История с фотографией, часть 1 Два фотографа
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
"Неведомая сила сковала студента, подняла в воздух и медленно, не торопясь, перевернула вверх тормашками. Ботинки - под потолком, кончик белобрысого "хвоста" не достаёт пола. Он попробовал дёрнуться, извернуться, но держало его очень крепко. Чуть уступило земному притяжению - парень больно стукнулся макушкой о паркет - вздёрнуло обратно, и снова..."
|
![[]](/img/h/holinadzhemardxjan_t_j/isf1/obl-m.png)
История с фотографией
Часть 1
Два фотографа
Сентябрь 1996, Москва
Портретной съёмкой Семёныч занимался смолоду, и она ему ужасно надоела. Последние годы почти не снимал сам: печатал для других. Слыл большим мастером в этом деле, зарабатывал на хлеб с маслом.
-- Здравствуйте, вы Михаил Семёнович Сошкин?
-- Да, это я. Добрый день, чем обязан?
-- Я звонил вам, мы договорились о встрече.
С первого взгляда на нового заказчика так и подмывало уговорить того на фотосессию. Молодой, лет двадцати на вид, аристократическое лицо, тёмные глаза и волосы. Очень высокий, худощавый. Держался удивительно прямо для такой "коломенской версты" и своего, в большинстве, расхлябанного поколения. В безукоризненном костюме. Весь, от стрижки до ботинок -- образец элегантной, непоказной роскоши.
Семёныча ни в каком смысле не пёрло от красивых мальчиков. Фотографировать ему было интереснее зрелых людей, чья жизнь отпечаталась на лицах, добавила глубины глазам. А в постели Семёныч любил баб-с. Знал толк. Хотя сейчас уже предпочёл бы самой роскошной фемине говорящую лягушку. Мелькнуло: "Этот из мира, где они возможны. И по батюшке его там -- Кащеевич". Сквозь лощёный облик юнца проглядывала древняя, могучая, предельно чужая сила: "Захочет, голыми руками порвёт, сожрёт, костей не выплюнет". С чего такая глупость стукнула в голову? С чего мурашки по спине? Фотограф прожил на свете семь десятков лет, довольно извилистых. Имел основания доверять своему чутью на опасных людей и ситуации. Вздохнув, отказался от мысли предложить гостю услуги портретиста. Подавил желание вовсе его выпроводить: исключительно из-за сомнений в успехе.
Пауза затянулась. Сумрачный, какой-то очень понимающий взгляд сверху вниз. Раз, и жуть исчезла без следа. "Что это было?" Уверенное, но деликатное рукопожатие:
-- Меня зовут Роман. Мне порекомендовали вас, как лучшего фотопечатника в этом городе. Сделайте нам, пожалуйста, фото для научного отчёта. И несколько штук форматом побольше. Чтоб не стыдно показывать на международной конференции. Давайте сначала, на пробу, вот эти.
Роман достал плёнки. По тому, как парень держал их в руках, Семёныч угадал коллегу фотографа. Включил нижнюю подсветку на просмотровом столе, взял лупу. Руины, раскопы, мерные рейки: что-то археологическое. Отличного качества негативы: одно удовольствие с такими работать. Это примирило старика с их странноватым хозяином. Пока Семёныч рассматривал плёнки, гость отступил к стене, сплошь увешанной фото. Авторства самого Семёныча, его друзей и клиентов, с дарственными надписями и просто так. Освещение в большой комнате -- только от просмотрового стола, да от слабой лампочки в противоположном углу. Что любопытный смог разглядеть, осталось для Семёныча загадкой. Но зажечь верхний свет один не предложил, другой не попросил.
Потом они обсуждали пожелания по каждому кадру. Потом договаривались о цене. Потом Семёныч угощал молодого коллегу чаем с пряниками. Под милейшую беседу о новых камерах и объективах -- Роман знал толк в фототехнике и умело поддержал тему -- старик почти забыл неприятные ощущения начала встречи. Нормальный парень, с понятием. Все бы такие заказчики ходили!
Нав Ромига смотрел на фотографа с растущим любопытством.
Семёныч оказался ещё забавнее, чем про него рассказывали. Приличные для чела магические задатки, но полный неуч. Уловил волну тёмной энергии от нава. Сам не понял, что почувствовал: испугался, засуетился... Замаскировать свою сущность и успокоить старика оказалось куда проще, чем торговаться с шасом, в лаборатории которого Ромига сегодня едва не вынес дверь, хлопнув ею на выходе. Сперва думал, зря: второй раз торговаться будет ещё сложней. Потом знакомые по экспедиции челы подсказали этого Семёныча. Который, в итоге, озвучил расценки в четверть шасских. А уж того, что нав планировал дальше, из шаса достать почти невозможно. За разумные деньги.
Семёныч ворчал про себя: "Вот, как чувствовал, не надо браться! Не заказ, а лавина переделок".
Вторая встреча, первая версия отпечатков. Роман смотрит, морщится:
-- В принципе, нормально. Беру и оплачиваю, как договаривались. Только мне нужно контрастнее. Но чтобы света и тени не пропали. Вот тут светлее, а тут, наоборот, затенить. Маской, и край помягче.
-- Да хорошо же, как есть!
-- Но будет лучше, сами видите!
Семёныч видел. Понимал, какого класса работы требует Роман. Сами пожелания много говорили об уровне молодого фотографа. Старику в голову не пришло бы так возиться с заурядными -- ладно, очень хорошо снятыми -- техническими кадрами. Но готов был блеснуть мастерством, лишь бы ценили и платили.
Третий визит:
-- Это опять не совсем то, что нужно. А сроки поджимают. Пока пробы, пока я смотрю, пока вы переделываете... Можно поприсутствовать в процессе?
Обычная просьба, за дополнительную плату. Семёныч согласился:
-- Приходите завтра.
Вначале Роман тихо сидел, где было указано, только чернющими своими зенками ловил каждое движение печатника. Жутковатый взгляд, но не до того: привычная и любимая работа захватила Семёныча. А парень наблюдал за рождением фотографий, как кот за разделкой рыбы. Через полчаса начал задавать вопросы. Сперва только по делу, грамотные, профессиональные. Потом за жизнь. Втянул старика в зыбкий, скользкий разговор. Легонько дёргал за ниточки эмоций, играл настроением, раскручивал, заводил. Исподволь влился в работу, взял на себя подсобные операции. В какой-то момент уже печатник с восторгом, изумлением и ревностью наблюдал за самозваным ассистентом. В скудном рубиновом свете Роман казался ожившей тенью, гибким силуэтом, вырезанным из темноты. Лицо стало резче и старше, веселее и злее. Стремительный, лёгкий, безошибочный танец длиннопалых рук над кюветами с фиксажем и промывочной водой стоил того, чтобы посмотреть.
-- Роман, я вижу, вы сами всё прекрасно умеете? Чего ко мне пришли?
-- Своей лаборатории нету. А из университетской меня выгнали. Шваброй, -- глаза заискрились весельем, длинные губы растянула хищно-довольная улыбка.
-- То есть, как?
-- По загривку. Ну не убивать же их было? Я ушёл и больше туда не хожу.
-- За что шваброй-то?
-- За всё хорошее. Михаил Семёнович, я, на самом деле, умею снимать, а печатать -- не очень. Вы -- мастер. Готов платить вам за уроки, сколько скажете.
-- Учеников не беру! Из принципа, -- угрюмо буркнул Семеныч, избегая прямого взгляда. -- Хотя... Поассистируй неделю, помоги сделать заказы, потом поговорим. Мне кажется, ты шустрый. За неделю разъяснишь все мои секреты, а хлеб отбивать не станешь. У тебя хватает в жизни других интересных дел?
-- Хватает, -- Роман рассматривал что-то археологическое на одном из промытых отпечатков.
-- Может, свет зажечь?
-- Не... Потом посмотрю. Так когда приходить?
-- Завтра к десяти, если время есть. И оденься попроще. Нечего мне тут костюмом пыль собирать и в реактивы макаться.
-- Время у меня есть. А пыли у вас почти нету. Почти... Договорились.
Семёныч ехал домой, чувствуя себя счастливым и довольным выжатым лимоном. Удивительно плодотворный день, отличный помощник. Хотя парень не прост. То, что напугало Семёныча при первой встрече, никуда не исчезло. Спряталось, вроде из вежливости, а уши всё равно торчали. "Хрен с ним, так даже интереснее!" Сам удивился бесшабашности своих мыслей: "Дедушка старый, ему всё равно, да?". А ещё Семёнычу казалось, он где-то встречал этого Романа. Или кого-то очень похожего.
"Отлично! Старика почти не пришлось уламывать. Ни уговорами, ни магией". Ромига шагал домой, к Цитадели, пешком. Сперва высматривал укромный уголок, чтобы построить портал. Но на ходу хорошо думалось, да и тёплый сентябрьский ветер был славным попутчиком. Что такое пара-тройка кварталов для лёгких, привычных к путешествиям ног? Прогулка. А подумать было о чём.
За день в лаборатории Семёныча нав узнал больше, чем мог вычитать в книжках и журналах по фото. Да и болтать с забавным челом было приятнее, чем прорываться сквозь занудный, хуже только у эрлийцев, слог. Ромига уяснил, какое оборудование закажет шасам, когда будет собирать свою новую, лучшую в этом городе фотолабораторию. Увидел в исполнении парочку интересных приёмов, взял на вооружение. Всё шло по плану.
Но был ещё сюрприз. В человских технических книжках -- ни слова про колдовство. А Семёныч ворожил. Сам, похоже, не осознавал, что строит арканы. Слабенькие, узкоспециализированные. На крохах энергии, кажется -- на мутной для нава магии мира. Однако очень эффективные. Потому Ромига намерен был прицепиться к старому фотографу всерьёз и надолго, насколько того хватит. "Хорошо бы, подольше! Сохранился Семёныч для своих лет и генетического статуса хорошо, но если будет активно колдовать, а я ему в этом помогу... Кстати, надо прикупить кувшинчик с зелёной энергией: на завтра, на всякий случай".
Нав был, по меркам своей расы, молод и патологически любопытен. В прямом смысле: его любопытство с завидной регулярностью угрожало чьей-нибудь жизни и здоровью. Чаще -- тех, на кого было направлено. Иногда его собственным, только прочность навского организма выручала. Ромига не искал риска ради риска -- считал подобное несусветной глупостью -- но по краю походить любил.
Фотографию в данный момент считал самым безобидным своим интересом. Пока изощрённая, но понятная человская технология не пересеклась с дикой и непредсказуемой человской магией. Тут уже опыт подсказывал: можно ждать всякого.
А интерес к фотографии был давним. Как говорится, ab ovo. Ромига знал, хотя и не слишком накоротке, Фокса Тальбота. С Нисефором Ньепсом его связывала почти дружба. А также один неприятный розыгрыш, первый в жизни нагоняй лично от Сантьяги и жирный счёт из Службы Утилизации. Позже Ромига освоил метод наследника и соперника Ньепса, Луи Даггера. Но не проникся: картинки ртутью по серебру -- слишком статично, холодно, светло. За хорошие деньги продал всё оборудование и реактивы знакомому шасу, а сам охладел к светописи на годы.
Утром, без пяти десять, нав подошёл к проходной НИИ, где официально была "прописана" фотолаборатория. Семёныч как раз миновал турникеты. Ромига окликнул его:
-- Эй, подождите меня!
Протянул в окошечко свой человский паспорт, достав из кармана "паркер", оставил изящный росчерк в журнале, рядом с каракулями вахтёрши. Исподволь наблюдал за Семёнычем. Лицо чела с утра было ещё вялым и сонным: "сова". Но глаза уже пробудились: вот прямо сейчас, похоже, рисовали вокруг Ромиги и вахтёрши кадрировочную рамку. Небольшой шаг в сторону, сменить ракурс. Не то. Ещё одно перемещение в пространстве. А вот так -- кадр. Камеры у старика с собой не было, он фотографировал глазами, упражнялся, как воин выполняет ката. Хотя более безобидного, не воинственного существа даже среди челов поискать. Отставная вохровка в стеклянной будке, с педалью от турникета -- опаснее. А магическая сущность Семёныча почуяла и осторожно коснулась того, что лежало у нава в кейсе. Необученные маги тянут подходящую энергию отовсюду, как губка -- воду. На том частенько и попадаются. Старик взял полкапельки, явно меньше, чем мог. Но само наличие артефакта рядом поднимало ему настроение, придавало бодрости. Ромига спрятал ручку и паспорт, посмотрел на часы на стене: 09.58. Семёныч заметил его взгляд:
-- Ты пунктуальный, хорошо.
-- А также аккуратный, понятливый, умный. И очень скромный, -- заговорщически подмигнул Ромига.
Но в отличие от вчерашнего дня, Семёныч не поддержал шутливого тона, напустил на себя строгость:
-- Молчаливый и покладистый. Во время работы внимательно слушаешь всё, что я говорю, смотришь, что я делаю, поддакиваешь, запоминаешь. Повторяешь, если спрошу. Если чего не понял, задаёшь вопросы. Для бесед на вольные темы -- перерывы на еду. Пока так.
-- Как скажете.
Ромига не впервые сталкивался с попытками челов его "построить". Обычно эти попытки его злили или смешили, иногда одновременно. Нав умел скрывать эмоции: за бесстрастной маской, за ироничной улыбочкой, по обстоятельствам. Умел, изображая подчинение, крепко садиться на шею. На этот раз оценил мягкую, доброжелательную, но очень уверенную силу, ставящую его на место. Удивился, тоже, естественно, не подав вида. В лифте, пока поднимались на нужный этаж, задумчиво рассматривал розовую плешь, обрамлённую седым пухом: макушка Семёныча приходилась ему по нагрудный карман пиджака. Фигура чела, и смолоду вряд ли спортивная, скорее -- мелкая и хлипкая, расплылась от возраста и сидячей работы. Когда шли по коридорам, стала заметна привычная, застарелая хромота. Однако ни скованности, ни одышки.
В первую встречу чел показался Ромиге дряхлым, усталым от жизни, будто пылью припорошенным. Сегодня ему больше подходило слово "пожилой", чем "старый". Ох уж эти человские возрастные градации...
Семёныч повозился с ключами, шагнул в комнату. Прошёл к столу в дальнем углу, выложил из пакета пряники и ещё что-то к чаю. Зажёг бра над столом. Нав отметил: "Комната освещена только из коридора. Челы плохо видят в темноте. Тем более, с солнечной улицы, пока глаза не привыкли. Ориентируется в знакомом пространстве, не полагаясь на зрение?" Самому Ромиге было очень уютно в двух комнатах с одним наглухо зашторенным окном, тёмными стенами и минимумом простой, но добротной мебели.
-- Проходи!
Ромига поставил кейс в угол под вешалкой, снял и аккуратно повесил на "плечики" пиджак. Более свободный покрой костюма и чёрная водолазка вместо рубашки с галстуком -- единственная уступка вчерашнему указанию одеться попроще.
Семёныч думал, глядя на это "попроще": "Вот ведь пижон! Точно заставлю тебя гонять пыль по углам". Но пока было много других дел. Контактные отпечатки с негативов: задачка без хитростей, на терпение и аккуратность. Порезать плёнку на куски по пять кадров, разложить на листе фотобумаги, прижать стеклом, засветить, проявить. Понаблюдав за Романом вчера, Семёныч не сомневался: парень блестяще справится. Выдал пакет с плёнками, показал, где брать всё нужное для работы. Поднапустил строгости:
-- Очень важно! Откуда взял вещь, туда поставил. Каждая железка и стекляшка у меня знает своё место. Станешь путать -- два предупреждения, на третий раз выгоняю.
-- У меня хорошая память, -- улыбнулся ассистент. -- Фотографическая.
Семёныч с замиранием сердца ощутил: будто вздыбилась шерсть на спине чёрного зверя, который по собственной прихоти позволил ему вести себя на поводке. Но раз уж позволил, старик не собирался давать слабину. Как, впрочем, и нажимать не по делу. Улыбнулся в ответ:
-- Хорошо бы. Постарайся до обеда закончить с контактами. Если не придут с чем-нибудь срочным, вечером спокойно попечатаем твою археологию. Осталось самое интересное, большой формат, -- и ушёл за просмотровый столик.
Работа была простая и однообразная, а значит, совсем не мешала наву прощупывать пространство и анализировать полученную информацию. Семёныч в соседней комнате явно что-то мудрил, и снова любопытное, с налёту не поддающееся расшифровке. Впрочем, Ромига решил посвятить несколько дней изучению очевидной и понятной стороны его деятельности: технической. За остальным просто наблюдать. Не факт, что сильному и умелому магу нужно осваивать самодельные арканы из разряда "голь на выдумки хитра".
Настроение было отличным, дело спорилось, нав начал насвистывать какую-то бравурную мелодию. Совершенного слуха у него не было. Знал, многие челы нервно относятся к свисту в помещении: типа, дурная примета. Опять же, велено было молчать. "Одёрнет? Не одёрнет?" Но Семёныч погрузился в вычерчивание каких-то схем и не обращал внимания. Пару раз подходил проверить, как движется работа. Одобрительно хмыкал и возвращался к своим изысканиям. Время до обеда пролетело незаметно.
Институтскую столовую можно было найти по запаху. Не самому мерзкому из тех, что Ромиге случалось обонять в человских едальнях. Но если бы речь шла только об удовлетворении голода, нав предпочёл бы смотаться порталом в какое-нибудь приличное место. Не хотел прерывать наблюдения: пошёл обедать вместе с Семёнычем.
-- Наша столовая -- хорошая. Директор бдит, шугает поваров. Я много лет здесь обедаю, и ничего: желудок в полном порядке. А вот у сына на работе -- ужас. Готовят на машинном масле, посуду не домывают, тараканы -- стадами. Говорил ему, не ешь котлет, если они зелёного цвета, бери варёное мясо...
Наву вспомнилась довольно-таки "бородатая" тайногородская шутка. Будто особое проклятие Азаг-Тота лежит на местах, где челы, пролетарии физического и умственного труда, едят в перерывах между работой. Дабы не иссякала в них вовек гиперборейская ненависть. В самом деле, каким образом эти горе-повара исхитряются даже из более-менее нормальных продуктов готовить жутко невкусную и почти несъедобную гадость? Зачем несколько лет специально учатся этому в своих кулинарных техникумах?
-- Михал Семёныч, вы пытаетесь испортить мне аппетит? Всё равно не получится. К нам в экспедицию в этом году прибился студент-медик. Очень любил перед едой рассказывать про анатомичку, думал, ему больше достанется.
Особо трепетные челы нервничали уже с этого места. Старый фотограф остался невозмутим, как слон.
-- Я снимал одно время для криминалистов. Стол у них был один, где работали, там же обедали, -- и хитро посмотрел на ассистента.
Ромига ухмыльнулся. Вообще-то мог достать подобным разговором самого крепкого чела. И большинство прочих генстатусов. Даже не колдуя. Исподволь, особой интонацией подстегивать воображение собеседника, чтобы оно подкрепляло слова яркими картинками, запахами, осязательными ощущениями. Проверено, через некоторое время "клиент" будет готов. Нав вспомнил того студентика, блюющего в кустах. После обеда, ага. Ухмылка стала шире и злораднее. Мог бы развлечься и теперь, но не имел резонов доводить Семёныча. Наоборот, собирался поддерживать старика в наилучшей форме. Потому промолчал.
Подгадали удачное время, почти без очереди. Взяли подносы: "Фу, сальные!" Ромига обозрел букетики мятых алюминиевых ложек и вилок, даже трогать не стал. Подошли к раздаче. Семёныч выбрал борщ, пюре с котлетой, стакан компота. Светски улыбнулся пышнотелой краснолицей блондинке за кассовым аппаратом -- та засияла.
Нав пробежал глазами меню, выставленные рядком тарелки, принюхался к запахам, доносящимся из больших кастрюль: "Вот тут, кажется, более-менее похоже на еду". Вторая работница общепита, копия кассирши, но помоложе, ухватисто шуровала половником в борще:
-- Супчику? Второго?
-- Положите мне, пожалуйста, три порции поджарки и тушёные кабачки, одну порцию. Супа не надо. Хлеба не надо. Морс из клюквы? Давайте.
Повариха смерила взглядом длинную стройную фигуру, широкие плечи, обтянутые чёрной водолазкой:
-- О, какой хищный молодой человек.
-- Вы даже не представляете, насколько, -- ответил, с виду, тоже с ноткой игривости, но повариха сразу передумала расспрашивать, новенький он тут или командировочный. Что и требовалось. Отбелённые искусственные кудряшки в сочетании с маслеными глазками, широким лоснящимся лицом и плохо сложенным, непропорционально располневшим телом вызывали у нава примерно такие же эмоции, как столовые приборы из алюминия.
Расплатился, присел за столик к Семёнычу. Недовольно отметил про себя липкий пластик в полосах от грязноватой тряпки, которой тут вытирали. Запустил правую руку в карман брюк, левой почесал кончик носа, прикрывая губы. Прошептал заклинание -- в пальцах возникла изящная складная вилка. Достал её из кармана, раскрыл. Попробовал содержимое своей тарелки: "Мясо приготовили свежее, и то ладно. Пожалуй, одного эксперимента достаточно. Буду уходить на перерыв".
Посмотрел на Семёныча: старик с видимым удовольствием прихлёбывал бледно-розовый борщ. Ромига мрачно взялся за свою порцию и очистил тарелку как можно быстрее. Организму нужно топливо, навский желудок переваривает даже гвозди, а изысканные вкусовые ощущения -- в другой раз.
От старика не укрылось, как корёжило и воротило Романа от столовской стряпни и обстановки, которые Семёныч искренне считал нормальными. Питаться ассистент, видимо, привык в дорогих ресторанах? Или дома, где на стенах висят портреты прадедов графьёв? Фотограф знавал подобных людей, даже целые семьи, хотя с каждым поколением их оставалось меньше. "Прежние" нередко находили пристанище в науке, в том числе, связанной с экспедициями. Были в "полях" столь же стойкими и неприхотливыми, сколь в городе -- щепетильными. Многое в облике и повадках Романа напоминало их, но доставать вилки из пустого кармана "обломки царизма" не умели, факт.
Память с утра подсовывала давнюю историю... Обрывок истории: без начала, конца, ясного смысла.
В апреле пятидесятого в жизнь Семёныча -- тогда просто Мишки -- ворвалась женщина-стихия, женщина-весна. Зеленоглазая блондинка нечеловеческой красоты. Век не забыть, как она впервые появилась на пороге его фотоателье. Золотисто-зелёный силуэт в лучах солнца, нежный голос, звонкий смех. Назвала себя -- Люда. Его стала звать: "мой глупый фотограф".
Он прошёл фронтовыми дорогами. Вернулся живым, хотя и с покалеченной ногой. Чувствовал себя бывалым и бравым. Освоил ремесло фотографа, обустроился на бойком месте. Привык к женскому вниманию, к сладкой возможности выбирать из многих -- лучших. Пользовался, чего греха таить.
Люда сама выбрала его, в этом не было сомнений. Снизошла. Даже на пике бурного романа Мишка сознавал: такая невероятная женщина вряд ли задержится рядом с хромоножкой из фотоателье. Наслаждался мигом блаженства. Боялся думать, чем закончится головокружительный полёт на крыльях страсти.
О, как восхитительно, высокомерно улыбалась она, когда глупый фотограф пытался развлекать её простенькими фокусами. Смеясь, обещала научить настоящему волшебству. А он, дурак, верил. Потому что даже с закрытыми глазами видел исходящее от любимой изумрудное сияние. Чувствовал: рядом с Людой душа и тело полнятся буйной, хмельной, свежей, как весенний лес, силой. Невозможное становится возможным. Отвыкнуть от этого потом оказалось труднее, чем утолить тоску по чаровнице.
Она не ушла, как полагается по законам романтического жанра. Их связь закончилась внезапно и странно. Обычный рабочий день фотографа, согретый мыслями о любимой. Он думал о свидании с нею вечером, предвкушал, парил в небесах -- и вдруг очнулся обеими ногами на земле. Безум-ную влюблённость будто выключили. И муторное ощущение, памятное с войны. С Людой -- беда? Что с его чувствами, второй вопрос, хотя он, кажется, догадался.
Несколько раз набирал знакомый номер. Отвечали чужие голоса. Просил: "Позовите Люду!" Его недоумённо переспрашивали: "Какую?" На попытки объяснить говорили: "Вы ошиблись, здесь такая не живёт!" -- и вешали трубку.
Времена были суровые. Слишком яркая внешность, странные слова и поступки Люды запросто могли довести её до неприятностей. "Глупый фотограф" годы спустя помнил свой тогдашний страх: "Пропала зазноба. Заканчивай искать её. Молись, чтобы самого не нашли!"
У него был ещё один телефон. Люда записала своей рукой, объяснила, что спросить, и как должны ответить, в лучших шпионских традициях. Мишка до вечера колебался, но идя домой, всё-таки набрал из автомата номер "Вадима, который торгует из-под полы волшебными вещами". Дозвонился. Договорился о встрече на следующий день, благо выпало воскресенье.
Пришёл на условленное место десятью минутами раньше срока. Издали заприметил крупного светловолосого парня. Вадим оказался похож на Люду, как брат. Стоял и беседовал с рыжим, очень похожим на первого Мишкиного фронтового командира... Нет, не он, показалось. Фотограф прошёл мимо.
Сделав ещё десяток шагов, почуял сзади неладное, будто волну жара. Шагнул за афишную тумбу, осторожно выглянул. Почему не слышал выстрела? Кровь и мозги белобрысого на стене дома, сам он валится под ноги рыжему -- двоим рыжим -- один из которых вместе с трупом исчезает в маленьком красном вихре, а второй оборачивается на взгляд Семёныча. Врезалось в память: алое пламя в глазах убийцы, дымящийся пистолет в руке -- и спокойно идущие мимо прохожие. На оживлённой улице, в центре Москвы, среди белого, между прочим, выходного дня.
Мишка понял, что дело пахнет керосином. Набычился, глянул исподлобья, случайно поверх подаренных Людой очков. Вот те раз! Убийца и жуткие пятна на стене сквозь стёкла были видны ясно, а так -- нет. Подмигнул рыжему: веко дернулось. Снял и спрятал очки в карман. Влился в поток прохожих, ожидая пули в спину, а то и чего похуже. Часа три очумело бродил по городу. К вечеру решил запить горе и всё забыть. Получилось. С кем пил и как пришёл домой, не помнил. Но в понедельник сквозь могучее похмелье проросло желание выяснить, что же, чёрт побери, происходит?
Однако за полдня все следы присутствия Люды в жизни фотографа будто корова языком слизнула. Пропало всё и отовсюду: из ателье, из дома. Негативы, фото с её лицом, записанные телефоны. Даже те хитрые очки из кармана. Тогда Мишка ещё раз очень крепко задумался, как быть дальше.
Убедить себя, будто ничего не было? Две недели с потрясающей женщиной ему просто привиделись? Но не спятил же он! И друзья подтвердят... Стоп, а кто из знакомых видел его с блондинкой? Получается, никто. За полмесяца -- никто. Ну и ну.
Сообщить в "компетентные органы"? По доброй воле оказаться в центре сомнительной истории, с рылом в пуху? В свои двадцать пять Мишка не страдал излишней наивностью. Понимал: доносчику первый кнут.
Попробовать лично докопаться до сути? Поставить голову на кон в серьёзной игре по неизвестным правилам? Уголовщина, шпионские игры, секретные дела той же Лубянки? Рисковать -- для чего? Люду всё равно не вернешь. А ради уважения к себе и доброй памяти о ней он уже не хотел знать больше, чем знал и догадывался.
Кажется, любимая женщина водила его за нос. Приворожила, не полагаясь на свою красоту и его, так сказать, натуральные чувства. С непонятными, вряд ли благими, целями. Сама погибла, приворот потерял силу: баба Шура рассказывала, так бывает. Кто-то зачистил все следы. Милостиво позволил пешке-фотографу выйти из игры? Навсегда или на время? Кто? Не важно. Мастерство, с каким была проведена зачистка, не позволяло сомневаться: захотят, достанут из-под земли. По крайней мере, в Москве.
Мишка принял решение не просто затаиться -- уехать подальше. Фронтовой друг геолог, полушутя приглашавший его фотографом в экспедицию -- настоящий подарок судьбы. Как ни тяжело хромому в "поле", а вот он, выход. Если возьмут.
В "поле" пришлось даже солонее, чем Семёныч ожидал, но городские беды целиком остались в городе. В начале октября он вернулся в Москву с хорошим заработком, а главное, живой. Загорелый, окрепший, даже хромать почти перестал. По крайней мере, пройти десяток-другой километров по пересечённой местности к концу сезона не составляло проблем.
Устроился на новую работу. Вскоре встретил Ларису, женился. Через отмеренный природой срок родили сына, ещё через несколько лет -- дочь. Жизнь вошла в более-менее спокойную колею. Без опасных чужих тайн и фокусов, с маленькими, незаметными своими. Он терпеливо и настойчиво приумножал их все последующие годы...
А память о той истории сидела занозой: почти не болела, но цеплялась. Что зацепило на этот раз? Да просто среди осени вдруг повеяло, как тогда, зелёной весной. Рядом. Достаточно близко, чтобы дотянуться и потихоньку, незаметно отпить капельку силы. Чуть-чуть. Много нельзя, это делает заметным. Как "фонили" для него Люда, первый командир и убийцы Вадима, как позже он ловил отсветы подобного в толпе. От Романа тянуло особенно странным, чужим и опасным. Совсем не тем, чем от его кейса под вешалкой...
Семёныч думал о дне сегодняшнем, вспоминал былое -- и сам удивлялся тихой, бесстрашной радости в сердце. Спросил себя: "Как поступишь, если та история пошла на второй круг?" Ответил: "Узнаю, наконец, что это было. Возможно, найду способ развязать узлы, которые полжизни не давали дышать полной грудью. Хоть напоследок. Терять не то чтобы нечего, но..." Мир слишком сильно переменился за последние годы. Империя рухнула, погребя под руинами прежние страхи и надежды. Жизнь клонилась к закату, близкие поумирали или, повзрослев, разлетелись по свету. Старик чувствовал: время ответов близко, узор судьбы почти сложился.
Вот, кажется, нашёл, кому мастерство передать. В полном объёме, да. Возможно. Встретил пристальный, будто рентген, взгляд чёрных глаз. Улыбнулся, кивнул на чистую посуду перед Романом:
-- У нас говорили, кто как ест, тот так и работает. Если бы я уже не взял тебя ассистентом, пригласил бы сейчас. Пошли трудиться.
Пока Семёныч проверял сделанное до обеда, Ромига с демонстративной дотошностью расставлял и раскладывал по местам всё, чем пользовался во время работы. Из уборки тоже можно сделать маленькое шоу. Старик одобрительно кивнул:
-- Я тут разрисовал в подробностях, как твой заказ печатать. Начнём с простого или с интересного?
-- С простого, как все нормальные люди, -- улыбнулся нав.
-- Как нормальные? -- задумчивый взгляд из-за очков. -- Ну давай.
Семёныч зажёг лампу над столом. Разложил рядками, будто пасьянс, контрольные фото и схемы, которые чертил с утра. Двенадцать пар, по числу будущих отпечатков. Сверху легли три пустых прямоугольника с краткими пометками: контрастность бумаги, время экспозиции, проявления и фиксации, концентрация растворов. В следующих рядах появились заштрихованные области с комментариями. В самом нижнем штриховки пересекались и наслаивались. Показал на верхний ряд:
-- Мы вчера обсуждали, вот с этими кадрами ничего особенного делать не надо. Сам сейчас напечатаешь, я присмотрю. Бумагу принёс? У меня "Ильфорд" тридцать на сорок заканчивается. Что-нибудь запорем, или захочешь переделать, уже не хватит.
-- И бумагу, и химию. Прямая поставка из Германии. Хотите, добуду на вашу долю? Дороже, чем в "Юпитере", зато всё, что угодно. Пишите список.
Ромига открыл кейс, перехватил напряжённый, голодный взгляд старика. Пачки фирменной фотобумаги и упаковки с реактивами того не заслуживали. Хотя в распоряжении нава всегда были магазины Торговой Гильдии, а старый фотограф в полной мере познал на вкус слова "достать" и "дефицит". Десять или двадцать лет назад всё содержимое кейса тянуло на небольшой клад, но сейчас... Нав чувствовал, что именно высматривает Семёныч. Изящный кувшинчик -- артефакт с энергией Колодца Дождей -- был предусмотрительно завёрнут от любопытных глаз в матовый пакет. Продукция "Ильфорда" в полном составе перекочевала на стол, а свёрточек так и остался в опустевшем кейсе. Семёныч тихо, разочарованно вздохнул, когда нав закрыл кейс и поставил обратно под вешалку.
"Ну и самообладание! Тянет ведь, как железо к магниту!" Ромига провоцировал старика на вопросы, на какие-нибудь действия, но пока безуспешно. Лезть без спросу в чужую память воздерживался. Ощущал эмоции: сильные, яркие, не то что в день знакомства. Ловил мелкие подсказки жестов, мимики, не озвученной артикуляции. О чём Семёныч задумался за обедом, зависнув над расковырянной котлетой? Чьё имя -- Люда -- читалось по его губам? Пути мыслей и ассоциаций в головах челов неисповедимы даже для них самих. Какое отношение имела та Люда к нынешним делам Семёныча с Ромигой? Каким именно делам: фотографическим, магическим? Старик засёк манипуляции нава с вилкой. Теперь она будет постоянно оттягивать карман напоминанием о мелком, но досадном проколе. А заметив, постарался не подать виду. Сделал стойку на артефакт с зелёной энергией и тоже промолчал. Неуёмное навское любопытство требовало быстрее размотать этот клубочек. Прагматизм напоминал об изначальной цели: напечатать фото и поучиться тому же.
"Вот именно, фото!" -- Ромига сосредоточился на схемах. Семёныч расчертил, расписал и выложил перед ассистентом подробную инструкцию, что и как делать: на увеличителе, при проявке. Изящно, логично, понятно. Маг чувствовал второе дно, будто графическую формулу аркана, но не очень понимал, зачем тут вообще колдовать? Лишь схемы в нижнем ряду вызывали вопросы.
-- Всё понятно?
-- С верхними -- да.
-- Ну так приступай. Большие кюветы и банки для растворов возьмёшь вон с той полки. Разводи реактивы, а пока отстоятся, чаю попьём.
Семёныч присел в уголке, где вчера сидел Ромига, улыбнулся:
-- На три вещи можно смотреть без конца: на огонь, воду и чужую работу.
-- Дырку не проглядите.
-- В тебе?
-- Нет, в банке с проявителем.
-- Банки у меня стойкие. А вот ассистент -- чересчур болтливый.
-- Ага. Ехали цыгане, кошку потеряли...
Пили чай. Семёныч поглядывал то под вешалку, то на ассистента. Молчал. Грел руки о чашку, зябко сутулил плечи. Нав чувствовал его растущее напряжение, ждал прямых вопросов или окольного разговора. Снова не дождался.
А старик как-то очень резко отбросил беспокойство, настроился на рабочий лад. Аккуратно поставил чашку на стол, встал и начал заниматься делом, которое выглядело бы уместным как раз для чела на нервах. Поменял местами фотографии на стене. Переставил в стеклянном шкафчике древние коллекционные камеры: Ромига такими пользовался, когда они были новейшим словом техники. Снял со шкафа лежавшую там ковбойскую шляпу и повесил на крюк вешалки. Поправил рулоны фонов для портретной съёмки. Нарезал ещё несколько кругов по большой комнате, заглянул во все углы, удовлетворённо хмыкнул. Пошёл в лабораторию -- нав потянулся следом. Там перестановке подверглись некоторые банки и коробки на полках с реактивами.
-- Михал Семёныч, что вы делаете?
-- Кошка твоя, приятного аппетита. Погоди, не отвлекай... А, вот ещё, -- старик порвал в мелкие клочки и выбросил в корзину под столом какую-то бумажку. -- Дай сюда, пожалуйста, твою красивую вилку.
-- Зачем?
-- Понимаю, она у тебя не для чужих рук, но дай.
Ромига нехотя протянул просимое на ладони:
-- Дам, если объясните, зачем всё это.
-- Вроде счастливой приметы. Чтобы пыль на негативы не садилась, и растворы работали, как надо.
Семёныч положил вилку за основание увеличителя.
-- Закончишь печатать, заберёшь. Вообще, потом надо всё вернуть, как было, иначе в следующий раз так просто не получится.
-- Бумажку тоже достать из мусорки и склеить?
-- Бумажку -- нет, а всё остальное -- на место. Запомнил? Справишься?
-- Попробую.
Ромига с удивлением отметил про себя, что не понимает происходящего. Дурит его старик, шутит в стиле экспедиционной продувки макарон? Или демонстрирует псевдомагическую человскую глупость? Или в самом деле повезло наблюдать геоманта за работой?
Извести всю пыль в лаборатории нав мог одним простеньким заклинанием, но решил посмотреть, будет ли прок от манипуляций Семёныча. Дальше по обстановке. На всякий случай придумал довольно жёсткий ответный розыгрыш.
Прок был. Печать шла гладко, как по-писаному, опыта Ромиги хватало, чтобы оценить. Увлёкся. Напоследок решил переделать одно фото: напечатать небо потемнее. Время поджимало, пора закругляться. По-быстрому выпустил из пальцев облачко чёрного тумана, заставил принять нужную форму и плотность, подвесил над частью листа. Семёныч несколько минут назад ушёл в большую комнату, не должен был заметить. Но, уже отправляя лист в кювету с проявителем, Ромига ощутил рядом чужой страх: знакомую реакцию на свою магию, на этот раз, второпях, не замаскированную. Оглянулся и увидел в дверях старика, внимательно наблюдающего за действиями ассистента. Похоже, старый фотограф испугался, но совсем не удивился. И снова ничего не сказал. Последний на сегодня отпечаток был проявлен, отфиксирован и положен промываться.
-- Давай за уборку! Растворы выливай. Кстати, список для закупки я тебе подготовил. Уточнишь цены, скажу, сколько чего брать. Протри стол, полы тоже помой: уборщиц я сюда не пускаю. И обязательно расставь всё по местам. Проверим твою фотографическую память.
Нав прекрасно знал: многие, независимо от генстатуса, считают уборку занятием скучным, обременительным и малопочтенным. Зачастую, браться за неё -- показывать, что не ценишь себя, и нарываться на соответствующее отношение. Но Ромига всегда с удовольствием приводил в порядок своё рабочее место. Хозяйничая с заклинаниями -- или с веником, шваброй, тряпкой -- он, с одной стороны, как бы приручал и присваивал окружающее пространство, с другой, стирал слишком явные, грубые, негармоничные следы своего пребывания в нём. Занятно, кажется, в этом вопросе они с Семёнычем совпали. Поручение убраться в лаборатории не сводилось к традиционной муштре ассистента, а было актом доверия, наравне с допуском к увеличителю. Оказывается, так тоже бывает.
Ромига аккуратно и чётко вернул на места всё переставленное стариком ради "счастливой приметы". Слил реактивы, ополоснул и поставил сушиться ёмкости из-под них, протёр стол. Набрал воды в ведро, взялся за тряпку. Спешил: ещё надо досушить готовые отпечатки и успеть к научному руководителю.
"Ну что за нечисть!?" -- возмущался старик, пытаясь совладать с очередной волной ужаса. Нехорошо зашлось сердце, ослабли колени, но это не помешало Семёнычу увидеть кое-что интересное. Роман оглянулся с выражением нашкодившего пацана. Тёмная жуть мигом схлынула, спряталась за агатовым блеском его глаз, за обычно ехидной, на этот раз чуть виноватой улыбкой.
Семёныч тяжело вздохнул: "У коллеги весьма любопытные профессиональные приёмчики. Замечательно! Проще будет объяснить свои, когда -- если -- дойдём до этого. Надеюсь, всё-таки, он хочет именно учиться. В этом случае я нужнее ему, чем наоборот. Хорошо бы, так и было. Пусть так и останется. Очень досадно, если в итоге получится банальный торг: моя бессмертная душа в обмен на что-нибудь до зарезу нужное".
Старик, в общем, не верил ни в Бога, ни в чёрта. Но такому повороту не удивился бы. Уж очень остро и болезненно всё его существо реагировало на то, что молодой фотограф периодически вытворял. Или носил в себе? Или, проще, являлся?
Семёныч был человеком предельно конкретным. Знал: сам делает вещи, легко проводимые по статьям "мистика", "колдовство". Однако терпеть не мог философской, а тем паче, религиозной, зауми. Не находил ей прикладного, практического применения, значит, не видел смысла. Решил: чем маяться праздным вопросом о загадочной природе парня, взятого в ассистенты, лучше наблюдать и реагировать по ситуации.
Элегантное, как танец, и стремительное, как хорошая драка, наведение порядка в лаборатории впечатлило старого фотографа. Он сам, кряхтя, охая, добродушно ворча на любимые железки и стекляшки, ползал бы по двум комнатам минут сорок. Роман уложился в десять, без претензий.
-- Чаю на дорожку?
-- Спешу. Но с удовольствием, -- ассистент тут же цапнул из пакета пряник и жадно в него вгрызся. Пока подоспел кипяток, количество сластей на столе уменьшилось наполовину.
-- Ты голодный что ли?
-- Ага! Некоторые говорят, проще убить, чем прокормить.
Шутка шуткой, однако Семёныч вздрогнул. Почему? "Роман водится с публикой, для которой это более, чем фигура речи? Можно подумать, у тебя самого нет и не было таких знакомых".
-- Кто-то проверял?
-- Обычно хватает ума не связываться.
Кровь застыла в жилах не от какой-нибудь странной чертовщины -- от улыбки парня: "Поздравляю, Семёныч, вот тебе ещё один".
-- Шибко грозный ты, Рома, для археолога.
-- Я до универа успел повоевать.
-- Афганистан?
-- В том числе.
И фразы, и паузы за ними -- будто жирные точки, веско намекающие на неуместность расспросов -- многое объясняли. По крайней мере, легко укладывались в понятную, стандартную схему. Единственное "но": Роман, при всей его жутковатой загадочности, производил впечатление очень цельного и гармоничного существа. Старик совсем не ощущал в нём следов надлома, который последние военные судороги и развал Империи оставили в душах. "Прошло время. Можно предположить, парень не терял его даром. Ты ведь тоже собрал из обломков вполне комфортабельный плот и путешествуешь на нём в своё удовольствие?"
Пряники и печенье очень быстро закончились. Роман с сожалением посмотрел на пустые упаковки, допил чай. Смахнул в чашку крошки со своей половины стола, пошёл мыть. Вернулся:
-- В следующий раз, наверное, моя очередь покупать еду? Но завтра могу прийти только после обеда. Дела на кафедре.
-- Приходи, как сможешь. Всегда рад, -- "Чёрт подери, а ведь правда!"
-- Успеем до вечера доделать оставшиеся фото?
-- Других заказов пока нет. Надо будет, успеем. Посидим подольше.
Семёнычу и сегодня некуда было спешить. Тянул удовольствие, грел ладони о чашку с чаем, медленно прихлёбывал горячий напиток. Наблюдал, как ассистент собирается. Аккуратно надевает пиджак, перекладывает что-то из внутреннего кармана в кейс... Усилием воли заставил себя отвести взгляд, не пялиться туда...
Нав понял, что вряд ли дождётся от упрямого старика первого шага: сегодня ли, завтра, через две недели. Терпения Ромиге тоже было не занимать, но интуиция подсказала: "Время!" Запустил руку в маленький белый пакетик.
-- Я вчера обратил внимание на вашу коллекцию сувениров. Подумал: у меня есть забавная вещица, которая будет очень уместно смотреться вон там, между фигуркой танцовщицы и птичьим черепом. Во всяком случае, вы быстрее найдёте ей применение, чем я, -- и как бы лениво потянулся поставить на полку изящный резной кувшинчик.
-- Дай посмотреть! -- голос старика лишь слегка осип, а вот эмоции вмиг зашкалили: узнавание, восторг, жажда.
Маги, конечно, не так зависимы от энергии, как масаны от крови. Но долго сидеть на нуле или около крайне неприятно, Ромига знал по себе. На артефакт-аккумулятор потом кидаешься с жадностью. Ожидал, что Семёныч "высушит" артефакт, едва заполучив его в руки. Ошибся. Старик снова взял энергии совсем немножко. Нав не заметил бы разницы "до" и "после", если бы специально не следил.
А Семёныч рассматривал кувшинчик, поворачивая к свету так и эдак, ласкал его пальцами, улыбался каким-то своим воспоминаниям. Видимым усилием вернул себя в реальность.
-- Спасибо, Ром! Вот уж действительно порадовал старика. Была у меня похожая штучка, да потерялась. Давно... И место ты ей на полке определил самое правильное. Да, пожалуй, лучше не найдёшь. Поставь туда, а то я без стула не дотянусь. Ты вроде куда-то спешил?
Ромига чуть в голос не расхохотался, давно его столь явно не выпроваживали. Подумал сделать вид, что уходит, и остаться под мороком. Но он действительно спешил и, выходя за дверь, прилепил на неё следящий артефакт.
Был разочарован. Конечно, старый чел с улыбкой шире лица -- занимательное зрелище. А уж когда тот пускается в пляс по комнате... Но больше ничего интересного. Семёныч долго любовался кувшинчиком на полке издали. Немного поразглядывал под яркой лампой сегодняшние отпечатки, собрался и отбыл домой.
Если бы ассистент следил за тем, что делал старик, уйдя из лаборатории, он бы, наверное, сильно удивился. Семёныч шёл в сторону дома. Но именно шёл, а не ехал на метро, как обычно. Кружным, извилистым путём.
Равнодушные прохожие сновали мимо по своим делам, наблюдательные недоуменно косились на благообразного дедушку, с загадочно-рассеянной улыбкой проделывающего странные вещи. Там прошёл, балансируя, по бордюру. Тут бережно отклеил от стены рекламное объявление, сложил из него самолётик и запустил через улицу. На мощёном бетонными плитками тротуаре прошагал строго по нечётным квадратикам. Купил булку и покормил воробьёв, тщательно отгоняя голубей. Нашёл на скамейке в сквере забытую кем-то коробочку с детскими мелками. Украсил асфальт улыбчивым солнышком, хитро выглядывающим из-за тучи. Набрал букетик разноцветных кленовых листьев и на ходу разбросал их: лист вправо, лист влево. Пальцем написал на пыльной корме припаркованной машины: "Помой меня!" Галантно поклонился перебегающей дорогу серо-белой кошке.
Он называл это "переплетать судьбу". Умел с босоногого детства, от бабки. Каждый день использовал для работы, по чуть-чуть. Считанные разы применял для других целей, более серьёзных. Жизненно важных. В госпитале, где едва не оставил ногу. Путая следы после истории с Людой. Когда Лариса узнала об очередной его пассии и ушла с полугодовалой Светкой на руках. Применял не от хорошей жизни -- как последнее, отчаянное средство. Менять узор судьбы по-крупному всегда было трудно и страшно. Будто танцевать по минному полю. Будто спускаться с горы на оползне. Будто голыми руками ковыряться в щитке под током.
Почему сегодня радовался, будто на крыльях летел? Почувствовал: ведёт игру не один, впервые после смерти бабы Шуры. Ассистент сделал первый ход, своей рукой поставив на полку ту вазочку. Очень мудрёную саму по себе, ну да ладно. Старик не был уверен, чего хочет Роман: от судьбы, от Семёныча. Зато знал наверняка, чего хочет сам.
Cказал: "Учеников не беру! Из принципа". И в тот же миг понял, принцип изжил себя. Настало время передать свой опыт тому, кому под силу его принять, понести дальше.
Лучше бы, конечно, родной кровинке: самый прямой, естественный вариант. Но много лет назад не срослось с детьми. И с внуками, увы, не срастётся. Больше всего, в смысле фотографического мастерства, у отца почерпнула дочь. Он гордился её успехами. Однако ни Света, никто из родичей не ощущал дрожания нитей, скрепляющих мир, как баба Шура и сам Семёныч. Старик годами высматривал таких среди многочисленных знакомых, но тоже безуспешно.
А Роман чувствовал, почти несомненно. И был при этом очень хорош, как фотограф. Если бы Семёныча не трясло в его присутствии... "А ведь парень прилагает усилия, чтобы это сгладить. Шифруется. Почти не пускает в ход свою странную тёмную силу. Но работать так постоянно -- у кого первым лопнет терпение?" Чтобы учить Романа, нужно перестать его бояться. Для этого старик готов был, в первую очередь, измениться сам. Однако знал: переплетая судьбу, неизбежно меняешь не только себя, но мир вокруг. Соавтора нового узора перемены накроют точно. "Интересно, парень понимает, на что подписался? А я-то хоть понимаю, на что мы оба подписываемся?"
Солнце зашло, над городом сгущались тёплые сентябрьские сумерки. Усталый, грустный старик присел на лавочку у своего подъезда. Он не рассчитывал, что придётся так тяжело. "Будто пропихивать тигра в кошачью лазейку!" Задуманный узор был не то, что далёк от завершения -- едва начат. Семёныч смутно угадывал следующие шаги: как минимум, три варианта. Путь ветвился, старик сталкивался с таким однажды, это было болезненное воспоминание. А ещё чувствовал: как ни поверни, без участия того, кто начал, уже не справится. Ведал ли Роман, что творил, ставя на полку свой подарок? Когда колдовал себе вилку и маскировал отпечаток -- точно понимал. А с вазочкой? Как бы то ни было, узор нужно сплести до конца, иначе вмажет отдачей. В душу Семёныча снова закрался страх.
Он тогда вернул Ларису. Выгадал момент, когда жена готова была слушать. Нашёл нужные слова. Не только вымолил прощение, но и получил индульгенцию на будущее. Помнил её заплаканные глаза, когда говорила:
-- Понимаю, тебе одной бабы мало. Но каково мне?
-- Ты у меня единственная настоящая. Все прочие -- яркие, красивые, пустые сны.
-- Которые ты не можешь не видеть?
-- Увы, да.
-- Я очень люблю тебя, Миша. Постараюсь привыкнуть. Привыкну...
Ему нужно было завязать ещё один, последний узел. А он отступился, дважды.
Матёрый котяра с гладкой чёрной шерстью, жёлтыми глазищами и манерами аристократа в изгнании приходил и уходил сам по себе. Ловил в ателье мышей, иногда подрабатывал фотомоделью за колбасу. На дармовой кусок глянул подозрительно, ещё подозрительнее -- на Семёныча. Но не устоял перед искушением. Подошёл, и тут же был пойман за шкирку. Считается, в этом месте у кошек много лишней шкуры, за которую удобно держать. Будучи схваченными, они, якобы, не могут достать коварную руку ни передними, ни задними лапами. Враньё!
Черныш в мгновение ока разделал фотографа под американский флаг и едва не вырвался. Но Семёныч, сам шипя, как кот, всё-таки затолкал зверя в мешок. Крепко-накрепко затянул горловину, выдохнул и пошёл промывать раны. Кот сперва пробовал продрать прочный брезент изнутри, потом затаился, будто пленный партизан.
Человек с котом в мешке сели на трамвай. Долго ехали. Вышли на остановке перед Крымским мостом. Оставалось выждать время и точно с середины пролёта швырнуть мешок в реку. Уже на месте Семёныч подумал: "Надо было прихватить груз, чугунный утюг. Чтобы зверь сразу пошёл на дно и не мучался". Подумал -- и аж плюнул всердцах через перила: "Да что ж ты делаешь, Миша, туды твою растуды? Убивать тебе, конечно, приходилось, и не только животных. Но одно предательство на другое? Думаешь, поможет?" Стало до того паскудно, хоть сам сигай с моста. А кот завозился в мешке, мяукнул тихонько: то ли жалобно, то ли сочувственно...
Выпуская Черныша из мешка в родном дворе, фотограф не знал, куда провалиться со стыда. Плевал на любые узоры судьбы. А котяра, как назло, не слинял сразу. Отбежал на безопасное расстояние, сел и принялся вылизывать помятую шкуру, посверкивая на человека жёлтыми глазами. Очень злыми, но такими понимающими, чтоб ему пусто было!
Семёныч хотел крикнуть: "Кыш!" Вместо этого едва слышно шепнул: "Прости!" И вдруг снова почувствовал свой недоплетённый узор. Уловил развилку. Обрадовался чуть более длинному пути, но безо всяких дурацких жертвоприношений.
Потом понял: жертва требуется от него самого. В те годы безобидные, но эксцентричные поступки на улицах города могли сойти с рук, а могли обойтись довольно дорого, где и как повезёт. В полдень Семёнычу нужно было выйти в центр Красной площади, дождаться, когда умолкнут куранты, и трижды, с интервалом в десять секунд, громко прокукарекать. Третий раз он голос подать не рискнул, ведомый под руки крепкими ребятами в штатском. Отговорился данным по пьяни зароком. Отпустили к вечеру, пообещав неприятности и слегка намяв бока. Что было бы, проори он в третий раз? Да то же самое, наверное. Не убили бы, не посадили. Но в нужный момент струсил, а потом уже без толку: кричи хоть кочетом, хоть кречетом...
С Ларисой у них всё и так сладилось. Лишь четыре года назад непрощённая обида проросла опухолью и сожрала жену в несколько месяцев. Семёныч не соотнес бы болезнь с давними событиями, но Лариса сама проговорилась:
-- Проклятый бабник! Ненавижу! Помнишь наш разговор? Я очень хотела привыкнуть, не обращать внимания на твои походы налево. Не смогла: терпела и мучилась. Помру, пусть тебе больше ни с одной женщиной хорошо не будет!
Узелок затянулся. Радость ушла практически сразу, мужская сила -- чуть погодя. Похабный голосок в голове Семёныча издевательски ввернул: "С женщинами перестало получаться, решил переключиться на парней? Рома твой -- очень даже!" Старый фотограф попробовал мысленно взглянуть на ассистента под этим, раньше не интересным, углом. Хорош? Ну, как бы да, наверное. Если б самому сбросить годков, и вдруг приспичило, и взаимно. Но сейчас в этом смысле у старика ничего, нигде не шевелилось. Не отвлекало от тяги иного порядка. Какого? Будь Семёныч теоретиком, нашёл бы подходящие слова. В крайнем случае, придумал. Практик даже пытаться не стал. С трудом встал с лавки и поковылял в подъезд.
Вечерок у Ромиги выдался суматошный, да и следующее утро ему под стать. Нав ни капли не врал, говоря Семёнычу про свою учёбу, научного руководителя, диссертацию. Ромига, он же Роман Константинович Чернов, действительно закончил истфак МГУ, специализируясь по кафедре археологии. Поступил в аспирантуру и рассчитывал до конца года защитить кандидатскую. Зачем Великому Дому Навь вообще и одному наву, в частности, честно заработанная у челов учёная степень?
"Шась Принт" напечатает любые дипломы и удостоверения, не хуже настоящих. Если нужно, проныры-шасы подчистят архивы, внесут изменения в базы данных. Но никто не в силах подкорректи-ровать память разумных существ. Иногда это проблема.
Челов миллиарды. Учёных среди них тоже, в общей сложности, много. Однако в некоторых науках прослойка на удивление тонка. Все друг друга знают, лично или по публикациям. Самозванцы заметны, даже если никто их специально не вычисляет. Угроза режиму секретности, асур побери!
Конечно, когда происходит нечто экстраординарное, очень помогают корочки "тринадцатого отдела КГБ". Но многие удивительные вещи не вызывают сенсаций. Тихо, незаметно обсуждаются в узком кругу, минуя внимание большинства жителей планеты, включая тайногородцев.
Сколько раз убеждались: проще и дешевле держать руку на пульсе доминирующей семейки, играя, внешне, по принятым у неё правилам. Две области наглухо закрыты от нелюдей давним договором: религия и политика. А науку и технику в тот список никто включить не догадался. "Возможно, челы об этом ещё пожалеют".
Постоянно отслеживать всё, происходящее на планете, у Великих Домов ресурсов нет. Но если предвидеть тенденции и оказываться в нужное время, в нужном месте... Зловещая репутация тёмных основана на том, что им это удаётся лучше других.
Ромиге всегда было тесновато в замкнутом, расчётливом мирке Тайного Города. "Здесь не только колдуют и дерутся -- дышат по расписанию, утверждённому Службой Утилизации!" А вокруг маленького поселения нелюдей раскинулась дразняще огромная планета. С медвежьими и кайманьими углами, разноязыкими мегаполисами, древними загадками и безумным фейерверком новых изобретений. Ромига стремился завертеть мир со всеми его богатствами вокруг своего Великого Дома. Каждый нав стремится, это естественно, как дыхание. Пути ищут разные.
Чистой правдой были и слова, что он успел повоевать. Не там, не так, как Семёныч подумал, но это проблемы слушателя. Ромига был гаркой, воином Тёмного Двора. Магия и два смертоносных клинка, сила, скорость, безупречная техника боя, вся мощь интеллекта -- на идеальное выполнение приказа. Его арнат чаще сражался за пределами Города. Полуденный кошмар вампиров Саббат: "походы очищения". Холодная кровь на руках, серебристый пепел под солнцем. Ни жалости, ни страха, ни сомнений. Иногда жестокое любопытство. Два века, а потом Навь стала посылать Ромигу в бой всё реже. Прямые приказы уступили место поручениям в духе: "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". Шёл. Путешествовал по странам и континентам, как бы случайно оказывался очевидцем или участником интересных событий. Приносил. Раз за разом возвращался домой с ценной, неожиданной информацией или трофеями.
Век девятнадцатый галантный, век двадцатый кровавый, Ромига почти постоянно вращался среди челов, выдавая себя за одного из них, и находил в том много забавного. Говорил и читал на тридцати с лишним языках, живых и мёртвых. Мог объясниться с местными жителями почти в любой точке мира. Его знали в Европе, Азии, Африке, обеих Америках: в разных обличиях, под разными именами.
Возвращался в Цитадель, по несколько лет сидел в архивах. Писал отчёты о своих похождениях и находках. Разрабатывал новые заклинания, оптимизировал или пытался восстанавливать старые. Как многие, мечтал о Большой Дороге, о путешествиях между мирами: звёзды в ночном небе манили, задорно подмигивая. Но пока на Земле хватало интересного. Терпеливо и настойчиво совершенствовался в магии. Любимый конёк -- заклинания на минимуме энергии, на нижних пределах чувствительности. Его спрашивали, зачем он тратит время и силы на мелочёвку -- лишь усмехался в ответ.
Дюжину лет назад усовершенствовал аркан для поиска остаточных, едва заметных следов магической активности. В Городе поиску сильно мешает общий фон. Но испытал -- получил отличные результаты.
Однако зачислять разработку в общий актив было рано. Для начала нужно как следует проверить самому, в разных условиях. Сравнить по эффективности с аналогами. Потом обучить ещё нескольких магов: посмотреть, что получится у них. Надёжное заклинание, как хорошая технология, должно быть предсказуемым и воспроизодимым.
Ромига шёл по коридору Цитадели и размышлял: "Кого бы из наших привлечь? Например, тех, кто ищет всякие древности. А ещё экономят или маскируются, потому не хотят применять мощную магию. Вот, очень кстати, Зворга. Интересно, кто его так разозлил?" Навстречу, со стороны казначейства, почти бежал знакомый нав с папкой в руках: жёлтые искры в глазах, острые уши. Ромига, жизнерадостно улыбаясь, заступил ему путь.
-- Эй, Зворга, как дела? -- и рассмеялся, вслушиваясь в ожидаемый поток брани на старонавском. -- Вам с Ангой таки прикрыли финансирование на это лето? Какая досада! Двум порядочным навам уже нельзя поохотиться на медведей за общий счёт. А зелёные ведьмы с нотами протеста за осквернение праха предков...
-- Ромига, проваливай! -- Зворга попытался обогнуть или отодвинуть с дороги нежданное препятствие, но тщетно. -- Ромига, мне не до шуток! Хочешь, продолжим беседу в тренировочном зале?
-- С радостью! Как раз туда иду, ищу партнёра для спарринга.
-- Считай, нашёл! -- Зворга построил портал и, зло сверкая глазами, пропустил Ромигу вперёд. -- Видеть не могу твою довольную рожу. Сейчас буду портить тебе настроение.
-- Попробуй! А в папке у тебя план, который вам завернули? Дай мне на вечер почитать.
-- Зачем?
-- Затем, что я знаю, как протолкнуть вашу тему через казначейство. С условием: буду командовать я, а не Анга. И приглашу ещё пару-тройку консультантов.
-- Ромига, ты спятил? Анга ни за что не согласится. А из казначейства меня сейчас...
-- Ты уговоришь Ангу, я -- остальных.
-- Зачем тебе?
-- Оптимизировал поисковый аркан. Нужны полевые испытания в каких-нибудь интересных местах и несколько компаньонов.
-- Почему именно мы?
-- Ты мне первый попался навстречу. А вчера я на каждом шагу спотыкался об упоминания Урала. Люблю такие совпадения. Зворга, ты сам-то согласен?
-- Когда прошлой осенью Ортега устраивал нам выволочку за скандал с зелёными, ставил в пример тебя. Мол, если ты заявляешь операцию, как тайную, таковой она остаётся. А из авантюр всегда приносишь что-нибудь полезное. Сейчас я согласен посмотреть, чем твоя кровь отличается от моей, -- Зворга оскалился. -- Если одержишь верх, пойду уламывать Ангу.
-- Как будем считаться? По касаниям?
-- Да, до пяти, как обычно. И не станем спешить, сперва разминка.
-- Как всегда.
Пока навы обсуждали условия предстоящего поединка, эмоции исчезали с их лиц, уходили из сознания, гасли до поры. Веселье одного, злую досаду другого сменяла сосредоточенность, которая пугает врагов Нави пуще боевого неистовства чёрных морян.
Два воина в очередной раз посмотрели друг другу в глаза -- ощутили обоюдную готовность не просто к приятельской потасовке ради "спуска пара". К сравнению сил во славу и на благо Нави. Одинаково склонили головы в традиционном приветствии, взяли тренировочные катаны, разошлись по противоположным углам площадки.
Начали разминку, не глядя друг на друга. Вроде бы разный темп и ритм. Вдруг -- связка точно повторённых движений: не поймёшь, кто кого отзеркалил. И снова каждый танцует свой танец, как ни в чём не бывало. Раньше играли так часто, в перерывах между боями с Саббат.
Синхронно отсалютовали друг другу клинками и начали сближение. Ромига не стал тянуть. На максимальной скорости прянул навстречу сопернику, поднырнул под его клинки, наметил подсекающий удар по ногам. Зворга прозевал атаку, не успел уклониться или парировать. Реальный бой сразу перешёл бы в добивание покалеченного врага. Товарищу досталась глубокая царапина на голени и счёт, открытый не в его пользу. Зворга почти сразу сквитался, чиркнув Ромигу по предплечью, но развить успех не смог. Трижды Ромига обозначал фатальные или близкие к тому удары, а сам отделывался пустяковыми порезами, которые даже человского бойца не остановили бы. В итоге, формально, счёт вышел вничью. Но, кланяясь сопернику по завершении схватки, Зворга сказал:
-- Победа твоя! За сто лет ты здорово набрался мастерства. Не понимаю, где и когда?
-- Мой постоянный спарринг-партнёр не любит останавливать полёт клинков на полпути, -- Ромига, мгновенно теряя серьёзность, подмигнул товарищу, -- Приходи к Терге, он научит тебя прыгать через стальную скакалочку, а может, ещё чему полезному.
Зворга ухмыльнулся:
-- Маньяк ты! И водишься с маньяками. Но уговор за мной. Только учти: комары и мошка в тех местах жрут всё, что теплее земли и растений. Это тебе, Ромига, не по джунглям шататься.
-- Любопытно будет сравнить. Хорошо, что ты и Анга -- матёрые таёжники. Рассчитываю на ваш опыт. Завтра переговорю ещё кое с кем, в понедельник соберёмся в полном составе будущей экспедиции, обсудим план, -- и шагнул в портал, взмахнув на прощание папочкой. -- Да, Анга спросит, скажи, я её у тебя отобрал.
-- Клоун! -- буркнул вслед Зворга, снова мрачнея. "Но боец вырос отличный! И маг, говорят, не хуже. Лето может получиться интересным".
"Ох уж интересное будет лето!" -- думал Ромига, просматривая содержимое папки. Заявка была составлена, в общем, по форме. Но разного оттенка и плотности листы, некоторые мятые. Два почерка, исправления, помарки. Будущие компаньоны сочиняли документ "на коленке" и не нашли времени переписать черновик? А вникнув в текст, Ромига ужаснулся: "О, великая Тьма! Это обоснование? Такое хоть на пергаменте золотым пером пиши, не пройдёт!"
Выдержки из старых отчётов, вперемежку с туманными словесами о перспективах дальнейших исследований, были вдоль и поперёк исчирканы казначейскими. Видно, те читали заявку всем коллективом, долго, со вкусом. На полях -- ехидные комментарии, тоже несколькими разными почерками. И рисунки в стиле хорошего человского комикса, очень смешные и злые. "Единственное, что может оправдать дальнейшее существование этой стопки бумаги. Надо узнать, кто рисовал. А Зворгу, значит, словесно оттрепали. В папку он даже не заглядывал, иначе не отдал бы мне".
Ромига слегка погрустнел. В бой вместе с этими двоими он ходил без колебаний. И снова пошёл бы в любую минуту. Но руководить ими в экспедиции? Оба намного старше: вроде как опытнее и ответственнее. А глядя на состряпанный ими документ, не скажешь.
Посреди комнаты завертелся вихрь портала: "Быстро сработало!" Ромига закрыл папку, прижал сверху ладонью, решительно улыбнулся. Из портала, озираясь, шагнул Анга.
-- А постучаться и войти в дверь? -- хозяин встал из-за стола навстречу незваному, но жданому гостю.
Визитёр был одним из немногих в Городе, кто смотрел на Ромигу сверху вниз: на полголовы выше, заметно шире в плечах. Тьма наделила Ангу огромной силой. Ромига усмехнулся, вспомнив, как трое гарок однажды пытались сдвинуть товарища с места -- не преуспели. Пьяны были все четверо... А когда Анга держался строго, являл собой живое воплощение величия, могущества и загадочности древней Нави. Потому часто скучал на официальных мероприятиях Тайного Города, одной из молчаливых фигур за спиной блистательного комиссара.
-- Анга, может, поздороваешься?
-- Обойдёмся без церемоний!