Аннотация: О ярких снах шестерёнщика Скары и о том, как он познакомился с Маманей Ло
Фрагмент 9
Если бы Скару спросили, какое время суток нравится ему больше всего, он без колебаний назвал бы ночь. Глухие предрассветные часы, когда спалось особенно крепко и снилось, порою, странное. В детстве и юности - часто, с возрастом всё реже, но засыпая, он ждал и предвкушал. Ожидания не оправдывались давно. В лучшем случае короткие, сумбурные видения отражали повседневный быт и мигом выветривались из памяти. Антимаг был им за это даже благодарен. Обыденность во сне несла в себе гораздо больше тоскливой безнадеги, чем дневной мир. Знакомые комнаты выглядели теснее и грязнее, чем на самом деле, окна тусклее, лампы мигали и еле теплились, дышалось тяжело, движения вязли, знакомые лица расплывались в мутные пятна... Чем дальше, тем мрачнее, удушливее, и Скара вставал с ноющим сердцем, дурной головой, пробирался на кухню, дымил в форточку, варил дрянную кьянру - хорошую в таком настроении не сваришь... Запить тягомотные сны получалось не сразу, и чтобы не пугать компанию перекошенной мордой, он ставил будильник всё раньше. А засыпалось ему позже и тяжелее, и в конце концов он решил, что сделает ночь временем бодрствования, а отдыхать можно и днём, когда видения обычно не тревожат: выключился - включился. Последние годá у всех так, в любое время суток. Но Скара уже привык, и новый режим удобен для его рода занятий.
А всё же он тоскует по другим снам: цветным, осязаемым, со звуками и запахами. Годы спустя помнит, как волоски на теле вставали дыбом - даже если от ужаса и прочих неприятных чувств.
- Мир накрыт колпаком, - жалуется давно умершая бабушка. - Мы не можем покинуть его. Ни уйти прочь, ни заново родиться. Души гниют вслед за телами долго, очень долго, - и слёзы катятся из её пронзительно живых глаз на иссыхающем лице мумии. - Кто расколет каменное небо? Кто откроет дорогу Ветрам?
Да, в этих ярких снах Скара часто видит мёртвых - живыми. Он сам там не вполне жив, поскольку ещё не родился и смотрит на древний, яростный мир глазами кого-то другого.
Например, худющего мальчишки, что обитал в старом водоводе и положил жизнь на месть. Недостаток умений бродяжка искупал дерзостью и бесстрашием: застал врасплох и почти убил демона... Увы, тот владел ножом лучше беспризорного заморыша! Боль заглушила досаду, когда мститель падал с перерезанным горлом...
Не умер, а проснулся, переждал эхо чужой агонии - почувствовал себя ошеломляюще, восхитительно живым! Закатные лучи сквозили в щель жалюзи, хотелось пить, и Скара вдруг вспомнил, что яркие сны, где он погиб, так и не встретив Милосердную, обычно предвещали беду. Но в отличие от бытовой тягомотины, они встряхивали и бодрили, помогали пережить даже полную задницу...
Ладно, не всегда к беде, иногда реакция на колебания магического фона. Колеблется, дрянь, сильно! Который день, аж скулы сводит!
Вопреки обыкновению, вспоминать и смаковать подробности сна неприятно: слишком по-дурацки убился незадачливый мститель. Скара, с высоты своего опыта, действовал бы иначе и мог преуспеть. Но всё случилось, как случилось, и ничего не исправишь. И некого спросить за давностью лет, не разыщешь ни в каком архиве: правда, жил тот мальчишка? Правда, умер от руки недобитого демона, или пригрезилось? Скара никому, никогда не рассказывал свои яркие сны: боялся прослыть психом - или чем похуже.
А лучше думать о приятном: о вихрице Тае. Она ушла, но обещала вернуться, и Скара ей верит, и в груди тепло, как давно не бывало. Тая вернётся, только найдёт или восстановит документы. Урод-сожитель их то ли припрятал, то ли уничтожил. Самого урода не спросить: он в коме и вряд ли очнётся. А не спросят ли Скару, кто отбил Йору-та-иму Лаалами всё торчащее? Не спросят, и это хорошо. Плохо, что долг перед общиной ещё немного подрос, и "дядюшка" Хараи непременно взыщет с процентами. Лишь бы не загнал под присягу: неохота в служилые после стольких лет вольницы.
Хараи оказался лёгок на помине: прислал вестового. Скара читал записку, и челюсти сами собой сжимались до скрежета зубовного. Ни одна тварь, ни из каких миров, не посмеет угрожать той, кого он называет своей второй матерью!
Он помнит, как наскочил на неё впервые. Увидел сполохи, услышал треск и грохот. Выглянул из-за угла - маленькая женщина в длинном платье садит молниями по торговому автомату на перекрёстке улицы Тихих речей и Жёлтого переулка.
Автомат был новенький, с расширенным ассортиментом, первый в округе, все ждали его установки... Скара обалдел и замер. Спасать технику? Он уже опоздал! Видно, что ремонту не подлежит, только замене. А буйная дамочка всё лупит и лупит: с двух горстей артефактов и мощного накопителя. Штраф она тоже выплатит, не почесавшись? А бедным горожанам - снова ждать...
Антимаг стиснул кулаки и двинулся вперёд. Едва заблокированные артефакты перестали плеваться молниями, женщина, не раздумывая, не оглядываясь, схватила обломок и продолжила колотить дымящую груду мусора. Она что-то вопила, и Скара, наконец, разобрал слова:
- Не возьмёт отраву! Не заиграется! Не рассыплется пеплом!
Догадался, о чём она, но уже перехватил тонкие запястья, начал выкручивать руку с железкой... Ладони обожгло, вспышка хлестнула по глазам, и стало темно. Скара так и не понял, чем его вырубили. Очнулся один, у кучи обломков. Только на сетчатке отпечаталось лицо, искажённое горем и гневом, будто светящееся изнутри. И словно бы давным-давно знакомое, только не вспомнишь, откуда...
Да откуда-откуда - из ярких снов. И даже это дурацкое избиение техники - в духе Милосердной, которую сильно огорчили!
Второй раз она пришла сама, когда Компания выкрала Малыша из клиники и отбивалась от погони.
Им всего-то надо было добежать до машины! Не рассчитали, что друг едва переставляет ноги. Большой, грузный, он повис на плечах самых крепких: Раласа и Жу. У Скары, Элаи руки остались свободны, но грамотей - не боец, его сразу повалили на мостовую и запинали ногами. Скару тоже сбили, а вытянуть нож никак не получалось - пальцы немели от метких ударов.
И тут пришла она. Просто соткалась из дождевой хмари. Мокрые волосы мерцали в свете фонарей, многослойное платье облепило точёную фигурку... Шла по своим делам и попала под ливень, "зонтик" сбойнул от близости антимага... Ей не требовалось делать ничего, достаточно было явиться, чтобы избитое тело Скары отреагировало, наконец, на команды мозга.
"С ума схожу!" - подумал он и рванулся вперёд и вверх. - "Конец!"
А оказалось начало. Начало конца, если говорить об охране клиники. Так беспризорники из снов бросались на демонов и порою, если им везло, побеждали. Они делали это не только ради себя...
- Мама Мелло! - выкрикнул он как девиз, полосуя ножом вдоль и наискось.
Вряд ли его слышали: Ралас отбивал Элаи у двоих охранников, Жу спешил на помощь Скаре, Малыш без присмотра тут же упал в открытую ливнёвку и пускал там пузыри... Маленькая женщина в насквозь мокром платье тянула его из воды, за что попало, и отчаянно ругалась. "Старый южный диалект", - машинально отметил Скара. - "Как в книжках. Как во сне!"
- Мама Мелло! - пробормотал он снова, когда стычка завершилась в пользу Компании. Тёмные капли падали с ножа, дождь размывал кровавые лужи из-под убитых или раненых охранников, а чудесное видение всё никуда не девалось...
- Да помоги же ты, не стой столбом, - рявкнула она на него.
И когда уже общими усилиями выволокли Малыша из люка, хрипло добавила:
- Ло, просто Ло!
- Что мне сделать для тебя, Ло? - Скара сидел на полу в сухом, безопасном убежище, довольный, что Компания отделалась дёшево: фингалами и ссадинами. Он держал в ладонях маленькие, нежные ступни и грел их дыханием. Только ступни и голова торчали из кулька ветхих одеял, но женщина озиралась... удивительно по-хозяйски!
- Что же мне сделать для тебя? - повторил Скара.
- Сделай для себя... Для друга! С ним всё плохо, но я могу... Я попробую ему помочь. Я готова, я умею, - она потёрлась татуированной скулой о край одеяла. - Мы останемся в этом месте или поедем дальше?
Радостно защемило сердце от предложения помощи, а особенно, от "мы". Скара принялся растирать задубелые от холода ноги женщины.
- Поедем, чуть позже.
Он щедро возвращал ей тепло, разгорающееся внутри. Как в самых ярких снах... С мига встречи не уверен был, что бодрствует, но какая разница! Та, кто назвала себя Ло, блаженно жмурилась, взгляд её плыл, на щеках выступил румянец... Скара не понимал, молода она или стара, красива ли в этом своём воплощении? Лик Милосердной прекрасен неизменно. А он ещё не решил, как думать о ней, как смотреть на неё? Как на божество-прародительницу, чтимую родственницу, желанную женщину?
Ло замерла и напряглась, хотя он не мог, не смел причинить ей боль. Но что-то, видимо, укололо изнутри? И когда, выпростав руку, она коснулась его волос, её губы дрогнули, сложились в гримасу, а во взгляде мелькнуло такое... Скара поспешил отвести глазюки бесстыжие, убрать ласковые хваталки.
- Я была больна, сынок, - тихо сказала она. - Ранена. Столько, сколько вы себя помните, и ещё четверть того. Но мне надо исцелиться, и я пришла к вам.
Вряд ли он понял, хотя бы приблизительно, о чём она. Но стало жутко, как в самых ужасных из самых ярких снов. Даже живот скрутило.
- Мы все больны, мама, - эхом отозвался он. - Мы все тяжело больны. Но вместе веселее. Немного.