А в отчем доме та, постылая,
все стелет стылую постель,
и белизна ее унылая -
твоя бессонница бескрылая -
злей и студеней, чем метель.

Когда б не холод тот лягушечий,
все можно бы перенести -
и шерстяной платок старушечий,
и край передника в горсти...

Воспоминанье сердце высосет,
и пустотелая, как шар,
из пальцев онемевших выскользнет
уже ненужная душа.

А морок дня страшней ночного, 
ты видишь все, как наяву:
вода, челнок, но ни покрова
небес, ни огонька земного
во тьме, ни голоса, ни зова -
не удержаться на плаву...

Она во всем была виновною.
Удары злые и неровные
глухие раскроили дно,
и белизну ее бескровную
ты скомкал, словно полотно.

А после - страшная усталость, 
что даже губ не облизать,
и в теле рухнувшем, казалось,
на то лишь силы и осталось,
чтоб только приоткрыть глаза.

Таких не забывают лиц.
Не страх покорности заученной -
в нем боль и ненависть спеклись,
и сжат был рот, тобой измученный.

Ах, посулить-то Богу нечего,
а то ты все бы отдал, чтоб
не для тебя стелился вечером 
перины пуховой озноб.

Там, за окном, - пределы снежные,
здесь - ледяная простыня...
Так будь же мне женою нежною,
метель, и приголубь меня!..

Она тебя обнимет, голого,
лебяжью тяжесть рук сплетет -
удобно, запрокинув голову,
следить их серый перелет.

Не жаль себя, не жаль покинутой -
ты отдан лучшей из невест!
...И подбородок, остро вскинутый,
дырявит рыхлый свод небес.