Заброшенная дорога
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Историческая с лёгким оттенком фантастики повесть об эпохе падения Рима.
|
Олимпиодор: Что касается завоевания нас варварами, я не вижу в этом большой беды, мой Аммоний. Пусть придут и покорят нас, как ромеи покорили эллинов. Мы покорим их, как эллины покорили ромеев. Кто знает? Возможно, скифы или германцы усвоят нашу мудрость и свежими силами построят обновлённую империю, которая превзойдёт Рим настолько же, насколько Рим превзошёл Македонское царство?
Аммоний: А через тысячу лет тоже сгниёт и рухнет, и будет завоёвана какими-нибудь гипербореями или антиподами. И так снова и снова, пока однажды очередное воплощение империи не захватит всю Ойкумену. А что потом? Что будет, когда варвары кончатся? Когда эта всемирная империя тоже рухнет - кто придёт её обновить?
--
1
На исходе ночи 24 августа, в тот самый час, когда войско Алариха входило в Город через Соляные ворота, открытые рабами по приказу одной из знатнейших римских аристократок - далеко на юго-восточной окраине империи уже рассвело.
Внутренний двор принципия Первого Валентинианова легиона - квадрат портиков из жёлтого известняка - ещё тонул в лиловой тени. Стояла прохлада. Начинался приёмный день у дукса Фиваиды - командующего римскими войсками на южной границе Египта. По углам и портикам переминались в очереди военные и гражданские - просители, жалобщики, искатели милостей и профессиональные ходатаи.
Гражданских было немного, и только арабы и греки - ни одного египтянина. По египетскому календарю начинались эпагомены, вставные пять дней между концом старого и началом нового 360-дневного года. Несчастливый тринадцатый недомесяц, когда египтянин даже из дома побоится нос высунуть, а не то что вступить в отношения с такой грозной, непредсказуемой стихией как римское начальство.
Высокая аркада отделяла двор от полуоткрытого сводчатого зала базилики. Под сводами возвышался трибунал, как театральная сцена, а в кресле посреди трибунала восседал дукс Фиваиды, муж славный Флавий Секундин. Седой и грузный, он сидел с прямой спиной и каменным лицом, стараясь выглядеть монументально, широко расставив ноги в белых брюках и кавалерийских остроносых сапогах. Из-под красного плаща, застёгнутого фибулой на плече, торчала рукоять меча в ножнах на широком воинском поясе из тиснёной кожи. Белую тунику украшали две вертикальные полосы златотканого узора из розеток и свастик. На шее наградная гривна сверкала золотом.
Слева и справа от дукса на трибунале выстроились воины его свиты, офицеры легиона, чиновники канцелярии. За ними возвышались на частоколе шестов значки центурий, драконы когорт и в центре, выше всех - орёл легиона. Ещё выше на стене, под самым карнизом свода, нависали доски с портретами августов во весь рост, в порфирах и золотых венках: западный император Гонорий и восточный, восьмилетний мальчик Феодосий.
Внизу перед трибуналом стоял почётный гость - посол одного из нубийских царьков. Высокий, темнокожий, в белой хламиде с красной каймой, в облегающей шапочке, обвязанной златотканой лентой, он торжественно вздымал золочёный посольский жезл и декламировал по-гречески:
- ... Мой госбодин Данокве, василиск нубадов и всех эфиобов, лев Нижней страны и медведь Верхней страны, босылает великому василевсу Феодосию и тебе, бобедоносный стратилат...
В очереди хихикали над его акцентом. Но дукс и его свита, конечно, хранили подобающую невозмутимость.
Воины посла, суроволицые татуированные нубийцы-копейщики в полосатых юбках и кожаных шлемах, со щитами из дублёных коровьих кож, выстроились двумя рядами вокруг подарков. Здесь лежали алебастровые вазы с благовониями, слоновьи бивни, страусовые перья, леопардовые шкуры, и стояли две рабыни - молоденькие девушки с кожей гораздо чернее, чем у нубийцев, с волосами, заплетёнными в мелкие косички, с медными кольцами в губах. Из одежды на них были только ручные и ножные браслеты из раковин каури. Но девушки держались безо всякого смущения, и оглядывали толпу с таким видом, будто уже сейчас были любимыми наложницами дукса и держали в руках всю провинцию.
- ... Вот каково желание моего госбодина Данокве: да бребудет вовеки мир между ромеями и нубадами! - продолжал посол. - Да будут ваши друзья нашими друзьями, а наши друзья вашими друзьями, а ваши враги нашими врагами, а наши враги...
Похоже, речь намечалась долгая.
Маркиан, молодой императорский гвардеец, прикомандированный к свите Секундина - обладатель роскошного щита, крашеного пурпуром, с золочёной розеткой на умбоне и золочёными крылатыми Победами - чуть наклонился вправо и оперся на копьё. Не поворачивая головы, одними губами спросил у соседа по строю Фригерида, рыжего пышноусого герула из личной охраны дукса:
- Как думаешь, они близняшки?
- А пёс их чёрные морды разберёт. - Фригерид тоже стоял как каменный и едва разжимал губы. - Для меня они все одинаковы, пока не дойдёт до постели.
Маркиан скосил на него взгляд.
- An tu futuebas Aethiopissas? - усомнился он. - Серьёзно?
(- ... Да утолят ромей и нубад жажду из одного колодца! - вещал посол. - Да бридёт невозбранно ромей в землю нубадов, а нубад в землю ромеев! Да басутся наши коровы рядом с вашими коровами, а наши овцы рядом с вашими овцами, а наши верблюды...)
- А ты бы нет? - Фригерид как будто слегка обиделся.
- Ну, если за неимением лучшего... - Маркиан снова изучающе оглядел рабынь. - Фигуры-то ничего, но они же на лицо страшны как горгоны, клянусь Юпитером!... То есть клянусь Христом, - поспешил он поправиться. - Ты так не считаешь?
- Лицом их поворачивать совершенно необязательно. Зато знаешь, брат, какой огонь... ух! После них белые девки - все равно что дохлые рыбы. Да ты попробуй, не пожалеешь. Сходи к Евмолпу, знаешь, у храма Мина?
Одна из рабынь поймала взгляды римских воинов, хихикнула, что-то шепнула другой и показала язык. Другая захихикала тоже.
- Вот обезьяны, - пробормотал Маркиан. - И с чего они такие весёлые?
- А чего бы не радоваться? У них-то, у нубадов, когда умирает царь - всех его рабов убивают и с ним хоронят. А у нас? У нас, конечно, много всякого дерьма, но такого нет, согласись.
- У вас - это у кого? - спросил Маркиан. - У герулов? Ты же сам рассказывал, что твою мать удавили на могиле твоего отца!
- У нас - это у римлян. - Фригерид насупился. - Я римлянин, брат, запомни. Служу августу, как и ты. А ты, кстати, сам иллириец! Ваши давно ли в шкурах бегали? А мать сама удавилась, добровольно, как верной жене полагается, это совсем другое дело!
(- ... Так говорит мой госбодин Данокве, - голос посла уже немного охрип, - василиск нубадов красных и чёрных, и всех эфиобов от Бустыни заката до Бустыни восхода и от Бримиса до Фертотиса, отважный бобедитель блеммиев, и мегабаров, и сесамбриев, и себерритов, и...)
- Ладно тебе обижаться, брат. Ты же знаешь, я не всерьёз. - Маркиан снова указал глазами на девушек. - Как думаешь, куда их дукс пристроит?
- Себе точно не оставит. У его жены не забалуешь. Подарит кому-нибудь...
- Но только не нам.
- Само собой. Или продаст в бордель.
- Почему именно в бордель?
- А на что они ещё годятся?
- Логично... Кстати о борделях, - припомнил Маркиан. - Ты там начал говорить о каком-то Евмолпе из храма Мина...
(- ... И да не нарушится клятва дружбы, бринесённая нашими отцами перед всевышним Богом! Брими эти дары, бобедоносный стратилат, а с ними брими...)
- А, Евмолп! - Фригерид оживился. - Есть у него такая Аретроя, очень интересная девочка из дальней Эфиопии. Когда мы стояли в Коптосе в прошлый раз, я...
- ... Дружбу и верность отважного народа нубадов и моего госбодина Данокве, того, кто любит ромеев и божественного василевса!
Посол замолк.
- ... Я с этой чёрной кобылки вообще не слезал, - договорил Фригерид при общем молчании. Захлопнул рот и окаменел лицом.
Свита хранила торжественное безмолвие. Но кто-то из офицеров делал вид, что покашливает, а кто-то из чиновников покусывал губы.
- Передай василиску Данокве мою благодарность за щедрые дары, - величаво заговорил Секундин по-гречески. - Передай поздравление со вступлением на престол. Пожелай от меня здоровья, умножения стад, славных побед, счастливого правления. Если Данокве будет хранить союзную клятву и воевать с нашими общими врагами блеммиями, я обещаю перед всевидящим Богом... - (Как и посол, он дипломатично не уточнил, кто имеется в виду: Святая Троица или нубийский Мандулис). - ... Что дары и выплаты будут поступать в том же размере, что покойному василиску Дагале. Сегодня приглашаю тебя на ужин.
Когда посольство двинулось к выходу, дукс полуобернул голову к Маркиану и Фригериду и прошипел по-латыни:
- Вы, два жеребца! Заткните пасти и придавите щитами стояки! Разве не видите... - Повысил голос: - ... Что Божии люди почтили нас посещением!
И, невиданное дело, встал с кресла.
Маркиан перевёл удивлённый взгляд на входную арку.
Во двор вступали монахи.
Просители освобождали дорогу с благоговением и страхом. Некоторые падали на колени, хватали и целовали руки тому, кто возглавлял шествие. Но инок даже не останавливался. Он неторопливо шагал к трибуналу, шаркая сандалиями по отполированным плитам известняка, мерно стуча посохом из ююбы.
Он был одет во всё белое, согласно уставу аввы Пахомия. Льняная туника-безрукавка, подпоясанная вервием, волочилась по плитам грязной истрёпанной бахромой. На плечи была накинута милоть - цельная козья шкура мехом наружу. Льняной куколь с пурпурным крестом на лбу был надвинут так низко, что виднелась только косматая черная борода с обильной проседью.
Монахи, что шествовали следом, выглядели попроще. На вид простые египетские крестьяне в грязных заплатанных безрукавках до колен - но только совсем нестриженые, бородатые, нечёсаные, каждый с перемётной сумой и увесистым посохом, утыканным гвоздями. Все смотрели в пол, чтобы взгляд ненароком не упал на женщину. Все молчали.
Монах в белом вступил под аркаду базилики и остановился у крыльца трибунала. Секундин неторопливо, с достоинством спускался навстречу. Монах поднял голову. Из-под куколя показалось бронзово-смуглое лицо с орлиным носом, и глаза: левый - затянутый бельмом, правый - сверкающий чёрным пламенем.
- Благодать и мир тебе, славный Секундин, во имя господа нашего Иисуса Христа! - Голос монаха полнозвучно отдался эхом от стен и сводов. Он говорил с египетским акцентом, не отличая звонких смычных от глухих, но на хорошем греческом. - Я - многогрешный раб Божий Пафнутий из Пелусия, а это мои братья Исидор Большой, Исидор Малый, Пахон, Пиор, Памва, Анубий, Онуфрий, Питирим и Питирион.
- Приветствую тебя, авва Пафнутий, и вас, братья. - Секундин, сойдя с нижней ступени, наклонил голову, и одноглазый благословляюще возложил сухую ладонь на его седину.
- Было ко мне слово Господне в юности моей, - проповеднически возгласил авва. - Было открыто мне, что народ египетский делает неугодное пред очами Господа, и ходит путями отцов своих, и служит идолам, и зверям, и бесам, и поклоняется им. И возревновал я о Господе Иисусе Христе, и подобно пророку Илии, подошёл я к народу и сказал: долго ли вам хромать на оба колена? Если Христос есть Бог, то последуйте Ему; а если Исида, то ей последуйте. И с теми братьями, кто пошёл за мной, я достиг Панополя и изгнал беса из бронзового идола. Затем в селении Исиу мы разрушили капище и выбросили идолов из домов. В Себеннитском номе жрецы носили по деревням деревянного идола; набросились мы на них и били посохами, пока те не приняли веру Христову и не сожгли идола того. В Тмуисе мы сожгли капище, где приносили бесам жертвы, и с ним сожгли заживо верховного жреца и всех идолов его. В Абидосе мы разрушили капище Аполлона с оракулом, и четыре других капища, и убили тридцать идоловых жрецов, а их детей обратили в святую веру, и видя это, весь народ пал на лице свое и сказал: Христос есть Бог!...
Маркиан снова приклонился к Фригериду. Авва Пафнутий так громогласно вещал на всю базилику, что гвардейцу пришлось спросить почти в полный голос:
- А ничего, что он вот так просто сознаётся в убийствах римских граждан?
Фригерид пожал плечами.
- Это ж Египет. Здесь язычники, евреи и христиане постоянно друг друга режут. Если за такое всех казнить - страна обезлюдеет. Потом, они же монахи.
- И что?
Фригерид покосился на него сочувственно.
- Ты не знаешь египтян, брат. Тут в прежние времена воевали ном с номом, заливали страну кровью, если кто-нибудь дёргал за хвост их священного быка Аписа. А теперь монахи - их новый Апис. Понимаешь? Тронь монаха - так полыхнёт...
- Лучше бы остался старый Апис, - несколько тише заметил Маркиан.
Фригерид вздохнул.
- Давай лучше о бабах.
- ... Но что тебе в делах наших, славный стратилат? - риторически вопросил авва Пафнутий. - Мы прослышали, что в твоих владениях, в одной крепости в Восточной пустыне, свили змеиное гнездо злейшие бесопоклонники из язычников, иудеев и еретиков. Что они добывают из фараоновых гробниц волшебные письмена и талисманы, и что в своей крепости творят нечестивое волхвование, неистовое беснование, призывание демонов и всяческую прочую гибельную скверну. И прежде чем препоясаться на брань во имя Христово, спрашиваю тебя, славный Секундин: с твоего ли ведома это творится? - В голосе монаха зазвучала угроза. - Или, может, военачальник той крепости учинил своеволие?
- Ничего об этом не знаю, авва. - Голос дукса был твёрд. - Назови крепость. Назови имена.
- Услышь это из первых уст. - Пафнутий обернулся к своим спутникам. - Брат Онуфрий! - обратился он неожиданно кротко, даже любовно. - Выйди, поведай свою историю!
Тощий жидкобородый монашек выступил вперёд.
- Я Онуфрий из Гелиополя, переписчик-каллиграф, - тихо заговорил он, не поднимая глаз. - Однажды в мою лавку зашёл александриец, одетый как философ. Дал ветхий папирус фараоновых письмён и заказал копию. Я сказал, что не понимаю этих знаков. Он сказал: "Понимать не нужно. Просто перерисуй в точности". Я спросил: "Это чернокнижие?" Он ответил: "Плачу по драхме за строку". И алчность обуяла меня. Каждую неделю александриец приносил свои колдовские письмена, и я переписывал...
- Имя! - строго перебил его дукс. - Мне нужны имена!
- Ливаний, - проговорил каллиграф, опуская голову ещё ниже. - Ливаний, сын Евмения. Я знаю, потому что иногда он платил расписками на банк Апиона. Примета - шрам на шее... очень заметный шрам. Он сказал, что был ранен двадцать лет назад, когда в Александрии язычники с христианами бились за храм Сераписа. Ещё однажды проговорился, что едет к друзьям в какую-то крепость по дороге на каменоломни Клавдия. Я работал на него от месяца паопи до месяца фармути, и радовался хорошему заработку. И вот однажды мне явился во сне диавол. Он разжёг костёр из тех переписанных папирусов, хохотал и восклицал так: "Сам себе ты, глупец, наделал растопки для огня, чтобы гореть в геенне!" И после того я покаялся, и сжёг чернокнижные папирусы, что у меня были, и принял монашеский постриг.
Онуфрий поклонился и отступил к братьям, за спину Пафнутия. Висело молчание.
- Я расследую это дело. - Секундин развернулся и стал подниматься на трибунал. - Авва Пафнутий, не сомневайся: эти дела отвратительны мне так же, как и тебе. И никому не позволено самовольно селиться в крепостях. Я отправлю туда разведку. Приходи через две недели, и я расскажу все, что удалось выяснить.
Одноглазый поклонился.
- Благодарю тебя, славный стратилат. Будь по слову твоему.
Секундин уже на трибунале провёл взглядом по строю притихшей свиты.
- А в разведку отправятся... - Его взгляд остановился на Маркиане. - Кто тут у нас любитель чёрных девок? - спросил он по-латыни вполголоса. - Кого отправить в пустыню к горячим блеммийкам? Тебя, гвардеец?
- Это был я, господин! - благородно вмешался Фригерид.
- Значит, пойдёшь и ты. Маркиан за старшего. Проверить слух о самовольном занятии крепости, и если подтвердится - всех нарушителей арестовать. Задача ясна?
- Да, господин, - непослушными губами проговорил Маркиан.
--
2
В Риме светало. Войско Алариха рекой горящих факелов ещё втягивалось в Соляные ворота. Передовые части растеклись по Саллюстиевым садам и грабили императорские усадьбы. Те, кто не успел к этому лакомому куску, взялись за богатые частные дома на Квиринале и Виминале. Многоголосый вой убиваемых и насилуемых звучал над термами Диоклетиана, базиликой папы Либерия и всем шестым округом от квартала Граната до площади Белых Кур. Дымы первых пожаров тянулись в ясное рассветное небо. Слух о прорыве уже пронёсся по всему Риму и возбудил панику. Горожане бросились искать убежища в церквах, в безумии давили, топтали, убивали друг друга.
Над Фиваидой солнце поднялось уже высоко. Плиты двора принципия Первого Валентинианова легиона ещё лежали в тени, но свет заливал западную колоннаду.
Маркиан и Фригерид вышли из легионной канцелярии во двор. Оба были в лёгкой одежде из египетского льна - плащах, брюках и подпоясанных воинским поясом туниках с нашитыми вертикальными полосами узоров. Плащ у императорского гвардейца был щегольского красного цвета, по углам серебристые парчовые аппликации, а у герула попроще, выцветший грязно-жёлтый. На голову, под иллирийские фетровые клобуки, оба заправили платки от солнца, отчего выглядели слегка по-арабски. Маркиан держал папирусные документы - подорожные и предписания комендантам крепостей оказывать содействие. Фригерид с Маркианом подобрали прислонённые к стене копья и щиты, закинули щиты на ремни за спины и не спеша направились в сторону базилики. Документы надо было подписать у дукса, который всё ещё восседал на трибунале и принимал посетителей. А ещё надо было добиться у командира охраны - непосредственного начальника - чтобы им выделили оруженосца и вьючного коня.
- Ну и что ты обо всём этом думаешь? - спросил Маркиан. - О нашем поручении?
- Повезло, - ответил Фригерид.
- Серьёзно? Таскаться по пустыне и искать каких-то колдунов?
- Скоро местный новый год. А сразу после нового года - сбор налогов. В такое время нет ничего лучше, чем отсидеться в пустыне.
- Мы же не платим налогов, - удивился Маркиан.
Фригерид глянул на него, вздохнул и покачал головой.
- Мы не платим, брат, мы заставляем платить, - объяснил он терпеливо. - Мытарь без вооружённой охраны не выжмет из египетского мужика ни денария. Знаешь, какие три фразы на египетском я выучил? "У меня нет денег", "я уже уплатил, но потерял расписку" и "не бейте, я всё уплачу". Тебе бы понравилась такая работа?
- Нет, - признал Маркиан.
- Вот и для меня это хуже чем нужники чистить. Так что я доволен. В пустыне очень хорошо!
Они поднялись на трибунал. Маркиан с папирусом стал пробираться к Секундину сквозь строй офицеров и чиновников. Дукс выслушивал очередного просителя. То был коротенький толстощёкий араб в греческом, классически драпированном плаще, но в арабском головном платке с обручем. Он взволнованно говорил на своём каркающем языке, а молодой толмач переводил:
- Амр сын Убайда говорит, что 28 числа месяца месори в его дом вломились три ромейских воина, по облику скифы. Воины сказали, что ищут какого-то разбойника. Они были пьяны. Амр сын Убайда готов клятвенно присягнуть перед изображением августа, что его ограбили на восемнадцать тысяч драхм...
Секундин слушал терпеливо, но уже немного устало. Не поворачивая головы к Маркиану, он протянул ладонь. Маркиан подал папирус, а секретарь с другой стороны подсунул чернильницу, калам и дощечку-подпорку. Араб всё говорил, и толмач продолжал:
- Амр сын Убайда может доказать уликами, что они осквернили его домашнее капище, разбили его идола Аль-Илаха, избили его самого и надругались над его наложницами. Амр сын Убайда говорит, что трибун легиона не принял жалобу, и вся его надежда только на тебя, славный дукс...
С подписанными документами Маркиан стал пробираться к командиру охраны Беримунду.
- Не дам ни оруженосца, ни коня, - буркнул тот, не дожидаясь просьбы. - У нас через два дня переход в Фивы, самим нужно.
- А нам на своём горбу таскать и щиты, и копья? - полушёпотом возмутился Маркиан.
- На кой вам щиты и копья? Вы идёте в разведку, а не драться в строю. Езжайте налегке, не нужен вам никто. Всё, иди, - Беримунд мотнул головой, отмахиваясь как от мухи.
- А командир-то нам завидует, - сказал Маркиан Фригериду, когда выбрался из толпы свитских. - Придётся ехать одним и налегке... А ты чего спрятался? - (Действительно, герул не стал подходить к Секундину и Беримунду, а скромно стоял за спинами). - Уж не ты ли отличился в доме того араба?
- Нет, конечно. Но мало ли что ему в голову взбредёт? - Фригерид горделиво пригладил длинные усы. - Облик-то у меня скифский!
Приятели спустились с трибунала и направились к воротам, что выводили на главную улицу лагеря.
- А знаешь? Я теперь тоже думаю - мне повезло, - сказал Маркиан. - Наконец-то поручили настоящее задание! Я уже месяц в Египте, а не делаю вообще ничего! Секундин меня держит просто для престижа: императорский гвардеец в свите! Один раз послал поздравить с днём рождения александрийского префекта - вот и вся служба. А меня зачем сюда направили из Константинополя? Чтобы я набирался воинского опыта, готовился стать командиром...
- Тебя выперли из Константинополя, чтобы освободить место в дворцовой страже для какого-нибудь сенаторского сынка.
Маркиан хмыкнул.
- Что бы ты в этом понимал. Я сам сенаторский сынок. У меня отец был наместником Верхней Мёзии.
- Правда? А мой грабил Верхнюю Мёзию.
- Так наши отцы могли быть знакомы! - обрадовался Маркиан. Они зашли в свою казарму, оставили в оружейной щиты и копья, взяли шлемы и кожаные сумки со сложенными панцирями. - Ладно, что теперь? В конюшню за лошадьми?
- Пока не нужны. Нам до Максимианополя всё равно плыть по Нилу. А там почтовых возьмём.
- Значит, идём на пристань и нанимаем барку? - Они вышли из казармы и направились по главной улице к преторианским воротам.
- Не торопись, брат. Куда так рвёшься? Подумай, у нас месяц не будет ни бабы, ни глотка вина. Пойдём оттянемся напоследок!
- Месяц? - удивился Маркиан. - Погоди, я смотрел дорожник. До Максимианополя спускаться по Нилу полдня, до каменоломен Клавдия пять переходов. Туда-обратно уложимся самое большее в две недели...
- И вернёмся в разгар налоговой кампании? Нет уж, брат. Может, насчёт месяца я загнул, но спешить не будем. Тем более что срока нам не поставили. Пошли к Евмолпу! Заодно познакомлю с Аретроей, помнишь, я рассказывал?
- Ты всё про свою эфиопку?
- Не разочаруешься, брат, клянусь. - Лицо Фригерида расплылось в мечтательной улыбке.
Они вышли из преторианских ворот на главную улицу Коптоса, что вела от ворот Калигулы к пристани на Большом канале. Улица была широкая, по-римски обстроенная портиками для тени, но по-египетски немощёная и пыльная. Солнце уже сильно припекало. Шли утренние - от рассвета до сиесты - часы оживления городской жизни, но из-за несчастливого дня эпагомен прохожих было меньше обычного. Тянулся караван ослов с дровами для бань, сабейские купцы в чёрно-белых полосатых хламидах шествовали в церемониальной процессии с пением гимна.
Фригерид и Маркиан повернули на север, к великому храму Мина и Исиды. Ворота с циклопическими пилонами из розового песчаника выходили на главную улицу, как и ворота меньших храмов Осириса и Геба, расположенных южнее. Все храмы были давно закрыты и заброшены, и мало-помалу растаскивались на камни для новых построек, но башни пилонов ещё высились над городом во всём величии.
- Может, по кубку пива для разгона? - Маркиан кивнул на вывеску с изображением Ра, наливающего пиво Сехмет.
- Не люблю египетское, но давай, - согласился Фригерид. - Бывают чудеса, иногда попадается и приличное.
В душной полутёмной пивной без столов и стульев не было посетителей. Воины устроились за стойкой. Неторопливая пожилая египтянка подала миску варёной капусты, по глиняному кубку с густой жёлтой мутью, и по соломинке. Фригерид через соломинку втянул в себя немного жижи. Скривился:
- Никаких чудес. Медвежья моча!
Маркиан тоже глотнул, изучающе посмаковал.
- Нет, не медвежья, - сделал он вывод. - Я бы сказал, скорее гиппопотамья. Здесь нет медведей, брат. Это же не Германия.
Фригерид глянул на него пристальнее и нахмурился.
- Намекаешь, что германское пиво - медвежья моча?
- Нет, конечно, брат. Я ничего дурного не хочу сказать про германское пиво. - Маркиан вытряхнул из соломинки осадок и отпил ещё. - Я вообще про германское пиво знаю только одно: пиво бывает иллирийское.
Фригерид нахмурился сильней и положил руку на рукоять кинжала.
- Шутки шутками, иллириец, но не переходи границы.
- Ладно-ладно. Сойдёмся на том, что вот эту сладкую кашицу только египтяне могут считать пивом. - Маркиан отставил кубок с толстым слоем осадка и брякнул о стойку бронзовой монетой. - Всё, пошли к твоей чёрной Венере.
- Срежем через храм, - предложил Фригерид.
Портиком главной улицы они дошли до храма Мина и вступили в тень изрезанных рельефами пилонов. Когда-то створы ворот открывались только для жрецов, но теперь от ворот осталась одна гранитная рама, и кто угодно мог войти в церемониальный двор бывшего святилища. Через двор к следующей паре пилонов - входу в собственно храм - вела аллея колоссов Мина. Чёрная краска давно облупилась на изваяниях бородатого бога плодородия с торчащим фаллосом. Между колоссами бродили зеваки-приезжие, глазели на иероглифы и потирали на счастье фаллосы, отполированные до блеска. Вокруг зевак увивались местные попрошайки, торговцы вразнос и непрошеные помощники. Вот и к Маркиану с Фригеридом подлетел юркий паренёк с подбитым глазом, зачастил:
- Мои господа, славные ромейские воины! Я бывший жрец Мина, посвящённый в мистерии. Я покаялся и принял святое крещение, и ради Христа совершенно бесплатно покажу вам храм, идолов, подземелья, где язычники творили свои нечестивые обряды, расскажу тайные мифы для посвящённых, объясню философский смысл иероглифов, и ещё только у меня вы узнаете, где продают доподлинные мумии фараонов, а где...
- Пшёл! - шикнул Фригерид, и паренька сдуло.
Маркиан следом за ним проталкивался между лотками коробейников. Хотя почитание Мина давно прекратилось, храм ещё хранил атмосферу культа плодородия. На лотках теснились фаллические статуэтки, горшочки с афродизиаками и приворотными зельями, кочаны латука для повышения мужской силы. Маркиан и Фригерид наконец выбрались из толпы торговцев к пролому в храмовой стене, и сквозь пролом вышли наружу, на улочку.
Ранее она принадлежала священному кварталу Мина и была застроена одинаковыми глинобитными домиками для младших жрецов и храмовой прислуги. Теперь в них располагались публичные дома. Было утреннее затишье, большинство девушек отсыпались после трудовой ночи, но некоторые всё-таки сидели на лавочках под соломенными навесами, полусонные и скучающие, обмахивались веерами и вайями пальм. Здесь были в основном смуглые египтянки и арабки, но немало и эфиопок разных оттенков чёрного, и даже одна индианка с цветной точкой на лбу. Сидели кто в небрежно наброшенных, просвечивающих накидках, кто в одних набедренных повязках. У всех были густо насурмлены веки и выкрашены хной ногти, сверкали браслеты на руках и ногах, бусы во много рядов лазурита, коралла и дешёвого жемчуга. Клиентов не было. Лишь мальчишка-водонос со связками кувшинчиков на коромысле брёл по улице, покрикивая: "Вода, холодная нильская вода!"
При появлении двух римских воинов улица оживилась. Засверкали призывные улыбки, замахали руки в звенящих браслетах, отовсюду полетели заученные "хайре", "аве" и даже готское "heils, skapja fukkan!" Маркиан и Фригерид переглянулись и приготовились, что сейчас их начнут хватать и затаскивать силой. Но случилось неожиданное. Какая-то египтяночка с искусственными лотосами в волосах с ужасом показала на Фригерида:
- Девочки, это тот рыжий!
- Тот рыжий! Идёт тот самый рыжий! - пронеслось по улочке.
Всё переменилось как по волшебству. Девушки вскакивали и скрывались в домах. Хлопали двери, ставни, стучали засовы. Минута, и улица опустела - один мальчишка-водонос далеко впереди бренчал своими кувшинчиками.
- Однако, - изумился Маркиан, - у тебя здесь репутация...
- Боятся! - Герул самодовольно расправил усы. - Иногда слишком большой размер - тоже недостаток... - Он бодрился, но было видно, что и для него происходящее - полная неожиданность. - Знаешь, я в прошлый раз у Евмолпа немного погулял, - признался он смущённо. - Немного лишнего погулял. Дело было в мае, как раз выдали наградные на двухлетие воцарения августа, и потом, этот проклятущий хамсин нагоняет такую жажду...
- Понятно, - сказал Маркиан. Они шагали по безлюдной, замершей в молчании улице. - Что ты здесь натворил?
- Если честно, почти ничего не помню. После того как вышвырнул из окна того александрийского содомита с его евнухом - не помню вообще ничего. Но никого не убил... кажется... - Фригерид остановился перед выгорелым дотла, почернелым остовом дома. - А вот это, - тихо проговорил он, - было заведение Евмолпа.
--
3
- Нет, никого не убили, - сказал мальчишка-водонос, поглядывая с опаской на Фригерида. - Тот... рыжий воин, похожий на тебя... только пальцы кому-то сломал и ухо откусил... Нет, и не сгорел никто. Когда дом загорелся, оттуда и так уже все сбежали. А Евмолп переехал в бывший храм Гарпократа. Нанял монахов, чтобы изгнали беса, а потом прямо внутри устроил заведение. Хотите, провожу?
- Не пустит, - качнул головой Фригерид. - Ни за что не пустит. Аретроя всё ещё у него?
- Мероитка-то? Ушла, - охотно поделился сведениями водонос. - Она ведь свободная, вольноотпущенница. Сказала, что не будет работать в храме. Кощунство, мол.
- Она язычница? - поинтересовался Маркиан. - Не то чтобы для меня это было важно...
- Она посвящённая жрица, - гордо сказал Фригерид. - Знает иероглифы!
- Ах вот оно что! - Маркиан понимающе покивал. - Ещё одна. Везёт нам сегодня на посвящённых жрецов...
- Ты с ней поговори - сразу поймёшь, что не врёт. - Фригерид повернулся к водоносу: - И где она теперь?
- А тут рядом. Хороший дом, сад. У неё теперь богатый покровитель - Никанор, начальник таможни. Но сама ещё работает. Проводить?
Маркиан покосился на Фригерида.
- Девушка точно захочет тебя видеть? После всего, что ты учинил?
- А то! - Герул самодовольно приосанился.
- Ну тогда пошли. - Маркиан вручил водоносу монету.
Они развернулись. И увидели в просвете улочки единственного человека, долговязого в длинной белой тунике.
Долговязый дёрнулся, заметался, бросился прочь - и нырнул в боковой проулок.
Маркиан и Фригерид не сказали ни слова. Даже не переглянулись. Сработал инстинкт преследования: убегает - догнать.
Придерживая мечи, чтобы не болтались, они рванули по улочке.
Проулок, куда метнулась белая фигура, служил помойкой. Фригерид бежал впереди, Маркиан следом, поскальзываясь на арбузных корках, хрустя фисташковой скорлупой, распугивая крыс и воробьёв. Белая туника мелькнула в конце проулка и скрылась за углом.
Воины добежали до развилки и встали. Вправо и влево уходили совершенно одинаковые глинобитные проходы, узкие и замусоренные.
- Куда этот пёс дёрнул? - спросил Фригерид. И тут справа захлопал крыльями, взлетел с противным карканьем ибис.
Преследователи бросились туда, перескакивая через высохшие добела нечистоты, рыбьи потроха, финиковые косточки.
Далеко бежать не пришлось. Переулок упирался в тупик между оградами двух пальмовых садов. Долговязый в белой тунике пытался перелезть через ограду. Ему хватило роста ухватиться за верх, но не хватило силы подтянуться на руках, и он бессильно шаркал ногами в скользких сандалиях по серому саману ограды. Фригерид и Маркиан остановились и стали с интересом наблюдать.
- Ты бы сандалии скинул, - посоветовал герул, - цепче будет.
Долговязый с ужасом обернулся. Лицо было молодое, гладкое, с узкой чёрной бородкой-подковкой и тонкими усиками, волосы чёрные и длинные. Он послушался, сбросил сандалии, и вправду босиком сразу полез ловчее.
- Ты его знаешь, брат? - спросил Фригерид.
- Первый раз вижу. - Маркиан пожал плечами. - Я думал, это кто-то из монахов, но нет.
Герул неторопливо подошёл к беглецу - тот уже завалился животом на верх ограды, ещё секунда и перелезет, - ухватил за щиколотки и сволок. Долговязый завизжал, падая. Не теряя времени, Фригерид подсечкой уложил его на живот, навалился сверху и заломил руку. Тот завизжал громче. Свободной рукой Фригерид вздёрнул его за волосы.
- Кто такой? - рявкнул он. - Зачем за нами шёл? Кто послал?
Боль и паника в глазах долговязого сменились отсутствующим выражением.
- Господи Отче величия, - забормотал он, - спаси мя и очисти, и силы на одоление супостатов даруй, на Тебя же единого, Господи жизни и света и пяти небес, аз грешный уповаю...
Фригерид резко ткнул его лицом в землю и повозил.
- Кончай блажить! Последний раз спрашиваю по-хорошему, дохлятина: кто такой? Зачем за нами шёл? Кто послал?
- Полегче, брат, - вмешался Маркиан в роли доброго следователя. Подобрал плащ, чтобы не испачкать в помоях, присел возле парня и мягко заговорил: - Ты, приятель, не бойся. Ты ничего плохого не сделал. Ну следил за нами, ну побежал от нас. Необычно, подозрительно, но это не преступление. Мы тебя не накажем. Объяснись и ступай своей дорогой. Кстати, меня зовут Флавий Эмилий Евдоксий Маркиан. А ты, приятель, кто и откуда?
Фригерид снова вздёрнул парня за волосы. Лицо было в грязи, из носа текла кровь, но в глазах светилась молитвенная отрешённость.
- Господи света, душу предаю в руце Твоя, - проговорил долговязый и хлюпнул носом. - Сподоби мя венца мученика во имя Твое, яко апостола и пророка Мани сподобил еси. Аллилуйя, аллилуйя... Аминь, аминь, аминь...
- Манихей? - удивился Маркиан.
- Не знаю, манихей или кто, но парень крепкий, - уважительно заметил Фригерид. - Как у нас говорят, is habaith balluns. Это значит, - пояснил он по-гречески, - у него есть яйца.
- Я знаю.
- А я не для тебя говорю, я для него. Чтобы понял: скоро их не будет. - Фригерид придавил коленом спину долговязого и вытащил из ножен кинжал. - Последний раз, вот теперь уж точно последний, спрашиваю по-хорошему...
- Эй! - послышался гневный женский голос. - Вы что творите рядом с моим домом? Убивайте людей в другом месте, ради всех богов!
Фригерид поднял голову. Лицо расплылось в улыбке.
- Аретроя!
В проёме калитки садовой стены стояла девушка-эфиопка в коротком голубом хитоне, цветом кожи не чёрная, а вроде сегодняшних нубийцев - тёмного орехово-бронзового оттенка. Большие чёрные глаза сверкали гневом, но страха перед вооружёнными мужчинами в них не было. Смоляно блестящие волосы были по-гречески стянуты в узел. Медальон в виде диска, обрамлённого коровьими рогами, поблескивал тускло-золотистой бронзой между грудями в откровенном вырезе хитона. Аретроя скользнула взглядом по Фригериду, оценивающе смерила Маркиана, и гнев в её глазах сменился заинтересованностью.
- Девочка, мы никого не убиваем. - Маркиан встал с корточек и одёрнул пояс. - Просто немного допрашиваем. Мы бы занялись этим в другом месте - но так уж вышло, что мой друг Фригерид вёл меня именно к тебе.
- Твой друг остался мне должен двадцать четыре драхмы. - Эфиопка посторонилась и приглашающе указала на калитку. - Заходите, раз ко мне. И этого беднягу затаскивайте. Не надо мне нового скандала на весь город.
- А ну пошёл! - Фригерид поднял долговязого за шиворот и, согнутого в поясе, потащил к калитке.
Капая кровью из носа в пыль, манихей безропотно потащился за мучителем, но когда чуть не уткнулся лицом в декольте Аретрои, задрожал и дёрнулся назад.
- Нет! - пискнул он. - Лучше убейте! Не пойду в срамное блудилище!
- А-а, вот чем можно тебя сломать! - обрадовался Маркиан.
- Сломаем, не сомневайся... Вперёд! - Фригерид впихнул долговязого в калитку.
Маленький садик в густой тени финиковых пальм с трёх сторон окружали саманные стены. Двухэтажный дом из щербатого ракушечника выходил в сад двухколонным портиком, а сверху нависала галерея с плетёной решёткой из тамариска. Садик украшали терракотовые вазоны с цветущими в воде лотосами и статуэтки Приапа с венками на исполинских членах. Посреди были квадратом расстелены во много слоёв соломенные циновки, валялись подушки. Всё звало к неге и отдохновению, тем более что и солнце поднималось к зениту, знаменуя начало сиесты.
- Прекраснейшая Аретроя, прости за такое необычное вторжение, - сказал Маркиан, расстегивая фибулу плаща. - Сейчас мы узнаем, кто этот человек, выставим его прочь и предадимся более приятным занятиям. И чтобы нам побыстрее покончить с этим... - Он повесил плащ на фаллос Приапа и расстегнул на поясе бронзовую пряжку в форме львиной головы. - ... Я попрошу тебя об одной дополнительной услуге.
- En to prokto deka drachmai epiphora, - деловито сказала Аретроя.
- Я о другом, хотя предложение интересное. - Туда же, куда и плащ, Маркиан повесил воинский пояс с мечом и кинжалом в ножнах, подвесными кошельками и сумочками. - Помоги развязать язык этому парню. Он манихей и, кажется, дал обет воздержания. Если ты...
- Я поняла. - Эфиопка сочувственно глядела на манихея, припёртого Фригеридом к мохнатому стволу пальмы, а тот изо всех сил жмурился, лишь бы её не видеть. - Двадцать драхм за это, красавчик.
- Давай, Аретроя, покажи мастерство! - Фригерид отпустил манихея, но тот вжался в пальму и замер.
- Пойдём со мной, мальчик! - нежно позвала Аретроя. - Пойдём в дом! Да не бойся, не буду я тебя соблазнять! Пальцем не трону! Просто хочу, чтобы ты умыл лицо. Страшно смотреть на эту кровь...
С зажмуренными глазами, бормоча под нос: "Дево Света, молю, от скверны плотския оборони мя", манихей позволил Аретрое увести себя в дом. Как только они скрылись, Фригерид толкнул Маркиана в бок и спросил:
- И как она тебе?
- Хороша эфиопочка, - признал гвардеец. - И даже лицом хороша. И явно уровень повыше, чем у тех дешёвых шлюх... Хотел бы я видеть, как она развяжет язык этому бедняге...
- Как, как, - передразнил Фригерид, тоже снимая плащ. - Развяжет пояс, а там и язык развяжется. Она дело знает, скоро сам увидишь... Тянем жребий, кто первый?
- Да погоди с этим. Как-то неприятно поворачивается дело, брат. Кто-то пустил за нами слежку. Кого-то очень интересует, куда мы поедем и что будем делать.
- Думаешь, те маги из крепости?
- Или монахи, но это вряд ли. Или даже кто-то из наших. В любом случае мы вляпались в какую-то запутанную историю.
- Я бы сейчас выпил, - признался Фригерид.
- Я бы тоже. - Маркиан громко похлопал в ладоши, но никто не появился. - У неё что, нет ни одного раба?
- Есть, есть рабыня, - сказала Аретроя, выходя в сад. Вид у неё был мрачный. - Только я отправила её погулять.
- Какая ты снисходительная хозяйка, - заметил Маркиан. - Это твой покровитель-таможенник приставил её к тебе? Следить, чтобы не принимала других мужчин?
- В точку. Умница. - Аретроя села на циновку, скрестив ноги. - Но Никанор слишком скуп. Порядочной женщине на одно его содержание не прожить. И слишком глуп: приставил дешёвую рабыню, которую я перекупила за драхму с каждого гостя.
- Ладно, оставим интересные истории на потом, - сказал Маркиан. - Как насчёт нашего манихея?
- И как насчёт выпивки? - спросил Фригерид.
- Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя... Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?
Воины переглянулись.
- Нам главное чтоб покрепче, - сказал Фригерид. - Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?
Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.
- Севастий, братец! - ласково обратилась Аретроя. - Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам "чёрное пойло Анубиса"... Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.
От звука её голоса Севастий будто опомнился.
- Сейчас, госпожа! - Он стрелой метнулся в дом.
- Что ты с ним сделала? - поразился Фригерид.
- Сказала несколько слов, - печально ответила Аретроя. - Не волшебных. Простых слов, которые ему никто никогда в жизни не говорил. Теперь он мой. Только на кой он мне? - Она вдруг яростно прошипела: - Вот ненавижу быть такой лживой стервой! Ненавижу играть людьми. Гоните мои двадцать монет! - Глянула на Фригерида: - И твой долг. - И грубо завершила: - А если хотите binein, то с каждого ещё по тридцатке.
- Недёшево, - заметил Маркиан.
- А то! Я вам теперь не шлюха, я гетера.
Маркиан глянул на неё с интересом.
- А ты, Аретроя, не проста. Ты производишь впечатление довольно городской, даже столичной девушки.
- А ты думал? Я из Мероэ! Наши цари были фараонами в Египте, а потом тысячу лет правили всей Эфиопией, пока аксумские крестопоклонники не разграбили храмы и не похитили богов...
- И ты действительно была жрицей?
- Да, я потомственная жрица-пророчица Хатор, - Аретроя горделиво выпрямилась.
- И знаешь иероглифы?
Вместо ответа она схватила Маркиана за руку, пригляделась к резному стеатитовому медальону на кожаном браслете.
- Это что у тебя?
- Оберег от дурной болезни. Если продавец не врал, эта штучка из фараоновой гробницы. Наверное, врал, но оберег пока не подвёл ни разу...
Мероитка захохотала.
- Знаешь, что там написано? "Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину". Понял? Это кошачий ошейник! - Вгляделась пристальнее: - Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал - вещица действительно фараоновых времён... О! Наконец-то Севастий! "Чёрное пойло Анубиса"! Наливай! - Она звонко хлопнула в ладоши. - Тебе, братец, не предлагаю - знаю, что вам запрещено.
Севастий, с обожанием поглядывая на неё, разлил по кубкам тёмное пиво.
- Это то самое? - с опаской спросил Фригерид. - Что тогда у Евмолпа?
- То самое. - Аретроя чуток выплеснула из кубка богам и первая залпом выпила. - Севастий, братец, расскажи что-нибудь! - попросила она ласково. - Пусть эти воины узнают всё что им нужно, отвяжутся и оставят тебя в покое.
Манихей посмотрел на неё с болью.
- Но я дал клятву молчания...
- Севастий! Милый! - Ответный взгляд Аретрои был ещё жалостнее, ещё молитвеннее. - Пожалуйста, расскажи им... ради меня! Ради нашей дружбы!
Колебания терзали Севастия. Он пошагал по садику взад-вперёд, бормоча под нос молитвы Отцу света, Матери жизни, Первочеловеку, ангелам и ещё каким-то двойникам, и наконец решился.
- Аретроя! - Его голос дрожал. - Я всё расскажу. Я нарушу клятву. Но если погибнет моя душа, пусть спасётся твоя. Умоляю, поклянись, что ты оставишь блудодейство, покаешься перед совершенными, принесёшь обеты слушателей и пожертвуешь всё имущество церкви Сынов Света!
- Клянусь! - воскликнула Аретроя. Её выразительные глаза сияли религиозным экстазом.
- Поклянись своими богами!
- Клянусь своими богами! - Незаметно для Севастия она состроила пальцами какой-то знак за спиной.
- Тогда я всё расскажу. - Манихей судорожно перевёл дыхание. - Я сириец из Газы. Мои родители были людьми Света в чине слушателей. Конечно, моё рождение было для них величайшим горем, ибо нет хуже греха, чем заставить ещё одну живую душу страдать заточённой во плоти...
- Севастий, - сказал Маркиан, - не надо рассказывать всю свою жизнь. Ближе к делу. - Он отхлебнул из кубка.