Yampolsky Igor. Эвакуация

Эвакуация

За несколько минут до посадки меня разбудила стюардесса, немолодая, строгая женщина с грустными глазами. Её толстые брови были нахмурены.

- Up, up, - настойчиво твердила стюрдесса и тыкала пальцем в сторону опущенной шторки.

Два часа назад она же предлагала нам обед, властно повторяя "Eat, eat". Если верить рекламе, все стюардессы Анкарских авиалиний знают английский язык, но разговаривая с пассажирами, они вполне обходятся несколькими словами. Я послушно поднимаю пластинку серого пластика и понимающе улыбаюсь усталой женщине, после многих лет тяжёлой, скучной работы она заслужила право, молча ненавидеть всех пассажиров.

Самолёт медленно разворачивается над Босфором. В последний раз я бывал в Стамбуле пару лет назад, во время всемирной истерии из-за какой-то мифической эпидемии. Тогда пассажирам приказали заполнить анкету с удивительным вопросом "Были ли у вас в последний месяц контакты со свиньями". Моего соседа, ответившего: "Да, за обедом", задержали прямо на выходе из самолёта. Никогда не надо проверять чувство юмора мелких чиновников.

Если бы я был человеком, то, наверное, мог бы сказать, что давно не был дома. Но там, где лишь немногие пытаются противостоять больному мирозданию, у меня нет, и не может быть места, к которому я был бы привязан. Любая привязанность делает нас уязвимыми, и значит, подвергает опасности хрупкую систему тончайших связей, не позволяющих миру сожрать самого себя. Я плохо понимаю высшие законы, не умею, а если честно, то и не хочу спасать чужую вселеную. Но я умею спасать тех, кто больше не должен здесь жить, отправлять их к далёким берегам за мгновение до гибели. Я - эвакуатор.

Самолёт пару раз грузно подпрыгивает, катится, дрожа, по нескончаемому лётному полю и притыкается между двумя громадными аэробусами возле самой стены аэропорта. Весь мой багаж умещается в небольшом округлом саквояже с удобной, ухватистой ручкой. Сшит мой неизменный спутник в незапамятные времена из кусков оранжевой, грубой ткани, но бодрый апельсиновый цвет давно слинял с бывшего ковра, и бока саквояжа обрели раскраску прелой листвы. При известном умении из моего саквояжа можно извлечь любую вещь, лишь бы она могла в нём уместиться и существовала в опекаемом мире. Я выхожу из самолёта не торопясь, идти на таможенный контроль в этот раз не нужно. Прохожу мимо людей толпящихся у будок пограничников, поворачиваю налево и подхожу к узкой двери, предназначенной для транзитных пассажиров. Около двери стоит брат-близнец давешней стюардессы. Такой же толстобровый, усталый и недовольный. Вместо малинового галстука служителя Анкарских авиалиний на шее близнеца висит рация размером с суповую тарелку. Предъявив стражу границы билет в Киев и канадский загранпаспорт, я прохожу в зал ожидания. Ещё вчера я заметил, что имя в документах подобрано неудачно - Кирилл Богданов. Нельзя в подобные поездки брать имена перевёртыши. В самый неподходящий момент может одолеть сомнение: Кирилл Богданов или Богдан Кирилов? Профессионал, конечно, вряд ли ошибётся, но зачем усложнять задание. Впрочем, менять паспорт я не стал, не спорить же с собственным саквояжем.

Бизнес-зал Анкарских авиалиний переполнен. Пластиковые кактусы на белокаменных островках ёжатся из-за мелькающих со всех сторон ног, плащей, скользящих по пятам за людьми чемоданов. Прихватив стакан с наспех сделанной Кровавой Мэри, я отправляюсь в "мусульманскую" комнату. Ни европейцы, ни мусульмане туда обычно не заходят. Европейцам неуютно сидеть внутри иллюстрации к сказке о Багдатском халифе, мусульмам же не нравится место, которое выглядит, как пародия на их настоящие жилища. Так и есть. В маленьком зале полно места, только в углу сладко спит пара пожилых японцев. Невнятный говор на множестве человеческих языков остаётся за стекляными дверями. Я сажусь за свободный столик, кладу ноги на недовольный саквояж и прикрываю глаза. До отлёта ещё много времени, надо хорошенько отдохнуть. Лететь до Киева недолго, пару часов, но поспать в общем салоне, скорее всего, не удастся. Иногда приходится жертвовать комфортом, чтобы не привлекать лишнего внимания. В пункте назначения всегда лучше поначалу соблюдать низкий профиль. Скромная одежда, поездки в случайных такси и съёмная квартира поблизости от клиента. Клиентами их называю я. Агентов и наблюдателей, оказавшихся на грани провала. Мне не по душе называть их "жертвами", как это делают другие эвакуаторы. Агенты частенько попадают в беду, но они знают, на что идут, кое-что умеют и почти всегда им удаётся продержаться до приезда кого-то из наших. С наблюдателями, увы, всё сложнее. Неприятности с ними происходят не часто, но если уж что-то случается, то рассчитывать они могут только на талант эвакуатора. За множество лет у меня были всего две неудачи, и обе с наблюдателями. Мой нынешний клиент тоже наблюдатель. Я отпиваю коктейль и мысленно желаю себе не пополнить завтра список провалившихся эвакуаций.

С ночи у меня какое-то беспокойство. Сон, плиать, приснился такой. Как будто по имени зовут: "Андрей, Андрей", чётко так, "Андрей, помоги". Я много кому помагаю, характер такой, поэтому и народ за меня без заморочек голосует. Но если чего надо, зовут, конечно, только Андрий Сегийович, или там господин Портяник. Есть понятно люди, которые со мной по имени, родоки там, кореша, но они так слёзно ни о чём меня никогда не просили. Вот сон, утром встал как с похмелья, даже кефиру холодного выпил. Помогло вроде, хотя сердце хватает, но ладно жизнь продолжается. Ух-х, плиать, как прижало сейчас, может с сердцем что-то не так? И с чего главное? Бизнес идёт, на Борщаговке вон второй гипермаркет в среду откроем. В Раде городской, вроде, тоже всё путём. Так с чего же? Даже когда впервой в Раду шёл, ничего такого не снилось. А ведь я не паровозом в чьём-то партийном списке, а со своей собственной командой туда прошёл. Такую бригаду наладил. Натаха тогда ассистенткой пришла, после академии своей, народнохозяйственной. Теперь уже другим кандидатам людей могу подогнать. Перед последними выборами хорошие деньги на этом поднял. Я подхожу к бэхе, и Сергей, отбросив сигарету, распахивает переднюю дверцу. Мне до лампочки все понты, езжу рядом с шофёром, а то сейчас такую хрень развели, в затылок своему человеку команды дают.

- Доброе утречко, Андрий Сергийович, до офиса?

- Доброе, доброе... Да нет, давай-ка на Институтскую, подождёшь меня там часик. Можешь позавтракать.

- Так я ж из дому. Сытый.

И по голосу слышно, что так и есть. И довольный. Хорошая баба досталась парню. Хотя то, что сытый, это ему меня благодарить надо. И опять... "Андрей". Плиать! Довёл себя. Работа, работа, а отдых какой? По кабакам и по саунам. Театр, хрен с ним, но я и фильма нормального полгода не видел. Замотался. Мама когда-то говорила, женись мол, дома будешь отдыхать. А что, батя всю жизнь домой приходил, борщ на столе, газета, минералка. Мне эти все дела без радости. Но поговорить так без напряга, посидеть просто с коньячком, с музыкой хорошей, чтобы жена шею перед сном помяла. А у меня... Офигеть какой отдых у меня дома нарисован. Поехали туда, поехали сюда, купили тут, профукали там. Хорошо, Серёга безотказный парень, а то бы ещё самому баранку надо было крутить. Нормальная такая девка была. С хитринкой правда. Родила первого, родила второго и всё, хрен теперь что-то можно изменить. Пацанам-то мама нужна. Так что, лет десять у неё есть, вот и отрывается.

Ох, как седце разогналось, прямо в живот отдаёт. Может в Раде чего-то закрутилось? Да, вроде ж всё тихо. Ни с кем тёрок нет, да и было бы чего, сказали бы. Не те сейчас времена, чтобы сразу кого-то в пыль пускать. Нет причины для кручины. Всё как надо идёт. Хотя... Может на Припяти чего-то подхватил? Бизнес там нехилый. Взяли двадцать гектаров возле речки, типа базу научную строить, границу отчуждёнки потихоньку двигаем, и участки под котеджи пускаем. По первому разу сам не верил, что народ такие котеджи покупать будет. Чтобы на бабки не попасть, этой же землёй и благодарили кого надо. Но пошло дело-то. Сколько раз уже туда ездил. Так может там какая-нибудь дрянь в кровь попала? Да не, ерунда. Тыща людей там уже сидит, второй посёлок продавать начали. Да и... С Наташкой у меня всё окей, не видно проблем со здоровьем. Да, не видно... Плиать, мама дорогая, вот страшно вдруг, писец какой-то, ужас. Аж дыхалку гасит. Может, следят за мной? Кто, почему?

- Сергей, а-а, это... а ну поглядывай, нас так случаем никто не пасёт?

Сергей мой поперхнулся. Не ожидал.

- Да вроде нет, Андрий Сергийович. Так вы ж сами говориты, прошлы те времена?

- Давай посматривай. Прошли... Времена-то прошли, а люди остались те же.

- Як тут подывишься? Пробка, еле едем. То б я дёрнул.

- А что, вон переулок, сейчас доползём и жми туда.

- Адже там проезду нема. Андрий Сергийович, може сказаты Паши щоб с хлопцямы пидихал, встретил нас?

- Давай, делай, как я говорю, если там гайцы, не тормози. Посмотрим, есть ли кто за нами.

Сергей яростно крутит руль, и мы ныряем под кирпич. Никто нас не тормозит, никто не торопится за нами, только какая-то баба, переходящая дорогу шарахается в сторону. Пара терпил на тазиках прижимаются к бордюру. Хорошо хоть никакая фура в лоб не ехала. Сергей сворачивает в другой переулок, теперь без нарушения, но строго в обратную сторону от нацбанка. И что за дурь на меня нашла? Как теперь успеть на встречу? Димыч, понятно, там будет, но нехорошо это, чтобы он один про Стройбанк с самим Куликом говорил. Как успеть... Тим-па-па! Тим-па-па! Плиать! Что за день такой. Бригадир из посёлка нашего звонит. Какого хрена мне на мобилу...

- Да!!!

- Андрей Сергеевич, это я Коля. Простите ради Бога, что беспокою, вы можете говорить?

- Не мог бы, не ответил. Чего там?!

- Ваш зам, Валентин Борисович...

- Плиат! Коля! Я знаю как зовут моего зама! Говори по делу!

- Он сказал мне, Валентин Бо... Сказал позвонить от его, то есть от вашего имени Наташе, договориться, когда заехать за ней сегодня. И всё к встречи подготовить, сказал вы сами к вечеру хотите на шашлыки...

- Ё-ё-ё! Что случилось говори!

- Наташа сказала, что не поедет, я перезванивал, она телефон больше не берёт. Мы тут готовим всё, конечно. Но... Валентин... Тоже не отвечает. А если она не приедет, то как... Мне... Так я предупредить...

- Во плиат какой ты предупредительный. Тебе же поручили договориться с девушкой! Что мне сейчас всё бросить...

Я ору на бедного порученца, но уже понимаю, что именно это сейчас и сделаю. Брошу всё и поеду к Наташе.

- Ладно... Готовь всё как надо, если мы не приедем, сами съешьте шашлыки. Правильно позвонил. Давай, всё.

- Так, - говорю я Сергею, - к чёрту банкиров, давай к ней.

Набираю своего компаньона, леплю горбатого про какие-то обстоятельства. Слушаю, как он возмущён. Что-то радостным голосом Димыч возмущается... Л-ладно, пока ладно. Приехали. Выхожу и чуть не падаю. Сердце заходится, как страшно. Хорошо, что Наташка никуда не хочет ехать. Останусь у неё до вечера, до ночи.

Лифт не работает. И правильно. С какого... ему работать? Газа нет, вот и не работает. Ползу, ползу на пятый этаж. Холод в подъезде, а я взмок, галстук, с-цуко, лезет в рукав пиджака. Звоню, ещё, и ещё. Первым делом в душ, неудобно, весь мокрый. Падаю на дверь. Звоню.

- Кто там?

Наконец-то. Отдых.

- От-крой, Наташ.

Тишина, шорох. Смотрит на лестницу? Зачем? Ничего она не увидит, я лежу плечом на глазке.

- Наташа, ну что там. Мне нехорошо.

Звякнули ключи. Дверь открылась, и я начал падать вовнутрь. Но не упал, цепочка удержала дверь. Наташа смотрит на меня глазами полными ужаса.

- Ты что, Наташ? Отпирай уже.

- К-кто? Кто вы?!

Дождь в Борисполе закончился пару минут назад. Поручни поданного к самолёту трапа мокрые и ледяные. Ветер нещадно полощет толпу пассажиров, пока аэропортский автобус неуклюже подбирается к нам, петляя между лужами. На пограничном контроле оказывается немного людей, но уставшие за ночь пограничники раздражены и неповоротливы. Кажется, что мы стоим на месте, но вот толпа передо мною начинает быстро редеть. Мы продвигаемся благодаря пожилым немцам, которые хотели заполнить свои декларации с помощью местных прапорщиков. Люди в зелёной форме безжалостно гонят наивных иностранцев в конец очереди. Я достаю свою декларацию из саквояжа, проверяю, верно ли всё заполнено и преподношу сонному пограничнику драгоценную бумажку вместе с паспортом и обратным билетом. Полистав немного паспорт, прапор задирает руки и начинает наводить на меня висящую над ним кинокамеру. "Назад", - цедит он сквозь зубы и косится на стоящий перед собой экран. Закончив нехирую процедуру, пограничник складывает в кучку все бумажки, чтобы просунуть их обратно через узкое оконцо. Но тут рука его замирает, а лицо искажает гримаса. Он несколько раз судорожно вдыхает и вдруг начинает говорить писклявым детским голоском.

- Доброе утро, господин Богданов, ваша помощь нужна срочно, примите сообщение. Доброе утро, господин Богданов, ваша помощь нужна...

- Говори, - прерываю я скороговорку живого передачика.

Плохо, очень плохо, что местный агент прибег к такому способу связи. Разговоры пограничников наверняка записывают и, даже если проверка бесед проводится выборочно, раз в несколько дней, действовать теперь придётся намного быстрее. Видимо, ситуация выходит из под контроля агента, и он торопится свалить всю ответственность на эвакуатора.

- Выйдете из аэрпорта, идите вдоль стоянки такси налево, сразу стоит чёрный Ниссан, белая эмблема "Борисполь-экспресс", шофёру скажите только фамилию: "Богданов". Выйдете из аэрпорта, иди...

- Свободен, - освобождаю я погранца от чужой воли.

Бедняга едва может протянуть мне документы, так трясутся у него руки. Действует он сейчас механически, способность мыслить вернётся к нему через пару минут.

Шофёр оказывается в ещё худшем состоянии. На условное слово он реагирует сдавленным вскриком: "В парус", немедленно трогается и едва не делает аварию. Машину ведёт настоящий зомби, ведёт очень быстро и как мне кажется не слишком осторожно. За эту выходку здешнего агента следовало бы лешить всякой надежды на дальние берега. Не говоря уже о том, что бессмысленному риску подвергается вся моя миссия, этот идиот издевается над своим же собратом, человеком. Ниссан несётся по городу, объезжая пробки по трамвайным путям. "В парус, в парус", - повторяет шофёр время от времени. Я бы мог вернуть его в сознание, но боюсь, что это будет ещё опаснее, чем ехать с водителем, погружённым в глубокий транс. Наконец-то мы тормозим возле офисного здания, действительно чем-то похожего на парус. Не без облегчения выхожу я из машины. Но не успеваю освободить таксиста, как вдруг чувствую чьё-то присутствие, словно кто-то коснулся моего сознания, мысленно позвал меня.

- Простите, коллега, дайте шофёру гривен триста, - слышу я неприятный голос, - а то он может впасть в ступор. Деньги для них сильнейший раздражитель.

Терпеть не могу агентов, которые, едва нучившись азам своей работы, начинают говорить про соплеменников "они". Да и давать мне советы ему не следовало бы, я и без непрошеных подсказок не имею привычки пренебрегать без особой нужды местными законами.

- Свободен, - говорю я шофёру и протягиваю ему несколько купюр с портретом Линкольна.

Пока дрожащий мужик будет пересчитывать деньги, он придёт в себя.

- Зайдите, пожалуйста, в здание. Я вас жду в японском ресторане. "Якимото". Справа от входа.

Я настолько раздражён поведением агента, что не отвечаю ему. Серое зябкое утро висит над Киевом. К входу торопятся насквозь продрогшие офисные девчонки в своих всё ещё по-летнему открытых нарядах. Китайские плащи, наброшенные поверк голых плеч и коротких юбок, почти не греют. Спешат на работу однотонные клерки, мелко скользят на покрытых слякотью гранитных ступеньках. Серьёзные люди не заходят в это здание с улицы, для них есть тёплые подземные стоянки и отдельные лифты с улыбчивой охраной. Несмотря на ранний час десятка два людей уже сидят в ресторане. Гостей, правда, никто не встречает, и я сам выбираю место в углу, откуда видны остальные посетители.

- Э-э, - снова возникает чужой голос, - простите, что не пригласил за свой столик, надеюсь, вы не возражаете, чтобы я сохранил инкогнито...

Я не стороник свойственной людям иерархии и субординации, но здешний агент, похоже не представляет, с кем он столь фамилярно общается. Каждый член группы должен правильно понимать свою роль, иначе любая миссия может стать невыполнимой. Я сканирую публику и почти сразу нахожу агента. Рыжий парень лет тридцати сидит ко мне спиной в обществе какой-то милашки, которая щедро мажет васаби на ломтик чёрного хлеба. Мой таинственный собеседник слушает вполуха щебет своей подружки и, кажется, вознамерился, так же между делом, пообщаться со мною. Что ж, пора обозначить своё недовольство поведением зарвавшегося агента. Мгновенно возникшее желание заставляет рыжего резко наклониться вперёд, огромным усилием воли он удерживает руки на столе, но судя по тому, как поползли вверх тонкие брови любительницы васаби, неудобство, причинённое её кавалеру внезапным возбуждением, явственно отразилось на его лице.

- У вас прелестная спутница, - обращаюсь я к багровеющей шее под аккуратной рыжей причёской

Не отвечая мне, он говорит что-то красотке, и та исчезает из-за стола с поистине волшебной скоростью. По крайней мере, агент оказывается не так уж глуп и осмотрителен в выборе знакомых.

- Простите меня, я, наверное, ошибся... не сочтите за неуважение, - даже мысленно ему трудно говорить, - Пожалуйста, прекратите...

- А мне очень понравилась ваша девушка, я собственно хотел доставить вам и ей удовольствие... Попозже, конечно, когда всё будет улажено...

- Нет, нет! Хватит! Я не могу так... Это неудобно.

- Как вам угодно, но сначала сообщите мне информацию, из-за которой вы сегодня уже дважды превысили полномочия, и следов которой я не вижу в данный момент на поверхности вашего сознания.

- Это из-за вас у меня сейчас голова не тем занята, - огрызается агент, но тут же, спохватившись, начинает почтительно излагать суть дела, - Я не знаю по какой причине, но у одного из наших наблюдателей, матрица наложенного сознания три дня назад дала сбой. Система самоконтроля, заложенная в матрицу, сработала успешно, поэтому я и не стал сразу вызывать эвакутора. До вчерашнего дня, казалось, что внешнее сознание наблюдателя справится с ситуацией, но вчера начался кризис. В некоторые моменты дело доходило до того, что матрица существовала паралельно с истинным сознанием наблюдателя. Я немедленно вызвал помощь. Вчера был выходной день, а сегодня, рано утром состояние наблюдателя стало известно одному другу, другу внешнего сознания, конечно. И этот друг... Только не сердитесь! Он вызвал врача психиатра.

- Что?! Как вы это допустили?! Вы понимаете, что примитивные лекарства ваших врачей могут спровацировать защитное саморазрушение настоящего Я наблюдателя?!

- Я понимаю... догадываюсь. Я пытался действовать, но у друга наблюдателя невероятно сильная энергия, он сумел противостоять моему давлению...

- Как такое возможно?! Как человек смог вам противостоять? Скажите лучше, вы оставили наблюдателя без защиты? Занялись своими делами?!

- Нет! Я не знаю... Я никогда не был в такой ситуации. Этот друг действовал так быстро, несколько людей оказались вовлечены... Я просто не знал за кого хвататься... Я же не мог пойти на убийство!

Совсем некстати ко мне подходит молодой прилизанный официант. И ещё более некстати суётся с советами неслышный голос.

- Возьмите "Калифорнию" с морским гребешком или нигири с угрём...

Я протягиваю официанту пятьдесят гривен.

- Бутылку "Боржоми", "Мальборо". Быстро, без сдачи.

Коротко кивнув, он уходит, посматривая по сторонам. Сметливый парень этот гарсон.

- Вредно кушать суши, когда так волнуешься, - впечатываю я слова в мозг агента, - а то может быть изжога.

Бедняга оборачивается ко мне с перекошенным лицом. Похоже, я лешил этого разгильдяя всех радостей жизни.

- Что вы творите? Мне плохо... - стонет он про себя и даже порывается что-то сказать вслух.

- Статус? Адрес? Имя?

- Наблюдателю сделали уколы. Снотворное, антидепрессант. Снотворное сильное, так что ещё есть час-два. Наблюдатель сейчас один, друг ушёл, врач ему сказал, что снотворного хватит до вечера. Врач, кстати, настаивал на госпитализации, но я...

- К чёрту и вас, и врача. Адрес, имя.

Почти незаметно появляются на столе сигареты и бутылка минералки. Ох, какое любопытство стоит в глазах официанта, отличное чутьё у него.

- Адрес, да. Леси Украинки дом семьдесят пять, квартира восемь, код входной... ах да, вам же не нужно... этаж... этаж третий. Имя наблюдателя, по матрице, конечно, Наталья Маритова, девушка, двадцать пять лет...

Я делаю глоток воды, прячу в карман сигареты и встаю из-за стола. Агент совсем разворачивается, я вижу, что одной рукой он пытается оттянуть пряжку ремня, а другой тащит вниз узел галстука.

- Ради Бога! Ради... Прекратите! Я же не смогу работать.

- Хорошо, что вы понимаете, как важна наша работа, - говорю я и иду к выходу, - эти неприятные симптомы больше никогда не будут вас тревожить.

Уже в дверях мне бьёт в голову его запоздалый, полный ужаса вопль.

- Постойте! То есть, как это никогда не будет беспокоить?!

- По отдельности не будут, - отвечаю я со злостью и выхожу на улицу.

Прямо у входа дежурят несколько такси. Первый же шофёр радостно улыбается, услышав адрес, и просит "всего лишь" сотенку. Ах, не люблю я так поступать, но нет времени, нет. Я смотрю прямо в глаза таксиста, и в них оседает муть ежедневной борьбы за мелкую, грустную жизнь, глаза мужика становятся чистыми и правдивыми, какими и были они сорок лет назад, за мгновение до того, как пьяный отец ударил трёхлетнего мальчика по лицу.

- Тут лестница, сбоку, за домом, - говорит он хрипло, - поднимитесь по ней, выйдете на бульвар Украинки, ваш дом через дорогу. Пешком тут быстрее будет.

- Спасибо, - говорю я ему совершенно искренне и кладу на сидение деньги и ненужные мне сигареты, - большое спасибо за помощь.

Что-то колотится в ушах. Веки совсем прозрачные, но за ними серый ком подушки. Наверное, я просыпаюсь. Этот парень с розовым лицом сказал, что я проснусь. Проснусь совсем другая. Он сделал мне укол, рука всё ещё болит, сиреневая полоска боли. Я сама виновата, не надо было вырываться. Андрей, так зовут моего любомого, очень сильный, он крепко держал меня, пока розоволицый медленно искал вену. Андрей сильный, что это я придумала, не пускать его в квартиру. Тем более, оказывается, это его кваритра, и он потом починит дверь. Так же, как починил меня. Сперва он чуть не сломал меня, тряс так, что мои слёзы летели на его лицо. Я кричала от страха. Я боялась уже много дней, а тут пришёл незнакомый человек с ужасными серыми глазами... Ведь я же не знала, что он меня любит, и его зовут Андрей. Он тоже кричал на меня, орал, что если не успокоюсь, меня отправят в какую-то Павловку. И от этого мне становилось ещё страшнее. Но Андрей... Андрей? Да, это же был он... Он вдруг перестал орать, а только прижимал меня к себе, тесно-тесно, я видела крестик под смятой рубашкой. Что-то шумело у него внутри, ритмичный морской шум, я почти успокоилась. Но тут пришёл... Как же Андрей назвал его? Не может быть, что это его друг. Розовая, вся кожа этого человека была одинакового колбасного цвета. Ведь так не бывает! Может он мне померещился? Сколько уколов он мне сделал? Что он сказал Андрею про меня? Я видела, как расстроился мой любимый. Они-то думали, что я сплю, и говорили прямо передо мной, откуда им знать, как прозрачны веки. Но их слов я не помню. Да что там слова, если я могла забыть Андрея. Этого я и боюсь, память как-будто отваливается кусками. Мир давит на меня и стирает что-то в голове.

Какое счастье проснуться дома. Но дома ли я? Могу ли я здесь лежать, может мне надо куда-то идти? Да нет же, зачем мне куда-то идти, я просто заболела, меня лечат, всё будет в порядке... Да, наверняка, я болею... Боже, как болят глаза. Мир не хочет, чтобы я смотрела на него. Я хочу пить, так странно, понимать своё желание. Просто повернуть кран и пить. Вода - тонкая, изменчивая струйка с пугающим запахом, - ускользает из моих губ, оставляя на них привкус металла. Я не должна смотреть на этот мир, не должна пить его воду.

Надо позвонить Андрею, я помню, кому звонить если станет плохо. Он мой любимый, он сам так сказал и показал, как ему звонить. Какой глупый телефон лежит на столе, маленький, жёлтоватый, словно кусок мыла с тоненькой цепочкой. Зачем мылу цепочка? Или это цыплёнок? Что за бред? Я же понимаю, что это телефон. Мобильник. Весь в прыщах кнопок. Бесконечность чёрточек, маленьких красно-бело-зелёных значков. Но Андрей ответит, даже если я просто нажму одну единственную кнопку. Вот эту. Нажму и долго не буду отпускать. Буду держать двумя руками. Держать этот странный, жёлтый телефон, такой маленький... Скользкий... Тяжёлый брусок мыла беззвучно падает в мякоть ковра.

Я снова не одна. В комнате незнакомый человек, кажется, это не Андрей... Такой красивый... Может, я должна испугаться? Или всего лишь спросить, кто он?

- Здравствуйте, Наташа. Спасибо, что разрешили к вам зайти, - говорит мой прекрасный незнакомец, а, кажется, будто я сама произношу про себя его слова.

Конечно, я разрешила, позвала в гости. А самое главное, меня зовут Наташа. И теперь я буду всё время повторять потихоньку это чудесное имя, чтобы не ускользнуть, не исчезнуть... Я хотела... Я хотела кому-то позвонить?

Гость поднимает с ковра кусок янтаря и кладёт на журнальный столик рядом со стаканом. Я же хотела пить. Зачем было ловить ртом холодную воду? Когда-то, в детстве, у меня был такой стакан, словно бы сделанный из стрекозиных крыльев... В стакане сок. Очень вкусный. Манговый. Сок такой холодный, цепенеет спина. Или просто повеял сквозняк? Я ведь слышала, что наступает зима. Тот, который сегодня колол мне руки, сказал, что где-то в селе Глеваха уже лежит снег. Зима... Зима - это холод... Заботливые руки укрывают меня жарким оранжевым пледом. Я давно не видела этот плед, даже не знаю, где он лежал. Кто гладит меня по голове? Папа? Как хорошо, что он пришёл именно сейчас, когда начинаются холода. Папа замечательно делает чай с небесным нектаром.

Агент был прав - этот человек один из тех, кто впитывает энергию своего мира. Обуздать его, значит обуздать часть мироздания. Наверняка, он любит знакомую ему Наташу Маритову. Досадно, что он понял это именно сегодня, когда испугался её потерять. Я чувствую его отчаяние и готовность порвать свою жизнь в клочья. Ещё позавчера он бы смог удержать Наташу и избавить меня от поездки в Киев. Ноябрь здесь плохой месяц. Снежная грязь покрывает город, а Днепр становится безнадёжно свинцовым. Вот и сейчас, за окном повисла стылая мгла, и деревья машут чёрными, сырыми ветками, словно пытаются позвать на помощь сидящих за окнами людей. Девушка укуталась в грезящийся ей плед, поджала ноги и спит, подпирая голову ладошкой. Жалко будить. Но я не могу больше откладывать разговор с клиенткой. Тот человек, которого хотела позвать на помощь Наташа, не успел ей ответить, но он упорно перезванивал, раз за разом слыша сообщение о недоступности абонента. Я отключил телефон Наташи, мелочная нечестность показалсь мне честнее, чем прямое вмешательство в мысли и поступки человека, которого совсем скоро я сделаю несчастным. Подступающее горе разрывает сердце этого Андрея, бросив все дела, он едет сюда. Я чувствую его ненависть к водителям, ползущим перед ним в пробке, к толстому гаишнику, который машет своей палочкой старенькому грузовичку в левом ряду. Я чувствую, как Андрей, ничего не зная обо мне, ненавидит ту силу, которая отнимает у него Наташу. Он настоящий боец и если надо, притащит к ней знаменитого психиатра, приставит охрану, убьёт. Он не даст ей спокойно уйти. Мне нравится Андрей, я не знаю, что произошло бы, вздумай рыжий агент выкинуть с ним какую-нибудь штуку. Я легко могу отсрочить прибытие Андрея, случайная авария, помутившийся разумом гаишник, вздумавший вдруг остановить машину с элитными номерами, но время уже ничего не изменит. Я подхожу к спящей девушке, опускаюсь возле неё на колени и смотрю сквозь прозрачные веки, как переливются множеством красок её зрачки. Тихо и настойчиву я зову ту, за которой пришёл. Бережно глажу её по руке и вот, она смотрит на меня, мучительно вспоминая и узнавая.

- Что ты здесь делаешь? - спрашивает меня тихий, спросонья, голос.

Миссия уже почти окончена. Чтобы клиентке было легче вспомнить меня, я слегка накланяюсь к ней. Неважно кого она сейчас видит в своём воображении, главное чтобы видела, как меняется цвет моих зрачков. Она резко садится, у неё кружится голова, ей страшно, как бывает страшно во сне за миг до пробуждения. Я сажусь на диван рядом с девушкой и заглядываю в её беспомощное лицо. Человек боится неизвестности, в этом нет для меня ничего нового. Сознание, созданное по образу и подобию человека, почти никогда не может преодолеть этот страх само. Поэтому и существуют эвакуаторы.

- Вас нет, - говорит она с болью, - я схожу с ума.

- Дайте мне руку, - прошу я, не разжимая губ, - не бойтесь.

Она робко протягивает руку.

- Ах, - она с облегчением смотрит на свои пальцы, - а то я испугалась, что вижу галлюцинацию.

Менты приехали буквально за минуту до меня. А "скорую", плиать, ждали час. Сергей там хлопотал, звонил, вызывал наших людей. А я сунул ментам корочку депутатскую, чтоб отлезли, и сидел с ней. Бедная моя девочка. Вот, кто меня звал во сне. Заяц плюшевый рядом с ней валялся, девчачий такой, старый. Я и не помню такую игрушку, а вот же... Его она взяла с собой. Серёга какой-то ватник из тачки притащил, хотел мне подстелить. Я её укрыл, не мог видеть, как не тают на ней снежинки. Зайца зачем-то за пазуху сунул. Чудной он какой-то. Так и сидел на тратуаре, смотрел, смотрел, стряхивал снег ей с лица. Там без вариантов было. Пятый этаж. Она хотела квартиру повыше, чтобы летом ветерок был. Никаких мыслей не было, ничего. Тупо так. Ничего. Сердце отпустило, даже вообще вроде не шевелилось. Валя подскочил. Паша с ребятами. Смотрели, чтобы козёл какой-нибудь не начал на мобилу снимать. Имидж мой, плиать, охраняли. А то не по фиг. Ну, снимут и снимут, дам штуку баксов во всех новостях будет "Депутат Портяник, случайно оказавшийся... лично оказывал первую помощь... герой... благодетель". Приехала "скорая", врача нет, с-цуко, какие-то не то санитары, не то сторожа. И сразу к ней, ватник скинули, мешок достали, меня вообще не спрашивают. Я встал, руки об куртку отряхнул, подошёл к их командиру. "Где врач, плиати?" А он еле рожу ко мне повернул и через губу так: "Так мы ж на труп ехали, кому тут врач нужен". Как я ему по харе приложился, всё прорвалось. "Тебе врач нужен, тебе, падаль!" Серёга оттащил, от греха спас. Глупо. Оставил Валю разруливать, а сам поднялся в квартиру. Следак припёрся. Молодой, на понтах, но дело ему сразу понятное было. Ну, моя квартира. Ну, жила тут Наталья Маритова, бывшая моя ассистентка, а как жила да с кем спала, никого не касается. Выпрыгнула барышня сама, так как дверь изнутри была заперта на все замки. Вообщем, понял он так, что из-за меня Наташа в окно бросилась, но криминала нет. Ушли менты. Доложился и уехал Валя. Серёгу я отослал, но он верно внизу в бэхе поджидает и пара Пашиных пацанчиков в подъезде мнутся. Вот и всё. Заяц на столе валяется. Осиротели мы с ним, ушла Наташа. Сердце затаилось, кажется пусто в груди.

Достаю мобилу, звоню Юрочке, эскулапу психическому.

- Да-а? - голос посолиднее сделал, узнал, узнал мой номер.

- Наташка в окно прыгнула! Что ты ей вколол, козёл?!

- К-как прыгнула?

- Насмерть! Насмерть! Я тебя на... закопаю! Куда ты смотрел, мудак?!

- А вы не кричите... У меня и не такие депутаты лечатся! Я же сказал, состояние пограничное, нужно в больницу. Вы сказали, что в больнице она помрёт. Так что теперь предъяву мне не толкайте!

- Говори, что ты ей вколол! Я ж с тебя за всю... спрошу! Ты ж говорил, до вечера спать будет! Я ушёл, а она без меня убилась!

- Лекарство при вас доставал! Я говорил, что не отвечаю... Не хотели её в психушку, надо было с ней людей оставлять!

- Я с тебя спрошу! Теперь будешь ходить и оглядываться!

Отрубаю мобилу и швыряю на пол. Глупо. За Юру этого реально есть, кому мазу тянуть. А то, что он врач кривой, какой спрос. Надо было в больницу. И надо было на звонок ей ответить. Не перезвонить через две минуты, а ответить. Ей некому больше было звонить. В школе что-то такое читал, типа ты отвечаешь за тех, кто тебя полюбил. Отвечаешь. А я не ответил. Вот себе и могу предъявить. Достаю из бара бутылку "Абсолюта", глотаю. Надо бы плакать. Но разучился, даже не помню когда. Э-эх, если б я знал, что она не просто так звонит. А вот в том-то и дело, что для любимого человека "просто так" нету. Буду знать, Наташ. Вдруг меня пробивает. Ведь в коридоре стоит камера слежения, я, когда утром приходил, она не работала, и я же сам её включил потом. Рывком вытаскиваю диск. На домашний DVD не станет, но в машине остался ноутбук. Мобилу я уходил, ору в темень подъезда. Сергей, как за дверью ждал, даже не запыхался. Дверь за ним закрываю и за стол. Хорошо, что сам умею всю эту технику юзать. Не фига нет на камере. Вот Наташа идёт на кухню, бедная, как её шатает. Воду, кажется, открыла. Зашла обратно в салон. Пустота и тишина. И... Прыгает ожившее сердце, горло сводит. Её голос, негромкий, но слова разобрать можно.

...

Комментарии: 12, последний от 15/05/2012. © Copyright Yampolsky Igor Размещен: 22/10/2011, изменен: 22/10/2011. 36k. Статистика. Глава: Детектив, Фантастика		Ваша оценка:
Аннотация: ПРОДА за 25.10.11 - Они среди людей. Наблюдатели, чьё истинное "Я" скрыто даже от них самих. И когда c Наблюдателем случается беда, на помощь ему приходят самый обычный человек и Эвакуатор посланный из другого мира. Пытаясь спасти Наблюдателя, человек и Эвакуатор противостоят друг другу, ведь Наблюдатель может спастись только с одним из них.

Yampolsky Igor : другие произведения.

Эвакуация