Я умираю: за Родину, за тов. Сталина, за тов. Блэкмора, за... маму
Скажу сразу: - Друзей у меня нет, никогда не было и не будет, хотя, по-моему, был у меня один друг, Сергей, но он меня предал или я его предал, в общем, насчет дружбы мы оказались кристально чистые честные люди, прозрачные, как водка и т.д. и т.п. Не знаю, как начать или начать, а случилось это первого апреля, год не важен. Месяц весна. Да, была весна, шел снег, было холодно и склизко. Я, помнится, шел и, поскользнувшись, потерял голову; нет, это был кочан капусты, который, выскользнув из рук, шлепнулся на мостовую. При этом, этот удар перепутал в моей голове все оставшиеся мысли... Мысли, естественно, о хорошем...
И так... В этот морозный апрельский день, Сергей и я, - мы, болтались, как два куска дерьма в прорубе, прибиваясь то к одному, то к другому берегу. Вначале прибились к какому-то ресторану, потом сидели в пельменной согреваясь водкой. Потом... Потом на электричке поехали... Куда? Зачем? Да, вспомнил, чтобы отпраздновать мое день рождение.
- Юр, вставай, приехали, - сказал Сергей, теребя меня за плечо.
Я бодро встал и пошел за Сергеем. На пироне к нам подошли две девушки с цветами.
- Познакомься, - сказал Сергей. - Это Катя. И это Катя. Две Кати.
- Хепи бездэй ту ю, хепи бездэй ту ю, - запели они.
- Юра, - ответил я улыбаясь.
- Юр, - сказал Сергей. - Я тебе приготовил подарок. Вот, держи.
Он протянул мне бумажку, билет или...
- Что это?
- Это билет. Туда...
Я посмотрел в сторону его руки и увидел: мрачное, серое, пятиэтажное здание, огороженное бетонным забором.
- Там раньше была тюрьма: пленные немцы сидели, наши, теперь здесь музей. Посидишь в камере, получишь удовлетворение. Кстати, два года тому назад я тоже там был.
Когда я услышал слово "удовлетворение" то сразу успокоился, даже слюни появились на губах от предвкушения.
- Пока ты будешь развлекаться, - сказал Сергей. - Мы все приготовим к "лыжным гонкам".
- Водки побольше возьмите, - сказал я.
- Хорошо, хорошо, - бодро сказал Сергей.
- Я буду тебя ждать, - сказала Катя "1".
- Я буду тебя ждать, - поддакнула Катя "2".
В музее было грустно. Худая женщина-экскурсовод талдычила: "про каких-то немцев, про наших героев, про Сталинград".
"Козел ты, Серый, - думал я. - За такое "удовлетворение" морду надо бить. Ладно, еще не вечер".
Я повернулся на 180 град. и пошел прочь.
- Молодой человек, подождите, - крикнула мне в спину экскурсовод.
- Чего?
Экскурсия еще не окончена, теперь вам нужно пройти в камеру.
- В какую?
- Посмотрите в билете.
Я посмотрел в билет и увидел цифру, - нет, не "13", там было написано "1" и "3". Расталкивая и обгоняя толпу, которая расходилась по своим камерам, я влетел в камеру "1" и "3" и сел на что-то твердое. За мной аккуратно закрыли железную дверь и два раза повернули ключ в замке.
Пока глаза привыкали к темноте, я сидел, когда привыкли, встал и стал ходить. Камера была маленькой, темной, к стенам были прикручены два деревянных топчана, крошечное окно закрывала решетка из металлических прутьев. Все стены сверху донизу были исписаны. В углу была нарисована голова лысого старика с бородкой.
"Да здравствует тов. Ленин", - было написано под рисунком.
"Блэкмор - лучший в мире гитарист", - написали губной помадой.
"За Родину, за Сталина...", "Смерть фашистским оккупантам...", "Здесь был Вася", "Марина, я тебя хочу" и т.д. и т.п.
Я взял мел и написал: "Здесь был Юра". Еще хотел написать: "Катя, я тебя хочу", - но не решился.
Еще в камере стоял отвратительный запах: пахло, нет, не мочой, и даже не гнилью, наверно не кровью, пахло... будущей... смертью. Точно. Я навсегда запомнил этот странный запах.
По коридору послышались шаги. Я подтянул брюки, поправил ремень, отряхнул куртку, готов был выскочить наружу.
- Ты чего орешь?! - услышал я голос за дверью. - Сиди молча!
- Чего? - сказал я, поддерживая рукой отвисшую челюсть.
- Я тебе сейчас ебало наизнанку выверну, говно. Вот чего.
Я отбежал от двери и сел на топчан. Эти слова проникли внутрь, дошли до мозгов, стали иголкой колоть сердце. Подойти к двери я больше не решался. Когда шаги послышались снова, я забился в угол. Щелкнул замок, дверь в камеру открылась, двое солдат в черных мундирах, с красными повязками на рукавах, в центре белого круга которых красовались четыре букв "Г", с автоматами на плечах, волоком втащили здорового мужика и бросили на пол. Когда они ушли, я подошел к мужику.
"Ну, ты и "удовлетворяешься" - подумал я, глядя на мужика. - Это сколько нужно заплатить, чтобы так изуродовали морду?"
Он лежал на полу без движения. Избитое лицо в ссадинах и синяках, разорванная гимнастерка, политая чем-то красным.
"Томатная сок, - подумал я. - Камуфляж. Театр. Эх, дурят нашего брата".
- А-а-а, - застонал он. - Пить
- Мужик, хорош валяться, - с усмешкой сказал я. - Вставай.
Я подошел к нему и присел на корточки, взяв за плечо, потянул вверх.
- М-м-м, - застонал он.
Я отдернул свою ладонь, которая была вся испачкана, в красном... Я поднес ладонь к губам, понюхал и лизнул. Это была кровь. Его соленая, немного сладковатая кровь на вкус, как вирус заползла в мой мозг, и начала крушить последние файлы-извилины, делая вялое тело совсем неуправляемым.
- Ты кто? - спросил он, изучая открытыми глазами потолок.
- Я? Юра, - сказал я.
- А я лейтенант Красной Армии, - гордо сказал побитый мужик. - Ты, в каком звании?
В ответ я пожал плечами.
- Ты молодой, ты должен быть в армии, защищать Родину, тов. Сталина.
- Мужик, какая армия? У меня "белый билет", - удивленно сказал я. - Сталин какой-то...
- Ах ты, кулацкий выкидыш, да я тебя... придушу сейчас, контра.
Он привстал на правую руку, заскрипел зубами и посмотрел на меня звериными глазами.
По коридору опять послышались шаги. Дверь камеры отворилась, и те же двое солдат в черном втолкнули к нам бабку. Бабка была в белом платке, лицо изрезано паутиной глубоких морщин, ситцевое платье висело на ней, как на вешалке. За собой она тащила на поводке козу.
Солдаты вытащили меня из камеры, и один из них двинул мне сапогом по заднице.
- Пшел, - буркнул он.
- У-у-у, - застонал я, пытаясь сопротивляться.
Они втащили меня в комнату и толкнули к столу, за которым сидел мордастый холеный офицер в кожаном плаще, в нахлобученной на лоб высокой фуражке с золотым значком в виде черепа.
- Большевик, коммунист, комсомолец?! - завопил он писклявым голосом.
- Нет, - упирался я. - Я таких слов то и не знаю. Я студент...
- Не сметь мне врать, русская свинья! - продолжал он меня поносить. - На подписывай, и будешь жить, - он сунул мне под нос бумагу.
- Что это?
- Это добровольное вступление в армию фюрера.
- У меня "белый билет", я болен - шизофренией.
- Знаю, знаю как ты "косил" от армии. Вся твоя болезнь "липа". Ты здоров, сука!
Он вскочил из-за стола и двинулся ко мне навстречу, я тоже зачем-то встал. Его сапоги сверкали, как зигзаги молнии, смазанные салом. Один из этих зигзагов угодил мне между ног.
- Уф, уф, уф, фу-у-у-у, - сдерживая удар, встав в характерную позу футболиста, который стоит в "стенке", выдохнул я. - За чем же по яяяцам? Мне ж еще за муж выходить, то есть жениться.
- Ну что, будешь подписывать? - спросил офицер.
Вместо ответа я показал ему фиг, в смысле иди ты на фиг.
- Ну-ка Ганцы, - сказал мордастый. - Отмудохайте его как следует.
Ко мне подбежали солдаты, и принялись бить, куда попало. Очнулся я в камере, лейтенант делал мне перевязку. В углу бабка молилась Богу и блеяла коза.
- Юр, ты как? - спросил лейтенант. - Силы есть? Нас теперь трое, будем готовить побег. Бабку я в расчет не беру.
Я водил по комнате блуждающий безумный взгляд.
"Действительно можно сойти с ума", - подумал я.
- Куда ты смотришь? - спросил лейтенант. - Вот он сидит. Его зовут Сергей.
При слове Сергей все мое тело напряглось, вытянулось, будто я проглотил лом.
- Кто?! - завопил я.
Превозмогая боль, шатаясь и сжимая кулаки, я пошел на сидящего в углу парня. Парень был толстый, маленького роста, на ушах сидели наушники, в руках он держал чипсы "лейс". Он хрустел, чавкал, жрал их и слушал музыку, покачиваясь в ее ритме. Я подошел к нему и врезал оплеуху. Парень колобком покатился по топчану и завалился в угол.
- Юра! Что ты делаешь?! - закричал лейтенант. - Сергей, он же радист. Он передал шифровку тов. Сталину. Что мы готовим побег. А ты его так... Зачем?
- Лейтенант, ты... Лейтенант, я... Лейтенант, он..., - я задыхался, у меня не было слов.
Понурив голову, я пошел в угол, где сидела бабку.
- Сынок, помоги подоить козу, - попросила бабка.
- Бабка, тебя то за что? - подходя к козе, спросил я.
- Я партизанам помогала, раненым носила молоко, - грустно ответила бабка. - Меня завтра расстреляют, но я ни о чем не жалею.
В голове была каша, я молча сидел и доил козу. Молоко монотонно сливалось в миску. Я, как собака, облизывал руки. Молоко пахло детством, материнской грудью, будущей новой жизнью.
- Так, всем спать, - скомандовал лейтенант. - Юр, ты ляжешь с бабкой, а я с Сергеем. Подъем в пять, будем готовить побег. Все, всем спать. Отбой!
Немного посуетившись, мы легли спать, бабка к стенке, я на край. Сон пришел быстро.
Это мой сон. "Сергей, мой тов., ехал на лыжах вместе с Катькой "1", тандемом, сзади, при каждом движении Катька "1" высовывала язык и блеяла, как коза: "бле, бле, бле". Катька "2" тоже ехала на лыжах, но была одна... Я бежал за ней по сугробам босиком, кричал: "стой!", а она ехидно улыбаясь, показывала мне язык, и кричала в ответ: "бля, бля, бля". Вдруг у меня выросли крылья, взмахнув ими я полетел. Еще немного и я догоню ее. Я уже встал на лыжи, сзади, обхватил Катьку "2", напряг все свои члены и..."
- Рота, подъем!!!
Я вскочил и ринулся в темноту, ударившись головой о железную дверь, кубарем покатился обратно.
- Рота, выйти строится!!! - орал лейтенант.
- Лейтенант, ты чего орешь?! - завопил я, потирая ладонью голову. - Куда строится?
- Ай-я-яй, - уже спокойно сказал лейтенант. - Ты посмотри, что радист делает?
Я повернулся и посмотрел в угол. В углу, положа одну руку на портрет нарисованного старика, спустив штаны и сверкая голым задом, Сергей-радист, второй рукой делал характерные движения онаниста.
- Ты что, пидэр, делаешь?! - увидев руку Сергея, упирающуюся в портрет, закричал лейтенант. - На тов. Ленина дрочишь?! Застрелю, сука!!!
Лейтенант подскочил к Сергею-радисту, сбив его с ног начал топтать ногами.
- Лейтенант! - успокойся, кричал я, - Ты убьешь его! А ему еще нужно принять шифровку от тов. Сталина.
Лейтенант, как ошпаренный отпрыгнул от радиста, вытер рукавом пот с лица и застонал:
- Братцы, простите... Убейте меня, я предал тов. Сталина.
"Да, это похоже на сумасшедший дом", - подумал я.
В углу, свернувшись калачиком, как маленький щенок скулил Сергей-радист.
- Всем спать! - закричал я. - Завтра, ровно в пять, будем рыть подкоп. Все. И коза тоже.
Немного посуетившись, мы легли спать. Я лег к стене, а бабку положил с краю. Сон пришел быстро.
Это мой сон. "За мной босиком по сугробам бежал мордастый офицер и кричал: "Стой, дурак! Записывайся в армию фюрера, там тебя вылечат". Я, как только мог, быстро ехал на лыжах, рядом со мной на лыжах ехала коза. Она показывала мне язык и блеяла: "Что, кулацкий выкидыш, напился моего молока, теперь козленочком станешь, и в армию, и в армию, и в армию пойдешь". Я достал из кармана огромный фиг и показал им: "Во! Вам!". У мордастого офицера вдруг выросли крылья, сделав ими несколько взмахов он догнал меня, встав на лыжи сзади, начал стаскивать с меня штаны..."
- Люди добрые, помогите!!!
Этот крик, как ударная волна сбросил меня с топчана.
- Чего случилась-то опять! - часта моргая глазами, и пытаясь прогнать сон, спросил я
- Этот, ирод, мою козу насилует! - кричала бабка.
Я подбежал к Сергею-радисту и стал оттаскивать его от козы. Коза словно приклеилась и волочилась за ним. Когда их все-таки удалось расчленить, коза накинулась на меня и начала бодаться.
- Эй, лейтенант, ты чего не помогаешь? - спросил я, отгоняя от себя козу.
Лейтенант, держа в руке кусок бумажного серпантина, сидел в углу и плакал.
- Лейтенант, ты чего?
- Вот, шифровку получил от тов. Сталина, - вытирая слезы, сказал лейтенант. - Тов. Сталин пишет, чтобы мы сидели тихо и никуда не бежали. У него у самого все тюрьмы переполнены. Нет свободного места.
- И сколько нам здесь сидеть, а, лейтенант? - спросил я.
- До полной победы Красной армии, - гордо ответил он.
- А-а-а, - значит пожизненно.
Я подошел к бабке, которая стояла на коленях в углу и молилась.
- Бабушка, пожалуйста, научи меня молиться, - попросил я.
- Вставай на колени рядом. Вот так. Тепереча крестись и повторяй за мной.
- Как креститься? Я не умею.
- Возьми пальцы правой руки, как будто берешь шепотку соли. Вот так, вот так. Тепереча кланяйся. Вот так, вот так.
Шевеля губами, и повторяя за бабкой все услышанные слова, я молился.
Когда в камеру вошел мордастый офицер, а за ним двое солдат, я все еще стоял на коленях и молился.
- Ну что, бабка, пошли, мы тебе пив-пав сделаем, - сказал мордастый.
- Не трогайте бабушку, я вместо нее пойду, - сказал я.
- Ну что ж, пошли, - сказал мордастый.
Ко мне подошел лейтенант, мы обнялись. В углу сидел Сергей-радист и слушал музыку, ему было не до меня.
- Ну, прощай, - сказал лейтенант.
- Прощай, - сказал я.
- Сынок, я буду за тебя молиться, - тихо сказала бабка.
- Выводите его, - приказал солдатам мордастый. - Время.
Коридор был похож на туннель, в конце которого блестело окно белого света. Этим окном оказалось белая кирпичная стена, которая была вся в выбоинах от пуль. Я прижался к стене спиной. Стена была теплая, будто за ней пекли вкусные булочки с повидлом.
- Гтовсь! - закричал мордастый.
- Я умираю за Родину! - выкрикнул я. - За тов. Сталина, за тов. Блэкмора, за... маму... В Москву рветесь, суки, не пройдете, все перемерзните...сдохните в снегу. Во! Вам! - показав им согнутую в локте, подчеркнутую стальным кулаком руку, я запел: - Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней. Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой...
- Пли-и-и-и!!!
А первая пуля, а первая пуля, а первая пуля... ранила... в плечо, вторая в грудь. Падая лицом на землю и теряя в глазах свет, я успел сказать: - Мама прости...
... Я лежал и боялся открыть глаза, мне было хорошо. Вдалеке играла музыка, пахло цветами, от одежды исходил запах магазина. Покачиваясь, как на волнах, я медленно опускался вниз... Услышав, что кто-то меня зовет, я открыл глаза. Сквозь пелену тумана я увидел Сергея.
- Ну, наконец-то, пришел в себя, - сказал Сергей, - доктор сказал, что самое страшное позади...
- Уходи, - шепотом сказал я, - ты мне больше не товарищ.
- Юр, я не виноват. Это все Катьки, это они мне всучили билет.
- Уходи...
Выписавшись из больницы и не заходя домой, я сразу направился в военкомат. У красного одноэтажного здания толпились призывники. Расталкивая толпу я пытался протиснуться к входу в здание.
- Куда прешь, здесь очередь! - кричали они.
- Я после ранения. Мне положено, без очереди, - парировал я.
Я вошел в здание, прошел по коридору. В конце коридора была дверь, стояли два стула и рядам высокий узкий шкаф. К двери была прикреплена табличка "Начальник райвоенкомата майор тов. Немцев С.С. Вход в кабинет строго по одному и без одежды". Над дверью горела лампа, на которой было написано "Занято". Дверь отворилась, из нее вышел голый, толстый, маленький, довольный Сергей-радист.
- Привет! - подходя к шкафу и беря свою одежду, сказал он улыбаясь.
- Привет! - начиная раздеваться, сказал я.
- Тебя куда?
- В термоядерные войска, радистом.
- Доволен?
-А то!
- Разрешите? - постучавшись и приоткрыв дверь, сказал я.
- Входи!
Я вошел в кабинет. В глубине кабинета за столом сидел мордастый холеный офицер. Справа в белом халате с фонендоскопом, душки которого торчали из ушей, смотрела на меня и ухмылялась Катя "1". Слева положа ногу на ногу, откинувшись в кресле, сидела и печатала на компьютере Катя "2".
- Тов. майор, разрешите доложить, призывник...
- Ничего не надо докладывать... Вижу, что здоров, что годен, что готов..., - сказал майор, улыбаясь, - а у меня уже и приказ готов, - потирая и хлопая в ладоши, продолжал майор, - зачислить тебя в пограничные войска.
- Спасибо вам, тов. майор, я сегодня, как никогда удовлетворен.
Я взял свой приказ и довольный вышел из кабинета.
- Ну что, девочки, - сказал майор, - программу весеннего призыва мы выполнили с вами на 105 проц., теперь можно заняться и "лыжными гонками".
- Я готова, - расстегивая халат, сказала Катя "1".