Давно это было. Жил в одном селе пастух. Вроде пришлый, но умелец знатный, что ни год, так его стадо только в головах прибавляло, да здоровее было. Сказывали деды, что его сам леший жалует. За шесть лет ни одну скотинку не упустил. А то вона, как забредет овца глупая в лес, так пастух ее скоренько отыщет. Иной полдня провозится, да побегает по дремучей чаще-то, а этот, глядишь, уже через часа два воротается. Да не только с беглянкой, но и кореньев, ягод, грибов туесок завсегда принесет. Счастливый шибко, да удачливый, болтали на селе. Да и сам хорош собой, крепкий да ладный, кудри черные до плеч вьются, а уж глаза, как те звезды над полем в ночь погожую.
Девки нет-нет, да прибегут на пастбище хоть издалека поглядеть, да только оженился пастушок давно. Жонка его уже тяжелая ходила. И вот эка невидаль, сам пастух был так пригож, что уже песни о нем слагать начали девчата, а жена-то его, так, проста да неказиста. Тихоня, разве что добра была ко всем, да пирогами завсегда угощала.
Многие бабы гадать стали, а особенно вдовые. И что же он взял-та такую? Али приданное богатое за ней? Да, нет. Живут вроде скромно. Отчего ж? Больно вдовушки возмущались да гутарили часто у колодца.
И вот идет однажды пастух по деревне, и вид у него такой счастливый да радостный, что все бабы ему дорогу заступили:
-Че светишься, пастух? Радость кака?
-Ребенка Бог послал, - пастух улыбнулся. - Здоровенького мальчишку.
Заулыбались бабы, да поздравили сердечно, а одна молодуха, вдруг обронила:
-Что ж твоя красавица тебе-то родила? Ни лица, ни фигуры. Мож лучше бы нашел, если б огляделся.
Пастух глянул грозно. Костром его темные глаза полыхнули:
-Лучше не бывает, - строг и тих его голос был. Развернулся пастух и пошел в поле.
Притихли бабы.
-Дура ты, девка. Как есть неразумная, - задумчиво проговорила одна старушка. - Его Катя сто сот стоит, не тебе чета.
-Отчего ж? - не сдавалась хорошавка и дернула плечиком. - Али не красива, не богата я?
-Да разве в этом счастье, глупая? - старуха глянула исподлобья. - Смотри, как бы с тобой беда не приключилась, как с братом нашего пастуха.
-Ты знаешь что бабка? - загалдели вокруг.
-Знаю, - откликнулась старушка и сплюнула. - Такое пережить. Слушайте дочки, да думку свою думайте.
Был наш пастушок у отца не единственным сынком. Двое их было - Иван да Андрей. Оба статные да пригожие. Видали вот Ивашку? А Андрей и того лучше был. Волосы вьются да густые, словно золотом отливают, глаза небо лазоревое, кожа белая, гладкая, как у барыни какой, а уж сильный да рослый: бывало один быка притащит, коль тот сбесится да в поле убежит. Любили братьев шибко все, день-деньской они не разлей вода. Да вот замечать стали, что будто везет им. В лесу никогда не блуждали, как сухие из воды, через мгновения воротались. Сказывали лесовик там в чаще дела ворочает, путает людей, заводит на тропки нехоженые, а этим двум хоть бы что. Не трогает и все. Старцы бывало смотрели на них и говорили, что это из-за Ивашки. В Захарьев день малой родился, вот и любит его лешак. Гутарили будто в этот день кумаха, подружка лешего веселится, да кто по нраву ей того и даром одарить может. Будет тот пастухом знатным да лечить скот сможет. Вот только медаль о двух сторонах была. Кто не просто так, а шибко-шибко кумахе приглянется, то пропал человек. Доведет до смерти подруга лешака, иль тот сам голову снимет за свою чертову женушку. Так и повелось, никто не ходил в этот день по лесам. Страшно, не ровен час встретишь их, да не уйдешь. Сказывали от страха помереть можно, уж больно уродливы. - Старуха замолчала и поправила капюшон. Будто издалека ее голос звучал, гулко. Пастух все еще виднелся на тропке, и вот уже скрылся за косогором, да только видела она, что он все слышал. Затряслись его могучие плечи, видать брата Андрея вспомнил. Старушка снова заговорила:
-Сыт голодного не разумеет, девоньки. Так и Андрейка, братец евойный, не понимал до чего шалость довести может. В то утро отправил их отец стадо пасти, - затуманились глаза старухи вдруг, голос стал глуше да тише. Прислушались бабы.
-Тишина в поле стояла, только стрекозки жужжат над головой да уносятся в небо ясное. Благодать! Ивашка живо срезал уду, обтесал ее, да ножичком ловко дырки проделал. Дудка тоненька получилась, прям загляденье, да такая песня лилась, словно хрустальная. Чистая, как вода в ручье. Сиди, слушай да радуйся!
Долго Андрейка слушал, как Ивашка играет, да только скукой маялся. Послушает, послушает, да раз на лес покосится. Знал, пострел, что сегодня тот самый день. Все хотелось ему видать лесавку увидеть. Досиделись значит до обеда, да тут Андрейка и разговор завел:
-А что Ивашка, хороша ли дудка?
-Неплоха получилась. Гляди, сама поет, - передал Иван брату палочку. Повертел ее в руках тот, да назад вернул:
-Нет, не хороша. Тонка слишком, да ненадежна. Вот я знаю, что из камыша можно сработать. Так така ладна будет, что на всю деревню прославишься, - Андрей хлопнул его по плечу.
-Да не нужно мне это, - Ивашка смутился, качая головой, и вдруг заметил, что Андрей в лес смотрит пристально. - Ты чего удумал, в лесу камыш рвать?
Андрей опустил голову. Огнем загорелись светлые глаза, а пальцы нервно хлыстик затеребили. Ивашка тронул брата за плечо: - Не дури, отец строго-настрого запретил. Сегодня день Захарьев. А ну как кумаху встретим? Живыми не уйдем.
-Веришь ты этим сказкам, - отмахнулся Андрей да пригладил волосы. - Понарасскажут старые бабки небылиц, а ты и уши-то развесил. - Он рывком вскочил на ноги и снова лес оглядел.
-А вдруг правда это все? - робко откликнулся Иван. - Родители же помрут с горя, если нас на свете не будет!
-А коли сказки, так докажем храбрость свою! Всем кумушкам враз нос утрем! - наседал Андрей. - Давай, брат. Что ж ты слабее котенка что ли? Да разве худую лесавку, если она взаправду в лесу, мы с тобой забороть не сможем?
-Нет, нельзя, - Иван отвернулся, замотав головой. - Не нужно этого. Беду накличешь, Андрейка.
-Знал я, что ты все под мамкиной юбкой бегаешь, - Андрей развернулся и пошел к чаще. - Даже девки у тебя свой нет, - бросил он через плечо брату, будто сплюнул на землю. Чахлый куст чертополоха зацепил его за штанину, но Андрей не остановился. Одним взмахом рубанул он ножичком самодельным, и вот уже отлетели колючки в сторону.
-Андрей, стой! - Иван вскочил, но остался на месте. Дрожь пробежала по его плечам. Глянул в небо - гроза надвигается. Черными тучами все заволокло, как грязной паклей обложило. Стадо мычать начало да блеять. Иван сразу вниз с горки сбежал и успокоил скотину окриками, а оглянуться-то боялся. Двух собак - сторожей поднял и приготовился вести стадо в деревню. Слезы были на глазах, а сердце-то жгло как, да не мог он ослушаться родительского наказа. Только раз позволил себе Ивашка обернуться, а Андрея уж и след простыл. Мычат стадо, боится, но вот уже и околица виднеется, а у Ивашки руки дрожат. Ливень разразился, дай Боже. Куда ни глянешь стена из дождя непроглядная. Гроза страшная началась.
Стоит Ивашка посредь дороги, да не знает, что и делать. В лес бежать, Андрейке на подмогу? Иль батю позвать? Чует душа, что не ладное будет. Рвется сердечко, стучит. Оглянулся паренек, и кровь бросилась ему в лицо: дом родимый, заборчик кривенький, покосившийся слегка, огород, что их мамка сажала, да отец полол. Мамка...Ивашка на небо глянул и перекрестился неумело. Как она учила.
Дрожь по телу пробежала. Вон и сарайчик, в котором они с Андрейкой играли, когда малые были. Неужто последний раз Андрейку видел? С нечистью шутки плохи, не вернется он, Ивашка, живым к крылечку родному. Брата вытащит, костьми ляжет, что б с Андрейкой беды не приключилось, а вот сам...
-Да что я трус что ли какой ?! Что за змея сердце людское, мысли изворачивает, лишь бы самому живым выйти, - выругал сам себя Ивашка, свистнул на всю деревню, и стадо по дворам пошло. А Ивашка припустил по дорожке деревенской, шибко-шибко бежал. Стучало сердце, дождь насквозь промочил одежонку, да еще и гром греметь начал. Озверела природа не иначе. А Ивашка знай себе бежит, боится где-то внутри, да крест под рубашонкой тискает. Тепло ему от креста, что мамка на него повесила когда-то, даже страх отходит потихоньку. Вот уже и околица видна.
-Вань, ты куда?
Голосок тоненький, звонкий, да ласковый. Ивашка обернулся, вот и синий платок показался из знакомых ворот.
-Не спрашивай! Надо, Кать, надо! - на бегу прокричал сквозь грома раскат паренек и скрылся за поворотом дороги.
Долго вслед смотрели ему задумчивые девичьи глазки, светлые, голубые, как небо лазоревое. Стоял перед ней Ивашка, как живой. Весь мокрый, грязный, рубашонка растрепалась, руку за пазухой держит. Дождь, слякотно, как обычно, промок человек, да только глаза у Ивашки страшные были. Молнии небесные сверкали в них, прям как те, что над головой сейчас полыхают. Страшные, аж земля содрогается.
"Не иначе, как беда случилась в лесу, - заволновалась Катя, - Ванечка...хороший мой", и платочек затянула под горлышком потуже. Шаг, еще шаг и вот Катя уже у околицы тож. Страшно, в глушь лесную одной бежать, но за Ванечку еще страшнее. Давно уж его образ в сердечке девичьем. Братец его, Андрейка, вечно задирается, обидное сказать может, а Ваня не такой. Украдкой, Катя его своим величала, ведь даже женихом ей Ваня не был, да и говорили они мало. Смущалась Катя.
Да и как тут не смутиться, посмотришь в глаза его бездонные и окунуться хочется, как в речку лесную. Рукой провести по волосам послушным. Она ведь только раз руку его держала, когда в горелки всей деревней играли. Жесткие пальцы, сильные, крепко сжимал Ваня руку ее, Катину, когда убегали они за деревья. По парам тогда играли, ох и радость была на сердце, когда Ваня по счету ей достался. Не могла она забыть его теплую руку, не смогла с того дня позабыть и голос добрый, и взгляд задумчивый.
"Только бы поспеть, только бы поспеть, - думала Катя и стрелой неслась по дороге, - хоть чем помочь другу милому".
Бабка прокашлялась, да приумолкла на минутку. Тихо сидели бабы, раздумывали.
-Вот дура-девка, - одна из молодух сплюнула на землю. - Куда черти понесли, к лешим?! Загубила себя, как есть загубила!
-Да, помолчи ты, любовь она смелая, смелость и смерть забороть может! - шикнула на нее одна вдовушка, - продолжай, бабка. Что там с ними сталось-то?
Тихо откликнулась старушка, как будто издалека ее голос зазвучал:
-Любовь...нет на свете ее сильнее. Разная она бывает, к людям разная, но суть одна, девоньки. Все отдать, без устатку. Так и Катерина думала.
Добежала она горемычная до опушки лесной, да так и застыла, как громом пораженная. Глядь, а на поляне оба брата лежат. Андрейка и Ивашка. Как голубки подстреленные, рядышком. Белые, как мел, как есть неживые. Кинулась к ним Катя со всех ног, обняла тела хладные, и вскрикнула вдруг. Живы были оба, да только будто окаменели они. Андрейка злобно глазюками вращал, силился пальцы в кулачищи сжать, да только не смог бы даже бровью пошевелить, а Ивашка, отличный от брата, чуть глаза скосил, грустные да печальные.
-Ванечка, Андрей...Да что ж вы! - Катя легонько щеки Ивашкиной коснулась. - Занемогли оба, будто смерть увидали. Что ж вы...
Вдруг откуда-то голос раздался:
-То не смерть была, девка, а жизнь дивная.
Застыла Катя, голову подняла и обмерла вся. Прямо перед ней, к дереву прислонившись стояла высокая девушка. Железом кованым взгляд отдавал, серые глаза, металлические. Кожа светлая, гладкая, будто выполощенная. Как восковая стоит, неживая. Лишь губы яркие, алые да пухлые что-то людское выдают, да волосы распущенные, взлохмаченные на породу бабью указывают. Самого лешака жена, Лесавка перед ней стояла.
Захолодело внутри у Кати, када взгляды их перекрестились. С любопытством смотрела на нее женушка нечисти. Подошла бесшумно, да платочек Катин потрепала. Кисточки ловко затеребила своими тонкими пальцами. Странные они были, все унизаны сучьями гибкими, как кольцами. Понравился видать платок Лесавке, долго не отпускала она его и все на Катю глядела. Пристально так.
Дурно Кате сделалось, скоро очертания лица лешачьего размылись, одни только глаза, как монеты печатные мигали серым в глуши лесной.
-Скучные они, - вдруг промолвила глухо Лесавка и перестала вращать глазами. Катя вздрогнула. - Первый очаровать меня решил, я его и послала в камень превратиться, а второй забороть меня вздумал, его окунула в тину болотную. Да только ни один мне на вопрос мой не ответил...
-Какой вопрос? - тихо откликнулась Катя.
-Что на земле всего дороже? - Лесавка придвинулась ближе и взяла Катю за горло. - Первый, сказал, что жизнь, суть всего и есть, - в глазах нечистой заплясали искорки смеха. - Жить надо так, чтобы каждый оглянулся да поклон отдал. Шибко гордыня заела мальца. - Лесавка тихонько поскребывала Кате подбородок, а ту аж морозец по спине отходил. Каждая царапинка от ногтей лесавкиных как полынья леденела - сердце заходится. А жена Лешака все глубже в Катькины глаза вглядывалась и уже тихонько так, будто шептала: - А вторый вроде правильно запел поначалу: семья, родные, мамка с батькой дороже всего. - Лесавка вдруг сжала Катино горло так, что та аж захрипела тихонько. - Да туда ж скатился, в гордыньку. Чтоб рядом вечно были сказал. А у тебя думы какие, красавица? - последнее слово Лесавка будто выплюнула Катюше в лицо. Так уж не хотелось подруге лешего признавать, что не одна она здесь на поляне властью женской и красой обладает.
-Чтобы живы были...близкие и родные. Любимые...- тихо прохрипела Катя в ответ - Лесавка еще сильнее ей горло сжала. - За счастье их...можно все отдать...даже жизнь свою...
Костром глаза Лесавки полыхнули, отпустила она Катю. Та кашлем зашлась и на землю упала рядом с братьями.
-И ты сможешь? Пойдешь на это? - Кумаха ухмыльнулась и засмеялась гадко. Опасные, как нож вострый, клыки между полными красными губами языком облизала.
-Отпустишь их, - Катя в упор на нее смотрела, и дрожь била тело девичье. - С тобой уйду - в тину глубокую. - Поднялась с колен и прошептала: Жизнь отдам, только бы они невредимые домой вернулись.
Лесавка кивнула и указала на омут.
-Сначала братьев отпусти. Слово дай! - Катя вдруг рванулась к Ивашке и села рядом. В глазах слезы стояли, но твердой ее воля была, словно скала несгибаемая.
-Обещаю. Оживи...- тихо промолвила Кумаха, дотронулась до братьев и в воздухе растворилась.
И вдруг поляна превратилась в болото, увязать стали Ивашка, Андрей и Катюша. Кричать братья принялись, да только Катя молчала и выталкивать их на бережок старалась, сама увязая по шею. Ива склонила над ними ветки свои гибкие, и Катя обвязала братьев мягкими живыми прутьями.
-Ты слово дала! - рыдала Катюша и в сумерки всматривалась. - Отпусти! К тебе приду, в омут...
-Катя! - Ивашка протянул руку девушке и крепко сжал ее пальцы. - Зачем ты? За нас?
-Дура, ты девка. Самой бежать надо было! - Андрей сплюнул и наверх закарабкался со страху. Быстро, быстро, иву колыхая и ветви нещадно обрывая, да ругаясь. А ветки возьми да оборвись...и упал Андрей со всего маху в самую топь. Булькнула жижа вонючая и поглотила братца непутевого. Кумаха ли постаралась или злость Андрея к смерти тянула. Про то неведомо...
А Ивашка все Катину руку держал, и в глазах его такая тоска плескалась, как тина болотная повсюду. На глазах брат умер, не мог он Катю отдать...не мог.
-Не брошу тебя. Вместе на дно пойдем, коли так уж! - решил Иван и пробрался к Кате. Начал он копошиться и ветки с пояса отвязывать. Катя только взглянула на него ласково, обняла, совсем увязая в болоте, и вдруг с силой оттолкнула в грудь:
-Живи, родной! - И ушла с головой под воду болотную.
Старушка вдруг приподнялась, на клюку оперлась и пошла вперед по деревенской дорожке. Тихо сидели бабы. Кто-то украдкой слезы подолом утирал, кто-то вздыхал печально, да глаза прятал.
-Бабка! Бабка! - словно очнулась одна их деревенских вдовушек. - А что дальше-то? Как живы они остались? - Бабка остановилась, но ни слова не промолвила в ответ. - Ведь живут же сейчас...и ребенок...есть. - Вдовушка вдруг запнулась.
Старушка была уже перед ней. Из-под ветхого капюшона блеснул стальной холодной взгляд и показались полные красные губы.
-Не обманула Катя...
Охнули бабы и перекрестились все разом, а бабка, глядь, и пропала. Привидилось, али нет такое в день Захарьев.