поздравить её после всего этого...
  Жерлов закончил свою PR-акцию, в зале зааплодировали. Сквозь шум кандидат у себя за спиной услышал шепот: "Голосуем за Хохлева!" Призыв передавался из уст в уста, негромко. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, Лидия Правдина работала.
  Значит, и Хохлеву нужно биться до последнего. Как с драконом.
  Он сложил пополам заранее набранное на компьютере заявление о регистрации в качестве кандидата, вложил в него написанную от руки записку с просьбой предоставить слово и отправил всё в президиум.
  Прыгунец тем временем предоставил слово председателю ревизионной комиссии - молодой коммунистке Ульяне Громадской.
  - Уважаемые товарищи, уважаемый Сергей Евгеньевич! Ревизионная комиссия в отчетный период действовала в соответствии с уставом и отслеживала работу правления и председателя правления с целью контроля за финансово-хозяйственной деятельностью, - коммунистка начала свой доклад по-комсомольски бойко. - Комиссия проводила проверки ежегодных отчетов о хозяйственной деятельности нашей негосударственной некоммерческой организации...
  По предоставленным балансам мы можем сказать, что правление работало на протяжении пяти лет без долгов. Приходная статья составлялась в основном из целевых поступлений - взносов членов отделения. И редких единовременных пожертвований. Членские взносы, которые сдаются не всеми членами отделения и в большинстве случаев несвоевременно, - это часто обсуждаемая и почти неразрешимая проблема - находятся на расчетном счету в банке и подотчетно расходуются по следующим статьям: на канцелярские принадлежности - скрепки, кнопки, бумагу, на фотоработы, копировальные работы, на материальную помощь бедствующим писателям, на похороны - приобретение цветов и тому подобное...
  Обращений в адрес ревкомиссии - Хохлев услышал "революционной комиссии" - от членов отделения о выявленных ими нарушениях финансово-экономической деятельности не поступало. В целом можно сказать, что добываемые средства проводятся по документам правильно и расходуются по назначению.
  В начале отчетного периода ревкомиссия была втянута в разбирательства морально-этического характера. Товарищи, нам пришлось работать в тяжелой атмосфере попыток дискредитации, открытого шантажа, который в некоторой степени даже поспособствовал скоропостижной смерти одного из членов комиссии - прозаика Артема Суровцева. Ревкомиссия была вовлечена в разбирательства с правоохранительным органами. Подвергалась письменным и телефонным оскорблениям. И сегодня, товарищи, продолжаются необоснованные нападки на некоторых членов комиссии, правления и его председателя. Спасибо за внимание.
  - Сло-ово предо-оставляется начальнику управления по субсидиям, грантам и го-осударственному заказу в сфере печати Валерию Валерьевичу Сизарёву.
  - Я рад приветствовать всех участников сегодняшнего мероприятия, - Сизарёв забыл, как называется мероприятие. - Буквально несколько слов... С места.
  Выступающему передали микрофон. Перед таким количеством людей начальник стушевался. Вроде бы чиновник и должен уметь говорить с народом. Но нет. Сизарев встал, вобрал голову в плечи и попятился назад. Наскочил на стул, опрокинул его, извинился и продолжил:
  - Действительно за последний отчетный период... Вот мне сложно выступать, потому что я в двух ипостасях... И член Союза писателей, и чиновник. Поэтому прошу не судить строго. За последний отчетный период очень серьезная была проведена работа, на наш взгляд... Внимание власти к писателям с каждым годом все больше. Если в прошлом году было выделено на поддержку книгоиздания более 10 миллионов рублей, то в этом - несмотря на кризис - удалось увеличить эту цифру почти до 19 миллионов рублей бюджетных средств.
  Сидящий рядом Жерлов поперхнулся воздухом, покраснел, стал трясти Сизарёва за рукав и подавать ему снизу какие-то знаки. Сизарёв не понимал. Тогда Жерлов встал и громко заявил собранию:
  - Товарищи, это не на наш Союз 19 миллионов, это вообще в городе 19 миллионов.
  - Да, 19 миллионов это на всё книгоиздание в Санкт-Петербурге, - Сизарёв согласился с председателем. - Не только художественной, но и информационной литературы. Смольный поддержал 102 проекта. Практически все писатели, которые были нам представлены, получили финансовую поддержку. Еще мне хотелось бы сказать о программе "Учимся читать". В рамках этой программы осуществляется дополнительное финансирование... На оборудование Дома писателей компьютерами, на разработку сайта Союза. Профинансирован литературный фестиваль "Петербургская осень". И ряд других. Создается электронный архив произведений писателей. Я надеюсь, что и дальше будет прогрессивно развиваться наше сотрудничество. Хочу пожелать всем нам больших творческих успехов. Спасибо.
  В зале раздались аплодисменты. Кто-то крикнул: "А Жерлов говорит: денег нет!" Прыгунец поднял правую руку над головой, призывая к спокойствию.
  - То-оварищи, сло-ово предо-оставляется руководителю секции по-оэзии - нашей уважаемой Марине Ивано-овне.
  Галочка выскочила на сцену, но за трибуну не пошла. Остановилась перед столом президиума, как эстафетную палочку приняла микрофон из рук Сизарёва.
  - За Жерлова мы очень переживаем. Он очень много делал и сделал за эти пять лет. Его работа нам хорошо известна. Налажена она была давно.
  Секция поэзии собирается два раза в месяц - по вторникам. За пять лет - это получается 70 заседаний, на которых выступило приблизительно сто сорок авторов. Это большой показатель. Через секцию за последнее время прошло 15 человек на прием. Я не сказала бы, что это много - это маловато. Особенно с учетом того, что количество пенсионеров у нас огромно. Но у нас очень хорошо с молодыми работает Виктор Антонов. Много молодых публикуется у Петра Петухова. Очень важно, что у нас есть возможность - где печататься. Я не знаю, что происходит со Снеговым. Когда он был активным, все было очень хорошо. Может быть, много сил у него забрала его поэтическая Антология, которая недавно вышла. Но ему не надо останавливаться. Он хороший организатор, и его кружок должен существовать.
  За пять лет было проведено 35 поэтических вечеров. В последнее время я стала приглашать на вечера не одного, а двух, трех поэтов. Каждый из которых имеет время для выступления - по 30-40 минут. Это очень хорошо. Хочу сказать, что в нашей поэзии идет рост. Я хотела бы отметить Ирину Сухову... Это замечательная поэтесса. Работающая с огромным ускорением. А вот Михаил Борисович, - Галочка указала рукой в зал, - смотрите, в каком возрасте пишет какие стихи! Предела нет. Но хотелось бы больше молодых.
  Товарищи, я хочу еще сказать о нашей жизни внутренней. Раньше говорили: писатель - это совесть народа. Вот в последнее время слово "совесть" вообще не произносится. И даже не говорят "бессовестный", потому что совести нет. Вообще как понятие - исчезла. Мне хотелось бы, чтобы люди, здесь сидящие, подумали о своей совести. Вот понимаете, мне никто не неприятен. Мне хочется, чтобы все были приятны. Для чего мы тогда собрались? Для чего этот Союз вообще существует?
  Все. Большое спасибо.
  Прыгунец привстал на своём месте. Развернул одну из бумажек.
  - Уважаемые то-оварищи! Я до-обавлю к то-ому, что сказала Марина Ивановна.
  Она гово-орила про поэзию, я про про-озу. На секции про-озы обсуждались про-оизведения 20 про-озаиков. Хо-ороших! В противовес антилитературе - в ко-оторой осмеивается русская история и русские традиции, ко-оторая существует на уровне анекдота - мы создаем произведения, в ко-оторых отстаиваем исто-орическую правду. Раскрываем глубинные силы русско-ого народа. Его духо-овность и патриотизм... Мы до-олжны помнить наших писателей, ко-оторые внесли огро-омный вклад не только в ленинградскую литературу, но и в русскую. И в со-оветскую... Интересно про-ошла встреча, по-освященная со-овременной зарубежной про-озе. Сергей Евгеньевич мно-ого сил потратил на со-оздание электронной книги...
  Петухов, сидящий в первом ряду, напротив президиума, потерял терпение. Он перебил Прыгунца:
  - Сергей Евгеньевич никакого отношения к ней не имеет, как и вся наша писательская организация. Это электронная книга издается центром современной литературы и книги. Я по электронке отправил тексты авторов. Это может сделать каждый.
  - Благо-одарим за это, - Прыгунец не смутился.
  - Жерлов присваивает себе чужую работу. - Петухов вскочил, встал за трибуну. - Дайте микрофон, я записывался на выступление... Я призываю вас, господа, работать, а не заниматься приписками. Когда раньше Сергею Евгеньевичу Жерлову я говорил: надо делать проекты, надо получать гранты. Он на меня кричал: "У тебя только бизнес в башке". Унижал, топал ногами, складывал руки лодочкой, выпучивал глаза. А сегодня в его докладе я слышу: мы выполнили три проекта. Мне так и хотелось из зала крикнуть: "У тебя только бизнес в башке".
  В зале раздались возгласы: "Лишить слова".
  Странников крикнул с места:
  - Не перебивайте, пусть говорит!
  - Уважаемые коллеги, речь идет о том, что председатель Союза должен отвечать двадцать первому веку. Сергей Евгеньевич всю жизнь был военным человеком. Он всегда получал от государства довольствие. И поэтому когда мы учились крутиться, добывать деньги, чтобы издавать книги и журналы, он сидел и ничего не делал...
  - Лишить слова! Долой! Позор!
  - Пусть говорит! Вы сколько нас мариновали. Дайте два слова человеку сказать.
  Прыгунец вновь поднял руку вверх.
  - То-оварищи! Каждый писатель на собрании может высказать свое мнение. Но высказать без крика. Без нервов. Мы здесь со-оюз едино-омышленников. А не общество садо-оводов. Отберите у него микро-офон.
  Несколько человек - военных из первого ряда - сбили Петухова с трибуны и отобрали микрофон... Он продолжал выкрикивать из зала:
  - Вот если бы Сергей Евгеньевич Жерлов не сидел одновременно на нескольких креслах...
  Прыгунец не терял нити действа.
  - Вы, Петр Владимирович, лишаетесь сло-ова... То-оварищи! Слово предо-оставляется Виктору Ивановичу Талалаю.
  Талалай выступал, глядя в пол.
  - Дорогие товарищи, я не часто вижусь с вами, но вместе с тем не теряю связи с питерской писательской организацией. Я несу ответственность перед вами, потому что именно я пять лет назад предложил избрать председателем правления нашей писательской организации Сергея Евгеньевича Жерлова. И скажу вам честно - я не ошибся. Здесь многие из вас - большинство - понимают, что это так.
  Да, у Жерлова есть недостатки, как у всякого человека, как у каждого из нас. Часто он, может быть, недослушает кого-то, перебьет. Но найдите мне поэта, который слушал бы вас очень долго. Детально разбирался бы во всех ваших делах. Наверное, такого трудно найти, в силу нашего особого темперамента. Но у Жерлова есть одно несомненное достоинство. Он чистоплотен!
  Талалай многозначительно умолк, стремясь утвердить в сознаниях собравшихся высказанную мысль.
  - Чистоплотен во всем! Я знаю, что трудности были со средствами. Нужно было и секретарю заплатить, и уборщице. Он платил из своих денег, не афишируя этого. То есть настоящий русский морской офицер, Сергей Жерлов, капитан третьего ранга, справился со своей задачей и не уронил достоинства нашей писательской организации.
  Что сейчас происходит? Могут собраться три горлопана, объявить себя гениальными писателями и создать свой Союз. Чтобы такого не было, скоро выйдет закон о культуре. В котором будет конкретно прописано определение писателя. Нам нужно держаться вместе. Спасибо.
  
  Умелый партаппаратчик Прыгунец профессионально - как учили в Высшей партийной школе - тянул время. Всем известно, что после полутора часов неподвижного сидения, человек начинает испытывать дискомфорт. Он теряет внимание, начинает думать о чем-то своём, хочет поскорее встать, размять затёкшие ноги и выйти на свежий воздух. Из душного зала особенно.
  Прыгунец пригласил на сцену очередного "пустого" докладчика, какого-то председателя какого-то профсоюза, к писателям не имеющего никакого отношения. Профпредседатель начал говорить о роли профсоюзного движения в деле сплачивания сил трудящихся. Суть его длинного выступления можно было выразить двумя фразами: мы ждем вас, готовы защищать ваши права. В зале снова раздались крики:
  - Что за бред вы несете?
  Прыгунец ответил:
  - То-оварищи! Это не бред. Это важная для всех нас инфо-ормация... До-ослушайте.
  Пока профпредседатель заканчивал речь, Прыгунец украдкой показал Жерлову заявление Хохлева и приложенную к нему записку о предоставлении слова. Верный ленинским принципам, врать везде и всегда, Жерлов быстро сообразил, что ответить. Прошептал. Или прошипел.
  - Он мне сказал, что выступать не будет. Это кто-то вложил.
  - Ко-огда сказал? - на всякий случай уточнил Прыгунец.
  - Когда стояли у Дома офицеров.
  Прыгунец смял записку и сунул её в карман пиджака. В это время Стинов, сидящий во втором ряду, метрах в трех от Хохлева, поднес руку к левому виску, подержал её там недолго и отдёрнул. Как будто комара отмахнул...
  Прыгунец заметил знак и мгновенно отреагировал.
  - Я вижу, неко-оторые уже устали. Я мо-огу назвать фамилии тех, кто еще записался на выступления. Их око-оло трех десятков. Но времени нет. Поэтому, пожалуйста, в письменном виде, в президиум все предложения. В про-отокол мы их включим. Я думаю, под выступлениями можно по-одвести черту. Товарищи, кто за то, чтобы прекратить выступления, прошу про-оголосовать.
  За спиной Хохлева закричали:
  - Позор! Вадим Кремнев записался одним из первых... Дайте ему слово!
  - Да что мы их слушаем... Гнать этих коммуняков... В шею... Вадик, давай!
  Прыгунец парировал:
  - При обсуждении кандидатуры председателя мы предо-оставим слово всем записавшимся. Товарищи, какие предложения по оценке работы правления и ревкомиссии? Признать удовлетво-орительной? Хоро-ошо. Ставлю на го-олосование.
  Уставшие люди проголосовали единогласно. Прыгунец подбодрил зал:
  - Я не со-омневался, то-оварищи, что вы про-оголосуете так, по-отому что здесь со-обрались едино-омышленники. Приступаем к выдвижению и обсуждению кандидатур.
  Слово попросил - и получил - Семен Резцов.
  - Я бы промолчал... Но уже несколько месяцев наши электронные ящики забиваются письмами, порочащими имя нынешнего председателя. Их практически никто не читает, мы их выбрасываем... Но, в конце концов, мы же все - взрослые люди. И мы здесь сейчас выбираем не политического вождя, не духовного лидера... Мы выбираем человека, который будет осуществлять трудную и тяжелую работу.
  Мы выберем человека, который будет нести один общий крест за всех... В этом человеке должна быть порядочность, я не знаю, умение быть собранным, умение логически строить свою жизнь и много работать... Больше ничего не надо.
  Я предлагаю кандидатуру Жерлова Сергея Евгеньевича. Этот вопрос мы обсуждали на секции. Вынесли по нему консолидированное решение. Полагаю, что присутствующие в зале драматурги меня поддержат.
  Первые ряды встретили выступление аплодисментами.
  - Сло-ово предо-оставляется Викто-ору Ивановичу Талалаю.
  Во второй раз!
  - Уважаемые товарищи! Я хочу довести до нашего собрания мнение секретариата Союза писателей. Который всячески предлагает, защищает и отстаивает кандидатуру Сергея Евгеньевича Жерлова. От себя могу добавить только одно - у Сергея Евгеньевича действительно есть какие-то недостатки. Но вы все видели - за пять лет сделано очень много. Сейчас пошли какие-то успехи... Зачем же эту работу прерывать? Во всяком случае, Союз писателей предлагает кандидатуру Сергея Евгеньевича Жерлова.
  Фамилия председателя была встречена дежурными аплодисментами. Так же, как в своё время встречали фамилии генсеков на бутафорских съездах КПСС в Кремле. Прыгунец удовлетворенно продолжал:
  - По-оступили предло-ожения по кандидатурам. Первая - Жерло-ов Сергей Евгеньевич. Вторая - здесь само-овыдвижение - Хохлев Владимир Владимирович. Еще будут предло-ожения?
  Из зала крикнули:
  - Петухова!
  Прыгунец не обратил на это внимания.
  - Итак, у нас две кандидатуры: наш Сергей Евгеньевич и само-овыдвиженец Хохлев Владимир Владимирович. Приступаем к обсуждению кандидатур... Пожалуйста. Алексей По-отапович Лихо-олетов.
  - Буквально два слова, товарищи... Дело в том, что не так много людей, которых мы могли бы сегодня избрать на пост председателя. Но, наверняка, человек этот должен быть творчески состоятельным. Человек, наверное, должен иметь какие-то организаторские способности... И мы все понимаем, что человек этот будет работать на общественных началах. Платить ему никто не будет. Он будет скорее свои собственные деньги тратить на нас. Поэтому у него должны быть доходы на семью, какая-нибудь приличная пенсия... Жерлова вы знаете, я не знаю, как там с Хохлевым... Вы хорошо знаете Петра Петухова, которого я пять лет назад предлагал. И сейчас я его предлагаю. Все зависит от его желания. Хочет - мы рассмотрим и поддержим... Нет ничего страшного в том, что сейчас мы выдвинем три кандидатуры или пять кандидатур...
  Лихолетов, не поддержав конкретно никого, фактически выступил за Жерлова. Против Хохлева. Хорошо, что утром его отставка с роли ведущего была принята. Человек, не уверенный в выборе, с двоящимся сознанием, может нанести ущерба делу больше, чем этого дела явный противник.
  Прыгунец предоставил слово Вячеславу Николаевичу Песьеву. Небольшого роста, лысый, на тоненьких ножках, с огромным животом и маленькими ручками Песьев выкатился на сцену, как детская игрушка. Как колобок из мультфильма. Волнуясь, он начал плавно раскачиваться из стороны в сторону, переступая с одной ноги на другую.
  - Товарищи! Я буду голосовать против Владимира Хохлева и вот почему. Несколько штрихов к кандидатуре писателя, являющегося членом нашего Союза.
  Хохлев прислушался.
  - Лично я ни разу не видел его ни на одном из наших многочисленных мероприятий с момента приема его в Союз писателей в 2003 году.
  Тут Песьев откровенно врал. Только за последний месяц с кандидатом он встречался дважды в Лавке писателей - на вечере Виталия Осипенко и недавно на "Устном выпуске" у Петухова.
  - Насколько я понимаю, Хохлев считает себя поэтом и мог бы побывать на секции поэзии.
  - Не ходите! Поэтов на секции поэзии убивают! - крикнул Вадим Кремнев.
  - Не знаком я и с материалами его журнала. Но один из номеров мне удалось почитать. Журнал "БЕГ" Љ8 за 2009 год. Я считаю, что всем нам нужно как-то отреагировать на очередную вакханалию вокруг имени поэта Николая Рубцова, в преддверии 75-летия с его рождения. Треть указанного номера, около восьмидесяти страниц текста, занимает интервью редактора Владимира Хохлева с Людмилой Дербиной, где в который раз чернится образ всенародно признанного русского поэта. Николай Рубцов представлен чуть не самоубийцей. А Людмила Дербина его спасительницей. Завершая интервью, Владимир Хохлев на страницах 161-162 очень своеобразно интерпретирует произошедшую трагедию. Иначе как кощунством такую трактовку назвать нельзя. Цитаты из этого журнала я прилагаю. Если хотите, могу и прочитать.
  В зале раздались крики:
  - Не надо!
  - Читай! Читай, читай...
  - Хорошо. Я прочитаю... В 1971 году поэту Николаю Рубцову нужен был физически и особенно психологически крепкий, не способный на предательство человек, всем сердцем любящий Россию, подготовленный ради нее принять православную веру и жить с ней, сколько потребуется в коммунистической "мерзости запустения"...
  Кстати, в этой мерзости Хохлев получил диплом архитектора. Так написано в его программе... Читаю дальше.
  Человек, наделенный незаурядным поэтическим даром. От рождения честный и некорыстолюбивый, ответственный и трудолюбивый, умный и проницательный, жесткий и принципиальный, красивый и сильный духом и - главное - будьте внимательны - способный в крещенскую ночь помочь совершить ему главный в жизни переход... Главный в жизни переход! И тем самым взвалить на себя невероятной тяжести крест людской ненависти и непонимания. Ведь там не нашлось людей... Там пьяницы все были такие... в окружении... не было роднее... так вот кроме одного, оказывается, не было друзей. Кроме одного - его будущей жены, соратницы и в этом и в будущем веке Людмилы Дербиной, волею Бога - вы послушайте - волею Бога предназначенной исполнить отведенную ей роль. То есть перейти в иное качество.
  Первые ряды закричали:
  - Хватит.
  Прыгунец подытожил:
  - Спасибо Вячеславу Нико-олаевичу... В общем-то, мы мало читаем, и поэтому такая информация, конечно, немно-ого про-оясняет...
  Кулаки Хохлева сжались до белизны костяшек. Ему захотелось подойти и дать по морде... И первому, и второму. Именно за "вакханалию вокруг имени поэта Николая Рубцова"... Чтобы эти бездарные Прыгунцы и Песьевы, не способные понять самых простых вещей, не "разворачивали" факты отечественной истории в свою пользу. Не использовали их в своей грязной, политической борьбе...
  Между тем ведущий уверенно пас послушное стадо:
  - Итак, друзья мои, мы вкратце о-обсудили две кандидатуры...
  Из зала крикнули
  - А Петухов?
  Прыгунец не заметил и продолжил свой спектакль.
  - Семен Александро-ович Дро-онов-Дубочкин про-осит сло-ова. По-ожалуйста. Две минуты... Семен Александрович больной, забо-олел... Но во-от нашел силы прийти. С температурой пришел к нам. Пожалуйста.
  - Я хочу сказать следующее. Давайте, наконец, изменим название нашей организации. Вместо Санкт-Петербургского отделения Союза писателей давайте назовем Санкт-Петербургская организация Союза писателей. Отделение - это что? Взвод - десять человек... А нас гораздо больше.
  - Правильно.
  - Отделение милиции, пожарной команды... Мне стыдно, когда говорят о каком-то отделении... У нас мощнейшая писательская организация. Вот и Петя Петухов со мной согласен. Я прошу этот вопрос поставить на голосование...
  - Давайте голосовать по кандидатурам...
  - Товарищи! Так называемая антижерловская риторика, которая поначалу звучала в кулуарах, постепенно выползает на сцену. Набирает обороты. Принимает какой-то хилый свой вид. Именно хилый. Мы прослушали сейчас доклад. Об огромнейшем объеме проделанной работы. За каждой позицией стоят не общие, ничего не значащие фразы, а большая, огромная работа. Если бы мы оценивали ее по десятибалльной шкале, я бы оценил ее на десять баллов... Нам завидуют, нам сплошь и рядом все завидуют... Говорят: у вас и презентации, и встречи всевозможные... И обсуждения...
  Я хочу сказать: Сергей Евгеньевич у нас не идеальный человек. Но идеального не может быть, в принципе. Чего мы хотим? Чтобы председатель шоколадным голосом разговаривал с писателями? Но вы знаете, как разговаривать с писателями. Они же все гении! Это ужас!
  - Жерлову памятник пора ставить, - крикнули сзади.
  - Давайте соберем деньги на памятник! Из бронзы!
  - Надгробный!
  - Теперь два слова о нашей оппозиции, которая здесь имеет место. В ней есть хорошие писатели! Некоторых я люблю, некоторых могу назвать своими друзьями. Но как сказал в свое время Бисмарк, когда встает вопрос между дружбой и родиной, я выбираю родину. Перефразируя эти слова, я скажу: когда встает вопрос между дружбой и писательской организацией, я выбираю писательскую организацию. С одним из ее столпов - Сергеем Евгеньевичем Жерловым. Он человек образованный, талантливый, чистоплотный... Его не упрекнешь ни в чем... Он ничего не рвет для себя. Он честный и порядочный.
  - И достойный.
  - Долой!
  - И главное: Жерлов обладает сильной волей и имеет желание работать. При этом он любит Россию, родину. Об этом говорит пафос его произведений. И самое главное: Жерлов - независимое материально лицо. Он имеет прекраснейшую военную пенсию. Вот давайте сейчас молодого поставим! Что произойдет? Во-первых - дома жена, дети кушать просят. А зарплату не платят. Все - человек уйдёт на заработки... Бросит организацию. И что нам, снова собираться и выбирать?
  Аплодисменты первых рядов взвились до потолка.
  Трубка Хохлева пикнула. Он открыл эсэмэску, пришедшую от Корнеева: "Когда же ваше соло?" Хохлев обернулся назад и встретил взгляд депутата: "Скоро!"
  - Я считаю, что Жерлов свой испытательный срок - в течение пяти лет - прошел! Тест на профпригодность - выдержал. У меня всё.
  - До-орогие то-оварищи, мы переходим к го-олосованию. Надо избрать счетную ко-омиссию: предлагаются кандидатуры: Владимир Михайлов, Сергей Хро-омов, Галина Минченко, Глеб Рискин, Рая Зубкова - председатель. По-ожалуйста, выйдите сюда, чтобы вас все увидели... Итак, у нас две кандидатуры. Кто за то, чтобы прекратить выдвижение? Кто про-отив? Кто во-оздержался? Принято. Перехо-одим к го-олосованию. Напо-оминаю, что мы про-оголосовали за открытое го-олосование. Го-олосуем в порядке выдвижения. Жерло-ов Сергей Евгеньевич - кто за эту кандидатуру, прошу го-олосовать.
  Зал зашумел, стулья задвигались, некоторые писатели вскочили. Среди них и Саша Странников. Побежал куда-то... Кресло рядом с Хохлевым оказалось пустым.
  - За что голосуем? - реплики перекрывали друг друга. - За Родину, за Родину! Паразиты, кровопийцы... Талантливый... Я не знаю, о чем он пишет... Поганой метлой этих подонков коммунистов, товарищей... Дайте дышать!
  Откуда-то сзади крикнули:
  - Дайте слово Хохлеву!
  В этот момент кандидат ощутил тепло. Раздался характерный шелест. Крыльев? Неужели Ангел? Здесь! Зачем ушел Странников?
  Ангел устроился на его месте. Путаясь в мыслях, кандидат услышал:
  - Вставай и иди!
  - Куда?
  - Вперед. На сцену.
  Подчиняясь команде и не раздумывая над нею, Хохлев встал, выбрался в боковой проход и вышел на сцену.
  - Владимир Владимирович, я вам сло-ова не...
  Прыгунец, подпрыгивая на стуле, попытался вставить своё слово... Его оборвали.
  Хохлев не пошел к трибуне. Развернулся к залу, заняв позицию между президиумом и собранием. Заслонил собою Жерлова. Тот, не вставая с места, выглядывал из-за спины Хохлева. То справа, то слева... А Хохлев стоял и молчал.
  Он молчал так долго, что пауза стала гнетущей. Зал притих. Стало слышно, как люди дышат, как работают в руках у многих диктофоны. Хохлев услышал, как бьется его сердце и почувствовал, как, отвечая его ударам, мерно вздуваются вены на запястьях. Наконец, "кандидат номер один" - именно эти слова стояли на обложке "Парада талантов" - произнёс:
  - Метод социалистического реализма - который так долго навязывали литературе большевики, и который так долго тормозил развитие литературы - я объявляю закрытым!
  - Как закрытым? - раздалось из первых рядов. - Не вы его открывали!
  - Исчерпавшим себя!
  Голос Хохлева был настолько тверд, а взгляд в сторону возгласа настолько выразителен, что больше вопросов не последовало.
  - Бывшего председателя Сергея Евгеньевича Жерлова благодарю за проделанную работу и желаю ему успехов в творчестве.
  Собрание продолжало недоумённо молчать.
  - И предлагаю забыть весь тот негатив, который до сегодняшнего дня мешал нам работать. Мы художники слова, а настоящие художники всегда великодушны, - Хохлев улыбнулся. - Помните, как у Пушкина?
  
  Тут во всем они признались,
  Повинились, разрыдались;
  Царь для радости такой
  Отпустил всех трех домой.
  
  Я тоже "для нашей общей радости" распускаю бывшее руководство по домам. - Хохлев махнул рукой за спину в сторону президиума, обозначив тех, кого он имел в виду. - Пусть оно читает классиков, пишет книжки и больше не мешает нормальной жизни нашего писательского сообщества.
  - Вы не имеете права! - взвизгнул Жерлов. - Вас еще не избрали... Сядьте на своё место.
  Хохлев смотрел в лицо собранию... И никуда не уходил.
  - То-оварищи! - Прыгунец встал в полный рост. - Не о-обращайте внимания! Это про-овокация...
  Собрание молчало. Молчал и Хохлев. Жерлову надоело выглядывать из-за спины конкурента. Он покинул своё кресло и подошел к трибуне. Сложил руки на груди, скомандовал:
  - Начинайте голосование!
  - Итак, то-оварищи, приступим к го-олосованию.
  Прыгунец сдвинулся влево, нашел глазами Стинова, мысленно попросил Илью Францевича подтвердить команду. Тот подтвердил.
  - Счетная комиссия гото-ова? Вас пять человек, распределитесь по залу так, чтобы у каждо-ого члена оказало-ось по пять рядов.
  Счетчики распределились.
  - Кто за то-о, что-обы Сергея Евгеньевича Жерло-ова избрать председателем правления? Прошу по-однять руки.
  Кремнев из своего угла выкрикнул: "Долой!" Его поддержал Странников: "Низложен!"
  - Да они пьяные! - раскрасневшаяся Галочка вскочила со своего места. - Не слушайте их.
  - Про-ошу по-однять руки, - рука Прыгунца медленно поплыла вверх.
  В этот момент Осипенко, стоявший в проходе, недалеко от президиума, оторвался от стены и подошел к Хохлеву. Молча встал рядом, справа, лицом к залу, спиной к Прыгунцу. Прыгунец, перегнувшись через стол, пытался за рукав сдвинуть Осипенко с места, но тот стоял крепко. По узкому проходу, вдоль окон, к президиуму пробирался Красильников. Он встал слева от Хохлева. Странников оказался рядом с Осипенко, Кремнев рядом со Странниковым. Старенький Серов вырос рядом с Красильниковым. Подтянулся кашлявший Дорожкин.
  В этот молчащий "живой щит" спешили писатели с задних рядов. В минуту ни президиума, ни трибуны не стало видно. Перед Хохлевым выстроился еще один ряд, перед ним еще один. Лидия Правдина агитировала открыто, в полный голос. И народ осмелел.
  - Про-ошу по-однять руки.
  Невидимый товарищ Прыгунец, из-за спин писателей-антикоммунистов, продолжал тянуть своё. Рука Жерлова сама собою поднялась. К бывшему председателю подскочила Рая Зубкова.
  - За себя нельзя!
  Жерлов, начавший было опускать руку, услышал:
  - Почему это нельзя? Можно! - Галочка отпихивала Зубкову от бывшего любовника.
  Нервы Жерлова не выдержали, и он все же опустил руку. Потом как-то странно дернулся вбок, оттолкнулся от трибуны и стал пробираться к выходу, локтями и плечами расталкивая присутствующих по сторонам. У двери обернулся.
  - Я же ради вас - идиоты - старался... Для вас же всё делал... Твари безмозглые. - Когда он был уже в фойе, в зале услышали тираду трехэтажного мата.
  - Про-ошу по-однять руки! - провозгласил Прыгунец в третий раз.
  После бегства командира 28 военных писателей и столько же - приглашенных ими - посторонних растерялись. Поднимать руки за отсутствующего... Вдруг, он сам уже против? А уточнить не у кого. Ждали команды старшего по званию генерала Егорова, а тот махнул рукой и побежал консультироваться в фойе.
  В результате: весь "жерловский призыв" - этот административный балласт - от волеизъявления воздержался. За Жерлова подняли руки несколько человек из первого ряда. Стинов воздержался тоже.
  - Дальше! - крикнуло собрание.
  - Кто про-отив? - Прыгунец пробрался сквозь "шит", на свободное место. - Кто про-отив? Или... "Про-отив" мо-ожно не го-олосовать. Теперь по вто-орой кандидатуре... Кто за то, чтобы Владимира Владимировича Хохлева избрать председателем правления? Про-ошу поднять руки.
  За исключением сидящих в первом ряду, руки подняли все. В том числе и Стинов. Счетная комиссия приступила к подсчету. Оказалось 147 голосов "за".
  - Кто про-отив?
  Против были Прыгунец и первый ряд - человек десять.
  - Большинством го-олосов председателем правления Союза писателей избран Хохлев.
  Как Борис Федорович Прыгунец смог выдавить из себя эту невероятную фразу, он не понял. Глаза его потухли, себе под нос он прошептал:
  - К со-ожалению.
  Победитель, тоже выбравшийся из "шита", молча поклонился. Говорить ничего не требовалось. К новому председателю тут же подскочил Петухов - затряс руку, рассыпался в поздравлениях. Живой щит аплодировал...
  Первые ряды не понимали, что происходит. И что делать дальше... Некоторые оглядывались на Стинова. Ждали команды. А Стинов не командовал. Наконец, встал и он. Ничего не говоря, пожал руку Хохлеву и медленно удалился. Вслед за Стиновым перворядцы, с Галочкой во главе, тоже потянулись к выходу.
  Хохлев за ними. Что будет на этом собрании дальше, его уже не интересовало... Он был уверен, что ключевой вопрос решен, что без Жерлова, Стинова и ярых коммунистов писатели смогут выбрать новое нормальное правление и новую ревизионную комиссию. В конце концов, Устав позволял отзывать плохо работающих членов этих органов в рабочем порядке...
  Владимир вышел в фойе зала, пожимая протянутые ему руки. Накинул куртку. Поставил свой автограф на обложке оказавшейся рядом газеты "Парад талантов". У дверей притормозил.
  - Валентина Павловна, членские взносы позже. Хорошо?
  - Вы что, совсем уходите? А банкет?
  - Ну, банкет же не для меня готовился. Пусть соцреалисты попляшут. В последний раз. А мы увидимся в понедельник, двадцать пятого... Не опаздывайте.
  - Постараюсь.
  - Завтра отдыхаем... Хотя, может быть, вам придется помочь Жерлову съехать с насиженного места. Это вы сами решите. Я - точно отдыхаю. Устал с этими выборами...
  Хохлев вышел на воздух и глубоко вздохнул. В ближайшем киоске купил банку пива. На улице Пестеля не заметил, как с противоположного тротуара его долго-долго, почти до самого Литейного проспекта "вёл" взгляд голубых глаз Ильи Тульчия.
  
  Когда новый председатель Санкт-Петербургского отделения Союза писателей подходил к Таврическому саду, в его кармане запиликала трубка.
  - Ну как дела? - в голосе жены чувствовалась тревога.
  - Живой! И даже голодный... Скоро буду. Что сегодня на ужин?
  - Картошка.
  - На сале? Можешь ставить разогревать...
  - Ты выиграл?
  - Да!
  
  Все герои и события романа вымышлены.
  Все совпадения случайны.
  Санкт-Петербург, 2011
  
  
   љ В. Хохлев. 2011
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"