Его ребята очень уважали: Человек красивой был души.
Лучший рулевой флота, наипрекраснейшей души человек, гордость нашего экипажа. Никто так не понимал душу моряка, как он, наш Борис Сергеевич Гвоздков. Он никогда не уставал учить нас, мы для него были дети, именно дети. И он учил нас всему, что знал сам и умел, и пошутить тоже учил.
Я помню, получали продукты на базе для лодки, и что-то там не ладилось с бумагами. Матросы сидели и скучал, не зная, чем заняться.
Вдруг со склада выбегает Борис Сергеевич с озабоченным выражением лица, подлетает к молодым ребятам, которые недавно пришли с учебного отряда: "Что, не знаете, чем заняться? Продувайте макароны - быстренько!"
Те как-то подневольно взялись за макароны, стали дуть, все ребята упали со смеху. Смеялся и Борис Сергеевич, обнял моряков молодых: "Мальчишки вы мои, сыночки милые". Разве можно на такого человека обидеться? Нет. Он и сам прекрасно понимал шутку и ценил ее. Как-то вечером я поднялся на мостик к семафору, а там молодой рулевой подавал сигналы светом боцману, который находился в конце пирса. Работал рулевой плохо, и я слышал, как Борис Сергеевич недовольно ворчал. Меня разобрал смех, я отстранил молодого моряка от семафора и зачастил, знаков так шестьдесят, для рулевых предел был знаков двадцать в минуту. "Борис Сергеевич глуп и стар," - стучал семафор, не принять он не мог - мастер своего деле.
Я увидел, как боцман удивленно подпрыгнул, он, несомненно, понял меня, но видеть в темноте меня не мог. И по пирсу, все, приглядываясь, двинулся ближе к лодке. Но семафор слепил его, все его усилия, что-то увидеть были тщетны. Меня раздирал смех. А боцман подошел уже под рубку и все вглядывался в меня: "Хохол ты? А я-то думал, молодой так работает", - смеялись все вместе, такой человек Борис Сергеевич.
Раз на берегу произошла ссора с другим экипажем, дрались человек десять. Неимоверной силы был Борис Сергеевич, вмиг расшвырял всю толпу: "Щенки, драться вздумали, я вам покажу". Драка вмиг прекратилась, кто потирал синяки, кто ушибы, но об этом из начальства так никто и не узнал, не мог боцман доложить по инстанции, как некоторые служаки делали, благороднейший был человек.
Казусы тоже случались, не без этого. Уходят в город с Борисом Сергеевичем два моряка, что-то достать для лодки, а его весь флот знал, и друзей везде не счесть. Только один боцман и мог сделать то, что другим не под силу было, самым высоким начальникам. Приходят все трое в часть уже навеселе, но все сделано, как надо, не придерешься. Морякам, конечно, ничего, а боцмана на "ковер". Не мог он пить один, не мог обмануть моряков. Он все брал на себя, но и ребят угощал, а ведь ему никто бы и слова не сказал, если бы - один пил. Пришли мы с ремонта в эскадру. Лодка, что игрушка. Борис Сергеевич с ребятами ее, можно сказать, вылизали. Красавица, да и только. Экипаж построился на пирсе на строевой смотр. Подошел командир эскадры, поздоровался с экипажем, дружно ответили моряки. Да и что людей смотреть? Все с иголочки, прошелся вдоль строя, остановился возле боцмана. Старые товарищи они, не раз в море были вместе. "Почему боцман грязный?", - спросил комэск. Что там было, я не знаю, или пошутил Иванов, только Борис Сергеевич и глазом не моргнул: "Боцман грязный, лодка чистая", - отчеканил, как отрезал.
Поглядел командир эскадры на лодку, а та действительно красавица, у пирса покачивается. На том весь смотр и кончился, потом загнали лодку на середину бухты, и десять суток не знали моряки ни дня, ни ночи; всплытие-погружение; то пожарная тревога, то аварийная тревога - так и встречали всех прибывших в эскадру, учили выживать. И в море Борису Сергеевичу не было равных специалистов. Если стоял вахту на рулях, лодка шла, что по ниточке, не раз вытаскивал ее с края пропасти, и весь экипаж тоже. Говорят, что незаменимых людей не бывает, может быть, но я не хочу в это верить. Как не хватало нам Бориса Сергеевича в дальнейшей гражданской жизни, именно отцовской заботы, я не ошибся: для всех отцовской заботы, его!