ГОРОД-РОДИНА

По рельсам я тебя узнаю,
по ржавым, кованым крюкам,
по чуть обглоданному краю,
по спинам женщин, по садам,

по звукам твоего трамвая,
по дыму парковой листвы
осенним днём, по чашке чая,
по повороту головы,

из крана по воды журчанью,
по несвершившимся делам,
по краешку воспоминаний,
по сохранившимся следам,


по пустоте одной бутылки,
по вскрику, по движенью глаз,
по захудалому обмылку,
по рacоположенью рас,

по скрипу лестниц заповедных,
по блеску форточных окон,
по эху окликаний бедных,
по ставкам на последний кон,

по дыму из трубы, по ваксе,
по дрожи стареньких перил,
по запаху воды, по кляксе,
по теням брошенных могил,

по старым шпалам при вокзале,
по запахам небытия,
по занавескам из печали,
Одесса - Родина моя...





            ОДЕССА

1.

И те же голоса. И то же своеволье.
Распахнутых окон печатный силуэт.
Знакомые дома. Знакомое подворье,
Оставившее в долг запомнившийся след.

И пыльный балаган. И пыльные предместья.
Над охристым песком - немеряная синь. 
Избитые слова. Избитые известья.
Неутомимый гам и торг - куда ни кинь.    

Неповторимый шарм. Неповторимый лепет.
Над каруселью лжи - другая карусель.
Сокрытый в чаще звон. Сокрытый в пене трепет.
И жгучих глаз твоих смеющаяся щель.


            2.

В краю, где с высверком гроза 
вдруг повышает голос вдвое
и глаз ночная бирюза 
глядит на небо грозовое,

в краю, где воздух тих и чист,
ты видишь в сновиденьях ранних
протянутый с балкона лист
в узорах бога филигранных.


3.

Полукруглая арка 
у входа на пляж "Ланжерон".
Жарко, жарко.
Аккордеон.

Запах юга, волны,
неустанной в своей теплоте.
Мы вольны.
Мы не эти, а те.

Освежающи лики
на тропах и просто вдали.
Исцеляющи блики
солёной воды.

Жизнь до школы.
И рядом свои затевают пиры
вкруг акации пчёлы,
сахаристы, быстры.


4.

Позабытая роль номерка на руке
за бечёвкой из неухоженной раздевалки,
где мячи, таланты, круги, скакалки
сочетались, как галька в огромной реке,
никогда не бывшей поблизости от 
такого горячего летом пляжа
своенравного города без высот
или явных низин. Он всегда в раже
пребывал из фруктов, рыб и острот.
 
Проступившая соль на лодыжках ног
там, где ловилась рыбка-бананка.
На румынско-греческий солевой слог
попадалась нередко красота-смуглянка,
изогнувшаяся над большим заливом радуг
огневая ундина, что раз в году
отнимала сполохи у красных ягод,
подававшихся к праздничному столу.

Заохотив взгляд, черноморский "бычок"
улизнул с крючка рыбака удачи.
От шлепка об воду ушёл хлопок
без оглядки, потому что не мог иначе.


            5.

Несличенными взмахами полёта
над ветренною плоскостью полей
видна неповторимость перелёта
и вмятины отмеченных долей.

Какая синь, какая зелень с умброй,
какой кармин, какие кружева!
Слагаемые песни вольнодумной
отыскивали нужные слова.

И так хотелось к красной черепице
прильнуть из безоглядности щекой, 
что запах одомашненной корицы
покинул ствол и сам пришёл домой.


6.

На невыдуманном просторе
под невыдуманный мотив
тёпло-сине-зелёное море
переходит в овальный залив

с колоннадой стихов на обрыве,
маяком и воздушным мостом,
где в подсоленном ветром порыве
до сих пор мы подспудно живём,
	
поминая и время удачи,
и музейный таинственный грот.
Мы, как прежде, смеёмся и плачем,
искривив как положено рот. 



                      7.

Прости меня, возьми меня, Одесса, -
сонет краеугольный бытия.
И ты давно не ты, и я - не я.
Взошед с тобой из одного замеса,
я больше не скажу тебе "моя"...

Воспевшие тебя уже примкнули
к почившим иль ушедшим далеко.
Там где когда-то было глубоко,
безвременно сосуд перевернули -
и пролитым осталось молоко.

Не зарастёт быльём дорога жизни,
не каждый сможет выполнить обет.
не изведётся то, чего уж нет.
Не прозвучит немая укоризна.
И не исчезнет тихий мой сонет.

              2000 г.