Критяне рассказывают, что их древние цари Минос, Эак и Радаманф после смерти стали судьями в загробном мире. Они взвешивают добрые и злые дела умерших и отправляют героев и добродетельных мудрецов блаженствовать в Елисейских полях, злодеев – терзаться в Тартаре, а обычных людей – бледными тенями блуждать в асфоделевых лугах Аида.
Однажды перед судьями предстали тени двух мужчин с горделивой осанкой, в золотых диадемах и багряницах.
– Это Лигдам, тиран Кидонии, – представил их Радаманф, – а это Евримедон, тиран Кносса.
– Сколь велика мера их злодеяний? – спросил Минос.
– Слушай про худшее из совершённого Лигдамом, – сказал Эак. – Он составил список из ста человек, которые, как считал, угрожали его власти, и однажды ночью подослал к ним наёмных головорезов. Все сто были зарезаны в постелях, нагие, безоружные и беззащитные.
– А вот худшее из совершённого Евримедоном, – сказал Радаманф. – Он постоянно призывал народ доносить на подозрительных людей и награждал доносчиков долей их имущества. Приговорённых к смерти он привязывал к столбу на площади, созывал всех граждан и заставлял избивать и закидывать камнями приговорённых, причём следил, чтобы никто не посмел уклониться от участия.
– Сколько человек было казнено таким образом? – спросил Минос.
– Около ста, – ответил Радаманф.
– Что ж, – сказал Минос, – приговор очевиден. Важно, сколько человек убил тиран. Но не менее важно, скольких он сделал убийцами. Лигдам – в Аид, Евримедон – в Тартар!
Эак и Радаманф кивнули, соглашаясь с его приговором. Минос ударил оземь золотым судейским жезлом, и тени двух осуждённых скрылись.
То было время, когда тираны свирепствовали во многих городах Крита и всей Эллады, и вскоре перед судьями предстали ещё две тени царственного облика.
– Это Клеобул, тиран Гортины, – объявил Радаманф, – а это Гермипп, тиран Феста.
– Сколь велика мера их злодеяний? – снова спросил Минос.
– Вот худшее из совершённого Клеобулом, – сказал Эак. – Он перебил сотню самых богатых граждан Гортины, присвоил их имущество и стал жить в роскоши, подобно царям лидян и сатрапам мидян.
– А вот худшее из совершённого Гермиппом, – сказал Радаманф. – Он перебил сотню самых богатых граждан Феста, их рабов освободил и сделал гражданами, их имущество раздал бедноте, а в их дворцах устроил доступные всему народу палестры, гимнасии, больницы и сиротские приюты. Полагаю, Минос, приговор очевиден?
– Да, клянусь Зевсом! – воскликнул Минос и поднял золотой жезл. – Клеобул – в Аид, Гермипп – в Тартар!
– Что? – Эак перехватил жезл, прежде чем тот ударил оземь. – Погоди, Минос! Ты ничего не перепутал?
– Наверное, ты хотел сказать: «Клеобул – в Тартар, Гермипп – в Аид?» – с надеждой спросил Радаманф.
– Нет, я ничего не перепутал, – удивился Минос. – Разве вам непонятно? – Двое судей растерянно помотали головами. – Что ж, тогда подождём сорок лет. Посмотрим, что станет с Гортиной, что станет с Фестом, и вы поймёте. А эти пусть ждут в Аиде. – Он махнул рукой, и тени сгинули.
Через сорок лет Радаманф, приняв облик смертного, отправился поглядеть на Фест, а Эак – на Гортину.
– Итак, что с Гортиной? – спросил Минос, когда те вернулись.
– Она процветает, – доложил Эак. – Клеобул пользовался такой ненавистью, что после его смерти гортинцы разбили все его статуи, соскоблили с надписей имя и предали память проклятию, а главное – приняли такие законы, чтобы впредь никто не смог стать тираном. Городом правят выборные архонты; всякого архонта или народного вожака, кого подозревают в стремлении к тирании, народное собрание подвергает остракизму и отправляет в изгнание. Ныне Гортина – самый богатый и могущественный город Крита; даже последний бедняк в ней имеет не менее трёх рабов.
– А что с Фестом? – спросил Минос.
– Руины, – сказал Радаманф.
– Что там произошло?
– Гермипп пользовался такой любовью, что после его смерти фестяне возжелали нового тирана, который так же заботился бы о народе, как Гермипп. Народные вожаки схватились не на жизнь, а на смерть; каждый собрал партию приверженцев; началась кровавая смута. В конце концов один вожак одолел остальных, стал тираном и, подобно Гермиппу, стал расправляться с богачами и раздавать их имущество. Богачи, не дожидаясь, пока их всех перебьют, составили заговор, убили самого тирана и установили жесточайшую олигархию. Они подсылали тайных убийц к популярным народным вожакам, а сами давили и разоряли простой народ, отыгрываясь за времена тиранов. Кончилось это народным восстанием, резнёй олигархов и очередной тиранией. И такое повторялось несколько раз, и каждый новый тиран был хуже прежнего, и каждая олигархия хуже прежней, и с каждой новой смутой город беднел, разрушался и приходил в упадок. Кончилось тем, что гортинцы пошли войной на Фест, взяли его благодаря измене очередного претендента на тиранию, разрушили до основания, ограбили дотла и обратили граждан в рабов.
– После чего, – добавил Эак, – Гортина и стала самым богатым и цветущим городом Крита.
– Теперь вы поняли? – спросил Минос. – Подобно тому как Евримедон из Кносса сделал сограждан соучастниками своих убийств, Гермипп сделал их выгодополучателями своих убийств. Он развратил их, приучил к мысли, что нет ничего дурного в грабеже сограждан, и превратил в преступников – а преступники неспособны создать благоустроенный полис со справедливыми законами, и мы видим, чем всё кончилось. Теперь вы согласны с моим приговором?
– Согласны! – в один голос воскликнули Эак и Радаманф.
Минос ударил золотым жезлом, и тень Клеобула вернулась в асфоделевые луга, а тень Гермиппа с воем рухнула в Тартар. Вот что рассказывают критяне. Впрочем, все критяне лжецы.