Радость первого дня летних каникул не может омрачить ничто. Это радость абсолютная. Не берусь говорить о всех московских двориках, но в моем этот день начинался с того, что из многих распахнутых настежь окон вылетали наружу бумажные самолетики, белые крылья и фюзеляжи которых были исписаны алгебраическими уравнениями, химическими формулами, диктантами по русскому языку и доказательствами теорем. Старательно раскочегаренное в небесной топке солнце припекало уютную зелень земли взгромоздившись на нее, словно желтый шмель на цветочный пыльник.
Наивысшим шиком было так сделать и запустить самолетик, чтобы он тотчас же не спикировал своим бумажным носом в асфальт под окном, не пошел таранить первый попавшийся ему на пути тополь, а плавно кружился минуту-другую вокруг двора, явно не торопясь приземляться. Тогда восхищенные глаза и рты других ребят наблюдали за удачным полетом, а руки прекращали на несколько мгновений создание все новых
и новых бумажных эскадрилий.
В центре двора, как перевалочный пункт местной ребятни, стояла серая деревянная беседка. Любой мальчишка, вышедший во двор погулять, в первую очередь направлялся сюда. Днем здесь создавались команды, чтобы играть затем в "ножички", "напильнички", "казаки-разбойники". А как стемнеет и до позднего вечера в беседке шел бесконечный треп: травили анекдоты, играли на гитаре; старшие ребята посвящали младших в тонкости отношений с противоположным полом, рассказывали про армию и еще много и много, и много чего...
Сергей Николаевич отошел от окна и посмотрел на своего десятилетнего сына, склонившегося возле слепых котят, копошащихся около молоконосного теплого брюшка их семейной достопримечательности - сиамской кошки Глафиры.
"Не трогать!" - Услышал Сергей Николаевич свой внутренний голос. Кошка лежала в коридоре: растянувшаяся и довольно мурлычащая. Вокруг нее ползали недавно родившиеся слепые котята. Рука Сергея Николаевича замерла возле одного из них.
И вдруг отчетливо вспомнились события тридцатилетней давности: летние каникулы, окотившаяся дворовая кошка Клёпа, лежащая на поролоне под покосившейся беседкой. И наивные, горящие любопытством мальчишеские глаза, наблюдающие за котятами: то лезущими, распихивая друг друга, к соскам матери, то расползающимися в разные стороны. И как же хотелось погладить эти крошечные живые существа, подержать их у себя в ладошке...
- "Трогать нельзя, - сказал им кто-то из более старших ребят. - Если погладишь слепого котенка - мать убьет его!"
Однажды, когда Сережка в одиночестве смотрел на котят, один из них подполз к нему так близко, что неудержимое желание подержать пушистый комочек перевесило запрет. Сережка взял котенка в ладошки, стал ему что-то нашептывать, бережно гладить его, а затем отпустил назад, к сородичам.
Случилось так, что на следующий день одного котенка нашли мертвым. Тот ли это был котенок или другой, теперь не узнаешь. Только ребята прознав, что Сережка нарушил запрет ополчились на него со всей своей подростковой безжалостностью. Они стояли под окнами Сережи с плакатиками сделанными на ватманских листах: "Иванов - убийца!", "Позор живодеру!". Они кричали ему, что он трус и негодяй,
бесконечно звонили в дверь, требуя суда за содеянное.
Маленький Сережка, сжавшись от страха в своей комнате, чуть приоткрыв плотно зашторенные окна, смотрел на толпу разгневанной детворы и скулил, словно испуганный, загнанный в ловушку безысходности дикий зверек.
Шли дни. Ребятам надоело травить Сережку и они забыли о нем. Только сам он не мог уже, как прежде, свободно выйти гулять во двор. Тогда он записался в районную библиотеку и надолго погрузился
в чтение книжек: Вместе с капитаном Немо он исследовал закоулки его знаменитой
подводной лодки; скакал с мушкетерами за подвесками королевы; с Шерлоком Холмсом следил за опасными преступниками... Чтение с той поры стало одним из любимейших его увлечений.
- Посмотри какое это пушистое чудо! Что с тобой, пап? На, подержи! - Говорил десятилетний, такой же как и он когда-то ребенок, протягивая ему пушистого слепого котенка.
- "Не трогать!" - Вновь отчетливо прозвучал приказ в голове Сергея Николаевича. И слезы давней непроходящей обиды накатились на его глаза.