1.Ну и хрен с ними.

      Болели зубы, мучился от жажды, всё думал: 
    КАК!?
    И тосковал по птицам и прудам. Запруду бы, скривило рот, сквозило... 
    Набрал свой номер, мне ответили гудки.
      Мессир был дерзок, но в ночной рубашке, поэтому смешон, хоть и велик. 
    Жить гадко, это не спецшкола, и где мой краткий курс ВКП(б)? Но умирать гадливей, 
    лично я - ни разу, зайчливо нынче, пусто и тепло.
      Я выдумал на час назад одну персону; я подивился, как красив её исход. 
    Прекрасна выдумка, фантазии полёт несовершенен. Я удавился бы - выдумывал не раз. 
    И стоит ли теперь, когда стемнело, её возненавидеть за себя? И стоит ли теперь, 
    когда светает, себя презреть, и всё же за неё? Стриптиз души сегодня снова в моде, 
    как политический был в моде в январе. А назови ты это хоть любовью, хоть повидлом, 
    хоть троцким, хоть давидычем, хоть львом!
      И шо ж так плохо всё! Х...во! И паршиво! И душит смех, и раздирает страх. Фрейдливо мне!  
    Польсартро и ницшливо! Куда ж без этого! Опять всё тот же славный мальчуган. 
      Все мальчуганы - ...ляди, мюллеры, кретины, лишь я один и штирлиц и карад.
      Болели зубы, я свихнулся глядя, всё думал:
    ЧТО?! 
    Додумался - и на три всех послал.

          2.Штирлитс вызывает Кинг-Конга.
 
      И случилось тогда КОГДА, было утро, шёл белый снег. Все петлюровцы и махновцы 
    оседлали своих коней. Стали пики свои точить, стали шашки свои вострить, впрочем, 
    дело то было не здесь, здесь лишь жалобно выл рояль.
      И сквозь небо, а может быть время, сквозь километры и килограммы, сквозь железные 
    рельсы и бетонные шнапсы, сквозь перекличку идейных депо, сквозь голоса стюардесс 
    и пилотов, вагоновожатых и кочегаров, и конечно же проводников - 
      колёса по рельсам - та-да, та-да!
      судьба по шпалам - трах и вбок,
      ребята на полках - сверху вниз, из тамбура в тамбур - на стыках судьбы.
    Ах, эти стыки, стыки, навевающие на сердце грусть, что вы, сволочи, морду суёте 
    в предрассветную тишину?
      А она уж в стаканы по булькам, а она уже в нос и в мозг, и тогда все проснулись люди, 
    чтоб услышать прямой эфир:
      - Юстас! Юстас! Кинг-Конг вызывает из глубинки, да без бутылки.
      - Юстас! Юстас! Старик, скорее! Будет время - давай, заходи!

          3.Рождение Кинг-Конга.
    
      Как в открытом окне туалета, как дуновение тёплого ветра, как тихие хлопья снега 
    на волосы, руки, в лицо; как летящая вниз сигарета, несущая след по крыше, так и новая 
    порция гадости несёт оттепель внутрь.
      А приказ физика - закон. Закон объективности, закон диалектики. Закон двуединства 
    системы, единства и борьбы враждующего, огня и воды, орла и решки, и, если хотите, 
    света и тьмы.
      Труба сыграла, дело за малым - живящая жидкость - ещё, ещё, ещё... Капля к капле, 
    ручей к ручью, стакан к стакану, ледник-в-ледник, река к морю, моря - друг в друга, 
    космос к вселенной, окуляр к горлу - всё внутрь себя, чтоб рассеяться по частицам и 
    мир вашему дому.
      Кукушка кричит, надрываясь, но кто в этом месте услышит, и будет ли кто-то слушать? 
    Это не важно сейчас. Важно: 
      ФОНАРЬ, 
      АПТЕКА,
      УЛИЦА, 
      БАНКА ВОДКИ 
      и КОРКА 
      УБИТОГО 
      МОЗГА, 
      копирка на БЫТИЁ.
    Я не Христос, не надо! Я крест свой несу, но всё же, я даже прочту, но буде! Я даже убью, 
    но хватит,
      не будем больше трепаться - 
      РОЖДЕНИЕ произошло!

          4.Кинг-Конг и Буревестник.

      Над седой равниной моря ветер тучи собирает, а на кухне звон посуды, то Кинг-Конг 
    разбушевался. Он бы рад остановиться, только где же подлый Штирлиц Папе Мюллеру подобный? 
    Где же всё-таки тетради, он же сам вот тут их бросил, где теперь железна банка. Почему же 
    скачут рюмки, где ещё бутылка водки, и не надо меня трогать, никакой я не орёл. А, 
    так вот он восседает, как он смотрит, жирный сволочь, всё поверх своих очков, не мешай мне, 
    друг мой Штирлиц, и иди ваще ты на член, нет, ты здесь сиди, но, всё же, ты иди, но здесь 
    сиди. Ах, так вот ты, толстый Мюллер, ты, подлец, ещё смеёшься, а скажи мне, жирный сволочь, 
    хочешь я тебе табу? Нет, ответь, скотина Мюллер, хочешь, гадина, я щас же и при всех 
    тебе табу? Час за часом  ночь проходит, за окном уже светает, только грозный 
    Буревестник... что я вру! Кинг-Конг кричит. В этом крике: жажда бури, пламя страсти, 
    сила гнева и уверенность в победе слышат тучи в этом крике. Просыпаются все в доме, чтоб 
    послушать пламя страсти, чтоб пойти скорей на кухню, где Кинг-Конг кричит табу. 
    Смотрят люди на Кинг-Конга, тот же всё за рюмкой рюмку, то направо, то налево, то ваще 
    под стол снуёт. Людям это надоело, разошлись все по кроватям, кто с бутылкой, кто - 
    с окурком, и под крики с кухни всё же все пытаются заснуть. Но Кинг-Конги не такие, но 
    Кинг-Конги сильны духом и не лыком шиты вовсе, это вам не просто крики, это грозное 
    табу. В общем, сделал своё дело, вполз на стол и там заснул.
      В полдень он проснулся всё же. Все глядят, не понимают, был Кинг-Конг и нет Кинг-Конга, 
    только гордый Буревестник с красной рожей и щетиной всех окидывает взглядом и невинно кофе 
    пьёт. Не Кинг-Конг, а Буревестник, даже махонький цыплёнок, прям цыплёнок табака. Все 
    смеются и ликуют, злым сарказмом обливают и никак не догадались, что добрее нужно быть.
          
          5.Штирлиц как он есть на проводе делает самолётики и пускает их в форточку.

      Кому-то журавлики, чтобы выжить, а мне самолётики, чтобы почить. Придумаю что-нибудь и 
    забудусь, в чём смысл тогда? А в том, чтоб забыть.
 
      И ШТИРЛИЦ УМЕР, ЕДВА ЛИШЬ ВЫПУСТИЛ В ФОРТОЧКУ ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛИК, ИЗ ЕГО ТРУБЫ ШЁЛ 
    ЕСТЕСТВЕННО СИЗЫЙ ДЫМ...
 
 	  1990-1991.