Вот и наступил еще один белый день. Утро похожее на кислое молоко, заполнило город. Старые дома спального района просыпались вяло и неохотно. Солнце, показалось только к полудню: заглянуло в открытое окно первого этажа, где теплый майский ветер теребил давно нестиранную тюль, и скрылось. Окно же продолжало смотреть: на палисадник со сломанным забором, на узкую тропинку, ведущую в детсад, на два пня - все, что осталось от могучих тополей. Окно было настолько близко к земле, что любой человек, даже подросток, мог спокойно заглянуть внутрь. За окном в небольшой комнате за столом неподвижно сидел Старик и смотрел на свет. К телевизору, к газетам - интерес пропал давно; проходил день, наступала ночь, снова день, - а он все смотрел и смотрел вдаль. Казалось, что жизнь покинула его тело, только глаза, смотрящие через толстые линзы очков, жили; они, словно плавали в них: увеличенные и красивые. Один раз в день соседка, принеся остатки еды и налив в стакан молоко, кормила его. Старик терял зрение, знал, что его ждет слепота, поэтому больше всего он боялся закрывать глаза. Погружаясь в дремоту, он повторял как заклинания: "Господи, дай еще день". Уснуть и проснуться слепым, было страшно.
Рассвет нового дня неизменно приходил, и для многих: все начиналось сначала. Каждое утро под карканье ворон выходили собачники выгуливать на носовом платке палисадника своих собак. Собаки тянули хозяев ближе к окну Старика, оставляя там теплые кучки дерьма. Среди собак всегда находилась собака, которая на всех лаяла и могла покусать.
- Уберите свою собаку, - нервничала полная женщина, - мы здесь гуляем.
- Сама убери, - заступался за своего пса высокий юноша.
- Скажу мужу, он с тобой, молокосос, разберется.
- Иди, иди...
Потом родители, в основном женщины, на ходу выкуривая сигареты, провожали детей в детсад. Табачный дым, словно фата прикрывал их грустные, одинаковые лица.
- Не пойду в сад! - заливаясь слезами, кричал мальчик. - Пусти, дуля.
-Ах ты, урод! Ну-ка быстро, пошел... - затягиваясь сигаретой и шлепая по заднице сына, кричала мать. - Кому я говорю? Ну!
Как тараканы из щелей выползали бомжи, охотники за всем, совершая свои дьявольские танцы над пустыми банками из-под пива. Сплющив и покидав их в грязные мешки, бомжи уходили.
Ближе к обеду у пеньков тополей сбивалась в кучу молодежь. Что-то шумно обсуждая, они пили пиво, каждую секунду вспоминая чью-то мать.
На странного Старика в оконной раме никто не обращал внимания.
От толпы отделился парень и подбежал к окну Старика. Под шум выливающейся струи, их взгляды встретились.
- О-о-о, мля... гламурно отлил, - облегченно выдыхая, пробубнил парень. - Старик, ты чего там хорошего увидел?
- Свет.
- У-у-у... М-м-м... Может, тебе пива налить?
- Нет.
К парню подскочила девушка с крашеными под блондинку волосами и присела на корточки. Сделав свое мокрое дело, она дернула парня за рукав.
-Эй, возьми у старика стакан я из горлышка пить не могу. - У нее был неприятный писклявый голос. - Ну, возьми.
- Да иди ты. - Парень отмахнулся и побрел к друзьям.
- На, держи. - Старик протянул ей стакан, из которого пил молоко.
Стрелки часов, с безжалостной точностью, отняли у Старика последний, белый день. Пришла ночь: сотканная из страха и неопределенности. Старик уснул... А когда проснулся, еще долго не решался открыть глаза. Открыв глаза и ничего не увидев, Старик снял и отложил в сторону бесполезные очки. "Все, конец" - прошептал он. Но вместо пугающей темноты, перед глазами стояла светлая пелена: белая, как снег, как лист плотного ватмана. Старик нащупал на столе карандаш и прочертил линию, еще одну, затем еще. Он вдруг вспомнил, как первый раз подошел к кульману. На глазах выступили слезы; ему нужен был прямоугольник, и он его чертил, чтобы снова смотреть на свет. Когда окно было готово, недалеко послышались шаги и чей-то смех. Это смеялся ребенок. Старик достал краски с кисточкой и нарисовал детский смех. Затем до него долетел шум падающих крыльев. "Воронье слетается", - подумал он. Но вместо воронья прилетели певчие птицы. Старик нарисовал поющих птиц.