Баюров Юрий : другие произведения.

Я всю жизнь чувствовал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все, что здесь написано - самим автором не перечитывалсь ни разу, а потому не является образцом стилистики, орфографии, грамматики и т.д.
  Я всю жизнь чувствовал. Чувствовал момент близкого окончания и начала чего-либо, происходившего со мной. На день рождения в лесятья почувствовал, что уже никогда не смогу играть в игрушки с тем же удовольствием, с каким мог делать это ещё пару дней назад. Отмечая своё восемнадцатилетние я почувствовал, что, наконец, настал самый главный день, к которому шла вся моя прошедшая жизнь, что вот теперь я вижу перед собой чёткую цель и только её несоответствие своему назначению, может мне помешать в её достижении. Именно с этого дня всё и началось. Это было удивительное время, время моей жизни, немного странное, печальное, но без сомнения не имевшее в своей бездонной копилке не одного прожитого зря дня. И вот сегодня на моё пятидесяти шестилетие я чувствую, как оно заканчивается, как досыпаются последние крупинки в, уже порядочно истрепавшихся песочных часах, отмеривавших день за днём, моё плавное течение по этой реке. Бурной, иногда мчащейся как безумный горный поток, а иногда замирающей на время, как тихая заводь, окружённая нежным гостеприимством ив. Иногда эта река почти переворачивала судёнышко моих убеждений и веры в справедливость, но, выдержав, я мог в безграничном счастье любоваться самыми прекрасными видами, которые только могла мне подарить эта река. Да, быть может, она не всегда была ко мне справедлива и заботлива, но только сейчас я понимаю и вспоминаю, что за время пути, не было ни одного притока, что я всю мою жизнь шёл к главному своему порту, пристань которого сегодня утром, я уже смог различить в малейших деталях.
  - Официант! - послышалось за соседним столиком, где, как показалось, пара военных отмечали какое-то событие. - Две кружки чая и пару бубликов, пожалуйста, - воскликнул тот, что держался нетерпеливее и безумный блеск, в глазах которого выдавал его желание скорее заняться чем-то важным в своей жизни. - Нет, ты можешь представить, что какие-то пол года нас отделяет от того момента, когда мы первый раз встретились в больнице, после этих бесконечных зачисток. Ты помнишь, мы встретились и уже не верили, что когда-нибудь, сможем начать то, о чем мы мечтали с детства. Я - до сих пор не могу поверить.
  - Да ...- тихо вздохнул, массивный здоровяк, которому тоже было около тридцати пяти.
  - А мне вспоминается, с каким энтузиазмом ты рвался всё здесь, перевернуть, всем и каждому, доказывая, что не заслужено...
  - Ладно, перестань.
  - Нет, на самом деле ты стал совершенно другим, куда ушёл твой безграничный энтузиазм, ведь сейчас столько новых возможностей. Я уже договорился о встрече с управляющим по персоналу в "МИР групп". Он ещё до хаоса работал вместе с моим отцом, если хочешь, я и на счёт тебя замолвлю словечко. По крайней, я думаю, что место старшего агента в отделе авиа доставок по началу - тебе обеспечено, ты же первоклассный лётчик.
  - Послушай...
  - Нет, ты послушай, сколько можно терпеть, я не могу больше видеть, как гниёшь заживо в своих бесконечных укорах самого себя и пустых переживаниях о том, что уже нам никогда не вернуть, Прошло четыре года, мир изменился, всё изменилось. Ты живешь в лучшем городе, тебя никто не торопит и все тебе открыто - иди, что ты ждёшь, никого не вернуть, остался только ты и если хотя бы на минуту ты позволишь себе усомниться то, поверь тебе снова не избежать врачей, а впрочем....Да, спасибо и ещё будьте добры счёт.
  - Андрей, прости, но я тебе не сказал кое-что, сегодня вечером я уезжаю, подожди, нет, причина не в переживаниях или укорах, я просто понял, что я здесь больше не нужен. Моя жизнь закончилась пол года назад, я сделал своё дело, ведь и Миров столько лет жил на Байкале.
  - Пойми, что Стране, такие как ты и я нужны именно сейчас, это предательство, если, хочешь слышать моё мнение. Ты сделал много, но ещё больше тебе предстоит сделать. Миров, к твоему сведению до конца своих дней стремился к победе и сделал всё, чтобы у таких, как ты и я были возможности продолжать его дело. Скажи, ты думаешь, такой человек уехал бы, все, бросив, зная, что сейчас каждые руки на счету и вклад, каждого из нас бесценен для будущего.
  - По-видимому, тебе трудно меня понять...
  -Мне трудно?! Да я как и ты прошёл от Урала до Бискайского залива, я как и ты видел своими глазами видёл всё это...- я на миг оглянулся, увидев перед собой пару очень красивых карих глаз, он по-видимому не узнал меня. Ладно давай перекусим что ли.
  - Андрей, я не хотел тебя обидеть...
  - Все нормально, не суетись. Куда ты говоришь, едешь.
  - Это посёлок Карам, на Байкале, недалеко от Иркутска, там сейчас строят научный центр, Меня на самом деле там ждут, насколько я понял - это очень важно.
  - Илюх, я тебя понял и ни в чём не обвиняю, более того, я уверен, что ты ещё обязательно вернешься. У тебя, во сколько вылет? Ну что ж успеем ещё заскочить к Сергеичу. Ну что, побежали?
  Ребята расплатились и не спеша направились к выходу.
  В кафе, несмотря, на полдень четверга, было достаточно народу. Приходили, такие же студенты, военные, пара наладчиков из "МИР групп". В кафе не было только женщин и детей. Несколько раз, по улице промчались эскорты дипломатов и послов в дворец правительства, так же расположившейся в нескольких километрах от этого кафе. Сквозь дверь кафе, то и дело можно было услышать шум с близлежащих строек, подрязгивание кузовов и прицепов у грузовиков, без конца, выполняющих свою бесконечно-шумную деятельность. Жизнь кипела, город рос и только я как будто повис в невесомости, безмолвно ожидая, чего-то важного и необратимого.
  Заказав ещё одну кружечку чая, я достал из кармана, бесценный для меня, как воспоминание и не заменимый, как самый близкий друг, карманный компьютер, произведённый, когда-то существовавшей японской компанией Toshiba. Сейчас я держал здесь только фотографии, самые дорогие за всю мою жизнь. Это фотографии существовали, как слабая и последняя попытка отобразить или вспомнить, когда-то существовавшее и уже навсегда ушедшее время. Ужасно много времени прошло с тех пор, многое просто перестало существовать. Кардинально изменился мир, а вместе с ним и миллиарды заселяющих его людей, после Хаоса - величайшей трагедии, как вихрь раскидавшей поколения, устои, иллюзорный порядок, в который так хотелось всем верить. Люди зашли в тупик своего развития, пойдя за ложными идеалами, только потому, что так было всем проще. Проще было придумать для себя материальные ценности, завладев которыми, можно было просто считать себя счастливым, как будто, поставив очередную галочку, в своих жизненных достижениях. Люди стали слишком просто сваливать все свои несчастья и потери на неудачу или невезение. Все перестали стремиться идти вперед, идти, не останавливаясь и, не соглашаясь на малое, доставшееся, без лишней крови и усилий. Со времени же первой из фотографий прошёл полтинник, с небольшим.
  Я родился, как мне всегда казалось в очень счастливой семье. Счастливой, потому что я всю жизнь видел перед собой союз ума, начитанности и обаяния с неземной красотой, дипломатичностью и врожденным стремлением ко всему прекрасному, что только себе может представить слабое воображение человека. Я рос в обители гармонии, и всё, что мне довелось увидеть в детстве и до сегодняшнего дня остаётся идеалом, наивысшей точкой стремления двух людей к общению и взаимопониманию.
  Я не видел ссор, а если и видел, то просто не помню их. Я знаю, что любой вопрос и проблема, которая только могла возникнуть всегда решалась компромиссом. Впрочем, под час, удавалось обходиться и без этого незаменимого средства, только потому, что необходимость этих двух людей понять желание другого и сделать всё возможное для доставления приятного своему супругу выражалось в легком, почти незаметном нахождении ответа на ту или иную проблему. Тем более, что первая женщиной которая меня поцеловала, всегда пребывала в согласии со своими желаниями и стремлениями, постоянно совершенствуясь и на давая другим подолгу засиживаться на достигнутых высотах.
  Июнь. Пятьдесят пять лет назад. Наша уютная однокомнатная квартира наполнена яркими лучами солнца, пронизывающими жёлтые занавески, создавая на всём пространстве жилплощади неповторимую атмосферу "золотого", бесценного уюта.
  - Сашуля, я за "питанием", прогуляйся с Гошей, солнце вроде бы поутихло. Через полтора часа будут, родители, кстати, мама с папой обещали остаться часов до двенадцати с малышом, так что часов в семь, спокойно можно будет отправляться к "Парусу".
  - Хорошо, Анют. Кстати позвонили Андрей с Мариной, сказали, что подъедут прямо к ресторану. Всё, мы с Солдатом побежали, будем в сквере, на обратном пути ждём тебя. Правда, герой? - склонился папа над моей коляской, завязывая бантик на голубом чепчике.
  - Только Сань, оставайтесь в тенёчке, я боюсь, чтобы он не загорел так не естественно, как в последний раз.
  - Ладно, мам, не беспокойся, - восклицает родитель в закрывающуюся дверь и вот мы с ним на свободе, бороздим бескрайние просторы прекрасно-летнего, уютного дворика, а так же прилегающего к нему сквера. Перед началом прогулки отец ещё раз проверяет, внимательно ли застёгнуты все ремни безопасности у коляски, так как пару дней назад, сразу после ливня мы оказались на улице и, съезжая с первого же бордюра, я плавно шмякнулся в огромную лужу перед собой, как раз из-за не соблюдения всех правил дорожной безопасности. Самое интересное было в том, что я не только плакал, выражая своё недовольство, но и воспринял этот факт, как должное, и, по-видимому, необратимое. Я точно не помню всех своих впечатлений, могу лишь сказать, что нахождение с отцом наедине всегда доставляло безграничное удовольствие, наверное, за счёт ощущения полной защиты и спокойствия в компании с самым сильным и добродушным человеком на Земле. Папа никогда не торопился в общении со мной, наверное, с самых первых дней считая меня абсолютно взрослым человеком, только маленького роста. Я всегда чувствовал и знал, что рядом с ним ни один мой вопрос и восклицания, которые я так любил, лет до четырёх по отношению к другим людям и предметам, не останутся без внимания, мало того будут приняты со всей серьёзностью. Папины рассказы, истории и интересные факты, наверное, принесли мне больше пользы в плане интеллектуального взросления, чем все учебные заведения в моей жизни вместе взятые. Он всегда был и остаётся моим примером, и идеалом в плане возможных решений на тот или иной ответ.
  В этот вечер мама с отцом отправились отмечать мой год с друзьями, а бабушка забыла вовремя закрыть окно, отчего на всю оставшуюся жизнь я схватил не совсем приятную хроническую заболевание, связанное с периодическими болями в ушах.
  Прошло ещё три года. Юг. Солнце. Море. Запах нефти. Баку. Мой первый выезд за пределы родного края. Это была больше чем поездка, это было первое знакомство с миром. Пляж, девушки в купальниках, пивная в десяти минутах - тогда меня больше интересовали огромные игрушки, около которых делали фотографии. А так же огромная площадь воды, в которой то и дело можно было найти красивейшие ракушки, которые я так никогда и вынул из мешочка, по приезду в родной город. Море привлекало и оно же отпугивало, особенно когда, отец, сажая меня к себе на спину отплывал от берега на расстояние ста метров, а затем медленно погружался, оставляя меня на поверхности, уча, таким образом, простым движениям, не дающим утонуть, хотя бы в первые десять секунд. Моё четырехлетие я уже отмечал вместе с взрослыми. Небольшая комнатка, заставленная почти антикварной мебелью и вечно живой портрет Ленина, висящий на стене по соседству с фронтовыми и довоенными фотографиями хозяев квартиры, моих родственников. Первый этаж, запах каштана, толпа незнакомых лиц, и какие-то мальчик с девочкой, пускай на один вечер, но ставшие моими самыми близкими друзьями, а так же партнёрами по игре в машинки и кубики.
  Пять лет. Несмотря на огромное количество заявленных гостей, в основном, представляющихся родственниками, я ни на минуту не способен оторваться от вновь подаренной игры - "Хоккей". Комната та же, почти не изменившиеся папа с мамой, довольные бабушки и дедушки, словно не в силах оторвать свой взгляд от безумно счастливого ребёнка, получившего, наконец-то, о чем, как оказывается, ему приходилось мечтать предыдущие пять лет. Впрочем, не мне одному суждено снимать сливки с первого опыта сознательного привлечения всеобщего внимания. Месяц назад появилась на свет моя сестра. Различия между нами мною уже были найдены, и за счёт уклончивых маминых объяснений была пополнена копилка жизненного опыта. Под шум всеобщего веселья мы с дедом потихоньку выходим из квартиры на прогулку, чтобы по возращении принести на себе первый в жизни шрам - гордость перед детсадовскими мальчишками, и наказание, как объяснила мама, за то, что я впервые в своей жизни обидел чем-то девочку. Слова быть может сказанные, отчасти в шутку, прочно легли в моё подсознание, помогая в дальнейшем в каждой, происходящей со мной неприятности видеть ответ, на тот или иной сознательный проступок, то есть противодействие ему. Уже через пару дней, придя в садик, я поспешил загладить свою вину, а заодно и взять под опеку одну вечно всеми обижаемую девочку, Иру Фёстову, так запомнила её моя мама.
  Шестилетие я встретил с книгой в руках. Это было прекраснейшее время, когда на помощь папиным чтениям перед сном, пришел я сам, просто-напросто, научившись довольно бегло читать любимые книжки, которые до этого было привычнее видеть в руках отца. Как и у всех, наверное, первоначальным критерием оценки того или иного художественного произведения являлось количество и красочность представленных в нём картинок. Я читал, зачитываясь, перенимая язык взрослых, но и не забывал о детском, помогая родителями, среди почти одинаковых и неразборчивых звуков, различать вполне осознанные фразы моей маленькой сестры.
   Мы полюбили друг друга, наверное, если не с первого взгляда, то с последующих нескольких сотен - точно. Мы начинали улыбаться почти одновременно, впрочем, как и плакать, не в силах перенести и одной слезинки катящейся по щечке кого-либо из нас. Я кормил с ложечки, а в благодарность слышал просьбу не отходить от кроватки перетянутой, пластмассовыми прутьями, пока не заснет всего год назад рождённое, но уже безгранично любимое существо.
  Детсад - уже достал. Хотелось неограниченной самостоятельности. Как несчастные заключенные, мы смотрели сквозь решётку - на досрочно освобожденного, которому повезло поступить в школу с шести лет. Почти каждый день, приходя на свидание с нами, он рассказывал о сказочной жизни школьника. О неограниченном времени, которое спокойно можно было бы расходовать на получение удовольствия от всевозможных достоинств свободной жизни, таких как хождение в кинотеатр и поглощение мороженного в неограниченных количествах. В общем, наверное, это было первый и последний случай проявления "черной" зависти с моей стороны. А меж тем ни я, ни мои сотоварищи так и не смогли перешагнуть в шесть лет эту тонкую грань дозволенного и приличного и хотя бы раз сбежать домой, на расстояние всего ста метров, от нашей заветной решётки - памятника, первого в моей жизни ограничения личной свободы.
  Как и положено мечтам, при очень сильном желании - всегда суждено сбыться. И вот настал счастливый миг и для меня - я наконец перешагнул порог первого в своей жизни учебного заведения. Я стал вполне официальным школьником. Мне прибрели первый ранец. Дет сад, спонсировал нас подарком, состоящим из товаров первой необходимости. Папа повёл после торжественной церемонии в кафе - мороженное, а заодно и в кинотеатр. Можно сказать, что я был абсолютно счастлив, и хотел учиться изо всех сил, тем более, что совсем скоро я сумел получить и первую пятёрку за алфавит, впрочем, она же была и последней на ближайшие несколько месяцев. Что-то во мне не срабатывало: я не мог сидеть часами над пропастью-прописью, старательно вырисовывая буквы и цифры в стиле, абсолютно мне не подходящем, в стиле отличника-каллиграфа-подхалима. В знак протеста, против первого в моей жизни проявления безыдейности и ограниченности подхода к разным типам людей - я так же впервые прогулял уроки. Я был наказан - простым выговором и услышанной просьбой от классного руководителя привести в школу своих родителей, к сожалению, так никогда и не выполненной. Но в то же время я понял, что, не сильно страдая за правое дело, я вполне спокойно смогу совершить подобный поступок ещё и ещё раз, лишь бы мой протест был услышан. Я не могу сказать, что с тех пор прогуливал только в благих целях, но, не изменяя своему вызову системе, я как оказалось позже, всё ближе и ближе приближался к заветной цели - к первому в моей жизни переводу из класса. Оно состоялось, как свершившееся чудо: одним поступком, мне удалось добиться двух жизненно важных целей. Первая заключалась в обретении наконец-то классного руководителя, который на самом деле видел во мне человека заинтересованного и стремящегося, а потому помогла мне справится с мучившим меня дискомфортом, относительно безыдейности и предрешённости каждого нового школьного дня. Второе же достижение, которым я мог похвастаться, перейдя в новый класс, заключалось в том, что впервые в жизни понял смысла смысл. Я стал реже прогуливать, но самое главное, что я не заметно для себя стал чаще проходить мимо зеркала. Иногда я даже торопился на занятие, не говоря уже о том, что я открыл несколько десятков способов выделиться, среди одноликой толпы синеманжетных школьников и всё это только для одного человека, прекрасней которой мне ещё не приходилось встречать.
   В девять лет мне суждено было открыть ради любопытства крышку фортепиано у нас в комнате и за это любопытство пришлось расплатиться долгими семью годами, проведёнными в неотрывном приручении себя к гениальным произведениям классики. Бывали моменты, когда сидя уже не один час под руководством мамы перед черно-белым полем притаившихся звуков, я первый раз в жизни начал мечтать о прошедшем, о детсаде, о сончасе, о той безмятежной, наивной и простой жизни ребёнка. Но мама стояла рядом, и руки бежали вперёд, ведя меня к бескрайним райским просторам свободы, чувств и творчества.
  Делая первые шаги по нотному стану, я не забывал и о личном, с каждой новой возможностью пересаживаясь, всё ближе и по совету мамы всё меньше заглядываясь на свою мечту. Так что совсем скоро, уже оказавшись за партой позади неё, и, спрашивая то и дело деревянный ластик, абсолютно не способный справится со своими обязанностями, я уже вплотную подобрался к новой заветной черте, перешагнуть которую, мне уже не терпелось. Под влиянием этого необычного, доселе незнакомого чувства и впервые в жизни почувствовал удовольствия от прошедшего урока по математике. Неожиданно для себя я открыл способность абсолютно спокойно и быстрее, чем, кто-либо решать любые задачи при помощи только одного действия. Мне стало это по настоящему интересно. После этого уже не только не мучила совесть из-за невыполненного домашнего задания по арифметике, но я даже пытался решать всё, что только мог встретить в учебнике. Длилась вся эта феерия интеллекта и недоумения учительницы ровно до тех пор, пока я не увидел, что задачи из конца учебника - почти не отличаются от самых первых. А потому совсем скоро я вновь сосредоточился на "черном друге", старательно помогавшем мне шаг за шагом осваивать всё новые и новые ступеньки в воспроизведении прекрасных звуков.
  И вот я разменял первый десяток. Мне ещё продолжают дарить игрушки, но голова моя уже всерьёз занята совершенно другим. Недавно мне посчастливилось получить от отца один из самых важных подарков в моей жизни, которым стала, какая-то раритетная серия детской энциклопедии, разбитой на различные направления и темы. После этого, я готов был уйти от мира в подполье, единственное, что меня теперь могло привести за школьную парту, кроме Иры Фестовой, была наша учительница. Именно у неё я, не смотря на укор в глазах, по поводу моих бесконечных пропусков, мог уточнить тот или иной факт, о котором мне довелось прочесть вчера ночью, несмотря на строгую просьбу отца скорей засыпать. А между тем я не забывал получать заслуженные трояки и натянутые четвёрки за то, что мне не только было не интересно знать, но и что я почти ненавидел за простоту и доступность.
  И, наконец, прошел прорыв, на всех фронтах моей неутомимой деятельности - я перешел в средние классы. Всё, конец тупоумию, и переливанию по капле из одного стакана в другой знаний, которыми хотелось упиваться литрами, почти захлёбываясь и ощущая живительную освежающую влагу. Родители, конечно, всё понимали, и за исключением вопроса о том, как дела в обеих школах, и заключающего "Ну и хорошо", мне к счастью не доводилось ничего слышать. А меж тем передо мной открывались поистине почти бескрайние просторы для познания, чему, наконец, начали помогать и учителя, некоторые из которых, будучи кандидатами тех или иных невероятно нужных наук, всячески способствовали, моему самообразованию.
  В новый пятый класс мы перешли вместе с Ирой, а потому, оказавшись в первое время в совершенно незнакомой обстановке, старались всё время держаться вместе, становясь, всё ближе и откровеннее. Уже ни одна из прогулок, от её дома до школы и обратно не происходила без аккомпанемента нежных соприкосновений двух детских ладоней и стеснительно-искренних взглядов из под Тишка. Пока, наконец, в один из ясных зимних дней две пары губ не попытались робко и зажато, повторить то, от чего, взрослые, казалось бы, получают удовольствие. Не получив, но и не доставив в первый раз особого наслаждения своим прикосновением, Ира, между тем, подарила мне вслед за смыслом существования и ощущение своей надобности другому человека.
  Это как будто завершило процесс взросления - я стал ещё хуже учиться по обязательным предметам, зато теперь старался подбирать вслед за отцом, только что прочитанные им книги. Можете поверить это было почище детской энциклопедии. Правда, без предварительной подготовки Хорхе Луис Борхес, Стефан Цвейге, Джордж Оруэлл, вместе с Боккаччо не совсем хотели укладываться в тару уже приобретенных и осмысленных ценностей и знаний. Потому на время, по совету отца, моими не отстающими спутниками, а впоследствии и самыми верными друзьями стали Конан Дойл, Марк Твен и Александр Дюма. В то время, как в классе я все больше и больше наживал себе врагов, научившись драться и получив первый опыт ознакомления с возможными последствиями того, как далеко может завести простого ребёнка процесс взросления, отданный на расправу улице. По-видимому, были причины, но не было, наверное, ни дня проведённого без стандартных, не изобретательных, а потому ужасно пошлых издевательств. Вскоре я научился игнорировать ненужных мне людей и, видя перед собой лишь цель, я шел к ней семимильными шагами, не обращая внимание, на отвлекающих, абсолютно ничего не значащих людей.
  Вскоре, по-видимому, мама увидела у меня скрытую, страсть к путешествиям, для которой ещё не было возможности показаться на свет. А потому в свое двенадцатилетние я оказался на палубе теплохода, медленно, но верно продвигающегося к первопрестольной. Невозможно описать мой восторг, и смешанные как в шейкере ощущения полёта, осуществления всех самых заветных желаний, новых открытий и доселе неизвестной страсти к рисованию, а точнее к желанию навсегда запечатлеть неповторимые ландшафты нашей, тогда ещё великой и огромной. Когда Волга начинала утомлять теплоход плавно причаливал, к очередной пристани, к очередному оазису, новых, зданий и удачных архитектурных решений, которых я не мог увидеть в своём родном городе. Именно они меня больше занимали, чем всевозможные музеи, и уж тем более цены на местных рынках и магазинах, которые, как магнит притягивали мою маму.
  Тем более это касалось Москвы. Я имею в виду цены, так как Москва с первого взгляда мне не понравилась. Этот архитектурный, вечно спешащий винегрет утомлял, тем, что в нем невозможно было увидеть четкого направления, ясной темы, которая слышна в любом музыкальном произведении, либо же нерва сюжета в произведении художественном. Я гулял с Мамой на Тверской - у меня кружилась голова, мы оказались на красной площади, и я ждал непонятно откуда вечный, не унывающий призыв программы "Время", от чего так и не смог поверить, что мы не в телевизоре. Но все же я, наверное, никогда не смогу забыть первого впечатления от района у Никитских ворот, Патриарших прудов и нереальное ощущение спокойствия и блаженства у монастыря Новодевичьего.
  - И всё-таки, я думаю, вы не сможете, не согласится со мной, что, несмотря на наше вечное желание сказать, что вот это вот родное, нами изобретённое является только нашим и ничьим больше...
  - Прости Гош, я тебя не совсем понимаю, - Татьяна Васильевна удобнее пересела на стуле, серьезно, взглянув на меня, как она делала каждый раз, когда я начинал докладывать об очередной своей додумке.
  - Ну, как же...Я хочу сказать, что, несмотря на тысячелетнюю историю нашего государства, все, чего бы ни достигали россияне за этот период времени, было лишь каким-то заимствованием, что ли. С Запада, Востока. Ведь у нас, почти, что не было своих изобретений. Точнее не так. Вот. Почти всё, что у нас есть, это если не заимствованное у других, то уж по крайней мере является, как минимум переделками, ну, если хотите совершенствованиями, уже изобретенного.
  - Нет, ну всё же я думаю, ты слишком категоричен. Хотя, безусловно, и совершенствованиями славится наша наука и моделирование. Но, не хочешь, же ты заявить, в конце концов, что у нашей страны, нет её собственной культуры, которая развивалась за все время существования России как государства, именно под воздействием национальных черт характера, то есть черт национального характера.
  -Гм. Да, но именно это я хотел бы сказать. Ведь, посмотрите, вы обращали внимание, что если как-нибудь можно назвать россиян, то скорее, как нацию гениев. Но ведь не только в России, но в других странах, гении появляются как в противовес слабеющему, что ли обществу. Я просто недавно, совершенно случайно обратил внимание, что те времена, когда у нас появлялись наиболее яркие личности, не были, таким уж хорошими и благополучными, почти весь прошлый век, да и наше время тоже...гм. И ведь...
  - Всё, Гош - хватит, - почти крикнула моя учительница по истории, направляясь к окну, как будто собираясь предотвратить массовое удушье из-за жары, просто неистовой в этом месяце.- И к тому же, скажи мне, где ты в очередной раз начитался подобных ... ведь не сам же, хотя ладно не говори, не хочу знать. Советую тебе если уж не выкидывать подобных мыслей из головы, то уж по крайней мере молчать об этом разговоре. - Затем, добрее улыбнувшись, как будто все, забыв, она, посетовала, на предстоящую консультацию для выпускников. Вдруг, немного смутившись - добавила, что в принципе, если захочу, то могу приходить ещё, так как у неё отпуск только с начала июля.
  Еще не придя толком в себя, я попрощался и потихоньку направился домой, куда совсем скоро должны были прийти гости, приглашённые на мой день рожденья.
  Ульяновск, просто цвёл и благоухал в этот месяц, причём настолько сильно, то я сделал непривычно большой крюк до Интернационала, прежде чем вернуться к себе на Матросова. Всю дорогу я пытался понять, что же я произнёс не правильно, так как подобной реакции я ни как не ожидал. Мы с Татьяной Васильевной и раньше обсуждали темы, свободные, о которых я читал из папиных журналов, вечно лежавших у него в тумбочке - без обложки, но в этот раз, я видимо, явно пришёл не во время. Всё стало понятно, но лишь спустя десять месяцев спустя, когда мы узнали, что нашу учительница по истории, так и не выйдя на работу в новом учебном году, в марте 1990 с мужем - учёным уехала за границу. А вот день я, зазевавшийся, а потому, чуть не сбитый на страшно звучащем перекрёстке Карла Либкнехта и Железной дивизии возвратился в родной мирок, размером в 49 кв. метров, где совсем скоро мне предстояло принять моих двоих единственных товарищей - одноклассников.
  - Нет, ну ты, видел, эту дуру из 8-го Б,- поспешил вставить своё слово Коля, мой одноклассник, как только речь зашла о девчонках, - да ладно, эта новенькая из Димитровграда., не, ну согласись, самая настоящая корова, я когда увидел, ты просто..,-
  -Ладно, Колян, не гони, я вам вот что ребят. Вчера я Алёху вечером замацал, это вот, я вам скажу, вечный кайф...
  - Да перестань врать-то тебе только с этой новенькой из 8-Б, какая там...
  -Нет, честное слово, у тридцатки за гаражами, впрочем, куда тебе - импотент...- даже обиделся, затронутый за живоё Леха.
  - Ты чё!!!... Привстал на диване - рослый Сергей
  -Пацаны, - я поспешил вступить в беседу, готовую нарушить мирное течение мое дня рождения. - Никто не хочет пойти в воскресенье на поле, мне сегодня новый мячик тетя подкинула, так что могли бы опробовать.
  - Не, я не могу, - поспешил заявить Николай, я после завтра к Бабушке в Ищеевку.
  - Естественно, куда тебе, даже с мячиком не...
  - Нет, на самом деле, перестаньте, сейчас Катя придёт, а вы тут, как я не знаю кто...
  Катя в день моего четырнадцатилетия, подарила самый потрясающий вечер, который, когда-либо был у меня и у неё. Я это предчувствовал, а потому был полностью подкован, прочитав уже не один десяток статей на эту тему, как будто напечатанных на машинке, и лежащих у папы с мамой в тумбочке. Их хозяева, ещё в шесть часов вечера уехали с сестрой на все выходные к бабушке на дачу, а потому единственное живое существо, которое было свидетелем этой феерии детской чувствительности и, несмотря, на долгие годы нашего общения, так никуда и не исчезнувшего, стеснения перед друг другом, был мой кот Мурзик, по привычке лежавший в ногах. Смею предполагать, что он долго не мог понять, откуда взялась на этом месте такая миловидная девчонка, сначала о чем-то долго шептавшаяся с его хозяином, укрывшись под одеялом, а когда последний начал нежно прикасаться губами к её телу, тихонько всхлипнувшая и вскоре, так и уснувшая в обнимку с самым, счастливым и любящим её на тот момент человеком.
  Так и не доказав свою исполинскую мужественность в тот вечер, мне пришлось этим заняться всего несколько месяцев спустя в кабинете у заместителя директора, где мы появились взмете с моим отцом. Вопрос был нешуточный, на карту был поставлено моё дальнейшее обучение в старших классах, Школы Љ3.
  - Добрый день, присаживайтесь,- Любовь Викторовна была очень, красивой и требовательной женщиной лет тридцати пяти. - Александр Сергеевич, вы знаете, что ваш сын хронически не посещает большинство предметов, лишь изредка появляясь на самостоятельных работах. Прошлый год он сумел закончить лишь потому, что за него попросили учителя литературы и географии, было принято во внимание его успехи на олимпиадах и соревнованиях за сборную школы. Но количество его пропусков почти равнялось тридцати процентам, от суммы всех занятий, что давало право руководству школы оставить его в седьмом классе на второй год. А этот год решающий, и в завершении следует вручение аттестата, так что мы уже не сможем опускать глаза на его посещения. Надеюсь, вы понимаете, что ему не только грозит повторный год обучения в восьмом классе, но и возможное не поступление в классы старшие.
  - Нет, мне Георгий не говорит о количестве своих посещений, но насколько я знаю, между тем, у него достаточно хорошая средняя оценка в сумме всех предметов вместе взятых - отец перекинул ногу и улыбнувшись глазами нежно взглянул на Любовь Викторовну.
  - Да, гм, простите, Александр, - Начала Любовь, едва заметно улыбнувшись и обворожительно сверкнув, - но дисциплина на то и существует, чтобы её соблюдали все без исключения. И, если одноклассники видят такое снисходительное отношение к его поведению, сами понимаете, как они могут повести себя в дальнейшем.
  - Я прошу прощения, раз уж речь идёт обо мне, могу я...
  - Извини, Георгий, но ты видишь, что мы разговариваем с твоим отцом, - немного не сдержанней, чем следовало бы, перебила меня эта красивая женщина лет тридцати пяти.
  - На самом деле, между нами принято решать свои проблемы самостоятельно, - не замедлил вставить своё слово папа, а заодно и одну из своих обворожительных улыбок, имеющихся у него на все случаи жизни.
  - Гм, хорошо мы тебя слушаем Георгий. - Мягко произнесла Любовь, поправляя рукав своей блузки.
  - Дело в том, что я не могу посещать занятия, так же как и все.
  - Это, почему, прости.
  - Если честно, мне становится не по себе, когда я вынужден против своей воли слушать то, что мне нисколько не интересно и то, что я считаю абсолютно не нужным в моей дальнейшей жизни...
  - Нет, вы слышали, - обратилось, было за поддержкой к моему отцу, задетая за живое женщина, но, встретившись опять с милой улыбкой и внимательными глазами отца - затихла и позволила мне продолжать.
  - Так вот, я должен сказать, что, начиная с начальных классов, я не совсем уютно чувствую себя в обществе с другими ребятами. Я не хочу сказать, что мне с ними абсолютно не интересно, хотя это на самом деле так. Но я бы предпочёл это же самое время, которое, я трачу здесь в школе - провести у себя дома, спокойно занимаясь, и узнавая то, что мне на самом деле интересно. Я уверен, что это на много полезнее, чем, если бы я отсиживал по сорок минут в классе, слушая монотонные голоса наших учительниц, которые, к тому же так и норовят повторять для некоторых....В общем, я хотел бы извинится перед вами Любовь Викторовна, за беспокойство, которое причиняю вам своим отсутствием. - Я безрезультатно попытался улыбнуться как отец. - И заверить вас, что ни одна минута, которую бы я мог, провести в стенах нашей дорогой красивой и любимой школы, к тому же слушая иногда интересные уроки, не проходит для меня даром. Я смею вас в этом уверить и пообещать, что постараюсь каждой оценкой в аттестате вызвать только милую улыбку, которая сделала бы вас ещё красивее.
  - Но Александр гм..., - начала, было, она, но тут же слегка покраснела и опустила свой той томный взгляд на бумаги, лежащие у неё на столе, - я надеюсь, вы сдержите своё слово Георгий - произнесла она нам вслед, таки опустив свой красивый взгляд на мои посещения.
  Но я сдержал своё слово, и остаток учебного года провёл, стараясь быть примерным учеником и тихой радостью Любовь Викторовны, в то время как с Ирой, мы перешагнули тонкую грань стеснения своих тел. Теперь все чаще занимаясь их взаимным исследованием и тихим сном в обнимку, когда наш покой мог нарушить лишь урчащий и внимательный Мурзик.
  В третий раз в жизни эта удивительная девушка, быть может, невольно но, всё равно как ураган взорвала всю безмятежность моей прошлой жизни. Драгоценный сосуд, в котором, подобно живой воде, плескалась и булькала, на кочках мелких неурядиц моя свобода, а вместе с ней и уверенность в завтрашнем дне, разлетелся на мелкие осколки. И вдруг я увидел в этих стекляшках своё отражение, и понял, каким вымышленным и не
  
  ничего не стоящим было мое прошлое "богатство", которое теперь я не променял бы и на минуту того счастья приобретенного взамен.
  Почти полуденное солнце крадучись заглядывает сквозь вечно золотые занавески в мою комнату и тем самым - невольно освещает счастливого, насколько это только возможно мальчишку, только вчера отдавшего на растерзание безжалостному времени, ещё один год своей бесценной жизни. Я счастлив, но в тоже безмерно печален, как только может быть печальной глубина, бездонного океана. Всё, что только я могу видеть перед собой это та, которая подобно свечке освещает светом смысла моё, пока что бессмысленное существование. И стоит ей отойти, хотя бы на время, как тьма неясности накрывает меня с головой, нагоняя тоску и страх. Но, и подобно тоненькому фитильку она ненадёжна и переменчива, на столько, насколько может быть ненадёжным и переменчивым детское настроение и уверенность в себе.
  Все говорят, что я ужасно повзрослел, в то время, как я ощущаю себя таким же пятилетним пацаном, однажды разбившим свой лоб во время вечерней прогулки с дедом на день своего дня рождения. Кажется, почти, что ничего не изменилось, разве, что проблемы с детсадовских сменились на школьные, а вместе с ними и люди, с которыми приходится общаться. Порой я начинаю скучать об этой беззаботно-счастливой жизни, а впрочем, так ли счастлив я буду, посреди отсутствия возникающих то и дело со всех сторон крошечных ситуаций, решая которые не только не остаётся неприятного осадка загруженности, но и приобретаю столь нужный и бесценный опыт. Я кстати всё больше за прошедшие десять лет убеждаюсь в присутствии у каждого из нас в жизни, кармы, вроде бы так она называется, порой бывало....
  - Привет, ты уже проснулся, с днём рождения тебя...ещё раз. - ОНА улыбнулась и я опять не могу поверить в то, что человек может быть таким красивым с самого утра.
  - Приветик, ты выспалась? - её губы, как сахарный тростник - упруги и сладки, и кажется, что никогда не настанет событие, готовое встать причиной поднятия с кровати.
  - Ты знаешь у меня, такое чувство, что мы сейчас абсолютно одни на всей земле.
  - Ну по крайней мере... прости, это наверное мама от бабушки ... По-крайней мере среди счастливых, мы наверное самые, самые... Да мам ...да только что... пока что не решили,...может быть...а!.. отлично... хорошо, да я думаю она согласится , одну секунду, мам. Ируля, мама с папой приглашают на Жигулёвские, когда будем готовы?. Мам, ну, в общем, через часика через полтора мы внизу...
  В начале я просто жил, подобно поплавку в маленьком ручейке - я болтался из стороны в сторону, даже не пытаясь ни за что зацепиться, только потому, что я не видел в этом смысла, я знал, что мне не суждено утонуть.... Всего неделя отделяла меня от старших классов, когда мне вдруг мне вдруг суждено было выдержать, первый, внеочередной экзамен.
  Для начала, я должен сказать, что, наверное, не знаю ни одного более таинственного человека, чем был и остаётся для меня мой дедушка. Мы почти никогда не общались, а с тех пор, как пять лет назад они, ни с того, ни с сего разъехались с бабушкой я его вообще, почти, что не видел, мы жили в разных концах города и, почти единственными случаями, когда мы отправлялись к дедушке, уже жившему с другой женщиной, были его скромные дни рождения, да довольно частые болезни. В этот раз он приехал ко мне сам. Это был очень высокий, красивый мужчина, знаю, что бабушка любила его до конца своих дней, давно простила, а уход восприняла как должное. Дедушка нашёл меня сам, на улице Гончарова, где я частенько мог засидеться до вечера, зачитываясь очередной книгой. В этот раз у меня в руках был "Подросток" Достоевского, открытый на месте первого разговора отца со своим сыном, где он ему отвечает на самые волнующие в тот момент вопросы. Внезапно резкий порыв ветра перевернул страницы, бесценнейшего произведения и я ощутил на своих глазах, ещё совсем гладкие всегда ароматные, не похожие ни на чьи другие, ладони дедушки. Именно он ещё с самого детства приучал и учил меня к подобному фокусу, чтобы никто, и никогда не мог бы догадаться о том, кто же притаился за их спиной, и в то же время научил безошибочно определять таинственного незнакомца.
  - Дедуль, ну и кого ты пытаешься обхитрить, я твои руки только по одному аромату лаванды за километр отличить смогу. - Я убрал книгу с коленок на скамью и поскорее обнял деда. - Почему ты так долго не приезжал, я тебя не видел с марта
  - А ты, между прочим! Я по тебе скучал. Хотя, Аня мне говорила, что ты позволил себя совсем охмурить и потереть голову, как две копейки. Ладно, ладно, где она сейчас, твоя ненаглядная.
  -Поехала в Тольятти к родственникам до начала учёбы. - отвечал я немного смутившись необычно возбуждённым настроением деда.
  -А ты чего ж. Остановился бы у Татьяны, на пару дней, заодно братьёв проведал бы. Впрочем, хорошо, что ты здесь. - Он на несколько секунд задумался, глядя в глубь аллеи, а опуская взгляд - заметил книгу. - Что читаешь? У-м-м, смак! Ну и как тебе.
  - Да вроде бы интересно, правда, сути, я пока что не вижу, но.
  - Ничего, скоро придёт. Все писатели, мечтают, кто-то, оглядываясь назад, а кто-то не отрываясь, высматривая горизонты. Он мечтал о невозвратном, так что, для твоего возраста. - Дедушка вздохнул, как показалось с надрывом, и на долю секунды его лицо помрачнело, но тут же на нём засветилась прежняя улыбка, он потрепал мне волосы своей большой рукой.
  Затем он принялся расспрашивать о каких-то мелочах: о предстоящих новых предметах, о Сочи, откуда я вернулся с отцом в июле, о пройденных олимпиадах, и строящихся планах, пока я вдруг не перебил его. Тогда мне показалось, что он был немного пьян, но простить я себе этого так и не смог. В тот момент я впервые увидел, как по мужской щеке скатилась слеза, но он не плакал, как плачут от горя, его глаза прощались со мной, а он не мог произнести ни слова. Обняв меня, он поводил по спине своей большой ладонью, которой столько раз закрывал мне глаза и попытался сквозь слёзы улыбнуться. Они катились всё сильнее, и некоторые из них он убирал языком, сжимая при этом губы и на несколько секунд зажмуривая, свои зелёные, невероятно глубокие и серьёзные глаза. Внезапно, я понял всё, но уже ничего не мог сделать, как будто парализованный. Он смотрел на меня, улыбаясь, шепча всё время одну и ту же фразу: "Я свободен". Затем, взяв мои ладони, он крепко их сжал, не переставая говорить мне какие-то добрые, напутственные фразы. Он сбивался и снова начинал, повторяя одни и те же слова, среди которых я слышал только: "Иди Гоша, несмотря ни на что иди, не замирая и не сомневаясь ни на минуту, иди до самого конца, так как выпало тебе идти". Я не помню, сколько времени мы ещё просидели на этой лавочке, не в силах произнести ничего внятного друг другу. Лишь, когда он уже встал и в последний раз обнял меня, я не выдержал и зарыдал как ребёнок. Вокруг, проходили и оборачивались прохожие, проезжали какие-то машины, пели птицы, был август, а он уходил всё дальше, пока его высокое красивое тело не скрылось от меня в толпе, навсегда.
  - Надеюсь, вы понимаете, какая на вас ложится ответственность с аттестатами средней школы номер три. Вам очень не повезло с вашим временем. Вы уже взрослые и я уверен, что поймёте меня правильно. - В день нашего выпуска директор Виктор Михайлович был особенно серьезен и торжественен. На нём был потертая синяя тройка, в руках он держал гранёный стакан из столовой, наполненный шампанским, а происходило это торжественное событие в нашем уже повидавшее многое актовом зале. - Дорогие наши выпускники. Я не хотел бы нагонять тоску и раньше времени пугать вас, но думаю, что и вы и сами понимаете всю сложность и неустойчивость вашего будущего, точнее будущего вашего поколения... в наше время. Вы молодцы, что именно сейчас вы смогли преодолеть многое. Как вы знаете, среди вас находится два золотых и пять серебряных медалистов. Поверьте, мне очень жаль, что вам проходится становиться взрослыми именно сейчас и именно в нашей стране. Но я смотрю сейчас на вас, в ваши глаза, и становлюсь увереннее и спокойнее за будущее ваших родителей, за нас. Мы жили в другое время, нам было легче, у нас была уверенность, у вас, её нет. Еще несколько лет назад я бы вам сказал, что прежде чем стать настоящими специалистами вам нужно пройти каждую ступеньку, сейчас всё по другому. Вам придётся учиться всему на ходу, привыкая к новому очень быстро. Потому что от этого зависит всё в вашей жизни. - Он отпил шампанского и, зажав стакан обеими ладонями, на несколько секунд задумавшись, посмотрел в окно, видя перед собой, нарушаемую редкими автомобилями, улицу, названную именем великого циника. - Я уже сказал, на ваши плечи ложится вся ответственность. Огромными темпами растет преступность. Некоторые из вас, к сожалению уже знают, как легко сойти с правильного пути. Берегите себя и помните, что каждый из учителей вложил вас кусочек не только своего времени, но и души, возможно, самый дорогой.
  Признаюсь честно, что этот вечер не был одним из самых радостных в моей жизни. Хотя всё пытались создавать атмосферу непринуждённости и безудержного веселья. Парни протаскивали водку, которую всё больше в нашем городе заменяла палёнщина. Так что пришлось порядочно потрудиться для сохранения собственного здоровья и посвящения себя в настоящие взрослые, происходившее в туалете второго этажа. От чего девчонки, наряженные на максимум от последних сбережений родителей, не всегда получали желаемый результат, а потому танцевали даже друг с другом, лишь бы не глотать горькую пилюлю от, так бездарно загубленного долгожданного вечера. Кому же было всё равно собрались за банкетным столом в компании с неповторимым Димой из 10 А, взобравшегося в этот вечер на вершину успеха, к которой он шёл, наверное, все последние десять лет.
  - Ой, Дим, я точно пока не знаю, наверное поеду в Тольятти, там говорят Политех не плохой, к тому же у мамы там сестра - заявила Маша, последний год проходившая в настоящих джинсах, и порой вызывавшая не шуточный гнев своих одноклассниц за раскованность поведения. - По-крайней мере, здесь-то уж точно искать нечего.
  - Давай, давай, езжай. Мой отец, когда туда последний раз туда ездил, видел бронетранспортёры на въезде, да и досматривают каждую въезжающую и выезжающую машину, хотя я думаю, тебя пропустят, - произнесла наша Валя , улыбаясь оглядывая остальных.
   - Девочки, а кто из вас в Москву собирается, я просто сама еду туда, через месяц. Могли бы вместе, - проходившая всё время в отличницах Лена была в этот вечер так же серьёзно настроена, но и сейчас никто не хотел протянуть ей своей руки. - Я вообще собираюсь в педагогический Шолохова, у меня там Алёна, так что если кто надумает...
  - Гош, а ты куда? Наверное, в какое-нибудь МГИМО собрался, спросила разбитная Юля, улыбаясь, скользнув взглядом, по обнявшей меня и печальной Ирине.
  - Нет, я в Ленинград, уже точно. Тётя узнала на счёт какого-то Бончу Бруеевича, так что...
  - А это на кого, - переспросили почти одновременно.
  - Да вроде компьютерщика.
  - А ты что разбираешься, - спросил не ожидавший Дима.
  - Да у отца пару раз играл на работе - вроде бы интересно, посмотрим.
   - Ну ты у нас, как всегда...
  В этот момент Ира по детски подергала меня за пиджак, печальным взглядом показывая о своём желании поговорить со мной наедине.
  - Мне страшно, Гош, - начала она чуть не плача, глядя на меня снизу и, схватив, в свои маленькие кулачки мою рубашку, когда мы вышли на улицу. - Я не хочу, чтобы ты уезжал, я хочу с тобой.
  - Ируля, мы же...
  - Я знаю, не говори ничего, Гош, я боюсь.
  - Только один год ведь ты же приедешь? Ты обещала! За это время я найду работу, снимем какую-нибудь квартиру, всё будет отлично, только год.
  - Гош, поцелуй меня.... ... я боюсь, что-то случится. Не отпускай меня, не отдавай никому. Я люблю тебя, скажи, мне, нет, скажи сам "Я тебя люблю". Вот так. Быть может...
  - Ну-ну, только не плакать. Любовь моя, я к тебе обращаюсь. Ты хочешь, чтобы я ушёл прямо сейчас? м-м-м? Тогда не плачь. Ну Ириша, ну-ну, всё отлично. Скажи, я хоть раз раньше не сдерживал своё слово. Я слушаю. Не слышу, ещё раз. Что да, да? Не сдерживал, или...
  - Дурак!
  - Ну, здесь ты явно меня переоцениваешь, наверное, я даже тебя не достоин..., а потому...
  - Гош, перестань, скажи, что мы всегда будем вместе.
  - Нет, лучше ты скажи, ты мне веришь?... Ну вот и всё, значит будем.
  Петербург, а не Ленинград, как привык я его называть, встретил симфоническим оркестром своей архитектуры, исполнявшей бессмертный реквием, но отнюдь не нагоняющий суицидальные настроения, а наоборот заставляя совершенно другими глазами взглянуть на всё окружающее меня в этом мире. Подобно Бермудскому треугольнику я с первых же дней растворился в пространстве этого города. Я перестал существовать абсолютно для всех, и все исчезли, по-крайней мере на время, для меня. Если вы когда-нибудь замечали человека, на видящего никого перед собой, идущего не опуская взгляда со зданий, которые как бесценные предложения в бессмертном произведении гения звали всё дальше и дальше, не давая возможности остановиться и оторваться, от этого "чтения" даже на минуту, то это был я. За всё пять лет, прожитые на этом островке, чистого искусства и загадочных легенд, я так и не смог разгадать всех тайн этой Вселенной, в которой, бесспорно можно было бы сгинуть, оставшись на века в пространстве счастья.
  Мои попытки поступить в институт, названный странным именем, упомянутым мною на выпускном, так и вошли в историю, как неудачные попытки. Вместо этого я нашёл приют и новую семью в Инженерной Академии, пугающей с самого начала суровостью и неприступностью своего центрального здания, но и опьяняющей после нескольких месяцев посещений лекций. Опьяняющей настолько, насколько это может делать место, где я наконец-то отыскал смысл всей своей предыдущей жизни, а потому способное подарить бесценные минуты удовлетворения от каждого часа занятого любимым занятием.
  - Гош, я очень надеюсь, что ты сумеешь отыскать в этом городе, то к чему у тебя на самом деле есть призвание. Поверь это важнее всего, хотя я думаю, что ты и сам это понял. Твой отец, как и твой дедушка, всю жизнь занимался тем, что ему на самом деле было интересно. Потому что, только это даёт им возможность жить по-настоящему. - В этот сентябрьский вечер на Московском вокзале - мама была особенно печальна и именно в этой грусти каким-то непонятным образом ещё больше подчёркивалась её откровенная красота. Я не мог оторваться от её взгляда, глотая её слова, не разбирая их смысла, но про себя тут же обещая ни одним своим поступком в этой новой жизни не нарушать дорогого покоя той, которая мне подарила эту жизнь. - Ты уже достаточно взрослый и умный, чтобы правильно понимать, что необходимо совершить, а что лучше избежать любой ценой. В общем, иди Гоша, просто иди. Такие ты говоришь, были последние слова деда? Ну что ж, видимо, настало время для их исполнения.
  - Мам, ты не помнишь, когда папа собирался, приехать ко мне, - невольно перебил я маму, чувствуя, что разговор становится слишком серьезным для мамы, и почти что бессмысленным для меня.
  - Он ещё точно не уверен, но вроде бы в начале октября, с дядей Витей, они едут не машине через Москву по делам, думаю, что от туда у них будет время заехать и к тебе. Но точно пока что не знаю. Ладно, я побегу, а то поезд...
  - Мам, обещаю, всё будет нормально. Я буду стараться, главное сама не беспокойся, а я уж ...
  - Спасибо сынок, ну ладно...
  Таким образом, я остался совершенно один, в этом океане взрослой жизни, в котором моим спасательным жилетом были лишь примеры отца, слова моей мамы и мои мечты, которые с каждым новым днём становились всё более фантастичными и сказочными. Не помню, когда именно это началось, наверное, в один из дней моего возвращения из университета, по заполненным спешащими домой горожанами, улицами. Скорее всего, я стоял, облокотившись на поручень, разглядывая моих временных соседей в этом стремящемся, доставить всех, как можно скорее, к родному очагу, доме. Возможно, я увидел молодую пару, лет двадцати пяти, но уже успевших дать жизнь ещё одному человеку. Тогда я ещё не умел замечать едва заметные, скрытые признаки счастья и тайного удовлетворения, которые можно определить только по размеренности движений и безмятежно спокойному взгляду. Тогда я видел лишь обречённых на раннюю необходимость вести себя как взрослые, отдавая всё, что есть новорожденному молодых людей. Я смотрел, и убеждал себя, что никогда, ни за что на свете я не окажусь на их месте, что это причиной всего этого является отказ от своих ранних мечтаний. Я был уверен, что у каждого молодого человека лет в семнадцать-восемнадцать складывается цель в жизни, ещё не изуродованная иногда жестокой правдой, которую каждый воспринимает по своему. Кто-то сдается сразу, кто-то чуть позже, но почти все они уходят с великого пути под влиянием, сначала слабых, затем становящихся сильнее ударов матушки-судьбы. Она как будто испытывает каждого из нас на прочность, производя естественный отбор, по-настоящему великих людей. В итоге, большинство из нас годам к двадцати пяти - тридцати, на мой взгляд, представляют жалкий образ брата Ивана Ивановича из чеховского "Крыжовника", когда-то имевшего все возможности расти, стремясь, всё к новым и новым достижениям и духовным целям. Таким образом, обрастая постепенно оболочкой опыта, не дающей впоследствии никакому препятствию встать на пути к по-настоящему великой цели всей жизни. Вместо этого ОНИ получают, прокуренную кухню, минимальную зарплату и отсутствие какой-либо цели на своём жизненном пути, а что ещё может быть ужасней. Тогда я думал, наверное, именно так, смотря с едва заметной улыбкой, полной сарказма и отсутствия жизненного опыта, на эту молодую пару. К сожалению, в этом возрасте почти все максималисты и ужасно категоричны. Я даже не пытался задаться вопросом о моих родителях и уже тем более, даже не представляя себе не только пути к достижению своей цели, но и саму цель.
  - На мой взгляд, вы слишком категоричны и наивны, молодой человек. - Именно такой была фраза первая нашего профессора по истории, услышавшего от меня уже на первых парах моё мнение о Советском Союзе, окончательный развал которого, в начале октября, так и не дал возможности приехать моему отцу на пару дней в гости. - Я не хотел бы вас обижать, и уж тем более, раньше времени, разубеждать в некоторых заблуждениях, сложившихся у вас по отношению к жизни в целом и советской в частности.
  - Да, но вы не будете отрицать, что большинство людей, живших при советской системе, были если не ограничены в своих возможностях, то уж, по-крайней мере, имели, почти что обречённую, расписанную другими на много лет вперёд жизнь. Существуя, как мелкие детали в огромном механизме. При чём, под час непонятном, идя лишь по направлению выложенном, почётными грамотами и личными похвалами от высшего руководства. - Пытался я отбиться, краснея и, не подозревая до этого о таком возможном жёстком сопротивлении со стороны этого пятидесятилетнего преподавателя.
  - Советую вам понять, что это лишь одна сторона медали. Скажите, кем были ваши родители, ещё четыре года назад?
  - Я понимаю, к чему вы ведёте, но скажу вам сразу, что мои родители, я думаю, смогли бы жить при любой власти, почти, что ничего не теряя.
  - Значит раньше, впрочем, как и сейчас - они живут не плохо. Почему же вы думаете, что другие, в отличие от ваших родителей так страдали?
  - Нет я не...
  - Послушайте, простите, я ещё всех не запомнил, как вас зовут? Так вот Георгий....Сейчас мы заканчиваем, одну минуту подожди!
  - Извините, я вас отвлекаю?
  - Ничего страшного. Я вижу, вы паренёк сильный, а потому, уверен, что вам бы очень пригодилась в жизни одна вещь. Скажу честно, я был знаком с вашим дедом, Сергей Миров, не так ли? Одно время нам приходилось работать вместе в одном Научном Институте в Москве, и могу утверждать, что мне знаком близко этот человек. Не знаю, как он воспитал своего сына, но зато знаю, что он всегда был очень мудрым, и ни за что не позволил себе высказываний подобно вашим, ни в какое время. Советую и вам брать с него пример, не лезьте на рожон, вы один, умейте приспосабливаться. Только таким образом...Хорошо, мне пора. Умейте задавать вопросы...
  Он ушёл, оставив меня посреди пустого холла. Я полностью ушёл в свои рассуждения, наверное, как и Лиговский проспект, по которому я а этот раз я шёл домой пешком, ушёл в воспоминания и переживания, от всего им испытанного. Я никак не мог согласиться с мнением этого профессора. Да мой дед, почти никогда не критиковал прошлую власть, но то было совершенно другое время, и невозможно было прожить, крича на каждом углу о своих претензиях, но сейчас же всё по другому, настало время исправления ошибок. Блин, нет, он не прав, определённо не прав, быть может, я задел его за живое, моими словами о том времени, но всё же нельзя молчать, нет, ни в коем случае. Иначе, какой во всём этом смысл.
  - Нет пап..., нет я думаю, что наверное не смогу приехать на этот Новый год в Ульяновск. Тут такая куча экзаменов, я даже не знаю, сдам ли я их. - За окном почтамта уже мело, какое-то подобие декабрьской метели, я же, намотав на палец телефонный провод, говорил с оставленной за полторы тысячи километров родиной, в лице которой, на этот раз выступал мой отец. - Да, у меня всё более-менее.... Да, я думаю с ребятами, тут из Тольятти их много...Ладно не переживай, как у мамы у Лены?...Здорово!... не ну седьмой класс как никак...Молодец, молодец....Да скажи, ей, да и сам не забывай, что я вас в мае обязательно жду.... Всё,... Ира не заходила?...Да я получил от неё письмо... нет, я думаю на днях... Вот...,ясненько...Хорошо, обязательно...ну всё, обнимаю....Угу.
  Заканчивался декабрь 1993 года, я впервые в жизни под Новый год, остался вдалеке от родного края. Город, поглотила тьма, на Васильевском, в некоторых местах я видел зажженные бочки, в некоторые районы просто опасно было ездить. Невский изо всех последних сил, пытался создавать какое-никакое настроение праздника, от чего хотелось его скорейшего окончания. Я первый раз в жизни не ощущал этой волшебной атмосферы, воспоминания о которой, могли заставить превозмочь все мелкие неурядицы учебного года, и как ежегодного чуда ждать запаха мандаринов, аромата хвои и цветастого чемоданчика - сумочки, наполненного продукций фабрики "Россия". Вместо всего это была компания ни чем ни хуже, впервые в жизни, оказавшихся так далеко и надолго оставленных вдалеке от родного дома - школьников, которые во что бы то ни стало, стремились почувствовать себя как взрослые. Общага ужасно мёрзла в это невесёлое время, по-крайней мере мне ещё не приходилось отмечать Новый год, сидя тесной комнатушке, в стареньком пальто и от кого-то из родственников доставшихся сапогах. Нас было человек двадцать на эти двенадцать квадратных метров. Сидели, прижавшись, друг к другу, согревая, если уж не телами, то своим дыханием точно. Позволив себе в этот вечер на восемь бутылок портвейна - литр водки - мы позаботились и о закуске. Ею был сваренный рис и перемешанный вместе со скумбрией, огромное количество, слабых рук помощи от родственников, в виде вечных солений и маринований. А так же съеденные в первую очередь - бутерброды со шпротным паштетом. И, в то же время я уверен, что не было, на этом пространстве двенадцати квадратных метров, ни одной души, которая хотя бы на миг почувствовала бы себя чем-то обделённой, либо сетовавшей на острую нехватку домашнего уюта. Наверное, именно в этот момент потрясающее качество безумно многоликой русской души, которая одновременно может быть просто живущим обывателем, краденым богачом и невероятно щедрым бедняком, философом от рождения, нашло выход. По-видимому, именно сейчас имела место быть неизменная формула счастья, когда в один момент, причём свершено неожиданно, ты ощущаешь себя полностью удовлетворенным в плане и духовном и естественно физическом, находясь там и с тем, с кем тебе хочется быть рядом.
  - Нет, ребят, вы только послушайте! - Чуть не кричит, от переполняющих его добрых чувств Ваня, пару дней назад сдавший зачёт по экономике. - Берёт он, значит две моих работы - одну я, почти полностью переписал с его методички, а другую от начала до конца сделал сам. Так, что вы думаете - смотрит, он на их толщину, листает, не останавливаясь и за ту, что полностью переписана - ставит четвёрку, а за мою трояк, вы можете себе такое представить. Вообще, блин...
  - Да...этот тип, кажется, нам всем нервы потрепал. У меня, я не знаю, чуть ли не до полей придрался - мол, надо нарисовать, во что бы то ни стало, вы представляете, что за...- Вставляет Саня, наверное, тоже впервые в жизни выполнивший самостоятельно итоговую за полугодие работу.
  - Ладно вам, перестаньте, всё равно лучше, чем в школе по-любому - у меня в Комсе, такая фигня была, что просто хватайтесь за голову - еле ноги от туда унёс. Честное слово чуть не сгнил заживо над формулами по физике и, главное ведь никакого сочувствия, просто не войти в моё положение. А здесь, ведь, совсем другое дело - хочешь, ходишь, хочешь, ходишь, но ни чего не учишь, главное в конце проскочить мимо такого Петра Ивановича, и всё - путём. Так что кому как, а мне здесь нравится, да и городок, вроде бы - ничего, культурный такой, - совсем разошёлся размякший Андрей, гроза у себя в городе тех, что послабее, да похилее. - Правда, меня просто бесит, когда я в метро, на этих ступеньках...ну да эскалаторе, так вот просто каждый уставится, что хоть садись на эти ступеньки...да знаю, я как они называются. Ведь повстречайся мне такой пучеглазый, где-нибудь на ровном месте - точно схватил бы, а здесь, блин...
  - А на счёт работы - никто не пробовал узнавать, а то после Нового Года, неплохо бы начать что-нибудь, - поинтересовался я.
  - Да труба полная, я тут уже два месяца бегаю, от одной конторы к другой - ничего. Либо, закрыты, либо закрываются. Так чё, грузчиком, что ли идти, на фик надо, уж лета дождаться - там что-нибудь подвернётся.
  - Мальчики, ау-у-у, вы, что, какая сейчас работа - всё! Закончилось, нет больше мест, - вступила в разговор девушка из Алматы, учащаяся на третьем курсе, и работающая секретаршей в одной небольшой фирме.- К иностранцам надо идти, их сейчас много либо же, что-то собственное. Вы же из Тольятти, в конце концов, кому, как ни вам заниматься автомобилями. Нет пока что здесь денег? - Хорошо, даже лучше, есть, значит, время, для того, что бы разузнать, что да как... Поймите, никто, кроме вас самих ничего вам не организует. Я вот сейчас работаю, моему - двадцать восемь, занимаемся деревом, через год ему можно всё бросить и не работать больше вообще, а вы тут...про...каких-то грузчиков говорите.
  - На несколько минут надо всеми повисла зловещая пауза, пока весельчак, Боря не привёл всех в чувство одной шуткой и продолжил безудержное веселье, затянувшееся далеко за полночь другой.
  Мы на самом деле были счастливы в этот момент, как всегда, прочувствовав это намного позже. Наверное так же счастливы как это чувствовал Хименгуей, сидя в парижском кафе, весь день над одной чашкой кофе и бессмертным произведением, либо же как живущий по соседству Пикассо, не выпускавший по нескольку недель свою натурщицу, из-за того, что у неё не было элементарной обуви для этого. Уверен, что они прочувствовали это лишь позже, один склонившись над холстом, на своей веранде в испанской вилле, а другой, задумавшись с удочкой на своем катере в Мексиканском заливе.
  Весна вступила в город, помнящий тяжёлую поступь Петра, так, как и не смог вступить не один захватчик, за всю историю этого города. Всё расцветало со стремительностью метеора, курсирующего между Тучковым Мостом и Петергофом. Так что, единственное, вещь, которую мог себе позволить рядовой студент, проведший вдалеке от дома срок, равный сроку рождения нового человека. Это дышать полную грудью, ещё и ещё раз проходя по, казалось бы, знакомым, но в то же время всегда непохожими сами на себя - стоило лишь пойти в обратную сторону - улицам. Я променял покой на путеводитель по Ленинграду, на передней странице, которого изображено не знакомое мне с начала место, о котором я узнал, лишь значительно позже и ставшее моим любимым с тех пор - это перекрёсток Корпусной и Октябрятской улиц на Васильевском. Архитектура начала двадцатых годов - отвечавшее за пробуждение самых искренних чувств к новой власти - делала своё дело и сейчас, не успев привыкнуть к новому Петербургу, я вновь искал места времен великих надежд. Тогда же меня потрясли острова, опьяняющие своей сочной зеленью. Она казалась особенно яркой, склонившись над отблескивающей солнечные послания. И единственное, что мне хотелось в то время - это стать очередной статуей мужчины с диском на Крестовском острове, с которого мне ещё ни разу в жизни не удавалось выбраться, не заблудившись. Уча улицы Коломны, я не забывал и своих прямых обязанностях, открывая хоть и изредка учебник по экономике и высшей математике. Удачное окончание моей второй в жизни сессии - совпало с удачным окончанием моего вынужденного одиночества от родных лиц. С самым, что ни на есть дружественным визитом, почти не засыпающий в те майские дни - посетили отец и сестра. Это были для них дни безустанного праздника прогулок и наслаждением теми местами, которые я дарил, как гостеприимный хозяин, наконец-то дождавшийся самых дорогих гостей.
  Сестра, окончив в тот год седьмой класс - начала всё больше и скорее перенимать удивительную красоту нашей мамы. Немного замкнувшись в себе, из-за стеснения своего быстро развивающегося тела, она, в то же время одаривала родного брата самыми, что ни на есть ценными напоминаниями о счастливейших, минутах из нашего с ней детства. Тут же перед глазами вырастала покрытая снегом горка, с которой мы не раз дразня друг друга и не переставая смеяться, срывались, видя перед собой лишь искрящийся снег, летящий из-под лезвий санок. Затем как по мановению волшебной палочки - я видел бабушкин двор, переполненный ароматом липы и залитый до самых краёв солнечным светом, и слышал опять наш звонкий смех, растворяющийся как бальзам детской наивности и непринуждённости, в холодных, ни во что не верящих домах, слепленных из взрослых жизней. Две фразы - и сестра переносит моё воображение на пустынный пляж у нашей дачи, где я в пятнадцать лет первый раз попытался объяснить десятилетнему ребёнку, как губка, впитывающему каждое происходящее событие, то, насколько я понимал важность уважения, к абсолютно любому человеку, встречаемому на своём пути. И невозможно было не заметить, что она, как, и положено второму ребёнку собирала из характеров родителей, то, что я не успел разглядеть, слишком рано почувствовав себя взрослым. Казалось, что с каждой минутой, я всё больше привязывался к этой молодой девушке, как бесценный сувенир, напоминающей мне о каждом дне из моей прошлой жизни. Втроём мы исходили почти всё пространство исторического центра - этого персонального памятника каждому петербуржцу, петроградцу и ленинградцу, внесших кусочек души в копилку достопримечательностей.
  - Ну, как тебе сын, здесь? Думаешь остаться, либо же вместе что-нибудь забацаем?
  - Пока что не знаю, пап. Я здесь как рыба, сам знаешь где. Мне кажется, что я уже жил, где-то в районе Марата, уж больно знакомым мне кажутся каждый дом и закоулок. Но пока, естественно я не могу сказать ничего на счёт дальнейшего, четыре года, как никак.
  - Это понятно. Главное, закончить, а там уж определишься, я только думал, может быть, сам, размышляешь на эту тему.
  - Нет, пока что нет, мне порой даже кажется, что я никогда не смогу уехать из Питера, кажется, что я родился здесь и просто не смогу прожить даже нескольких дней без этого места. Ты знаешь, он как какая-то непонятная сила, что-то вроде магнитного поля. Оно постоянно подпитывает энергией и не даёт остановиться даже на минуту. Так что не знаю - потрясающее чувство. То ли дело Ульяновск...
  Родной город, продолжал на все сто процентов справляться со своими прямыми обязанностями, оставаясь родным, но по большей части, как воспоминание. Всего лишь годичная разлука с ним - сделала своё дело - я ходил по нему, как по музею... Ага, площадь Ленина, становясь на нёё, я как на машине времени - переношусь в пространстве, оказываясь на заполненном детским солнцем пространстве - с мороженным в руках и от того ощущая себя таким же большим, как и папа. Я вот, пожалуйста, спуск Степана Разина, где я первый раз ужасно грохнулся на велосипеде, променяв несколько метров проскобленного на коленках асфальта, на несколько недель проведённых в кровати своей комнаты. А вот и двор, по Матросова 10, где впервые в жизни мне пришлось столкнуться с несправедливостью сильного над слабым и расстаться за это знакомство с накопленным рублём и сорока семью копейками. К счастью такие встречи больше не повторялись, иначе бы, наверное, пришлось навсегда расстаться с надеждой когда-нибудь закончить школу, ибо, когда истекало моё терпение к учителям - только бабушкино спонсирование: по пять копеек за одну пятерку, могли меня хоть на что-нибудь сподобить. В этот приезд, даже мамины блины и бабушкины пироги стали какой-то экзотикой, которую можно было встретить в единственном месте на земле, и ради корой можно было бы и проехать и ещё пару тысяч километров.
  В это лето, точнее за этот месяц, проведённый в родных пенатах я так и не смог увидеться с той, с кем мы на протяжении всех десяти месяцев так усердно поддерживали лампадку наших чувств к друг другу. Но не встретив её из-за того, что она почти всё лето провела где-то в Смоленской области, я почувствовал, что во мне, что-то сломалось. Теперь я больше не открывал почтовый ящик с тем нетерпением как прежде. Я не засыпал с её образом перед глазами, и не всматривался при первой свободной минуте в изученную, до последнего миллиметра фотографию, я понял, что я её разлюбил. Нас ещё связывало - многое: чувство, которое быть может даже больше чем любовь, ответственность друг за друга и данное мною слово, хотя уже давно стало ясно, что Ирина не сможет приехать жить в Петербург ни при каких обстоятельствах. Я ещё ходил по городу, переполненному красивыми студентками, под тяжестью негласно взятой мною ответственности за Ирину, и в тоже время я занялся, таким же негласно взятым на себя, исследованием. Я присматривался, прислушивался и анализировал тех, кто каждый раз так незаслуженно и безнаказанно может свести с ума, а затем оставить ни с чем, на растерзание безутешных укоров по поводу какого-то неверного шага или ошибки. Не проходило и месяца без того, чтобы я не замечал очередной новой черты, если не в характере, то в манере поведения и исповедуемых ценностей, окружавших меня в соблазнительных девушек и женщин. Я увидел в большинстве из них - беззащитных созданий, для которых помощь и забота от тех, кто сильнее и мужественнее - является первоочередной потребностью. Я увидел тех, кто под маской жестокости и неприступности, несли невероятно ранимые души, ищущие покоя и семейного счастья. И только при помощи такой маски они могли спрятаться от тех, кто раз и навсегда одним поступком или словом лишает надежды и смысла в жизни. От тех, кто не знает, окончания и предела в своих ежеминутных удовольствиях шагая широченными шагами по черствеющим с каждым разом душам. Почти все, кого мне приходилось встречать - были максималистками, ищущими свой идеал так долго, как только это было возможно. Но, поняв, что время уходит безвозвратно, они могли выйти и за того, кто, обеспечивая семью и создавая покой в доме, мог сгодиться на роль временного мужа, но который мог, так же быстро стать абсолютно не нужным, стоит только этим нежным созданиям отыскать свою мечту. Поняв всё это, а так же получив примерное представление о более-менее совпадающем образе идеала - я почувствовал, что родился заново.
  Моё второе рождение в плане познавательным, совпало с рождением в плане нравственном. Я наконец сумел прочитать "Мастера и Маргариту". Ничего бы особенного не произошло, за исключением вполне естественного восхищения гением и его бессмертным творением, если бы я не заметил одну странность. Она заключалась в очень четко просматриваемой цепочки событий в моей жизни, приведших к прочтению этого произведения. Я вспомнил кучу фактов, которые в той или иной мере, наталкивали меня на те или иные выводы, чуть позже подтверждая и напоминая о них, а так же приводя очень яркие примеры этих выводов. Но самое интересное, что окончательное подтверждение этим выводам я нашёл именно в этой книге. Я пребывал какое-то время в шоке, не веря в реальность происходящих событий, но несмотря ни на что - я уже никак не мог не взять как свою родную - христианскую истину, что с каждым своим ближним необходимо обращаться как, с самим собой, точнее, так, какого бы обращения я мог пожелать себе. С этого момента я в очередной раз, если не увидел смысл, постоянно меняющийся на протяжении всей моей жизни, но в этот раз заодно и ставшим и по сей день моим жизненным кредо. Этот момент в моей жизни, ещё потрясающ и потому, что наконец-то мне открылись причины всех моих неудач и неприятных происшествий. Но, кроме того, во всех происходящих событиях я теперь, вполне отчётливо, мог разглядеть стержень необходимости совершения того или иного поступка, а так же мелких неудач, как будто нарочно направлявших меня на верный путь. Это было потрясающее время, мне казалось, оно не должно кончится никогда....Этот вечный поиск и неземное удовольствие от ощущения правильности своих поступков.
  Петербург тем временем расширял круг моих интересов, буквально завалив с головой всё новыми и новыми занятиями, способствующими росту моих познаний в, ставшей обожаемой классической музыке, театральном искусстве, а так же кинематографе. Всему этому город мог, да и помогал изо всех своих сил так что уже к маю я был готов вступить в спор с любым знатоком, да и просто любителем искусства во всех его направлениях. Будучи убеждённым, что именно в споре рождается, ставший мне таким нужным стержень.
  Все эти события происходили под гремящие аккорды неумолкающей учёбы, учёбы, от которой я впервые начал получать насыщенное, концентрированное удовольствие. Каждый день из академии, я уносил пачками новые знания, общаясь с преподавателями, в том числе с более-менее оттаявшим профессором по истории. С ним мы, наконец, смогли найти общий язык, обсуждая далекие от Советского Союза темы, такие расцвет во время добродушного, и подвижного Алексея Михайловича, рождение петровской империи, её могущество во времена Екатерины, окончательное становление государства в царствование Александра-Сфинкса и безвыходность и тупиковость абсолютно любого государственного строя в России. Всё это, вполне естественно заменяло мне не только общение с друзьями, но и их поиск из-за полного отсутствия потребности в них.
  - А вы помните, как пять лет назад вы чуть не поссорились, из-за какой-то мелочи. Из-за девчонки, кажется...
  -Да пошёл он, импотент несчастный, - проговорил Леша, на этот раз только улыбнувшийся. В ответ Коля только промолчал, и тут же отвернулся к окну, за которым парило во всю, как и тогда беспощадное солнце.
  - Да уж, много прошло с тех пор,- добавил он чуть спустя. - Ну, как ты? Давай рассказывай, сто лет тебя не видно, я уж и не думал, тебя снова увидеть. Как Питер, не то, что наша...
  - Да вроде бы ничего, жить можно, - я попытался уйти от неприятной темы, чувствуя, что разговор может перерасти в непереваримую официльщину. - Жалко, только, что вас там нет, как не собираетесь? Давайте, я уверен, что можно будет для вас придумать что-нибудь, учёба, жильё. Ну, куда вы после Ульяновска? М-м-м?
  - Не знаю, пока что у меня мать больная сейчас, а то я бы...
  - А я с удовольствием, хоть сейчас, меня здесь всё уже достало, хоть сейчас, - оживившись и переложив ногу за ногу, улыбнулся Лёша, - ты ещё пожалеешь, что предложил мне. Коля хмыкнул и почесал затылок.
  - Короче ребят, вы думайте, если что собирайте вещи и сразу же в путь. Хорошо? Всё, значит договорились. Ладно, что мы тут, как я не знаю где, давайте, приступим что ли. Сейчас и Иришка подойдёт, - мы принялись за, так старательно приготовленное мамой. Я же так и не найдя подходящего предлога спросил в открытую. - Как, кстати, она, уже почти два года не виделись. Я так и не смог приехать на Новый год...
  - Да, кстати, нечего, от прежней Ирины, правда ничего не осталось, разве что голос. А всё остальное кхм-хм-хм, - Коля чуть не подавился, как вспомнил что-то. Так что я даже немного испугался за мою "любовь".- Нет на самом деле - супер!
  Как будто, в подтверждение его слов раздался звонок в дверь и не успел я открыть, как тут же новоявленная гостья притянула меня за шею, и я ощутил прикосновение горячих, пышных губ, на мгновение, чуть не подкосившись в коленях. Это было сильно, от былого сахарного тростника не осталось и листочка.
  - С днём рождения милый - это тебе, прошептала она, протянув мне красиво упакованную коробочку.
  - Что мальчики? Кушает? Я вам тут тортик к чаю принесла. Что-то жарко сегодня, не правда ли, - она, едва нахмурив бровки, и расправив плечики посмотрела на меня, улыбнувшись. - Гош, ты какой-то потерянный сегодня, как будто не узнал. Ну что ты там встал, иди сюда. Мальчики, что с ним? Вы, что уже выпили? - весело спросила она, притягивая меня за пояс.
  Нет, на самом деле я не узнавал её. Я писал письма, представляя хрупкую, шестнадцатилетнюю девочку, а сейчас передо мной была красивейшая женщина, перед которой я, уже чувствовал себя ушастым карапузом, нечаянно застигнутым за пожиранием бабушкиного варенья. Или она стала намного раскованней, или её что-то толкало, в этот вечер. Я уверен, что она сама, как никто другой понимала всю мощь, производимого на других впечатления, а потому, ей достаточно было, хоть что-нибудь сказать, как мы с Колей тут же таяли с безумными улыбками на лице, подобно умственно отсталым, впервые смотрящим "Терминатор-2". Вечер получился забавным, мы кушали, мамины трюфели, пили советское шампанское, и без умолку вспоминали былые школьные годы. Ребята, за что я их особенно уважаю, всё понимали с полуслова и уже в десять мы остались дни. На мой наивный вопрос, когда она вернулась из душа: "Чем мы сейчас займёмся?" - я ощутил спиной её, оставшийся таким же маленьким и упругим, кулачёк, потащивший меня за футболку - в сторону, бывшей когда-то моей комнаты.
  Не успел я сообразить, что происходит, как она стягивала с меня последнее прикрытие моего торса. Ощутив опять прикосновение её губ, на этот раз к моей груди, я чуть не запищал. Мне казалось, что ещё пара таких же штучек, и я не смогу сделать и движения. Как будто прочтя мои мысли, она слегка сбавила обороты, дав мне приподняться и аккуратно снять с неё широкую майку с логотипом моей академии, целуя, как раньше, её аккуратные и, на мой взгляд, просто совершенные соски. Обхватив обеими руками мою голову - она начала медленно, но верно опускать её всё ниже и ниже. И, наконец, упав на спину - предоставила дело моим, приобретенным именно с ней и ещё не совсем утраченным навыкам. Услышав, едва заметное мурлыканье я приободрился, и почувствовал, что теперь всё в моих руках и не только в них. Через несколько минут я понял, что на этот раз, одними лишь ласками, как раньше не кончится, и, даже зная то, что я всё держал в карманах брюк, я боялся облажаться слишком долгим, да и к тому совершенно неумелым одеванием. Но и тут, как оказалось, она всё чувствовала до мелочей - притянув меня к себе, она только шепнула, и я в первый раз в жизни ощутил небольшую, но всё же настоящую мандражку, какую, наверное, чувствовал Леонов, выходя впервые в космос. Несмотря на все мои старания и помощь её рук, я не сумел достаточно долго сдержаться, но, будучи на седьмом небе от счастья я не мог не позволить себе наглости и на миг откинуться на спину, вместо того чтобы скорее загладить свою вину. Я думаю, что в этот миг имел место быть мой статус новорождённого, потому что совсем скоро Ира подготовила меня к новой схватке, из которой мне уже суждено было выйти победителем. Ещё два раза за эту ночь, мы оказывались на вершине Эвереста, и, сорвавшись без страховки - летели вниз с высоты почти девяти километров, чтобы снова забраться и снова ощутить волшебное чувство полёта и невесомости. О более феерическом финале моего детства я даже не мог мечтать. Но на утро мне суждено было найти себя замершим в сугробе, над которым, маячила едва заметная вчерашняя высота. Я проснулся один...
  Моя жизнь наладилась, и совсем скоро я сумел обрести, казалось бы, потерянный навсегда душевный покой. Только теперь моя студенческая жизнь была полностью отдана на растерзание учебе. Это произошло потому, что я так и не смог найти нужного подхода к своему характеру и принципам по отношению к противоположному полу. Подобно герою Энтони Берджесса, я просто не мог пройти ещё на шаг, вперёд зная, что таким образом я перешагну тонкую, почти незаметную границу полной ответственности за этого человека. Я видел их глаза, а в них отражался ещё вчерашний ребёнок, играющий во взрослую жизнь, но по правилам сказок о принце на белом коне. Теперь только необратимые обстоятельства могли заставить меня быть с человеком, с которым бы меня не связывало ничего кроме постели.
  Начав усиленно зубрить английский, я не заметно прибавил к своему рациону и итальянский, привлекающий меня со времён Romina Power и Ricchi e Poveri. Языки как будто всплывали из памяти будучи выученными, так что уже совсем скоро я начал посещать английский клуб при академии, а заодно и почти прописавшись в культурном центре при итальянском консульстве. Но самым главным событием, буквально взорвавшем мою, достаточно безмятежную жизнь стал подарок родителей к третьему курсу. Этот подарок, как недостающее звено, наконец-то встал в моей цепи жизненных случайностей. Совершенно случайно достав путёвку в Эмираты, отец, вдоволь назогоравшись не придумал ничего иного, как приобрести помимо всего прочего дорогущую миниатюрную видео камеру. Но так оказалось, что ни у мамы, ни у папы - элементарно не хватает времени на пользование этой игрушкой, а потому, на семейном совете было дружно решено отправить её мне, а уж я в своём возрасте и положении студента, бесспорно, смогу найти ей должное применение. И именно с того дня, как она у меня появилась - я больше не знал покоя в этой жизни и без того бегущей на всех парах юности. В эту же осень мне наконец-то посчастливилось переехать на отдельную квартиру, из общежития. Здесь мы с моим соседом из заполярья за два года общения, едва сказали друг другу более десяти внятных предложений, абсолютно не мешая, и не вмешиваясь ни на сантиметр, в личную жизнь другого, которой, впрочем, ни к кого из нас и не было. Помимо этого, у меня, за время пребывания в общежитии сложился потрясающий иммунитет на человеческую дурость во всём её возможном проявлении, а так же способность любить лелеять каждую минуту, отданную на растерзание безжалостному по отношению к своему времени - студенту. Что, к сожалению, абсолютно никак не могло отразиться на моей жизни в, абсолютно изолированной жил площади на двадцать шесть квадратных метров. И это, даже не смотря на то, что в одном из своих бесконечных рассуждениях я забрёл на мысль, что самым страшным поступком, который только может совершить человек - это попросту убить напрасно время. Здесь уже не важно, каким образом - это может произойти, - главное состоит в том, что бесценный промежуток существования, данный каждому, как единственно дорогой в жизни подарок - может быть упущен, так никогда и не будучи использованным. Дойдя до этого, я, понятно очень сильно сам испугался, так как не только никуда не продвигался, но и не имел ещё ничего определённого перед собой, способного и днём и ночью, подобно маяку звать вперёд и греть надеждой на скорую встречу.
  В это период моей жизни, связанный с постоянными безотрывными занятиями и поиском самого, главного - я окончательно потерял счёт времени. Лишь моё увлечение видеокамерой - могло расставлять закладки приятных воспоминаний, в мою жизнь, ставшую в одночасье книгой без картинок.
  Скажи, ты когда-нибудь отдыхаешь? По твоим выразительным Грукам под глазами не сказать, что за последние лет десять, ты проспал, хотя бы пару ночей. Что ты собрался делать? "Стать выше всей России, пронестись громовою тучей, а самому скрыться в
  Северо-Американские Штаты", как у Достоевского. Ты ведь на себя перестал быть похожим, ну сын, что случилось.
  - Да всё нормально мам. Просто в последнее время приходится много работать. Мне через неделю нужно отправлять работы на всероссийский конкурс короткометражных -документальных фильмов, а они ещё совершенно сырые у меня, то со звуком проблемы, то ...ты же понимаешь, что всё это как, в общем... Ну честно, мамуль, всё отлично. Вот отправлю, и буду отдыхать, сколько влезет. К тому же тут эта дипломная работа.
  - Гош, зная твой характер, ты ведь убьешь себя... Да будьте добры...Гош ты что будешь...Ага, значит так,... два ананасовых сока, судак, "Пеликан", "фирменный", и ещё...- Пока мама заказывала, я смотрел сквозь витрины ресторана на, ещё грязный от снега Невский, пешеходов, серые тона которых, ещё не разбавляли своей яркой одеждой иностранцы. Видел Гостинку, стаи автомобилей, скапливающиеся, как на водопои у светофора, видел свинцовое небо, начала апреля и в тоже время не идел ничего. Мои мысли были ужасно далеко, впрочем, не совсем, в нескольких километрах отсюда в конце Садовой, в моей комнате, где я давно уже поставил, невероятным образом приобретённый миниатюрный пульт. А вместе с ним, недоделанную работу, конца которой, мне казалось, я так никогда и не увижу.
  - Мам, что уже заказала?
  Сынок, я уже минут десять на тебя просто смотрю - нет слов, ты как будто...
  - Подожди, - я усмехнулся, но остановиться уже не мог. Склонившись над её ушком, я прошептал: "Ты не поверишь, я ещё никогда не был так счастлив".
  - Мне уже действительно трудно во что-нибудь...
  - Мам, я тебя прошу, подожди, - уже начиная нервничать, но тут же, не в силах не достать свою улыбку, я продолжал. - Ты знаешь, мне удается поесть иногда всего один раз в день, кроме того, я сплю в сутки часа по четыре, и при этом я ещё никогда не чувствовал себя так потрясающе. Мне трудно усидеть на одном месте без дела больше минуты и не терпится скорее вернуться домой, чтобы снова заняться своей работой. Иногда я теряю чувство реальности, и мне начинают казаться какие-то странные вещи, то машина... впрочем, не об этом, - не могу сказать почему, но я ужасно торопился в ту минуту, находясь с мамой. - Ты не представляешь, как долго искал этот, не ритм, хотя, нет, не ритм, ...да, настрой, да вот так. Уже год как у меня созрел вполне ясный план действий, но никак я не мог взяться за дело. Просто не мог. Я занимался один вечер, а затем мог всё бросить на месяц. У меня были все стимулы, но в тоже время я просто не мог, что-то задерживало. Но наконец-то всё это закончилось, - я отпил принесённого сока.- Ты знаешь, как маленькой детальки в этих головоломках - мне, как оказалось, не хватало полной уверенности, именно ув... Как?....Ну, это довольно трудно объяснить. Знаешь, у меня постоянно появляется, что-то вроде бы цепочки, абсолютно взаимосвязанных событий и иногда я даже могу предугадать, что должно произойти, но не это важно. Короче, одной из них была у меня и цепочка по этой самой уверенности. И ты знаешь, пару недель назад я увидел, что как бы я не жил, не тянул время, всё остаётся на своих местах, просто не движется и не меняется, как будто ждёт меня. Ведь, если бы то, что я тяну время - как-то влияло, то я наверное потерял бы мои возможности. Но ведь они не исчезают! У меня уже давно был готов весь материал, я много думал над этим. Короче, я понял, что, наверное, когда-то я должен это сделать чуть раньше, чуть позже, но должен. Именно поэтому я уже две недели - просто не могу остановиться. Не знаю, поняла ли ты меня.
  - Гош, ты не боишься?...Своего выбора, точнее, что ты его уже сделал, и на этом всё в твоей жизни сходится. Не понимаешь? Я тебе скажу, что ни я ни твой отец, так и не приняли решений. Появился ты, потом Ленка. Но мы ничего не решали. Не понимаешь? Мы просто жили, Гош...
  Дорогие мои, не сетуйте на несправедливость царящую, в этом мире, ибо - это и есть наш крест христианства и только следование всем заповедям даст вам силы и способностей выдержать всё, выстояв и до конца. Помните, что великим станет тот, кто сумеет отказаться от всех жизненных благ и довольствий, - церковное помещение, знакомый с детства запах горячего воска, батюшка перед прихожанами - всё это, мне теперь казалось абсолютно не реальным. Как будто не с этой планеты. - Любите, друг друга, дарите радость и да воздастся вам за ваши поступки добрые вдесятеро.
  Когда большинство прихожан разошлось я, не спеша, направился через всё пространство церкви к батюшке, о чем-то заговорившемся с одной из помощниц, постоянно убирающих догорающие свечки и капающий с них на пол воск.
  -... вы же сами отлично понимаете, что это всё пережитки этого былого варварства и ни за что нельзя позволять им делать это. Ведь не на экскурсии, честное слово. Вы меня поняли?
  - Батюшка, я же вам ещё раз говорю, что не видела, как они достали его, - уже, из последних сил оправдывалась эта помощница, не зная, куда бы отвернуться, лишь бы не плакать на виду.
  - Значит, плохо работаете. Ладно, Катерина, давайте прекратим этот разговор, - продолжал ничуть не смущенный, в то же самое время. - Главное, чтобы вы поняли, что в следующий раз этого допускать нельзя, особенно во время службы. Так что так...
  Больше я не мог здесь находится и, забыв про моё желание получить благословение, а так же сиюминутный, если не поспорить, то привести пару доводов против портив подобных проповедей, настраивающих людей, как раз в противоположном.... Забыв про всё это - я в страшной тоске, охватившей меня - скорее направился на улицу, и уже почти выйдя за ограду, услышал, как показалось обращённый ко мне голос.
  - И ведь получается это единственная надежда для них.
  - Простите, что?
  - Человеку охота верить, а, написав, он уже добивается наполовину своей цели, наверное, потому что в написанное легче верить, - мужчина продолжал глядеть куда-то в сторону от меня, где я увидел несколько человек, что-то чертивших на маленьких клочках бумаги, а затем прятавших в стену церкви. - Человеку, всегда охота верить, наверное, потому что это единственное, что у него не отобрать. Я раньше тоже писал, - он ухмыльнулся, а я не выдержав, скорее побежал как можно дальше...
  Москва встретила меня подобно бурной горной реке, бегущей вперёд, несмотря ни на какие препятствия, будь то скатившийся со склона валун, либо перевернувшийся один из участников безумного спуска на каноэ. И всё же я уверен, что это было счастливое для меня время. Время окончательного взросления, такого же распределения своих приоритетов, и конечно выбора своей будущей профессии. После того, как одна из моих работ работа заняла второе место на неофициальном конкурсе любительских документальных фильмов, а после того продавшаяся за полторы тысячи долларов самарскому кабельному телевидению - я уже чувствовал себя профессионалом, которому в жизни осталось, лиши пожимать плоды своей безустанной деятельности на протяжении последних пятидесяти лет. Я увидел мир совершенно с другой стороны, со стороны успеха и всемогущества людей успешных. Именно потому, что они верят в себя, и разве, что только преждевременное ощущение себя абсолютно великим может их остановить. Для меня же всё только начиналось, а потому, пока что кроме удивительной призмы в глазах, все окрашивающей в розовый свет, у меня ничего не было. Я снял однокомнатную квартирку около гостиницы "Спорт", запасся плёнкой и аккумуляторами, а затем пошёл с вилами на универсального солдата Великобритании.
  - Молодой человек, вы куда напраляетесь.
  - Простите, вы меня разве не помните, я тут был на прошлой неделе...
  - Да вы знаете сколько у меня за день.
  - Миш, пропусти его всё нормаль он ко мне, - услышал я голос самый желанный в тот момент.
   - А-а, Александр Николаич, хорошо, проходи.
  - Добрый день Георгий, простите, что... Забыл предупредить сегодня с утра охрану. Так нам сюда.
  Сделав еще пару поворотов по коридорам корпуса одного из негосударственного телевидения. Мы, наконец, оказались в кабинете человека, на прошлой неделе мне представившегося как Гривцев Александр Николаевич, а заодно взявшего на рассмотрение мой проект и кассету с кинопробой.
  - Присаживайтесь, Георгий, - На вид ему было около тридцати семи - великолепный костюм, аккуратная прическа и красивое пишущее перо, которым он не переставал вертеть во время всей нашей беседы. - Мы рассмотрели ваше предложение, очень интересно и я считаю - перспективно. Абсолютно согласен, что такой тип передачи именно сейчас и нужен. Как вы написали? "Людям, хотелось бы видеть, что та жизнь почти ничем не отличается от их собственной, только смена декорации". Я кстати, хотел бы сделать тут же встречное предложение, можно было так же снимать фильмы подобного плана, но о людях, добившихся успеха там, так же один день из жизни и так далее, быть может, даже совмещая эти два проекта.
  - Да, прошу прощения, но ведь то, о чём я говорил вам - это немного другое. Ведь добиться успеха там и здесь - немного разные вещи.
  - Согласен, ну что ж поделать пойдём от обратного, да к тому это всё обсуждаемо. Дело не в том, нам нужно время, точнее оно нужно вам. На весь год - уже всё расписано и пока что нет смысла даже проговаривать какие-либо детали. Единственное, что я вам могу советовать - это подождать сентября, я постараюсь, что-нибудь сделать для вас, но опять же для вас будет лучше ни на что не надеяться. Я уверен, вы понимаете почему.
  - Простите это возможно прозвучит немного ... как бы сказать, в общем есть ли шанс, нужно ли мне обращаться в другие места, я выражаюсь немного..
  - Ничего, я вас отлично понимаю, всё нормально. Да я могу сказать, что у вас есть шанс, я просмотрел вашу пробу - не обычно, наверное сейчас это - самое главное. Но опять я вас прошу не надо...
  Быть уверенным ни в чём, я тогда не совсем серьёзно отнёсся к его словам, уже представляя себя ведущим, оператором не знаю. Я просто уже видел себя в этом проекте, как в лучах славы. Я мог часами сидеть у себя на лоджии, глядя на купола Новодевичьего и, представляя с каждым днём, всё увеличивающуюся в масштабах волну славы, которой предстояло пронести меня на своём гребне перед всем миром и представить, как величайшую личность в истории телеви.... Если бы не наступило 17 августа. Сначала не поняв, а быть может, просто отказываясь верить в то, что произошло, я уже через неделю разменял свою тысячу вечно конвертируемых, для покупки так вдруг подешевевшей техники. Стало понятно, что теперь мне осталось лишь ждать, просто ждать сидя перед телевизором, глядя очередную сводку новостей, а от того всё больше, ни во что, не веря, перед телевизором, где мог быть я. Теперь же я просто ждал, зная, что большего я просто не смогу сделать. Минуло два месяца, в которых каждый день был подобен очередному ножу, втыкаемому в, уже и без того почти не державшегося на ногах быка моей веры, доблестного участника в этой корриде жизни.
  Помимо всего прочего я был совершенно один в этой мясорубке человеческих надежд. Я ходил по улицам, не в силах не только поверить, но и надеяться, что когда-нибудь я смогу заслуженно оценить по достоинству переполнявшие столицу развлекательные заведения. С каждым днём я всё больше ощущал себя Стингом в Нью-Йорке, путешествуя ночами по знакомым до мучительной боли, сравнимой, с ностальгией по родине, родным местам Петербурга. Я ни на минуту не расставался с необъяснимым ощущением холода и безвыходности моего положения, так как я уже не мог вернуться назад. Все знали мои о моих боевых настроениях и амбициях, принимая их как должное, так как привыкли видеть Георгия Мирова, только на высшей ступени своих намерений. Говоря проще, я бы скорее испарился в этой комнатушке, у метро "Спортивная", так никем и не признанным, чем вновь увидел бы глаза тех, кто ждал. Прошедшие два месяца моего ожидания, не только не принесли никакой определённости в моё существование, но и обостряли мои суицидальные наклонности, подозрительно задерживая меня на дугах мостов и всё сильнее соблазняя пальцы нажимать кнопки лифтов с наибольшим числом. Я посещал всё новые и новые места потенциально заинтересованные в том, чтобы сделать хоть немного счастливее такого человека как я, лишь приняв к рассмотрению, то, что уже теряло свой внешний вид от бесконечного таскания в моей, тоже истрепавшейся папке. Но самоё страшное в моём положении было лишь то, что больше не замечал, ставшие родными цепочки событий, которые бы мне могли подсказать выход. Точнее эта цепочка существовала, как и прежде, но теперь её звенья, стали удивительно похожи одно на другое, а заодно и на слово ОТКАЗ.
  - А если подумать, то что происходит с тобой - это вполне нормально. Я не шучу, ведь сам подумай, сколько народу валит сюда каждый год, да каждый день, и при чём ведь каждый из них хочет всё, не зря же они сюда приехали. Я ведь права, - она меня ещё спрашивает. Эта девчушка восемнадцати лет по имени Валя, изменившая мою жизнь, как оазис меняет жизнь "путешествующего" по пустыне, ещё спрашивает меня права ли она. Да я готов слушать её голос, наивные нравоучения, бесконечные рассказы и детские рассуждения настолько долго, насколько долгой можно представить себе жизнь человека. - Ну вот, видишь! А ты пойми, что ведь не все из них получают то, что хотят, некоторые, так и остаются ни с чем, а тут всё прут новые и новые, в общем, бардак, но тот, кто по настоящему хочет - обязательно здесь сможет добиться много всего. Потому что это Москва. Мне Танюха, недавно знаешь, что выдала, ну Танюха - тоже из Вологды со мной на первом курсе учится. Да я же тебе рассказывала, не помнишь? Ну ладно, не важно. Говорит она мне "я с мамой решила, что надо быть манекенщицей. И знаешь, на ноготочки так посматривает. Во-первых, ты не видел её, Таню, а заодно и её маму, но не в этом дело. Я ей, как щаз тебе говорю, ты понимаешь, что Москва - на треть и состоит из манекенщиц, которые даже в страшном кошмаре представить себе не могут, что им не удастся поболтать, как давние знакомые, с какой-нибудь Наоми Кембель. Ты ведь согласен? Вот, а раз так, то тебе ведь совсем ничего не светит, говорю я ей, проходишь ты годика четыре, по этим бесконечным наборам и отборам в "звёзды". Выкинешь ты денег туевую кучу на всяки там портфолио. А в конце - закончишь свой педагогический и пойдёшь в младшие классы, тьфу, тьфу, тьфу, где тут постучать. В общем, ведь ты меня понимаешь. Так ?
  - Угу.
  - Ты знаешь, я сегодня к тебе еду. Не хочу я домой, мама чё-то злится, из-за папкиной работы. Сестра, опять за своим пианино. Так что, посидим, телевизор посмотрим... Я сегодня плачу. Нет, ты, что не понимаешь, опять хочешь поспорить, хм, будет он меня учить. Счёт, будьте добры.
  Ага. Телевизор. Да она Ире ещё сто очков вперёд даст. Не знаю, где она этому научилась, но до встречи с ней, я даже не подозревал, что какая-нибудь девушка может управлять мужским телом так же просто, как умел это делать я сам. Если "Братья Карамазовы" были для неё были персонажами из детского мультика, то Камасутра - линией судьбы на правой руке. Иногда она приносила с собой ужасные вещи, которыми можно было бы пугать детей, не зная их предназначения, но которые, так много, оказывается, доставляют удовольствия взрослым. Именно она пыталась мне внушить, что секс, так же необходим для любви, как и машинное масло в совершенном двигателе. И чем это масло лучше, тем дольше всё работает. И естественно, говоря это, она, просто недоумевала, как можно дождаться любви, не узнав, каков твой партнёр в постели. Но если ей не удалось поколебать меня в этом вопросе, то она явно поколебала моё убеждение, что женщина слабее мужчины и ищет только покоя и семейного счастья. До этого я плыл на лодке своей убеждённости знания женской психологии по морю меж половых отношений, но уже вторая акула-вамп в два счёта перекусывала борта моей посудины. Именно после чего я начал считать, что всё-таки есть направление женщин, желающих мужского порабощения, как будто мстя им за что-то. Не знаю, счастливы ли эти индивидуальности, в своём творчестве, но, по-видимому, им нужны настоящие Гераклы, около которых бы они тут же превратились домашних кошечек.
  В этот вечер Валюша была просто в ударе. Видимо, под влиянием ностальгии она оставила на время свои шокирующие приспособления, решив провести время за старым, добрым, кубриковским in-out, in-out. Я был растерзан, как наверное была бы растерзана Моська, будь слон, чуть поживее. Надо сказать, что в Вале, абсолютно незаслуженно умирал второй, если не первый Виктюк, а её сцене первого совращения злой начальницей своего секретаря, я думаю, мог бы позавидовать, даже Великий создатель "Восьми с половиной". Зная же, что сама Валюша учится на педагогическом, мне иногда становилось страшно за её будущих подопечных. Но на этот раз она решила сыграть невинную отличницу, которую довел таки, надеюсь, до первого в её жизни нервного срыва, учитель менеджмента, даже не подозревавший, на что он идёт. Сначала ему пришлось испытать то, что больше известно в природе, как всё уничтожающий гнев женщины по отношению к мужчине, так же известному в природе под названием "тряпка". Это было настолько страшно и правдиво, что на самом деле захотелось тут же воскликнуть: "Ну, это уж слишком!", но не успел этот учитель и глазом моргнуть, как оказался в состоянии прикрепления к высоким стойкам кровати. Где и начались безумные истязания этого несчастного, уже давно помянувшего добрым словом тот день, когда его тётя Нина из соседней квартиры надоумила идти учиться преподавать. Его жестоко пытали, приоткрыв форточку и чертя кончиком пальца, смазанным звёздочкой на всем теле заслуженные и не очень, двойки и пятерки. При этом его ухо находилось под постоянным испытанием сладкого шепота, того, что только может шептать ему на ухо шестнадцатилетнее создание. Этот поток мыслей, быть может, каждый раз стремительно проносится в её голове, когда она глядит на единственного представителя мужского пола, на протяжении всего учебного года, имеющего почти всю полноту власти над ней, так старательно делающей причёску, идя на его занятия, и который не менее старательно её игнорирует, быть может, даже ради этой глазастой Наташки. Но естественно сама слыша, этот шепот она всё больше убеждается, в том, как безумно она его любила все эти годы, только и, ожидая этого волшебного часа. А он же в это время беспомощно замерзает, уже не в силах произнести и звука. И тут она понимает, только моментально согрев его, можно ещё наедятся на счастливый конец. Эта сцена финального согревания, оказавшейся кульминацией всего и ещё долго мелькавшей у меня перед глазами, думаю, могла вызвать если не шок, то уж, по крайней мере, лёгкое моральное расстройство у человека неподготовленного.
  - Дорогой, а ты сегодня был не плох, по-крайней мере, - говорила она мне, когда уже "звездочка" была смыта, а я ощущал, только ровную поверхность кровати, покрытую ароматной простынею.- В тот момент, когда ты перевернул меня не животик, мне ужасно захотелось заурчать.
  - Так почему не заурчала? - я перевернулся к ней на бок.
  - Ты смеешься? Вспомни, что ты мне при этом говорил. Кстати, как царапины, тебе уже легче? - произнесла она, нежно подув и, прикоснувшись к следам прошедшей схватки на моей талии.
  - Уже легче.
  - Ты знаешь, в следующую среду нам, необходимо будет пойти обязательно к Танчику, она приглашала и будет рада, наконец, посмотреть на тебя. Пойдём, ладно там, кстати будут некоторые мои однокурсники, я не помню с кем ты уже знаком.
  - Ленчика знаешь?
  - Это парень или девушка.
  - Не смейся, я помню знакомила вас на Новый Год, она заходила к нам со своим мальчиком
  - Это которому двадцать восемь?
  - Ага, а Диму помнишь?
  - Угу.
  - А Вальчика.
  - Угу
  - А Алесю, кстати, ты знаешь, что она, как и ты из Казани.
  - Угу.
  - А Лиду? Лиду помнишь? Не слышу, нет, ну ты чё, уснул что ли. Дорогой...
  
  - И что они тебе сказали?
  - Сказали, что, возможно, придётся на пару недель съездить в Рим, на курсы. У меня же никакого образования нет по этому. Так что уже через месяц мне, наверное, придётся греться под жарким солнцем, вместе с римлянами и их жёнами.
  - Что ж теперь ведь ты можешь себе это позволить, - она как-то совсем по-взрослому посмотрела на меня и убрала руки с моих плеч. Я хотел, было сказать ей, что-то утешительное, но в этот момент я, вдруг начал понимать, что несмотря ни на какую боль и чувство, которое, хоть в и извращенной форме, но всё же существовало между нами - она ни за что не захочет именно сейчас, когда быть может мы расстаёмся навсегда показаться мне слабее, чем она была всё это время. Я даже думаю, что она боялась не столько почувствовать это самой, а если бы я подтвердил это сам. А потому я лишь произнес:
  - Спасибо тебе за всё, за каждый день, который мы провели вместе. Да, даже, когда мы не были вместе и я думал только о тебе. И ты ведь сама знаешь, что, если бы не ты, я даже не представляю, что было бы со мной... Спасибо...
  Мы прижались друг к другу, и вдруг я ощутил на своей щеке её слезу, которую она тут же аккуратно взяла своим пальчиком, но после этого поднесла к моим губам и я смог ощутить едва солёную росу, рождённую нашим чувством. Затем, робко улыбнувшись, сквозь продолжавшие катиться слёзы произнесла:
  - Вспоминай всех наших с тобой учителей, по очереди, если вдруг станет совсем грустно без меня, ладно? Ну, мне надо бежать, а то Танюшка заждалась, - и перед тем, как ей отвезти взгляд я еще раз увидел её, особенно восхитительные и взрослые в этот момент глаза. А затем от меня, так же как и восемь лет назад статная фигура деда, исчезло навсегда в глубине аэропорта и её, казалось бы, такое хрупкое тельце.
  Последние пол часа перед началом регистрацией я провёл в раздумывая о том, почему же я всё-таки оказался здесь, ведь ещё неделю назад я не только не думал об отъезде, но искал денег, чтобы раздать хотя бы часть своих долгов. Всё произошло очень стремительно. Находясь, все последние десять месяцев без работы и живя на выигранные деньги, а в последнее время и на присылаемые отцом я достаточно много снимал, иногда перезаписывая на одну плёнку по два-три раза. Я не спешил, а потому у меня всегда было время, чтобы сделать качественную работу, принцип которой должен был отвечать одному - этот фильм хочется просмотреть ещё и ещё раз. Я старался так, как только мне это позволялось моей душой, израненной многочисленными отказами и неудачами. Но самое интересное это то, что только неделю назад я понял одну вещь, что ещё ни один день прошёл даром. Около месяца назад мне попалось любопытное объявление о проведении в итальянском культурном центре при посольстве программы просмотра новых фильмов, куда был так же приехать один режиссер, оператор и сценарист, работающие над очередным фильмом в Москве, часть которого должна была сниматься в Столице. Естественно, что появление этих людей совпало с возможностью задавать им многочисленные вопросы, касающиеся их творчества, как группового, так и уникального. Вся церемония прошла великолепно, особенно прекрасным мне показался очередной фильм, Бертолуччи. А потом наступила зловещая тишина, которую все просто боялись нарушить, показав плохой итальянский, в обмен на возможность приоткрыть завесу прекрасного дара. Поэтому к концу встречи лишь по вопросам нескольких индивидуумов да мне итальянские друзья смогли судить об уровне повседневного увлечения кино. А когда уже все направились к выходу, какая-то неведомая знак заставил оператора осчастливить сначала своим рукопожатием, а затем и своим знакомством меня, только и мечтавшего, чтобы хотя бы один человек мог с интересом просмотреть несколько моих работ, за исключением воспитанной и ужасно чувствительной Валюши. Уже на следующий день его глаза не отрываясь смотрели на мои творения. Через день я был остановлен внутренними органами нашей великой и могучей, без труда выяснившими мою причастность к подпольной организации тайных ненавистников организации, отвечающей за охрану уже упомянутой великой и могучей, за что они без такого же труда получили денежное вознаграждение, которое стоило мне моего же честного слова обязавшего меня, во что бы то ни стало отдать, по тем временам, довольно крупную сумму моему родственнику. Результатом всех этих манипуляций явился штемпель в моём паспорте давший мне возможность не только безнаказанно дышать воздухом, но и ходить по, не менее великой, но не такой могучей родине моих новых работодателей. Я подписал контракт, в который я не могу поверить до сих пор и который, лишь своей способностью быть осязаемым вселяет в меня нешуточную радость и спокойствие. Заграничный паспорт, заранее выданный перед окончанием академии, а потому ещё четыре года дающий мне право въезжать и совершать обратное этому по отношению к матушке России, потерял свою актуальность сразу за порогом, как мне тогда казалось неземного счастья, который я перешагнул 16 мая 1999 года, тем самым, подведя черту первой части моей жизни.
  
  Солнце, согревающее море, море, согревающее людей и соответственно местные жители, согревающие своей любовью и теплотой своих тел когда-то оазис, поразительно гармонично сочетающий в себе новейшие веянья моды, стиля жизни и комфорта существования - это и есть Италия. Здесь может почувствовать себя несчастным лишь тот человек, который, поистине несчастен, человек, оставшийся без Родины. Я это почувствовал, когда не прошло и месяца со времени моего приезда на остров одиночества, сплошь покрытый всеми благами мира, но не способный дать и капли свободы, настоящей свободы, которую можно ощутить, идя от метро по Садовой к своему дому, или сидя на верхушке стадиона им. Кирова, когда с Финского залива в лицо бьёт пронизывающий ветер, несущий силы, так необходимые в этот момент.
  Приехав в эту страну, я наконец-то вновь увидел, казалось бы, потерянный кончик цепочки, и я увидел, во всех предыдущих отказах со стороны, о которых мне пришлось услышать только толкающую вперёд силу, всё дальше, как будто закаливая и готовя к чему-то важному, важному по настоящему. Я понял, что теперь уж, наверное, ничто не сможет меня остановить. Сначала была учёба в Риме. Эти две недели прошли не только под преподавательский голос восторженный от своей профессии. Это время так же прошло под едва ощутимый ритм бывшей империи, восклицания Юлия Цезаря, чей голос, если прислушаться, можно было узнать повсюду, ещё не понимая толком языка и не улавливая смысла, но, уже не сбиваясь с ритма победы, идя, как когда-то меня призвал мой дед. Из курсов я понял, что уже давно знал, а точнее догадался самостоятельно о многом, что-то даже я делал ещё лучше, чем показывали, но всё равно неуловимое, до тех пор чувство полного хозяйствования на поприще киносъёмок - пришел именно сейчас. Я стал смотреть на всё как будто через объектив, моей новой, уже купленной камеры, которую, не только предстояло отработать, но и окупить в тысячи раз. Эта опьяняющая атмосфера неутихающего действия помогла не только забыть обо всё усиливающейся ностальгии, но и видеть стороны этой жизни, способные не помочь и служить подобно рельсам дороги ведущей к тому, что и называется целью, последней остановкой в этой жизни. Вернувшись в Милан, я получил первое пробное задание, непосредственно исходившее от одной пары американцев желавших запечатлеть центр города в необычном ракурсе. Слово необычный, как нельзя более точно подходило к моему настрою, только на победу. Наверное, при встречи с этой парой я был похож на доведённого до предела несправедливостью солдата, из вечно живого фильма "Цельнометаллическая оболочка", потому что переглянувшись они уже готовы были выбрать другого оператора, как я вскочив и ничего не говоря заставил их поверить, что это их, быть может, единственный за всю жизнь правильный выбор. Я работал на бегу, сидя, лёжа, и пуская камеру, при помощи изобретённого мною устройства, слегка напоминающего обычный шнур, со скоростью до тридцати километров в час от одной точки к другой. Movie men, кричали они мне, а я им вторил: " You didn"t see me in the real move". В агентстве моего друга и работодателя Alessandro Pacelli о мне сложилась мнение, как о человеке не стандартном во всех отношениях, касающихся, начиная от манеры говорить, продолжая манерой двигаться и заканчивая манерой видеть окружающий мир. Tu sei propio fuori di testa, ma davvero bravissimo. Я по привычке отвечал: "Non avete mi visto in vero movimente". Слава не заставила себя ждать, сначала было огромное количество съёмок на заказ от туристов, желавших видеть себя мирно гуляющими по улицам Милана, у меня они просто плыли. Я работал без выходных, делая два фильма в день, и оставляя но уверен, что родственники увидев эти съёмки могли подумать, что их родные Марта и Михаэль или Tom и Lisa за неделю в Италии и один проведённый день в Милане приобщились к стилю Хаус, окончательно забыв про свои шестьдесят пять лет. "Shaiser, zer good", кричали они, весело смеясь, смотря на первом просмотре несколько минутный музыкальный ролик. "Ia woll, warum nicht", выкладывал я им сразу всё свои познания о языке великого Гёте. Число подобных экстрималов с каждой неделей всё увеличивалось и первый опыт физического ослабевания и сверх утомления вскоре навестил меня подобно голубю, призывая меня к временному перемирию и спокойствию. Я не мог не согласится с подобным предложением, а потому сразу же отправился на расположившееся тут же неподалёку озеро Гарда, а именно в городок, названный именем цитрусовых, особенно распространенных в тех краях. Если я когда-нибудь представлял или мечтал о месте, где чудесная сказка теряет границу с обыденной реальностью, где время повисает так, словно оно отказывается больше служить из-за своей ненадобности и, где природа щедра на бесценные подарки самых прекрасных ландшафтов, то бесспорно этим местом было Limone.
  Легкая дымка, повисшая над почти, что двухкилометровыми вершинами, заботливо огородив город и почти вплотную придвинув его к воде, тем самым полностью защитив, от каких либо ненастий, вызванных переменой климатических условий. Город находился на столько близко к озеру, что подъезжать к нему приходилось по тоннелю, интригующе прерывающемся в самых живописных местах. Месяц был август, а потому почти все пространство воды у Torbole, аккуратно расположившемся у главы озера - было заполнено белеющими и отблескивающими солнцу своим глянцем, парусами. Здесь, как и положено месту, в котором желаемое невольно начинаешь принимать за действительное, все расстояния были очень малы. Так что, даже переезжая из одного прекрасного места в другое, даже дорога может доставить несказанное удовольствие, а потому даже вырастающий внезапно населённый пункт поначалу так, как только можно воспринимать объект внезапно прерывающий на пике более умиротворенного, чем в повседневной жизни созерцание. Именно таким объектом и предстояло стать в моей жизни этому городку, в который я приехал на неделю один, а откуда приходилось уезжать через ..., а впрочем, думаю всему своё время.
  Итальянские пансионаты, впрочем, как и другие места жительства отличаются от всего, что мне когда-либо приходилось видеть в своей жизни, а проще говоря, от российских. Я думаю, что такие места и опасно и соблазнительно организовывать у нас, так как одним таким широким жестом можно, я можно будет и привлечь новых клиентов и моментально оттолкнуть от себя, таким образом, старых. То место, в котором мне приходилось поправлять свои подорванные силы, отличалось как раз таким скрупулезным, но в то же время, подкупающим своей искренностью абсолютно любого, уютом и порядком, но ни в коем случае не стерильностью. От всего этого было даже странно и не охота нарушать заведённого один раз и навсегда порядка. Один день, несмотря на ограниченность возможностей манипулировать своим бренны телом на столь ограниченном пространстве земли, как Limone, никогда не был похож на следующий за ним. Именно здесь, как будто в другом измерении чувства и эмоции натягивались по стать струнам у сверх эмоционального скрипача. Я начинал замечать каждую не только новую деталь интерьера и одежды персонала, но и чуть усилившийся порыв ветра или изменившуюся температуру озера, не смотря ни на что, всё равно остававшимся прохладным. В общем реальность как будто перестала для меня существовать и я почти что всё время пребывал в состоянии, наиболее похожим на состояние сомнамбулы, только передвигаясь и без конца наслаждаясь одним ощущением пространства и атмосферы. Уже пробыв, таким образом, дней пять и, начиная потихоньку готовиться к возвращению к родной суматохе, я вдруг... случилось что-то неприятное и мне пришлось немного выбиться из распорядка дня. Кажется...А-а-а! Вспомнил, дело в том, что точно на пятый день моего пребывания я, выходя из воды, я стукнулся изо всех сил об один огромных булыжников, аккуратно разбросанных на всём протяжении каменного берега. Травма послужила не только причиной, того, что у меня возникла необходимость задержаться еще, как минимум, на неделю, да и провести эту неделю на уже, полюбившейся мне жилплощади. Имея ограниченные возможности в плане свободного передвижения, а значит и посещения даже ближайших мест, я все таки обратил внимание на то, что, расположилось бы, казалось, в самом тихом месте пансионате. Это место, которое на время стало не только моим приютом и причалом одновременно, но и было нужно, наверное, только мне, да обслуживающему персоналу, так как помимо прочего всё это время я находился в дружной компании людей на пенсии, из не менее дружественных соседних государств.
  Вечер. Я кое-как спускаюсь на второй этаж, со столовой, уже опустевшей к этому времени, проходя посреди симметрично расставленных столов покрытых неизменной клетчатой салфеткой, я замечаю, что в баре пристроилось ещё пару итальянцев, лет сорока, пытавшихся завязать разговор с барменшей. Эту довольно симпатичная девушка, примерно одного со мной возраста, которую мне и раньше приходилось встречать за время проживания, но как-то не обращать на неё внимания.
  - E da quanto tempo tu lavori qui, tu sei giovane, - тот, что по смазливее барабанил пальцами по стакану выпятившись на девушку
  - Non importa, tu abiti nel qui, no? Perche, se нет, я хочу предупредить - через пару минут заканчивается вход для не постояльцев.
  - Ты только посмотри, Stefano, не ожидал? А-а? Va beh, bella, torniamo subito, aspetta, ci. Andiamo мы должны быть в Trento до полуночи, ci aspettanno. На обратном пути Stefano.
  - Ok, пошли, Antonio, Ciao, figata, - они проскользили по мне холодным взглядом и расшатанной походкой отправились к выходу.
  - Martini bianco, prego.
  - Con il ghiacchio?
  - No, не надо.
  - Достали уже! - Наливая, она надув, щечки обиженным взглядом сосредоточилась на моём бокале.
  - Кто? А! Да, не обращай внимания, дураков слишком много.
  - Ma tu sei quel russo, che ci fa i filmi piccholi.
  - Si, ma Adesso я отдыхаю, слишком...
  - Какие фильмы ты уже сделал. - Она облокотилась на локоть, положив на ладонь подбородок, и с интересом глядя на меня.
  - В основном это небольшие клипы о туристах и для туристов.
  - Интересно, ты так молод, - в её коричневых, умных глазах, пробежала искорка.
  - У нас в России, всегда так. Ты тоже молодая, а уже работаешь, Cos"hai finito?
  - Что ты имеешь в виду? - немного смутившись, спросила она.
  - Институт, университет?...
  - А-а! Нет? Будешь ещё что-нибудь, мне нужно заканчивать.
  - Да так же, пожалуйста. Ты живёшь здесь?
  - Нет, я из Бари, здесь только летом.
  - У вас там тепло, не так ли.
  - Не всегда. Извини я тебя оставлю, - она пошла к двери, раскинув на плечах черные, как смоль волосы.
  - Прости, скажи, как тебя зовут
  - Lara...
  - Ciao Lara
  - Ciao, russo.
  - Georgio, Гоша то есть...блин...
  "- Гош, ну на кого ты стал похож, эта щетина, расчешись хотя бы. Ты должен возвращаться, пойми ты подводишь людей, которые тебе доверяют, это ужасно... Возвращайся, не нужен ты ей, и такое бывает, да и она не та, которая тебе нужна. Уезжай, ты ведь понимаешь, что тебе всё равно ничего не светит"
  " Да пошёл, ты, никто мне не нужен, кроме неё, и можешь засунуть себе и работу и Италию, и цель свою. Если я уеду, то только с набережной в озеро. Никто, ещё раз повторяю тебе. Да что же это такое происходит, ё-моё, да за что, что я делаю не так, ну почему, что ей ещё нужно, неужели не понимает? Да провались всё пропадом, Суки..."
  " Ну и что ты добился у тебя и так оставалось денег на два дня, а ты ещё зеркало разбил, не думаю, что легче стало, руку хотя бы перевяжи. Вот лежит, возьми..."
  " Отвали...предатель. Всё в последний раз, нет, так нет, провались всё пропадом, насрать, пошло всё в задницу, всё"
  Прервав, наконец, таким образом, этот бесшумный диалог с самим собой, я пьяным, с красным от крови полотенцем на руке спускаюсь в холл, быть может в последний раз, назад дороги нет. Всё"
  - Signior Mirov, cos"e sucesso.
  - Всё нормально, ничего не случилось, а это так, брился. Я в бар. Lara там? Все нормально.
  - Водки, - видеть её для меня сравнялось по значимости с потреблением пищи или нет, воздуха. - Женщина, скажи, ну что тебе ещё нужно, неужели ты не видишь, что час мне остался, быть может, не больше, а-а?
  - Non capisco in russo, - попыталась сначала спокойно реагировать на моё появление.
  - Не понимаешь, хорошо. Cosa cerchi, coa"hai bisogno, Tu vedi, che sto morendo senza te - так ведь у вас...
  - Georgio мы уже тысячу раз говорили на эту тему, хватит, ещё один раз ничего не решит, пойми ты в конце, ты один и я одна. У меня ребёнок на руках, сумасшедший ты русский. Что я ищу? Покоя, от таких, как ты. Ничего мне в жизни не нужно, ничего, - в её глазах на секунду мелькнуло сочувствие, странно перемешанное с собственным страданием. - Не тащи меня за собой, извини мне не разрешено так разговаривать с клиентами.
  - Ещё водки, - чуть не плача, уже от чувства жалости к себе. - Значит всё... хм. Надо же, первый раз полюбил вот так, всё обходил, искал, берёг. У меня ведь и жизни-то было всего две женщины, я их обожал, только поэтому. Думаю тебе это не понять. А вот ты сейчас стоишь ко мне спиной, а я чувствую, что счастлив, именно сейчас, встретил тебя. И стал вот... Дай хотя бы в последний раз погляжу на тебя. Не хочешь, Мне сейчас уже всё равно, больно не больно, я уже ничего не боюсь, я просто счастлив, у нас говорят, люблю тебя, у вас нет. И я не знаю где я, что-то странно, что-то голова, ой. Я ведь не нужен без тебя и ты...у тебя ещё ребёнок, племянник, да? То же наверное рада, у вас всё как-то странно, всё. Что-то у меня язык, как деревянный, я на каком сейчас языке говорю, Кхм, да уж. Ну ладно поцелуешь меня, хотя бы в щечку, не смотришь, даже... ладно, всё... ты что плачешь, не надо, я ухожу, не плачь...
  Чуть не опрокинув свой бокал и сиденье я направился к выходу, хозяин пансионата, хотел было поздороваться, но только отвернулся, что-то прошептав портье.
  Огромная луна, никогда такой не видел, что-то сегодня прохладно. Улица, медленно опускается к набережной, аккуратные фонари, я поскользнулся, почти скатившись вниз. Не успев встать на корточки, я почувствовал, что не могу сдержать охватившую невыносимую головную боль. Я отдышался и, еле приподнявшись, кое-как поковылял дальше. Ноги еле передвигались, руки облокачивались о стены домов, а я сам пытался прийти к какому-то логическому выводу.
  Что я сделал? Ничего, просто жил, я даже не смог, как дед, он ведь просил идти, а сам умер через четыре дня, сам ведь ни к чему не пришёл, шел, шел. Папа, только он, смог бы понять меня, он всё сделал для меня, он тоже хотел, чтобы я шел, нет, он не поймёт, папа, прости. Мама не простит, ни себе, ни мне, не могу я, мама, блин, ну что же это, за что, что я сделал не так, ни разу в жизни никого не обидел, за что мне эта ерунда, говно, на фик, ну что мне делать. Блин. Ленка, где ты, почему, ты я не хочу умирать, не хочу, только ради тебя, мой цветочек, ты помнишь, наши санки, как мы прыгали с козырька в песок, помнишь, ты обиделась на бабушку, и бабушка и ты плакали, почему я уехал, я хочу быть с тобой, за что всё это, срань, ненавижу. И всё из-за тебя Lara, отпусти меня ты видишь, я умираю. Не могу я без тебя, только ты и никто больше, я люблю, тебя как никого, неужели ты не видишь, что всё в тебе, всё, что у меня есть, каждый мой шаг, каждая мысль, твои черные волосы, зачем ты...
  - Ti amo, ti voglio bene, non parlare cosi, non lasiarmi adesso, - я сначала не узнал её голоса, я осмотрелся. Я сидел у парапета набережной абсолютно пустой в это время. По моим щекам текли слёзы, руки сжимали голову из-за невыносимой боли. И тут она, подбежала, упала на колени, обняла меня за шею, мы прижались друг к другу и её слёзы слились с моими. Мы растворились друг в друге. Мы смеялись и плакали, мы шутили и, вдруг, прервав тему, почти одновременно начинали говорить абсолютно серьёзно, признаваться друг другу в любви и снова смеяться. Начав целоваться ещё на улице, я не заметил, как мы оказались в её маленькой квартирке. Внезапно, мы на миг замерли, не отрываясь глядя друг другу в глаза, затем она, улыбнулась так как, наверное, может улыбаться только по настоящему счастливо-спокойная женщина и очень нежно ещё раз прикоснулась к моим губам, упав на кровать какая-то непонятная искра сверкнула между нами, нам одновременно захотелось рассказать друг другу абсолютно всё из своей жизни. И я не отрываясь слушал о её детстве в белокаменном городе на берегу Адриатики, о её одиночестве, даже в кругу вечно смеявшихся и резвившихся загорелых подружек. Она рассказывала о своей бабушке, жившей в Леуке, о её виноградниках и красном, от заходящего солнца море, которое было видно с лоджии её дома. О том, как часто она любила уходить, гуляя по холмам, раскиданным в округе, и забравшись на самую высоту смотреть на все три стороны, омывавшего их моря. Я слышал рассказ о её посещениях церкви и пениях в местном хоре, о начале учёбы в младшей школе и о первой в её жизни трагедии, когда друзья, с которыми она не поехала, из-за сильно вывихнутой накануне ноги разбились на катере, о прибрежные скалы, так, что выжило лишь двое парней. Об окончательной её замкнутости почти от всех окружавших её, в том числе родителей. Когда ей исполнилось 15, она пошла в альбергерию города Римини уехав, окончательно от родителей. О её путешествиях по Италии и прохождении первой своей практики в одной из гостиниц Берна. О жизни для самой себя и поиска самого главного, в своём существовании. Но не успела войти в нормальный ритм обычной жизни, как жертвой чудовищной случайности стала её сестра со своим мужем, оказавшимися в злосчастной кабинке фуникулёра около горного курорта Мази-ди-Кавалезе, оставив после себя на свете годовалого Марко. После чего, её жизнь окончательно была сбита с ритма нормальной жизни. Её Марко уже почти, что три года, и он подобно ей бегает по белоснежным улицам, на лето, оставаясь у родителей. Она рассказала мне обо всём, кроме своего жениха, с которым они были вместе пять лет и, который глупо, если это здесь уместно, погиб на досмотре одного албанского грузовика в Косово вблизи города Печ, где он служил офицером в итальянском секторе НАТО.
  Всё это мне довелось узнать лишь пять лет спустя, а пока что она только прикрыла мне рукой рот, а затем, жарко целуя опустилась к самому драгоценному, чтобы уже через несколько минут, аккуратно взобраться на меня, дав забыть мне обо всём, что меня могло окружать меня в этот момент кроме неё. Как будто перенеся на время в невероятно яркий мир, в котором, всё подобно цветной юле кружилось вокруг, до тез пор, пока её нежное и гладкое как шелк тело, так же аккуратно не опустилось возле меня, пока и я не смог унести её на край вселенной, что бы в один момент, непостижимого взрыва показать ей все самое прекрасное, что только есть на земле.
  - Ты даже не представляешь себе, что ты только что мне подарил...
  - Наверное, нет...
  - Я только что ощутила себя свободной. Я в первый раз за последний год, чувствую, что нет, больше преград, на пути к жизни. Это было ужасно, я впервые увидела "Английский пациент", мне показалось, что раз так, то нет больше смысла жить. Раз я обречена на то, чтобы нести другим только невыносимое горе и смерть, - она смахнула с прекрасного личика, отблескивавшую на лунном свете слезу, за которую, теперь я был готов заплатить, самую дорогую цену. - Прости это сейчас пройдет, - она попыталась улыбнуться сквозь слёзы. - Я люблю тебя, наверное, с самой первой встречи, но я боялась за тебя, до той минуты на набережной, теперь же всё позади, мы не расстанемся никогда. Я не прошу твоего обещания, я тебе обещаю сама. Обними, меня прижми крепко-крепко и не отпускай ни на минуту, прошу тебя, - я прикоснулся губами, к её волосам и в одно мгновение моментально всё понял. Я вновь ощутил у себя под ногами дорогу, нет теперь уже шоссе жизни, на котором мне до не хватало только попутчицы, только Лары.
  Милан. Январь 2000 года, я становлюсь во главе нашего отделения. В городе происходит открытие ещё трёх. Услугами нашей компании пользуются восемьдесят процентов всех туристов, желающих запечатлеть на плёнку несколько мгновений своего кратковременного пребывания в деловой столице Апиниского полуострова. Нами заинтересовался один из мировых лидеров по производству фоту и видеотехники "Mellow". Результатом стал подписанный лицензионный договор о продаже простой лицензии на использование технических знаний и опыта, а так же всего технологического процесса, исповедуемого нашей компанией, этот прорыв принес нашей компании так нужных инвесторов, а они принесли возможности открыть для начала по одному своему отделению во Флоренции, Риме Венеции, Катанье, Сан-Ремо и Римини. А к концу года и заявить о себе в некоторых европейских столицах.
  Марко уже давно жил с нами. Мы снимали неплохую квартиру недалеко от отеля "Принц Савойи", и приходил домой так быстро, как только это было возможно, чтобы скорее выйти на прогулку в центральный парк, заботливо принимавший под тенью своих вековых деревьев нас. Сначала мы были одетыми в легкие ветровки со свитерами, затем, в куртки с меховыми воротниками, потом опять в ветровки. И все это для того, чтобы, наконец, в начале мае нам не появиться здесь всего на несколько минут, но одетых в элегантное подвенечное платье от Valentino, великолепно скрывавшее уже немаленький животик и так же в стильном, классическом костюме, с высокими бортами, от тоже модельного дома.
  Свадьба, как мы и хотели оба была под стать нашему тихому, очень деликатному, но на этот раз уже семейному счастью. Приехали родители, мои и Лары. Мама, счастливая, на столько, на сколько это может быть достижимым на пространстве нашей вселенной и отец, еле сдерживающий свою улыбку видя перед собой сыну, внезапно возомнившего себя совершенно взрослым. Сестрёнка же, встав немного в сторонке и сложив руки в локтях, нарисовала на своём, личике, полностью соответствующему её двадцатилетию одну лишь фразу: " Ну ты, Гош как всегда...". В эту минуту я чувствовал себя Юрием Гагариным, наивным и счастливым, готовым сделать невозможное. Я вступал на эту тропу под тяжестью "семейного бремени", будучи абсолютно спокойным и готовым к любому моменту радости и счастья, которые только может принести неразрывный союз с, вечно любимым и дорогим человеком. Я заглядывал в её глаза и готов был упасть на колени, чтобы ощутить прикосновение своими волосами прикосновение её руки и звонкий смех, был способен вызвать на свершение самой безумной выходки, лишь бы она дала возможность услышать ещё раз эту бессмертную мелодию.
  А меж тем хозяин ворвался в нашу жизнь. Он не только разметал, все, только начавшие формироваться устои и правила семейного быта, но и заставил нас не спать по ночам, сторожа его покой, и своими шеями проверяя теплоту подносимого ему питья, что предпочитал он делать почти в ущерб всему остальному. Но самое страшное, что этим новым хозяином стала самая милая и самая симпатичная, из всех, что мне, когда-либо приходилось видеть, девушка. Мы назвали, её довольно интернационально, угодив, помимо этого, и ещё одной чудесной представительнице прекрасного пола, моей младшей родственнице по первой линии. Лена развивалась достаточно стремительно, не заботясь о своей фигуре и, набирая, меж тем отнюдь не лишние килограммы. Скажу честно, мы с Ларой не могли этому нарадоваться, проводя меж тем ночи на пролет, склонившись над навороженным чудом, который, несмотря на строптивость характера, никогда не пытался перейти границу вредности. По миму всего прочего эта мадама оказалось под стать своим родителям невероятно чувствительной. Под час, прелестно гладя на нас своими большими глазами, но с меньшим интересом, чем мы её, она никогда не позволяла себе открыто закапризничать до тех пор, пока не окажется вне поля нашего зрения. Видимо с самого начала понимая, нежелательность расстройства абсолютно любого человека, особенно дорогого, особенно никому не нужным движением или словом, а тогда ещё криком.
  А пока юная царевна по большей части отдыхала, лишь иногда отвлекаемая тайными свиданиями, мальчугана, уже пару раз назвавшего меня папой и приходившего всё чаще по мере разглаживания прекрасного в своей простоте, честности и наивности личика, мы с их мамой потихоньку начали складывать вещи, чтобы отправляться на постоянное место жительства. Мы отправлялись в страну, с самого детства представляющуюся у меня оплотом лимонного ада, рок & ролла и кинематографии.
  Всё, как и раньше в моей жизни проходило стремительно, не давая передохнуть и заставляя двигаться в ритме уже упомянутого танца. Ребята из Голливуда посетили меня первый раз в конце сентября, а последний - два месяца спустя. За это время мне пришлось завершить все свои дела на "Studio di Alessandro", чтобы навсегда расстаться в лучшем настроении с моим благодетелем, собрать все необходимые справки и документы, необходимые для получения ещё одной справки, чудесным образом, дающей какое-то время дышать воздухом, насквозь пропитанным свободой и равенством. Я принимал такое решение под воздействием, прежде всего эмоций, рожденных, ещё в то время, когда над кроватью висела огромная политическая карта, с огромным пятном посредине, вырезанным для розетки. Именно тогда я разглядел в другом полушарии коричневую страну, с многочисленными перепутьями дорог на востоке и раздольем на западе. Вскоре у меня появилась возможность, не спеша учить и даже заучивать названия штатов, а так же рисунков их флагов, что доставляло неземное удовольствием. А уже став взрослым, прочувствовав на себе неповторимый вкус какой бы то ни было колы, и без труда определяя в голове направления тех или иных героев американских фильмов - я почувствовал, что эта страна Ковбоев, Каньонов и Калифорнии обязательно, когда-нибудь встанет на моём пути. И вот, наконец, я с Ленчиком, до сих пор не перестающей пребывать в лёжачем состоянии и Ларой, печально сосредоточенной и держащей за руку Марка, подъезжаем к терминалу аэропорта Мальпенса, будучи готовыми, неизвестно насколько улететь из страны, давшей, приют, уют и гражданство.
  Сан-Франциско, а именно туда мы направлялись, встретил нас достаточно сыро, что абсолютно не характерно для этого города, как мне пришлось выяснить, уже проживая здесь достаточно долго. Отель, названный именем нашего сына, но носящего фамилию Hopkins оказался достаточно привлекательным, как снаружи, так и внутри. Чем-то напоминающий сталинские высотки, а так же характерный для Down town небоскрёбы, он был вынужден в течение следующих восьми месяцев принимать нас, как своих постояльцев, до тех пор, когда мы не переехали на Highland avenu. Это было один из самых прекрасных моментов в моей жизни. Все в это время буквально менялось на глазах. Увеличивающаяся в своих радужных объёмах Лена, взрослеющий, схватывающий моментально новый язык Марк, и Лара всё сильнее расцветающая в образе неотразимой женщины.
  Работа на киностудии "California" началась уже через неделю. Кадиллак 90-го года, 374 мили пути, почти, что пять часов езды, которой меня ещё пол года назад учил, известный на весь Милан мастер Alberto Tozzi - и вот я в Голливуде. Мир кино, и живой мечты, которую ещё полтора года назад я даже не мог себе представить, засыпая в квартирке у станции метро "Спортивная". Мир перевернулся, это было не только другое полушарие, но и совершенно другие правила для, казалось всех одинаковой жизни. Это был саботаж, ритм, который я искал, наверное, с самого рождения. Это был язык, после которого русский отличался так же, как столетний дуб, может отличаться сложенного из конструктора кустика. Но, в тоже время это был язык, с которым и на котором хотелось жить. Работа же уносила в ещё большую нереальность, чем и сама страна. Муравейник, живущий для одной цели, в которой каждый муравей ответственен не только головой, но и своей зарплатой, казался мне совершенным, эти люди на самом деле умели работать. Но никак не жить, по крайней мере, пребывать в том состоянии, которое называется жизнью в России, да и в Италии тоже. Вообще же, после американцев я уже не знал, что думать про наших детей, резвящихся в песочнице по Улице Матросова дом двадцать и создающие там квартала, с подземными гаражами, а так же про школьников, в тринадцать лет читающих Томас Де Квинси и Милана Кундера, пытаясь там найти смысл, подобный смыслу из "Трёх мушкетёров" и "Наследника из Калькутты". Впрочем, и тех и других было не слишком много, так что совсем скоро моё душевное спокойствие за моральное состояние нации - было успокоено.
  Моя карьера В Голливуде вырывалась вперёд как только может вырываться самый преданный сторожевой пёс, которого сдерживает лишь ошейник американского благоразумия и желания быть уверенным во всём на сто процентов. Сначала для меня был дирижерский пульт на съемках молодежных сериалов и теле шоу, затем работа в роли оператора в программе "Проживи один день как этот человек" - наконец, что-то похожее, на то, что мне приходилось делать в Милане. Но только спустя восемь месяцев после моего первого дня в этой студии я был допущен к самому дорогому, что для меня тогда существовало, и к чему я чувствовал нешуточную привязанность на тот момент, сперва работа оператором, а затем и, выступая в роли режиссера на съёмках музыкальных видеоклипов. Я почувствовал странное чувство, которое быть может испытывает мясник, видя перед собой неразделанную, тушу. Миланский карнавал не знал подобного карнавала кадров, нарезок, панорамных съёмок и крупных планов, которые мне наконец-то дал ощутить в своих пуках этот мир киностудий шумящих съёмочных аппаратов. Я не переставал думать о работе, ни возвращаясь домой, через нескольких дней в Лос-Анджелесе, ни идя после приезда в душ и , ни садясь за свой уж тем более, ни садясь за свой ноутбук, для окунания в прерванную рабочую деятельность. Лишь, только три человека своими радостными возгласами нарушающие тишину, снятого для нас дома на Highland Avenu в Броадмуре, могли вернуть меня к реальному ощущению себя самым счастливым и любимым человеком на всём покатом земном шаре.
  Я выбегал из своего кабинета, а на встречу мне с ещё большим ускорением летел Марк, крича уже по-английски: "Папа!" и прижимаясь ко мне со всей силой, на которую способен пятилетний мальчишка. Лара, остановилась почти на пороге с прелестным голубоглазым созданием, высовывающим в этот момент свой маленький пальчик из ротика и тянущим свои ручки ко мне на встречу, что-то невнятно бормоча, непонятно на каком языке.
  Когда Лара уходит на свои дополнительные курсы по английскому, или по психологии, нам помогает миссис Смит, очень приятная женщина, лет пятидесяти пяти, искренне любящая обоих наших сорванцов. Так что каждый раз, возвращаясь с побережья, стоун тауна, либо же из Sun-Bruno парка, они кидались к нам, начиная без очереди рассказывать о своих прогулках. Они могут бесконечно ведать нам о людях, о детях, о том, какое мороженное они на этот раз взяли, либо же о том какая там была большая собака готовая всех покусать и, как после этого они скорее ушли оттуда.
  - Пап, а когда мы сможем снова поехать к бабушке в Италию
  - Сын, я точно пока что не знаю, у меня работа, но думаю, что...,а когда бы ты хотел?
  - Можно было бы в марте. А когда мы опять сходим на бейсбол.
  - Тебе понравилось?
  - Да было здорово. Смотри, у меня даже получается как у Джеф Дэймон из Гигантов, -
  Он скорее отбежал метров на десять, чтобы, подражая понравившемуся игроку, слегка припрыгивая размяться, а затем скорее кинуть мне мяч. - Ну как?
  - Я уверен, что у тебя чуть-чуть даже лучше.
  - Правда?
  - Честное слово, только вот думаю, нам придётся подождать с походом на игру. Чемпионат в Major лиге начнется только в начале апреля.
  - А сейчас что.
  - Двадцать шестое ноября.
  - Долго ещё...,- он, задумался и посмотрел на погружающееся в океан в этот момент солнце, озаряющее красным заревом всё побережье.
  - Ничего время летит быстро.
  - Ты думаешь, Гиганты выиграют в следующем году.
  - Обязательно, но нам пора домой, уже прохладно, - Перейдя через бейсбольную площадку, мы не спеша, отправились в наш дом, расположившийся в самом центре улицы. Ему было пять, мне двадцать шесть, казалось, что жизнь только началась, причём не самым плохим образом. У меня было всё, о чём я только мог мечтать: удачная карьера, любимое дело, женщина, ради которой я был готов умереть, женщина, подарившая мне самый чудесный подарок, который мне когда-либо приходилось держать в руках, поднимая над головой, глядя в глаза и слыша щебечущий звонкий смех. У меня был сын, который, как ни странно с каждым днём всё больше походил на меня, перенимая незаметно манеры и тембр голоса. Но именно в этот момент, начался обратный отсчёт, этого, казалось бы безбрежного счастья, момент, после которого время идёт не минуты и каждый прожитый день уходит в небытие как островок с его бесценными диалогами, красками, лицами...
  Гиганты из Сан-Франциско так и не выиграли в этом году чемпионат, обидно уступив в финале из семи игр Anaheim Angels. Мы же с Ларой в конце феврале 2002 года впервые в нашей совместной жизни сумели позволить себе отпуск, отправившись в небольшой городок Сальвадор, расположившийся на побережье Атлантического Океана в шестистах милях от столицы Бразилии, оставив детей на попечение, незаменимой миссис Смит. Очутились мы здесь для того, чтобы в радостном контрасте с безумным карнавалом, ощутить, как ни странно, своё одиночество, свою принадлежность друг другу. Праздник в этом городе приятно отличался от карнавала в городе-мечте Остапа Бендера. Здесь удалось избежать пьяного табора голых тел, так привлекающих абсолютно всех, кто так стремиться, в отличие от нас убежать от всего и от всех, в том числе от самых близких. Лара была потрясающа, в своём умении создавать домашний уют, не теряя всей прелести и интимности семейной жизни, оставляя между нами до сих пор нотки тайны. Поэтому, где бы и с кем бы я ни работал, у меня ни на секунду не возникало даже мысли о возможности, если бы такая была, переспать с этим человеком и сказать ему слова, которые я мог произнести только той, которая была для меня всем. Мы ходили по центральным улицам, наблюдая сценки завоевания Америки конкистадорами, наблюдали за местными жителями и их гостями, аккуратно стремящихся обнажить топлесс и от этого ноги нас ещё быстрее и не уклончивей несли к нашему отелю, к нашей кровати. Ещё только подходя у отелю, окончательно забыв про всех, мы лишь чувствовали друг друга, горячие губы, и с того момента, уже не перестававшие колотиться сердца.
  Она бросила меня на кровать с силой какую я не видел в ней ни разу за два с лишним года нашего знакомства. Затем, буквально разорвав мою хлопчатобумажную рубашку, только сегодня приобретенную в городе и со словами "тебе сегодня не сдобровать, накинулась на меня подобно львице, кидающейся на кролика, загипнотизированного её красотой и мощью. В эту ночь я, действительно, был буквально растерзан, не оставив после себя даже завещания, именно после этого момента я понял каково быть резиновым мячиком, оставленным посреди дороги без хозяина.
  - Ты прости за царапины. Но ты сам виноват, - я в недоумении приподнялся на локте, - да в этой рубашке я хотела тебя съесть, не оставив и кусочка.
  - Что ж, тогда тебе придётся меня извинить за свою причёску.
  - Иди сюда, - прошептала она, целуя, тем неповторимым поцелуем из Limone. - Ты что-то погрустнел в последнее время, стал намного серьёзнее, что-то на работе.
  - Нет, что ты, не беспокойся, всё нормально, - я попытался улыбнуться убирая с её лица волосы.
  - Не обманывай, я помню, каким ты бываешь, когда тебя что-то беспокоит. Скажи мне сейчас, что происходит.
  - Лара, нет, на самом деле, всё.. Ну хорошо, я не хотел тебе говорить, потому что всё это лишь догадки, которые и раньше, короче за мной следят...Ну что ты смеешься, не веришь? нет, ты, что на самом деле мне не веришь, ах ты... Ну всё, сейчас ответишь за мои царапины!!! - так и не заснув, до самого рассвета, мы продолжали заливаться друг друга от смехом, лишь пару раз прерываясь сценами, которые даже не снились неповторимому Тинто Брассу.
  Лара поверила мне в ту ночь, я это знаю, я чувствовал, в ней что-то переломилось. И я уже никогда не видел около себя ту, которая под час, своим детским энтузиазмом была готова взорвать всё вокруг. Я больше не видел безмятежного покоя на её лице, я больше не чувствовал в её движениях все усмиряющей уверенности. Впрочем я больше не чувствовал этого и у себя. Совсем скоро, мне довелось убедиться в своей правоте. Несколько машин, меняясь поочерёдно то и дело следовали за мной, ехал ли я по городу, либо выезжал с семьей подальше от цивилизации на места, которые, все труднее было находить. На пустынных шоссе, как правило машины исчезали сами собой, а впрочем, кроме них, я ничего подозрительного не замечал, даже лиц водителей я никогда не мог разглядеть толком. Так что к лету моё беспокойство, которое я начал списывать моей мнительности наконец-то, так что залегло на дно, давая на время не нервничать, и полностью сосредотачиваться на работе.
  В мае мы с Ларой решили, что ей с детьми на пару месяцев, лучше съездить к её родителям, в Бари, которые меж тем, продолжали общаться со свадьбы с моими. Так что в июне, благодаря выданному ими приглашению Ленуся смогла познакомиться и удивить своей находчивостью и почти двухлетней самостоятельностью сразу обе пары уже ставшие бабушками и дедушками.
   Я летел на своём Кадиллаке, не обращая внимания на расстояния и, задумавшись о том, что ещё можно было бы ожидать. Сегодня мой день рождения, двадцать семь, а жизнь уже представляется, такой длинной, и могучей, что порой, кажется, она может задавить подобно танку, стоит только зазеваться, совершить ошибку или пойти не по тому пути. Я чувствовал себя подобно бабочке, летающей над пламенем, суровых законов жизни. Пока что мне удавалось летать аккуратно, ловко избегая, то и дело сыплющихся икр, но не известно, что могло произойти в следующий момент, где мог быть следующий удар и каким он окажется по силе. В эту "праздничную" ночь я был совершенно одинок, не потому, что у меня было мало знакомых, даже близких, которых я мог бы пригласить. Нет, потому что я был действительно один, на этом шоссе, как будто в тумане, заблудившись оттого, что я в очередной раз потерял свою цепочку событий, и думая, что на этот раз навсегда.
  Три месяца, я работал, как будто под воздействием наркотиков, забывая обо всём и полностью сосредотачиваясь на том, что мне приходилось делать и делать совершенно. За это лето я достиг всех желаемых, да, наверное и возможных вершин, мастерства. Я как сумасшедший профессор, с растрепанными волосами и всклоченной одеждой, творил, видя перед собой лишь цель, конечный результат. И к нему я шел, как зомби, не считаясь ни с чем и порой даже забывая поесть, доводя всех, кто меня окружал до нервного состояния, но, получая то, что я видел только у себя в голове. Мои творенья, становились бессмертными, стоило им только выйти за двери монтажной и быть показанными тем, кто их ждал. К этому времени собирал все существующие награды и побеждал на всех возможных конкурсах. Но, не смотря, и не обращая внимания ни на что, я снова просыпался с очередной идеей, ради которой всем, кто работал со мной, приходилось расстаться с очередной парой килограммов и сотней нервных клеток. Мне показалось, что наконец-то я увидел, то к чему я мог бы теперь стремиться, и в чём можно было бы идти бесконечно к совершенству. Но мне это только показалось.
  - Вы знаете, я в восторге от всего, что вы делаете. Как будто какой-то чистый поток, струя свежей родниковой воды. Вы ведь не итальянец, правда? Я так и думал...Среди русских много гениев. Это что-то потрясающее. Я знаком со многими вашими режиссерами, сценаристами, не только теми, которые работают здесь. Уникальные люди, которые видят то, чем они занимаются насквозь, кажется, так они мне объясняют.
  - Корень, - сказал я оглядываясь влево, перед выездом на шоссе I-580.
  - Простите, что? Я не расслышал...
  - Лично мне кажется, что существует корень, нерв что ли. Который есть в каждой вещи, сотворённой человеком. Всё остальное это оболочка, пустота, которая, лишь прикрывает его. По крайней мере, мне так кажется...
  - Это что-то вроде смысла, так...
  - Нет, смысл, это немного не то...Смысл, это наверное, конечный результат, то к чему можно идти. А корень, это по другому...Как же вам объяснить.. Ну, например, я видел вашу последнюю работу...Да "Навсегда", я помню...Так вот смыслом, мне кажется было то, что абсолютно любой человек, по вашему мнению, способен на всё, на всевозможные достижения, стоит ему только перешагнуть эту черту страха перед ответственностью, опасения за то, что он может больше потерять, чем приобрести, мучений, состоящих из бесконечных вопросов самого себя: " А стоит ли, а нужно ли, я ведь всего лишь тот-то, то-то..." и так далее. Так вот это, по моему мнению, и есть смысл. Я прав?
  - Ну, не совсем, хотя и это можно здесь увидеть, но продолжайте...
  - Да? Странно, мне казалось, ну ладно, так вот я считаю, что корнем, здесь является то, что паренёк этот сам из бедной семьи, из Канзас-сити, а все это происходит в начале девяностых. Так?...
  На этот раз он только улыбнулся, так ничего не ответив. На вид ему было около сорока, полный, среднего роста, постоянно шмыгающий носом, он как и его герой к этому времени добился всего, что только можно было добиться в Голливуде, занимаясь режиссурой. Нашёл он меня сам, и предложил однажды в середине сентября свою компанию от Сан-Франциско до Голливуда. Сейчас, он на некоторое время замолчал, а затем, сделавшись совершенно серьёзным начал диалог, который поставил точку во всём.
  - Джордж, вы знаете, я захотел проехать с вами не для того, чтобы разговаривать о нашей с вами работе, хотя это бесспорно очень важно, и в другой ситуации я, наверное, смог посвятить этому целый день. Но я уже не уверен, что когда-нибудь это будет возможным. Дело в том, что вами заинтересовались они.
  - Что вы имеете в виду? И кто ОНИ? - сказал я, стараясь не отвлекаться от дороги.
  - Они. То есть мы. Всё дело в том, что вы теперь рассматриваетесь, как потенциальный участник организации. Прошу вас не перебивайте меня это очень важно. Это очень могущественная организация, могущественней и сильнее любого существующего государства. Насколько мне известно, в её состав входит несколько десятков миллионов человек по всему миру, при чём все это очень талантливые люди, программисты, строители, люди искусства.
  - Да, простите, но какое я имею к этому отношение?!
  - Да самое, что ни на есть прямое. Именно с помощью таких, как вы и я они и собираются сначала рушить, а затем и строить и новую жизнь. Да потому что от нас будет зависеть исход битвы, революции, если хотите, а точнее от того, на чьей мы стороне.
  - Да что же это происходит, - я съехал в аварийный "карман". - Давайте с самого начала, что это за битва, в конце концов.
  - Мне казалось вы уже у многом догадываетесь. Ну, хорошо. Наверное, вы, на самом деле ещё слишком молоды. В общем, если вы не замечали, уже несколько десятилетий происходит, пускай невидимая, для простых обывателей, но всё же очень серьёзная борьба между государствами и этой организацией. Её невозможно уничтожить она почти не существующая, лишь в нескольких местах земного шара открыто применяющая силу. Кстати, если вы не забыли сегодня одиннадцатое сентября. Да, я вам говорю! Слушайте и не перебивайте. Теракты - это лишь один из методов воздействия, направленный на то, чтобы у населения вызвать неуверенность и недоверие к государству. Простите у вас есть зажигалка, мне кажется, я свою оставил...так вот, - затянувшись он продолжал. - Естественно, что одними терактами они никогда ничего добиться не смогут, поэтому они и обрабатывают слои населения, которые невозможно смутить пропагандистскими фильмами обо всё растущей силе государств, наивными предвыборными обещаниями, короче людей, таких как мы с вами, которые сами пропагандируют и влияют на сознание людей. Но и которые нужны, будут государствам, когда начнётся, так называемый ими хаос, когда будет просто уничтожена нормальная жизнь и всему населению планеты ничего не останется, как пойти с ними, а значит и с нами против государственных машин, ужасно жалких к тому времени.
  - Я не верю, не верю, - я закрыл лицо руками. Не в силах не только сосредоточится, но и, переставая нормально реагировать на каждое следующее слово, сказанное этим человеком.
  - Это ваше право, хотя я бы вам всё-таки посоветовал прислушаться.
  - Почему с вами не борются раз руководствам государств известно о ваших намерениях?
  - Почему нет? Борются, только это почти бесполезно, из-за нашей структуры. Почти никто не знаком, друг с другом. Все работают по одиночке. В мою задачу входит встреча с пятью участниками моей группы, а так же раз в месяц с Майклом. Больше мне ничего не известно о структуре. Сейчас за вами следят, естественно не используется никаких "жучков" и других оборудования, по которому бы можно было бы зацепиться за деятельность организации. Впрочем эти люди не оставляют абсолютно никаких улик. Даже все диалоги при встречах "ведутся" на досках для рисования отображающими всё написанное обычным стержнем, но так же легко стирающие "сказанное"- стоит только приподнять верхнюю крышку. Все встречи ведутся вдалеке от общественных мест, таких как парки, редко кафе, а так же, от открытых пространств. Кроме того, за всю встречу не произносится ни слова, как будто встречаются двое, один из которых глухонемой. А задачи у этой организации, достаточно либеральные, если можно так выразиться. Это ни много, ни мало - уничтожение всех нынешних государственных строев и создание, хотя, наверное, теперь уж, лишь только обозначение единого государства, чем-то напоминающее демократическую республику.
  - Почему вы мне всё это рассказываете, неужели вы не боитесь?...
  - Во-первых, я сегодня с вами потому, что мне поручено прочувствовать почву в разговоре с вами. Но именно этот разговор я начал только, потому, что вы нужны своей нации, да и всему миру. Вместе с уничтожением государств, соответственно будет происходить и постепенное уничтожение уже существующих культур и народностей и создание новых, причём не только культур и достижений, но и одного единого языка. Поэтому, именно я посоветовал Майклу поскорее привезти вас из Милана. Я долго наблюдал за вами, видел почти все ваши работы, да и знаю о вас больше чем кто-либо, - видимо на моём лице выразилось недоумение, так как он чуть улыбнувшись, продолжал. - Насколько думаю, вы поняли, что я не только режиссер и продюсер. Я имею доступ к очень богатым и влиятельным людям, стоящим за государство. Так как только оно, хоть и не в полной мере, способно защитить их интересы. Что с вами, Джордж, вам плохо? Я вас понимаю... Давайте я сяду за руль. Единственное, что вам нужно знать это то, что у вас в запасе лишь несколько месяцев, потом вы получите приглашение, от которого вы не сможете отказаться и должны будете прийти на встречу с их человеком, - он аккуратно вернулся на шоссе. - Но и в этот день вы должны будете исчезнуть так, словно вас никогда и не существовало, иначе...впрочем, я думаю, вы и сами понимаете, что вам грозит. Я помню вашу жену, хотя бы ради неё и детей. - Он на некоторое время замолчал. Но вскоре я не поверил ушам, когда опять услышал его весёлый голос, рассказывающий об очередной шумной истории в Голливуде.
  С этого момента я перестал существовать. По-крайней мере, те, кто меня знал раньше, теперь видели перед собой совершенно другого человека. Естественно, что я старался ни словом ни делом не выдавать своей осведомлённости о том, что мне пришлось одиннадцатого сентября 2002 года. Я не сказал ни слова Ларе, на этот раз, стараясь полностью контролировать свои эмоции, находясь рядом с ней. Складывалось такое впечатление, что жизнь, как шумная толпа неслась по центральной улице, а на время, или на всегда свернул в тихий переулок. Теперь я стал стараться чаще бывать дома, ловя, наверное, как тонущий в закрытой каюте моряк последние кубические сантиметры воздуха. Я порой, как умалишенный сидел в обнимку с Ларой, помогая ей разбираться в очередном каталоге, пока перед нами не остановится наш котёнок, серьёзно пытающийся разобраться в нашей итальянской речи, в которой, она к тому же начала немного разбираться, под час даже путая с английскими фразами. Она смотрит с неизменным пальчиком во рту, а как только увидит, что её заметили, тут же засмеявшись, бежит прятаться за своего братишку, не отрывающимся от очередного продукта американской мультипликации. Мы начинаем искать, как будто не замечая, её наивных попыток спрятаться за Марко. Пока, наконец, она сама, пожалев нас, не бежит к нам на встречу, обнимая и смеясь ещё звонче. Мы же с Ларой, берём её на руки и, сажая вместе с нами на диване, начинаем что-то рассказывать, склонившись к её головке, на которой, заботливая мама, не выдержав, заплела уже первые косички. Она уже полюбила пред сонные сказки Пушкина и Джанни Родари, которые гам приходится переводить сходу, но большего всего остального ей нравятся наши расспросы и интересы её мнением по тому или иному поводу.
  - Лапуль, что не смотришь мультики?
  - Не хочу! - почти обижается она, сидя у меня на коленках и обхватив ручками мои крепко удерживающие её ладони.
  - А вчера у тёти Энн тебе понравились мультики, которые ты смотрела с Джорджем?
  - Нет!
  - А почему, там ведь про кошечку и мышку был мультик?
  - Я знаю. Это "Том и Джерри", он глупый. - не успев совладать с удивлением, мы получаем. - А почему? Тогда дядя Майкл кричал на тётю Лиз?
  - А когда это было?
  - Ну, тогда, не помню, они здесь были здесь, мама ты помнишь?
  - А тогда... Я даже не знаю, быть может, он хотел скорее к малышке Саре, ты помнишь малышку Сару.
  - Конечно пап, - она как мама пытается убрать волосы с глаз. - Только она уже не малышка, она старше меня.
  Сегодня мы отмечаем наше двухлетие в Соединенных штатах и я отлично понимаю, что о следующем юбилее мечтать не приходится. Но в этот день с нами наши близкие знакомые, это молодая пара, с которыми мы уже успели объездить не один ресторан. Он преуспевающий бизнесмен работающий в издательстве, она домохозяйка, одно время, серьёзно смотревшая на посещение с Ларой театральных курсов.
  - Джим, ещё вина?
  - Да, только немного, - он мило улыбается Ларе.
  - А я даже не знаю, смогла бы я ужиться в другом городе, не говоря уже о стране, - тут же обнимая его за руку - вставляет свое слово Салли.
  - Мне кажется, здесь как в плаванье или прыжках с высоты - нужно только оттолкнуться и ты уже в воде. Удачно или нет - это уже другое дело, но закрыть глаза, если боишься и оттолкнуться - нужно. Хотя я, признаться, в первое время естественно очень хотела домой. Всё казалось, как-то не по себе. Не под рукой что ли. Всё такое большое, широкое. - говорит Лара, собирая тарелки, ещё недавно бывшие свидетелями её кулинарного мастерства.
  - А Джордж ведь тебя ещё не возил в Россию - вот, где раздолье. У нас тут один русский, кстати...
  - Пойдем милая, я тебе помогу,- опять вставляет неутомимая жена Джимми. - пока тут эти философы на свои темы...
  - Так вот слушай, Джордж. Этот русский значит, у нас значит в отделе вёрстки сидит. Я помню, ещё пару лет назад сам на работу его принимал, высокий такой. Короче приносит записку: я такой-то, не помню, а вот, она у меня с собой, смотри, хотя нет, я лучше сам, я с первого раза не смог, слушай. "Я, Николай Марков собираюсь менять место рабочей деятельности, в связи с безответственным отношением руководства к досугу своих работников, вынужденных проводить большую часть времени за выполнением работы, которая, во-первых, не только не соответствует общему интеллектуальному уровню их умственного развития, но и хуже того, - ведёт к деградации личности в целом как объекта, высокочувствительного к каким либо возможным воздействиям на него хамства???, и безкультурщины??? подобно тем, что царят в этом заведении". Эти два слова написаны по-русски. Ну, как, сильно. Я из-за вашего русского слога перечитывал в раньше некоторые предложения из набоковского "Дар" по нескольку раз, потому что, дойдя до конца, забывал, что было в начале.
  - Ну-ка дай посмотреть. А ты не знаешь, откуда этот Николай.
  - Из Петербурга, кажется, да не важно, ты вообще понял, о чем написано.
  - Ничего, нас в России все так пишут объяснительные записки, чтобы ничего не было понятно. Послушай, а ты не мог бы его описать.
  - Ну высокий, так, что ещё тёмный, зелёные глаза, родинка, кажется у правого виска, каждый раз как смотрю, отвожу на нее взгляд, вот, ну и опрятный такой, всегда, причем...
  - Колька, - невольно произнёс я по-русски.
  - Что?
  - Так что он уволился?
  - Нет, что ты, на следующий день приходит, забрать хотел, говорит, был пьян, а я даже не заметил.
  На следующий день мы с Джимом отправились в его издательство, где мне, спустя, почти, девять лет предстояло снова увидеть, наверное, самого желанного человека в этот момент. Мы не выдержав, побежали навстречу друг другу и, на виду у изумлённых работников принялись обнимать друг друга и расспрашивать о самочувствии на языке, который долгие три с половиной года лишь наедине с самим собой помогал мне ощутить во всей красе свои корни. За ланчем Коля рассказал мне о своих мытарствах по обескровленным дефолтом просторам нашей Родины, о своей деятельности в какой-то из крупных питерских газет. О его скандальной и не совсем справедливой статье, за которую, он чуть не расплатился жизнью, и которая в конце концов послужила последней причиной его скоропостижного эмигрантства. Он жил Я не стал, да и не мог я рассказывать ему многого. Сообщил, лишь, что мне, во что бы то ни стало нужна его помощь, только с помощью, которой я смог избежать угрожающую мне опасность. Я видел друга в первый раз за столь продолжительное время, я знал, что ему угрожает в случае чего, но всё же я не мог ничего поделать - он был единственным мужиком, которому я мог здесь доверять. Зная о перестававшей на время за мной слежке мы договаривались встретиться заранее, говоря из телефонных будок, так что вскоре мне пришлось серьезно познакомиться с навыками дайвинга, и яхтинга, так как всерьёз рассчитывать на Тома Маккейна, пообещавшего мне после нашей встречи об оказании помощи, я не мог. Мне всё чаще приходилось отказываться от выгодных, а раньше, бывших ещё и привлекательными проектов. Но там где я был, я выкладывался на полную, не зная, что будет на следующий день и, когда мне предстоит получить это предложение.
  Череда событий как кадры из старого кино ложились в неумолкаемом ритме на музыку Mirways, заставляя двигаться с удвоенной энергией, и с каждым днём внушая всё большую уверенность в своих силах перед кем бы то ни было. Лара с детьми улетела в Италию десятого мая 2003 года. Наше расставание было кратким, так как я обещал через пару месяцев обязательно приехать в отпуск. Где-то внутри я чувствовал всё раскаляющуюся атмосферу, как огромную сковородку, заставляющую бегать всё быстрее.
  Том Маккейн. В первых числах июня я прочитал в газетах о его трагической смерти, на том самом шоссе I - 580, на котором когда-то он пошел против своей безопасности. Теперь каждый день, возвращаясь из Голливуда я начинал молиться о том, чтобы у меня не исчезли силы для достижения всего задуманного. Письмо пришло за пару дней до моего дня рождения, моего двадцати восьмилетия. Ровно через неделю я вхожу в спортивном костюме в кафе на Jersey street, беспредметный разговор, его предложение написанное на доске для рисования, мои два слова в ответ, он просто уходит, ещё через несколько минут и я в подземном гараже на 23 улице, затем Dolores street, я лечу на своём Кадиллаке, Market street, все оборачиваются, никто не может понять что на мне надето, 10 улица, эстакада моста, Bay Bridge, я иду по правой полосе, то и дело обгоняя еле плетущихся дачников, пролетаю Treasure Island, впереди огни Эммервиля, 72 мили в час, справа Oakland Naval Supply Center, резкий поворот на Восток, я разбиваю ограду моста.... Вода, я чувствую резкий толчок вперёд, от удара об лобовое стекло спасает придуманный нами с Коляном жилет, держащий меня как привязанного к надёжному сиденью Кадиллака, которое теперь осталось лишь опустить и надеть маску. Машина дотрагивается до дна, несмотря на установленные нами прокладки вода уже на половину заполнила салон автомобиля. Убираю поставленные нами укрепления, с лобового стекла, меня прибивает к полу прохладным потоком воды, ещё две секунды и я выбираю направление в сторону Golden Gate. Надёжное снаряжение SPIRO, дающие о себе знать хронические боли в ушах, еще пол часа и я у Rodeo Lagoon, где меня ждёт на SeaRay 455 Sundancer Коля. 30 узлов в час, легко отрабатывая волну и уверенно входя в самые крутые повороты, мы уже через несколько минут движемся в сторону Gualala. По очереди, отдыхая, мы к трём часа ночи входим в Fort Brag, где нас, уже дожидается SUN ODYSSEY 42.2, с командой на борту. Четырнадцатого июля в аэропорту Южно- Сахалинска мы расстаемся, он летит в Петербург, куда должны прилететь Лара с детьми и моими родителями, чтобы уже через месяц переехать в купленный нами дом я в Иркутск.
  Наш дом находится в посёлке с романтическим названием Выдрино. Уже через несколько месяцев в этом посёлке поселяются все наши родные. Основной принцип существования в нашем посёлке - это отказ, почто что от научно-технических достижений, последнего, единственное, что находит применение в этой жизни, так это персональные компьютеры, спутниковая связь и возможность выхода в Internet. Наш поселок с каждым месяцем всё больше напоминает странный русский городок, где только крайняя нужда заставляет людей пользоваться личным транспортом вместо, ставших привычными саней или телег. Почти все, кто живёт в посёлке, живут за счёт сельского хозяйства и рыболовства. За первый год мой жизни в посёлке на меня совершено три попытки убийства: прострелянное легкое, сосед, погибший вместо меня, садясь в мою машину и, наконец, наш сгоревший дом, в котором только чудом не оказалось Лары с детьми. Меня похоронили заживо, никто, кроме Лары и Николая не знали, что с сильнейшими ожогами, чудом не умерев по дороге, был доставлен в ближайшую реанимацию, откуда меня через несколько дней отравили в Москву. Только через два года я снова смог появиться с новым лицом и новым именем Андрей Миренко. За это время посёлок беспрерывно разрастался, став известным на весь мир своим экстремальным образом жизни, как о нём тогда говорили и даже приезжали на обязательные экскурсии из Иркутска и Улан-Удэ. Николай сумел организовать в городе, гостиницу, в которой можно было не платить за постой, лишь только работая на всё развивающемся фермерском хозяйстве, которому удавалось развиваться все быстрее. Это происходило за счёт заключённого ещё при мне договора на прямые поставки морем зерновых и кормовых культур, а так же результаты скотоводства, овцеводства и птицеводства, на мясоперерабатывающий завод Голливуда. Ко времени моего возвращения в июле 2006 года в уже город Выдрино на всем протяжении Сибирского федерального округа был организован поиск молодых талантливых программистов, для участия в одном из наших первых проектов официально известный, как "Наш ответ". Именно этим ребятам, принадлежит так и оставшиеся для всего остального мира засекреченными проекты, самые известные из которых являются детекторы, позволяющие в дальнейшем полностью контролировать "чужаков" на всем протяжении Иркутской области, а так же поля, раскрытого между многочисленными датчиками, поднимающимися за несколько секунд их под земли. Это поле позволяло проникать солнечному свету, но делающее абсолютно недоступным обзор поверхности не только с самолетов, но и со спутников. К началу 2007, благодаря заключённому соглашению между руководством Иркутской областным и иностранными инвесторами в соседнем Байкальске началось строительство - города-выставки, с многочисленными студиями, выставочными залами, музеями и гостиницами. Призванного в своём пространстве повторить атмосферу многонациональной культуры всего земного шара, при помощи, как выставок, так и различных пунктов общественного питания. Уже летом 2008 года это искусственное воссоздание уменьшенной планеты, сумело принять первую группу туристов из Токио. Проект оказался настолько популярным, что уже этим летом закрытие сезона пришлось перенести на три недели, а в следующем открыть раньше на месяц, из-за огромного количества забронированных мест. Из-за, всё накаляющейся криминальной обстановки в мире, вскоре этот городок начал принимать и первых иностранных и отечественных гостей, которые на этот раз уже приезжали на постоянное место жительства. В 2009 году началось строительство сразу нескольких предприятий, позволивших Иркутской области выйти полностью на самообеспечение. К этому же году началось оснащение области моделями парогазовой установки, а так же именными жетонами, которые достаточно было бы просто носить с собой, или вшивать в одежду, чтобы быть полностью подконтрольными системе слежения. Этот шаг был вынужденным, из-за выходившей из под контроля ситуации с международным терроризмом, и был одобрен 93% процентами местных жителей. Система абсолютно автономно контролировала считывала и проверяла передвижение объектов, через детекторы, при этом максимальная скорость объекта допускалась равной 74 километрам в час, чтобы не допустить возможность передачи жетона другому лицу. К 2011 году ситуация в мире начала накаляться до крайней стадии. Экстремальное положение с преступностью было объявлено в ряде стран Юго-Восточной Азии, а так же в северных районах Африки. Участились террористические акты в ряде стран Западной Европы, а так же в Западной части России. Увеличился конкурс на приемку в вооружённые силы. В Иркутской области начали проводить дополнительную подготовку и переподготовку офицеров запаса. Экстренная ситуация складывалась во многих соседних областях. По всему периметру Сибирского федерального округа начали создаваться военные укрепления и проводиться всё новые военные сборы. К 2015 году во многих североазиатских странах начали вводить военное положение. 01.01.16 начался "Хаос". Время великих перемен, как в жизни людей, так и в их сознании. Благодаря чётким действиям внутренних дел, на некоторых жизненно важных объектах было предотвращен ряд террористических актов. Но, несмотря на это, большинство из них удалась и мир на время почти, что оказался без теплоэнергии, а так же электричества. Через несколько дней ещё работавшее телевидение показывало, на международной карте только два цвета: одним были окрашены территории уже принадлежащие повстанцам, другим, ещё принадлежащие правительствам. Большинство высокоразвитых технологически государств тут же потеряли всё своё преимущество, из-за слишком высокого преобладания в своих вооружениях компьютерных технологий. Повстанцы действовали, как варвары, во время завоевания мира. Те страны, что были беднейшими, в один момент стали богатей шимми за счёт удерживающейся на их территории стабильного положения. Почти весь мир строил пирамиду вверх ногами, и теперь оказавшись у основания мир, почувствовал, что слишком хрупкая вершина, дала о себе знать. С этой горы катились все, те, кто был больше и крупнее - катились быстрее, но никто уже не мог зацепиться ни на минуту. "Покатились" даже повстанцы, отчего почти никто не понимал, что происходит вокруг. Единственным местом на земле, где пока что полностью удавалось контролировать ситуацию - была Иркутская область. Здесь к этому времени уже проживало около тридцати миллионов человек, разных национальностей и с каждым днём, всё прибывали люди, когда-то жившие на западе России. Все бежали, не понимая от кого и зачем. Европа превратилась заново в Средневековье, где каждый город, считался неприступной крепостью, каждый из североамериканцев, наоборот стремился поскорее уехать за границу своего родного города, как будто начинённого взрывчаткой и готового то и дело взорваться. Зонами "вечного спокойствия" оставались лишь Китай и Индия именно эти два страны и были выбраны, в качестве полигона для начала действия объеденных вооруженных сил. В России таким местом, стала, естественно Иркутская область. В этот момент, уже окончательно стёрлась грань не только между национальностями, но и языками, люди вернулись во времена заложения фундамента Вавилонской башни. Одна из целей, которую добивались повстанцы была ненароком достигнута и почти никто не заметил особой разницы. Теперь еврей, как родную ел пасту, а американец, только ухмыляясь рубал борщ. Итальянец, не мог оторваться от ирландского картофеля, а русский начал соглашаться с мусульманином, не едящим свинины. Долгие восемь лет человечество боролось с самим собой, наполовину уничтожив, а наполовину взяв в плен, уже не понимавших, что происходит повстанцев.
  После окончательных зачисток началась самая грандиозная за всю историю человечества стройка и, конечно же, всё попытались избежать ошибки уже упомянутой вавилонской.
  Была ведена единая мировая валюта, а пока что все работали за даром, едя как встарь из одного котелка и щи, и лазанью. Люди не смогли отыскать границу удовольствия получаемого от общения. Всё стали любить друг друга, подобно братьям и сёстрам, радуясь каждому дню, так как ещё свежи были воспоминания от страха пережитого за эти восемь лет, по сравнению с которым времена великой чумы, казались карантином в детском саду.
  А меж тем Иркутская область и непосредственно Выдрино стало культурным и деловым центром всего земного шара. Отработав положенное количество смен, каждый почитает за счастье проехать положенные шесть суток от Москвы, в очередной раз отстраевоемой, на этот раз в старославянском стиле, чтобы со слезой на глазах и лёгким покалыванием в сердце увидеть и не пожалеть о былом. Увидеть, чтобы с ещё большим энтузиазмом построить своими собственными руками мечту, не способную загнить от человеческих пороков.
  Во время хаоса мне пришлось находиться в должности верховно-командующего Северным фронтом. Мы прошли от Монголии до Баварии, после чего я, считая свою задачу выполненной, вернулся в восстанавливаемую потихоньку Россию. Наступило время великих надежд и мы надеялись и дарили эту надежду другим. Лара, обучившись на врача, всю войну провела в госпиталях, неотрывно следуя за мной. Марко стал конструктором и модифицировал уже несколько моделей самолётов и бронетанковых машин. Лена же, имея врождённые данные к преподаванию, теперь абсолютно непреклонно выслушивает детские вопросы, так и стремящиеся сбить с мысли и любыми способами возвращает неразумного отрока или отроковицу на верный путь. Вот уже пять лет, как мы переехали с Ларой и детьми в местечко Ищеевка, существующее по соседству, от когда-то находившегося здесь Ульяновска. Этот населённый пункт, уже стал известным, на сколько это возможно в условиях восстанавливаемых СМИ, новейшими технологиями, которые мы потихоньку перевозим из их обители. Строительство гигантского центра жизни, науки и техники не затихает ни на минуту. Вот эту последнюю фотографию я сделал совсем недавно: Лара, как всегда восхитительна в своей заманчивости, обнявшие её дети, на фоне излучины Волги, я рядышком уже не с тем лицом, что было раньше, но всё равно вроде бы такой же мужественный.
  - Мам, ну что ты как раньше меня заслоняешь, не фотографировались уж лет двадцать, а ты, как раньше.
  - Ладно Лен, перестань, иди лучше сюда, встань передо мной.
  - Итак, улыбочку! Снимаю!
  - Мам, а меня губа не так вышла.
  - Ну что ж, уродом теперь на следующие двадцать лет...
  - Простите Андрей Мих..., то есть я хотел сказать Георгий Саныч, мы закрываемся.
  - Что уже? А сколько сейчас?
  - Половина одиннадцатого, - ответил официант.
  - Ну что ж...- я отодвинул стул, хотел, было что-то спросить, что-то у официанта, но он уже куда-то исчез.
  Не успел я открыть дверь, как на меня нахлынул теплым потоком бархатно-счастливый голос Фрэнка Синатры исполнявший "Jeppers Creepers", последний раз я слышал эту песню ровно двадцать семь лет назад. Несмотря на поздний час на улице гуляло очень много народу. Видя меня, все тут же замолкали и переводили на меня взгляд. Я знаю, что очень популярен в городе, а потому решил не мешать всеобщему веселью и, тихо наклонившись, решил проскользнуть к себе домой. Город в эту пору просто расцветал, скелеты кранов выстроившись в бесконечные ряды, склонились над остовами своих незаконченных работ на некоторое время, чтобы на следующее утро с новым рвением приступить к любимому делу.
  Я уже хотел, было проскочить в переулок, чтобы поскорее пробраться к родному жилищу, как вдруг был вынужден, не только встать, как вкопанный, но и чуть не упасть в обморок. Я вдруг услышал, голос моей мамы, которая в восемнадцатом, во время одной из бомбардировок просто исчезла с моим отцом, а так же голос моей бабушки, её мамы, она умерла в две тысяче первом. Не желая верить, я против своей воли поворачиваю голову и вижу перед собой, растянувшихся по всей главной улице несколько сотен людей, не только тех, что уже умерли, но и которых я видел всего несколько дней назад. Все они с бокалами в руках, разговаривали друг другом, шутили, смеялись и были одеты, как на званный вечер.
  Мама как в детстве протянула руку, не поворачивая головы, как она всегда делала, разговаривая с кем-нибудь, что означало, что она меня заметила и просила подойти.
  - Нет, в этот раз бесспорно лучше. Наконец-то в России, а то эти бесконечные Германии и Австралии уже, если честно - достали. Здесь всё таки совершенно всё по другому простор, красота, правда сначала в этом Ульяновске - ну ты помнишь сама...
  - Да, да, - отвечала, как ни в чём не бывало Бабуленька. - А, смотри-ка, он ведь вот как вымахал, возмужал, можно сказать.
  - А то...Ну как тебе понравилось? - обратилась она ко мне, хотя я уже не понимал, что происходит и только пытался ещё немного удержаться на то и дело подкашивающихся ногах, наверное, с безумным взглядом на лице. - Ну, что молчишь? Ладно иди, он тебя ждёт, там тебе покажут. Я, впрочем, хотела бы в следующий....- опять продолжала она с бабушкой, а я меж тем, побрёл в указанном направлении.
  Тут я встретил Колю, Иру, никак не мог отыскать отца. Все радостно улыбались мне и с чем-то поздравляли, указывая в направлении, куда мне нужно было пройти.
  Наконец позади всех стоял мужчина, примерно моих лет, среднего роста в классическом костюме. Он стоял, сложив руки перед собой и, отвернувшись от всех, о чём-то задумался.
  - А вот, ты где! - он по-отечески улыбнулся. - Согласись, не плохо получилось?
  - Простите? - абсолютно не схватывая того, что происходит вокруг, переспросил я.
  - Я говорю о Фрэнке, он тут недавно был. Бесспорный талант. Сейчас отец одного мальчонки в Испании, Сервантес, зовут, может, слышал.
  - Что простите?
  - Гош, что с тобой? - он по-дружески похлопал меня по плечу. - Всё нормально. Тебе как понравилось? Мы ведь старались.
  - Простите, я не...
  - Ничего, всё нормально - обняв, он тихо спросил. - Ты как в Англию не хочешь? У меня тут местечко для тебя есть. Одна девчушка, вообще, станет королевой, ты на место её отца, согласен? Вижу, что да, - он улыбнулся. - Только сам понимаешь, ей ни слова!
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"