Не везло нашему экипажу на замполитов, хоть убей. Менялись они как перчатки, иного слова не найдешь. Были очень хорошие люди, но долго не держались, два ЧП висело на лодке, две смерти.
Первая и вторая остались загадкой, и обе случились в ремонте, когда лодка стояла в заводе.
Повесился старшина 2 ст. Хорошев, спокойный парень, полутора лет службы. Ни с кем не ругался, пить не пил, был на хорошем счету у начальства. Приехавшие родители тоже ничего не знали, замкнутый был парень. Такие чаще других погибают. Это уже доказано жизнью, и не один раз. Как водится, все начальство сняли, бедный замполит от такого горя совсем "съехал с рельсов" и долго лежал в госпитале. И полгода не прошло - второй матрос застрелился, заступил на вахту и все. Ребята прибежали, а он уже мертвый, стрелял наверняка, тоже замкнутый был парень. Воспитывался у бабушки. Родители бросили маленького, не знал ни папы, ни мамы. А бабушка и сама-то еле живая была, все болела и болела. Может, надо было дать парню отпуск, все легче было бы на душе, но кто знал. Единственный друг Смелякова,- Желтов, никогда не говорил больше трех слов, может, поболее чуть-чуть. Вот так и дружили два товарища - мог Желтов слушать, он и после смерти ничего не смог сказать, такой уже характер.
Хотели экипаж расформировать. Но были на счету лодки и экипажа и большие походы, и призы на торпедных стрельбах, и иностранные обученные экипажи - все было.
А вот последнего замполита, Татаренко, я запомнил на всю жизнь. Крутой был человек и морского дела не знал вовсе. Говорят, что был в дисбате замполитом, на повышение послали к нам. Невзлюбили моряки замполита. Первое, что он сказал: "Это не экипаж, а бандиты, всех садить в тюрьму надо". На что ему моряки резонно ответили: "А с кем вы служить будете, товарищ капитан-лейтенант?" Так и познакомились.
Скоро и выход с ремонта, и работы на лодке невпроворот. Моряки работают там, и днём, и ночью, а он с мелкими придирками и со статьями уставов, на сон грядущий - доводил людей до каления, все воспитывал их. Более того - забрал гитару, магнитофон, короче, устроил экипажу дисбат, дисбат настоящий. Офицеров постоянно закладывал в политотделе, довел их, что они стали замкнутые, настороженные даже друг с другом.
Как-то на вечернем построении после зачтения уставов на просьбу зама задать ему вопросы. Ему их столько выплеснули, что он утонул в них и долго не мог всплыть от растерянности. Когда немного пришел в себя, то по привычке стал искать зачинщика "дебоша". Долго искать некогда было, а Заяц вылез из строя на целую грудь и что-то, всё гневно говорил, съедая замполита глазами. Зам решил срезать нашего зайчика наповал: "Товарищ Заяц, замолчите!". На что тот, выпятив свою тощую грудь, дерзко возразил: "Не заяц, а товарищ Зайцев - знать надо". - "Один хрен - пьяница", - добил зам несчастного Зайца, который сразу осекся и тут же сник. Дружный хохот потряс кубрик, так уже устроены моряки, меткое слово ценили больше всего на свете.
Но конфликты возникали часто, умел Татаренко настроить людей против себя, заключить их в буквы уставов, уничтожить их волю и давить их законом. Он забыл, а может, и не знал, слова знаменитого аса-подводника Магомеда Гаджиева: "Нигде нет такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, где-либо все погибают, либо все выживают", - зам не знал морского дела, боялся моря как огня, и плохо знал подводников. Стучал по пилярсу кулаком и говорил: "До вас, что до этой тумбы, ничего не доходит".
"Это не тумба, а пилярс", - возражали моряки, и опять веселый смех, хоть этим смогли досадить замполиту, как-то отомстить ему за свои обиды. Не буду грешить, если скажу, что Татаренко был скупой человек. В море тетрадный лист не даст моряку, чтобы тот письмо домой написал, берег тетради для политзанятий.
А зачем они там нужны были, эти занятия, когда все на своих постах несут вахту, делают нужное Родине дело? Изредка зам зачитает что-нибудь по радио, а остальное время в спячке, лишний человек - балласт на корабле.
Если стояли где-нибудь в бухте на якоре, рыбачил сам, моряку, свободному от вахты, крючка не даст, не то что леску, вот тебе и замполит, отец родной.
Зато на берегу, после прихода на базу, устраивал такие разборки, что казалось вот-вот треснет от жара, как кирпич была его сытая холеная рожа: "Это не экипаж - воры... Срезали крючки у меня с удочек, своровали тетради, своровали тапочки..."
Татаренко никогда не убирал свои тапочки в каюту. Они сторожили сон своего хозяина в отсеке, как преданные псы. Поэтому и пылились где-то под трубопроводом, так как постоянно мешали делать приборку в отсеке, и пинали их моряки ногами из "уважения" к своему замполиту - хоть так могли отвести свою душу.