Чай дымился в голубой чашке со сложным золотым орнаментом. Сервиз от Доусона, дорогой изысканный фарфор, который не так-то часто встретишь даже в лучших домах Лондона.
Сиель задумчиво наблюдал, как пар кружиться над темной поверхностью ароматного напитка и оставляет внутри чашки на тонкой белой полоске между верхним краем и жидкостью прозрачный конденсат. Когда его набиралось достаточно большое количество, он сливался в крупные капли, лениво стекавшие обратно в чай. Так повторялось снова и снова.
Не сказать, чтобы этот процесс был таким уж интересным, но мальчик сосредоточенно смотрел в чашку уже добрых пять минут. Ему нравилось иногда посидеть, ни о чем не думая. Тем более что такая возможность предоставлялась весьма нечасто.
Он, конечно, слышал, как открылась дверь кабинета, слышал мягкие шаги по направлению к столу. В тот момент, когда этого и ожидал, он ощутил знакомый запах, - что-то неуловимо теплое и немного сладкое, - чем всегда веяло от его дворецкого. Однако Сиель ничем не выдал того, что заметил присутствие Себастьяна, попытавшись всецело сосредоточиться на смене физических состояний воды.
- Господин, - заговорил Себастьян.
Сиель мысленно чертыхнулся. Мог бы и помолчать. Ведь он всегда знает, когда господин не в настроении беседовать. Себастьян всегда все знает, но, черт его дери, в половине случаев поступает наперекор!
- Да, - глухо отозвался мальчик и оторвал взгляд от чашки: концентрация была безнадежно потеряна.
- Вы чем-то озабочены? Вы даже не притронулись к бисквиту с яблоками.
- Нет, - все так же глухо ответил Сиель. - Сегодня мы хорошо поработали. Монтгомери больше не побеспокоит Ее Величество своими грязными махинациями.
Всего полчаса назад они вернулись из порта, где поймали с поличным работорговца Альберта Монтгомери, который незаконно вывозил из страны бедняков, обещая им хорошую работу в колониях. На самом же деле бедолаги, попадавшие на его удочку, становились рабами плантаторов в Индии и Новой Зеландии. Сегодня нечистому бизнесу Монтгомери пришел конец. Впрочем, как и ему самому: Себастьян всегда в точности выполняет приказы.
В общем, все прошло благополучно, хотя не обошлось без пары царапин. Работорговец оказался не на много изобретательнее прочих отбросов, с которыми графу Фантомхайву и его дворецкому приходилось иметь дело, и взял Сиеля в заложники. Предсказуемый, идиотский трюк, который никогда не срабатывал с Себастьяном!
Мальчик вдруг подумал: сколько раз за последнюю пару лет ему доводилось видеть дуло пистолета, направленное ему в лицо? И сколько раз он ощущал холодное лезвие ножа у своего горла? Сколько грязных грубых рук хватало его за шкирку, тащило куда-то, не особо заботясь о его удобстве, сдавливало шею, дергало за волосы, чтобы поднять его голову? И каждый раз мерзкое дыхание на щеке...
Вообще-то к издержкам работы Сиель относился стоически, даже равнодушно. Но сейчас от всех этих мыслей почему-то было гадко. Он вдруг почувствовал, что ему надоело. Каждый раз одно и то же.
Внезапно нахлынувшее чувство раздражения вытолкнуло его из-за стола, на широкой поверхности которого чашка с остывающим чаем и кусок бисквита на голубом блюде выглядели как-то сиротливо и неприкаянно.
Нелепо, но их вид разозлил его еще больше.
- Я устал и хочу лечь, - объявил мальчик дворецкому.
- Как вам будет угодно, - поклонился тот.
Сиель поклясться был готов, что во взгляде Себастьяна промелькнуло подозрение.
Они прошли по полутемному коридору до спальни. Себастьян открыл перед господином дверь и вошел следом с подсвечником в руках.
Здесь все сияло чистотой, на свежевыстеленной кровати - ни морщинки. Могло создаться впечатление, будто в комнате давно никто не жил. Но тут всегда было так. Сиель гораздо больше времени проводил в своем кабинете.
Сквозь незашторенные окна проникал белый свет растущей луны. Все предметы в комнате отбрасывали длинные бледные тени, пугливо отступавшие в сиянии свечей в руках Себастьяна.
Сиель оглядел спальню, чувствуя, как раздражение сменяется подавленностью. Что это? К чертам характера графа Фантомхайва резкие перепады настроения не относились.
Наверное, просто устал.
Он поздно сообразил, что произнес это вслух.
- Вы что-то сказали, милорд? - спросил Себастьян, глядя на него из ореола желтого света трех язычков огня на подсвечнике.
- Нет, - соврал Сиель.
Он-то знал, что дворецкий все прекрасно расслышал. Этот тактичный поступок со стороны Себастьяна только вызвал к жизни забытое раздражение.
Мальчик сел на кровати и устало стянул повязку с глаза. Себастьян поставил подсвечник на тумбочку и принялся развязывать ленточку на рубашке господина. Как сотни раз раньше и, наверное, еще сотни раз потом.
Графу стало тоскливо. Это чувство было привычным и не пугало.
Все как всегда. Как всегда.
Он поочередно откинул плечи назад - Себастьян снял с него сюртук. Снова откинул плечи назад. Рубашка дисциплинированно улеглась на стул.
Ботинки, гольфы, шорты.
Потом встать и слегка приподнять руки за спиной, чтобы надеть ночную рубашку. Сначала левый рукав, потом...
- Этот негодяй ранил вас, - заметил Себастьян.
Холодный шелк перчаток лег на плечо и одновременно обхватил кисть правой руки, дворецкий повернул мальчика к свету, чтобы лучше разглядеть две глубокие царапины, располосовавшие руку Сиеля от предплечья до локтя. Себастьян нахмурил брови.
- Прекрати играть в няньку! - сердито потребовал господин. - Это пустяки - даже крови нет. Доставалось и сильнее.
Дворецкий, тем не менее, продолжал рассматривать две красные линии на белой коже.
- Если господин прикажет, на его теле больше не появится ни одной царапины, - проговорил он, наконец.
Сиель нетерпеливо отдернул руку и самостоятельно просунул ее в рукав.
- Прекрати нести чушь! Если ты будешь следить только за тем, чтоб меня не ранили, ты не сможешь эффективно выполнять остальную работу.
- Вы как всегда правы, милорд, - с поклоном отозвался Себастьян.
Но Сиель заметил, что за мгновение до того, как демон произнес эти слова, его брови насмешливо приподнялись вверх. Это был один из тех моментов, когда мальчику хотелось придушить его собственными руками. Признаться, это чувство он испытывал не так уж редко.
Тем не менее, граф сдержался и покорно сел на кровать, чтобы дворецкий застегнул пуговицы на рубашке. От Себастьяна веяло чем-то теплым и чуть сладким. Сегодня к этому запаху примешивался еще аромат яблочного бисквита. Сейчас Сиель пожалел, что не попробовал хотя бы кусочек.
- Побудь здесь немного, - попросил мальчик, когда дворецкий укрыл его одеялом.
Брови Себастьяна опять едва уловимо метнулись вверх, но у Сиеля больше не было сил злиться.
- Слушаюсь и повинуюсь, - услышал он в ответ.
Сиель закрыл глаза. Он не хотел думать о событиях сегодняшнего дня, хотя Цепному Псу королевы определенно было, чем гордиться.
В памяти всплыло ощущение дула, приставленного к виску. А он даже не испугался. Когда-то в самом начале в такие моменты ему бывало страшно, постоянно преследовала мысль: а вдруг Себастьян не сможет, не успеет? Конечно, было сущей глупостью думать такое. Теперь-то он знал: Себастьян может все. Стоит только приказать. Приказать, и на теле больше не появится ни одной царапины... А если приказать ему, чтобы ни одной раны не осталось на душе?
Глупая, глупая мысль!
Ведь если излечить раны души, он обо всем забудет. Кто он, зачем живет. Этого нельзя допустить. Нельзя исцелить боль внутри себя, потому что она заставляет помнить. Потому что память - это и есть раны души.
Интересно, счастливые и несчастные души сильно различаются на вкус? Когда-нибудь можно спросить Себастьяна об этом. Хотя... какая разница? Станет ему легче, если он удовлетворит свое праздное любопытство? С другой стороны, наверное, его душа все же представляет какую-то ценность, если ради нее демон так усердно работает. Усердно и безупречно. Если, конечно, не считать этих его дурацких ухмылочек, когда он думает, что господин их не замечает.
В любом случае, Сиель никогда не забывал, что они - всего лишь деловые партнеры. И он намеривался использовать права, предоставляемые ему контрактом, максимально продуктивно. Какова бы ни была на вкус его душа, он не собирался отдавать ее за просто так.
Конечно, нет. Демону придется сделать все, что бы ни пожелал господин, быть с ним, несмотря ни на что, даже когда все остальные его покинут.
И он больше никогда не испытает страха и чувства беспомощности, никогда не измерит глубину пропасти одиночества. И если отдать свою душу - это единственный способ никогда больше не остаться одному, что ж, граф не жалел о заключенной сделке!
Мысли клубились тяжелой вязкой массой, погружая мальчика в странное кататоническое состояние мозговой активности при почти полной физической недееспособности.
Сейчас он был уязвим. Сиель осознавал это. Он ненавидел быть уязвимым, но усталость и непонятная томная лень, охватившая его, сковали его чувства, парализовали эмоции, в том числе и раздражение.
Все равно.
Даже если сейчас он беззащитен, рядом тот, кто способен уберечь его от любого посягательства.
В тяжелой смутной полудреме почти инстинктивно мальчик вынул руку из-под одеяла и поводил ладонью по кровати. Когда пальцы коснулись холодного шелка, Сиель удовлетворенно кивнул про себя. В чем он и желал убедиться: Себастьян все еще здесь.
Ладонь в перчатке накрыла руку господина:
- Вы все еще не спите, милорд? - тихо спросил вкрадчивый голос.
- Не могу уснуть, - через силу ответил граф, приоткрыв глаза.
На паланкине в отблеске свечей плясали синеватые тени. Себастьян сидел на краю кровати. Свет падал на его фигуру сзади, и Сиель не мог разглядеть выражения его лица.
- Вы очень устали, милорд? - все так же тихо спросил он.
- Да, - пробормотал мальчик. - Я хочу заснуть.
Себастьян кивнул. Очевидно, он воспринял эти слова как приказ.
Ладонь в перчатке легонько сжала пальцы Сиеля. Он опустил тяжелые веки. Перед глазами все еще стоял красный свет от свечей. Потом вдруг стало темно.
Легкий шелест простынь. Затем - совсем рядом - тепло. Будто солнечный луч упал на щеку. Запах бисквита с яблоками и еще чего-то. Чего-то сладкого, сейчас ощутимого явственно как никогда. Невесомое прикосновение к волосам - как майский утренний ветер. Холодный шелк на теплой коже: осторожно вниз от виска к подбородку...
Мысли медленно таяли, обращаясь все более отчетливыми видениями розово-золотых облаков в пустой прозрачной голубизне неба... И где-то далеко-далеко, внизу на земле едва ощутимое прикосновение губ к больше не омраченному печатью тревог лбу...
"Спокойной ночи, господин!" - тихим дыханием ветра пронеслось над небесно-рассветной вселенной, а потом - только облака, медленно плывущие вдаль.