Инга пришла на пляж поздно, после обеда. Расстелила на горячем песке огромное пушистое полотенце. Вокруг - ни души. У всех - сиеста. Бухточка и в утренние часы не была перенаселена отдыхающими, так, две-три семьи, какая-нибудь нежно воркующая парочка... Вскоре после полудня, не выдерживая натиска оголтелого южного солнца, все расползались - по кафе, ресторанам, по снятым за недорого маленьким чистым хаткам.
Обычно Инга тоже уходила с пляжа в это время. Ее трехлетняя Наташка отчаянно ревела, не желая расставаться с выловленными на палочку медузами, с песочными нескладными замками, со вновь обретенной в лице соседской девчонки подружкой... Потом малышка утешалась осетровым шашлыком и лимонадом с ягодными пирожными. Куски рыбы сосредоточенно стягивала с шампура маленькими и белыми молочными зубами, жадно всхлипывала, обливаясь нежным соком. Пирожное ела трепетно, облизывая языком с губ бисквитные крошки. Кусала, и продолжала любоваться узором из ягод и взбитых сливок, отчего глаза потешно сходились к переносице. Уже совершенно разомлевшую и благодушную, Инга приводила ее в такую же чистую хатку, к приветливой бабе Шуре, и укладывала спать. Сама сидела в саду, в тени старой корявой груши, в плетеном кресле-качалке, и читала книгу, а иногда уютно и неспешно болтала о том-о сем с хозяйкой "фазенды".
--
Вот ты молодая, сходила бы куда-нибудь, пока малая-то спит, - подначивала ее старуха.
--
Да куда ж я пойду-то днем, баб Шур? Кур на дороге считать?
--
Кур не кур, а прогулялась бы.
--
С кем? - лукаво смотрела из-под темных очков Инга.
--
Ты девка красивая, только выйди, ухажеры-то найдутся!
--
Баба Шура, я ведь замужем, какие ухажеры? Ох, подбиваете вы меня черт знает, на что!
--
А на что я тебя подбиваю? Муж-то хороший у тебя?
--
Хороший...
--
Что ж с тобой не поехал?
--
Работает, некогда ему.
Инге нравилось разговаривать так - просто, короткими фразами, со всеми этими "ох", да "что ж". Она чувствовала искреннюю симпатию бабы Шуры, которая была не так проста, как казалась, и больше, чем слова, говорили друг другу их глаза и играющие на губах улыбки. "Да оторвись ты, девка, гульни! Лови момент, так коротка молодость!" - шло от бабы Шуры. "Ох, не подначивай! И без тебя дел понаделаю, чувствует моя душа. Как домой возвращаться потом?" - мячиком скакало от Инги обратно.
Потом баба Шура поила ее чаем, ароматным, с южными травами. Инга любовалась ею, когда старуха шла с ярким, петухасто-расписным заварным чайником в одной руке и современным, похожим на ракету, в другой. Этим, вторым, баба Шура страшно гордилась - "подарок сына, ишь, электрический, не дурак, закипит - сам и отключится". А Инга примечала ее прямую спину, породистые сухие щиколотки, тяжелый пучок седых волос, тщательно уложенных на затылке. "Как же хороша она была, наверное, лет тридцать, сорок назад, - думала Инга. - Откуда такая красота в крымской деревушке?"
Инга отнимала у бабы Шуры полвека, наряжала ее в шелковые туалеты, отправляла на бал к Наташе Ростовой. Баба Шура получалась лучше всех. Все графы и князья влюблялись в нее...
--
Ну, о чем замечталась-то, девка? Иди в беседку, чай стынет.
--
Иду, иду, спасибо вам, баба Шура.
Потом на крылечко выползала заспанная теплая Наташка, такая румяная, что вначале баба Шура все рвалась измерить ей температуру. Рыжеватые волоски прилипли к высокому круглому лобику, трет смуглыми кулачками глаза... "Счастье мое" - заходилось в душе у Инги.
"Счастье" пило чай, и вновь требовало моря, солнца и купания. Собирались, шли на пляж. Баба Шура совала с собой пакет с фруктами - абрикосы, яблоки, черешня, все свое, из сада. Так и жили, день за днем. Кто-то, может, и заскучал бы, а Инге было покойно и хорошо. Только зрело в душе смутно и сладко неясное ожидание, радостная готовность к чему-то, чего не случалось еще в ее размеренной и правильной жизни.
*****
В последние дни и возникло обстоятельство, которое встряхнуло Ингу и вывело ее из блаженного отпускного равновесия. Сейчас она лежала на своем пушистом полотенце, радуясь и печалясь одиночеству. "Дура, дура, дождалась! Накликала... Хоть бы он не пришел. Хоть бы он не пришел. Если он не придет, я умру..."
Лежала, страдала, даже не страдала, а вот именно томилась, удивляясь, что способна еще так взлетать в своих мечтах, поражалась их бестыдству. Жена, мать, ценный работник... Муж - красавец, умница... Любит она его? Конечно, любит! Стоило бы тогда жениться! Знает его сто лет. Вместе учились в старших классах, потом университет, одна группа, дискотеки, КВН, дни рождения, ночь, Красная площадь. Все, все было... Юная страсть, дружба, интересно и легко вместе. Наташка - плод любви. Его копия... Тут сидит, по нему скучает... Где папа, где папа... И Инга скучает, да, скучает, и любит, и хочет уже домой, и ждет встречи... Господи, что же, ну что, творится с ней?
Сама не заметила, как задремала. Жара, такая жара, а ей нравится. Всем вредно, а ей полезно. Солнце входит в каждую клеточку, напитывает теплом, говорит: "Бери, бери, накапливай, впереди у тебя долгая, вечная московская зима." Проснулась, огляделась. Одна...
А, черт с ним! Инга упруго вскочила, побежала к морю. Не замедляя шаг, ворвалась в бирюзовую волну, присела, взмахнула, как девчонка руками, подняла вокруг себя тучу мелких бриллиантовых брызг. Плеснула воды на ноги, на грудь. "Хороша я!" - подумала нескромно. И правда, хороша. Стройная, гибкая, как мальчишка. Ноги, руки - радуются движению, мышцы играют под золотистой кожей. Инга обхватила плечи руками, быстро провела ими по телу сверху вниз, делая вид, обманывая даже саму себя, что просто стряхивает соленые капли, а на самом деле - гладя, лаская тугие маленькие груди, плоский живот, длинные, крепкие, как у молодой лошадки, ноги. Вдруг, повинуясь какому-то животному порыву, решительно сдернула с себя маленькие плавки, узкий лифчик, скомкала их. Развернулась, как пружинка, бросила перламутровый комочек на берег.
Инге казалось сейчас, что она одна в целом мире. Вся эта роскошь, все величие и простота природы - для нее одной. И она - не богиня, всего лишь капля, одна из миллионов. Эта капля, пронзаемая лучом солнца, сливается с сонмом себе подобных, и испаряется, пропадает, становится воздухом и стремится ввысь, превращаясь в частицу вселенной.
Инга засмеялась, звонко и счастливо, запрокинув к солнцу свое очаровательное, совсем еще, в сущности, юное лицо. Только глаза, пронзительные глаза и губы, нежные, ласковые, желанные, но уже приобретшие зрелую четкость линии, говорили - перед вами не девчонка, но женщина.
Она нырнула и долго плыла под водой. Волна шелком вилась вдоль тела. Вырвавшись на поверхность, Инга жадно глотнула воздух, перевернулась на спину, чуть-чуть передохнула. Потом четким техничным кролем поплыла от берега. Раз-два-три, поворот головы, вдох, медленный выдох в воду, локоть углом выходит из волны... Почувствовала работу всего тела, тяги и сокращения каждой мышцы, проплыла метров сто еще быстрее, выкладываясь, как на соревнованиях в студенческие годы. Потом перешла на плавный, ленивый брасс. Брассом она могла плыть сколько угодно, хоть километр, хоть пять. Куда-то уходили все мысли, все переживания. Оставались только слаженность движений, размеренность вдохов, и четкость скольжения по поверхности огромного, теплого, бесконечного моря...
Остановилась, обернулась. Как далеко берег! На мгновение стало чуть неуютно. Наташка скоро проснется... Надо возвращаться. На берегу померещилась темная точка. "Не буду вглядываться", - поклялась себе Инга, и поплыла обратно, старательно дыша в воду. Легкость и беспечность последнего получаса исчезли, как не были, темная точка поглотила их.
Она была честна с собой, и не смотрела на берег. Первый взгляд бросила, когда до песчаной полосы осталось не больше пятидесяти метров. Да и смотреть не надо было, хоть перенеси ее сейчас в другую галактику, она знала - там, на берегу, рядом с ее полотенцем - Мальчик.
Вдруг Инга сообразила, что совершенно нага. Смешно, что может теперь изменить кусочек ткани. Даже не пытаясь прикрыться, столь спокойно, что это вовсе не выглядело бесстыдством, Инга вышла из расплавленного стекла моря. Красиво развела плечи, запрокинув голову, слегка отжала короткие темные кудряшки... И упала прямо в объятия Мальчика...
*****
Она увидела его впервые неделю назад. Мальчик пришел на пляж с родителями и младшей сестрой. Наверное, они приехали накануне вечером, спали чуть дольше, чем следует спать на юге, и вот появились у моря, когда солнце уже в зените, а все места хоть с каким-то намеком на тень заняты. Его мать принялась деловито стелить на ровном участке пару одинаковых покрывал (одно - взрослым, одно - детям. Детям, н-да...). Папаша ввинчивал в рыхлый песок разноцветные зонты. Хозяйственные ребята, подумала Инга. Девчушка в коротком сарафанчике, лет семи на вид, терпеливо стояла рядом, ждала, чувствуется, родительских распоряжений. Мальчик моментально скинул шорты и побежал к морю. "Господи, ну почему опять все комом бросил?" - крикнула вслед мать. Мальчик обернулся и засмеялся.
Сколько же ему лет, подумала Инга. Если бы она увидела Мальчика на улице, дала бы девятнадцать-двадцать, но нет, наверное, меньше, и родители совсем молодо выглядят, и сестренка маленькая еще... Хотя теперь модно рожать детей с большой разницей в возрасте. Лет семнадцать, решила Инга.
Какое ей, собственно, дело? Да никакого. Но глаз от Мальчика не отвести... Со стороны это должно неприлично смотреться. Ей самой еще не столько лет, чтобы оправдаться материнскими инстинктами, объяснить это, как невинное любование пусть чужим, но ребенком. И конечно, уже не столько, чтобы... Его подружки, наверное, в восьмом классе учатся. Или, в крайнем случае, в десятом.
"Мам, посмотри, какой у меня пруд!"- крикнула Наташка. Накупавшись вдоволь, она упорно трудилась, разгребая песок пухлыми ладошками. Добралась до влажного слоя. Расширяла, расширяла свой игрушечный котлован, обрушивая в накопившуюся на дне теплую жижу все новые и новые песчаные пласты. Потом, удовлетворившись формой и размерами, сбегала с ведерком к морю, долила воды. Края прудика выложила ракушками, сотворила пару клумб рядом, навтыкала былинок и цветов. Пыталась поймать медузу, чтобы придать законченность своему творению, но медузы, как назло, все куда-то пропали. Тогда Наташка бросила в мутную воду пару ярких камушков, решила, это рыбки. Для нее камушки были живыми, Наташка даже видела, как у них отрасли хвосты и плавнички, и, трепеща плавничками, рыбки пустили легкую рябь по поверхности прудика. Постояла надо всей этой красотой, упершись в песок крепкими столбиками загорелых ног. Осталась довольна. Позвала Ингу разделить свои восторги.
От дочкиного оклика Инга вздрогнула, как будто ее разбудили после крепкого сна. "Ах, умница моя, как здорово у тебя получилось!" Подошла поближе, села на корточки рядом с Наташкой. Глаза как магнитом тянет в сторону Мальчика.
Одумайся, совсем с ума сошла, про дочку забыла! А если бы она без спроса в море залезла?! Да я ничего, просто красивый мальчик, я загляделась. Просто? Да, просто! Я люблю все красивое, я могу так же заглядеться на ребенка, девушку, ветку, закат! Еще на что? На зверюшку, на картину, на облака! Да на что угодно! Ну, ладно.
Сестре Мальчика сняли сарафанчик, надели пеструю панамку. Наташка с надеждой смотрела в ее сторону. Может, станет подружкой? Та перехватила девчушкин ищущий взгляд и высокомерно отвернулась. Вот еще, с мелюзгой водиться.
Мальчик накупался и выходил из моря. Проходя мимо наташкиного бассейна, чуть замедлил шаг. "Красиво. Ты молодец," - сказал и улыбнулся почему-то Инге. Инга смутилась, как чеховская институтка. Вот дурочка! Просто вежливый, контактный мальчик. Не более чем.
*****
Мальчик безмолвно подхватил мокрое Ингино тело. Чуть шершавые сильные ладони. Сухие длинные пальцы. Как надежно и удобно на них ее смуглым тоненьким лопаткам. Мальчик слегка отклонил Ингу от себя, разъединил торсы, при этом они тесно прижались друг к другу бедрами. Встретились глазами. Сказали тысячи слов за мгновение.
Инга впервые открыто и неспешно любовалась Мальчиком. Шелк ресниц, бархат кожи, нежный юношеский румянец на высоких скулах. Восхитилась - у него ресницы будто в пять рядов растут. Когда он моргает, они похожи на бабочкины крылья. Пальцами, чуть касаясь, провела по бровям, очертила глазницу, погладила горбинку на крупном, но тонко вылепленном носу. Улыбнулась восторженно и счастливо.
Мальчик приподнял ее за подмышки, они соприкоснулись лицами. Он закрыл глаза. Как будто ночной мотылек прошуршал по щеке. "Еще" - сказала. Он понял, специально моргнул несколько раз, лаская ее ресницами. "Теперь вы...ты..."
Инга выпала из времени. Сколько времени они вот так ласкали друг друга -- кончиками пальцев, взмахами ресниц, взглядами, чуть слышными прикосновениями... Потом Инга думала о том, что это она пережила не как забытое ощущение, а как новый опыт. В их любви с мужем не было этой безграничной, неземной нежности, этой изысканности ласк. Порыв, страсть, срывание одежды, близость как веселая борьба, смерч -- подхватил, закружил, смял и выплюнул. Учащенное дыхание рядом на подушке, рука в руке, смеющийся взгляд, этакие друзья-любовники... Ей всегда казалось, что это здорово. Да это и было здорово.
Мальчик взял Ингу на руки и отнес на полотенце. Он двигался легко и грациозно, Инга даже не предполагала такой силы в его стройном, еще мальчишеском, теле. Инга легла на спину, ровно, как куколка. Скрестила руки на груди, Мальчик засмеялся, взял ее запястья, приподнял и внезапно отпустил. Руки запрокинулись за голову. "Очень красиво", -- сказал Мальчик.
Он сел сверху ингиных бедер и довольно долго ее разглядывал. Никто, ни один мужчина, не смотрел на нее так. Как на чудо. Мальчик так и произнес: "Ты - чудо". От этого взгляда Инга завелась, как не завелась бы ни от какого прикосновения. Вдруг исчезла вся тонкость момента, но не по-плохому, не обидно исчезла, а как будто тактично ушла в назначенный ей час.
Они почувствовали это оба и одновременно, и Мальчик тут же сильно и упруго лег на Ингу и сначала просто вжался, вдавился каждой клеточкой своего тела в каждую клеточку ее, уткнулся губами и носом в шею, в мокрые и соленые завитки волос, и глубоко вздохнул, а потом оплел ее ноги своими и раздвинул их и вошел в нее так уверенно и требовательно, что Инга даже удивилась, и это удивление было последним осмысленным движением ее сознания.
Они слились и были так счастливы в этом слиянии, словно превратились в единый ликующий организм. Мальчик, что удивительно, не был быстр в любви, он то замедлял, то наращивал темп, отстранялся, дразнил и обрушивался на Ингу вновь. "Сзади", - вдруг жестко сказала Инга. "Да", - кратко ответил Мальчик. И пока она пружинисто, нетерпеливо переворачивалась, Мальчик уже подхватил ее за талию и буквально надел на себя. Инга извивалась, как кошка. Мальчик бился бедрами о ее крепкие, смуглые ягодицы, то приподымая, то сдавливая их ладонями, и Инге было даже немножечко больно и хотелось, чтобы эта сладкая, тянущая, взрывающая ее изнутри боль не кончалась никогда. Она оттолкнулась руками, села на колени, не выпуская Мальчика изнутри, и прижалась спиной к его груди, откинувшись головой на плечо. Он взял ее за груди, нежно двумя пальцами сжал соски и Инга почему-то подумала, что из них сейчас брызнет молоко, ведь должны же чем-то излиться переполняющие ее соки...
"Сейчас... хочу видеть твое лицо!" - вскрикнул Мальчик, вновь бросил ее на лопатки, вошел сверху и через секунду забился в сладкой судороге. Инга, почти уставшая от наслаждения, почувствовала, как пронзительная истома еще раз заливает все ее тело, и отключилась. Пришла в себя оттого, что Мальчик, с каким-то новым восторгом вглядывался в ее лицо и смеялся низким гортанным смехом самца-победителя. Инга поняла, что он сейчас не только познал ее, он познал себя, познал и осознал свое умение и свою власть дарить наслаждение женщине.
--
Меня зовут...
--
Т-с-с... Я не хочу знать, как тебя зовут. Ты мой Мальчик, пришелец, дар небес...
--
Ну, все-таки...
--
Нет, нет! Вдруг окажется, что ты Вася или Костя... Это хорошие имена, но нам они не подходят. Я не хочу знать...
--
Но я не Вася и не Костя! А как зовут тебя? Ничего, что я на "ты"?
--
Мальчик, а ты нахал! - рассмеялась Инга. -- Ты правда хочешь знать мое имя?
--
Да, конечно, оно должно быть волшебным. Но даже если ты Нюра или Ксюша, я не расстроюсь, - опять подколол ее Мальчик.
--
Я Инга.
--
Ин-нга... Как колокольчик. Мой волшебный колокольчик.
Так они лежали и болтали, пока Инга не пришла в себя настолько, чтобы вспомнить про Наташку. Она подхватила полотенце, а Мальчик остался лежать на песке. И Инга упала около него на колени, и еще раз провела по щеке рукой и быстро-быстро, скользя по лицу, поцеловала глаза, и нос, и губы, а он обнял ее за шею и притянул к себе...
*****
Потом они встречались еще несколько раз, и Инга, конечно, узнала его имя (мать окликнула Мальчика на улице). Они назначали свидания, и уходили далеко по побережью, и любили друг друга. Болтали, смеялись, а на общем пляже, не в их часы, Мальчик играл с Наташкой, но иногда замирал, и подолгу смотрел на Ингу, и ей было страшно, что мать увидит и все поймет. Но той ничего подобного даже не приходило в голову.
Через неделю Инге надо было уезжать. Накануне она сказала об этом Мальчику. Он, как маленький, надулся и замолчал. Странно, ей самой не было больно расставаться с ним. Ингу переполняла тихая грусть и благодарность за то, что это волшебство случилось в ее жизни. Она понимала, что так лучше и для Мальчика. Он останется навсегда благодарен ей, и женщины его последующей, взрослой, жизни, не зная Ингу, будут озарены светом этой короткой южной любви.
Обычно они расставались метрах в пятистах от поселка. Сегодняшнее расставание было последним.
--
Прощай. Будь счастлив, мой волшебный Мальчик.
--
Прощай.
--
Прошу тебя, будь добр с женщинами. Обещаешь?
--
Да, -- сказал и отвернулся. Высокие скулы залило румянцем. На виске билась тоненькая голубая жилка.
Инга боялась, что вот сейчас Мальчик начнет говорить обычные в таких случаях слова, мол, никогда не буду счастлив, какие другие женщины, и прочую искреннюю, но не верную ерунду. Но он молчал, и за это Инга была ему особенно благодарна.
--
Ну, все. Я ухожу. Ты, как обычно, минут через десять. Ладно?
--
Конечно, - Мальчик даже попытался улыбнуться.
Инга быстро пошла вверх по тропинке, чувствуя спиной пристальный мужской взгляд, взгляд Мужчины, который изо всех сил старается не плакать.