Смеркалось. Вот уже второй день смеркалось. Именно так выглядело окружающее пространство постпохмельного Сереженьки. Рабочие поверхности комнаты были настолько густо заставлены стеклянной тарой, что, увидь это сереженькина бабушка, ее бы непременно хватил удар, если бы конечно поймал - бабушка в свои 86 была довольно бодрой старушкой.
Друг Сереженьки, Николай Петрович, встал, слегка кося на левый глаз и опрокидывая табурет. Пустота тары из-под опохмельной жидкости указывала на то, что пора расставаться.
- Ну... я пошел. - сообщил во всеууслышание этот немаловажный факт Николай Петрович.
- Ну да... Ты это... Оставь мне орбит и ствол... - вышеуказанные предметы брякнулись на стол.
Раздались густые шлепки по полу, и спустя мгновение хлопнула стальная дверь, из чего был вполне справедливо сдела вывод: Сереженька остался в квартире один. Лежать одному в тишине пустой квартиы было, конечно, приятно, но как-то чересчур непривычно. Поэтому Сереженька совершил ряд телодвижений, обеспечивших принятие вертикального положения, что дало дополнительный стимул к началу утреннего туалета (впрочем, сам Сереженька о таком многомудром названии этой процедуры и не подозревал, и попробуй кто-нибудь ему это сказать - непременно получил бы чувствительный удар в челюсть). Всечго через пятнадцать минут процесс был окончен и Сереженька красовался в зеркале, зеркало представляло единое целое с дверцей коридорного шкафа (данный факт дуализма природы зеркала постоянно нервировал Сереженьку, впрочем, слово "дуализм" Сереженька тоже не знал). В зеркале отражался парадный сереженькин спортивный костюм фирмы Adidas синего цвета с красными и белыми полосками (замечательная надпись Russia во всю спину в зеркале, к сожалению, видна не была, что снижало эстетическую полноту картины). Костюм слегка топорщился в области левого кармана, свидетельствуя о том, что пистолет системы Макарова переместился со столика в этот самый карман (равно как и орбит - на правом кармане давно поехала молния и Сереженька клал вещи только в левый). Стильная прическа в стиле "ежик" отросл немного длиннее положенных трех миллиметров - пора было наведаться в парикмахерскую.
Ослепив отражения в зеркале дорогущей золотой фиксой и надев через голову выходную полукилограммовую цепь, Сереженька вышел в грязненькй коридор. Тусклая сороковаттка с отвращением освещала сереженькину лестничную клетку. Несмотря на вполне летнюю жару, царившую в квартире и за окном, в коридоре было прохладно, может быть, из-за хорошей теплоизоляции квартир (справедливости ради стоит сказать, что факт существования теплоизоляции сереженькину голову никогда не посещал). Поездка на коричнево-сером лифте, отделанном пластиком под буковый шпон (о существовании бука, и тем более шпона, Сережнька тоже не знал), заняла минут, после чего Сереженька вышел, приоткрыв стальную дверь с выломанным кодовым замком.
Летнее солнце пилежно выкрашивало верхушки дереаьев в золотой цвет. Вяло щебетали птички, непонятного происхождения. По тротуару сновали объекты, проходившие по категориии "девчонки", объекты бесстыдно именовали шарфики, накинутые на бедра юбками, и временами хихикали, косясь на благородно вытянутое лицо Сереженьки. От чего-то было красиво и восхитительно, хотелось вслух выразить свой восторг; и Сережьнка сделал это единственным доступным ему способом: "Вот же, мать твою!" - выдохну он и сплюнул на асфальт, который, не ожидая подобной наглости, мгновенно начал казаться грязным.