Родители сразу после моего рождения стали строить свой дом в Кишиневе. Для меня это закончилось дырой во лбу, которую заработал, падая головой вниз в подвал. Чуть старше, по дороге в детский сад, вырвавшись из папиных рук, я стал самостоятельно перебегать обледеневшую дорогу, поскользнулся, упал и разбил бровь. Отметина осталась на всю жизнь. Но эти видимые телесные метки оказались самым безобидным наследством детства.
Однажды, когда мама была беременна сестрой, мне уже было шесть лет, она решила рассказать, откуда берутся дети. Хотя, скорее всего, была вынуждена. Все дети в саду дразнили меня, что мама стала толстой, И я переживал по этому поводу. Она мне рассказала все в упрощенной и укороченной форме, наказав держать это в секрете. Мама уверяла, что другие дети этого не знают. Какого же было мое удивление, когда, через несколько минут, выйдя поиграть к моему соседу Валику, я услышал от него:
-Ну что, у тебя скоро родится братик или сестренка?
-Откуда ты это знаешь?
-Так он у твоей мамы в животе.
Я тут же развернулся, побежал к маме, задыхаясь от волнения, сказал:
- А Валик уже все знает!
-Я же просила тебя не рассказывать ничего!
-А я и не рассказывал, он сам все знает.
- Да ладно,- перебила она меня,- не буду больше тебе ничего говорить.
Развернулась и ушла. Как оказалось позже, для меня это стало настоящей детской травмой. Я говорил правду, а мне не поверили, и даже не стали слушать. И это уже было не в первый раз.
Не задолго до этого, мама меня отправила в магазин, за сахаром и хлебом. Она варила компот, и видимо, сахара не хватило. Мелочи не было, и она дала мне три рубля, попросив, держать их крепко, потому что на них потом еще предстояло много чего купить. Магазин находился в конце нашей улицы. Надо было пройти больше двадцати частных домов с одной стороны. Улица не людная, машины проезжали редко, поэтому мама не боялась меня отправлять в магазин одного.
Не знаю, как случилось, но по дороге я потерял деньги. Прибежал домой в слезах, мама меня отчитала, расстроилась. Где-то взяла еще рубль. Я опять пошел в магазин. Расстроенный, что подвел маму, я фантазировал, что найду сейчас деньги, и мама простит меня. Я шел, всматриваясь себе под ноги. И о чудо! Я их нашел! Под забором одного из домов, свернутые туго в трубочку, лежали мои три рубля. Купил хлеб и сахар, и запыхавшийся, прибежал к маме:
-Я их нашел!
-Кто тебе их дал? Ты не мог их найти?
Никак не мог понять, почему мне не верят, я же говорю правду. И почему меня не хотят выслушать до конца? И только спустя сорок с лишним лет, анализируя свое поведение, я обратил внимание на некоторые особенности своего поведения. Никогда в жизни я себя не защищал, если был прав, а мне не верили близкие мне люди. Мог спорить до хрипоты, когда докапывались с кем-то до истины в спорных ситуациях, когда надо было в чем-то кого-то переубедить. Но как только вопрос касался доверия ко мне со стороны близких мне людей в ситуации, когда я не был виноват, у меня не было никакого желания себя защищать.
Обучение в начальной школе проходило в одноэтажном здании, покрытом черепицей, которое построили еще при румынах. Свою начальную школу я запомнил вкусными пирожными-корзиночками, которые продавались на перемене в буфете школы. Даже сейчас я хорошо помню их вкус. Еще помню маленькую пьесу, которую мы с моим одноклассником играли перед нашими родителями на каком-то празднике. Интересно, что в отличие от спектакля, каша у меня никогда не пригорала в жизни.
Мои родители купили мотоцикл с коляской, и как раз на период моей начальной школы пришелся период его освоения папой. Однажды мы поехали с папой на мотоцикле в лес, где находилась наша пасека. У нас были пчелы, и семья им уделяла очень много времени. На обратной дороге мы заехали в соседнее село, где жили мои бабушки и дедушки. Возвращались в Кишинев уже поздней ночью. И вот выезжая за пределы села, в чистом поле, среди холмов, мотоцикл вдруг заглох. Папа сказал что-то про карбюратор. Он ничего не смог придумать, как вернуться в деревню за помощью. А меня оставил одного в поле с мотоциклом и со всем хозяйством. Наверное, полагая, что таким образом мотоцикл никто не утащит. В начале я сидел в коляске, накрывшись с головой. Но скоро мне это показалось совсем не безопасно. И вылез из мотоцикла. Стало еще страшнее. И я стал ходить вокруг него, всматриваясь в темный горизонт в надежде увидеть там папу. До деревни было не далеко. Папа вырос там и знал все тропинки, он должен был вернуться быстро. Я убеждал себя в этом. Но страх пробирал до когтей. Всюду мерещились страшилища и волки. Любой чужой человек показался бы мне счастьем. Но была темень. И никого. Я даже не запомнил небо, было ли оно звездным. Со страха я даже не поднимал голову. Не помню через сколько времени пришел папа с помощниками, но мне это показалось вечностью. Мотоцикл, в конце концов, они завели. Никогда мы эту ситуацию не проговаривали ни с папой, ни с мамой. А зря.
В той же начальной школе, однажды по дороге в школу мой сосед Вовка подбил меня на то, чтобы стряхивать с деревьев спящих майских жуков. Я даже и не знал, что они спят на деревьях. Заинтересовался. Мы трясли подряд все деревья, растущие вдоль дороги, и соревновались, у кого наберется больше майских жуков. Почему-то я решил складывать спящих жуков в портфель. Зайдя в класс, я благополучно забыл про своих пленников. На втором уроке по классу начали летать майские жуки, к огромной радости всего класса. Учительница за несколько минут определила, откуда они вылетают. Она вывела меня перед классом, вывалила всех жуков на стол, многие еще спали, и спросила:
-Ты их собирал, наверное, потому что тебе нечего кушать. Сейчас, на глазах у всего класса будешь их есть.
Может, она выразилась и не совсем так. Но я запомнил угрозу именно в этом виде. И запомнил страх, что действительно заставят эту гадость есть.
После окончания начальной школы учеба продолжилась в новой школе. В буквальном смысле этого слова. Здание школы только построили, вокруг пустыри и кукурузные поля местных жителей. Первые годы обучения были насыщенны субботниками и сплошным благоустройством. Возможно, для некоторых это было изнурительной трудовой повинностью. Но не для меня.
Эту школу я запомнил утренней линейкой на втором этаже в младших классах, и криком, который раздался за окном, а затем ударом чего-то тяжелого о землю. Это выбросился в окно четвертого этажа один из старшеклассников, решив таким образом избежать встречи с приехавшей милицией, разбиравшей какой-то случай воровства.
Папа научил меня ездить на нашем мотоцикле, но из-за возраста мне разрешали его только выкатывать из гаража на дорогу, чтобы помыть. А потом, в качестве поощрения, заехать назад во двор.
Однажды летом, когда я мыл мотоцикл, ко мне подошел наш сосед, дядя Митя, и попросил отлить ему немного бензина. Они собирались отметить сорок дней после смерти хозяина второй половины дома, где он жил. Того убило током на одном из Кишиневских заводов в ночную смену. Готовясь к празднику, соседи хотели освежить краской фасад дома и решили за одно покрасить цоколь. Дядя Митя протянул мне большую плоскую коробку из под селедки, и я в сарае налил из канистры в нее бензин. Отдал ему банку и продолжил свое занятие. Боковым зрением я видел, что он налил немного бензина в ведро со смолой, а остатки поставил за своей спиной. То, что произошло через несколько минут меня парализовало. События я смог восстановить только приблизительно, и только позже.
Меня отвлек от моего занятия его крик. Это был ужасный, пугающий крик. Повернув голову, я увидел, как горит ведро со смолой. И еще горела площадка перед входом во двор. Дикий, пронзительный крик дяди Мити доносился из разных мест двора. Скорее интуитивно я понял, что произошло. Но совершенно точно не осознавал этого. В руках был шланг, из которого текла вода. Я забежал в наш двор и включил воду на полный напор. Вернувшись, пытался струей воды потушить огонь в створе калитки. Но напора вода не хватало достать до того места. Мой детский ум ничего не придумал, как заставить меня кричать до хрипоты:
-Дядя Митя, бегите сюда, я вас водой оболью!!!
Он кричал так пронзительно, что через мгновение сбежались люди с обеих улиц. Дед с соседнего участка, перелез через забор, поймал дядю Митю и опустил в огромную винную бочку с водой. Оказалось, что, подождав немного, чтобы бензин разъел битум, дядя Митя решил ускорить процесс и поджег бензин в ведре. Вспышка бензина непроизвольно заставила его отпрыгнуть назад, он ногой наступил на коробку с остатками бензина и опрокинул ее на себя. Бензин брызнул на ноги и спину. Не осознавая, он повернулся, посмотреть, на что наступил, а повернувшись спиной к огню, загорелся. И по ходу забежал во двор. Забегая во двор, он перенес огонь на разлившийся на асфальте бензин и его остатки в коробке. Горящая коробка оказалась в пролете калитки, тем самым, заблокировав вход во двор.
В ожидании скорой помощи, дядя Митя ходил весь обгоревший перед собравшейся толпой. Последние слова сказанные мне:
- Валера очень больно. Неси масло, неси масло...
Он умер через неделю. Я забыл это также быстро, как дети забывают все, что происходит с ними в таком возрасте. Никогда об этом не вспоминал и не думал. И только через сорок лет, разбираясь со своими проблемами и прорабатывая свои травмы, все это всплыло в памяти до мельчайших подробностей. Оказалось, ничего мной не было забыто. Более того, это сформировало определенные поведенческие навыки, которые часто мне были не понятны. Оказалось, что все эти годы я держал в сердце свою вину. Хотя как выяснилось, вины и не было. Но большую часть жизни я прожил с влиянием этого события. Иногда даже жертвуя собой, ради благополучия, окружавших меня людей.
Воспитывая сегодня своих детей, стараюсь не забывать свое детство. Будучи уже в старших классах и институте, я начал писать, что мне не нравиться в поведении своего папы, что обижает. Затем забыл про эти записи. Став взрослым, уже в Москве, через десять лет, взглянув в эту тетрадь, ужаснулся. Оказалось, что добрая половина того, что меня возмущало, стало неотъемлемой частью моего поведения. Было над чем, и с чем поработать. И еще есть. Сегодня я хорошо знаю, что такое "генная информация". И тем не менее. Человек может измениться. Может изменить свою жизнь. Я верю в это. Я изменил свою.