Хоупвел Надежда : другие произведения.

Пустынные крысы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У него меч вместо руки, у нее - волшебные глаза. Их путь - пустыня, и одна надежда на двоих - маленький домик, в котором живет Алиса. История поведает о путешествии двух случайных попутчиков к дому посреди пустыни, куда каждый отправляется со своей целью. Джек - бывший бандит, чтобы сохранить руку, а Натта - желая найти маму
  Часть 1
  
   Языки костра раздирали темноту. Это было похоже на красную пасть зверя, которая время от времени с особой дикостью рвалась вперед и выхватывала кусок ночного неба. А потом пережевывала его, выплевывая с хрустящим треском. Очередной беловатый всполох будто вырывался - вытягивался - из этой пасти и неторопливо падал на землю крошечным кусочком пепла.
   Иногда этот пепел пролетал чуть дальше и опускался на ее лицо. Детское, но уже потерявшее те удивительные черты наивности, которые заставляют молодых людей влюбляться с первого взгляда. Вокруг почти младенческих, пухлых губок Натты тянулись тонкими линиями взрослые морщины, а приятный когда-то контур лица теперь слегка искажался впалыми щеками. Девочка была будто отравлена чем-то, терзавшим ее изнутри. "Воспоминания - худший яд" - подумалось тогда Джеку.
   То был их третий день в пустыне Икхаара - древнее слово, оставшееся в наследство от исконных жителей здешних мест - Элгиров. Говорили, когда-то это были прекрасные племена со сложной политической и экономической системами. Они были рассеяны вдоль цепи оазисов, каждый из которых считался божеством и имел свое собственное имя. Что стало с этими племенами потом, никто не знал, но было фактом, что, кроме нескольких элгирских слов и кучки неясных артефактов, от них ничего не осталось.
   - Сколько нам еще идти? - спросила вдруг Натта, нарушив тем самым их почти получасовое молчание. Ее тонкая рука потянулась к лежащему справа походному рюкзаку.
   - Полдня, думаю, - ответил Джек задумчиво. - Я плохо помню, как выбирался отсюда.
   Мужчина повел затекшим плечом и всмотрелся вдаль. Эта пустыня - самое настоящее дерьмо - признал он, глядя на бесконечную, окутавшую их со всех сторон темноту. Даже сейчас, с походными сумками и дорогостоящим ишаком, который мирно посапывал в сторонке, Джек не был уверен, что сможет в итоге выбраться или - что было еще хуже - вытащить отсюда свою спутницу. Здесь не было опасных ядовитых змей или ночных хищников, и от этого становилось еще страшнее: если даже приспособленные к подобным условиям существа держались подальше, что было говорить о нем - почти уже не способном к нормальным реакциям мужчине - и шестнадцатилетней девчонке, пусть и с волшебными глазами? Стоит им сбиться с курса или попасться Дачам, и эти двое уже никогда не найдут дрогу домой. Джек знал это.
   Но ему пришлось рисковать. Лучше попытаться спастись и погибнуть, чем медленно дохнуть от заражения крови, которое распространялось от его правой кисти по всему телу все быстрее и быстрее. С каждым днем.
   - Порядок? - она достала из рюкзака банку консервов и замерла, вглядываясь в его лицо. А он в ответ, как полный дурак, смотрел на ее глаза. До сих пор не мог привыкнуть к тому, что их радужная оболочка не была неподвижной, как у нормальных людей. Вместо этого она напоминала постоянно текущую воду, которая то почти замирала, лишь изредка дрожа, как это бывает на водной глади озер, то внезапно и совершенно непредсказуемо для постороннего наблюдателя разгонялась до скорости горных рек, вспыхивая вокруг зрачка точно такими же всполохами, какие были и у костра. Помимо всего прочего, такие глаза поражали именно тем, что вбирали в себя и огонь и воду одновременно. Прежде он видел подобное лишь однажды.
   - Эй? - девочка нахмурилась и потянула руку к его плечу, надеясь прикоснуться, растормошить, но Джек дернулся чуть раньше - почти машинально - отталкивая плечо назад, будто она пыталась его ударить.
   - Я в порядке, - подтвердил он, хмурясь, - в полном.
   Кажется, эти слова ее не очень-то убедили. Тем не менее, продолжать было бы глупо.
   - Откроешь?
   Джек кивнул и поднял правую руку вверх. Это было больно: становилось уже почти невыносимым. И все же он не мог просто смириться с подобной мыслью, продолжая с тупым упрямством делать вид, будто все хорошо. Лишь слабая тень боли отразилась на его загорелом - местами даже чрезмерно - лице с трехдневной щетиной. Уголок тонких сухих губ слегка натянулся, а крылья носа раздулись - едва заметно. Глубокая морщина на лбу сжалась и начала прослеживаться еще четче, будто вобрав в себя его мысли. Но при свете костра заметить подобное было почти невозможным.
   Так что Натта просто протянула свои крохотные ручки к тяжелому лезвию, торчащему прямо из его запястья вместо кисти, и вжала в него консервную банку. Та звонко хлопнула, и хлопок этот отразился в теле Джека жгучей болью. Он сжал единственную целую ладонь в кулак, почти до крови впился в жесткую кожу короткими ногтями, под которыми застрял сероватый песок пустыни. Сколько еще он сможет протянуть без ампутации? Мужчина не имел понятия. Но одно он знал точно: если он не найдет ту, кого искал, в течение ближайшей недели, руку придется срезать уже по плечо. Натта, конечно же, ничего не знала об этом. Пару раз она видела, как он стирал гной с рукояти, но ему удалось заверить девчонку, что подобное, в общем-то, в порядке вещей.
   - Спасибо, - Натта приятно улыбнулась, до конца сдирая металлическую крышку. Воздух тут же наполнился запахом тушенки, - будешь?
   - Немного, - Джек заставил себя передвинуться в ее сторону. Боль уже проходила, и теперь он был почти в полном порядке.
   Мужчина поднял левой рукой вилку, которая лежала на платке перед ними, и принялся лениво ковыряться в их ужине. Есть хотелось не сильно, но перед завтрашним днем необходимо было хорошо подкрепиться.
   - Ты сильно разозлишься, если я спрошу тебя? - произнесла вдруг Натта, подняв на Джека глаза. Ее радужная оболочка при этом заплясала с особым задором. Мужчина слегка поперхнулся.
   - О чем спросишь? - протянул он, не прекращая пережевывать кусок тушенки во рту.
   - Откуда он у тебя?
   - Кто?
   - Он, - Натта показала на меч, который торчал из его правой руки, - он, должно быть, здорово отпугивает всех бандитов, верно? А в пацифистские клубы тебя с ним пускают? Больно, наверное, доставать его после того, как пронзил тело врага?
   - Да, нет и нет, - пожал Джек плечами. Вообще-то он немного недоговаривал насчет последнего вопроса: это было не больно раньше. Но теперь, когда заражение крови вновь начинало одолевать его тело, все связанное с правой рукой, становилось нестерпимо болезненным.
   - Эй, - подтолкнула его в плечо Натта, - я серьезно. Расскажешь мне свою историю?
   - А ты свою? - парировал он, отвернувшись в сторону и сосредоточив взгляд на ночном небе.
   - Да обо мне и рассказывать-то особо нечего. Одна из миллиона подобных, - протянула девочка. Судя по голосу, ее начинало клонить в сон, но она держалась, - другое дело, когда у человека вместо руки меч.
   Джек хотел возразить, напомнив ей про волшебные глаза, но по какой-то неизвестной причине остановился. Должно быть, - осознал он чуть позже, - девочка, которая хотела одна пересекать пустыню, но при этом "была такой же, как и миллионы других детей", имела серьезные причины умалчивать о своем прошлом. А он не хотел навязываться.
   - Я не хочу навязываться, - вторила она его мыслям, - но, может, ты сам не против? Как давно у тебя это вместо руки?
   - Четвертый год, - не думая, ответил Джек. Эти слова отразились в его сознании болезненным эхом. Четыре года - разве это могло быть правдой?
   - Ты добровольно пошел на это? Чтобы внушать окружающим страх?
   - Нет, - он едва улыбнулся кривой улыбкой, - меня принудили.
   - Кто? - спросила девчонка, глядя на него одновременно пронзительно и наивно. Это был совершенно детский взгляд, подделать который было невозможно. И, вопреки своим изначальным желаниям, Джек все-таки поддался на ее просьбы.
   - Дачи, - произнес он, чуть заметно понизив голос.
   - Что?! - воскликнула она. - Вот эти самые, живущие где-то неподалеку?
   - Не совсем, - поправил ее мужчина, - они живут у одного из оазисов - последнего перед началом большой пустыни. Он называется Кроаксон.
   - Кроаксон, - повторила девочка зачем-то, - дачи... значит, это по их вине ты остался без правой кисти? Они, должно быть, и вправду ужасны, - нахмурилась Натта.
   - Только не сейчас, - не согласился ее собеседник, - когда-то они действительно внушали страх всем местным жителям, но сейчас это просто руины развалившейся организации. Все, что от них осталось и что помогает им держаться на плаву - это память. О тех днях, когда мы были еще настоящей грозой пустыни...
   Языки костра продолжали заглатывать темноту. И раз за разом, давясь ее бесконечной, беспредельной мрачностью, они плевались с громким хрустом, трещали, шипели. Костер начинал задыхаться - будто один кусок ночи застрял посреди его горла и медленно убивал его, лишая необходимого кислорода. Джек потянулся к топливу и подсыпал еще немного в огненное рыло, заставляя то разгораться с новой силой.
   - Я расскажу тебе свою историю, если хочешь, - прошептал он, и, получив кивок головы, принялся за дело.
  
  ***
  
  
   Все начиналось с огромных улиц Сити, где Джек впервые обнаружил себя посреди помойки, выискивающим остатки выброшенной еды. Эта история была стара как мир, но для самого Джека она казалось самой новой и единственной в своем роде: ребенок, лишенный дома. То была его история, его обычная жизнь, истоков которой он не помнил. Все, что он мог к тому моменту - это выживать, как обновленная версия Маугли - в каменных джунглях, которые оказались еще хуже настоящих. Едва обученный речи, он действовал на ощупь, ориентируясь на примитивные инстинкты, не умея осознавать себя кем-то отделенным от природы и этой жизни. Он тогда был больше зверем, чем человеком.
   Тот момент, где он обнаружил себя сознательным существом, отличался в его воспоминаниях особой выпуклостью. Он: семилетний полузверь-полумальчик, сжимающий пустую пачку из-под чипсов в грязных ладонях - и они: три черных дула, уставившиеся в его лицо. В ту секунду - под страхом смерти - он впервые осознал себя человеком. Желающим жить. Это было очень позднее и очень болезненное осознание, которое навсегда оставило на Джеке ледяной отпечаток гнева.
   Владельцами оружия были трое парней в белых, покрывающих тела с ног до головы одеяниях. Даже будучи не совсем разумным, Джеки, опираясь на обрывочные куски подслушанных разговоров, сумел осознать, что эти люди пришли сюда из пустыни. И каким-то далеким отголоском воспоминания перед ним всплыло слово "Дачи".
  Мальчик тогда замер на месте и ничего не говорил. Мужчин было четверо. Один из них не держал пистолет. Вместо этого он сунул руки в карман брюк (в отличие от прочих, этот имел вполне городскую, даже щегольскую одежду) и посмотрел на Джеки слишком пронзительно.
   - Сколько тебе лет, парень?
   Джек запомнил эти слова на всю жизнь. Он умел запоминать, четко, в мельчайших деталях. Это помогло ему обучиться хоть чему-то, хоть что-то вырвать из неясной реальности. Что-то, чего хватало для выживания. Но смысл сказанной фразы он не понимал. Знал каждое слово в отдельности. "Сколько?" - нужно было спрашивать в продуктовом магазине, если удалось выкрасть из чьего-то кармана "деньги", парнем его почему-то называли окружающие. Еще мальчишкой, сосунком или паршивцем. Мальчик искренне не понимал этого, потому что, несмотря ни на что, отчетливо помнил о себе одну вещь: его зовут Джек. Не Парень, а Джек.
  Спросивший его о чем-то человек недовольно хмыкнул.
   - Он все слышал, Ослэйн, - шепнул ему стоящий справа дач, - нужно его...
   - Не нужно, - Ослэйн даже не стал выслушивать продолжение. Вместо этого он подошел к замершему на месте Джеку.
   - Ты сирота? - его губы шевелились довольно причудливо. Все еще молодое, но уже начинаюшее покрываться морщинами лицо выглядело немного несимметричным. Правый глаз обладал каким-то стеклянным отсветом, который заставил Джека попятиться назад.
   Мальчик знал это слово: "Сирота". Он также знал, что является этим словом, поэтому кивнул, хоть и боялся пошевелиться.
   - А зовут тебя как? Есть у тебя имя?
   - Дж... Джек, - запинаясь, произнес мальчик.
   - Джек, сэр, - поправил его мужчина, - отныне ты будешь добавлять "сэр" после каждой фразы, когда разговариваешь со мной. Тебе все ясно?
   - Да... сэр, - прошептал Джеки. Последнее слово далось ему с трудом, застряв на языке камнем. Он не знал его смысла, но боялся, как и самого мужчину в щегольском наряде.
   - Ты хочешь питаться каждый день, Джек? И не бояться того, что тебя поймают копы?
   В его словах не было ни капли заботливости. Голос оставался холодным и равнодушным. Позже, когда Джек научился читать и писать и выучил много новых слов, он смог подобрать сравнение к тому чувству, которое испытывал тогда, стоя перед Ослэйном. Он ощущал себя арбузом, который выбирали на рынке. Его будто изучали, измеряли глазами пропорции, мускулатуру, речь. Все подлежало оценке, а потом выносилось решение:
   - Ты поедешь с нами, Джек, и будешь делать все, что я скажу. Иначе... - и он слегка повел глазами в сторону, напоминая о трех дулах, все еще направленных на лицо мальчика.
  
   Джек был напуган. Но и благодарен Ослэйну. Если тот говорил правду, и если ему и вправду собирались давать еду каждый день и защищать от полицейских, он готов был делать то, что ему скажут, и добавлять это непонятное "сэр" после каждой фразы.
   Все, что Джек помнил потом - огромный внедорожник, на котором его везли через море серого песка. Песок забивался ему в нос, в уши, лез под изгрызенные ногти, застилал глаза. Рев мотора успокаивал и пугал одновременно. Все это было одним сплошным новым и непонятным "чем-то". Потом - часов двенадцать спустя - на горизонте замаячила зеленая земля и огромное черепахообразное здание, которое окружало около десятка зданий поменьше.
   Ослэйн, который ехал с ним в одной машине, потрепал мальчика по плечу.
   - Гляди, Джеки, твой новый дом. Нравится?
   Джек ничего не ответил. Он мог бы соврать, сказав: "Да, сэр". Наверное, ему даже стоило поступить именно так. Но бесконечное количество песка, которое окружало небольшой по размеру оазис, казалось, заглатывало его и держало в своем желудке, так что выбраться становилось невозможным. Это было еще хуже копов, которые иногда хватали мальчика и бросали на несколько дней за решетку по статье "бродяжничество". Там он хотя бы был уверен, что его выкинут на свободу рано или поздно.
   Эта тюрьма была гораздо хуже. Без решеток и охранников, она пугала именно тем, что давала иллюзию свободы, в то время как на самом деле выбраться отсюда становилось почти невозможным. Даже будучи лишенным хоть каких-то основ образования, Джек отлично знал законы выживания. И сейчас эти законы кричали ему во все горло, что он попался в капкан, выбраться из которого ему вряд ли удастся.
   - Это место называется Кроаксон, - продолжил Ослэйн, не дожидаясь ответа, - последние пристанище для путников в короткой цепи Икхааровских оазисов. После него - долгая палящая пустыня, которую мы пересекли только что. А впрочем, - добавил он, задумчиво оглядывая мальчишку, - зачем я рассказываю все это такому несмышленышу? Все равно ведь ничего не понимаешь.
   Ослэйн был прав. Джек действительно не воспринимал его слов. Но запоминал почти точь-в-точь, как это было произнесено. Даже интонации голоса этого немного пугающего человека сохранились в его памяти на долгое время.
  Именно такая необычная способность к запоминанию и быстрому усвоению информации помогла Джеку пережить других бездомных детей, и она же спасала его во время долгого взросления посреди лагеря дачей. В этом сумбурном и без сомнения диковатом месте никто не собирался возиться с "мелочью". Как Ослэйн и обещал, парня каждый день кормили, и уж конечно здесь не было никаких копов. Но все остальное совершенно походило на Сити: Джека шпыняли, ругали, били и откровенно презирали. Большую часть времени он занимался тем, что бегал у бандитов на подачках: приносил им еду, стирал грязные вещи, передавал сообщения или просто становился тем, на ком разочарованный член банды мог сорвать свою злобу.
   Все же, были и исключения. Это были те недолгие часы или дни, когда уже начавший понемногу стареть и набирать лишний вес главарь дачей вспоминал о нем и делал приятные вещи. Однажды он научил Джека стрелять из пистолета. Потом показал, как обороняться, если на тебя нападают. Ослэйн назвал подобные занятия причудливым словом "Айкидо". Слово Джеку понравилось, как и сам процесс. После пары тренировок он стал ощущать себя намного сильнее и "круче". Даже отказал паре бандитов, когда те приказали ему вычистить ботинки. Потом, правда, пришлось вытерпеть побои: даже волшебное айкидо не помогало против двух почти стокилограммовых громил.
   И все же Джек продолжал учиться. Того, чего показал ему Ослэйн, больше не хватало. Нужно было продолжать: развивать мускулатуру, реакцию и меткость. Мальчик увлекся этим не на шутку: он проводил в тире и на тренировочной площадке сутки напролет, прерываясь лишь на сон и еду. Помимо того, что все это приносило ему удовольствие и позволяло выплеснуть скопившуюся злость, Джек заметил одну интересную тенденцию. Чем больших успехов он добивался, тем большего расположения получал у Ослэйна и тем меньше бандитов решались избивать его или просить что-то сделать.
   Так, мало-помалу, Джек занимал свое место в сумбурном и диком коллективе дачей.
   В окружении людей он выучил множество новых интересных слов, научился связывать их в длинные предложения и правильно строить свою речь. Теперь, когда мальчик пытался осознать что-то, в его голове всплывали не отдельные оборванные слова, а целые фразы и даже тексты, способные описать необходимый предмет.
   Писать он научился только в пятнадцать, когда познакомился с Лэсли - молодой и диковатой бандиткой. Ее лицо было обезображено следами от язв, а кожу украсили сетки толстых шрамов. Излишняя мускулатура делала ее фигуру слегка грубоватой. Но глаза оставались по-матерински заботливыми. Она однажды попросила его расфасовать сорта зерен по алфавиту и, получив в ответ: "Я не умею читать", предложила свою помощь.
   Джек согласился без сомнений.
   Он учился быстро. Через две недели уже мог приниматься за чтение книг, однако таковых в лагере почти не оказалось. Приходилось обходиться инструкциями к оружию и этикетками на пищевых продуктах. Позже Лэсли обучила его письму и элементарным правилам счета. Большего знать было не обязательно. Особенно если уметь хорошо стрелять.
   Когда Джек был уже постарше, он не на шутку привязался к Лэсли. Она заменила ему мать, которую мальчик совсем не помнил. Лэсли отличалась от прочих людей из лагеря дачей. Она пришла сюда после того, как ее муж - заядлый картежник - помер, оставив после себя огромные долги. Сбежала от кредиторов туда, куда никто бы не посмел сунуть свой проклятый нос. В банду ее взяли только потому, что девушка была превосходным садоводом и могла обеспечивать их растительной пищей, требуя совсем немного земли на оазисе. Ее шрамы, которые Джек сначала связывал с участием в сражениях, оказались следами от плети, которыми наградил ее пару раз Ослэйн. Первый раз - за то, что она вырастила недостаточно урожая. А второй - за то, что втайне носила пленникам еду. Все это происходило еще до появления в лагере Джека, когда Лэсли была среди бандитов совсем чужой. Со временем, как она сама пояснила мальчику, она научилась быть послушной и выполнять то, что от нее требуется.
   Но на самом деле Джек никогда не видел в ее глазах покорности. Это и манило его в довольно непривлекательной женщине: она всегда оставалась особой. Когда Лэсли начала доверять своему протеже достаточно, она принялась откровенно осуждать действия местных бандитов. Говорила о том, что нельзя убивать и избивать людей, что у всех есть права и свободы, что все рождаются равными. Джек не понимал этого. Лэсли казалась ему немного сумасшедшей, но он любил ее, по-настоящему.
   Однажды во время очередной тренировки с Ослэйном (хотя со временем их становилось все меньше и меньше) Джек невзначай обронил, что Лэсли осуждает дачей. Мальчику просто хотелось понять это. Разобраться, что имела в виду его хорошая знакомая и наставница. Ослэйн только помотал головой. Расхохотался и сказал: "У каждого свое мнение на этот счет, парень. Мне плевать, разделяет ли она наши интересы. Пока на столе есть жареный картофель с ее "фермы", я буду ей благодарен".
   Примерно месяц спустя Ослэйн отослал Джека в Сити, чтобы тот прикончил для него пару ублюдков. Это была первая работа, в которой парню предоставили возможность возглавить отряд из трех человек. И он - совсем по-детски - загордился этим.
   Когда Джек вернулся, он не нашел Лэсли в лагере. На ее рабочем столе лежала прощальная записка, в которой она выражала свою благодарность:
   "Убитые тобой люди - сообщалось в ней - и есть те самые кредиторы, которым я должна была деньги. Как только Ослэйн рассказал мне об этом, я собрала вещи и отправилась в путь (он попросил Билли подбросить меня). Возможно, я успею пересечься с тобой в Сити, но, если нет, хочу сказать спасибо в этом письме. Ты же знаешь, я всегда не разделяла позиции дачей, но вы с Ослэйном спасли меня. По-настоящему. Спасибо. С любовью, Лэсли".
   Некоторые буквы слегка поплыли - оттого, что на них капельками падала какая-то жидкость.
   Парень сжал эту записку в кулак и убрал в карман, ничего не говоря. С тех пор он стал очень молчаливым. А также понял несколько вещей в отношении своего босса.
   Во-первых, осознал мальчик, Ослэйн был чертовски хорошим стратегом. Он умел правильно проворачивать делишки и выбирать интересные и важные для него места. Например, последний оазис пустыни - Кроаксон - был призван подавить возможные бунты: никто не решится сбежать из пустыни, не имея внедорожников, которые накрепко запирались в ангаре. Лишь один Ослэйн знал код доступа к ним, и это лишь укрепляло его роль лидера среди банды.
   Во-вторых, Ослэйну нравилось играть роль божка. Такое понимание приходило со временем. Когда Джеку было уже больше двадцати лет (точного числа он не знал) возраст Ослэйна клонился к пятидесяти семи годам. Он стал толстым, потным, надменным и самодовольным. Для поддержания статуса мужчина окружил себя элитой - отрядом верных псов, готовых убивать и умирать за него. Всего таких псов было пятеро: Рэймон, Джесси - единственная девушка среди них и одна из трех во всем лагере - Кордин, Руперт и сам Джек.
   Последний стал для Ослэйна предметом особой гордости - бывший бездомный бродяга, которого тот отыскал на улицах Сити, кашляющего и еле живого. "Мне следовало бы просто пристрелить его - говорил он потом не раз, - но я заметил в парнишке потенциал. Под разорванной одеждой была неплохая мускулатура. И оскал звериный. Да и потом, спаси такого от смерти, и он до конца жизни будет лизать тебе ноги". Затем Ослэйн все время смеялся и трепал уже повзрослевшего Джека за плечо. Тот молчал, не выражая эмоций. Никому не удавалось понять, что на уме у этого человека. Только Ослэйн твердил все время: "Я же вижу тебя насквозь, парень".
  
  ***
  
  
   Однажды ночью Джек зашел к Ослэйну. Тот сидел на кровати с головой, откинутой назад, и с наслаждением впускал в себя дым марихуаны.
   - Ох ты черт! - воскликнул он, заметив на пороге гостя. - Джеки? Кто ж пропустил тебя без моего разрешения?
   Джек пожал плечами.
   - Да они и не возражали особо, - сказал он, изучая причудливую курительную трубку. Та была декорирована под ветку дерева, из дупла которой торчала голова рыжей белки. Как только кто-то делал из трубки затяг, голова белки начинала неспешно раскачиваться из стороны в сторону, а глаза закатывались кверху, - они же знают, кто я такой.
   Ослэйн нахмурился, будто размышляя, что ему делать дальше. А затем, осознав, что разговор, судя по всему, будет тяжелым, отложил трубку в сторону и принял вертикальную позу.
   - Все равно, - отмахнулся он недовольно, - надо будет преподать им урок послушания. Сказал же: никого не пускать. НИ-КО-ГО. Ну, скажи, Джеки, простое же слово: никого - простое, верно?
   - Простое, - подтвердил Джек.
   - Вот! - воскликнул Ослэйн торжественно. Что-то нервное было в этом его движении. И глаза он все время направлял точно на своего собеседника. - И я о том же: простое. Надо бы им показать, что это значит. Проучишь их завтра на рассвете. Плетью по три удара промеж лопаток. И так, чтобы до крови, ясно?
   Джек кивнул. Как и обычно. Воцарилась тишина. Ослэйн начал теребить в руках трубку.
   - Ну и? - не выдержал он, наконец. - Ты что, сюда пришел молчать? Говори уже, или катись к черту.
   - Простите, - ответил Джек коротко. Теперь и на его лице проявились нотки волнения, - я хотел попросить Вас кое о чем.
   - В чем дело? Хочешь новую униформу?
   - Хочу уехать на год. Может быть, на два.
   - Что?! - выпалил Ослэйн пораженно.
   В подтверждение своим словам он схватил курительную трубку и с силой бросил ее в Джека. Тот даже не шелохнулся. Трубка ударилась о его плечо и рухнула на землю. Тонкий слой фарфора, который был задекорирован под ветку дерева, раскололся на сотни мелких частиц. Рядом с ним упали и красные кусочки угля.
  Затем воцарилось долгое молчание, во время которого Ослэйн долго разглядывал Джека так, словно тот лишился ума.
   - Да ты, верно, бредишь, парень, - сказал он, наконец.
   - У меня есть незаконченное дело, - ответил Джек почти равнодушно.
   - Черт, да ты же моя правая рука. Без тебя у меня все развалится. Ты мое лучшее оружие, Джеки, неужто бросишь меня сейчас?
   - Я не ухожу навсегда, - ответил его собеседник, явно расслабившись. Судя по всему, до этого момента он ожидал от своего босса более жестокой реакции, - все, что мне нужно - это год. Максимум два. Я все сделаю и вернусь.
   Ослэйн нахмурился и погрузился в долгие раздумья.
   Все это время Джек стоял неподвижно, в военной позе, лишь слегка потирая между собой подушечки пальцев.
   - Ну, хорошо, - ответил наконец Ослэйн, - я понимаю это. Дай мне время, чтобы решить, как заменить тебя, а потом получишь свою свободу.
   - Спасибо, - выдохнул Джек совершенно искренне, - вы даже не представляете, как я вам благодарен.
   - Пустое, - отмахнулся Ослэйн, - я еще возьму с тебя за это. А пока иди спать... и позови по дороге Мэри, чтобы она убрала осколки.
  
  ***
  
  
   В ту же ночь Ослэйн и четверо других псов ворвались к Джеку в палатку. Все его оружие они выкинули сразу, а самого мужчину схватили и, вытащив на улицу, бросили на песок.
   - Значит, решил меня предать, - произнес Ослэйн, водрузив ботинок на щеку Джека и с силой вдавил его лицо в землю, - маленький неблагодарный щенок! Я покажу тебе, что значит водить меня за нос. Прицепить его к кресту, - обратился он к своим подчиненным, те без промедлений принялись выполнять указания.
   - Как же я рада, что ты оказался таким говнюком, - прошептала ему на ухо Джесси, - теперь наконец я займу твое почетное место правой руки босса.
   Джек ничего не ответил. Он стерпел все молча. Когда его били и привязывали к кресту стальными канатами так, что кровь пошла из запястий, Джек молчал. Только смотрел на Ослэйна таким гневным взглядом, что тот невольно отступил на пару шагов назад.
   - Я укажу тебе твое место, шавка, - пролепетал главарь банды, когда все уже было сделано, - ты еще назовешь меня своим господином и поклянешься делать только то, что я прикажу, ясно?
   Джек молчал.
   Ослэйн с силой ударил его в живот и приказал оставить преступника без воды на два дня.
   Когда срок наказания вышел и Ослэйн вновь пришел к Джеку, тот стал значительно худее. Под палящим солнцем его кожа покраснела и начала облезать, губы растрескались, мышцы обвисли. Он был настолько слаб, что почти не мог открывать глаза.
   - Ну что, - спросил его Ослэйн, толкая локтем в ребра, - ты готов просить у меня прощения.
   - Да, - прошептал Джек еле слышно.
   - Ты назовешь меня своим господином навечно?
   - Да.
   Мужчина самодовольно усмехнулся.
   - Снимите его отсюда и отведите к хирургу. Наши с ним дела еще не закончены.
  
  ***
  
  
   - Это тебе на память, - раздался голос Ослэйна через корку обезболивающего, - чтобы ты не забывал о том, что всегда был, есть и будешь моим оружием. Не больше. Ты лишенный сознания клинок моей воли, ясно тебе?
   Джек кивнул и покосился влево. Даже несмотря на успокоительное, он ощутил, как к горлу подступает ком, когда увидел собственную кисть, болтающуюся в банке со спиртом.
   - Мне все ясно, - проговорил он еле слышно.
   - Замечательно, Джеки, - ладонь Ослэйна легла на его плечо, - будешь еще когда-нибудь пытаться от меня уйти?
   - Нет, - ответил Джек, - не буду.
   Он перевел взгляд еще немного влево и увидел правую руку, которая была его собственной только до линии запястья. Дальше к ней неаккуратно и болезненно - это было заметно даже под дозой наркотика - была припаяна рукоять меча.
   Правой руки Джека, такой, какой он помнил ее всю жизнь, больше не было. Ослэйн сделал это другим в назидание... и ради собственного удовольствия, конечно.
   Он сказал, будто бы это символ того, что Джек просто оружие, лишенное воли и разума.
  Затем его накормили и отправили спать в общие казармы, пообещав, что ему придется хорошенько поработать, если он желает вернуть себе прежнее положение.
   В ту же ночь Джек пробрался в комнату Ослэйна, перерезал его глотку тем самым мечом, который припаяли к его запястью, и ушел в пустыню.
  
  ***
  
  
   Джек не знал, сколько именно бредет по пустыне. Солнце стояло уже высоко (или ему это только казалось). Недвижимые волны песка в глазах расплывались и кружились в причудливом танце. Во рту было сухо и много песка. Песок попадал и в глаза и в плохо обработанную рану от припаянного клинка. Из запястья вытекал белый гной, который на солнце быстро начинал пахнуть.
   Джек знал, что не выберется: слишком много километров до Сити. Он хотел сначала пойти к другим оазисам, но понял, что остальные будут искать его именно там, а попасться к ним в лапы означало страдать больше, чем от смерти в пустыне.
   Так что он пошел в самую глубь песков, зная, что обрекает себя на смерть. И все же природные инстинкты заставляли мужчину идти, вопреки здравому смыслу и до тех пор, пока ноги просто не подкосились, и Джек не рухнул на раскаленный песок.
   Он еще пробовал ползти, но потом сознание отключилось, и мужчина успел подумать только, что умирает свободным. Жалким, но все таки освободившимся.
  
  ***
  
  
   К концу рассказа Натта уже почти спала. Блики костра отражались на ее белом лице. Голова девочки непроизвольно опустилась на его колени.
   - Ты так красиво говоришь, - прошептала она, - ты так... красиво...
   - Хочешь спать?
   - Нет-нет, я дослушаю, - девочка зевнула и заставила себя подняться, - прости, неприятно, наверное, когда собеседник засыпает.
   - Ты очень устала сегодня.
   - Да, но я все равно хочу дослушать. Как ты выбрался из пустыни?
   - Она спасла меня.
   - Моя мама?
   Джек только молча кивнул и подсыпал в огонь топлива. Пламя резко поднялось и дернулось так, словно делало сальто, а потом опять обрело нормальный размер и стало ритмично трещать, облизывая языками черноту неба.
   - Какая она была? Она была красивая.
   - Да. И у нее были такие же глаза. Я помню только, как увидел их: плывущую радужную оболочку вокруг зрачка. Мне казалось, я умер, а она - кто-то из другого мира.
   - Добрая?
   - Она спасла меня. Добрее быть не может.
   - Я бы тоже тебя спасла.
   - Значит, вы - два самых добрых человека в мире.
   - Расскажи еще. Что именно произошло?
   - Ты очень устала. Давай завтра.
   - Я выслушаю.
   - А я не буду рассказывать. Иди спать, Натта. Завтра я расскажу тебе всю правду.
   - Обещаешь?
   Девочка зевнула и потянулась. Джек погладил ее темные волосы и улегся в спальный мешок.
   - Обещаю.
  Часть 2
  
   - Десять бутылок рома стояло на полке, - пела Натта, шагая по серому песку пустыни, - одну из них мы выпили за упокой старшего брата. Он был самым большим и самым крутым и стойким. Но даже ему не далось одолеть королевско-о-о-ого солда-а-а-та.
   Джек шел следом, испытывая стыд за то, что рассказал ей вчера свою историю.
   Он не хотел делиться этим никогда и ни с кем. Просто ночью, среди прежних пейзажей, что-то накатило, и он поддался болезненной ностальгии. Всю ночь ему снилось лицо Ослэйна, которое смотрело самодовольно и уверенно. Глаза, которые не видели в Джеке человека: только оружие и красивый аксессуар.
   "Зря я разворошил воспоминания", - думал он, глотая обезболивающее. А перед ним, бодро вышагивая, хрипловатым, но детским голосом продолжала петь Натта.
   - Девять бутылок рома стояло на полке. Одни из них мы выпивали, развеяли прах. Мы выпили за упокой нашей младшей сестренки, которую раньше насиловал чертов солдат, королевский солдат! Эй, Джек, нам еще долго?
   Мужчина дернулся, вырывая себя из воспоминаний.
   - Часа четыре, - задумчиво сказал он, - если повезет и если она все еще живет там.
   - А если не живет?
   - Тогда у нас не хватит запасов, и мы умрем в пустыне. Или нас поймают дачи. Но, если это случится, я убью тебя прежде.
   - Чтобы со мной не сделали то же, что с девкой из песни?
   - Не говори об этом так легко. Ты не знаешь, на что они способны.
   - Ты ведь был одним из них, верно?
   - Так.
   - Ты тоже насиловал девочек?
   - Не говори об этом! - он резко схватил Натту за плечо и заставил развернуться. Она испуганно глядела снизу вверх.
   - Прости! Прости, я не хотела, правда!
   Джек ощутил острый прилив вины. Даже какого-то страха. Он отпустил Натту и сжал губы прежде, чем ответить.
   - Нет, это ты прости. Слушай, мне нечем гордиться, ладно? Мое прошлое было самым настоящим дерьмом.
   - Мое тоже, - тихо шепнула девочка. Потом она развернулась и продолжила петь:
   - Восемь бутылок рома стояло на полке. Одну из них мы разбили о пол, чтобы забыть о том, как кололи иголки под ногти солдаты, одобренные королем. Святым королем.
   Джек шел за ней, думая о том, что именно имела в виду Натта под дерьмовым прошлым. Было ли это связано с ее повышенным интересом к изнасилованиям? И то, как спокойно она говорила об этом...
   - Слушай, Джек, - перебила девочка его мысли, - ты помнишь, что обещал рассказать мне про маму?
   Мужчина кивнул.
   - А что ты сама о ней помнишь?
   - Совершенно ничего. Я была маленькая, когда меня отдали в детский дом. Слушай, если она такая хорошая, то почему избавилась от меня?
   - Я не знаю, - ответил мужчина, - мы спросим, когда придем.
   - И все же, как именно она тебя спасла?
   - Не знаю. Я помню только, что открыл глаза и увидел ее.
  
  ***
  
  
   Джек чувствовал боль. Боль - это хорошо. Это значит, что ты не умер. Боль - это лучшее чувство в мире, если перед этим потерял сознание посреди песка под палящим солнцем.
   Он заставил глаза открыться и замер. Перед ним что-то дрожало, голубое и замкнутое в круги. Словно два крошечных озера, что волнуются от сильного ветра.
   "Так значит вот как выглядит сраное перерождение?" - подумал тогда Джек, стараясь подняться. Но что-то уверенно надавило на его плечо.
   - Не двигайтесь, - произнес мурлычущий женский голос, - у вас рука гниет. У вас есть деньги?
   - Нет, - шепотом ответил Джек; шепот - это было все, на что он оказался способным.
   - Плохо, - разочарованно сказала она, - я бы могла спасти вашу руку, но на это уйдет последний сахар, а без новой порции мне не жить.
   Джек откашлялся.
   - Если вы спасете мою руку, я смогу достать вам сахар и без денег.
   - Правда? И как это?
   - У меня есть связи.
   - Готова поспорить, они разорвутся, как только поставщик узнает, что денег у вас нет.
   - У меня все еще есть это, - Джек попытался пошевелить правой рукой, но только застонал от боли.
   Женщина обреченно выдохнула.
   - Ладно, - сказала она, собирая в хвост мягкие черные волосы, - клянусь, я пожалею об этом. Смотри на меня.
   Джек выполнил указание. Но, черт, как же сложно это было! Глаза будто расплывались, создавая бескрайнее пространство моря. Он почувствовал звон в ушах и увидел два круга зрачков, напомнивших дула пистолетов из его первого воспоминания. Потом зрачки разошлись в стороны острыми иглами, и мужчина ощутил боль в руке.
   - Смотри на меня! - доносился голос издалека. - На меня! Смотри! Терпи! Давай же! Смотри! Смотри на меня!
   Он продолжал, хотя было сложно. Из него будто что-то вытягивали. Все тело стало одной сплошной болью. Больше всего хотелось провалиться в забытье, но Джек продолжал смотреть на ощетинившиеся зрачки на фоне бескрайнего моря.
   Потом боль начала утихать.
   - Вот так, - голос стал приятнее, - молодец, потерпи еще немного. Смотри на меня. Смотри. Вот так. Хороший мальчик.
   И потом все вернулось в реальность. Перед Джеком снова появилось приятное женское лицо с детскими глазами и блестящей от пота кожей. Она подняла руку, вытирая лоб, и мужчина увидел, что та замарана в крови и в грязно-желтом и белом гное.
   Он скосил глаза вправо и понял, что вся кровать залита гноем.
   - Вот так, - повторила женщина, - я вычистила вашу руку. Теперь, извините, мне нужен сахар.
   Она встала и, пошатываясь, прошла к углу, выполнявшему, очевидно, роль кухни.
   - Как вы это сделали?
   - Магия. Вам было больно?
   - Немного.
   - Простите, я давно не практиковалась. В пустыне сложно найти пациентов. Вот так, - она достала с полки пакет и зачерпнула содержимое столовой ложкой. Потом разом проглотила.
   - Спасибо, что спасли меня.
   - Я убью вас, если вы из дачей.
   - Я... был. Я сбежал. Поэтому и оказался в пустыне.
   - Сбежали? - Женщина вернулась к кровати и присела на край. - Почему?
   - Я убил главного.
   - Правда?
   - Он сделал это со мной.
   - Руку?
   - Да.
   - В таком случае я рада, что спасла вас. Но помните, что обещали мне сахар.
   - Я достану, клянусь.
   - Очень хорошо. Тогда лежите. Я сейчас приду в норму и закончу лечение. Мы вычистили вашу руку, но она начнет гнить опять, если не приготовить антибиотик.
   - Вы умеете?
   - Обижаете. Я была лучшей в госпитале святого Клэра Обсидиана. Сволочь поганая. Простите, это я так.
   - Это потому, что он и есть сволочь, - улыбнулся Джек.
   - Да, точно. В общем, мне, конечно, помогали волшебные глаза. Но я и сама была не промах, знаете. А впрочем, мы сейчас не об этом. Если вы подождете, я сделаю лекарство.
   - Спасибо. Если я только смогу вам отплатить...
   - Не беспокойтесь. Работка для вас найдется. Раз вы теперь беглец, вам и пристроиться, видно, некуда? А что может быть лучше, чем пойти к тому, кто жизнь спас, верно?
   - Что, будете ездить на мне, как на кляче? - улыбнулся Джек.
   Женщина улыбнулась в ответ.
   - Хуже, - сказала она, - гораздо хуже. Ну, мой будущий работник, назови свое имя.
   - Джек.
   - Какое редкое!
   - Мне казалось, наоборот.
   - Это был сарказм. Впрочем, неважно. Я Алиса. Приятно познакомиться, Джек.
   - Мне тоже. Но я не смогу у вас остаться.
   - Вот как? И почему?
   - Во-первых, это опасно. Дачи не отстанут от меня.
   - Да они уже причислили тебя к мертвым. В этой пустыне труп за два дня заносит песком. Думаешь, они действительно будут искать?
   - А если обнаружат? Эта пустыня в их власти.
   - Как часто, будучи дачом, ты здесь проезжал? Думаешь, я просто так выбрала это место?
   - Может быть, вы и правы. Но мне все равно нужно сделать одно дело.
   - И какое же?
   - У меня была хорошая подруга в лагере. Она всему меня научила. Но один раз Ослэйн отправил всех на задание, а когда я вернулся, ее не было. Только записка.
   - Не хочу тебя расстраивать, парень, но не уверена, что она могла просто так уехать из лагеря.
   - Я знаю. Я просто... я хочу убедиться.
   - Ладно. Если тебе так не любо это место, можешь убираться, как только доставишь мне сахар. А сейчас лежи и отдыхай. Я приготовлю суп. Хочешь супа?
   - Я даже не знаю, как вас благодарить.
   - А потом приготовлю лекарство. Можешь спать пока. И не думай, будто я такая добрая. Все мои проклятые инстинкты медсестры.
  
  ***
  
  
   Джек прожил у нее почти неделю. Дачи за это время так и не появились, и он поверил, что они перестали его искать. Рука приходила в норму, он стал уже подниматься и помогать по хозяйству.
   Ему понравилось в этом месте. Здесь был небольшой оазис. Настолько крошечный, что на него никто не обращал внимания. Рядом размещался деревянный домик, вокруг которого был разбит сад с розовыми кустами. Алиса пояснила, что это специально выведенный неприхотливый сорт. Очень дорогой, но, по словам женщины, стоящий того.
  Джек помогал ей ухаживать за садом и готовить еду. Она каждый день разводила для него лекарство и вычищала гной. Алиса пояснила, что для полного выздоровления, когда клинок приживется к руке полностью, должно пройти около месяца, а пока он лишь все медленнее и медленнее отторгается организмом.
   В итоге, через неделю Джек мог уже отправиться в Сити, чтобы найти Лэсли и достать для Алисы сахар. Новая знакомая одолжила ему внедорожник, потребовав обязательного возвращения.
   Однако он так и не узнал, вернулась ли машина к владелице.
  
  ***
  
  
   Как Джек и ожидал, выяснить что-то о Лэсли оказалось невозможным. Никто в городе ее не видел, а по адресу, где она проживала прежде, теперь находился детский дом.
   В итоге страхи мужчины лишь подтвердились. И он через ком в горле вынужден был признать, что Лэсли убита. Джек пожалел лишь о том, что не забрал из лагеря прощальную записку, и теперь у него ничего не осталось от женщины, которая всему его научила.
   "Может быть, и не стоит никуда больше убегать? - думал он. - Может, действительно остаться с Алисой? Она ведь предлагала. Она ведь спасла меня". И тут же другая мысль вспыхнула в сознании: "Так же, как Ослэйн когда-то".
   Но нет, черт возьми, это было совершенно иначе. С Алисой оказалось легко. Она заботилась о Джеке и обращалась с ним как со старым знакомым. Она казалась очень доброй, веселой и милой. И да, она была очень красива, так что Джек, который до этого смотрел на девушек лишь как на инструмент, стал находить в себе какие-то новые, смущающие, но приятные эмоции.
   И в итоге мужчина подумал, что может остаться в доме Алисы еще на пару недель до полного лечения. А там - как карта ляжет.
   С этими мыслями он и отправился в магазин к Крэку - старому знакомому, у которого еще в детстве воровал еду, получая за это нагоняи. Позже, став дачом, Джек принялся от души мстить вредному продавцу, сдирая с него дополнительную плату и требуя особого отношения. Тогда - совсем недавно, но, как казалось самому мужчине, много лет назад - это доставляло несравненное удовольствие - ощущать себя главным. Вот только в чем смысл, если на деле ты - не больше, чем чья-то собственность?
   Так или иначе, Джек полагал, что запугал Крэка настолько, что тот даст ему сахар, не попросив ничего взамен. Он надеялся только, что лавочник до сих пор не знает о перевороте в лагере - вряд ли дачам захочется выносить собственную слабость на публику.
  
  ***
  
  
   В лавке пахло травами и бензином. Было удивительно, как эти два запаха уживались вместе и не влияли друг на друга. Сам Крэк был высоким, худощавым и изрядно постаревшим мужчиной с приятным загорелым лицом и редкими седыми волосами. В движении он опирался на стальную трость, завязанную на конце в причудливый узел. Штука эта была дорогая, и Джек не раз грозился отобрать ее, хотя никогда не исполнил бы свое обещание: это было странностью, но, несмотря на много лет издевательств, бывший дач испытывал к лавочнику некое подобие дружбы.
   Вот и сейчас, заходя внутрь, Джек ощутил подъем, как перед встречей с хорошим знакомым.
   - Как жизнь, Крэгги? - спросил он, бесцеремонно стряхивая песок со шляпы на порог магазина.
   Хозяин лавки, который до этого копался во внутренностях проржавевшей стиральной машины, поспешно встал и оперся на палку обеими руками.
   - А, Джекки, - протянул он ласково, - какими судьбами, друг мой? Может, хочешь чаю или чего-то покрепче?
   - Я пришел не за чаем, - возразил мужчина, обхаживая помещение по-хозяйски. Так он привык делать, будучи дачом и теперь непроизвольно повторял эти действия, - мне нужно от тебя кое-что.
   - Я ведь уже платил вам! - злобно процедил Крэк. - Вы хотите совсем меня разорить? С чего тогда будете плату собирать? Боже! Джекки, что ты сделал с рукой?! - воскликнул он вдруг, забыв о прочем. - Ты не думал самовыразиться как-то иначе? Татуировкой например.
   - Молчи! - закричал Джек раздраженно. Он в три шага достиг собеседника и прижал его левой рукой к стене. - Не говори об этом, ясно?
   Глаза Крэка скользнули к клинку.
   - Об этом трудно не говорить, - прошептал он тихо, - тебе в бою отрезали?
   - Я же сказал: молчать! Или хочешь, чтобы я ее на тебе попробовал?
   - Ладно, ладно, - Крэк покорно прикрыл глаза, - я все понял, молчу. Я знаю, на что ты способен. Но денег у меня все равно нет.
   - Мне нужны не деньги.
   - А что тогда?
   - Ты видел Лэсли?
   - Я не знаю, кто это такая.
   - Женщина. Коренастая, со шрамами. А, ладно, забудь, ты бы ее не вспомнил. Мне нужен сахар.
   - Сахар? - Крэк притворно засмеялся. - Дружище, нет у меня никакого сахара. Я таким не занимаюсь, понял? Ты же это не из-за сахара, руку-то?
   Джек прижал шею товарища сильнее.
   - Я не собираюсь играть с тобой в игры! Ты нечист на руку и у тебя магазин продуктов. Я знаю, что ты заказывал свеклу два года назад. Знаешь, почему не стал брать с тебя дополнительный налог?
   - Ну?
   - Потому что считаю тебя другом, ясно? Гребаным другом. И я, черт тебя, не стал говорить Ослэйну, что его дойная корова еще и наркоторговец. Представляешь, как тогда взлетели бы расценки?! И все, чем ты собираешься отплатить мне, это "Я не знаю"?!
   - Слушай, друг, я не думал, что все так серьезно. Давно ты уже на этом деле?
   Джек отпустил товарища и, выдохнув, растер лицо рукой.
   - Я не поэтому нервный, ясно? Это нужно одному моему другу.
   - Ты ему задолжал?
   - Можно и так сказать.
   - Я продам тебе со скидкой.
   - У меня нет денег.
   - Тогда извини, парень. Я торговец, а не церковь.
   - А я дач, а не попрошайка.
   - То-то ты один пришел. Я ведь сразу понял, что раз без банды, значит что-то секретное. Да ты просто не рискнешь Ослэйну рассказывать о своем долге.
   - Но это не помешает мне убить тебя.
   Крэк наигранно зевнул.
   - Ты меня не убьешь. Я же ваша корова, помнишь?
   - Не зли меня! - и Джек снова прижал собеседника к стене. Но на этот раз клинком. Крэк сразу же покраснел и покрылся испариной.
   - Ладно-ладно! - заговорил он торопливо. - Ты же должен понимать, что я торговец. Да я просто цену набиваю. Ну, чтобы в долг продать.
   - Никакого долга, мелкий ты кусок дерьма. Если я сказал дать мне сахар - ты даешь сахар, ясно тебе?
   - Да ясно, ясно. Руку только убери.
   - Будешь еще возражать?
   - Нет-нет, не буду. Да убери ты уже эту хрень! Мы оба все поняли. Отпусти руку и я дам тебе.
   - Сколько?
   - Грамм двести.
   - Мне нужен килограмм.
   - Да ты меня разорить решил?! Полкило.
   - Хорошо. Только давай быстрее.
   Джек отпустил руку и вновь принялся расхаживать по сторонам.
   Крэк полез под прилавок, и его клиент слышал, как продавец шебуршит пакетом и набирает товар в мешок.
   - Так что с рукой-то?
   - Не твое дело, - Джек отошел в угол комнаты и принялся разглядывать старую механическую обезьянку, которая держала в руках потертые золотые тарелки. - Слушай, сделаешь для меня кое-что, ладно?
   - Можно подумать, ты даешь выбор.
   - Я серьезно. Это просьба. Я могу считать тебя своим другом?
   - Вряд ли.
   - И все-таки - одну просьбу.
   - Посмотрим. Держи, - Крэк отдал мешок с сахаром Джеку и оперся на палку обеими руками, - чего тебе?
   - Не рассказывай о том, что видел меня, ясно?
   - Черт! Можно подумать, я и так не догадался. Да, понял я, понял, Джекки. Только взамен будешь меня и дальше прикрывать.
   - Нет, послушай, дело не в этом. Не смогу я тебя прикрывать.
   - Чего это вдруг? Эй! - Крэк сощурил глаза и принялся пристально вглядываться в окно. - Я думал, у нас дело. Думал, мы договорились сделать все по-тихому. Какого черта твоя банда маячит у меня за окном?
   И в ту же секунду Джек услышал привычный рокот внедорожников, на которых сам прежде разъезжал. Дачи использовали только лучшую технику с самыми мощными двигателями: получали удовольствие от того, что все слышат их почти за милю.
   Черт! Сердце Джека застучало быстрее. Он, поддаваясь скорее инстинкту, чем здравому смыслу скользнул за прилавок.
   - Эй, ты что творишь? - начал было Крэк, но Джек потянул его следом.
   - Слушай сюда, - заговорил он тихо, хотя было очевидно, что на таком расстоянии его никто не услышит, - я в дерьме, ясно? В самом настоящем.
   - Да я уже заметил. Так, что ты сделал?
   - Я убил Ослэйна.
   Крэк закашлялся.
   - Ты... что? Ты убил?.. Черт, парень! Иди к черту, я в этом не участвую. Ты хоть представляешь, что они с тобой сделают?! А потом со мной! Черт! - он не заметил, как отпустил трость, и она со звоном упала на дощатый пол. - Убирайся отсюда. Убирайся говорю, мне не нужны твои сраные проблемы. Черт! Как же я влип.
   В подтверждение своих слов мужчина поднялся, схватил Джека за плечи и попытался вытащить из-за прилавка. Но соперник оказался гораздо сильнее и даже одной рукой сумел утащить товарища вниз.
   - А теперь слушай сюда, - сказал Джек, успокоившись, - смотри на меня. Смотришь, да?
   Крэк закивал. Джек поймал его взгляд, испуганный и растерянный, и слегка улыбнулся, выражая спокойствие.
   - Ты никому ничего не расскажешь, ладно?
   - Нет, ничерта!.. - Крэк попытался продолжить, но его соперник ткнул острием клинка точно в кадык старику.
   - Ты никому. Ничего. Не. Скажешь, - повторил он, - иначе они убьют меня. Но перед этим я успею перерезать тебе глотку.
   Крэк неуверенно закивал.
   - Ты будешь сидеть тихо. И, если они зайдут в лавку, не скажешь обо мне ни слова. Они и дальше будут думать, что я мертв, и все будут счастливы. Ты слышишь меня, Крэгги?
   - Слышу, - прошептал он.
   - Повтори.
   - Я никому ничего не скажу.
   - Ты будешь вести себя так, словно не в курсе.
   - Словно не в курсе, понял.
   - А сейчас иди и займись чем-то, что ты делаешь обычно. Если зайдут, не говори ничего. Не пускай их за прилавок. И ради всего святого, не трясись!
  
  ***
  
  
   Джек слышал, как открывается дверь, и как отражаются чуть слышным эхом тяжелые шаги дачей по полу магазина. Ощущал характерный запах песка и пота. Чувствовал, как щелкают предохранители их пистолетов. Судя по звуку, бандитов было четверо.
   - Малыш Крэгги, - раздался прокуренный женский голос, - как твои дела? Бизнес-то, смотрю, процветает.
   Крэк находился в самом центре лавки.
   - Да куда уж ему процветать, - сказал он на выдохе. С удовлетворением Джек отметил, что его товарищ держится отлично, - как было полтора клиента, так и осталось. Слушайте, я ведь вам уже платил в этом месяце. Больше нет.
   - Мы не за платой, - возразил голос. Теперь Джек опознавал в нем Джесси, - мы только проверяем окрестности. В Сити, знаешь ли, неспокойно в последнее время. Слышал что-нибудь интересное?
   - Говорят, появились наркоторговцы, если вы об этом. Но я слышал только слухи.
   Джесси недовольно выдохнула.
   - Нет, малыш, мы не об этом. Скажи на милость, не встречался ли тебе Джек?
   - А должен был?
   - Предположительно.
   - Нет, не встречался.
   Женщина дико расхохоталась. Смех был настолько пронзительным и задыхающимся, что, казалось, сам Дьявол сейчас вылезет из преисподней, чтобы взять мастер-класс
   Джеку от этого хохота стало жутко. Он всегда подозревал, что Джесси безумна. Но под контролем Ослэйна она оставалась сдержанной (настолько, насколько для нее вообще было возможно сдерживаться). Теперь же предохранитель сорвало, и мужчина чувствовал, с каким надрывом она хохочет.
   Джесси любила Ослэйна. Все в лагере знали это, но никто не решался обсуждать. Она была любовницей своего босса и предметом его гордости: жестокая, исполнительная, красивая, несмотря на шрамы, и послушная, когда он приказывал. Но это не было любовью с его стороны. Ослэйн по природе являлся коллекционером. Ему нравилось собирать интересных людей и держать их поближе к себе. Когда это касалось женщин, он подпускал их максимально близко. Но только в физическом плане. В эмоциональном ему было чуждо любое проявление любви, и Джесси, являясь хоть и безумной, но все же женщиной, чувствовала это, как никто другой.
   Она любила Ослэйна и не могла пережить столь глупую и неожиданную смерть. Джек именно поэтому боялся, что преследовать его будут долго. Он не был уверен, кто в итоге захватил власть, но теперь, зная, что это Джесси, понимал, что она успокоится, только увидев его безжизненное тело.
   Это означало, что оставаться в пустыне больше нельзя. Если только он выберется из этой передряги, он заедет к Алисе, чтобы отдать сахар, и уберется куда подальше. Если только Крэк не выдаст.
   - Крэгги, маленькая ты свинка, - сказала Джесси, успокоившись, - вроде уже старый, а мозга совсем нет. Ну кого ты прикрываешь, малыш? Того, кто шпынял тебя все это время?
   - Никого я не прикрываю! - раздраженно проговорил Крэк, и голос его при этом почти не дрогнул. - Чертова ты стерва. Надо мне больно его прикрывать. Да я б его первым выдал. С чего вы вообще взяли, что он мог пойти ко мне? И какого вообще черта вы его ищете?!
   Джесси снова расхохоталась.
   - Может быть, с того, что наши информаторы видели, как Джекки заходил в твою лавку? И может с того, что ты бессовестно врешь мне, ублюдок?!
   Сразу за этими словами раздался грохот и звон упавшего стекла. А потом хрипящий задыхающийся звук. Джек слышал его сотню раз, когда поднимал соперников за шею и те бесконтрольно начинали хрипеть.
   Черт! Он хотел спасти Крэка. Правда хотел. Но еще больше Джеку хотелось выжить. Не ради себя, но ради Алисы, которая могла умереть без сахара. И потому, что, покажись он сейчас из-за прилавка, спасти Крэгги все равно бы не удалось. Нет, это была ситуация, в которой невозможно выиграть. Но можно свести к минимуму потери. И поэтому Джек решил, что Крэку придется стать разменной фигурой. И пока тот хрипел и задыхался, отвлекая внимание банды, его клиент стал медленно двигаться в сторону запасного выхода.
   - Где Джек?! - истерично вопила Джесси, но ее жертва молчала. - Джек, сволочь, мы знаем, что ты здесь! Лучше выходи, или мы будем долго мучить тебя!
   Ориентируясь на звук, он понял, что дачи расходятся по разным углам лавки, желая обыскать ее. Двое шли в его сторону. Больше медлить было нельзя, и Джек что было сил рванул в сторону двери.
   Несколько выстрелов раздались тут же. Он почувствовал острую боль в плече и левом бедре. Только после этого Джеку удалось покинуть помещение.
   Он плохо помнил, как убегал и как ему удавалось так долго стоять на ногах. Когда мужчина уже покинул лавку, у него было крошечное преимущество, прежде, чем дачи сообразили, что происходит. Джек побежал в район гетто, где ориентировался лучше всего. Зная, что его могут найти по кровавому следу, он старался зажать раны, но ничерта не выходило. К счастью, обе пули прошли вскользь, лишь слегка оцарапав кожу. И все-таки было больно.
   В какой-то момент он сообразил, что единственным способом спастись будет побег в канализацию. Джек нашел люк, в который часто спускался в детстве. Тот, как и много лет назад, был открыт. И только там, пройдя еще почти полмили, мужчина позволил себе остановиться. Силы оставили его мгновенно. Он рухнул в густую и вонючую жижу, и сквозь туман, находясь в бессознательном состоянии, принялся смотреть на струи собственной крови, причудливым образом завивающиеся и утекающие куда-то дальше по течению. И только одна мысль четко вырисовалась на фоне глухого, как эхо колокола, жужжания: "Кажется, я где-то выронил сахар".
  
  ***
  
  
   Джек не знал, когда пришел в себя. Видел только, что крысы осмелели и подбираются уже совсем близко, а, значит, прошло не меньше двух часов.
   Возвращаться назад было бессмысленно. Джек знал, что Крэк убит и что у его лавки дежурит элита дачей во главе с Джесси. Ее новые подчиненные обыскивают улицы и опрашивают всех, с кем он был или даже мог быть знаком. Транспорта не достать. Тем более опасным показалось ему возвращаться в пустыню. Оставался лишь один вариант: отсидеться здесь как можно дольше, а потом добраться до вокзала и сваливать из города ближайшим поездом.
   Он не помнил точно, каким чудом ему удалось обогнуть все блокпосты дачей. Это было похоже на настоящую полицейскую облаву с выведенными в город резервными силами банды. Джесси объявила всеобщую мобилизацию, и даже городские дачи (подачки, как называли их в банде) вышли на улицы с оружием. Джеку помогло лишь то, что большую часть пути он преодолел по канализации, а потом, выбравшись наружу, оказался уже не в самом эпицентре, и стоящие здесь бандиты были не очень заинтересованы в его поимке. Удивительным было и то, что Джесси не отправила никого патрулировать поезда. "Видимо, - думал тогда мужчина, - она уверена, что я не доберусь так далеко". Впрочем, он всегда знал, что любовница Ослэйна не отличается особым умом. Поэтому ей так и не пришлось стать его правой рукой и поэтому потом (как он узнал через своих людей) банда сильно уронила свой авторитет, превратившись из устойчивой и непоколебимой организации в еще одну разбойничью шайку.
   Джесси была убита два года спустя своим заместителем: безглазым Рупертом. Говорили, сначала он хорошенько поглумился над неудавшейся командиршей, а потом отдал ее на растерзание диким псам. Под его руководством дачи вернули часть былого влияния, но им уже не приходилось претендовать на звание совершенных лидеров бандитского дела в районах Сити. И только пустыня оставалась их непоколебимым и бессменным пристанищем.
  
  ***
  
  
   - Больше я не видел твою маму, - закончил Джек рассказ. Солнце встало уже высоко, и песок раскалился. Натта продолжала вышагивать впереди, время от времени поднимая руки над головой и вытягиваясь. Она, казалась, никак не реагировала на речь товарища, и тот ощущал неловкость. Однако со временем, погрузившись в воспоминания, он перестал обращать на это внимание.
   - Ты правильно сделал, что сбежал тогда, - сказала она отстраненным голосом, - и от Алисы, и от Крэка. Ты хороший, Джек. Ты лучше, чем хороший. Честный и расчетливый. Мне нравятся такие. Лучше, чем все это геро-о-о-о-и, - последнее слово она протянула с особым презрением, - говорят что-то о долге и чести. А потом труп. И плевать, если честно, есть ли у этого трупа честь и гордость. А ты жив. И поэтому ты мне нравишься.
   Джек ничего не ответил. Не знал, что сказать. Только уставился на небо, надеясь сориентироваться и убедиться, что они идут в верном направлении. Дом Алисы должен был уже показаться, но вокруг виднелась одна пустыня, и Джек начинал немного нервничать.
   - Скажи, а если бы не дачи, ты остался бы с мамой?
   - Думаю, что остался бы, - сказал он, нахмурившись.
   - И тогда, когда я нашла бы ее, ты был бы с ней и был бы... моим папой?! Фу! Хорошо, что ты тогда ушел.
   - Что? Я так ужасен в роли отца? - спросил мужчина, одновременно нахмурившись и улыбнувшись.
   Девочка нахмурилась в ответ.
   - Ну, помимо того, что подбрасывая меня на руках, ты нашинковал бы мое тело, как капусту... нет, давай не будем об этом, - Натта немного покраснела и ускорила шаг.
   Джек, удивленно хмыкнув, двинулся следом.
   - Семь бутылок рома стояли на полке, - затянула через некоторое время девочка, - две мы выпили, чтоб помянуть отца и мать. Они хотели немного еды и свободы, и только. А королевский солдат хотел убивать. Лишь убивать. Эй, кажется, я вижу!
   Джек подбежал к спутнице и окинул взглядом горизонт. Пустыня представлялась огромным серым пространством, но вдалеке чуть заметной бородавкой на теле монстра красовался маленький зеленый островок.
   - Идем, - сказал Джек, - познакомлю тебя с мамой.
  Часть 3
  
   Дом изменился.
   Джек понял это сразу, как только осмотрел местность. Нет, внешне все было в порядке: те же квадраты терракотовых стен с белыми окнами и темная черепичная крыша. Когда Джек увидел дом впервые, то подумал, что сбрендил: что посреди пустыни делает уменьшенная версия американской мечты семидесятых годов? Позже Алиса объяснила, что ей так нравится, и у нее было почти пять лет, чтобы сделать все как надо.
   - Ты сама строила? - спросил он тогда.
   - А что тут строить-то? Фундамент был: остался то ли от поселения Элгиров, то ли от ваших дачей. Остальное - дело плевое. Бросил гипсокартонный квадрат - вот тебе пол. Прилепил к нему еще четыре - стены.
   - А крыша?
   - Тут было трудно. Но я молодец. Вот что значит обладать волшебными глазами.
   - Они и такое умеют?
   - Неа, - Алиса засмеялась, - они умеют лечить людей, а те, в свою очередь, бывают очень благодарными. Думаешь, я на божьи подачки еду и одежду покупаю? Нет, мир не без добрых людей - вот во что я верю.
   Он хотел сказать "И поэтому живешь одна в пустыне?", но посчитал, что это грубо.
   Теперь дом изменился. Сложно было объяснить, что именно не так. Терракотовая краска местами облезла, и окна уже не выглядели такими белоснежными, и все же дом напоминал кусок сказки посреди фильма ужасов. Розовые кусты все так же цвели, и он знал, что почувствует запах, если подойдет поближе.
  Не было сомнений, что место не заброшено и что здесь живет та самая Алиса, которую Джек встретил четыре года назад. Дыхание мужчины перехватило от такой мысли.
   - Это он? - спросила Натта.
   Джек кивнул.
   - Он самый.
   Они подошли уже достаточно близко, чтобы разглядеть занавески на окнах (синие в белый горошек) и стоящие на подоконнике цветы (тоже розы). Джек не знал, как встретит его Алиса: вспомнит ли, и, если вспомнит, не захочет ли напичкать его дробью за невыполненное обещание? Дом говорил о том, что его хозяйка жива. Значит, каким-то образом ей удалось добыть сахар (или она врала, что умрет без него). Но, может быть, на совсем крошечную долю секунды, столь неуловимую, что даже сознание не могло ее зафиксировать, Джек пожалел, что его спасительница выжила. Причина для этого была настолько человеческой и банальной, что пугала до чертиков: ему было стыдно и не хотелось встречаться с собственными страхами.
   Теперь Алиса представилась в сознании мужчины строгой учительницей: странно, учитывая, что он никогда не ходил в школу. Она должна была встретить его на пороге непременно с линейкой:
   - Ах, вы опоздали, мистер Смит - Смит, потому что Джек не знал своей фамилии, а эта была классикой, - на четыре года, между прочим. Каково ваше оправдание? Автобус не ходил?
   - На меня напали дачи, мэм, - последнее слово в его воображении произносилось пристыженно и после паузы. При этом он непременно должен был смотреть на нее снизу вверх и опустив перед собой руки.
   - Ах, дачи. А вот ни черта это не оправдание, Смит. Ты хоть знаешь, что несешь ответственность? Знаешь, что твоя любимая учительница могла умереть без наркотика, который ты, неспособный ученик, не можешь доставить?
   И тут она непременно должна была разразиться лекцией о вопросах морали и долга. Джек уже начал представлять, как она бьет его по пальцам линейкой, утверждая, что это меньшее из всех наказаний, и ("как же, черт возьми, разыгралось воображение") он стоит не в силах сказать ни слова.
   Когда он был уже на моменте отправки в угол, мысли Джека прервал звук выстрела, и он увидел падающую на землю Натту.
  
  ***
  
  
   Натта не упала. Натта бросилась на песок, зажимая голову руками. Первая мысль Джека - о том, что его спутницу застрелили, - не оправдалась, и он, выдохнув, последовал ее примеру.
   Чуть позже оба осознали, что стреляли в воздух.
   - Кто здесь? - Джек вздрогнул от этого голоса. Удивительным было то, что он, казалось, ни капли не изменился: все такой же глубокий и урчащий, как у кота.
   Он поднялся на ноги, положив за спину руки.
   - Не стреляйте.
   В ту же секунду из двери показалась женщина, одетая в длинную бежевую юбку и безразмерную рубаху, перетянутую цветной тесьмой. Ее иссиня-черные волосы были собраны в неопрятную шишку над головой, а голубые глаза смотрели точно вперед. На фоне сказочного домика она напоминала фею, но за одним исключением: в руках была зажата большая и старая как мир двустволка.
   Лицо женщины изменилось, когда она изучила гостей. Джек стоял далеко, чтобы наверняка разглядеть ее лицо, но, как ему показалось, оно не выражало желания убить. А это уже было хорошим признаком.
   - Ах, это ты! - Алиса опустила двустволку и оперлась на нее, всей своей позой выражая разгульность и самоуверенность. - А я-то думала, когда придешь.
   Джек опустил руки и сказал Натте подниматься.
   - Рад тебя видеть, - сказал мужчина, делая шаг вперед.
   "Рад тебя видеть, - подумал он гневно, - серьезно? Это то, что ты собирался сказать после того, как свалил? Ну, ладно, малыш Джекки, стоит признать, что в этом деле ты далеко не профи".
   Алиса, казалось, не заметила неуклюжего приветствия.
   - Дай угадаю, - она приложила ружье к стене дома и, отряхнув по-хозяйски юбку, двинулась к гостям, - рука начала загнивать, и ты поспешил обратиться за помощью. А я ведь чуть не умерла из-за тебя, - продолжила она, приближаясь. С ужасом Джек осознал, что в этих словах нет ни гнева, ни обиды. Черт, да она будто рассказывала о вчерашнем дне: "Эй, я чуть не сдохла по твоей вине. А ты как, порядок?", - уж не знаю, какое чудо меня тогда спасло, что старый друг решил заехать. Но было трудновато, знаешь.
   - Прости, - Джек мог только качать головой и виновато смотреть на нее. Но это все равно не получалось так, как он хотел. Если и есть вещь страшнее обиженной женщины, то это женщина, которая не обиделась, когда ты виноват, - я не собирался тебя бросать. Но там были дачи, и они устроили самую настоящую облаву.
  Алиса снисходительно выдохнула и протянула в приветственном жесте руку.
   - Вот поэтому больше никогда не буду работать в долг, - сказала она, - надеюсь, ты принес сахар, потому что иначе помощи не дождешься.
   - Мы принесли. Большой мешок, - ответил Джек, указывая на стоящего позади мула. - Кстати, это Натта, - и он чуть толкнул вперед девочку, которая до этого глупо разглядывала хозяйку дома.
  
  ***
  
  
   Натта любила представлять маму. Как и большинство детей, выросших в детском доме, она видела ее во снах: высокую и красивую, вроде греческих богинь, которые были выгравированы на стенах коридора по пути в столовую. Ее мама всегда была аккуратной, вылизанной до невозможного, с изящными локонами, собранными в высокую прическу, в длинном струящемся платье и иногда с диадемой на голове.
   Позже образ изменился. Может, оттого, что Натта выросла и полюбила детективы, где такие дамы воплощали собой зло, может, поняла, что в жизни таких не бывает, а если бы и были, не бросили бы ребенка. Она стала представлять маму другой: несчастной. Хозяйственной, добродушной (может, даже слишком), полной и с неприкрашенными волосами. Лицо было все так же красиво и сохраняло античные черты, но округлилось и украсилось здоровым ярким румянцем. Мать, думала Натта, бросила ее, потому что была обманута отцом и, оставшись одна, не могла содержать ребенка, работая в прачке (почему это должна была быть именно прачка, девочка не знала).
   А потом Натта пережила половое созревание и ее глаза изменились. После этого она уже знала наверняка: кем бы ни была мама, ее история отличается от прочих.
   Теперь Алиса стояла перед ней. Не похожая ни на один из представленных образов. Не было в ней античной красоты: лицо простое, немного детское, с лопоухими ушами и большими глазами (очень похожее на лицо самой Натты). Платье не струящееся, но и не дешевый фартук прачки. Алиса выглядела довольно опрятно, но жизнь в пустыне брала свое, и песок украшал ее волосы и плечи.
   Девочка потерялась, пока хозяйка дома говорила с Джеком, но теперь, когда он толкнул ее вперед, дар речи вернулся. А вместе с ним пробудилась и старая обида.
   - Приятно познакомиться, - протянула Натта, протягивая новой знакомой руку.
   Та нахмурилась прежде, чем ответить.
   - У тебя тоже? - спросила она, не продолжая. Продолжать не была нужды. Все знали, о чем идет речь. - Где ты только нас находишь? - улыбнувшись, спросила женщина у Джека.
   - Я твоя дочь, - ответила Натта без колебаний. - Думаю, что дочь, - добавила она.
   Алиса смутилась и покраснела.
   - С чего ты взяла такое?
   - Я знаю, что волшебные глаза передаются только по наследству, - сказала Натта, не стесняясь, - я знаю, что меня отдали в детский дом Сити, и в нем я прожила четырнадцать лет, прежде чем меня купила семья из Кхалгиса. Когда я вернулась и начала расспрашивать, мне сказали, что есть только один человек с волшебными глазами поблизости. Я рада, что наконец нашла тебя. Хоть и обижена, что ты меня бросила.
   Алиса стояла, не зная, что ответить. Ее лицо налилось румянцем, так что теперь она почти сливалась со своим терракотовым домом (это было, конечно, преувеличение, но Джеку оно понравилось). Наконец, женщине удалось взять себя в руки.
   - Давайте войдем, - сказала она, - я вычищу руку Джека (смотрю, она у тебя уже не в порядке) и мы все обсудим за чаем. Хорошо?
  
  ***
  
  
   - Ты умеешь пользоваться волшебными глазами? - Алиса положила ружье под кровать и жестом указала гостям присаживаться за маленький кухонный стол.
   - Нет, - ответила Натта, - мне не у кого было учиться.
   - Ты не знаешь, как управлять жидкостью?
   - Жидкостью? - повторила девочка. - Джек сказал, что они могут лечить.
   - Джек дурак, - беззлобно ответила Алиса, - и ничерта в наших секретах не понимает. Волшебные глаза управляют жидкостью. А лечить могут, потом что с их помощью удается чистить кровь от заразы.
   - Вот как, - протянула Натта задумчиво. - А, кроме чистки крови, что можно делать?
   - Да много всего. Тут главное - понять принцип и научиться чувствовать.
   - И долго это, учиться?
   - Зависит от желания. И от наставника. Со мной будет быстро. Вот гляди, - и Алиса поставила на столешницу стакан, - сможешь воду из него поднять?
   Натта пожала плечами.
   - Никогда не пробовала.
   - Тогда сейчас самое время. Если хочешь вылечить Джека, мне понадобится твоя помощь.
   - Серьезно?
   - Серьезно. У него там уже все загнило. Придется делать разрез и выводить гной, одновременно удерживая кровь, чтобы он не умер от потери. В прошлый раз мне это удалось, но тогда гноя было меньше.
   - Черт! - Натта ударила по столу ладонью. - И за сколько мне нужно это освоить?
   - Ну, тебе понадобятся базовые навыки: ты будешь удерживать кровь (это проще), а я выводить гной. Если постараешься, справишься за неделю. Может, даже меньше. А я пока прослежу, чтобы заражение не распространялось. Вот, - она еще раз ткнула на стакан, - пробуй. А ты иди сюда, - Алиса взяла Джека за руку и отвела за письменный стол. Стопку рукописей, небрежно раскиданных по столешнице, она убрала в ящик.
   - Буду делать тебе надрез и выводить часть гноя, - сказала она, глядя собеседнику в глаза, - будет больно. Может даже, очень больно. Но процедуру придется повторять. Это вообще чудо, что у тебя еще ничего не отнялось. Ну, то есть, это мои антибиотики постарались. Но даже они не всевластны. Сиди.
   Алиса прошла к кухне и взяла со столешницы нож.
   - Ну, как успехи? - обратилась она к Натте.
   - Ничерта не понимаю, как это делать, - заявила девочка, - мне бы хоть принцип знать.
   - А нет никакого принципа. Смотри на воду, да думай, как ее из стакана поднимаешь. Готовьтесь, пациент, сейчас будет больно.
   В ту же секунду Джек ощутил боль. Не там, где Алиса разрезала кожу: там он уже практически ничего не чувствовал - но где-то глубже. Боль была сильной, но терпимой для человека, который три дня провисел на кресте, а потом пережил ампутацию.
   Хуже стало потом. Джек понятия не имел, как способности Алисы действуют технически. Но ему казалось, будто она достает каждую каплю гноя острым пинцетом, который, не стесняясь, режет точно по нервам. Боль была сильная и во многих местах сразу, так что мужчина больше всего на свете захотел кричать. Алисе, наверное, было не впервой, но он боялся испугать Натту, и поэтому сдержался. Но на его глазах выступили совсем не мужские скупые слезы.
   Алиса прекратила процедуру всего через полминуты после начала. За это время она выдавила много гноя, и он теперь, помимо специально заготовленной тарелки (она взяла ее из-под стола), запачкал ее руки, рубаху и столешницу.
   - Вот так, - прошептала женщина тихо. Силы оставили ее, и она рухнула на стул, - вот так. Хорошо.
   Голос при этом обрел старческие ноты и лицо стало бледнее.
   - Нет сил, - продолжала Алиса, задыхаясь, - зажми рану. Быстрее! Пока кровь не начала течь. Иди на кухню и возьми бинт. Перетяни крепко. Натта, помоги ему! А потом принесите мне сахар. Он наверху в банке.
  Джек уже принялся выполнять указания. Зажать порез оказалось сложнее, чем мужчина думал. Болело страшно и непроизвольно хотелось ослабить давление. Но он знал, что должен держаться. Уверенными шагами Джек дошел до кухни, где Натта уже поджидала его с бинтом. Она оказалась хороша в перевязке. Чертовски хороша, и сквозь боль мужчина отметил, что это еще одна крупица в ее неизвестной биографии.
   Когда все закончилось, и Алиса получила свою порцию сахара, все смогли выдохнуть спокойно.
   - Сигаретку бы, - протянула женщина, облокотившись на стенку.
   - С вами всегда так? - спросила Натта. - Это из-за глаз?
   - В точку, малышка.
   - И сахар тоже поэтому?
   - Да.
   - Значит, мне придется стать наркоманкой, чтобы использовать эту силу?
   Алиса стала необычайно серьезной. Она перекинулась через стол так, чтобы смотреть точно на собеседницу.
   - Слушай, - сказала она, потом закашляла, - нет, я так не могу. Джек, будь другом, принеси сигареты. Они на кухне на самой нижней полке.
   - Хорошо.
   Он выполнил указания: достал тряпичный сверток, в котором лежали зажигалка и пять самокруток и принес его на стол.
   Алиса взяла одну.
   - Будете?
   - Не люблю, - ответил Джек, возвращаясь на кровать. Натта молча взяла предложенный подарок.
   Алиса зажгла сначала Наттину сигарету, потом свою. Только после этого смогла продолжить:
   - Слушай, девочка. Слушай внимательно, потому что я скажу тебе это только один раз. То, что сахар - наркотик - самая настоящая брехня. Он разве что фигуру портит, но только в больших количествах. Это миф, который придумали, чтобы снизить потребление. Бабка рассказывала, что в конце двухсотых годов планета страдала страшным ожирением и все страны запретили практически любое производство сахара. Даже разработали сыворотку, которая уничтожила девяносто процентов урожая сахарной свеклы и тростника. А потом начали активную пропаганду, будто сахар - это наркотик. Пропагандировать они умеют, конечно, а люди настолько отупели, что начали вторить: от него, мол, слепнешь, болеешь, СПИД, геморрой, и сам дьявол по твою душу приходит. Брех-ня. Вот что я скажу тебе. Брехня. Сахар - классная штука, если его ограничить. А для нас - жизненно необходимая. Ну и представь: вот радость-то мне страдать и дохнуть от того, что сто лет назад люди, видишь ли, не умели жрать ровно столько, сколько надо. Простите, это я так от нервов.
   Джек понимающе кивнул. Они все были на нервах, так что его не удивила бы даже Алиса, ругающаяся как сапожник.
   - Тогда я хочу попробовать, - решительно сказала Натта, - если это не вредно, то я обязана.
   - А вот ничерта. Мне этот сахар на вес жизни. Я даже ложку не стану тратить на то, чтобы ты попробовала. Вот когда попользуешься глазами, тогда и дам. Хотите чай?
   Все кивнули.
   Алиса встала - она уже выглядела намного лучше - и двинулась в сторону кухни.
   - Ну, Джек, как провел эти три года?
   - Четыре вообще-то, - он встал, собираясь помочь, но она жестом указала садиться.
   - Даже так. Здорово. Антибиотики лучше, чем я думала. В общем, рада, что дачи тебя не поймали. Жалко было бы понапрасну растрачивать столько сил.
   - Я не собирался сбегать.
   - Знаешь, а я недооценила их ненависть к тебе. Думала, они будут рады, что власть наконец сменилась. Но та ненормальная, кажется, поставила на уши весь город. И даже больше.
   - Они ходили к тебе?
   - Ага. Было дело.
   - И что ты им сказала?
   Алиса пожала плечами.
   - Правду. Что нашла и выходила тебя, истратив последний сахар. А ты сбежал.
   - Они ничего тебе не сделали?
   Алиса презрительно фыркнула.
   - Милый, - сказала она, - я не такая слабачка, как ты думаешь. Кроме того, все боятся волшебных глаз. И никому не выгодно причинять вред человеку, который может выходить полуразложившегося трупа с отрезанной рукой. Нет, они решили, что я им скорее полезна, чем вредна.
   - И ты их лечила, да?
   - А почему бы и нет? Они все люди, плохие или хорошие. Я же лечила тебя, хотя ты был дачом. Слышал о врачебной клятве? Мы всегда ставим жизни пациентов превыше принципов.
   - Удивительно, что они не взяли тебя в заложники.
   - Они не такие дураки, чтобы привозить кого-то с волшебными глазами, хотя были близки к этому, - Алиса засмеялась, - я ответила, что хожу во сне и делаю разные магические штуки, поэтому и живу одна. Они поверили.
   - А это правда? - спросила Натта.
   - Нет, - почти хором ответили Алиса и Джек. Потом женщина продолжила:
   - Так что они оставили меня в покое и только иногда заезжают, когда у них кто-то ранен.
   - Они убийцы, - процедил Джек, - и ты спасаешь их.
   - Верно, - Алиса поставила чашки на стол и хмуро поглядела на собеседника. - Ты правильно сказал, что это они убийцы. А я нет. Я никогда не брошу раненого. И тебе лучше усвоить это, пока ты остаешься в моем доме.
   Джек хмыкнул, выражая недовольство, но ничего не ответил. В конце концов, Алиса была права, и он не имел права приходить в этот дом и диктовать свои условия.
   - Я бы не стала им помогать, - ответила Натта. - Дело даже не в том, что они убийцы. А в том, что ты сама навлекаешь на себя неприятности. Это как приручать дикого волка. Он приходит к тебе, и ты даешь ему еду. Он приходит снова. И ты даешь ему еду. Он приходит и приходит, а ты даешь и даешь. Но однажды твоя еда кончится и вместо благодарности он съест тебя.
   - А в другое время он будет отпугивать прочее зверье, потому что никто не рискнет соваться туда, где бродит волк.
   - Значит, они защищают тебя в обмен на помощь? - спросила Натта. Джек нахмурился еще больше.
   - Не совсем. Я им помогаю. И они в благодарность (и ради собственной выгоды) никого ко мне подпускают.
   - Это сделка с дьяволом, - заключил Джек.
   - Может, ты не заметил, но я прячусь в пустыне. Сделка с дьяволом - это как раз для меня.
   - Есть ли риск, что они придут, пока мы будем здесь?
   - Риск всегда есть. Но я никому не позволю использовать оружие на моей земле. Кроме меня, конечно, - Алиса добродушно рассмеялась.
   Они говорили еще некоторое время, растягивая горький и приятный на вкус напиток. Джек рассказал, что пытался найти врача, который мог вылечить его руку, но таких не оказалось. Были те, кто предлагали отрезать клинок и заменить его имплантом. Такие приводили тысячи аргументов в пользу последнего. Один врач - его звали Джек Томпсон и он руководил госпиталем в Ихнорте - предлагал даже компьютерную руку, способную совершать около сотни механических действий. Все это было хорошо, конечно, но никто не мог понять одного: что значил этот клинок для Джека.
   Ослэйн сказал, что это символ верности и обезличивания своего владельца. "Это значит, что ты лишь инструмент моей воли", - говорил он. Но для Джека меч стал совершенно иным символом. Это было напоминанием о том, что за свою свободу надо бороться и убивать. Что насилие - неотъемлемая часть его жизни. Что он - оружие, но не чьей-то чужой, а собственной воли. Ставь перед собой цели и добивайся.
   На самом деле, было бы неправильно говорить, что Джек действительно следовал собственному принципу. Все, что он делал в последние четыре года - мотался как неприкаянный по свету, выполняя задания богатых политиков, наркоторговцев и продавцов оружия (они иногда совмещали виды деятельности). Трижды он был телохранителем. Два раза наемным убийцей. Остальное время Джек выполнял мелкие поручения вроде налетов и сопровождений перевозок, а также искал подходящего доктора. В итоге все говорили, что, если меч отторгается организмом, ничего не поделать. Один особо разозливший Джека доктор - его звали Сонни Блайк, и он был маленьким, пухлым, как глиняный кувшин и вечно хохочущим - сказал примерно следующее: "Раз уж ваш организм отторгает меч, вы тем более должны его отторгнуть". Джек в итоге отказался платить за консультацию. Когда свинка Сонни попытался остановить обнаглевшего клиента, тот прижал его к стене и ответил, что отторгнутый его организмом меч вполне может найти приют в другом теле. Скандал был исчерпан.
   В итоге, осознав, что Алиса - его последняя надежда, и поняв, что скучает по ней (хотя об этом Джек не сказал вслух), мужчина решил вернуться в Сити. К тому времени он имел уже связи с информаторами и, отвалив им немалую сумму, получил отчет о состоянии дел в самом северном городе Африки.
   Когда Алиса спросила, как эти двое нашли друг друга, Джек пояснил, что не собирался брать с собой попутчика. Он купил у ростовщика мула (машина могла привлечь внимание) и думал отправиться поле первого дождя, когда станет прохладнее. Вечером, когда он как обычно сидел в баре, к нему подошла девочка - Натта. Так и началось их знакомство.
  
  ***
  
  
   - Я ищу гида, - сказал звонкий девчачий голос.
   Джек, который до этого смотрел только в свою кружку, поднял глаза. Перед ним стояла девочка в коротком белом платье. Отчасти из-за него, отчасти из-за своего возраста, она резко контрастировала с мрачной атмосферой бара. Тот был деревянным и слабо освещался разложенными вдоль стен автомобильными фарами. Из колонок звучала старая музыка, то и дело прерывающаяся на хрипы. "Аудиосистема словно отхаркивает" - говорил один из клиентов. Официанток не было. Люди сами забирали напитки у стойки и рассаживались вокруг круглых, деревянных и часто с занозами столов. Довольно часто находились девушки, желающие привлечь к себе внимание и потанцевать на единственном шесте между третьим и четвертым столиками. Но постоянных развлечений не было. Как не было и приличных клиентов вроде бизнесменов или хоть сколько-нибудь добропорядочных рабочих. Нет, бар находился в гетто и единственным прилично одетым клиентом в нем был толстяк Скубби - крупнейший после Мак-Джона торговец оружием.
   Вокруг царила грязь (бар не убирался неделями) и та же грязь отражалась на одежде и прическах клиентов. Поэтому увидеть здесь девочку в белом хоть и не очень чистом платье стало для Джека настоящим сюрпризом.
   "А не белая ли у меня горячка?" - подумал он, вглядываясь в решительное, но слегка испуганное лицо.
   - Мне нужен гид, - повторила она, - и мне сказали, что ты сможешь доставить меня в нужное место.
   - Я этим не занимаюсь, девочка, - сказал он, - не сейчас, по крайней мере.
   - Я заплачу.
   - Есть вещи поважнее денег, - он невольно встряхнул правой рукой, но Натта не обратила на это внимания.
   - Ты - бандит, - сказала она, - для тебя деньги - самое важное.
   - Слушай, не решай за меня, а? Я сказал тебе проваливать.
   - Ты идешь в пустыню? Тогда нам по пути.
   Она присела за стол, и он невольно подобрал пиво ближе к себе. Все в баре уже начали на них поглядывать, и Джеку это не нравилось. Парень с мечом вместо руки, конечно, привлекает внимание, но оно даже близко не стоит с вниманием к опрятной и богатой на вид девочке.
   - Я не буду мешаться, честно, - сказала она, - я сильная и выносливая. Я буду идти столько, сколько ты скажешь. И не буду жаловаться. Я буду молчать. Могу готовить еду и сторожить ночью. И заплачу. Мне очень нужно попасть к женщине с волшебными глазами.
   Джек напрягся. Он подумал, что дела идут по-настоящему дерьмово, если совершенно незнакомая девочка знает, куда он направляется и может найти его в баре. "К черту дождь, - решил он, - выдвигаться придется завтра на рассвете".
   Он схватил Натту за руку и вывел на улицу, надеясь, что остались еще те, кто их не заметил.
   - Откуда ты знаешь, куда я иду? - Джек прижал Натту к стене и приложил клинок к ее шее. Девочка начала сбивчиво дышать, но не заплакала.
   - Мне сказали, - проговорила она медленно.
   - Кто?
   - В баре! В этом баре! Я пришла сюда, чтобы найти гида, и мужчина сказал: идти к тебе. Сказал, нам по пути.
   - Как он выглядел?
   - Он был в тюрбане. Со шрамом у глаза.
   - Я его знаю, - сказал Джек, отпуская Натту, - продал мне мула. Вопрос в том, какого черта он сказал тебе об этом? Он всерьез думает, что я собираюсь брать с собой девку?
   - Я показала ему кое-что.
   - Что, черт возьми? Деньги?
   - Нет. Я показала ему, что у меня есть.
   И с этими словами Натта сняла с глаз линзы. Джек непроизвольно отпрянул.
   - У тебя тоже они, - произнес он, хмурясь. - Ты поэтому ищешь Алису?
   - Алиса? Красивое имя, - улыбнулась девочка. - Она моя мама. Я должна найти ее. Прошу, возьми меня с собой. Или, клянусь, я пойду одна.
   Джек обреченно выдохнул.
   - Сколько у тебя денег? - спросил он.
   - Две тысячи.
   - Тебе этого даже на гида по городу не хватит.
   - Я могу заработать еще.
   - Как?
   - Я могу танцевать. Или работать официанткой. Отведи меня к Алисе, и я все отдам тебе, клянусь.
   - Ладно, - он протянул руку, - давай сюда свои деньги. Завтра, у главных ворот, в шесть тридцать утра. Если опоздаешь хоть на минуту, я не буду тебя ждать.
   - Ты точно меня не кинешь?
   - Если бы я хотел тебя кинуть, я бы убил тебя. Давай деньги. И оденься во что-то, что покроет твое тело. Не хватало еще слушать твое нытье о сгоревшей коже.
   И на следующий день они вместе отправились в путь.
  
  ***
  
  
   - Вот как, - протянула Алиса, дослушав рассказ. - Здорово. Это действительно здорово. И удивительно, что ты сумела его уговорить. Джек не похож на типа, который любит компании.
   - Он пообещал, что бросит меня, если я буду его задерживать.
   - О, он очевидно очень добр.
   - Я сказал это, чтобы она не расслаблялась, - ответил мужчина, ощутив, как к щекам приливает румянец. - Я же не думал об этом всерьез.
   - Ага, - выдохнула Алиса, и почти в тот же момент Натта сказала:
   - Ну да, точно.
   Чай к тому времени был допит, и они сидели за пустыми чашками, увлекшиеся беседой. Но в один момент Алиса встала.
   - Ладно, - сказала она, - пора и делами заниматься. Идем, Джек, поможешь помыть посуду.
   - Я с вами, - поднялась Натта.
   - Нет, ты пробуй поднять воду. Это гораздо важнее.
   Алиса взяла две чаши, Джек - одну, и они вышли на улицу к оазису.
   - Я рад видеть тебя, - сказал он зачем-то, - по-настоящему рад.
   - Еще бы ты был не рад. С такой рукой ты должен Бога благодарить за то, что вообще ее видишь. Болит?
   - Нет.
   - Не ври мне. Это грех - врать своему врачу.
   Джек усмехнулся уголком губ.
   - Чертовски больно, - признал он. - Ощущение, что в мозгу что-то разрывается. Но только когда давишь на руку. А когда она в покое, то нормально.
   - Ясно, - выдохнула девушка. Они к тому моменту уже подошли к пруду, - придется потерпеть. Не хочу тебя обманывать. Без помощи Натты шансов почти нет.
   Чашка опустилась в воду, выпуская пузырь воздуха. Тот поднялся на поверхность с ярым булькающим звуком, словно сообщая о полученной свободе.
   - Она молодец, - сказал Джек. - Натта очень способная. Уверен, что она справится.
   - Хорошо бы так. Слушай, я хочу поговорить о ней. Она говорит, я ее мама.
   - Вы очень похожи, не говоря об одинаковых глазах. Нет? - он уловил осуждающий взгляд собеседницы. - Я не прав?
   - Я никогда в жизни не была беременна, Джек, - сказала Алиса, разделяя каждое слово, - она не может быть моим ребенком.
   - Черт.
   - Да уж. Не знаю, как ей об этом сказать. Ее заявления кажутся безапелляционными. И внешние сходства только добавляют трагизма. Боюсь, она просто мне не поверит. Или возненавидит. Или, на крайний случай, очень огорчится. Меня это не должно волновать, но, черт, волнует. А тебя?
   - Меня тоже, - ответил нахмуренно Джек.
   - Я не хочу ей врать и не хочу говорить правду. Как думаешь, сколько удастся избегать этой темы?
   - Она начнет задавать вопросы. И, скорее всего, рано.
   - Тогда я расскажу ей. Боже, она возненавидит меня!
   - Давай я это сделаю. Мы общались дольше.
   - На пару дней. А я, все-таки, почти мама. Нет, это нужно делать самой. И как можно быстрее, - она обреченно выдохнула. - Все, иду говорить.
   Но Джек схватил Алису за руку.
   - Давай все-таки я. Она... немного злится на свою маму. И, думаю, разозлится еще больше на не-маму.
   Алиса помотала головой, словно стараясь прогнать дурной сон.
   - Ох уж эти дети, - сказала она. - Никогда не умела общаться с детьми. И в больнице никогда их не любила лечить. Я их совсем не понимаю.
   - Я тоже, - ответил Джек, поднимаясь, - но я знаю, что значит злиться на бросивших родителей. Надеюсь, у меня получится все ей объяснить.
   - Удачи, - сказала Алиса, сгребая чашки, - а я пока посижу здесь. В конце концов, это ты ее сюда притащил.
  
  ***
  
  
   - Ну как? - Джек вошел в дом и сел напротив Натты. Та сосредоточенно глядела на стакан, но вода в нем не поддавалась.
   - Может у меня какие-то другие волшебные глаза? - проговорила она медленно, не отрываясь от занятия. - Может, они контролируют огонь или что-то типа того?
   - Наверное, тогда они были бы красными.
   - Ну и дурак же ты. Это все глупые предрассудки. Нет, теперь я совершенно точно уверена, что могу контролировать огонь.
   Джек выдохнул. Натта шла сюда только для того, чтобы встретиться с мамой - с единственным человеком, которому она должна была быть родной. Мужчина не знал биографию девочки, но понимал, что та отдала ему последние деньги и что ночевать ей пришлось на улице: увидел это по грязной боковине ее одежды. Он знал по обрывкам их разговора, что Натта приехала сюда одна, что она не хочет говорить о своем прошлом (и это было удивительно, учитывая ее болтливость), а значит, оборвала все связи. Даже для Джека она была совершенно чужой, и их пути должны были разойтись, как только он вылечит руку. Натта поставила все на встречу с мамой, но ошиблась. И как шестнадцатилетняя девчонка должна была принять это?
   - Ну, - протянул Джек, - итак, ты встретилась с Алисой.
   - Ага, - кивнула Натта. По всему было видно, что она боится обсуждать эту тему, - наверное, надо сказать, что с водой не получается.
   Девочка попыталась встать, но Джек потянул ее за запястье вниз. Теперь она уже не смотрела в стакан, а устремила глаза точно на собеседника.
   - Я ей не нужна, да?
   - С чего ты взяла такое?
   - Думаешь, я дура - верить, что ей вдруг понадобилась помощь безрукого для мытья трех сраных чашек? - ее голос был тихим, но сочился желчью. - Она попросила избавиться от меня, так?
   - Не говори ерунды, - сказал Джек грубо, - она бы так не поступила. Ты должна была это понять.
   - Она уже избавилась от меня однажды, что мешает ей сделать это еще раз? - девочка собиралась сказать еще что-то, но вовремя отступилась. Прежняя ярость оставила ее, и теперь Натта вновь смотрела на товарища ясным взглядом. - Тогда что вы обсуждали?
   - Это как раз то, что я хотел сказать тебе, - Джек старался сохранить спокойствие. - Алиса не может бросить тебя повторно, потому что не делала это в первый раз.
   - То есть?
   - Она не твоя мама, Натта, она никогда не была беременна. У нее никогда не было детей.
   Натта аккуратно достала руку из ладони Джека и расправила спину. Ее следующие слова произносились очень медленно и очень рассудительно. В них не проскользнуло ни эмоции. Только здравый расчет, от которого мужчина ощутил бегущие по спине мурашки.
   - Джек, - сказала она, - ты знаешь, что на полмиллиарда людей приходится только один с волшебными глазами? А знаешь, что этот феномен передается только по наследству и только по женской линии? Волшебные глаза не происходят от мутаций. Это только наследство. Ты знаешь, что на всем континенте по данным Университета Штайн в Африке живут только два человека с волшебными глазами? И вторая из них - третий по старшинству наследник престола Боскогов (мать как раз умерла при родах). В этом племени дочерям вождя удаляют детородные органы. Когда принцессе - ее зовут Ачкухури - исполнилось двенадцать, ей вырезали яичники, которые потом племя съело для поклонения богам. Так что она не могла родить. Слушай дальше. В возрасте полутора лет меня подбросили в детодом Сити. Я была очень больна и не выдержала бы долгой поездки. Так что подбросил меня кто-то из этой местности. И теперь, если сложить два и два, станет очевидным, что Алиса - моя мама. Она просто соврала тебе, Джек, для того, чтобы ты от меня избавился.
   - Нет, - сказал он не так уверенно, как хотел, - я не верю в это. С чего бы ей врать?
   - Она живет одна в пустыне в доме, который словно сошел со старых американских сериалов. Она лечит бандитов, чтобы те обеспечивали ей крышу. Так что, думаю, у Алисы могла найтись пара-другая причин, чтобы соврать тому, с кем она знакома без году неделя.
   И все это было произнесено так уверенно и так холодно, без малейшего оттенка детской обиды, что Джек поддался. Он хотел верить Алисе, и не мог не верить Натте. Итак, перед ним было две женщины, которых он любил и уважал и которые, как он думал, не могут врать. Проблема состояла в том, что их правды противоречили друг другу и Джек терялся. Девочка была права, что он плохо знает Алису. Что она помогает дачам и прячется в пустыне. Но, с другой стороны, с Наттой они провели еще меньше времени, и познакомились в баре в гетто, где она стояла в белом платье и выглядела совершенно сумасшедшей. "Отлично, - подумал он в сердцах, - почему ты не можешь завести хоть одно нормальное знакомство, Джекки?".
   - Послушай, - Натта заговорщицки перекинулась через стол, - мы не должны доверять Алисе. Вот увидишь, не пройдет и недели, как сюда приедут дачи, чтобы схватить тебя.
   - Глупости! Она спасла меня. С чего ей выдавать нас?
   - А с того, что теперь она работает с ними. Теперь они приезжают к ней за лечением, и она не станет рисковать ради нас собственной безопасностью. Ну, сам подумай, какой ей резон лечить тебя?
   - Просто она добрая, - нахмурился Джек, - и мы принесли ей много сахара.
   - А что помешает ей сдать тебя дачам и оставить сахар себе, не тратя его на лечение?
   - Ты говоришь ерунду. Алиса так не сделает.
   - Правда? А кто был тем самым информатором, сообщившим дачам, что ты в Сити? Кто еще знал об этом? И почему после этого она вдруг добилась их покровительства?
   - Нет, нет, - сказал он упрямо, - этого быть не может.
   - Брось, ты был в горячке, и она спасла тебя. Ты боготворишь ее, но это только эмоции. Человек, который живет в пустыне и работает с убийцами, не может быть таким идеальным, как ты представляешь.
   Джек еще раз встряхнул головой. Он отказывался верить в это.
   - Нет, - сказал он еще раз, - это все глупости. А даже если нет, я все равно обязан ей жизнью. И если она хочет сдать меня дачам, то...
   - Дурак! - зашипела на него Натта. - Ты просто бредишь, потому что не можешь переварить информацию. Подумай хорошенько: станешь рисковать собой ради того, кого толком и не знаешь? Не хочешь ее убивать? Отлично. Я тоже не хочу. Больше всего на свете. Давай просто уедем.
   - Я не могу, - сказал Джек, - она единственная, кто может вылечить руку.
   - Я знаю, ты против этого, но мы найдем врача в городе, и он отрежет ее. Лучше так, чем смерть. Тем более смерть от дачей. Ты сам говорил, что они будут делать со мной, если обнаружат.
   Джек чувствовал, как холодный пот выступает на лбу. В одну секунду сказка, которой он грезил четыре года, обернулась кошмаром. Натта бредила, конечно, черт возьми, Натта бредила. Хорошо, может Алиса и наврала насчет беременности, но разве это доказывало, что она собирается убить их? Разве у него был какой-то резон верить девочке, с которой они познакомились пару дней назад? И, кроме того, если она даже оказалась бы права, какая разница?
   Натта сказала, что он просто не может переварить информацию, но Джек понимал другое. Алиса и этот дом стали для него подобием острова. После того, как Лэсли была убита, мужчине не на кого было равняться. Но его проводником стала Алиса. Джек всегда стремился поступать правильно. В банде дачей, в окружении убийц и насильников, ему было трудно отличить хорошее от плохого, но, склонный от природы к доброте, он хватался за малейшие его признаки. Их он нашел сначала в Лэсли, а потом в Алисе. Все то время, что он скитался по миру в поисках врача и испытывал соблазны вернуться к прелестям прошлой жизни, мужчина вспоминал Алису и какой она была и говорил себе, что должен соответствовать. Дважды он все-таки опустился до роли наемного убийцы, но оба раза его жертвы были скорее плохими, чем хорошими. И все-таки Джек испытывал стыд. "Алиса не одобрила бы этого", - говорил он себе. И что получалось теперь? Все, во что он верил, могло оказаться обманом? Нет, это было уже больше, чем простой шок. Это был своеобразный акт веры.
   - Слушай, - сказал он, обдумав все, - я понял, что ты хотела сказать. Но не верю твоим словам, поэтому останусь. В то же время я не могу игнорировать то, что они не лишены смысла. И я не хочу, чтобы ты рисковала собой. Поэтому завтра утром ты возьмешь мула и отправишься назад. Ты найдешь дорогу?
   Натта кивнула.
   - Я найду, - сказала она, - но это не значит, что я собираюсь возвращаться. Я не брошу тебя, Джек. Кроме того, независимо от ее намерений, Алиса все-таки моя мама и человек с волшебными глазами. Возможно, я успею от нее что-то узнать прежде, чем нас схватят. А может, мы даже сбежим, когда ты одумаешься. Только обещай мне одну вещь, ладно? Ты говорил, что убьешь меня, если дачи нас обнаружат. Обещай, что сделаешь это. Я не хочу, чтобы со мной случилось то же, что с девкой из песни.
   - Нет, - сказал он, - ты уйдешь, потому что это только наше с ней дело. Скажешь, что пошла искать маму, и уйдешь завтра. Держи, - он достал из кармана деньги Натты и прибавил к ним пять тысяч своих, - этого хватит на первое время. Можешь ждать меня в Сити или отправиться по своим делам. Если все будет хорошо, я приеду через неделю.
   В ту же секунду в дверь постучали.
   - Можно войти? - спросила Алиса. Ее голос был спокойным и приятным, и Джек тут же подумал, что бредил пару минут назад, когда думал, что она может оказаться предателем.
   - Да, - сказал он, оценивая Натту взглядом, - мы обо всем поговорили.
   Дверь распахнулась, и в домик, зажимая в охапку чашки, вошла Алиса.
   - Прости, милая, - сказала она с порога, - ты сильно расстроилась?
   Натта выразительно посмотрела на Джека.
   - Я не ожидала этого, - сказала она холодно.
   Алиса поставила чашки и села напротив девочки.
   - Слушай, - сказала она, беря ее руки в свои, - мне жаль, что я не твоя мама, потому что, видит Бог, ты прекрасный ребенок. Но, милая, дело ведь вовсе не в том, чтобы найти кровных родственников, а в том, чтобы найти близких, понимаешь?
   Натта неуверенно кивнула и еще раз посмотрела на Джека. Тот посмотрел в ответ.
   - И все же, - сказал он, - Натта завтра уезжает искать маму. Я дал ей мула и денег, и, надеюсь, ты поделишься сахаром, если он ей необходим.
   Алиса нахмурилась и недовольно хмыкнула. Теперь это показалось Джеку подозрительным.
   - Так быстро, - проговорила она задумчиво, - разве ты не хочешь научиться управлять водой?
   - Я думаю, что могу контролировать огонь, а не воду.
   - Глупости! Ты совершенно точно управляешь жидкостью. Можешь даже не сомневаться. Просто нужно время.
   - Она будет обучаться самостоятельно, - вмешался Джек, - поэтому мы и просим у тебя сахар.
  Алиса продолжала сопротивляться.
   - Не понимаю, - сказала она, - разве ты не хочешь помочь Джеку? Я ведь не шутила, когда говорила, что одна не справлюсь.
   - Ты справишься, но Натте нужно найти родителей.
   Сама девочка молчала.
   - Хорошо, - сказала она наконец, - я останусь, потому что не хочу бросать Джека в беде. Я никуда не поеду, ладно.
   Он выразительно посмотрел на Натту, но она лишь слегка улыбнулась:
   - А теперь не мешайте. Я хочу вернуться к тренировкам.
  
  ***
  
  
   Вечером Джек лежал на полу в спальном мешке (в доме была только одна кровать) и думал, что бредит. У них не было ни одного основания полагать, что Алиса сообщит о них дачам. Просто иначе - он понял это только ночью - иначе происходящее выглядело слишком сказочно. И он, и Натта привыкли, что в жизни случается в основном дерьмо. Иногда происходит что-то хорошее, но исключительно маленькими порциями. Алиса была хорошим, когда он прожил у нее совсем недолго. Но самым неправильным было бы верить, что что-то хорошее - статично. Оно или исчезает или превращается в настоящий кошмар. Это было то, что Джек усвоил на своем опыте, и поэтому ему было так легко поверить в предательство Алисы. И, конечно, нельзя было игнорировать факт, что женщина, живущая в подконтрольной дачам пустыне, должна была быть или их пленницей или полноценным членом банды. И, поскольку Джек ни обнаружил замков, вывод напрашивался сам собой.
   Он слишком хорошо знал дачей. И сумасшедшую Джесси, и безглазого Руперта. Оба, насколько понимал Джек, не могли просто так оставить женщину с волшебными глазами в покое. Что-то было не в порядке со всем этим, и теперь, когда Натта сказала ему об этом, он не мог успокоиться и нормально уснуть.
   Джек беспокоился не за себя. Когда он понял, что Алиса может сообщить о них дачам, он подумал, что это станет вполне логичным завершением. Все смертны и всему когда-нибудь приходит конец. Он думал, что было бы правильным умереть от рук того, кто однажды спас его. Наверное, он даже не стал бы злиться. Но теперь, когда здесь была еще и Натта, Джек волновался. С одной стороны, он не верил, что Алиса (если она мать девочки) может дать в обиду своего ребенка. С другой, если все было ложью, то врать она умела отменно, и кто знал, что еще скрывается за миролюбивым лицом хозяйки дома?..
  
  ***
  
  
   Так они прожили неделю, беспокоясь о том, что за ними скоро придут, и стараясь отыскать ложь в словах Алисы. Однако та вела себя очень естественно, и Джек с Наттой начали забывать о своих подозрениях. Особенно по вечерам, когда играли и пили чай. На третий день мужчина сказал, что, если бы Алиса хотела их убить, уже сделала бы это. Натта согласилась, но потом предположила, что Джек нужен дачам живым. "Пока все хорошо, - сказала девочка, - и, возможно, я ошиблась. Но никому не станет хуже, если мы будем настороже". Он согласился, и они продолжили держать руку на пульсе, внимательно наблюдая за хозяйкой дома.
   Та делала вид, что ничего не замечает.
   Через неделю, когда Натта уже освоила базовые навыки и научилось контролировать воду (пусть и не очень хорошо), Алиса сказала, что ждать нельзя. Джек тоже это чувствовал. Его рука пухла и болела все больше.
   - Я поеду в Сити и куплю антибиотиков, - сказала женщина, доставая с полки ключи от внедорожника.
   - Мы с тобой, - ответил Джек.
   - Дачи отслеживают машины, так что для тебя это опасно. А вот Натта, если хочет, может поехать.
  Девочка переглянулась с Джеком. С одной стороны, они не хотели отпускать Алису одну, предоставляя ей великолепную возможность встретиться с дачами. С другой, разделяться тоже было плохой идеей. "С третьей, - говорил себе Джек, - мы просто параноики". И, тем не менее, когда их взгляды встретились, оба поняли, что не знают, как ответить.
   - Я не брошу Джека, - ответила, наконец, Натта.
   Алиса удивленно подняла брови.
   - Он уже большой мальчик, - сказала она размеренно. - Знаете, иногда я вас не понимаю. Вы как два ощетинившихся зверя. Но, в конце концов, кто я такая, чтобы вас заставлять? Всего лишь хозяйка дома и твой спаситель, - она усмехнулась, указав на Джека и, взяв ключи, пошла к выходу. - Не скучайте.
   - Мы должны быть осторожны, - сказала потом Натта Джеку.
   Он сидел раздраженный.
   - Я чувствую себя самым большим кретином. Алиса все для нас делает, а мы ведем себя как свиньи.
   - Вот именно. Как свиньи. Фермеры тоже все делают для свиней прежде, чем отправят тех на бойню. Мне нравится Алиса, но я нутром чувствую: что-то она скрывает. Я знаю это. Мы должны быть осторожны.
   И они остались в доме ждать своего будущего.
  Часть 4
  
   Алиса начинала день с купания. Вода в пустыне нагревалась быстро, и нужно было успеть прежде, чем та потеряет очаровательную прохладу ночи. Женщина шла на берег водоема в пижаме, потрепанной так, что даже на заплатках протерлись дыры, бросала одежду на землю и погружалась в холодную и чистую воду. Ночные кошмары от этого исчезали, и радужная оболочка глаз переставала вращаться, как переклинившая карусель.
   Алиса поливала розы, готовила еду и убирала дом. Дни отличались рутиной. Но рутина была ей приятна и необходима так же, как очередной затяг заядлому курильщику. Ей нравилось готовить еду, нравилось убираться, а по вечерам читать книги, которые она закупала во время вылазок в Сити.
   Когда у нее были время и настроение, женщина садилась за старый, начавший гнить письменный стол ("скоро придется менять" - думала она все время) и начинала писать. Она писала о своей жизни в больнице, о болезнях, их симптомах и методах лечения. Кажется, сотню раз она собиралась взяться за главу "Волшебные глаза", но так и не смогла.
   После того, как в ее дом пришли Джек с Наттой, Алиса спрятала рукописи. Она будто небрежно сбросила их в ящик стола, когда впервые делала мужчине разрез и выводила гной из руки. Потом, когда гости ушли к оазису, Алиса перепрятала рукописи получше: она уже давно все приготовила. Вырезала сердцевину из кухонной полки, так что та стала полой. Получившаяся щель оказалась не очень большой: в высоту помещалось не больше тридцати листов. Учитывая длину полки, листы можно было укладывать вдоль, и в итоге получалось спрятать три стопки по тридцать листов: немного, но вполне хватило, чтобы скрыть самое важное. Алиса заткнула щель пластиковым набалдашником, которым обычно оторцовывают мебель. Тайник казался совсем незаметным, а за счет уложенных толстыми слоями листов по звуку определить его полость стало невозможно.
   И все же больше всего на свете Алиса боялась, что Джек, а особенно Натта, отыщут рукопись, и поэтому уезжала в Сити с тяжелым сердцем.
  
  ***
  
  
   Джек заварил чай, и они с Наттой вышли на веранду, чтобы им открывался лучший вид на местность. Ружье он взял с собой. На всякий случай, если вместо хозяйки дома приедут дачи. Джек все чаще ловил себя на том, что становится параноиком. Но Натта была права: осторожность не помешает. И, к тому же, он видел, что Алиса, хоть и ведет себя совершенно естественно, иногда напрягается и нервничает.
   - Я знаю, что Алиса моя мама, - сказала вдруг Натта, - я наблюдала за ней. Мы слишком похожи, чтобы это было не так. И дело не только во внешних сходствах. Она ведет себя так же, как я. Она даже врет так же. Вот что я замечаю в ней: она врет, Джек. Неизвестно только, зачем. При всем этом, я не могу ее ненавидеть. Я даже злиться на нее не могу. Вот как. Представляешь?
   Он понимающе кивнул.
   - Я тоже. Не могу на нее злиться, - он замолчал, вглядываясь вдаль, но никого не было. - Я хотел спросить тебя.
   - О чем?
   - Я хотел спросить, почему ты отправилась искать маму.
   - Захотела и отправилась. Не лезь не в свое дело, пожалуйста.
   Джек недовольно хмыкнул.
   - Значит, тебе можно знать обо мне, а мне о тебе - нет?
   - Я ничего от тебя не требовала. И ничего не обещала. Я просто наняла тебя не работу. И деньги отдам. Можешь на это рассчитывать.
   - Все было настолько хреново? - спросил он. Натта уставилась в кружку.
   - Я не поэтому не хочу говорить.
   - Почему?
   - Да потому что я - не ты! - раздраженно проговорила девочка. - И не Алиса, ясно? Нет у меня вашей многострадальной биографии, вот и не хочу рассказывать. Не о чем.
   - Это ведь хорошо, - он сделал глоток и молча уставился в чашку. Натта тоже молчала, но на ее глазах выступили слезы.
   - Я была такая дура, - проговорила она тихо. - Я думала, я такая особенная. Думала, я так страдаю. А потом познакомилась с вами. Я хочу вернуться, Джек. Я хочу домой.
   - Тогда ты должна вернуться.
   - Мне уже нельзя. Я сама все испортила, - она поставила чашку на стол и начала рассказ.
  
  ***
  
  
   Детство Натта провела в детдоме Сити. Место было совсем неплохим. После правительственных программ помощи сиротам некоторые детские дома стали устраивать в бывших бизнес-центрах, которые, хоть и потеряли лоск новизны, выглядели роскошно. В одном из таких жила Натта. Сестры обнаружили ее совсем малышкой, в свертке возле мусорки. У девочки была лихорадка, и поэтому она громко кричала. Только так ее смогли обнаружить. Врачи сказали, что шансов мало, но все-таки сделали все возможное, чтобы спасти девочку, и их попытки увенчались успехом. Так она и начала свою жизнь в детском доме номер семнадцать имени Матери Терезы.
   Она росла симпатичным ребенком, но с угловатыми плечами и слишком детскими чертами лица. Приходящие в дом пары, желающие купить дочь, часто замечали ее большие и выразительные глаза, но выбирали более аристократичных лицом и спортивных по телосложению девочек. С тех пор, как многие женщины потеряли возможность беременеть и правительство решило брать деньги за возможность усыновления, требования "клиентов" значительно возросли, и теперь люди хотели не только ребенка, но и возврата капитала, вложенного в него.
   Натта такого возврата не пророчила, и поэтому до тринадцати с половиной лет прожила в детском доме. Она бы осталась там и дольше, но случилось необычное. В тринадцать лет, когда у нее началось половое созревание, меняться начала не только фигура. Изменились глаза. Сначала они очень болели, и девочка ходила по врачам, тратя последние заработанные на общественных работах деньги. Но те отвечали лишь немым удивлением и ничего не могли ответить. Потом, в какой-то момент, она заметила, что радужная оболочка дрожит, словно кто-то тряс ее с обратной стороны глаза. Наконец, боль прошла, и Натта поняла, что ее глаза отличаются от прочих. Они словно текли внутри радужки, ускоряясь, когда она испытывала эмоциональный подъем, и почти замирая, когда она была спокойна. После этого цены на нее выросли в несколько десятков раз. И в конце концов детдом получил кругленькую сумму, отдав ее богатой паре из золотого города Европы - Кхаглиса.
   Город, конечно, не был золотым в прямом смысле слова. Такое название он получил за огромное количество бизнес-центров. Здесь находились головные офисы почти всех международных компаний, и одна только строка в учредительных документах подбрасывала цены акций до небесных вершин: "Юридический адрес: г. Кхаглис...".
   Скромнее протекала жизнь людей, проживающих в черте золотого города. Здесь стояли огромные небоскребы, но квартиры в них были довольно маленькими, а жилплощадь стоила дорого. Так что успешные бизнесмены предпочитали жить в сельской местности, а до работы добираться на скоростных поездах.
   Приемные родители Натты - Льюинги - жили в одной из таких вилл. Это был белый дом в испанском стиле, окруженный большим садом. Мистер Льюинг работал прокурором и пользовался особым уважением среди местных жителей. Он был высоким, полноватым, но приятным на вид мужчиной сорока лет, знаменитый тем, что всегда поступал по закону и по велению совести. И, хотя врагов у прокурора главного бизнес-центра мира должно было быть много, не было почти ни одного человека, кто усомнился бы в его порядочности. Порядочность делала его жестоким, но люди предпочитали не замечать этого, потому что знали: несмотря на тяжелый характер, поступать этот человек всегда будет правильно.
   Его супруга занималась благотворительностью, была женщиной богатой и образованной, но некрасивой и знала об этом. Природа одарила ее вытянутым лошадиным лицом с длинным носом и тяжелым подбородком, маленькими глазами и угловатой фигурой. Она занималась спортом, чтобы держать себя в форме, ходила к косметологам и парикмахерам и освоила все тонкости макияжа. Но ничего не могло исправить ее уродства, и бедная женщина (а иначе назвать ее было нельзя) знала об этом.
   Знала она и о том, что ее супруг женился на ней исключительно ради денег. И это, возможно, было единственной причиной усомниться в его порядочности. Но сам Джордж Льюинг ничего плохого в этом не видел: он заботился о жене, никогда не изменял, выводил ее в свет и давал ей такой статус, который не позволял другим над ней насмехаться. Для них обоих это была взаимовыгодная сделка, и Кэт знала об этом. Но легче от такой правды не становилось.
   Стоит ли говорить, что в городе, где концентрация богатых и влиятельных людей достигает своего апогея, мериться членами (как называла это Натта) входило у всех в привычку? Поэтому Льюинги, которые давно уже подумывали завести ребенка (сама Кэт не могла забеременеть, и это еще больше уронило ее самооценку), решились, стоило им только услышать о девочке с волшебными глазами. Оба подумали, что это добавит необходимый статус и придаст особой изюминки разменянной богатой жизни.
   Девочку они приняли тепло. Не было той холодности и снобизма, которые Натта ожидала. Миссис Льюинг очень полюбила приемную дочь. Она читала сказки, ходила с ней гулять, помогала с уроками и совершенно не скрывала своей привязанности. Ее супруг вел себя строго, но никогда не позволял себе кричать на ребенка или выказывать к нему неуважение.
   Первое время элемент хвастовства, конечно, присутствовал. Когда кто-то приходил в гости, они одевали Натту в дорогое платье и как бы невзначай хвастались тем, что у их дочери волшебные глаза. Не забывали упомянуть, и как дорого им обошлось такое удочерение. Но Натта чувствовала, что в ней видят человека, а не вещь, и она полюбила жить в этом доме.
   Однако время шло, и Натта все больше походила на взрослую женщину. Ее угловатые плечи смягчились, руки чуть пополнели и стали приятно выглядеть, грудь налилась. Прежде лопоухое и слишком детское лицо вытянулось, сохранив, тем не менее, очарование младенческих черт: большие глаза и полные губы. Многие парни начали ей интересоваться, но Натта не хотела отвечать им взаимностью.
   Замечать это стал и мистер Льюинг. Он был хорошим человеком, и не собирался даже думать об этом. Но контролировать мысли оказалось сложнее, чем мужчина надеялся. И он все чаще ловил себя на мысли, что разглядывает Натту с особым интересом.
   Со временем Джордж стал поддаваться собственным соблазнам. При этом он отлично обманывал себя. Он покупал ей короткие платья и говорил, что это из-за жары на улицы. Заглядывал ночью в ее спальную и верил, что делает это, чтобы убедиться: она дома. Он смотрел на ее грудь и врал, что просто удивляется: как сильно девочка изменилась.
   Натта начала замечать это и теперь чувствовала смущение в компании приемного родителя. Иногда ночью он подходил и смотрел, но девочка не спала и все слышала. Она слышала, как он подходит к ней и как отражаются эхом звуки его шагов. Как учащается дыхание, когда он стоит над кроватью. Она слышала все это и боялась пошевелиться, потому что больше всего на свете ее пугала мысль, что, если она обнаружит себя, все усугубится. Натта говорила себе, что ей только кажется, что она все придумала, но страх никуда не уходил.
   Позже все стало гораздо откровеннее. Джордж столкнулся с неприятностями на работе. Он обвинялся во взятничестве, был на грани увольнения и от этого начал пить. Алкоголь делал его развязным, хотя внутренний стержень не позволял перешагнуть границу. Иногда он заходил в комнату Натты, садился напротив и начинал рассказывать о том, как ему тяжело живется. Кроме того, он начал указывать ей, в чем приходить на ужин: "Надень то зеленое платье, которое я купил, - говорил он, - ты в нем отлично смотришься". И Натта вынуждена была исполнять его просьбу, хотя и чувствовала себя крайне неприятно: знала, что он разглядывает ее и торжествует, зная, что она делает то, что ему нравится.
   Однажды он был в ее в спальне, когда Натта зашла, и сказал, что хочет поговорить. Девочка ответила, что ей нужно переодеться, и мужчина сказал: "Ничего страшного, я отвернусь". Он действительно отвернулся и ни разу не взглянул на нее, но все равно Натта чувствовала себя униженной. После этого визиты в ее комнату участились. Порой он подходил совсем близко и начинал гладить ее щеку: "Ты выросла такой хорошей, - говорил он, - я горжусь тобой". А Натте приходилось терпеть, улыбаться и делать вид, что она ничего не понимает. И даже когда проблемы на работе у Джорджа закончились, и он был оправдан, он продолжал ходить в ее комнату и покупать ей короткие платья.
   Замечать это стала и приемная мать Натты. Для женщины, которая страдала от собственного уродства, мысль о том, что ее муж может изменить, казалась невыносимой. Еще более отвратительной ей казалась идея о том, что он сделает это с их приемной дочерью. Кэт мгновенно охладела к Натте, перестав проявлять хоть малейшие признаки заботы. Теперь она старалась унизить дочь или отослать ее куда подальше. Однажды она сказала супругу, что собирается отправить девку в школу-интернат, но тот наотрез отказался. Это породило первый настоящий скандал в семействе, после которого миссис Льюинг несильно, но все-таки избила свою дочь.
   Натта и сама мечтала уехать. Для нее излишнее внимание приемного отца становилось все более и более невыносимым. Теперь, когда она ложилась спать, то всегда запирала дверь на щеколду, и ужасающим для нее стал тот момент, когда, вернувшись из школы, она обнаружила ее отсутствие. "Дверь не подходит к интерьеру, - пояснил Джордж, - пришлось ставить новую. Ты же не против?".
   И, конечно, она кивнула. Потому что больше ничего не могла сказать. Самым страшным казалось то, что приемный отец балансировал на грани. Он вел себя достаточно дерзко, чтобы Натта чувствовала это, но недостаточно, чтобы она решилась что-то сделать. В самом деле, не могла же она сообщить полиции, что ее папа гладит ее по щеке и советует, какое платье надеть к ужину?
   Последней каплей стал момент, когда он поймал ее в кладовке. Девочка хотела взять оттуда красок, чтобы порисовать, но он зашел следом и закрыл дверь. Она замерла, не зная, что сказать. Света было мало, и его глаза особо дико блестели.
   Так они долго молчали, а она не решалась сказать ни слова, слушая, как стучит ее сердце, и понимая, что он вот-вот сорвется. Но мужчина только молча стоял и смотрел на нее. В какой-то момент Натте показалось, что он растерян не меньше. Джордж чего-то ждал или пытался на что-то решиться, но в конце концов просто ушел. И в ту же секунду Натта ощутила, как по щекам текут слезы. Ее приводила в ужас сама мысль о том, что он смотрит на нее и оценивает и что уже тысячу раз проделывал с ней мысленно то, на что не решался в реальной жизни. Ее пугал этот бесконечный ужас ожидания, чувство, что она томится в башне, ожидая неизбежного. А срыв был неизбежен, учитывая, как развиваются события.
   В итоге Натта решила, что не может ждать. "Лучше ужасный конец, - думала она, - чем бесконечный ужас". И, дождавшись, когда миссис Льюинг уедет в город, девочка пришла к нему сама.
   На ней было только легкое белое платье, через которое просвечивали соски, и надетый на руку браслет - его подарок. Она шла по полу босиком, медленно, но решительно, стараясь успокоить сердцебиение.
   - Я хочу сказать... - произнесла она, - я хочу сказать, что очень благодарна. Я очень рада, что вы приютили меня и... - она не смогла продолжить, потому что заплакала, - я все понимаю, - сказала она тихо, - я понимаю, что так нужно.
   Натта действительно понимала. С тех пор, как правительство стало брать плату за усыновления и отдавать половину детскому дому, директора стали особо заинтересованы в том, чтобы воспитать в детях послушание. Каждый день им говорили, как много будут вкладывать в них потенциальные родители и как важно соответствовать их ожиданиям. С другой стороны, Натта понимала, что желания мистера Льюинга противоречат закону, и знала: у нее есть только один способ доказать, что местный прокурор вовсе не такой правильный, каким видят его другие. Ей нужно было представить неопровержимые доказательства. И тогда этот кошмар закончится. Она получит компенсацию и начнет новую жизнь. Всего один раз. Ей нужно было потерпеть только один раз.
   Джордж выглядел очень растерянным, когда увидел Натту. Он тут же отложил газету, которую читал, и замер, разглядывая ее. Она шла медленно, и он чувствовал, как все внутри сжимается от напряжения.
   Когда девочка заплакала, мужчина встал, подошел ближе и стер слезы с ее глаз. Но она стала плакать сильнее. Натта потянулась рукой к лямке, снимая платье. Он остановил ее, положив свою ладонь сверху.
   Другой рукой мужчина поднял ее подбородок и заставил смотреть в глаза. Она плакала, и радужная оболочка глаз дрожала особенно сильно. Джордж проводил ее вглубь комнаты и усадил на кровать. Все это делалось молча, но напряжение между ними звенело почти физически.
   Он продолжал стирать ее слезы, а она плакала, не в силах остановиться. И тогда мужчина поцеловал ее в щеку, потом еще и еще. Он потянул руку под ее юбку, положил пальцы на бедро, повел выше и вдруг замер.
   Его словно что-то обожгло, и он дернулся так сильно, что чуть не упал. В глазах запылала ярость.
   - Вот как ты! - закричал он, вскакивая на ноги. - Думаешь, я хочу этого?! Думаешь я этого просил?! Думаешь, мне нравится видеть каждый раз, как торчат из-под платья твои сиськи и как открываются твои губы?! И ты еще смеешь пользоваться этим?
   Натта заплакала сильнее.
   - Я думала, - сбивчиво сказала она, - я думала...
   - Что ты думала?! Что ты, черт возьми, вообще могла думать?! Дура из детдома! Мутант с глазами! Ты даже не человек! Как я могу! О, как я только могу думать об этом! - и он с размаху ударил ее по щеке тыльной стороной ладони. - Убирайся в свою комнату. И не смей больше показываться мне на глаза!
   Натта почти выбежала в коридор, лишь напоследок оглянувшись. Джордж сидел на кровати, широко расставив ноги, уперев локти в колени и положив на ладони лоб.
   В тот же вечер девочка собрала все скопленные деньги, сложила в школьный рюкзак вещи и сбежала из дома (для сиротских детей подобное решение представлялось смертным грехом, сразу после самоубийства). Больше приемных родителей она не видела.
  
  ***
  
  
   - Вот видишь, - сказала Натта, закончив свою историю, - я сама все испортила. Знаешь, он ведь ничего плохого мне не делал. Совсем ничего. И теперь я думаю, что и не стал бы. Он бы не сорвался. А если бы сорвался, тогда я бы с чистой совестью пошла в полицию. Но я была такая несносная. И считала, что живу хуже всех на свете.
   - Тебе нелегко пришлось, - сказал Джек, хмурясь.
   - Не так, как тебе. И, наверное, не так, как Алисе. Знаешь, она хорошая. Честное слово, хорошая. И, если она выдаст нас дачам, наверное, только потому, что у нее есть на это веские причины.
   - Знаю, - ответил мужчина.
   - Но это не значит, что мы должны умирать за нее. Мы будем защищаться до конца, если произойдет что-то плохое.
   - Верно.
   - Джек.
   - Что?
   - Я рада, что встретила тебя. Но, скажи, если Алиса все-таки окажется не предателем, я ведь не смогу остаться? Она отказывается признавать, что я ее дочь, и мне придется уйти, потому что я не смогу жить с ней. А ты останешься с ней, верно?
   - Не знаю.
   - Но ты хочешь быть с ней больше, чем со мной. Если бы только у тебя не было на ее счет подозрений...
   - Я не знаю, - повторил он медленно. - Я не знаю даже, выживу ли после операции. Я не хочу смотреть дальше.
   Она фыркнула.
   - Понятно. Эй! Смотри, кто-то едет!
   Джек встал и устремил взгляд вдаль. На фоне горизонта появилось облако серой пыли, какое обычно поднимается от внедорожников. В ту же секунду он уловил чуть слышный шум двигателя.
   - Кто там? - спросила Натта.
   - Не знаю, - он положил левую руку на ружье. - Иди в дом.
   - Я останусь с тобой. Если это дачи, тебе придется застрелить меня.
   Джек ничего не ответил, и они принялись вглядываться в разрастающееся облако. Наконец на его фоне появился сначала темный силуэт, а потом и нос знакомой машины.
   - Это Алиса, - выдохнул мужчина облегченно, опуская руку с ружья.
  Часть 5
  
   Алиса зашла в дом с двумя бумажными пакетами, которые полностью закрывали ее выше пояса. Еще восемь таких же лежали в багажнике автомобиля.
   - Ну и дорого же мне обходится твое лечение, - сказала она, ставя пакеты на пол.
   - Я говорил, что все оплачу.
   - Да уж конечно, оплатишь. Еще бы я бесплатно работала. Ладно, пора готовиться к операции. Возьми вот это.
   Она достала из пакета белую баночку с ярко-красной этикеткой, надпись на которой гласила "СельваПлюс". Джек нерешительно принял подарок.
   - Что это?
   - Очень сильное снотворное. Подействует через полчаса. Не хватало еще, чтобы ты умер от боли. Ну, глотай давай! Только одну таблетку.
   Он выполнил указания.
   - Теперь ложись. Хотя нет, подожди, помоги мне.
   Алиса схватилась за изголовье кровати и попыталась перетащить ту в центр комнаты, но сил не хватило. Только с помощью Джека ей удалось выполнить задуманное.
   - Вот и отлично. Ложись. Хорошо. А теперь дай мне свою руку. Не эту. Левую.
   - Зачем левую? - он уже ощущал, как его голова будто раздувается, силуэты начали плыть.
   - Затем, что мне нужна твоя кровь, - сказала Алиса, - Натте нужно настроиться на нее, чтобы не ошибиться. Давай же руку. Джек! Дай мне руку!
   Он вытянул ладонь вперед. Учитывая, что все вокруг растягивалось и двигалось, будто в воде, сделать это было трудно.
   Он увидел нож. Увидел, как Алиса опустила его туда, где должна была быть часть его тела. Отстранено понимал, что должен чувствовать боль, но ее не было. Через секунду что-то красное потекло в стакан. Еще полминуты спустя Джек провалился в забытье.
   Алиса поставила сосуд с кровью на стол. Взяла кувшин и налила туда же воду.
   - Вот, - сказала она Натте, - приготовься и настройся. Твоя задача - удерживать кровь. Именно кровь и ничего больше. Сейчас я буду вытягивать из стакана воду, а ты удерживай кровь. Хорошо?
   Девочка кивнула. Она уже вспотела, хотя даже не начала действовать. Натта очень волновалась за Джека и поэтому ощущала страх.
   То, что происходило дальше, она с трудом могла вспомнить. Девочка стала его кровью. Каждой ее клеткой, каждой составляющей. Было трудно контролировать и удерживать столь сложную конструкцию, но она справлялась.
   Что-то тянуло ее вверх, но она держалась за стенки стакана, не позволяя себе подниматься. Подобное таинство продолжалось около вечности в ее голове. Наконец Алиса сказала:
   - Хватит. Достаточно. Ты молодец. Что ж, - она выдохнула, - пора приступать. Джек знал, на что идет, верно? До этого я делала совсем крошечные надрезы, но сейчас будет большой. Кровь и гной потекут тут же, твоя задача - держать кровь, а я буду вытягивать гной. Поняла?
   Натта кивнула. Алиса следом за ней.
   - Ну, поехали.
   Женщина крепче сжала нож, подвела лезвие к коже и уверенно надавила. Из разреза тут же выскочила густая грязно-желтая масса. Она не столько вытекла, сколько вывалилась на постеленную на полу клеенку, напоминая огромного лизуна.
   - Давай! - сказала Алиса Натте. - Держи кровь.
   И девочка принялась выполнять свою работу.
  
  ***
  
  
   Операция длилась около двух часов. Достать гной с поверхности труда не составило. Проблемы начали возникать, когда владелицы волшебных глаз принялись за более деликатные участки. Алиса сказала, что гной надо вычистить полностью, чтобы зараза не продолжила распространяться. При этом большую часть крови Джек все-таки потерял, однако Натта не позволила случиться худшему. Обе девушки то и дело прерывались, чтобы съесть сахара. Без него они давно бы уже упали в обморок или погибли. Но, так или иначе, операция была закончена, и теперь Джек лежал на кровати, а они улеглись рядом в спальные мешки и уснули.
   Проснулись все только вечером. Сначала пришел в себя Джек. Он с удивлением отметил, что его рука болит, но совершенно иначе. Теперь это была не такая сильная и даже привычная для него боль пореза, и он понял, что скучал по ней. Когда Джек посмотрел на пол, он увидел, что вся клеенка перемазана желто-белым гноем с красными кровавыми разводами. Он посмотрел на девушек, которые были бледнее обычного, и на лицах которых запечатлелась страшная усталость. Потом встал, шатаясь, налил себя воды, выпил и поглядел за окно. Темно.
   Джек свернул клеенку и отнес ее за дом, к мусорному баку. Когда он вернулся, Натта уже лежала с открытыми глазами.
   Она ничего не сказала. Только посмотрела на товарища, и тот чуть заметно улыбнулся в ответ. Они вышли на террасу, налили себе чай и молча пили, пока не пришла в себя Алиса.
   Она выглядела гораздо хуже Натты. Детское лицо вытянулось и под глазами появились темные синяки. Губы были настолько сухими, что женщина едва могла улыбнуться.
   - Жив, все-таки, - она устало рухнула на кресло и потянулась за чайником. Ее руки тряслись.
   - Ты в порядке? - Джек опередил собеседницу. Взял чайник сам и вылил в её чашку все, что осталось.
   - Устала, - зевнула Алиса, - гной трудно назвать жидкостью, и вытягивать его очень сложно. Тебе придется заплатить мне большие деньги.
   - Я привез достаточно, - сказал он. - И все же хотелось бы больше.
   - А то. Я уже второй раз тебя спасаю. Ладно, слушай. Сейчас я отдохну немного и сделаю тебе тот же антибиотик, что в прошлый раз. Натта, будешь мне помогать.
   Девочка кивнула.
   - Его нужно будет пить две недели. После этого твой организм должен будет, наконец, принять меч. А если нет - тогда даже я бессильна.
   - Хорошо. Спасибо.
   - Джек, - спросила Алиса, - что ты собираешься делать потом?
   - Не знаю. Я еще не думал об этом.
   - Хорошо. В любом случае, у тебя еще есть время. Пока пьешь антибиотик, придется жить здесь. Появляющийся гной нужно вычищать снова. Натта, ты ведь тоже остаешься?
   - Да. Я не брошу Джека. Пока, по крайней мере. И к тому же, думаю, это будет полезно - научиться делать лекарство.
   Позже, когда Алиса ушла в дом, Джек сказал:
   - Видишь, она не собирается никому нас выдавать.
   - И все же пока стоит быть настороже, - ответила Натта. - Что-то она все равно недоговаривает.
  
  ***
  
  
   Натта оказалась права. Джек понял это на четвертый день после операции. Они с Алисой сидели в доме, и он смотрел, как она толчет таблетки и соединяет получившиеся порошки, предварительно измеряя их на специальных весах.
   - Твой организм хорошо справляется, - сказала она, - он уже почти принял инородное тело. Осталось совсем немного, и все закончится.
   - Хорошо бы, - шепнул Джек.
   И именно в этот момент в дом забежала Натта.
   - Кто-то едет! - сказала она взволнованно. - Несколько машин.
   - Дачи, - почти одновременно воскликнули Алиса и Джек.
   - Вам нужно спрятаться, - тут же продолжила женщина.
   Но сказать было проще, чем сделать. В маленьком доме (не считая ее тайника) укромных мест не было, а убежать далеко в пустыню и не рисковать при этом быть замеченными не представлялось возможным.
   - Прячьтесь в машину, - сказала им Алиса, - на заднее сиденье. Лежите тихо. Может, они вас не заметят.
   - А что делать с мулом?
   - Я разберусь. Прячьтесь.
   Джек схватил Натту за руку и повел ее к внедорожнику. Если бы кто-то из дачей в это время смотрел на дом Алисы через бинокль, он бы увидел этих двоих, но Джек надеялся, что такого не случится.
   Он положил девочку на задние сиденье и сам лег рядом.
   - Ни звука, - сказал мужчина на всякий случай.
   - Ты тоже, - ответила ему девочка.
   Алиса тем временем схватила за поводья мула, завела его за дом, в противоположную от дачей сторону, и со всей силы ударила по бедру. Тот зашумел, но с места не сдвинулся.
   - Чертова скотина! - шикнула на него Алиса. - Двигайся же! - она ударила еще раз, но мул не пошел.
   - Ты сам напросился.
   Ее глаза закрутились, и животное, закричав, словно его резали, помчалось прочь так быстро, как только может нагруженный и уставший мул.
   Когда Алиса закончила, дачи уже приближались к дому. Она встала у парадной двери, вглядываясь вдаль, и, когда перед ней появился одноглазый Руперт, женщина совершенно естественно улыбнулась.
   - В чем дело? - спросила она, вглядываясь в изъеденное морщинами, но сохранившее привлекательность загорелое лицо. - Кого на этот раз подстрелили?
   Следом за Рупертом вышло еще восемь человек. Все были здоровы.
   - Где он? - спросил главарь банды. Через его плечо было перекинуто ружье.
   Алиса сомневалась только секунду.
   - В машине, - сказала она, - на заднем сиденье.
   Джек с трудом осознал, что произошло. Он увидел глаза Натты, которая посмотрела на него с выражением болезненного торжества. "Я была права, - говорили ее глаза, - но, черт, как же не хотелось быть правой". Понимал Джек и другую истину. Врагов было больше пяти (он увидел это через отражение в окне). Все были вооружены и снабжены лучшими внедорожниками, такими, в сравнении с которыми Алисина машина выглядела жалко. Его же рука все еще не восстановилась после операции, и он с трудом мог совершать даже базовые движения, не говоря о том, что у него имелся только меч против их стрелкового оружия.
   Шансов на спасение не было, и Джек увидел это в отражении глаз Натты, которая теперь смотрела с призывом. Он знал, что иного выхода нет, и знал, что обещал сделать это.
   Мужчина положил левую руку на лицо девочки и прижал ее так, чтобы Натта не могла дышать. Сначала он думал перерезать горло, но боялся, что из-за слабости причинит боль. Натта не сопротивлялась, с поразительной готовностью принимая свою участь. Только пару раз она вздрогнула, машинально стараясь отбиться. Но Джек крепко держал ее и не отпускал, пока девочка не закрыла глаза.
   Тем временем Руперт и трое сопровождающих шли к машине. Тяжелые сапоги мужчины поднимали большие волны песка, и он двигался медленно, предпочитая сохранять в действиях театральность.
   - Мы все думали, что ты сдох, Джек, - произнес мужчина, - все, кроме Джесси. Если бы ты знал, как много денег и сил она потратила на твои поиски. В конце концов, суку пришлось убить. Но, вот представь какое дело, она оказалась права. Я бы может попросил прощения, но уже поздно. Выходи сам, малыш, или будет больнее.
   Джек думал, что выйдет, как только убедится, что Натта мертва. Но потом раздался выстрел.
   Как только четверо дачей подошли к машине достаточно близко, их вожак развернулся и выстрелил товарищу в упор. Потом второму, прежде, чем тот успел опомниться. Третий только сказал:
   - Эй, босс, вы... - и в ту же секунду его тело разорвало от дроби. А следом за ним без видимых причин разорвало на куски и самого Руперта.
   Алиса, глаза которой начали вращаться как ненормальные, в два прыжка оказалась у машины, прячась от оставшихся пяти дачей. По дороге она успела схватить пистолет одного из убитых. "Неплохо, - сказала себе женщина, - что-то ты еще помнишь".
   - Джек, - шепнула она. - Джек, это я, открывай.
   Он открыл дверь и выбросил Натту на улицу.
   - Помоги ей!
   - Что с ней? - спросила Алиса.
   - Я почти задушил ее.
   - Ты... что? - женщина не стала заострять на этом внимания. Она дала Джеку пистолет, а сама принялась делать искусственное дыхание. Мужчина вылез из машины и совершил несколько неприцельных выстрелов. Несколько таких же полетели в их сторону.
   - Жить будет, - сказала наконец Алиса, - но скажи, какого черта ты сделал это? Идиот!
   - Мы думали, ты подставила нас. И мы не смогли бы справиться с дачами. Я не хотел, чтобы они получили ее живой.
   - Ладно, - она выдохнула, стараясь привести себя в порядок, - идиот! С какой стати мне было подставлять вас?
   - Мы думали...
   - Меньше бы вы думали! Ладно, ладно. Надо успокоиться. Их все еще больше, чем нас, и у них сильнее оружие.
   - Это ты заставила Руперта стрелять по своим?
   - Глаза, - сказала Алиса, - я потратила столько сил на это, что сдохну, если не съем сахар в ближайшее время. Слушай, кажется, что-то должно быть в бардачке. Достань мне.
   Он передал женщине пистолет и полез через заднее сиденье к переднему.
   - Надеюсь, у тебя бензобак бронированный?
   - Да откуда я знаю? Думаешь, это первый вопрос, который женщина задает при покупке машины?
   - Ладно, - Джек открыл бардачок и достал оттуда маленький пакет. Содержимого в нем хватало на одну чайную ложку.
   - Слишком мало, - сказала Алиса, - проглатывая сахар. - Ты умеешь стрелять левой?
   - Я не выжил бы, если бы не стрелял.
   - Хорошо, тогда возьми, - она вновь передала ему пистолет. - Я смогу справиться еще с тремя, но после этого мне понадобится сахар сразу. Подстрели двоих, и я разберусь с остальными.
   Он высунулся, прицелился и выстрелил в одного из дачей, но тот нырнул в кабину внедорожника.
   - Задница, - сказал Джек.
   - В чем дело?
   - Они собираются просто задавить нас. У них стекла бронированные.
   - Задница, - подтвердила Алиса. - Что будем делать?
   - Они не знают про Натту. Мы спрячем ее в машине, а сами попытаемся добраться до дома. Дать тебе сахар - наш единственный шанс.
   - Хорошо, - она начала поднимать девочку, и Джек помог ей. - Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
   - Как и я.
   Они закрыли дверь внедорожника, где теперь в относительной безопасности лежала Натта.
   - Надо прорываться к дому. Ты пойдешь первая.
   - Почему я?
   - Так безопаснее. Это будет для них неожиданным. Готова?
   - Нет!
   - Нет времени! Они сейчас задавят нас, - он вылез из машины, убедившись, что большинство дачей залезли в кабины, и толкнул Алису вперед. - Давай! Давай!
   Он видел, как она начала бежать, а потом открыл по врагам огонь, прикрывая ее отступление.
   Через минуту Джек услышал, что дверь хлопнула. Он повернул голову и убедился, что Алиса внутри.
   "Отлично, - сказала себе мужчина. - Теперь моя очередь".
   Он поднялся, выстрелил остаток обоймы и, выбросив оружие, пустился бежать. И почти в ту же секунду мужчина ощутил, как что-то ужалило его плечо.
   Ужалило - было слабое слово. Это было похоже на тупую винную пробку, которая ударилась так сильно, что пробила правое плечо насквозь. Джек не сумел удержать равновесие и упал на песок. Сквозь боль он заставил себя повернуть голову и посмотреть на рану. Не так страшно, как показалось. Пуля была почти в два раза меньше пробки, но прошла насквозь, и теперь из его плеча текла кровь.
   "Дерьмово", - только и успел подумать мужчина. В этот момент один из внедорожников остановился перед ним. Дверь открылась и навстречу вышел Кордин. Насколько знал Джек - последний (кроме него) из выживших псов Ослэйна. Кордин выглядел жалко. Его прежде волевое лицо с широким подбородком теперь было изъедено шрамами. Правая ноздря была наполовину оторвана, и правая часть лба вздулась от ожогов. На его шее был собачий ошейник, и Джек догадался, что все это - результат долгой борьбы за власть между дачами. Но теперь все конкуренты Кордина были мертвы, и тот автоматически становился главным.
   - Давно не виделись, Джек, - добродушно сказал он, присев на корточки. В лагере дачей Кордин был единственным, кого Джек мог назвать если не другом, то неплохим товарищем. Ослэйн любил использовать в операциях команды по три человека, и самой элитной из них была команда Джека, в которую входили Джесси и Кордин. Последний всегда был вежлив, приятен и соблюдал субординацию, и поэтому Джек относился к нему тепло. Сколько раз Кордин прикрывал его в перестрелках и рисковал ради него жизнью! "А теперь все обернулось таким образом", - растерянно подумал мужчина.
   - Действительно, давно, - ответил он.
   - Знаешь, - Кордин приятно улыбнулся, - я не хочу убивать тебя. Никогда не хотел, если честно. Мне старик Ослэйн не нравился. Он был сильным лидером - с этим не поспоришь, но мне он не нравился. Вы, трое, - он обратился к выросшим за его спиной людям, - приведите мне шлюху.
   Бандиты (Джек не помнил ни одного из них) кивнули и ушли к дому. Он хотел сказать, чтобы Алису не трогали и что она не виновата, но понимал, что ничего уже не добьется словами.
   - Так вот, - продолжил Кордин. Он провел рукой по плечу Джека, измазав пальцы кровью, и попробовал ее на вкус, - если бы ты просто убрался, я не стал бы тебя преследовать.
   - До того, как я здесь объявился, ты вряд ли мог что-то решать, - сказал Джек, указывая на ошейник.
   Кордин ударил соперника по плечу. Потом он вновь ласково улыбнулся. Взял Джека за правую руку и поднес его клинок к своей шее.
   - Ты можешь попытаться, если хочешь, - сказал он, - но от этого твоей шлюхе будет только хуже.
   Он приложил клинок к ошейнику и легким движением разрезал его.
   - Так-то лучше. Но все не важно, Джек, я бы разобрался с этим. Руппи доживал свое. И, может, кто-то скоро подсыпал бы яду в его напиток. И тогда, клянусь, клянусь, - он расхохотался, - я не стал бы охотиться за тобой. Кто прошлое помянет, тому, - очередной приступ смеха, - ты же видел Руперта, Джек. Но ты посмел возвращаться сюда и вновь утверждать, будто не ценишь авторитеты. Будто ты смеешь бросать вызов тем, кто сделал из тебя человека. Я помню тебя, Джек. Помню, как шпынял. Как ты чистил мои сапоги. Как падал от каждого удара. А потом, черт бы знал, что в тебе нашел Ослэйн, ты вдруг стал главным. Старик так разбаловал тебя, что некоторые думают, - он нагнулся к нему и прошептал совсем тихо, - некоторые думают, будто ты не уважаешь дачей, представляешь?
   - Вот она, Кордин, - сказал один из дачей, выталкивая из двери Алису. Парень был молодым и очень нервничал. Он прижимал пистолет прямо к ее затылку, и, казалось, готов был в любую секунду выстрелить.
   - Отлично, - Кордин улыбнулся, - вы, трое, нацельте оружие на нее и если увидите что-то странное, стреляйте. Сучка умеет кусаться. А ты, Джекки, скажи мне - это же неправда, будто ты больше не уважаешь дачей? Ну, скажи же, ты меня боишься?
   Джек молчал. Он понимал, что погибнет, если не остановит кровотечение в ближайшее время, и знал, что находится не в том положении, чтобы перечить Кордину. Но ему было так мерзко, что он не смог заставить себя врать, будто боится. И это было связано не с верой в собственную силу или излишней гордостью. Просто все прочие эмоции в сознании мужчины вытеснила тупая злость. И эта злость не позволяла ему действовать рационально.
   - Значит, это все-таки правда, - процедил Кордин. Джек подумал, что у нового главаря дачей определенно поехала крыша, - ты действительно не уважаешь нас?
   - За что?
   - За то, что мы живем свободно и верим в лучшее, что есть у человека, - он вновь поднес пальцы к его плечу, но теперь сунул их точно в рану. Джек застонал от боли, - в силу, Джек. Мы верим в силу. И, видишь ли, я сильнее тебя.
   - Ну точно, - сказала Алиса, - делая шаг вперед. Ее лицо было искажено, и Джек не мог понять - от боли или от злости. По глазам текли слезы. А радужная оболочка не просто вращалась. Она ощетинилась, расходясь по глазу острыми иглами.
   - Стреляйте в нее! - крикнул Кордин, но никто не исполнил указания.
   - Я не могу, - сказал схвативший девочку дач, - я не могу!
   Он оторвал пистолет от головы Алисы и навел его на Кордина. Раздались выстрелы, но ни одна из пуль не угодила в цель. Глава дачей и его телохранитель устремились к внедорожнику.
   Алиса продолжала стоять.
   - Убей этих троих, - сказала она Джеку. - Быстрее, я не удержу долго.
   Он вскочил, забыв про боль, и рванул к оружию Руперта. Кордин высунулся, чтобы убить Джека, но Алисин новый "подопечный" принялся стрелять, и тот спрятался обратно.
   Джек схватил дробовик. Убил сначала двух стоящих за ее спиной парней. Потом того, кто стрелял.
   - В укрытие! - крикнул он женщине.
   И они оба сорвались за внедорожник. Но, когда Джек уже достиг цели, Алиса замерла, и он увидел, что из ее груди вырывается сначала красная пуля, а потом кровь. Женщина упала в трех метрах от укрытия, и он, невзирая на обстрел, затащил ее за машину.
   - Как ты?
   - Хреново, - ответила Алиса. - Пробило сердце, и оно не сможет нормально качать кровь.
   - Ты можешь это исправить?
   - Я могла бы. Но мы умеем контролировать любую жидкость, кроме своей.
   - Тогда нужно только, чтобы Натта очнулась, верно? - он чувствовал, что к глазам подступают слезы.
  Алиса взяла его за руку.
   - Как театрально, - сказала она, улыбнувшись. Ее зубы были красными. - Я всегда думала, что так прощаются только в фильмах: под вражеским огнем и держа друг друга за руки. Рада, что у меня все, как в фильме.
   - Я приведу в себя Натту, - он попытался вырваться, но Алиса держала его на удивление крепко.
   - Не надо. Натта не поможет.
   - Но ты сказала, только свою.
   - Не поможет, - повторила Алиса, - а почему - поди разберись. Впрочем, - она откашлялась, - я знаю правду. Джек, полка в кухне. Там лежат ответы на все вопросы. Только не показывай Натте. Ты не представляешь, как это - знать такое.
   - Ладно, не говори ерунды, - он отпустил ее руку и взял пистолет, - тебе просто больно, и ты думаешь о смерти. Так всегда бывает, но это ничерта не значит.
   Алиса сквозь боль засмеялась.
   - Не учи доктора жить, - сказала она тихо. - Слушай, судя по кровотечению, я протяну еще пару минут. Могу подсобить глазами. Ты, главное, вымани этих двоих поближе.
   - Ладно, - он вылез из укрытия и совершил несколько выстрелов. Дачи выстрелили в ответ.
   - Кажется, ты ранил одного, - сказала Алиса, - чувствую его кровь. Подожди, может, получится.
   Ее глаза закрутились.
   - Нет, слишком далеко. Джек, убей их, или дай мне их убить. И спаси Натту. Джек, поклянись мне. Скажи, ты любил меня? Нет, не говори. Но, если любил... или уважал... Ты спаси ее, ладно? Она - все, что от меня осталось.
   И он хотел сказать: "Ты ведь говорила, что не ее мать", но решил, что сейчас не лучшее время.
   Итак, расклад был следующий: Джек и двое его соперников, один из которых, судя по всему, ранен. Все - профессиональные бандиты. Джек, конечно, лучше. Но с дырой в плече и слаб после операции. На его стороне была Алиса, но она, если все это было правдой, не могла помогать ему долго.
   - Сколько ты еще продержишься? - спросил он.
   - А сколько надо?
   - Не знаю.
   Он поднял Алису на руки и уложил на переднее сиденье, а сам сел за руль. Мужчина подумал, что, если не получается приманить врагов, нужно приблизиться к ним самому, и он нажал на газ, надеясь, что это сработает.
   - Я их чувствую, - сказала Алиса через некоторое время. - Смотри, Джек, как хлопушки.
   Ее глаза закрутились в последний раз, и он услышал необычные хлопки и увидел, как падают на внедорожник и на песок куски тел.
   - Я ведь говорила, - что могу за себя постоять, - улыбнулась Алиса. Потом она закрыла глаза и уже никогда их не открывала.
  Эпилог
  
  Книга Алисы. Введение. (стр. 1-3)
  
   "Здравствуй, дорогая книга. Наверное, это плохое начало, а писатель из меня, судя по всему, никудышный. Могу оправдаться лишь тем, что не имею опыта и тем, что мало удавалось читать. Нам вообще мало чего давали.
   Читающие это (а как бы я хотела, чтобы они были!) подумают, что это простая выдумка сумасшедшей, живущей в пустыне, и если бы вы только знали, как я сама хочу так думать! Но, к сожалению, каждое слово, написанное здесь - чистейшая и полнейшая правда.
   И правда эта заключается в том, что меня вырастили из пробирки. Нас было много. Я помню целые фермы своих сестер, выращенных из одной и той же яйцеклетки. Помню, как они плавают в стеклянных колбах, а я иду между ними, и двое мужчин в белых халатах держат меня за руку. Такие же белохалатные бродят вокруг колб, достают оттуда моих сестер, называют их браком и бросают в большие корзины.
   Я проходила мимо этих ферм почти каждый день, когда шла на опыты, где меня учили использовать глаза и замеряли способности. Я была единственной выжившей из своей партии. Вообще, из обрывков разговоров стало ясно, что получить "годный материал" удается только в одном проценте случаев. Большинство умирает в зачаточном состоянии. Другие рождаются, но без волшебных глаз и больными. В обоих случаях нас выкидывают на помойки. Мне говорили, что я - представитель самой первой партии и поэтому должна показывать остальным пример. Но я никогда не видела "остальных". Мне говорили, что я буду приносить пользу. На генетическом уровне в нас закладывают знание медицины и основы выживания. Нам говорят, что это для помощи раненым. Для красного креста на месте боевых действий. И я верила. Я считала, что буду приносить пользу. Мне приносили раненых, и я их лечила. Помогала медсестрой в больнице (мне давали линзы, чтобы прятать глаза, и запрещали говорить о происхождении). Там я познакомилась со многими пациентами. Мне нравилась человеческая компания, и нравились старые сериалы со всеми этими идеальными людьми, идеальными домами и розовыми садами. С этим героизмом перед смертью и самопожертвованием ради других. Я думала, что я тоже почти герой фильма. А потом оказалось, что все не так сказочно. Клэр Обсидиан - тот, кто финансировал наши жизни, - оказался главой крупнейшего мафиозного дома и, по совместительству, кандидатом в президенты африканской республики. Его политика была (и остается) жесткой и решительной, и я точно знаю, что, если он придет к власти, то начнет войну. И, возможно, мои сестры станут костяком его армии. А впрочем, пожалуй, стоит начать по порядку..."
  
  Книга Алисы. Глава 5. Встреча с отражением. (стр. 112-113).
  
  
   "Эти строки я пишу в кафе Сити, надеясь, что меня не увидят. Впрочем, меня сложно отличить от обычного человека, когда я надеваю линзы. Недавно ко мне приехал старый знакомый, но это не то, о чем я хотела рассказать. А сказать я хотела о его спутнице.
   Было так странно смотреть на нее. Мое собственное отражение: маленькая я, точно такая же, какой я запомнила себя, глядя в зеркала. Девочка с волшебными глазами из детдома. Не было никаких сомнений, что она - одна из моих младших сестер. Девочку зовут Натта и ее, как и многих других детей, лишенных волшебных глаз, выбросили на улицу. Те обычно всегда умирают. Но Натта выжила. Ее выходили в детдоме, и она жила обычной жизнью. Но глаза проявили себя позже. Я хотела, но так и не решилась рассказать ей правду. Я знаю, что нет ничего хуже знания о том, что ты выращен из пробирки, что ты - оружие и что тысячи твоих сестер ежегодно гибнут, а ты не знаешь, что с этим делать. Еще страшнее знать, что некоторые из них обмануты и работают на самую настоящую корпорацию зла. Пока Натта живет в моем доме, я вынуждена прятать рукопись и не могу писать, но расскажу обо всем подробнее, когда они уедут".
  
   Джек читал, не отрываясь, пока Натта спала в кровати. Он уже перетянул плечо, и понимал, что будет в порядке. Но от осознания того, что было в рукописи, его сердце стучало как бешеное. Теперь он знал, в чем заключается правда, но от этого было только тяжелее.
   Когда он закончил, то убрал рукопись обратно и, взяв Натту на руки, понес ее к машине.
   - Куда мы идем? - спросонья спросила девочка. - Что происходит?
   - Мы отбились от дачей, - пояснил Джек, - но Алиса погибла. Алиса помогла нам. Ты бы видела, на что способны ее глаза. И на что будут способны твои.
   - Но она выдала нас.
   - Она только притворялась. Алиса не врала, Натта, я клянусь тебе. И она сказала мне перед смертью. Совершенно честно сказала, что не твоя мама.
   - Мы должны похоронить ее.
   - Я похоронил ее под розами.
   - Так скоро? Сколько же я спала?
   - Почти весь день. Пока мы в безопасности, но дачи скоро пойдут на поиски. Нам надо уезжать.
   - Куда мы поедем? - спросила Натта.
   Он посадил ее в машину и сел за руль. - Мы будем искать твою маму.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"