Мерцали звезды, дразнили нас, перешептывались между собой. А Венера, что зависла у края небосвода, распростерла свои объятья, искрилась в лучах, манила нас. Не было сил отвести глаза от этой красоты, и ноги сами несли нас в неизвестность. Что-то чертили нам метеориты в небе, выписывая свои точки-тире, но нам была непонятна сия азбука, а желание было уже давно загадано, еще до поездки, только что сбудется, а что не сбудется, мы еще не знали.
Торопиться было некуда, до рассвета еще далеко, и шли мы с Володей Денисовым спокойно, чтобы не потеть зря и не переохлаждаться затем. Рассвет застал нас уже в лесу. Он кроил из темноты диковинные очертания деревьев, из кустарников вырисовывал сказочных зверей, но уже алел восток, и с каждым шагом все это сказочное царство двигалось, отступая в темноту, и таилось там.
Снегу выпало много, и мы, что вездеходы, торили дорогу. Трудно быть первым, зато другим будет легче, но это мало нас радовало. Володе было тяжело нести огромнейший рюкзак, очки запотевали, фактически, он двигалќся вслепую. А планы у нас были огромнейшие: и на речке порыбачить, на махалку щук подразнить, и озера дальние проведать, что далеко за речкой упрятались, там и землянку найти для ночлега.
Река неожиданно вынырнула к нам из-за поворота, точно предлагая свои услуги. Решили идти по речке, все не кочки ногами сшибать, но обманчиво было такое решение, и мы скоро в этом убедились.
Снег всей своей тяжестью навалился на лед, промял его, и вода пошла поверху. Так и шла за нами вода, строго по нашим следам.
Даже заяц пересекал реку строго в определенных местах, а чаще крутился возле берега, осторожен был косой. Лишь выдре было раздолье, гуляла сама по себе, от одной полыньи до другой, но она в своей стихии, а нам тяжело приходилось. Прощупывали впереди себя дорогу и никак не могли выбраться на противоположный берег опять к тропинке. Наконец-то это удалось. На одном из кривунов реки я выбрался на берег; пусть снова кочки, но твердая земля под ногами. Володя упрямился и двигался по реке, недалеко от берега, все мои уговоры были тщетны. Наконец я и сам залез в такие кочки, что уже сомневался в своем выборе. И тут я услышал спокойный голос напарника: "Григорий, иди сюда". Я не видел Володю из-за крутого берега, но подсознательно почувствовал тревогу. Ринулся к воде, но путался в больших кочках и болотистом мелководье. "Я провалился, помоги выбраться", - спокойно торопил меня товарищ. Именно спокойно торопил, не создавая паники, слышал, что я пробиваюсь к нему.
Солнце, которое вырвалось из объятий дремавшего леса, ярко осветило полынью недалеко от берега и человека, который боролся с течением. Был он по грудь в воде, рюкзак, что поплавок, пока поддерживал его на плаву, пальцы судорожно цеплялись в края полыньи, но лед не выдерживал тяжести тела и ломался мелкими кусками. Свинцовой тяжестью отливала стылая вода, сама избавилась от оков льда и теперь бурлила, что-то ворчала и увлекала за собой Володю, под дерево.
"Выдержит ли меня лед?" - терзала душу мысль, но раздумывать было некогда, и я скользнул под берег на лед. Вроде обошлось. Теперь двинулся к краю полыньи и, не доходя до нее, вытянулся на льду и протянул руку товарищу. Потрескивали деревья от мороза. Хрустел лед, парила купель ледяная, и точно морж выползал из нее Володя. "Самый мороз в эту пору, а ты ванны принимать вздумал", - шутил я, сдергивая с него рюкзак. Кое-как взобрались на крутой берег и двинулись мы по моим следам к релке.
Возле поваленного дерева я развел костер. Громко покашливая, товарищ шутил: "Не волнуйся, Григорий, это курево вылазит". - "Да, конечно, из карманов махорка выплывает, а из груди кашель", - ответил я. Охнул Володя: "Да там же мои сигареты", - и полез по карманам. Я вытряхнул из своего рюкзака сухую одежду, разложил ее на дереве и принялся разоблачать друга, кое-как стащил с него мокрые валенки. Дымил костер, и мы то и дело оказывались в дыму, вот где действительно плачевная ситу-ация. Скоро звенел топор в лесу, и рухнули под ударами его две сухостоины. Я рубил дрова и подтаскивал их к костру, а там уже клокотал котелок с чаем. Пили мы горячий чай из кружек, а мокрое белье висело на шесте над костром. Володя пробовал шутить: "Как там у тебя написано, Григорий:
Рыбак ведь - поэт
по призванию.
А ветер мотив
напоет".
Его лицо было добродушно. Без очков он казался совсем беспомощным, и ветер не замедлил этим воспользоваться, швырнул горсть дымка ему в глаза пригоршней, затем еще одну, а потом все это растер и со словами: "Горе ты луковое", - унесся по своим делам.
Я понимал, что рыбалка уже расстроилась, так и не начавшись, но ничего не говорил другу. Лишь бы он не простыл, а остальное все мелочи. Я вспомнил, как со мною произошел такой же случай. Провалился я на озере под лед, правда, глубина там небольшая была, всего по пояс. Сам выбрался, ломая лед до берега своим телом. Два напарника, что были со мной, не шибко расстроились, рыба ловилась хорошо, что и требовалось. Короче, я все делал сам: и дрова таскал, и сушился, и мерз. Одежды запасной с собой не было, еще молодой был, неопытный. Так толком и не обсушился сам, а затем еще поддался на уговоры этих двух хапуг заночевать в лесу. Им спалось неплохо в ватной одежде, а я всю ночь рубил деревья да жег костер, благо, был топор хороший, а то вовсе погибель была бы. Но все равно подморозил я ноги тогда, так и не заметил, как все получилось. Долго я потом вспоминал ту рыбалку, когда мучился с ногами. И навсегда понял, что товарищей надо выбирать себе в напарники хороших, тогда и цел будешь и здоров.
Так до конца и не досушился Володя, уже больно долго валенки сохнут зимой, одел их на сухие теплые носки, и двинулись мы на озера, что за речкой были. Только зря ходили, рыбы не поймали, а от землянки одни угли остались, кто-то сжег ее. Выхода другого не оставалось, как идти назад. Володя хотел у костра остаться ночевать, но я уже был ученый, знал, чем это кончается.
И снова мы мерили дорогу, которую мы прошли, еще раз, только она нам в десять раз длиннее показалась, хотя и к дому вела. Отдыхали, сбивали с подошв у валенок ледышки и брели потихоньку к дороге, а там и попутка подберет, обычное дело, только скорее бы.
Рыбаков ветер
провожал до дороги:
"Благодаря человеку.
стал я силен,
Скоро исчезнут леса - недотроги И мной будет весь мир покорен".