Аннотация: Писателей я не люблю, впечатлительные они. Плюнешь такому в лицо, а он придёт домой и пишет, пишет, пишет марсельезу. Хотя и среди людей творческих, следует признать, встречаются цельные, глубокие, сильные личности. Тот же Гриша Величко, например, всегда плевался в ответ, за что и был неоднократно побиваем хулиганствующей молодёжью. Однажды погожим сентябрьским днём две тысячи сто тридцать шестого года мы пили с ним молодое вино в кабачке у старого Вильямса, трепались, шутили, - атмосфера за столом царила самая непринуждённая. Мы не виделись целое лето. Гриша буквально на днях вернулся из революционной Москвы, он работал специальным корреспондентом в Kronen Zeitung и был командирован в начало двадцатого века. И вот рассказывает он мне историю...
Около трёх часов пополудни шестого июля одна тысяча девятьсот восемнадцатого года у ворот германского посольства в Москве притормозил автомобиль. Из него вышли двое с туго набитыми портфелями и затребовали к себе посла.
- А папу римского, часом, не хотите? - непременно ответил бы туповатый русский охранник, как правило, склонный к юмору, но вымуштрованная немецкая стража и глазом не повела, действуя строго по инструкции, - вызвали г-на Бассевитца, советника.
- Слюшаю фас?
Приехавшие ткнули посольскому свои удостоверения.
При этом высокий смуглый брюнет, с бородой, с шевелюрой, в чёрном пиджачном костюме оказался начальником отдела ЧК Блюмкиным, а рыжий, с усами сапожной щеткой, в косоворотке - фотографом того же отдела Николаем Андреевым.
- Мы к Мирбаху.
- Он не принимает посетителей, - секретный министерский циркуляр предписывал повысить меры безопасности, вероятность провокаций и террористических актов Берлин оценивал чрезвычайно высоко. - Хофорите со мной.
- Мы это... по конфин... по конфиндетц... мы по личному делу графа фон Мирбах.
- Ах, фот оно што, - дипломат, наконец, уяснил статус визита, под параграфы, с тщанием расписанные контрразведкой, встреча не подпадала. - Следуйте са мной.
Прошли в малиновую приёмную; ту, что в правом крыле здания.
Блюмкин и Андреев плюхнулись в кресла по одну сторону низенького круглого мраморного стола. Напротив расположились трое: военный атташе лейтенант Леонгарт Мюллер, он же переводчик, первый советник посольства доктор Карл Рицлер и сам посол, Вильгельм фон Мирбах, граф.
Чекист Блюмкин открыл свой туго набитый портфель, извлёк оттуда какие-то бумаги, веером разложил их перед собой, изучающе посмотрел на посла и, не отводя немигающего взгляда, медленно, со значением начал:
- ВЧК арестовала вашего родственника, граф, офицера австро-венгерской армии Роберта Мирбаха, по обвинению в шпионаже. Вам это интересно?
- Нет, не интересно. Я не знаю названного вами человека.
- Видимо, их сиятельству, - вступил в разговор чекист Андреев, - будет интересно знать, какие меры мы собираемся предпринять?
- Да, граф, вы желаете это знать? - повторил вопрос чекист Блюмкин.
Но ответа выслушивать не стал, ибо в сущности никакой это не вопрос прозвучал, ежу понятно, а пароль, знак, сигнал, обусловленный сообщниками заранее, выхватил из своего туго набитого портфеля револьвер и открыл по немцам беглую стрельбу в упор. Первый советник посольства доктор Рицлер упал на пол, как подкошенный, должно быть, от страха, - пули не задели его. Лейтенант Мюллер также оказался на полу, рядом, этот по причине отличной воинской подготовки и немалого боевого опыта, - оголтелая пальба не причинила вреда и ему. Да и Мирбаху, откровенно говоря, повезло, ни царапины на его худощавом, поджаром теле, с прытью, несколько неожиданной для столь важного господина, он, невредимый, улепётывает в соседнюю залу. Уйдёт, посол, ох, уйдёт. Стреляй, Глеб Егорыч, извините, оговорился, стреляй, Яша, стреляй.
Девять грамм раскалённого свинца вонзились в затылок обреченного Мирбаха, будто споткнулся граф и тяжко, ничком повалился, рухнул, упал плашмя. Убит? - некогда проверять. Коля Андреев метнул в лежащего бомбу, не взорвалась, чёрт! детонатор отошёл. Блюмкин из своего туго набитого портфеля достал запасную, бросок, взрыв, оглушительный взрыв! сыплется штукатурка, звон стекла, развороченная мебель, паркет вздыбился, - рядом с Мирбахом полуметровая выбоина и лужа крови. Всё! Смерть! Это конец! Прощайте, граф.
Террористы поочередно сигают в окно, бегом к машине.
Сзади гвалт, паника, неразбериха:
- А? что? кто? где? вон они, вон, убегають, держи, держи их, да стреляйте, стреляйте же, бестолочи, огонь, огонь, ушли, шибко шустрые, дьявол, я, кажись, попал в одного, - вольный перевод с немецкого.
- Коля, мне ногу подстрелили.
- Ничо, Яша, до свадьбы заживёт.
На огромной скорости автомобиль мчит в сторону Пречистенки, пара минут и "Паккард", визжа, стирая тормозные колодки в дым, выворачивает в переулок, миг - и ныряет в какой-то двор. О, боже! как же так? или с ума сошли Андреев с Блюмкиным? или это роковая оплошность? но ведь это Большой Трехсвятительский, дом 1, точно, бывший особняк Саввы Морозова, именно здесь квартирует отряд, подчинённый ВЧК, под командой левого эсера Д. Попова. О, боже! сами, своей волей, по неосмотрительности угодили в ловушку, в капкан, прилетели голубки, - полный двор чекистов. Тысяча восемьсот штыков! восемьдесят сабель! броневики! артиллерия! Амба, господа террористы. Влипли. Но что это? О, боже! Андреев и Блюмкин выскакивают из машины, бегут в парадное, - и впрямь свихнулись.
Ан, нет, - в дверях их встречают, обмениваются краткими репликами:
- Как?
- Сделано, -
торопливо заводят внутрь, двери на замок, ворота на засов, вовремя, очень вовремя.
Потому как с улицы уже ломится Феликс Эдмундович Дзержинский - сам Дзержинский? так точно, лично - и три рядовых сотрудника чрезвычайки - сколько? трое! гм, каков нахал, чего хотят? требуют выдать убийц Мирбаха, гм, а взять-ка Феликса за микитки да в чулан, под арест.
- Измена, - сказал Ленин.
- Измена, - согласился Троцкий.
Если начистоту, левые социалисты-революционеры и раньше позволяли себе, что называется, выходки. Буквально накануне, 5-го июля, на V съезде Советов выразили недоверие советскому правительству. Дескать, и Брестский мир - предательство, и продразверстка - ошибка, и комбеды - хлёсткое, жаль, непечатное словцо. В общем, напрашивались.
- Товарищ Петерс? Яша, ты у нас теперь главный чекист, иди и немедленно арестуй левоэсеровских депутатов, всех, всех до единого. Где найти? На съезде, они в Большом театре заседают. Где Большой театр? Яша, ты прекращай тормозить, революция в опасности.
- Товарищ Лацис? Мартын, ты ж у нас второй человек ныне в ЧеКа, иди и немедленно подави левоэсеровский мятеж. Что, значит, не могу? Ах, арестован. Ух ты... Ну, ты держись, не раскисай.
- Товарищ Вацетис? Яким, ты ж у нас начальник Латышской дивизии, поднимай стрелков по тревоге, ступай, железной пятой растопчи гидру контрреволюции, пресеки преступную авантюру безголовых интеллигентов-истериков. Что, значит, не могу? Ах, бойцы Ивана Купала празднуют... Ух, ты... Ну, с праздником.
- Товарищ Подвойский? Коля, ты у нас кто? наркомвоенмор Украины? а чо в Москве делаешь? Ах, немец в Киеве, да что ты? ну, ладно. Коля, тут это, бунт, а латыши пьяные и через костёр прыгают. Ты уж мобилизуй, голубчик, войска. Что, значит, не могу? Ах, гарнизон объявил нейтралитет... Ух, ты...
- Товарищ Троцкий? Лева, ты знаешь, в армейских частях сказали: сами меж собой разбирайтесь, вы ж коалиция. А как мы разберёмся, когда у эсеров людей в три раза больше нашего? Да знаю я, что они сиднем-сидят в Трехсвятительском... а вдруг выйдут? это ж стихия... Ах, всё идёт по плану... Ух, ты...
Ночь с 6-го на 7-е июля прошла относительно спокойно.
А утром хмурые, злые с похмелья латыши обстреляли из орудий опешивших, явно неготовых к такому повороту, заговорщиков, - в считанные часы восстание левых эсеров в Москве ликвидировали.
Сотни три самых рьяных замели в кутузку, человек до пятнадцати, попытавшихся сопротивляться, хлопнули под горячую руку.
Но ни среди убитых, ни среди задержанных не оказалось тех, с кого начался весь сыр-бор.
Исчез Блюмкин, пропал Андреев.
Как сквозь землю провалились.
И след простыл.
- Искать, очень тщательно искать, но не найти, - Ильич дал своим опричникам исчерпывающе точные инструкции.