Зиг Хайль, Зиг Хайль! Мы построим новый рай! Пусть жалкие выблевки божественные трясутся от своего унтерменшского страха в своих загонах! Свастика водружена на черное знамя и зловещий коловрат вертится в небе над нашими землями, светоносными головами, жаркими сердцами!
Отныне недочеловек - это не поц, хач или цунареф, а гнилой паразит системы! В печку весь отброс! Пусть за колючей проволокой под светом прожектора сквозь прозрачненькую кожу будут видны ребрышки этих животных, мы с удовольствием их поджарим. О, у нас тысяча рецептов изготовления из этих тварей питательных блюд: виселица, печь, газенваген, расстрел, генетические опыты наконец, когда сестры рожают от братьев богомерзких уродов!
Райское дерево - сторожевая вышка, змей-искуситель - лента патронтажа, яблоко искушения - ядерная боеголовка, а Ева, соблазняющая Адама - это я!
Всем заткнуть свои пасти!!! Я буду говорить...
В этом полуподвале достаточно прохладно и сыро. Воняет тошнотворной гнилью - это мешки с никому уже не могущей пригодиться провизией: картошка, огурцы и прочая снедь.
Я сижу на разорванных картонных коробках, набитых теплыми вещами и вечными консервами, и хотя я знаю, что еще не все переборки церкви рухнули и еще не осело огромное облако пыли, мне уже страшно. Страшно до трясучки, страшно настолько, что хочется насрать в штаны. О, я не обладаю обычной робостью, которая проявляется у мальчиков-красавчиков-тусовщиков в экстремальные моменты, я просто грязное трусливое чмо.
О, у нашего руководства совсем не хватает мозгов, раз оно не разглядело во мне всего этого и отправили на выполнение столь ответственной миссии. Я всегда умела лизать жопу начальству - потому что мне нравится, когда жопу лижут и мне и могу оценить мастерство. Это толпы наших обывателей, им я грублю направо и налево и всякого встречного-поперечного посылаю ко всем хуям, если, конечно, он не может дать мне пизды.
Но что говорить, храм взорван. Важный стратегический объект. Хвала мне, да-да.
Внезапно я слышу гулкие шаги над головой. Все внутренности сминаются, сплетаются в один клубок, вдобавок обрызганный жидким азотом. Вотан, приди, помоги мне-е...
Мне хочется плакать.
Мы сидим у мониторов и смотрим на разыгрывающуюся драму смерти. По ту сторону экранов тощие до торчащих ребер, рахитичные людишки медленно валятся один за одним на пол и слабо дрыгают ногами и руками, - будто эти жалкие людишки стараются из последних сил уцепиться за неумолимо ускользающую жизнь, царапнуть на прощание ее твердую кромку.
Мы - это я, Крест и Свин, служащие концлагеря "Воронеж". Мы отслеживаем все, чтобы не было никаких неполадок. Все в этой гигантской машине смерти должно быть отлажено до последнего начищенного до блеска винтика.
- А когда-то это были ТАКИЕ мужики! - вдруг вырвалось у меня.
- Хотела бы трахнуться с одним из них? - с издевкой спрашивает Свин.
- Они тебя выебут и спасибо не скажут, - равнодушно говорит Крест.
- Мне это не грозит,- смеюсь я.
И правда - пигмейский рост, брюшко, нос крючком, злые маленькие глаза - все во мне вопит: "не подходи ко мне, убью".
- Ради спасения эти анархо-гопы могли бы и с тобой, - продолжает издеваться Свин, и я бью его кулаком под ребра. Он продолжает ржать, ему не больно.
Объектив заволокло зеленоватым газом и на изображении стало трудно что-либо разобрать.
- Выключай газ!- командует Крест, и я двигаю вниз рычаг, торчащий из стены.
У нас есть полчаса попить чайку и почесать языками на разные темы, пока проветривается камера, вытаскиваются трупы и из бараков ведут новую партию.
Я отмечаю на ветхих листах учетной тетради какие-то необходимые закорючки и кладу ручку на стол.
- Arbeit macht frei, - говорю я с улыбкой. - Они потрудились - и теперь их души на небесах!
- Где они видят Господа, блюющего от дыма сгоревших, - глумится Свин. - Роза ветров донесет до Его носа этот аромат.
- Или блюющего от нашего вида, - добавляет Крест. - Да, ты, Мертвая, кстати роттенфюрер?
- Ну да, а ты не знал? - откликаюсь я, не чувствуя шпильки.
- Знал-знал, - продолжает Крест с самодовольной ухмылкой. - А ты знаешь, что по-английски "роттен" значит "гнилой"?
- П-пошел ты.
- Мертвая, слушай, а ты какой стороной прокладку кверху кладешь - липкой или мягкой? - подсоединяется Свин.
- Менстрячной,- огрызаюсь я и добавляю: - Слушайте, вы, обершарфюррер да обертруппфюрер, вы уже заколебали. Давайте даванем чайку и за работу.
Вдруг уютную тишину поста разорвал дребезжащий сигнал вызова. Лампа над входом запульсировала рубиновым светом и включился радиоузел.
Мощный бас пророкотал:
- Роттенфюрер Самойлова! Срочно явиться к штабшефу! - и радио замолкло.
Крест и Свин дружно загоготали.
- Дождалась!
- На ковер тебя! Смотри, чтоб узор на спине не остался!
- Заткнитесь, придурки,- буркнула я, поднимаясь со стула и накидывая на себя легкую куртку.
Крест и Свин те еще говнюки. Они, очевидно, увидели во мне лохушку и теперь постоянно прикалываются надо мной. Но я их прощаю за веселый нрав. Такие они люди - Крест в юности был наци-панком, а Свин был и гопником, который дружит с панками, и бонхедом, и даже олдскульным скинхедом. Он часто цепляет меня за мой нерабочий наряд - топик "Лонсдейл", когда мы выпиваем в баре 1го блока. Сердиться на них я не могу - вся злость уходит на работу. То простой в ликвидации человеческого материала, то поцы пришлют делегацию из своего концлагеря для обмена опытом. Смешно смотреть, как еврей в шляпе и пейсах сжигает в печи преступника. У нас тут неподалеку - километров тридцать - даже есть пиндосский концлагерь. Как американцев занесло сюда- ума не приложу. И конечно, концлагеря хохлов и татар. Хоть мы и точим зубы друг на друга и иногда идем войной концлагерь на концлагерь - друг-друга мы не сжигаем, мы уничтожаем антисоциальный элемент. В любом народе есть свое говнецо, которое мы как Баба-яга кладем на лопату и отправляем в печку.
Штабшеф был седеющим мужчиной лет шестидесяти, с выразительными чертами лица и в форме с иголочки. Когда я вошла в его кабинет, он коротко глянул на меня и произнес:
- Садитесь.
Я робко села на краешек стула у стола начальника.
- Смелее располагайтесь, - подбодрил меня начальник.
Я заерзала.
Некоторое время продолжалось молчание, я тупо смотрела на абажур настольной лампы, что освещал желтизной лицо штабшефа.
- Функционер Самойлова, - начал, наконец, начальник. - Ваши коллеги лестно отзываются о вас. Они говорят, что вы трудолюбивы и преданы нашему общему делу.
Вот те на - подумала я. Уж никогда не надеялась, что Крест со Свином так меня охарактеризуют.
- Служу концлагерю,- деревянно отозвалась я.
- Да, служите, и весьма эффективно. Вот, например, вы выдвинули идею рационального использования отходов, разве не так?
- Да.
- Что ж, теперь трупы служат удобрением на близлежащих фермах, это повышает количество урожая и проблем с пропитанием персонала не возникает.
- Да, - опять поддакнула я.
- А знаете ли вы, что активизировались не наши враги - другие концлагеря, а город-замок?
- Я не смотрю телевизор, - ответила я.
- Так вот, они пропагандируют свою идею религиозного анархизма на базе христианства, а еще точнее, его восточной ветви-православия.
- Но ведь среди населения большой процент католиков, протестантов, мусульман и буддистов?
- В том-то все и дело, что любое божество можно приспособить к темпераменту другого народа. Распространение этого вида анархии может угрожать нам.
- И что вы предлагаете?
- Диверсию. Вы проникаете в город-замок и уничтожаете их главный Новый Храм Христа Спасителя. Это нанесет огромный моральный урон их духу.
Я иду по вычищенной асфальтовой дорожке, огибающей поле, огороженное проволочным забором, где шли тренировки бойцов. Маленькие фигурки в черном синхронно выставляли ноги вверх, махали руками и прыгали под рев штурмфюрера. Воины нужны всегда, в конце-концов "хочешь мира - готовься к войне!". Руководство видит в происходящем опасный крен в шовинизм, но все это чушь. Последних нацистов перестреляли еще в 2010м году, а у нас тут - анархо-фашизм - свастика, вписанная в анархию. Но все равно всех мы кличем либо поцами, либо хачами, либо цунарефами.
Навстречу мне идет знакомый шарихер.
- Хайль, - говорю я с улыбкой.
- Привет! - откликается тот. - Хочешь анекдот? Что такое собака на Сене?
- И что же?
- Французское Му-му!
Я смеюсь и говорю:
- Я тебе еще смешней анекдот расскажу: Летит Змей-Горыныч над оккупированной белорусской деревней и снижается у одной из изб. Из избы выходит пьяный СС-овец с двумя солдатами и спрашивает у Змея-Горыныча: " Ты кто такой?". Змей-Горыныч отвечает: "Я чудо-юдо змей". СС-овец: "Юден?! Зольдатен, фоер!".
- Только не рассказывай его поцам, когда будешь у них в лагере, - смеясь, говорит шарихер. - Пока.
- До скорого, - говорю я и иду дальше.
Быдлянский анекдот я рассказала - думаю я. Но что поделаешь, русский народ - быдло, которое дорвалось до демократии и ничего не смогло из этого сделать. Ему всегда нужен тоталитаризм и авторитаризм.
Штабшеф продолжал:
- Вы отправляетесь в эту миссию абсолютно одна. Вас выбрасывает вертолет за километр от Аткарска. Ваша легенда - изгнание из города, вы на пороге голодной смерти прошли шестьдесят километров и увидели спасение. Как только в городе у вас появляется свободное время, вы минируете храм и подрываете его. Вот вам карта Аткарска, - штабшеф подал мне карту, исчерченную ручкой. - Здесь обозначено местонахождение укрытия, старого продовольственного склада. Это свежая информация, разведчики достали ее день назад. Если успешно справитесь с заданием, звание шарихера вам обеспечено.
- Какой материал для подрыва? - деловито поинтересовалась я.
- Гексаген.
Я удовлетворенно кивнула. Привычный материал.
- Вам понадобится одежда, которую носят в замке. И извините, этот "Лондсдейл" прямо-таки кричит о вашей неполиткорректности. Избавтесь от этой вещи.
Я покраснела и опустила глаза вниз:
- На западе в 20м веке эти вещи носили лысые панки.
- Я прекрасно знаю, что бладпанкс не нацисты, но у нас в России насчет этой одежды сложилось иное мнение.
- Есть, - уныло ответила я.
- Вы свободны. Остальные инструкции и все необходимое вы получите в блоке Љ8.
Я выхожу из огромного здания генштаба на крыльцо и закуриваю "Петр" и угрюмо смотрю в серо-стальное августовское небо. "Лондсдейл" ему мой не понравился. А когда-то ойстеры пели "Punks and skins - united and win!". Или: "если детки объединятся, никогда не будут драться, если детки объединятся, навсегда один закон!". В первую очередь объединились панки и скины. Всегда в компании панков затесывался один-другой гопник. Вот так все объединились - и истребили бонье и гопоту.
Но - некогда думать об отвлеченных материях, нужно исполнять свой долг. Я иду к блоку Љ8, старой развалюхе с потрескавшейся по фасаду краской и штукатуркой, с треснувшими стеклами в окнах и прохудившейся крышей. Наверное, во время дождей крыша протекает и техничкам приходиться носиться с ведрами и швабрами, вытирая дары неба.
В Августе Бог плачет по погибающему лету. Да, говорят, на стыке тысячелетий родился новый Иисус Христос, что ж загоним его в концлагерь! Жалкому рахитичному выродку не место на нашей грязной земле, где всякий отстой рода человеческого молит его о спасении. Ницше, так охарактеризовавший Христа, знал, что писал. Но он был романтик - воздушные замки в его представлении должны были остаться таковыми. А фашисты практически применили этот романтический бред (как они думали) и устроили геноцид. Сейчас и нам тоже нужен Ницше, всепрощение Христа - не наша юрисдикция.
- Функционер Самойлова? - строго поинтересовалась статная дама в очках по ту сторону зарешеченного окошка.
- Да.
- Хотите кому-нибудь оставить личные вещи в случае неудачной операции? Муж, дети?
- У меня нет никого.
- Возраст?
- Тридцать пять лет.
- Все еще совершаете плановые совокупления?
- Да.
- Не дело в наше время женщине не рожать и не иметь мужа.
- Я сюда за делом, - прервала я словопрения дамы.
- Да. В Аткарске вас ждет наш человек. Он передаст вам гексаген и четкие инструкции, как выбраться обратно. Надеюсь, вы понимаете, что вас ждет в случае неудачи?
- Да, расстрел,- прогундосила я.
- Вот адрес человека, - дама через поднявшуюся решетку передала мне сложенный вчетверо листок.
- Привет, изгнанница! - улыбнулся мне лысеющий мужичок лет сорока в каком-то розовом хитоне и сандалиях на босу ногу.
- Привет и тебе, - отозвалась я.
- Далеко же ты забралась от города.
- Пришлось, - вздохнула я. - Я...хочу есть.
Мужичок порылся в складках хитона и вытащил "сникерс".
- Вот, подкрепись. Тебя как звать?
- Алена, - ответила я, с дрожью в руках распечатывая батончик. Для достоверности картины меня не кормили целый день.
- А меня Георгий.
Георгий вытащил мобильник и кому-то позвонил. Вскоре приехала машина и мы отправились в Аткарск.
Где-то сверху скрипнуло - это открылся люк, который впустил в вонючую темноту лучи света.
Я забралась за коробки в мягкое холодное месиво овощей и вся задрожала. Пиздец котенку.
- Это кто тут сидит? - с противной игривостью поинтересовались сверху. - А ну вылезай!
Я лежала в каше огурцов и моркови и не смела пошевелиться от оцепенения. Я не верила в происходящее.
Меня грубо подхватили за бока и потащили на свет божий.
Я, пошатываясь от накатившей дурноты, стояла перед двумя мужчинами средних лет, которые пытливо меня разглядывали.
Один взял мой борт куртки и процедил сквозь зубы:
- Городская, наша! И чего прячемся?
- Я испугалась взрыва и поспешила найти укрытие, - еле ворочающимся языком выдавила я.
- А чего это на куртке такое белое?
Вот блядь, замаралась в гексагене, - ругнулась я про себя.
- А чего там в подвале только нет.
- Кончай выкручиваться, я видел, как ты понеслась сюда еще до взрыва!
Я поникла головой.
- Поди, свои прикончат за проваленный теракт?
- Крест и Свин уж точно расстреляют, - бормочу я.
- Кто? А, впрочем, неважно.
- И куда ее такую девать? - спросил второй.
- Да хоть к Старейшине. Он городских вмиг преображает.
- Я не городская, - вдруг вырвалось у меня.
Я от страха совсем потеряла голову и испугалась, что меня подвергнут пыткам, хотя прекрасно знала, что Старейшины только беседуют с людьми.