Святослав Рихтер сказал, что "Шуберт - это пространство Бога, абсолютное, там нет раздвоенности, нет этих судорог... А ведь дух Шуберта самый послушный, совершенно особенный. Он приносит другое время, мы его абсолютно не знаем." (Борисов Ю.О. По направлению к Рихтеру. Рутена, Москва, 2003). Давайте взглянем на творчество Франца Шуберта и посмотрим, как реализуется в нем отношение времени и вечности.
Особое место в творчестве Шуберта занимают сонаты. Вот соната Relique (D840) - ее первая часть напоминает пространства последней сонаты (D960), но в совершенно другом развитии. Незавершенность третьей и четвертой частей может быть объяснена тем, что тогда Шуберт, наверное, еще не представлял точно, куда это развитие ведет. Вот соната-фантазия (D894) - с ее огромной первой частью, рисующей бесконечные пространства странствующего духа. Можно, конечно, не играть повторы и сократить ее до десяти минут - но что останется? Смысл пропадет. Соната Gasteiner (D850) - с радостным принятием жизни и изумительным тиканием времени в финале.
В предпоследней сонате D959 (которую не играл С.Т. Рихтер), в анданте показано печальное скитание (Wanderung) по миру, которое приводит к его границам и Wanderer видит их и выходит за их пределы (отображение в ничто). Оно получит продолжение в последней сонате с ее пустотами первой части, осознаванием обреченности во второй, ирреальным потоком времени в третьей и безумием вопроса о смысле всего в четвертой. Но в целом предпоследняя соната принимает жизнь в ее субстанциальной радости. Скитание анданте D959 чем-то напоминает (не музыкально, а "субстанциально") скитание в скерцо сонаты op. 106 (Hammerklavier) Бетховена. Там тоже выход в ничто, но не экзистенциально-трагичный, а, скорее, ироничный, как бы пародирующий принятие жизни и ее субстанциальное обоснование через фугато в первой части. Размышление начинается с иронии, говорил Сократ, и это глубочайшее трагическое размышление у Бетховена следует далее - в Адажио (из которого он находит выход в единстве мышления и действия фуги, порождающем неизбежный бытийный процесс). У Шуберта скитание и размышление - в пределах одной части, соната в целом, конечно проще, чем Hammerklavier, но ее Анданте - музыка, несопоставимая ни с чем другим.
Последняя соната (D960) - это в том числе и размышление о времени, где оно само себя созерцает через ничто. Из трех записей С.Т. Рихтера, которые я слышал, студийная - самого хорошего качества, но лучше всех запись из Москвы 1957 года, наверное та, которую слышал Глен Гульд (не любивший Шуберта, но оценивший это исполнение; жаль, что он не слышал реконструкции Десятой симфонии, особенно скерцо-финала, оно больше соответствует его взглядам на музыку и наверное ему бы понравилось). Артур Шнабель играет совсем по-другому и более быстрый характер его игры создает иное ощущение, возможно, более близкое к исходному замыслу композитора.
Виолончельный квинтет (D956) иногда сравнивают с последними квартетами Бетховена и действительно это правомерно. Однако общее настроение Квинтета отличается от бетховенского: колорит его более мрачный. Я бы рискнул сравнить его с поздними квартетами Шостаковича по общей концепции и настроению, а именно с Четырнадцатым и Пятнадцатым. И здесь и там ощущение пустоты и вместе с тем неумирающей красоты, парящей над этой пустотой. Движение первой части Квинтета бесконечно и в то же время ограничено конструкцией. В разработке развитие подходит к пределам конструкции и возвращается назад, чтобы остаться в пределах, в которых существует эта структура. В то же время здесь созерцание конечности самого процесса созерцания, хотя предмет созерцания вечен. Между созерцанием и его предметом лежит ничто. И поэтому процесс эфемерен, он есть парение над ничто. Вторая часть уже есть само созерцание ничто, приводящее к ужасу непосредственного восприятия небытия, выход из которого - через вариации основной темы, которые оставляют всё в том же состоянии и не препятствуют вторичному возвращению ужаса. После этого реальный мир (в скерцо) предстает как злое кручение, пляска смерти, и только в трио созерцание бесконечности уводит на время из этого кручения. А финал - как бы взгляд с другой стороны на это круговращение, в котором разные проекции по-разному, но с одинаковой силой вовлекают в этот ирреальный круговорот. Что дальше? - а ничего, иллюзия успокоения разрушается появлением опять ре бемоля перед завершением в "до" и возвращает ощущение ирреальности. Лучшее исполнение - Emerson квартет с М. Ростроповичем. Квартет Альбана Берга исполняет тоже хорошо, но нет повтора в первой части и не так явно показана ирреальность созерцания ничто.
Переходы между мажором и минором у Шуберта почти так же неуловимы, как у Моцарта, у Шуберта, пожалуй, их все-таки легче рассмотреть. Самый классический пример - Баркарола ("Aus dem wasser zu singen"), где представляются блики света и тени на воде. В поздних произведениях мажор бывает трагичнее минора. Соединение музыкальных фраз через ничто - это и есть созерцание бесконечности. В первой части последней сонаты, в виолончельном квинтете. Время пропадает, а потом мы опять входим ("на время") во временной мир. А мажор финалов последней сонаты и квинтета изображает то, что потом мы находим у Шостаковича, например во второй пьесе для октета. Если это безумие, то безумие интеллектуальное, некая симуляция выхода из мира.
После неоконченной симфонии (D759) остается ощущение, что всё высказано и в то же время остается некоторая неопределенность. Вторая часть может восприниматься, как уход и примирение, в котором остается некоторая недосказанность. Дальше Шуберт пишет Большую (Grosse) симфонию до мажор (D944), которая вполне может восприниматься в другом значении, как Великая, потому что смысл в ней действительно великий. Послушайте ее у Фуртвенглера: после медленного начала с трубой развивается радостная музыка первой части - это радость чего? Это радость вечной жизни, радость воскресения в бесконечном возрождающемся и самообновляющемся мире. Это субстанциирование радости, осознание ее как основы мироздания, как и в финале Девятой симфонии Бетховена. Не случайно интонации Оды к радости слышны и в первой части, и в финале симфонии Шуберта. Радость - это переживание "любви, что движет Солнце и светила" у Данте. Но чтобы прийти к ней, нужно пройти по жизни, пройти через мир, осознавая порой свою обреченность и в то же время имея сознание необходимости, ведущей через жизнь. Это вторая часть. Но энергия радости воскресения наделяет жизнь смыслом, и это можно услышать и в третьей части, где жизнь восстает в своей значимости и силе, и в четвертой, где ее течение предстает как объективный процесс, включающий в себя радость как основное чувство возникающее из вовлеченности в этот процесс.
Десятая симфония. Восстановленная по наброскам, эта симфония продолжает тему вечной жизни и воскресения. Более призывное начало, чем в Девятой, и переходящее легче в радость свободы. Первая часть после медленного вступления вводит в мир, где безвыходность и трагедия остались позади. Только в одном месте прежний мир напоминает о себе, почти как у Малера в Адажио незавершенной им Десятой симфонии, только в миниатюре и более непосредственно. Вторая часть - бесконечная Lied, то, что потом появится у того же Малера: нет, это не Шуман или Брамс, гораздо более глубоко и экзистенциально. Это вершина, к которой приблизится потом только Малер. И, наконец, скерцо-финал. Должна ли была быть еще одна часть? Наверное, всё уже сказано. Контрапунктная техника, которой почти не было у более раннего Шуберта, как бы логически оправдывает поток бытия. Это как бы соединенные скерцо и финал Девятой симфонии Бетховена. Тема радости здесь промелькнет, и сам поток уже преображен, в нем нет ничего мрачного и страшного, он сама вечная жизнь.