"Добро пожаловать на наше кладбище. Мы надеемся, что вам здесь понравится. Пройдитесь по тенистым аллеям, поплутайте в переплетениях трансплантаторских тропинок. Вы увидите много интересного. Для более комфортабельного передвижения мы можем выдать вам скрипучую тележку для мусора. Итак, в путь".
Я отбросил в ворох влажной листвы ветхий путеводитель для начинающих.
Скучно. Темнота, даже не почитаешь. Сидишь вот так на корточках у сторожки, подмерзаешь и ждешь, пока всех распределят.
В голову лезут разные байки, но их некому рассказать, а пересказывать самому себе неинтересно. Я привалился спиной к изгороди и посмотрел через замутненное треснувшее стекло.
Застыли бурстверами на необъявленной войне сложенные друг на друга мешки с песком на складе. Это видно через перечеркнутый квадрат окошка. Доносятся глухие, простуженные голоса из закоулка между сторожкой, складом и часовенкой.
- Приходько! 1971-1981!
- Я!
- Почему не убран переход?
- Виноват!
- Исполняйте!
- Шаповалов! 1959-1994!
Мда, это - мы. Мы живем здесь. После той жизни. Мы здесь как на войне. Убиваем диверсантов-кротов и червей- это когда халява. Мы тогда хоть гробовщику лопаты заточим.
И мы везде, нас много. Очень много.
Вот подходит Потапыч. Я попросил, как старожилов, определить нас в наряд вместе.
Его голова прогнила насквозь, на теле ничего не осталось даже из второй, нашей одежды - плоти. Когда-то он шлялся в свободные минуты и его кишки волочились по земле. Его хотели сразу определить из-за этого к полным мертвякам, но он очень уж возжелал еще посуществовать.
Сейчас он более или менее залатан. Мы бережно обмотали его проволокой - помогли выброшенные пломбы с разных ящиков из кладбищенского хозяйства. Надели на хрящи ног что-то вроде башмаков. Он сказал как-то, что его хоть сейчас как анатомическое пособие используй. Что ж, в этом есть доля здравого смысла.
Вообще Потапыч здесь - мой лучший друг, мы вместе многое прошли. Еще не скоро на совсем вечный покой. Это зависит от степени разложения.
Я не успел пока так разложиться, хотя тут многое разлагает, и внешне и внутренне. Я еще мог бы носить свой драный фрак и брюки, кабы не коммуна, и выглядеть презентабельно. Даже туфли у меня отобрали - непозволительная роскошь. Обычные рядовые здесь носят специальные плащи, а к подошвам привязывают планки с пучками трав или мхом, чтобы не греметь костями при ходьбе. Высшие же чины ходят в подобиях мундиров и хранят даже две пары обуви, парадную, которую всегда чистят, и обыденную. Еще у них есть оружие. Нам такое и не снилось.
Здесь нет франтов и щеголей, здесь все на одно лицо - не лицо, а маску, серую и невыразительную.
Нет, у нас здесь не военная диктатура. У нас - коммуна. Крепкая дружная семья практически без полового признака.
И все же, ободранные и мертвые, кто мы, как не граждане своей достопочтенной страны? На нас - ответственность. Мы должны ее нести и выполнять обязательства. В меру способностей, конечно. Зачастую весьма убогих. Так нам сказали сержанты.
Но мы сделали свой выбор заранее - мы умерли.
- Пошли. Куда нам?- буркнул Потапыч, утирая несуществующий нос.
- Пошли, - ответил я, поднимаясь и переминаясь с ноги на ногу.- До ограды. Поправлять ее.
Мы двинулись.
Смотря на потонувшие в темени надгробия, кажется, что мы сами забыли, кто мы есть на самом деле. То ли бесплотные духи, то ли разлагающиеся живые мертвецы. Впрочем, живым людям несущественна разница, а мы противопоставляем себя именно им.
- Слышал, что высоколобые на последнем собрании учудили? - спрашивает меня Потапыч, сунув руки в карман и глядя в сторону.
Высоколобые - изначально они были аналитиками, но затем подались почти во все отрасли, связанные с мыслительной деятельностью. Не в последнюю очередь там стояла даже схоластика.
- Ну-ну?
- Они решили, что душа и тело - это вроде как разных рас. Гы, вот кретины, - сказал он, не дожидаясь моей реакции.
- Это как?
- А вот так. Души толкают прогресс, чтоб им в телах жилось удобнее.
- Забавно.
Мы некоторое время чавкаем по холодной грязи молча.
- Во-во. И аргументируют, дескать, когда умер человек, не говорят "о, какое это было тело!".
- Ну, мало ли, гимнаст может какой.
Наши лица кривят мрачные усмешки и мы идем дальше. Получается, что мы - отбросы, слепой аппендикс в данной системе.
Любят высоколобые нашего брата.
У пятой вешки нас внезапно остановили.
- Стоять! Куда идете? - резанул по ушам фальцет сержанта.
Он вышел под холодный фиолетовый свет фонаря.
Мы обернулись и синхронно отдали честь.
- Тебе яйца отгрызи? - непроизвольно вырвалось у Потапыча.
- Идем забор выправлять, - заскаблился я.
- Вот оно как, - вздохнул сержант. - А кто распоряжение дал?
- Сержант Волков, - мы пожали плечами.
- А вы в курсе вообще, что забор уже тю-тю. Снесли живяки и новый бодяжат? Аврал. Там уже задействованы все, кому не лень. Несостыковка. По ушам им там, в вашем секторе. Хотя чего, сейчас все с ног сбиты. И на том и на другом уровне. А мы вот вас вылавливаем, тормозов.
- Тогда нахрена...,- начал я.
Вот, чтоб его. Какая невидаль, сержант, аврал. Самому можно сержантом стать, а то и выше - экзамены сдай. Но нет - лень.
Но опять же, кому нужно, чтобы на втором уровне эти ублюдки отвоевали проход с кладбища и удобненько устроились в городе на первом уровне, вылезая из канализации на манер аллигаторов. Поэтому лучше немного помучить свои многострадальные отпавшие уши.
Забор должен быть укреплен прежде всего снаружи, иначе даже вышки на втором уровне не смогут ничего сделать с обтекающими их массами.
- А не нахрена. Жалеет он вас, голубчики вы мои. Сами, наверное, слышали - в восточном секторе отщепенцы восстали, на 2м уровне, конечно. Чтоб вас не в мясорубку, как всех своих птенцов, он вас сюда определил. А сам уже...того. Раскрошили его дух там. Теперь и вы - добро пожаловать.
- Ну, там хоть награждают, - не к месту хохотнул Потапыч.
Я удивленно присвистнул. Быстро, однако же, идет время на втором уровне. Я мало был с этим знаком, поэтому каждый раз удивлялся. В основном гнали туда молодняк и тех, кто в той жизни был военным.
У нас даже выбора не оставалось.
- Вэлкам то хэлл, - огрызнулся я.
Но ведь наше самосознание коммуны не позволяет дерзких выходок. Если в реальности существует ряд послаблений, то забудьте и думать о них на 2м уровне. Там - именно военное положение. И, хе-хе, туда так просто не загремишь.
Я бежал с рюкзаком в строю наших. С непривычки было чертовски сложно попадать в такт, к тому же земля была изрыта вдоль и поперек, и я запыхался.
- Смотри не подохни! - подбодрил меня Потапыч. И сам скрипит своей проволокой.
- У меня...регламент такой...такие не подыхают! - я отхаркнул с кровью.
Мы бежали практически по передовой, огибая скопища смердящих тел. В воздухе свистели пули. Я бросал на бегу в кучи гниющей плоти мимолетные взгляды - вдруг увижу кого знакомого. Нет, не попадались.
Здесь было невыносимо жарко, пот лился с меня в три ручья, и болела голова. Еще подташнивало, но куда там - нельзя обращать на это внимание. Наверное, это и есть Ад. Солнце тускло светило из-за кисеи облаков. Местность была похожа то ли на пустыню, то ли на саванну. По щекам бил горячий ветер.
Повстанцы - здесь они именовались именно так - захватили два сектора и возымели намерение вылезти с кладбища. Звучит смешно, но все дело в том, что здесь гребаное пространство раздвигается в десятки раз, как в каком-нибудь гребаном фантастическом фильме. Эти гребаные пулеметчики на вышках совсем обезумели и уже лупили по чему ни попадя, не разбирая, где враг, а где подмога.
Вдруг передняя кромка нашего подвижного квадрата всплеснулась, полетели части тел.
- А, твою мать, мины! - заорал сержант.
Мы попадали на землю головой вперед.
Я не знал, как здесь оказался, но знал, что уже сейчас все закончится.
Я очнулся. Надо мной нависло...лицо Потапыча.
- Живой?
- Угу.
Я находился в сторожке. Пахло чем-то прелым, и было тепло. Я лежал на деревянном полу. Конечно же, прошло всего-то пару мгновений. Потапыч засуетился.
- Ну, вставай. Повстанцы уж подавлены. Нас еще забор ждет. Живяки не забодяжили.
- Забор? - спросил я, потирая плечо.
- Нас оживили. Секрет фирмы, говорят. Память-то у нас дырявая, к полудню все уж забудем.
Я приподнялся на локте и попытался встать.
Я внимательнее присмотрелся к Потапычу. Исчезла куда-то извечная проволока, вроде и плоти нарастили...о, Господи!
Потапыч хлюпнул носом и странно на меня глянул. Я почувствовал какое-то изменение в нем, но пока не мог уловить.
- Михалыч... слышь, это... я...я... не Потапыч.
- А?
- Я - Потаповна.
- И...и чего?
- Слышь, Михалыч. Это...я тебя люблю, или вроде того...
Потапыч нагнулся ко мне и в теплом вонючем полумраке наши гнилые полопавшиеся губы встретились.
Мы накрылись плащами.
Я жив, и это главное.
И что ни говори, а мы блюдем гражданскую бдительность.