Мы уже порядком подустали, так что, когда лектор вдруг, странно скривившись подобно куриной гузке, начал зачитываь "ну совсем последний вопрос", не было, пожалуй, ни одного человека, который бы его слушал.
Лешенька Соколов, умница, красавец, любимец девушек, сегодня пришел слегка похмельных и уж совсем не слегка небритым, а потому спал, спал сладко с объятиях деревянного короба одной из глухих парт на самой верхотуре аудитории.
Гришенька Шеломенцев, распиздяй, мастер "ложить и забивать", с усталым видом подперший щеку рукой, уставился в жуткого вида советский серый томик очередного Ницше или, того хуже, Гегеля, разложив книгу на коленях.
А что ж лектор? А лектор говорил, говорил, говорил... О чем же он говорил, этот лектор? Кажется, о том, что очень любит собак, и потому у него их две. О том, что боится ездить в автомобилях, и потому непонятно зачем ему его старенький жигуленок.
Да. И лекция по численным методам все больше напоминала семинар прикладной психотерапии.
Ирка... Ирка тоже, положив прямо на парту, читала что-то цветное-модное. При этом она смешно теребила кончики волос.
А лектор? А что лектор?.. Он говорил, что у него есть внучка, умница, девятый класс. И что сейчас школа слишком назойливо учит, при этом не обучая тому, как учиться самому. Он рассказывал про водку, которую пил перед рейсом самолета Москва-Хабаровск, рейсом в его родной город. И он говорил, говорил, говорил... И я давно уже вынул из уха бусинку-наушник. Я смотрел на его складчатый пиджак в тонкую серую полоску, клетчатую бежевую рубашку, какую-то залихвастски выставленную напоказ лысину. А он говорил, говорил, говорил... Кажется, кто-то уронил книгу на пол: она с грохотом подняла облачко пыли. И давно кончилось время лекции...
А лектор говорил, говорил, говорил... И мы все заснули, и, может быть, нам приснилось небо... и две собаки...