Петрович резко, до боли, надавил на кнопку секундомера. Его профессиональный, пустой взгляд, слегка коснулся замерших стрелок, а затем весело перепрыгнул на мелькающие вдалеке мускулистые девичьи ягодицы. Совращённый никогда не дремавшим желанием, он ненадолго задержался. Насладившись, взгляд отскочил от тугих, натренированных тел и нехотя, словно по инерции, вылетел в окно. Тяжелые капли усталого осеннего дождя томно скользили вниз по огромному тусклому стеклу легкоатлетического манежа. Серость за окном и в душе помощника главного тренера женской юношеской сборной привычно сплели свои холодные липкие щупальца. Клубок неудовлетворенности, тревоги и безразличия все чаще теребивший Петровичу душу в последнее время, на этот раз образовался легче обычного.
- Блядь! Ну почему же она не кончает? - с яростью, злобным шепотком процедил он. И, резко свиснув в висящий на шее закусанный свисток, пошел в тренерскую. Вложенная в свист досада породила неприятное назойливое эхо, заполонившее собой огромное пахнущее потом и резиной пространство. Со скрипом открыв хлипкую дверку личного ящика он, словно заслоняясь ею от докучливой действительности, ловко налил и чуть присев выпил. Все еще морщась, он нервно открутил крышку большого полупустого флакона одеколона "В полет". Чуть смочив ядовито зеленой пахучей жидкостью кончики пальцев Петрович окропил ими вытянутые в куриную жопку бескровные сухие губы. Затем с иронией посмотрел в маленькое треснутое зеркало и неожиданно с досадой показал самому себе язык.
Стоя у приоткрытой форточки, Петрович размышлял, жадно куря измятую сигарету "Родопи". Нещадно изжёванный, совершенно мокрый от слюны фильтр слегка горчил, усугубляя и без того не веселые думы.
- Что же не так? Не так то, что? И с размером бог не обидел. С продолжительностью все выше среднего. Опыт! И мокрая она вся! - терлись в его все более и более теплевшем сознании неспокойные мысли.
- И романтики подпускал! Свечи, музыка, шоколадка. И вином поил. И слова нежные нашептывал. Рыбка, зайка, солнышко. Так почему же она не кончает?! Неужели, все! - на этой последней ненавистной ему мысли он вскрикнул. Истлевшая до фильтра сигарета обожгла желтые от никотина пальцы. И в это же самое время противно, словно издеваясь, громко задребезжал треснутый, заклеенный синей изолентой, некогда ярко зелёный массивный телефон.
Усиленно работая локтями, Нелька безжалостно буравила плотную беспокойную толпу у обувного отдела. Не обращая внимания на всхлипы, крики и стоны, создаваемые ее стремительным движением, она щемилась в противоположную очереди сторону. К выходу. На ее большом простом румяном лице сияла счастливая улыбка добытчицы. А к широкой арбузной груди, подающей надежды метательницы копья, была прижата серая, чуть примятая коробка.
- Ну вот, наконец, то, что я хотела! "Саламандра", и каблука почти нет! Ничего что коричневые. Главное, без каблуков. А без них я всего на тринадцать сантиметров выше Петровича! - с восторгом думала она.
Уже в телефонной будке Нелька снова открыла коробку и с нежностью погладила свою пахнущую натуральной кожей покупку. Затем, словно решившись на что-то, лихо переобулась. С любовью оглядывая свои стройные и ладно сбитые ноги, улыбаясь, она, стала набирать знакомый номер.
- Здравствуйте! А, Николая Петровича можно? - проговорила она, все еще косясь на обновку.
- Ты что ли, Нелька? - услышала она в ответ.
- А это вы! Так что мы сегодня увидимся? - после небольшой паузы, выдохнув от неожиданности, кокетливо сказала она и затаила дыхание.
- Почему нет! Раз договорились - солидно ответил Николай Петрович, похотливо прищурившись, представляя голую Нельку. Ее мощное, большое, теплое тело и завораживающую покорность в серых решительных глазах.
- Ну, тогда как всегда к трем у вас - весело пролепетала она и положила трубку.
С возрастом Христа Петрович достиг легкой разочарованности в жизни, стойкой алкогольной зависимости и обширного как ему казалось, сексуального опыта. Детских грандиозных амбиций почти не осталось, и взгляд на жизнь окончательно принял слегка циничную, с налетом приблатненной жизненной философии, форму. Свои метр шестьдесят три, еще с юности, Коля ловко компенсировал уверенным взглядом, рыжеватыми буйными усами и не предвзятостью к женской красоте. Ввиду слабой конкуренции его успех и слава в определенных кругах, достигли грандиозных размеров. Со временем потертый блокнот весь исписанный мелким подчерком телефонами и женскими именами стал гарантией от голодных холостяцких вечеров. Обычно, подарить женщине удовольствие не доставляло ему труда. Веселые толстушки через пять минут умелых движений таяли, а через пятнадцать, прибитые терпким крестьянским потом, иногда превращались в похотливых тигриц. Так что, тяжело трудясь и получая удовлетворение, Петрович привык доставлять не избалованной партнерше не меньшее. В этом он находил смысл. Но вот Нелька, за три месяца еженедельных встреч, была холодна. Что только не пробовал Николай Петрович с ней в своей холостяцкой постельке, ничего не помогало. Ее карие покорные глаза не меняли выражения ни в начале, ни в конце страстного акта. А о стонах и всхлипах, так возбуждающих и поощряющих партнера не шло и речи. Ну, бревно бревном. Да и глупа, наверное, даже что бы притворится. Почти опустив руки, Петрович готов был признать свое поражение, но какая-то искорка надежды все, же теплилась в его уязвленном сознании. Ведь, опустить руки, значит разрушить устоявшийся и наполняющий все смыслом мир.
Почти опаздывая, Нелька неслась, не разбирая дороги. Общага, где Петрович имел отдельную комнату, была на отшибе. И добраться до нее в дождь было нелегко. От остановки троллейбуса пришлось бежать, перепрыгивая через большие и малые черные лужи. Двигаясь больше по инерции, она совершенно не обращала внимания на происходящее вокруг. Нелька была не здесь. Она представляла в воображении, ранее увиденную, в каком-то эротическом фильме картину. Белые шелковые простыни, красивую страстную пару занимающеюся любовью, где голая девушка в черных сапогах на высоко запрокинутых стройных ногах. Где мускулистое мужское тело с бронзовым загаром контрастирует с белой нежной женственностью. Ей ужасно хотелось, чтобы и с ней произошла такая красивая сцена. И она в возбуждении бежала туда, где ее завоображаемая до дыр мечта, должна была непременно в скорости реализоваться. И ничего что они коричневые.
Вот уже и хлипкая входная дверь на скрипучей пружине.
Запах табака и пота, небритые наждачные щеки, сильные слегка трясущиеся в нетерпении руки.
Монотонный, хилый и куда-то спешащий скрип панцирной сетки.
В общем, все как всегда!
Но, для Нельки все было по-другому! Она лежала на спине, поддерживая сильными привычными к тяжелой работе руками, высоко запрокинутые вверх ноги. Она была абсолютно счастлива. Чуть серая увядшая от времени, но чистая простыня почти укрывала бесстыжую наготу протертого полосатого матраца. Поблескивая аккуратной округлой молодой лысиной Петрович, стараясь, сопел уткнувшись в крепкое Нелькино плечо, чуть слюнявя его. А блестящие черные сапоги (в этот момент они были действительно черные) высоко парили над суетой повседневности, над дождливым серым городом, над скучной одинаковой жизнью, над предвиденьем невозможности ничего изменить.
Целиком, отдавшись сладким грезам, Нелька совершенно не замечала времени. Петрович тем временем не сдавался. Тяжелый упорный труд покрыл его, некогда спортивное тело рулевого восьмиместной байдарки, крупными каплями терпкого пота. Он как папа Карло пытался из простого бревна синтезировать не присущие для дерева эмоции. Вначале процесса он чувствовал себя волшебником. Но чем сильнее уставала спина, тем обиднее наваливалась неизбежность грядущего разочарования.
Но, мало-помалу эйфория, словно легкий запах чужих дорогих духов в толпе улетучилась. И вот казалось, достигнув всего, Нелька почти скучала. Осталось лишь легкое возбуждение. Далекое, неуловимое, но такое знакомое дыханье скуки снова грозило из темноты. Она машинально стала рассматривать все вокруг. Хотелось зевать, но она боялась. Перед ее взглядом пробегали:
Потрескавшийся потолок.
Заляпанные обои в некогда сиреневый цветочек.
Видавший виды пыльный буфет без посуды.
Красивые новые сапоги, туго обтягивающие полные икры. Ничего что не под все их одеть можно, ничего что коричневые.
Любуясь, играя, она вращала ступни вокруг своей оси. Покачивала замлевшими ногами из стороны в сторону. И вдруг, где-то у самой подошвы она увидела ЭТО! Хаотично прилипшие комья омерзительной серой грязи захватили ее внимание целиком. Они чуть подсохли и медленно разрушаемые методичным поступательным движениями разнокалиберными крупинками падали вниз. Это захватывающее действие заставило Нельку замереть. Даже бурное спортивное дыхание полной грудью остановилось. Через мгновение, до конца осознав всю трагедию произошедшего она, громко втянув в себя тяжелый воздух, ойкнула. И снова замерла, боясь, пошевелится. Всепоглощающая жалость к новым, прекрасным, долгожданным, модным, сапогам, грубо оскверненным какой-то никчемной субстанцией, заполнили ее целиком. Она жалела саму себя, и слезы разочарования большими каплями застыли в глазах! Недавнее счастье рухнуло. Словно и не было никогда ни шелковых простыней, ни красивой страстной пары занимающеюся любовью, где голая девушка в черных сапогах на высоко запрокинутых стройных ногах.
Петрович, удовлетворенно вздохнул, и, прислушиваясь, замер. Потом приподнявшись на локтях, он внимательно посмотрел в лицо девушки. Застывшие в больших, серых, грустных глазах слезинки стали одним из лучших видений, которые довелось видеть Петровичу в его не особенно баловавшей его жизни. Улыбка просветления криво залила его потное лицо. Устало, но удовлетворенно шумно выдохнув, он подумал: