-Нет, с чего бы. Отец Серос ведь сказал, что это не больно. Всего несколько секунд - и ты соединишься с Солнцем.
Это было вранье. Конечно, ей было страшно. И конечно она сама не верила ни Отцу Серосу, ни другим жрецам, ведь как это может быть "не больно" - гореть заживо? Но Лери не хотела расстраивать подругу - та и так была на пределе, казалось, еще немного - и она решится бежать перед самым ритуалом. А потому предпочла солгать. "Обман во спасение" - кажется, так это называлось в проповедях воспитателей.
Они сидели в кельях послушниц, их было семеро - семь почти одинаковых девочек-ровесниц с пепельно-серыми, выцветшими от долгого каждодневного нахождения на солнце во время продолжительных ритуалов, волосами. Всех их когда-то купил Орден - купил у собственных родителей, и нельзя сказать, чтобы те остались недовольны сделками: жрецы более, чем щедро, платили за будущих послушников.
Затем последовали долгие годы воспитания: молитв, чтений священных текстов и изнуряющей работы на монастырских полях, занимавших все свободное время. Наставники говорили, что суть этого - помочь послушникам отринуть мирское и принять себя в качестве будущей жертвы: говорят, тогда их души будут светить особенно ярко, влившись в Малое Солнце. Но как же сложно смириться с этим, когда тебе всего шестнадцать - возраст, в котором сильнее прочего хочется именно жить, а не стать пищей для безликого небесного божества.
Тем не менее, Лери почти принимала свою судьбу. Она уже с юношества отличалась ярко выраженным фатализмом и понимала: кто-то должен умереть, чтобы остальная часть человечества, в том числе и ее настоящая семья, оставшаяся где-то далеко на южных равнинах, продолжала жить. Какой-то части ее личности хотелось совершить отчаянное, хотелось бежать и спасаться, прятаться, где только возможно - хоть даже в самих Пепельных пустошах, хоть у подземников или в Ледяной Тьме, но эта часть была подавлена, и если и подавала голос, то тихий и слабый.
Время двигалось быстро. Хотя отследить точный ход его в отсутствие часов было невозможно, но, по ощущениям, ночь пронеслась, как несколько минут. К концу ее ни одна из послушниц так и не смогла уснуть, но каждая погрузилась в спасительную полудремоту, из которой их в итоге вывел стук в деревянную дверь келий.
Это была Матушка Шараз. Матушку не любили в монастыре - и это еще мягко сказано, так что тот факт, что именно ее послали провожать послушниц в их последний путь, нельзя было назвать ничем иным, кроме как откровенной издевкой.
Как и все полноправные члены ордена, исключая Солнечных Наследников, получавших свои маски и тайные имена по-наследству, Шараз была из переживших Возжигание. Обычно, когда Солнце оставляло кого-то в живых, оно навеки помечало его незаживающими ожогами, как символом принесенной ими жертвы, но эта престарелая женщина не имела ничего подобного ни на одной видимой части тела, что дало несколько лет назад какой-то острой на слово послушнице пустить слух, будто Солнце выжгло матушке само сердце - и этим, дескать, объяснялась ее невыносимая строгость. За свою долгую жизнь Шараз отправила на ритуал не один десяток послушниц, и никто еще не видел, чтобы она скорбела хоть по одной из них.
Шараз сопроводила девушек до ворот монастыря, где их уже ждала крытая повозка, по-праздничному увешанная красно-золотыми лентами. Напоследок, Матушка вручила каждой из них небольшой деревянный медальон с изображением солнечного диска - обычно такие клали в могилу к покойникам, но ведь у тех, кто сгорает в солнечном огне, их не бывает - в лучшем случае остается горсть пепла, моментально разносимая по ветру, в худшем - темное пятно на камне.
Народ уже ждал их в городе - ликующая толпа, пришедшая посмотреть на праведников, согласных пожертвовать своими душами ради их спасения.
Их было множество - будто весь город и пара окрестных селений поменьше высыпал на улицы. Вознице периодически приходилось покрикивать на толпу, чтобы та расступилась перед повозкой. Но все же, особенно много людей, всех возможных сословий и титулов, собралось на центральной площади - кроме самого ее центра, вымощенного черным блестящим камнем, обозначавшим место, куда снизойдет огонь.
Судьбу семи послушниц готовились разделить пять парней из соседнего мужского монастыря, а также странная престарелая пара - изредка набожные люди предпочитали уходить из жизни таким вот религиозным образом, не дожидаясь естественной смерти. Орден не поощрял подобную практику, ведь только сильные молодые души могли как следует напитать Солнце, но за определенные пожертвования закрывал на нее глаза.
В последний раз оглянувшись на площадь, послушницы вошли в жертвенный круг. По сигналу стоявшего в отдалении епископа, они взялись за руки и начали чтение молитвы Возжигания. Молитву подхватили сначала священники, а затем и окружавший их народ - очень громкий, но нестройный хор голосов: лишь немногие миряне могли похвастаться тем, что знали слова ритуала наизусть. Но это и не требовалось, слова во многом были лишь данью традиции, огонь снизошел бы даже если бы сам епископ забыл, как следует призывать его.
Боковым зрением заметив блеск в небе, Лери от страха зажмурила глаза. В ту же секунду луч солнечного диска пробил облака, словно игла, кончик которой приходился на жертвенный круг. Когда спустя секунду она осмелилась их разжать - все вокруг было объято всепожирающим солнечным огнем, закрывшим жертв от зрителей их смерти.
Огонь действительно был невероятной мощи - ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прожечь одежду и плоть до самых костей. С удивлением смотря на свою обугленную левую кисть, Лери вдруг осознала: боли действительно не было. Был нечеловеческий жар вокруг, было незнакомое, а потому удивительное, ощущение умирающего тела, но все это не причиняло боль. Наоборот, она давно не ощущала себя так хорошо - солнечное пламя словно укутало ее душу чем-то теплым, уютным и по-матерински заботливым.
А потом исчез и жар. Тела остальных уже догорали, жизнь покинула их, но Лери стала неприкосновенна для языков огня. Осознание этого оглушило девушку. Она помнила, что примерно каждый десятый, проходящий Возжигание, остается в живых по одному Солнцу ведомым причинам - но никогда не думала, что эта судьба может выпасть именно ей. Тогда она даже кратковременно пожалела об этом, настолько не хотелось терять это успокаивающее тепло вокруг души, хотелось слиться с ним, быть поглощенной жестоким, но столь ласковым небесным божеством.
Но пламя медленно утихало, а вместе с ним уходило и тепло. И, когда, последний язык божественного огня потух на черной поверхности жертвенного круга, к Лери вернулись обычные чувства. А вместе с ними и боль. Она почувствовала, как опадают куски истлевшего мяса с костей ее руки, как болят при каждом вздохе опаленные легкие, как дотлевают волосы, оставляя ожоги на голове. И закричала так, как не кричала никогда в жизни.