Раннее утро. Душно. Потому что отопление никому в голову не придёт отключить в такое время - зима на дворе. Не важно, что температура на градуснике за окном упорно держится выше нуля и не спешит нырнуть в холод. Идёт дождь со льдом. Иглистые дробинки звонко бьются в стекло, стекают по нему тающими ручейками. Можно порадоваться такому нежному звуковому сопровождению не самого приятного пробуждения. Будь вместо старенькой оконной рамы стеклопакет, почти ничего не было бы слышно. Только ручейки по стеклу и серая муть в пейзаже. А так, под звуки утренней перкуссии, приятно просыпаться даже в этой старой квартире, пропахшей древними запахами старых книг и сапожного крема. В этой духоте от горячих чугунных батарей, которые старше меня втрое и, в отличие от меня, такого молодого и красивого, всё ещё исправно работают, умудрившись не проржаветь и не забиться известковым осадком. Надо встать и открыть форточку. Голую грудь и плечи омоет холодный влажный воздух, наполнит слежавшиеся со сна лёгкие, благодарно хлынув в них при первом глубоком вздохе. Я дышу, как будто вынырнул из морской глубины, крохотные колючие пузырьки под кожей разбегаются по всему телу. Остатки сна бегут от ледяных капель дождя, умывших лицо лучше любого водопроводного душа.
Мне сегодня ехать к проруби не столько по велению души, сколько по желанию редакции. Не по приказу, по желанию. Я не отказывался. Обрадовался. У нас недалеко от города есть уникальное озеро с радоновыми источниками на дне. Вода прозрачная, голубого цвета, холодная, и зимой не замерзает. Давно я там не купался. Помню, с друзьями мы метнулись после бани на мотоциклах до этого волшебного озера. Я плавал в воде, которая была на тридцать градусов холоднее меня и балдел. А тут, на православный праздник официальное, практически, приглашение окунуться в прорубь. Хоть и озеро другое, но не менее волшебное, близ монастыря. Местная легенда утверждает, что один монах, молясь на бережку, был раздражён и отвлекаем от погружения в молитву неумолчным пением местных лягушек. Осерчав, монах приказал разоравшимся земноводным заткнуться. Хотя, наверное, сказал он не "заткнитесь", а какое-нибудь более приличное слово. Или менее приличное. Тем не менее, лягушки петь-орать перестали. И не поют до сих пор, хотя их в озере немало. Более того, хитроумные французы, узнав про уникальное озеро с молчаливыми земноводными, отправили монахам в подарок изрядное количество совершенно особых, "певчих" лягушек. Впрочем, уникальные вокальные данные не мешают французам употреблять именно эту разновидность зелёных перепончатолапых в пищу. То есть, лягушки были не только "певчими", но ещё и "мясными". Странное дело, после запуска в монастырское озеро прыгучие зеленавки петь перестали. Совсем. Не знаю, представляют ли они для монахов гастрономический интерес, не спрашивал чернецов. А вот озеро совершенно точно интересует туристов. И паломников.
Выбраться из редакционной машины, даже под непрекращающийся льдистый дождик, было удовольствием. Холодный влажный чистый воздух после душного бензинового нутра казался ключевой водой в жаркий день. Я вышел из "семёрки" и стоял под ветром и дождём не помню сколько, пока девочка-журналисточка не тронула меня за локоть и почти попросила:
- Пошли?
- Угу.
Оператор и водитель, гружёные камерой и штативом, двинулись за нами вслед. А мы уже осматривали место предполагаемой съёмки. Однако! Хорошо хоть, что сложенный из ледяных кирпичей крест не растаял. Декоративным колоннам и аркам, искусно вырезанным изо льда, повезло меньше. Они стали буквально ажурными за тёплую ночь и дождливое утро. И не скажу, что это было некрасиво. Это было трогательно беспомощно. Прорубь находилась неподалёку. На берегу красовалась армейская многоместная палатка, какие-то курсанты, сверкая белёсыми телесами, проходили обязательное омовение под руководством офицера, который, хоть и в одних тапках и плавках, а всё ж таки старший. Потом ещё пришествовал весёлый настоятель со свитой и каким-то депутатами, пошутил, что, мол, вот бы их сейчас всех в енту купель макнуть, почти скомандовал. Поглядел, показал дорогим гостям, что тут и как, и ушествовал дальше. Организовано всё было шустро и весело. Весельчак настоятель чуть не бегал по территории с распоряжениями и инспекцией, группа послушников и гостей за ним с трудом поспевала. Послушники принимали поручения и уносились, оскальзываясь на подтаявших снежных тропинках.
Некоторое количество свитских осталось у раздевалки, сооружённой из натянутых меж дерев вервий, на коих укреплены были белые полотнища. Иные из них устремились разоблачаться и окунаться. Я проследовал за ними и, уже скинув с себя одежды и оставшись в одних только плавках, задумался, а не освятить ли мне кельтский крестик? Окунался я с ним. Холодно! Думал было поплавать, но струсил отчего-то. Так что вынырнул я перед оператором нашим, ответил на пару вопросов, и, одевшись в сухое, двинулся к "семёрке". Вот, честно, не хотелось в неё садиться, ехать отсюда куда-то в город! Тут ботанический сад, лесхоз неподалёку, туда бы кем-нибудь устроиться работать, что ли? Но это так, поэзия дурная опять. А жаль...
В удобном кресле-качалке, укутав мёрзнущие и быстро устающие от ходьбы ноги в плед, на веранде небольшого особняка сидел старик, не мигая, чуть прищурясь, смотрел на долгий закат. На плетёном столике рядом с креслом лежала книга, раскрытая на середине. В правой руке старика светилась закатным солнцем пузатая рюмка коньяку, левая рука, замотанная неопреновым бинтом, покоилась на полированном подлокотнике. Из дома доносились детский смех и громкие разговоры взрослых, двигали мебель, звенела посуда, что-то хрустально разбилось, на миг стало тихо, и грянул искренний дружный смех. Со скрипом открылась высокая дверь, покрытая уже давно потрескавшейся белой краской и младший внук, отчего-то смущаясь, позвал:
- Деда, пойдём, тебя бабушка зовёт.
Старик обернулся на голос, посмотрел во внимательные карие глаза, улыбнулся и медленно встал, одновременно закрывая книгу и крепче сжимая бокал.
- Ну, пойдём, раз бабушка зовёт.
А рыжее солнце, похожее то ли на спелую хурму, то ли на мандарин, долго ещё висело над тёмным горизонтом, всё никак не решаясь за него опуститься.