Гражданская война воспоминаний
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ТАТЬЯНА ХРУЦКАЯ
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ВОСПОМИНАНИЙ
Санкт-Петербург
2015 год
"Если взглянуть объективно, никакая иная мораль
не напоминает так христианскую, как советская".
Габриэль Гарсиа Маркес
"Из огня орудий, из крови павших, из пота рабочих военных заводов, из страданий миллионов, спрашивавших себя о смысле своих страданий, - родилась Октябрьская Революция. Рёв пушек, тявканье буржуазной и социал-демократической прессы пытались заглушить её; но, твёрдая, непоколебимая, она стояла, и всё человечество робко обратило на неё свой взор. Одни - с благословениями и надеждой, другие - с проклятиями и бранью. Она была гранью двух миров - мира, погибающего в грязи, и мира, рождающегося в муках. Она была пробным камнем для ДУХА. Всё, что было "духом" буржуазного мира - не только его попы и учёные, не только писатели и художники, но и все "интеллектуальные" элементы рабочего движения, то есть громадное большинство буржуазной интеллигенции, соблаговолившей "спасать" пролетариат, - все они испугались лика пролетарской революции. Многие из них, всю жизнь призывавшие революцию, теперь отвернулись от неё.
Та часть западноевропейской интеллигенции, которая отнеслась сочувственно к Октябрьской Революции, видела в ней лишь конец первой мировой войны, бунт против войны. Лишь немногие провидели НАЧАЛО НОВОГО МИРА, провидели его с трепетом. В России к большевикам примкнула лишь незначительная часть интеллигенции. Русские интеллигенты, даже те, которые близко стояли к пролетариату, не могли себе представить, чтобы эта отсталая страна могла прорвать фронт мирового капитализма..."
СИЛУЭТЫ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ
Л. Троцкий (1879 - 1940) ЛЕНИН (1870 - 1924) И СТАРАЯ "ИСКРА"
Период старой "Искры" (1900 - 1903 гг.)... Именно за эти короткие годы Ленин становится Лениным. Это не значит, что он дальше не растёт. Наоборот, он растёт - и в каких пропорциях! - и до Октября и после Октября. Но это уже рост более органический. Велик был прыжок из подполья к власти 25 октября 1917-го года; но это был внешний, так сказать, материальный прыжок человека, который всё, что можно взвесить и измерить, измерил и взвесил. А в том росте, какой предшествовал расколу на II съезде партии (1903 г.), есть незаметный внешнему глазу, но тем более решительный прыжок...
Помню весь его спокойно-насмешливый, уверенный в себе и "прочный" вид...
Ленин прибыл за границу сложившимся 30-летним человеком. В России в студенческих кружках, в первых социал-демократических группах, в ссыльных колониях он занимал первое место. Он не мог не чувствовать своей силы уже по одному тому, что её признавали все, с которыми он встречался и с которыми он работал. Он уехал за границу уже с большим теоретическим багажом, с серьёзным запасом политического опыта и весь насквозь пронизанный той целеустремлённостью, которая составляла его духовную природу. За границей его ждало сотрудничество с группой "Освобождение труда" и, прежде всего, с Плехановым, с глубоким и блестящим истолкователем Маркса, с учителем нескольких поколений, с теоретиком, политиком, публицистом, оратором европейского имени и европейских связей. Рядом с Плехановым стояли два крупнейших авторитета: Засулич и Аксельрод. Не только героическое прошлое выдвигало Веру Ивановну в передний ряд. Нет, это был принципиальнейший ум с широким, преимущественно историческим образованием и с редкой психологической интуицией. Через Засулич шла в своё время связь "группы" со стариком Энгельсом. В отличие от Плеханова и Засулич, которые были теснее всего связаны с романским социализмом, Аксельрод представлял в "группе" идеи и опыт германской социал-демократии. Это различие "сфер влияния" выражалось также и в месте их жительства. Плеханов и Засулич жили преимущественно в Женеве, Аксельрод - в Цюрихе... Именно в звании ученика Ленин прибыл за границу вместе с двумя другими учениками...
В течение II съезда и сейчас же после него негодование Аксельрода и других членов редакции против поведения Ленина сочеталось с недоумением: "Как мог он на это решиться?"... Ведь не так давно он приехал за границу, приехал учеником и держал себя, как ученик... Откуда вдруг эта самоуверенность?..
Затем догадка: он подготовил себе почву в России...
Ленин всегда готовил завтрашний день, утверждая и укрепляя сегодняшний. Его творческая мысль никогда не застывала, а бдительность не успокаивалась...
Старики ошиблись, и не одни только старики: это был уже не просто молодой, выдающийся работник, это был вождь, насквозь целеустремлённый и, думается, окончательно почувствовавший себя вождём, когда он в работе стал бок о бок со старшими, с учителями, и убедился, что он сильнее и нужнее их. Правда, и в России Ленин был первым среди равных. Но там дело шло всё же лишь о первых социал-демократических кружках, о молодых организациях. Русские репутации носили ещё на себе печать провинциализма...
А столкновения со стариками были неизбежны. Не потому, что налицо были заранее две различные концепции революционного движения. Нет, в тот период этого ещё не было. Но самый угол подхода к политическим событиям, организационным и вообще практическим задачам, следовательно, и ко всей надвигавшейся революции был глубоко различен. Старики успели к этому времени провести в эмиграции уже 20 лет. Для них "Искра" и "Заря" были прежде всего литературным предприятием. Для Ленина же - непосредственным инструментом революционного действия. В Плеханове... глубоко сидел революционный скептик: он сверху вниз глядел на ленинскую целеустремлённость... Аксельрод ближе стоял к проблемам тактики, но мысль его упорно не хотела выходить из круга вопросов подготовки к подготовке. Аксельрод нередко с величайшим искусством анализировал тенденции и оттенки внутри разных социалистических группировок революционной интеллигенции. Он был гомеопатом дореволюционной политики. Его методы и приёмы носили аптечный, лабораторный характер...
А Ленин брал события и отношения оптом. Учился мыслью охватывать социальные глыбы и этим отражал надвигавшуюся революцию, которая и Плеханова и Аксельрода застигла врасплох. Непосредственнее всего из стариков приближение революции чувствовала, пожалуй, Вера Ивановна Засулич. Её живое, чуждое педантства, насыщенное интуицией историческое образование помогло ей в этом...
В пределах тактической гомеопатии Аксельрод неизменно отстаивал революционную гегемонию социал-демократии...
Тут-то и открывалась пропасть между ним и Лениным.
Ленин приехал за границу не как марксист "вообще", не для литературно-революционной работы "вообще", не просто для продолжения 20-летней работы группы "Освобождение труда". Нет, он приехал как потенциальный вождь, и не вождь "вообще", а вождь той революции, которая нарастала, которую он чувствовал и осязал. Он приехал, чтобы в кратчайший срок создать для этой революции идейную оснастку и организационный аппарат... Он поставил себе практической целью: ускорить пришествие революции и обеспечить её победу...
Плеханов, по-видимому, что-то почувствовал на II съезде, он сказал тогда: "Из такого теста делаются Робеспьеры!" И даже нечто гораздо большее! - ответила история...
II съездом вообще завершилась некоторая первоначальная стадия подготовительного периода. То обстоятельство, что "искровская" организация совершенно неожиданно раскололась на съезде почти пополам, само по себе свидетельствует о том, что в этой первоначальной стадии было ещё много недоговорённости. Классовая партия только-только пробивала скорлупу интеллигентского радикальства. Приток интеллигенции к марксизму ещё не прекратился...
На II съезде участвовало только трое рабочих, да и те были привлечены не без труда...
Ленин один представлял завтрашний день со всеми его суровыми задачами, жестокими столкновениями и неисчислимыми жертвами...
Нужно было иметь уже совершенно исключительную веру не только в своё дело, но и в свои силы. Эту веру дала Ленину та опытом проверенная самооценка, которая выросла из совместной работы с "учителями"... Нужна была вся могущественная целеустремлённость Ленина, чтобы начать такое дело и довести его до конца...
К. Радек (1885 - 1939) ЛЕНИН (к 25-летию партии)
Ленин первый раз попал за границу в1895 году...
"Я тогда почувствовал, что имею дело с человеком, который будет вождём русской революции. Он не только был образованным марксистом - таких было очень много, - но он знал, что он хочет и как это надо сделать. От него пахло русской землёй"...
Вождь рабочего класса невозможен без того, чтобы он не охватывал всю историю своего класса. Историю рабочего движения надо знать вождю рабочего класса; без этого знания нет вождя, так же как нет ни одного современного великого полководца, побеждающего с наименьшей затратой сил, который не знал бы истории стратегии. История стратегии - это не собрание рецептов о том, как выигрывать войну, потому что описанное положение ни разу больше не повторяется. Но детальное изучение истории стратегии изощряет ум полководца, делает его военно-эластичным, позволяет ему видеть опасности и возможности, которых не видит полководец-эмпирик. История рабочего движения не говорит нам, что надо сделать, но она позволяет, сравнивая наше положение с положением в различные решающие моменты, уже пережитые нашим классом, видеть задачи и замечать опасности. Но нельзя знать истории рабочего движения без детального знакомства с историей капитализма, с его механикой во всех направлениях, как экономическом, так и политическом, то есть без знакомства с теорией капитализма. Ленин знает теорию капитализма как немногие из учеников Маркса. Это не есть знакомство с текстами... Ленин продумал теорию Маркса как никто...
Ленин самостоятельно воспринял и продумал теорию марксизма как никто другой по той причине, что он изучал её с той самой целью, с какой её Маркс создавал...
"Немцы не ставят себе задачей преобразование всего общественного и политического строя в Германии и поэтому они потеряли чутьё и понимание философских систем, являющихся отражением стремления к таковому преобразованию. В России же стоит на очереди общий переворот. Ленин вошёл в движение, как персонификация воли к революции, и он изучал марксизм, изучал развитие капитализма и развитие социализма под углом зрения его революционного значения. Плеханов был революционером, но Плеханов не был человеком воли, и при громадном его значении как учителя русской революции он был в состоянии учить её только алгебре, а не арифметике революции. Как показала история, он сам запутался в четырёх арифметических действиях русской революции, и поэтому его алгебра революции была больше преподаванием готовых учений, чем самостоятельной борьбой мысли. В этом пункте лежит переход от Ленина-теоретика к Ленину-политику.
Марксизм связал Ленина с общей стратегией рабочего класса, но вместе с тем он подвёл его самым конкретным образом к той стратегической задаче, которая выпала на долю рабочего класса России. Можно сказать, что в Академии Генерального штаба он изучал не только Клаузевицов, Жомини и Мольтке, но он изучал, как никто в России, и театр будущей войны русского пролетариата. В этой небывалой интенсивной интимной связи с полем своей деятельности - весь гений Ленина"...
Меньшевизм был в исторической перспективе политикой мелкобуржуазной интеллигенции и наиболее мелкобуржуазных слоёв пролетариата. Методологически меньшевизм был попыткой перенести тактики западноевропейского рабочего движения в Россию... Все разговоры меньшевиков о самостоятельности рабочего движения были на деле разговорами о том, как русское рабочее движение должно подчиниться буржуазии...
Ленин боролся против того, чтобы политику рабочей партии определял интеллигентский кисель...
Перед первой революцией всякий недовольный врач и адвокат почитывал Маркса и считал себя социал-демократом, будучи на деле либералом. Даже входя в нелегальную организацию, даже порвав с мещанской обстановкой, многие интеллигенты оставались, как это после доказала история, в глубине души либералами. Но сужение рамок партии до круга людей, которые шли на риск участия в нелегальной организации, всё же уменьшало опасность буржуазного засилья в рабочей партии, давало возможность революционной струе рабочего класса пробиться через сито партийной организации, которая и так в значительной мере оставалась интеллигентской. Но чтобы это понять, чтобы из-за этого расколоть партию, для этого надо было быть так связанным с русской действительностью, как был связан с нею всем своим нутром Ленин, как русский марксист, как русский революционер. Если это было неясно многим хорошим марксистам в 1903 -1904 годах, то это стало уже вполне ясным с того момента, когда Аксельрод начал подменять классовую борьбу пролетариата против русской буржуазии пресловутой земской кампанией, то есть хождением рабочих на либеральные банкеты с двойной целью: увидать буржуа и проникнуться ненавистью к классу капиталистов, которых рабочие вне банкета, как известно, не видели, а затем, чтобы воспитывать капиталистов в понимании необходимости борьбы за общенациональные интересы.
Но и в том, как Ленин знает русскую действительность, он отличается от всех других, которые протягивали руку к жезлу властителя дум русского пролетариата. Он русскую действительность не только знает, он её видит и чувствует. На всех поворотных пунктах истории партии, особенно в момент, когда мы стали у власти, и от решений партии зависели судьбы 150 миллионов людей, меня в Ленине поражал... здравый смысл... В этом его величие, как политика. Когда Ленин решает большой вопрос, он не мыслит абстрактными историческими категориями, он не думает о земельной ренте, о прибавочной стоимости, об абсолютизме, о либерализме. Он думает о Собакевиче, о Гессене, о Сидорове из Тверской губернии и о рабочем с Путиловки, о городовом на улице и думает о том, как данная мера повлияет на мужика Сидора и на рабочего Онуфрия как носителей революции.
Я не забуду никогда своего разговора с Ильичём перед заключением Брестского мира (1916 г.). Все аргументы, которые мы выдвигали против заключения Брестского мира, отскакивали от него, как горох от стены. Он выдвигал простейший аргумент: войну не в состоянии вести партия хороших революционеров, которые, взяв за горло собственную буржуазию, не способны идти на сделку с германской. Войну должен вести мужик.
"Разве вы не видите, что мужик голосовал против войны?" - спросил меня Ленин. "Позвольте, как это голосовал?" - "Ногами голосовал, бежит с фронта". И этим дело для него было решено. Что мы не уживёмся с германским империализмом, Ленин не только знал, как все другие, но он, защищая брестскую передышку, не скрывал ни на один момент перед массами, какие бедствия она нам сулит. Но хуже немедленного разгрома русской революции она не была, - она давала тень надежды, передышки, хотя бы на несколько месяцев, и это решало. Надо было, чтобы мужик дотронулся руками до данной ему революцией земли, надо было, чтобы встала перед ним опасность потери этой земли, и тогда он будет её защищать.
Возьмём другой пример...
Я уезжал тогда на переговоры за границу и зашёл к Ильичу поговорить о только что намечавшихся разногласиях по вопросу об отношении к профсоюзам. Подобно тому, как при решении Брестского мира Ленин видел глазами своей души мужичка из Рязанской губернии и - зная, что он решающая персона в военной драме, - равнялся по нему, так - в момент перехода от гражданской войны к хозяйственному восстановлению России - он равнялся по рядовому рабочему, без которого нельзя восстановить хозяйства. К чему сводился для него вопрос? На партийных собраниях говорили о роли профсоюзов в хозяйстве, о сращивании профессиональных организаций с хозяйственными организациями, договорились до споров о синдикализме и эклектике, а Ленин видел обтрёпанного рабочего, который вынес неслыханное и невиданное и который теперь должен восстанавливать хозяйство. Что хозяйство надо немедленно восстанавливать, что надо подтянуться, что мы для этого имеем право подтянуть рабочую массу, - это для него было бесспорно. Но можем ли мы её немедленно подтянуть, послав на фабрики тысячу самых лучших наших военных товарищей, привыкших командовать? От крика в производстве ничего не произойдёт. Надо дать передышку, рабочие неслыханно устали. Вот это был решающий аргумент для Ленина. Он видел своими глазами действительного русского рабочего, каким он был зимой 1920 года, и он чувствовал всем своим существом, что возможно и что невозможно.
Маркс говорил, что история ставит перед собой только разрешимые задачи. Это означает, иными словами, что орудием истории является тот, кто понимает, какие задачи в данный момент исторически разрешимы, и не борется за желательное, а борется за возможное...
Величина Ленина состоит в том, что никакая вчера созданная формула не мешает ему видеть изменяющуюся действительность и что он имеет мужество отбросить всякую, вчера им самим созданную формулу, если она сегодня мешает ему охватить эту действительность. Перед взятием власти мы, как революционные интернационалисты, выдвигали лозунг мира народов против мира правительств. И вдруг мы оказались рабочим правительством, а многоуважаемые народы не успели ещё скинуть капиталистических правительств...
Величие Ленина в том, что он ставит себе цели, вырастающие из действительности. В этой действительности он намечает сильную лошадь, идущую по пути к его цели, и ей доверяется. Он никогда не садится на качели своих мечтаний. Но мало того, его гений определяется ещё одним элементом: наметив себе цель, он ищет в действительности средства, соответствующие этой цели: он не довольствуется тем, что установил цель, - он продумывает с полной конкретностью, что нужно для того, чтобы эта цель была достигнута. Он разрабатывает не только план кампании, но и организацию этой кампании...
Как всё это в нём соединилось - Бог знает...
История не знает ни одного примера такого перехода от подпольного революционера к государственному человеку. Это соединение качеств руководящего теоретика, политика и организатора сделало Ленина вождём русской революции. Но для того чтобы этот вождь был единым, общепризнанным вождём, нужно было ещё что-то человеческое, за что Ленин - любимый человек русской революции...
Для многих людей правда убийственна, она убийственна даже для многих классов. Если бы буржуазия поняла правду о себе и усвоила бы её нутром, то она уже сегодня была бы разбита, ибо как бороться, когда правда истории тебе говорит, что ты не только приговорён к смерти, но и что самое тело твоё бросят в клоаку. Буржуазия спасается глухотой и слепотой от своей участи. Но революционный класс нуждается в правде, ибо правда есть знание действительности, и нельзя победить эту действительность, не зная её. Частью этой действительности являемся мы, рабочий класс, коммунистическая партия. И только зная свои силы, свои слабости, мы в состоянии принимать меры, необходимые для окончательной победы. Ленин говорит пролетариату правду и только правду, как бы печальна она ни была. Когда её слушают рабочие, они знают, что в его речи нет ни одной фразы. Он помогает нам ориентироваться в действительности...
Многие спрашивали: к чему об ошибках, зачем ему это нужно?.. Рабочий чересчур вырос, чтобы верить в героев-спасителей. Когда Ленин говорит об ошибках, не скрывая ничего, он вводит рабочего в свою лабораторию мысли, он даёт возможность принимать участие в последних решениях, и рабочие видят в нём вождя, который есть их лаборатория, который есть олицетворение борьбы их класса, который - они сами. Великий класс, которому нужна правда о себе, любит всем сердцем вождя, который - правдивый человек, который говорит ему правду о нём же самом. От него рабочий перенесёт всякую правду, как бы тяжела они ни была. Человек верит в свои силы только тогда, когда он ничего в себе не замазывает, когда он знает о себе все самые тяжёлые возможности и когда он может сказать о себе: а всё-таки... Ленин помогает рабочему классу знать о себе всё разлагающее, все падения и, несмотря на это, сказать в последнем итоге: я есмь его величество пролетариат, будущий властитель и творец жизни. И в этом последнее величие Ленина...
В день 25-летия партия, которая несёт на спине своей не только ответственность за судьбы шестой части земного шара, но которая является главным рычагом победы мирового пролетариата, русские коммунисты и всё, что есть революционного в мировом пролетариате, будут иметь одну мысль, одно горячее желание, чтобы этот Моисей, который вывел рабов из земли неволи, вошёл с нами в землю обетованную. (Март, 1923 год)
(Моисей - пророк, в Библии предводитель израильских племён, призванный богом Яхве вывести израильтян из фараоновского рабства сквозь расступившиеся воды Чёрного (Красного) моря).
Л. Троцкий ВОКРУГ ОКТЯБРЯ
Мы, большевики-интернационалисты...
После июльских дней Ленин производил впечатление высшей сосредоточенности, страшной внутренней собранности - под покровом спокойствия и "прозаической" простоты. Керенщина казалась в те дни всемогущей. Большевизм представлялся "ничтожной кучкой". Партия сама ещё не сознавала своей завтрашней силы. И в то же время Ленин уверенно вёл её к величайшим задачам.
Его выступление на I съезде Советов (в июне 1917 г.) вызвали у эсеро-меньшевистского большинства тревожное недоумение. Они смутно чувствовали, что этот человек взял прицел по какой-то очень далёкой точке. Но самой точки они не видели. И революционные мещане спрашивали себя: кто это? что это?.. какой-то исторический снаряд небывалой разрывной силы?
Выступление Ленина на съезде Советов, когда он говорил о необходимости арестовать 50 капиталистов... оно было исключительно значительным... Над залом пронеслось необычное дуновение. Это было дуновение будущего, которое на момент почувствовали все, провожая растерянными взорами этого человека, такого обыкновенного и такого загадочного...
Он заявил на съезде Советов: "Не правда, будто ни одна партия не согласна ныне взять власть; такая партия есть: это наша партия... Наша партия... готова взять власть целиком"... И он спокойно продолжал доказывать, что нужно для начала арестовать 50 или 100 крупнейших миллионеров и объявить народу, что мы считаем всех капиталистов разбойниками и что Терещенко ничуть не лучше Милюкова, только поглупее. Ужасно, поразительно, убийственно простецкие мысли!..
Ленин безошибочно подслушал нарастающий напор истории на буржуазию и что в результате этого напора ей неизбежно придётся "лопаться по всем швам"...
Сквозь свежую, но уже достаточно мутную демократическую плёнку он глубоко прощупал "страну рабочих и беднейших крестьян". Она оказалась готовой совершить величайшую революцию. Но эту свою готовность она пока ещё не умеет политически проявить. Те партии, которые говорят от имени рабочих и крестьян, обманывают их. Нашей партии миллионы рабочих и крестьян ещё не знают, не нашли её ещё как выразительницу своих стремлений, и в то же время сама наша партия ещё не поняла всей своей потенциальной силы, и потому она "в 100 раз" правее рабочих и крестьян. Надо пригнать одно к одному. Надо открыть миллионные массы партии и партию миллионным массам. Не забегать чересчур вперёд, но и не отставать. Терпеливо и настойчиво разъяснять. Разъяснять же нужно очень простые вещи. "Долой 10 министров-капиталистов!" Меньшевики не согласны? Долой меньшевиков! Они смеются? До поры до времени... Хорошо посмеётся тот, кто будет смеяться последним...
Ленин сказал несколько слов по поводу его последней речи: "Был ведь революционером... а теперь полный отказ от прошлого". В этих словах не было ничего политического, они и сказаны были не для политики, а явились плодом мимолётного раздумья над жалкой судьбой бывшего крупного революционера. В тоне был оттенок сожаления, обиды...
4 или 5 июля я виделся с Лениным в Таврическом дворце. Наступление было отбито. Злоба против большевиков достигла у правящих последнего предела. "Теперь они нас перестреляют, - говорил Ленин. - Самый для них подходящий момент". Основной мыслью его было: дать отбой и уйти, поскольку окажется необходимым, в подполье. Это был один их крутых поворотов ленинской стратегии, основанный, как всегда, на быстрой оценке обстановки. Позже, в эпоху III конгресса Коминтерна (в 1921 г.), Владимир Ильич говорил как-то: "В июле мы наделали немало глупостей". Он имел при этом в виду преждевременность военного выступления, слишком агрессивные формы демонстрации, не отвечавшие нашим силам в масштабе страны...
К счастью, нашим врагам не хватило ещё ни такой последовательности, ни такой решимости... чтобы нас расстрелять...
Каково было в то время настроение Ленина? Если охарактеризовать его в двух словах, то придётся сказать, что это было настроение сдержанного нетерпения и глубокой тревоги. Он видел ясно, что подходит момент, когда нужно будет всё поставить ребром, и в то же время ему казалось, и не без основания, что на верхах партии не делаются отсюда все необходимые выводы. Поведение Центрального Комитета казалось ему слишком пассивным и выжидательным...
С небольшим перерывом в 1905 году Ленин более полутора десятка лет провёл в эмиграции. Его чувство действительности, ощущение живого трудящегося человека не только не ослабело за это время, но, наоборот, укрепилось работою теоретической мысли и творческого воображения. По отдельным случайным свиданиям и наблюдениям он ловил и воссоздавал образ целого. Но всё же он прожил эмигрантом тот период своей жизни, в течение которого он окончательно созрел для своей будущей исторической роли. В Петербург он приехал с готовыми революционными обобщениями, которые резюмировали весь общественно-теоретический и практический опыт его жизни. Лозунг социалистической революции он провозгласил, едва ступив на русскую почву. Но тут только началась на живом опыте пробуждённых трудящихся масс России проверка накопленного, передуманного, закреплённого. Формулы выдержали проверку. Более того, только здесь, в России, в Петербурге, они наполнились повседневной неопровержимой конкретностью и тем самым непреодолимой силой. Теперь уже не приходилось по отдельным, более или менее случайным, образцам воссоздавать перспективную картину целого. Само целое заявляло о себе всеми голосами революции. И тут Ленин показал, а может быть, и сам только почувствовал полностью впервые, в какой мере он умеет слышать хаотический ещё голос пробуждающейся массы. С каким глубоким органическим презрением наблюдал он мышиную возню руководящих партий Февральской революции, эти волны "могущественного" общественного мнения, которые рикошетом шли от одной газеты к другой, близорукость, самовлюблённость, болтливость - словом, официальную февральскую Россию. Под этой уставленной демократическими декорациями сценой он слышал рокот событий иного масштаба...
Он видел и понимал препятствия никак не хуже других, но он ясно, осязательно, физически ощущал те скопленные историей гигантские силы, которые теперь рвались наружу, чтобы опрокинуть все препятствия. Он видел, слышал и ощущал, прежде всего, российского рабочего, возросшего численно, ещё не забывшего опыт 1905 года, прошедшего через школу войны, через её иллюзии, через фальшь и ложь оборончества и готового теперь на величайшие жертвы и невиданные усилия. Он чувствовал солдата, оглушённого тремя годами дьявольской бойни - без смысла и без цели, - пробуждённого грохотом революции и собиравшегося за все бессмысленные жертвы, унижения и заушения расплатиться взрывом бешеной, ничем не щадящей ненависти. Он слышал мужика, который всё ещё тащил на себе путы столетий крепостничества и который теперь, благодаря встряске войны, впервые почувствовал возможность расплатиться с угнетателями, рабовладельцами, господами, барами страшным, беспощадным платежом. Мужик ещё беспомощно топтался, колеблясь между черновской болтологией и своим "средствием" великого аграрного мятежа. Солдат ещё переминался с ноги на ногу, ища путей между патриотизмом и оголтелым дезертирством. Рабочие ещё дослушивали, но уже недоверчиво и полувраждебно, последние тирады Церетели. Уже нетерпеливо клокотали пары в котлах кронштадтских военных кораблей. Соединявший в себе отточенную, как сталь, ненависть рабочего с глухим медвежьим гневом мужика, матрос, обожжённый огнём страшной бойни, уже сбрасывал за борт тех, кто воплощал для него все виды сословного, бюрократического и военного угнетения. Февральская революция шла под откос...
Всё клокотало и бурлило, все обиды прошлого искали выхода, ненависть к стражнику, квартальному, исправнику, табельщику, городовому, фабриканту, помещику, к паразиту, белоручке, ругателю и заушителю готовила величайшее в истории революционное извержение. Вот что слышал и видел Ленин, вот что он физически чувствовал, с неотразимой ясностью, с абсолютной убедительностью, прикоснувшись после долгого отсутствия к охваченной спазмами революции стране. "Вы, дурачки, хвастунишки и тупицы, думаете, что история делается в салонах, где выскочки-демократы амикошонствуют с титулованными либералами, где вчерашние замухрышки из провинциальных адвокатов учатся наскоро прикладываться к сиятельнейшим ручкам? Дурачки! Хвастунишки! Тупицы! История делается в окопах, где охваченный кошмаром военного похмелья солдат всаживает штык в живот офицеру и затем на буфере бежит в родную деревню, чтобы там поднести красного петуха к помещичьей кровле. Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь, - отвечает вам история: чем богата, тем и рада. Это только выводы из всего, что предшествовало. Вы воображаете всерьёз, что история делается в ваших контактных комиссиях? Вздор, лепет, фантасмагория, кретинизм. История - да будет ведомо! - выбрала на этот раз подготовительной лабораторией дворец Кшесинской, балерины, бывшей любовницы бывшего царя. И отсюда, из этого символического для старой России здания, она подготовляет ликвидацию всей нашей петербургско-царской, бюрократически-дворянской, помещичье-буржуазной гнили и похабщины. Сюда, во дворец бывшей императорской балерины, стекаются закоптелые делегаты фабрик, серые, корявые и вшивые ходоки окопов и отсюда они развозят по стране вещие слова"...
На балконе Кшесинской Ленин стоял таким же, каким он месяцами двумя позже скрывался в стогу сена и каким несколько недель спустя, занял пост Председателя Совнаркома...
Ленин видел вместе с тем, что внутри самой партии имеется консервативное сопротивление - на первых порах не столько политическое, сколько психологическое - тому великому прыжку, который предстояло совершить. Ленин с тревогой наблюдал возрастающее несоответствие в настроениях части партийных верхов и миллионов рабочих масс. Он ни на минуту не удовлетворялся тем, что Центральный Комитет принял формулу вооружённого восстания. Он знал трудности перехода от слов к делу. Всеми силами и средствами, какие были в его руках, он стремился поставить партию под напор масс и Центральный Комитет партии - под напор её низов... Он несокрушимо верил в то, что масса хочет и может совершить революцию, но у него не было этой уверенности относительно партийного штаба. А в то же время он яснее ясного понимал, что времени терять нельзя. Революционную ситуацию нельзя по произволу консервировать до того момента, когда партия подготовится, чтобы её использовать. Мы это недавно видели на опыте Германии. Приходилось, даже недавно, слышать мнение: если бы не взяли власти в Октябре, мы бы её взяли двумя-тремя месяцами позже. Глубокое заблуждение! Если бы мы не взяли власть в Октябре, мы бы её не взяли совсем. Силу нашу перед Октябрём составлял непрерывный прилив к нам массы, которая верила, что эта партия сделает то, чего не сделали другие. Если бы она увидела с нашей стороны в тот момент колебания, выжидательность, несоответствие между словом и делом, она отхлынула бы от нас в течение двух-трёх месяцев, как перед тем отхлынула от эсеров и меньшевиков. Буржуазия получила бы передышку. Она использовала бы её для заключения мира. Соотношение сил могло бы радикально измениться, и пролетарский переворот отдвинулся бы в неопределённую даль. Вот это именно Ленин понимал, осязал и чувствовал. Отсюда вытекали его беспокойство, тревога, недоверие и неистовый нажим, оказавшийся для революции спасительным...
Те разногласия внутри партии, которые бурно вспыхнули в дни Октября, проявились предварительно уже на нескольких этапах революции... Высшего напряжения разногласия достигли непосредственно перед октябрьским этапом, когда речь шла об окончательном принятии курса на восстание и о назначении срока восстания. И, наконец, уже после переворота 25 октября разногласия чрезвычайно обострились вокруг вопроса о коалиции с другими социалистическими партиями...
К концу "демократического совещания" был, по нашему настоянию, назначен срок Второго съезда Советов на 25 октября...
"Нельзя ждать, нельзя откладывать!" - твердил Ленин...
Только теперь, вечером 25 октября, Ленин успокоился и окончательно санкционировал тот путь, каким пошли события...
Нужно уметь не захлебнуться в событиях революции. Когда прилив неизменно поднимается, когда силы восстания автоматически нарастают, а силы реакции фатально дробятся и распадаются, тогда велико искушение отдаться стихийному течению событий. Быстрый успех обезоруживает, как и поражение. Не терять из виду основной нити событий: после каждого нового успеха говорить себе: ещё ничто не достигнуто, ещё ничто не обеспечено; за пять минут до решающей победы вести дело с такою же бдительностью, энергией и с таким же напором, как за пять минут до открытия вооружённых действий; через пять минут после победы, ещё прежде чем отзвучали первые приветственные клики, сказать себе: завоевание ещё не обеспечено, нельзя терять ни минуты - таков подход, таков образ действий, таков метод Ленина, таково органическое существо его политического характера, его революционного духа...
Не помню, по какому поводу, но значительно позднее я сказал Владимиру Ильичу: "Надо бы это записать, а то потом переврут". Он с шутливой безнадёжностью махнул рукою: "Всё равно будут врать без конца"...
Это было на другое утро, отделённое бессонной ночью от предшествующего дня. У Владимира Ильича вид был усталый. Улыбаясь, он сказал: "Слишком резкий переход от подполья и переверзивщины - к власти. Кружится голова... После этого единственного более или менее личного замечания, которое я слышал от него по поводу завоевания власти, последовал простой переход к очередным делам...
(Переверзевщина - по имени Переверзева П.Н. - министра юстиции в первом коалиционном Временном правительстве. В июле 1917 г. опубликовал сфабрикованные Алексинским совместно с военной контрразведкой фальшивые документы о связях Ленина и большевиков с германским генштабом).
Брест-Литовск... К мирным переговорам мы подходили с надеждой раскачать рабочие массы как Германии и Австро-Венгрии, так и стран Антанты. С этой целью нужно было, как можно дольше затягивать переговоры, чтобы дать европейским рабочим время воспринять, как следует быть, самый факт советской революции и, в частности её политику мира... Мы не отказывались от надежд на быстрое революционное развитие.
То, что мы не можем воевать, было для меня совершенно очевидно... Окопы были почти пусты, никто не отважился говорить даже условно о продолжении войны. Мир, мир во что бы то ни стало!..
Но был ещё вопрос: смогут ли немцы, смогут ли они наступать на революцию, которая заявит о прекращении войны? Как узнать, как прощупать настроение германской солдатской массы? Какое действие произвели на неё Февральская, а затем и Октябрьская революция? Январская стачка в Германии говорила о том, что сдвиг начался. Какова глубина сдвига?..
Было ясно, что антантовской буржуазии удастся посеять в рабочих массах величайшую смуту. А это могло облегчить, в свою очередь, военную интервенцию против нас...
- Сейчас нет ничего более важного на свете, чем наша революция; её надо обезопасить во что бы то ни стало... Дело идёт о судьбе революции. Равновесие в партии мы восстановим. Но прежде всего нужно спасти революцию, а спасти её может только подписание мира. Лучше раскол, чем опасность военного разгрома революции...
"Мужик не хочет войны и примет какой угодно мир"...
- А не обманут немцы нас?..
Однако за два дня до истечения срока...
- Значит, всё-таки обманули. Выгадали 5 дней... Этот зверь ничего не упускает. Теперь уж, значит, ничего не остаётся, как подписать старые условия, если только немцы согласятся сохранить их...
Центральным Комитетом было вынесено решение о посылке телеграммы с выражением немедленного согласия на подписание Брест-Литовского договора...
В какой-то момент получили сообщение о десанте немецких войск в ... и о начавшемся разгроме...
- Да, по-видимому, придётся драться, хоть и нечем. Но иного выхода на этот раз, кажется, нет...
Нет, нельзя менять политики. Наше выступление не спасло бы..., но наверняка погубило бы нас. Всем, чем можем, поможем ... рабочим, но, не сходя с почвы мира. Не знаю, спасёт ли нас это теперь. Но это, во всяком случае, единственный путь, на котором ещё возможно спасение.
И спасение действительно оказалось на этом пути...
Понять и оценить Брест-литовскую тактику Ленина можно, только связав её с октябрьской тактикой... Именно это естественное, органическое сочетание Октября с Брестом, гигантского размаха с мужественной осторожностью, напора с глазомером даёт меру ленинского метода и ленинской силы...
Разгон Учредительного собрания... В первые же дни, если не часы, после переворота Ленин поставил вопрос об Учредительном собрании.
- Надо отсрочить выборы. Надо расширить избирательные права, дав их 18-летним. Надо дать возможность обновить избирательные списки. Наши собственные списки никуда не годятся: множество случайной интеллигенции, а нам нужны рабочие и крестьяне...
- Неудобно сейчас отсрочивать. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания.
- Пустяки! Важны факты, а не слова. По отношению к Временному правительству Учредительное собрание означало или могло означать шаг вперёд, а по отношению к Советской власти, и особенно при нынешних списках, будет неизбежно означать шаг назад. Почему неудобно отсрочивать? А если Учредительное собрание окажется кадетски-меньшевистски-эсеровским, это будет удобно?
- Но к тому времени мы будем сильнее, а сейчас мы ещё слишком слабы. О Советской власти в провинции почти ничего не знают. И если туда теперь же попадёт весть о том, что мы отсрочили Учредительное собрание, это нас ослабит ещё более.
Ленин со своей позицией оказался одиноким...
- Ошибка, явная ошибка, которая может нам дорого обойтись! Как бы эта ошибка не стоила революции головы...
Большевистские депутаты Учредительного собрания, съехавшиеся со всех концов России, были - под нажимом Ленина и руководством Свердлова - распределены по фабрикам, заводам и воинским частям. Они составляли важный элемент в организационном аппарате "дополнительной революции" 5 января...
Трагикомический эпизод 5 января 1918 года (разгон Учредительного собрания) был последним принципиальным столкновением ленинизма и черновщины. Но именно лишь "принципиальным", ибо практически никакого столкновения не было, а была маленькая и жалконькая арьергардная демонстрация сходящей со сцены "демократии", во всеоружии свечей и бутербродов. Раздутые фикции лопнули, дешёвые декорации обвалились, напыщенная моральная сила обнаружила себя глуповатым бессилием...
Правительственная работа... Власть в Петербурге завоёвана. Надо формировать правительство.
- Как назвать его? - рассуждал вслух Ленин. - Только не министрами: это гнусное, истрёпанное название.
- Можно бы - комиссарами, но только теперь слишком много комиссаров. Может быть, верховные комиссары?.. Нет, "верховные" звучит плохо. Нельзя ли "народные"?
- Народные комиссары? Что ж, это, пожалуй, подойдёт. А правительство в целом?
- Совет Народных Комиссаров?
- Совет Народных Комиссаров, это превосходно: пахнет революцией...
Немецкое наступление 18 февраля 1918 г. поставило нас перед труднейшими задачами, а средств для их разрешения не было, как не было и элементарнейшего умения найти эти средства или создать их. Мы начали с воззвания... "Социалистическое Отечество в опасности"... Декрет-воззвание принят 21 февраля 1918 г. ...
Бессилие нового государственного аппарата обнаружилось ярче всего с момента перехода немцев в наступление. "Вчера ещё прочно сидели в седле, - говорил наедине Ленин, - а сегодня только лишь держимся за гриву. Зато и урок! Этот урок должен подействовать на нашу проклятую обломовщину. Наводи порядок, берись за дело, как следует быть, если не хочешь быть рабом! Большой будет урок, если... если только немцы с белыми не успеют нас скинуть"...
- Без серьёзных и опытных военных нам из этого хаоса не выбраться.
- Это, по-видимому, верно. Да как бы не предали...
- Приставим к каждому комиссара.
- А то ещё лучше двух, да рукастых. Не может же быть, чтобы у нас не было рукастых коммунистов.
Так возникла конструкция Высшего военного совета.
Вопрос о переезде правительства в Москву вызвал немалые трения. Это-де похоже на дезертирство из Петрограда, основоположника Октябрьской Революции. Рабочие-де этого не поймут. Смольный-де стал синонимом Советской власти, а теперь его предлагают ликвидировать и пр. и пр. Ленин буквально из себя выходил, отвечая на эти соображения: "Можно ли такими сентиментальными пустяками загораживать вопрос о судьбе революции? Если немцы одним скачком возьмут Питер и нас в нём, то революция погибла. Если же правительство - в Москве, то падение Петербурга будет только частным тяжким ударом. Как же вы этого не видите, не понимаете? Более того, оставаясь при нынешних условиях в Петербурге, мы увеличиваем военную опасность для него, как бы толкая немцев к захвату Петербурга. Если же правительство - в Москве, искушение захватить Петербург должно чрезвычайно уменьшиться: велика ли корысть оккупировать голодный революционный город, если эта оккупация не решает судьбы революции и мира? Что вы калякаете о символическом значении Смольного! Смольный - потому Смольный, что мы в Смольном. А будем в Кремле, и вся наша символика перейдёт к Кремлю"...
Правительство переехало в Москву...
Правительство развёртывало тем временем лихорадочную декретную работу. Каждое заседание Совнаркома первого периода представляло картину величайшей законодательной импровизации. Всё приходилось начинать сначала, воздвигать на чистом листе. "Прецедентов" отыскать нельзя было, ибо таковыми история не запаслась...
Для руководства этой работой помимо других необходимых качеств требовалось огромное творческое воображение. Это слово может показаться на первый взгляд неподходящим, но оно, тем не менее, выражает самую суть дела. Человеческое воображение бывает различного рода: оно так же необходимо инженеру-конструктору, как и необузданному романтику. Один из драгоценных видов воображения состоит в умении представить себе людей, вещи и явления такими, каковы они в действительности, даже и тогда, когда ты их никогда не видел. Пользуясь всем своим жизненным опытом и теоретической установкой, соединить отдельные мелкие сведения, схваченные на лету, проработать их, связать воедино, дополнить по каким-то неформулированным законам соответствия и воссоздать таким путём во всей её конкретности определённую область человеческой жизни - вот воображение, которое необходимо законодателю, администратору, вождю, особенно же в эпоху революции. Сила Ленина была в огромной мере силой реалистического воображения.
Целеустремлённость Ленина всегда была конкретной, иначе, впрочем, она бы не была настоящей целеустремлённостью. Ленин, кажется, в первый раз в "Искре" высказал ту мысль, что в сложной цепи политического действия нужно уметь выделить центральное для данного момента звено, чтобы, ухватившись за него, дать направление всей цепи. Позже Ленин не раз возвращался к этой мысли, а нередко и к самому образу цепи и кольца. Этот метод из сферы сознания как бы перешёл у него в подсознательное, став, в конце концов, второй природой его. В наиболее критические моменты, когда дело шло об ответственном или рискованном тактическом повороте, Ленин как бы отметал всё остальное, второстепенное или терпящее отлагательство. Это никак не надо понимать в том смысле, что он брал центральную задачу лишь в её основных чертах, игнорируя детали. Наоборот, ту задачу, какую он считал неотложной, он ставил во всей конкретности, подходя к ней со всех сторон, продумывая детали, иногда совершенно третьестепенные, ища повода для новых и новых толчков и импульсов, напоминая, вызывая, подчёркивая, проверяя, нажимая. Но всё это было подчинено тому "звену", которое он считал решающим для данного момента. Он отметал при этом не только всё, что прямо или косвенно противоречило центральной задаче, но и то, что просто могло рассеять внимание, ослабить напряжение...
В ленинских тезисах о мире, написанных в начале января 1918 года, говорится о необходимости "для успеха социализма в России, известного промежутка времени, не менее нескольких месяцев". Сейчас эти слова кажутся совершенно непонятными: не описка ли, не идёт ли тут речь о нескольких годах или о нескольких десятилетиях? Но нет, не описка... Ленин на заседаниях Совнаркома неизменно повторял, что через полгода у нас будет социализм, и мы станем самым могущественным государством. Левые эсеры и не только они одни, поднимали вопросительно и недоумевающе головы, переглядывались, но молчали. Это была система внушения. Ленин приучал всех брать отныне все вопросы в рамках социалистического строительства, и не в перспективе "конечной цели", а в перспективе сегодняшнего и завтрашнего дня...
Значит, это только педагогический приём? Нет, не только. Надо к педагогической настойчивости присоединить ещё одно: могучий идеализм Ленина, его напряжённую волю, которая на резком повороте двух эпох сжимала этапы и сокращала сроки. Он верил в то, что говорил...
Глубокое и неукротимое убеждение в могущественных возможностях человеческого развития, заплатить за которое можно и должно любой ценой жертв и страданий, составляло всегда главную пружину ленинского духа.
В труднейших условиях - промежду повседневных изнурительных работ, среди затруднений продовольственного и всякого иного характера, в кольце гражданской войны - Ленин с величайшей тщательностью работал над советской Конституцией, скрупулёзно уравновешивая в ней второстепенные и третьестепенные практические потребности государственного аппарата с принципиальными задачами пролетарской диктатуры в крестьянской стране...
Изучение советского законодательства в его развитии - с выделением в нём принципиальных моментов и поворотных вех, в связи с ходом самой революции и классовых в ней отношений - является задачей огромной важности, ибо для пролетариата других стран выводы её могут и должны получить первостепенное практическое значение...
Чехословаки и левые эсеры... Весна 1918 года была очень тяжёлая. Моментами было такое чувство, что всё ползёт, рассыпается, не за что ухватиться, не на что опереться. С одной стороны, было совершенно очевидно, что страна загнила бы надолго, если бы не Октябрьский переворот. Но с другой стороны, весной 1918 года невольно вставал вопрос: хватит ли у истощённой, разорённой, отчаявшейся страны жизненных соков для поддержания нового режима? Продовольствия не было. Армии не было. Государственный аппарат еле складывался. Всюду гноились заговоры. Чехословацкий корпус держал себя на нашей территории как самостоятельная держава. Мы ничего, или почти ничего, не могли ему противопоставить...
- У меня такое впечатление, то страна после перенесённых ею тягчайших болезней нуждается сейчас в усиленном питании, спокойствии, уходе, чтобы выжить и оправиться; доконать её можно сейчас небольшим толчком...
Хотя у власти везде уже стояли большевики, но рыхлость провинции была ещё очень велика. И немудрено. По-настоящему Октябрьская Революция была проделана только в Петрограде и в Москве. В большинстве провинциальных городов Октябрьская Революция, как и Февральская, совершалась по телеграфу...
В такие дни познаются люди. Свердлов был поистине несравненен: уверенный, мужественный, твёрдый, находчивый - лучший тип большевика. Ленин вполне узнал и оценил Свердлова именно в эти тяжкие месяцы. Сколько раз, бывало, Владимир Ильич звонит Свердлову, чтоб предложить принять ту или другую спешную меру и в большинстве случаев получает ответ: "Уже!" Это означало, что мера уже принята. Мы часто шутили на эту тему, говоря: "А у Свердлова, наверно, уже!"...
Левоэсеровский мятеж лишил нас политического попутчика и союзника, но в последнем счёте не ослабил, а укрепил нас. Партия наша сгрудилась плотнее. В учреждениях, в армии поднялось значение коммунистических ячеек. Линия правительства стала твёрже...
- Если ждать, пока мужик расчухается, пожалуй, поздно будет...
- Добёр русский человек, на решительные меры революционного террора его не хватает...
Весть о покушении на Ленина и об убийстве Урицкого застигла... В эти трагические дни революция переживала внутренний перелом. Её "доброта" отходила от неё. Партийный булат получал свой окончательный закал. Возрастала решимость, а где нужно - и беспощадность... Перемена не замедлила сказаться...