Конечно же, не для войны с Гитлером и не для какой-нибудь другой конкретной войны учили мальчиков младших классов военному делу. Надо уметь Родину защищать, вот и все! Военрук, контуженный младший лейтенант, каждое утро выстраивал детей на линейку, и они пели Гимн Советского Союза. Это - как верующие молитву. Потом попадали в классы на занятие. А в конце уроков - строевая подготовка.
Новый военрук добросовестно отрабатывал свое отсутствие на войне. Для этого он гонял мальчиков по полной армейской программе. Они ползали по-пластунски в огородах, в которых только что выкопали картошку, бегали кроссы, подтягивались на турнике и отжимались от земли.
Да разве кто-нибудь за это обиделся? Спасибо за заботу, за физическую подготовку. Но вот незадача: детей плохо кормили: продуктов было мало. Почти все, что выращивал колхоз, отправляли на фронт. Выручало подсобное хозяйство, которое тоже было очень скудным. К началу занятий военной подготовкой ребят ветром качало. Только о куске хлеба они и мечтали. Особенно плохо чувствовал себя Митя. Он только что перенес воспаление легких и, вероятно, имел осложнение. Был он худым, тщедушным, "еле-еле душа в теле". Но врачам его ни разу не показывали. В селе даже фельдшера не было, а чтобы везти ребенка в районную больницу - такого в его семье не наблюдалось. А мальчику было больно бегать и ползать, особенно в правом боку. Когда дети, резвясь, случайно толкали его, он чуть не плакал от боли.
И вот такой он, защитник Отечества, ползает, бегает, подтягивается. Солдат! Он гордится этим! Он, когда захочет, может так замаскироваться, что рядом пройдешь и не заметишь. Однажды его всем классом искали, а он прикрылся перекати-полем и наблюдал за суетой. Только вот больно ему...
Тезка его, на год старше, все подучивает, все добивается, чтобы он, наконец, пожаловался военруку на здоровье. Но как? Митьке вовсе этого не хотелось. Вряд ли бравый вояка, освобожденный от фронта, чтобы гонять учеников, а вечерами ухаживать за девчатами, станет выслушивать его детский лепет. Тезка же, видя Митины страдания и колебания, все настаивает, все уговаривает. Заботливый такой мальчик, настоящий друг.
- Но что я ему скажу?
- Ну, что у тебя болит, селезенка, например, и он освободит тебя от занятий.
Витя не представлял, есть ли у него внутри этот орган, или селезенка бывает только у животных? Когда ему было особенно невыносимо, он сказал военруку, что у него что-то болит внутри.
- Что у тебя там болит?
- Селезенка, однако, - промямлил он.
Это вызвало такой дружный смех! Оказалось, что все только этого и ждали. Ясно, кто об этом позаботился. Смеялся военрук, хохотали мальчики, стоявшие в шеренге. А тезка веселился громче всех. В этот момент Митя понял, что это вовсе и не друг, он специально выставил его на посмешище. После этого случая он никогда уже не был таким доверчивым. И вообще стал придерживать эмоции.
Боли в животе мучили Митю несколько лет. Они загибали его в бараний рог, когда возвращался из соседнего села, где была семилетняя школа. Это пять километров пути! Митя специально шел домой после всех, отдельно. Вот и заросли оврага. Он скрывался в них, ложился, скорчившись, на траву, и ждал, когда ослабнет приступ. А зимой приходилось проситься в крайнюю избу и отлеживаться на русской печи.
Он очень гордился тем, что был октябренком, потом пионером. Жалел только, что ни октябрятского значка, ни пионерского галстука у него, как и у всех сельских ребят, никогда не было.
В седьмом классе, это сразу после войны, решил вступить в комсомол. Ему только что исполнилось четырнадцать лет. На полустанке будущие комсомольцы ждали пассажирского поезда. Многие ехали по железной дороге впервые. Из рассказов старших знали, что поезд тронется, не дернув с места. И каждый, глядя в окно на удаляющийся перрон и привокзальные здания, не мог отвести удивленного взгляда. Только Митька ничему не удивлялся. Он уже не раз по семейным делам ездил в Барнаул и в пассажирском вагоне без билета, и на крыше товарняков.
Пионервожатая Клавдия Ивановна, осматривая группу школьников, которую она везла в райком комсомола, удивила Митю непонятным вопросом. Она сказала: "Ты такой маленький, примут ли тебя в комсомол?" Нашла, когда сомневаться. Не могла об этом подумать еще в школе. Но в райкоме комсомола никаких препятствий не возникло. Митька был хорошо подготовлен и бойко, даже как-то весело отвечал на все вопросы. Приняли. А потом еще и в члены бюро комсомольской организации техникума избирали. Но это позднее.
Первый раз с представителями медицины сельский подросток столкнулся, когда получал справку о состоянии здоровья для поступления в техникум. Прием вели два молодых врача. В своем селе Митя не видел таких откормленных, румянощеких и рослых парней. Не на сельских харчах, видать, они выросли. Да и одеты были в дорогие костюмы и туфли. Белые халаты только подчеркивали их дородность и здоровье.
Появление Мити их как-то развеселило. Видимо, до этого они просто скучали. Медики, узнав, что он из села, начали откровенно над ним надсмехаться. Вопросы и шутки их были злые, ядовитые. Они, горожане, ставшие интеллигентами, не скрывали своего презрения к "колхознику". Митя с достоинством сносил их реплики, которые касались то одежды, то стрижки, то питания. На вопросы отвечал четко и сдержанно. А сам думал: "Пожили бы вы впроголодь, кое-как одетыми, не до смеха бы стало".
В это время он вспомнил своего одноклассника Гришку Милородова. Отец его был директором МТС - машинно-тракторной станции. Его не призвали на фронт, дали броню. Гришка всегда был одет-обут с иголочки, имел карманные деньги, а в портфеле у него всегда лежал солидный бутерброд с колбасой или сыром. Он был здоровее всех в классе, но учился тупо, его просто за уши перетягивали из класса в класс. Всегда на фоне общего недостатка были "жирные коты". После семилетки всего два или три человека пошли в восьмой класс в городскую школу. Среди них и Милородов. Отец дал ему потом и среднее, и высшее образование.
И вот они, эти двое, у каждого из которых над ремнем нависает брюшко, применили к нему, как Митя понял, свой коронный номер, который его окончательно унизил бы. Они дали понюхать пузырек с какой-то жидкостью, чтобы угадал содержимое. Дескать, проверяют, все ли в порядке с обонянием. По ухмылкам, по хитринкам в глазах, когда они переглядывались, он понял, что готовятся над ним посмеяться. Видать, не раз удавалось им обескуражить посетителей, давая понюхать этот флакончик. В пузырьке оказался керосин. Митя определил это без колебаний, чем сильно разочаровал испытателей. Они же, горожане, не знали, что сельские дети выросли и выучились при коптилках и керосиновых лампах. Натешившись, справку они все-таки выдали.
Такие тогда были времена. Мальчик родился и вырос в российской глубинке. Рос, как придорожная трава. Окончил семилетку, как ни трудно это ему далось. Поступил учиться в техникум. Считал это своей удачей. Хотел скорее стать специалистом, чтобы участвовать в стройках века, покорять тайгу и распахивать целину. И вот уже в техникуме услышал команду очередного военрука:
- Равняйсь! Смирно!
Теперь их обучал человек средних лет, видимо, отставной офицер. На первых занятиях ребята разбирали и собирали винтовку. А потом военрук укреплял ее на штатив, и учащиеся должны были по очереди "прицелиться" в макет. У Мити это здорово получалось. Уже через пару секунд, выстроив в одну линию мушку, прорезь и мишень, он доложил, что задание выполнено. Военрук засомневался в способностях студента и подкрутил крепления на стенде так, что ствол винтовки показывал чуть ли не в потолок. Но сельский парень не растерялся и снова с ювелирной точностью навел прицел на мишень. Военрук, наблюдая за ним, спросил:
- А отчего у тебя глаз подергивается?
- Не знаю.
- Такой молодой, а нервы уже не в порядке. Надо врачу показаться.
Рассказать бы ему про голодное и холодное детство, про то, как еще маленьким мальчиком тайно научился заряжать ружье и стрелять по цели. Но зачем? Не было у юноши желания рассказывать о своем детстве. И не было возможности по врачам ходить. А меры он принял. Во время каникул, когда вода в озере стала холодной, продолжал купаться. В воду заходил медленно-медленно, так что повизгивать хотелось, пока макушка не скроется. Месяц такого купания, и нервный тик навсегда исчез.
Когда Митя загибался от болей в животе и помирал с голоду, казалось, что никому до него дела нет. А как только подрос, поступил учиться, тут же прислали повестку из военкомата. Он впервые серьезно задумался над тем, что не просто так живет на белом свете, не сам по себе, а в государстве, в котором есть четкий порядок и в котором числится в списках таких же, как он, юношей-допризывников! Кто-то заботился о том, чтобы получил он семилетнее образование. Потом оборудовал по полной программе техникум. Не лично для него, но и для него! Платил стипендию. Обеспечил медобслуживание. Даже ультрафиолетовое облучение было организовано.
После измерения роста и взвешивания допризывников осматривала медицинская комиссия, человек пять в белых халатах. Сразу было видно, что на своем веку они много повидали молодого народа. Больше всего Митя боялся, что не возьмут его в армию из-за малого роста. Он считал бы это позором, если бы забраковали, не призвали на службу в армию. Мужчина должен отслужить в войсках, чтобы быть полноценным. Но роста оказалось достаточно. Женщина-хирург вертела, крутила Митю и в конце осмотра заявила:
- Паховая грыжа. Назначаем плановую операцию на время каникул.
Явился Митя в городскую больницу со справкой в руках. В ординаторской - три молодые девушки в белых халатах. Они стали готовить его к операции. С опаской посматривал он на веселых беспечных медичек и все ждал, когда же появится хирург. Они переодели его, уложили на операционный стол, сделали местную анестезию и... приступили к операции! Значит, кто-то из них был хирургом? Слышал, как трещала кожа под скальпелем. Потом почувствовал, что изнутри что-то вытягивают. Тут стало больно. Но потом и эта боль утихла.
Женщины непринужденно болтали, бросали ему на живот инструменты. Лишь иногда вспоминали о юноше и отмечали, что у него что-то там хорошо развито. А он думал: они потому так спешно взялись его оперировать, что начальства нет на месте. Попрактиковаться, так сказать, на допризывнике, пока есть возможность.
- Вот и все. Зашиваем.
Сначала молча вышла из кабинета одна, через промежуток времени - другая. А затем так же, ни слова не говоря, ушла и последняя. Остался Дмитрий один в операционной. Когда прошло достаточно много времени, он решил поискать медиков и спросить, что делать дальше? Уже сидел, спустив к полу ноги, когда в операционную вкатилась каталка. Медсестра стала его воспитывать: нельзя вставать после операции! И увезла его в палату, переложила на койку.
- Вот твое место, выздоравливай.
Здесь было несколько больных, все после операции. Они рассказали Вите о порядках в больнице. В палате было весело. Анекдот следовал за анекдотом. Все хохотали, и Митя тоже. Но приходилось сдерживаться - болел послеоперационный шов.
Лишь на четвертый день на обходе увидел Дмитрий главврача. Посмотрев в журнал, он указал на его соседа по койке:
- Его выпишите завтра, а этого, - показал на Митю, - послезавтра.
За ним все записывали. Но все перепутали, выпроводили допризывника на сутки раньше - на пятый день после операции. Витя думал, что так даже лучше. Шов, правда, сильно отдавал болью, и Витя придерживал его рукой. В автобусе, когда ехал в общежитие, страшно трясло, боялся, что шов разойдется. Но добрался благополучно.
По случаю операции его освободили от практических занятий, связанных с физическим трудом. Перекинул он через плечо полевую сумку и пешком отправился на железнодорожный вокзал. Это километра три по тропе вдоль железной дороги. И где-то посреди - мост через речушку. Не для пешеходов. Это шпалы без насыпи и рельсы на них. Между шпалами видны струи воды, перекатывающиеся через валуны. До них - метров двадцать. Пешеходы всегда останавливались здесь, чтобы полюбоваться с высоты моста красивым пейзажем.
Заходит студент на мост, рассеянно думая о чем-то, а навстречу подросток. Он как-то по-особому посмотрел. Будто бы у Мити лицо в саже или еще что-то. Он удивился: что это с пацаном? Уже дошел до средины моста, когда услышал оклик:
- Дядя!
Оглянулся и видит: к мосту на всех парах приближается железнодорожный состав. До него уже всего метров триста. Звук от него почему-то негромкий, он как бы отстает из-за высокой скорости, но нарастает с каждой секундой. Дмитрий, возможно, еще успел бы добежать до конца моста и соскочить на тропинку. Но бежать-то он не мог после операции. Да и боялся оступиться: между шпалами была пустота. Выход был один: спасаться там, где застал случай. Пригодился опыт путешествия по железным дорогам. Он уселся на самый кончик шпалы, нагнул голову к коленям и снизу ухватился за шпалу руками. Только успел устроиться, как с ревом и грохотом на мост влетел локомотив, сотрясая рельсы, шпалы и весь мост.
Воздушная волна ощутимо толкнула в спину, а потом попутный движению ветер уже не беспокоил. Ощущение было не для слабонервных. За спиной грохотали вагоны. Глубоко внизу катила по камням свои воды речушка. Не изменяя позы, студент осмотрелся. Состав был длиннющий! У многих вагонов выступали подножки, но они пролетали чуть выше его головы. Он прикинул, что ему ничто не грозит, и успокоился.
Казалось, что порожняку не будет конца. Уже затекли спина и руки. На тропинке скопилось до десятка человек, возвращавшиеся с вокзала. Когда последний вагон прогремел, юноша встал и так же медленно, оберегая больное место, продолжил свой путь. Он шел по мосту навстречу толпе.
- Смело! Смело! - сказал кто-то. Витя промолчал. Людям было непонятно его поведение. А у него не было другого выхода.
Следующую команду к построению он услышал, когда вернулся после каникул. Шов от операции уже почти не беспокоил, и Дмитрий вместе с группой сдавал нормы ГТО. Бежали кросс. После первого круга он почувствовал сильную боль в животе. Значит, рано еще давать организму нагрузку. Естественно, сошел с дистанции. Военрук стал взывать к его мужеству и совести. Но юноша уже понимал, что слышит он стандартные, избитые слова. Военрук - винтик государственной машины. Его задача - отчитаться, что все студенты сдали нормы ГТО, а здоровье отдельного человека его мало беспокоит. "Самому надо себя защищать" - сделал вывод Дмитрий и успокоил свою совесть.
В определенный срок дипломированный специалист был призван на службу в армию. Служить пошел с удовольствием. По-прежнему считал: мужчина должен пройти закалку в армии! Пришлось быть в строю более трех лет. За это время стал высококлассным специалистом по связи и отличным спортсменом. Несколько раз участвовал в крупных учениях на Дальнем Востоке.
Между СССР и Китаем тогда пробежала черная кошка. На совместных учениях солдатам советовали избегать контактов с китайскими военнослужащими. Это было еще до сражения на острове Даманском. На тех учениях увидел имитацию взрыва атомной бомбы. Связисты узнали об этом заранее и выбрали удобные для наблюдения места. Вдруг земля вздрогнула, вдали поднялся столб чего-то темного с оранжевыми проблесками внутри. Он поднялся до самого неба, а потом расширился вверху и принял форму гриба. Точно такую, как на рисунке на учебных плакатах.
Потом, демобилизовавшись, ходил в строю на демонстрации. Все в строю, в строю, среди своих единомышленников. Ходить строем удобнее, чем толпой.
...Подрос у него сынок, и повел Виктор его в детский сад. Уходя, видел, как детишек построили по двое. Возвращается, а настроение непонятно почему испортилось. "Вот уже и ты, малыш, вписан в систему", - лезли в голову непонятные мысли. - "А как без этого? И что в этом плохого? Жизнь есть жизнь. Только бы была она к тебе справедливой".
А малыш полюбил исторические диафильмы, исторические романы. Он рос патриотом. А пока учился в Московском институте, Украина и Россия стали самостоятельными государствами. Но какая граница может разделить родителей и сына? Нет такой силы.
Неласковой, суровой была иногда к своим сыновьям общая Родина народов. Но они выросли крепкими, закаленными, и никто не посмел открыто посягнуть на ее границы. Передалось ли это их детям - быть защитниками Родины?