На материале русский истории Модест Петрович Мусоргский показывает разделенность божественного и земного, божеского и человеческого, логоса и физиса, между которыми в России - пропасть. Мечта русской философии о софийности бытия находит великое выражение в искусстве (вспомним фильм "Андрей Рублев" Тарковского), тогда как в повседневной, особенно политической, жизни, имеет место трагическое переживание отсутствия софийности. Более того, воплощение духовной концепции в миру превращает жизнь в еще больший ад. Мудрому носителю логоса в мире соответствует свой двойник (совсем как у Достоевского, даже еще более разнополюсно), и результатом становится разрушение реальности, страны и гибель большого количества людей.
Георгий Васильевич Свиридов точно определил, что Мусоргский - это Толстой и Достоевский одновременно. Но дальше он говорит о том, что спасение в картине мира Мусоргского состоит в религии. Однако, показывая культурообразующую роль религии, Мусоргский одновременно показывает трагедию безысходности из-за невозможности воплощения трансцендентного начала в реальном историческом процессе. Вернее, его воплощение делает ад еще большим адом. Нет единства Бога и мира во вселенной Мусоргского и в российской жизни. Мечта о софийности в русской философии не воплощается в России Мусоргского и в России как таковой. Софийность мира в реальной истории России оборачивается крапленым объектом, теряющим смысл в новой метаигре, затеянной новыми людьми, как Аделаида Ивановна из "Игроков" Гоголя.
В "Борисе Годунове" двойники прежде всего Пимен и Григорий. Более того, Григорий уходит в мир, чтобы внести в него истину, которой обладает Пимен. Правда Пимена тотальна. Но ей соответствует реальность смуты - результат воплощения этой правды. Тотальность русской истины приводит к смуте и вторжению иноземцев. Результат воистину страшен. Всё-таки вина Бориса у Мусоргского менее очевидна, чем у Пушкина, но она всё еще имеет черты реального, позитивного факта. Владеет ли Пимен абсолютной истиной? - он уверен, что да. И Пимен появляется в конце, чтобы окончательно уничтожить Бориса (у Пушкина там другой старичок, то есть Пимен не столь тотален). Есть ли что-то плохое в Пимене? Нет, он несет правду, его гениально поет М.Д. Михайлов. И тем не менее на Земле становится больше тьмы, а не света. В "Борисе Годунове" (более прямо, чем у Пушкина) правда Пимена порождает Григория, который поднимается, чтобы принести смуту, а в конце оперы Пимен "добивает" Бориса, прямо неся ему эту правду в глаза.
Двойничество в "Хованщине" - это Досифей и Иван Хованский с его стрельцами. Досифей, наверное, более догматичен, чем Пимен, но он обладает всеми положительными человеческими чертами: он способен понять по-человечески Марфу, он мудр и добр. И в то же время он ведет своих людей и страну к самоуничтожению. Выход для Досифея - сохранение тотальности правды через самоуничтожение. Согласно Досифею, истинная Россия должна самоуничтожиться, чтобы спастись. И это потому, что он любит Россию. Любит в ее тотальности.
Марфа показана в чувстве тотальности любви, от которой становится страшно Андрею Хованскому. В конце все же он оказывается в аду этой тотальности. Последние слова его должны быть обращены к Эмме, как у Мусоргского, а не к Марфе, как в некоторых постановках, то есть он все еще хочет вырваться. Гадание Марфы - политическая акция, благодаря которой она хочет изгнать из мира Голицына, потому что он вне этой тотальности. Она этого хочет еще больше, чем Досифей. Марфа верит в спасение через самоуничтожение, она хочет этого раньше.
Тот, кто выступает против Хованских, Шакловитый, выражает светскую тотальную идею, противоположную концепции Досифея, но сходную с ней в ее тотальности. Его идея - это административная, не церковная, самодостаточность России. Он ужасный человек, а тоже любит Россию (именно ему дана благородная ария "Спит стрелецкое гнездо", которую Шаляпин хотел бы отдать Досифею). Все любят Россию в "Хованщине". Любят тотально, и тотальность любви каждого приводит к ее разрушению. Шакловитый в арии поет об отсутствии смысла в страдании русского народа. Руси не было хорошо ни от восточных татар, ни от западных немцев, ни от своих бояр. При этом сам Шакловитый представляет существующую власть. Он действует в рамках этой власти самостоятельно, исходя из самодостаточности светской административной структуры России. И его тотальность делает его не меньшим злодеем, чем Хованские.
В этой ситуации умеренная, скорее западническая позиция, основанная на балансе интересов различных групп, оказывается исходно слабой. Голицын и с пастором ведет себя так, чтобы не раздразнить консерваторов, и с Хованским, чтобы не подчиниться, проигрывая в результате.
В "Хованщине" носителем русской правды на уровне идеи является Досифей, а в жизни ее реализует двойник Досифея в миру - Иван Хованский с его погромствующими стрельцами. Эта идея правды приводит Досифея и его единомышленников к самосожжению, после чего люди Петра приходят на пустое место и начинают всё сначала. Мудрому Досифею в миру соответствует сумасброд и солдафон, уверенный и самонадеянный в своей правоте, но прежде всего благодаря своей грубой силе. Он убежден, что он прав и страна принадлежит ему. Он при этом указывает Досифею, что нужно действовать в миру, а не уходить в монахи. Однако Досифей для действующей власти опаснее: стрельцов власть оказалась способной помиловать (на этот раз), но идеолога (Досифея) с его людьми власть не помилует никогда.
На этом фоне и развивается новая тотальная и безграничная власть Петра. Она ставит себе на службу и запад с его технологиями, и восток с его крепостничеством. И все это новое развивается на пустом месте уничтожившего себя старого. Начинается новый цикл. И в каждом цикле остается и воспроизводится главное - софийность великой культуры. И хотя в далеком будущем все дойдет не целиком, но великая целостность будет просматриваться в сохранившихся частях. Как в стихах доктора Живаго. Как в цветном финале "Андрея Рублёва" Тарковского. И, конечно, как в немногих сохранившихся иконах самого Андрея Рублёва.