Аннотация: Третья часть сказки из сказок. Продолжение ожидаем в бумажном виде.
Эти две земные женщины прилетели на Остров рано утром.
В то утро я еще не знал, что Этот день настал, и просто проснулся рядом со своей молодой женой чуть раньше, чтобы успеть еще раз прикоснуться к ней до того, как она улетит.
Оба солнца уже взошли, и я сначала просто любовался своей спящей рядом любимой. Она была еще так молода, так чиста и прекрасна! В нашем доме еще не было детей, и иногда мы с трепетом думали вместе о том, как пойдем вместе на Гору, и потом они у нас будут. Но пока мы не решались, и дверь в детскую комнату была заперта.
Она спала, и ее сны отзывались в моем мозгу нежной музыкой, и она была почти детской, наивной, сладковатой на вкус. Рядом с ней, под ее музыку снов, мне хотелось иногда снова стать моложе, вернуться в те времена, когда я еще не прошел через те события, когда во мне еще не жили воспоминания о тех ужасных днях. Но все это было, поэтому я всегда просыпался раньше нее, чтобы она случайно не услышала музыку моих снов в дни, когда те события возвращались ко мне в мысли, во сны, в музыку.
Потом ресницы ее плавно встрепенулись и одно из солнц словно заглянуло ей в глаза, которые сверкнули маленькими искорками в ответ. Музыка стала тише, моя любимая проснулась и открыла оранжевые глаза. Я подумал о ней все самое нежное, что только что чувствовал, и она в ответ тоже подумала такое, что сердце мое забилось сильнее, и душа наполнилась сладкой тяжестью. Я протянул к ней руки, и она протянула руки мне навстречу.
Потом я целовал ее ресницы, и они щекотали мои губы, и волосы на моей груди касались ее тонких одежд, и одежды эти нагревались от тепла моей души, и становились немного фиолетовыми. Ее оранжевые глаза иногда открывались и снова прятались в густых ресницах. Она повторяла в мыслях своих сладкие слова, обожала меня, кротко прикасалась тоненькими пальцами к моим рукам, к моей груди, эти пальцы становились морскими волнами, которые скользили по моему телу... Они были везде, эти холодные, легкие, ласковые, словно бы тоже соленые пальцы, и от моих взволнованных мыслей, мне казалось, они начинали пахнуть морем!
Я осторожно коснулся ее спины и погладил ее крылья. Они были такими же нежными, как в первый раз, когда я увидел ее и впервые попросил ее разрешения прикоснуться к ним. Она тогда так на меня посмотрела, что весь мир повис на волоске этого взгляда, она смотрела, и от ее ответа словно зависело, будет ли мир еще висеть на этом волоске или рухнет, и его осколки разлетятся по всему Острову. Но она сказала "Да", и мир устоял.
Наш мир наполнился любовью и нежностью, и дух Острова витал над нами, и мы знали, что яйцо, которое она снесет после этого утра, будет таким же большим, здоровым и крепким, как те два, которые уже лежали в детской комнате в ожидании Жизни. Еще и сейчас мне жарко вспоминать то утро, и те два других утра, когда мы созидали островитян.
Потом настало время покидать наше полное неги гнездо, я вышел из дому и отправился в отель, на работу. Я шел и с улыбкой вдруг вспомнил, что земные туристы иногда спрашивают нас, почему они встречают только наших мужчин, и почему мы не разрешаем нашим женщинам работать. Странные они, земные...
А ведь было время, когда я так мечтал узнать их поближе... Трудно поверить, я тогда мечтал познать земную женщину. Глупец, я не хотел слушать предостережений стариков!
Но вот я пришел в отель, и мне сказали, что прибыли две землянки, и среди них женщина с именем Марина. Я насторожился, но - годы сделали свое - уже не так сильно, как прежде, когда слышал о прибытии женщины с таким именем. Сколько их здесь перебывало, женщин с именем моря с планеты Земля...
Эта Марина была вся как на шарнирах, всюду заглядывала, сразу стала на птиц смотреть, солнца посчитала, вся была такая зловещая и бестолковая одновременно. Задавала глупые вопросы, а смотрела умными глазами. И все замечала! И местных земных мужчин немедленно изучила, и сразу привязалась своими дурацкими мыслями к моим волосам на груди.
О, эти землянки, как я устал от них за эти годы. А что делать? Так устроен мир, что люди бывают у островитян, а островитяне у людей, приходится их терпеть. Они думают самые неприличные вещи, и им в голову не приходит, что мы умеем читать эти мысли, а в каждом путеводителе написано, что мы умеем читать мысли, и что это не всегда приятно - читать их мысли. А их женщинам кажется, что они лучше и свободнее наших, а сами даже не умеют летать! Их мужчины - даже те, которые уже давно поселились на острове - стараются научиться читать мысли, ради этого живут здесь почти как наши. Они пытаются войти в наши дома и увидеть наших женщин, они не курят, даже если курили на Земле, и в их снах мечты о курении смердят так, что служители отеля стараются убирать в их комнатах только тогда, когда они не спят, а уходят к морю.
Работа есть работа, я подошел к своим землянкам и поздоровался. Я смотрел на Марину и читал ее мысли, а вторая, Лариса, все время фонила своим мыслями. Она мне мешала, но я профессионал, и был корректен и вежлив.
Я попросил у них разрешения позавтракать с ними за одним столом, и стал помогать им разбираться с особенностями нашей кухни.
Они думают, что за два-три дня здесь научатся произносить наши имена, называть наши предметы настоящими названиями, но пока еще ни одна из землянок не произнесла мое имя правильно. Надо заметить, что я работаю только с земными женщинами, поскольку с их мужчинами не требуется дополнительный курс земной психологии, который я изучал. Но иногда мне так хочется поработать с их мужчинами, потому что женщины говорят о них, что они примитивны, а я так устаю от их сложностей! Но я профессионал, и я честно работаю с женщинами, выполняя долг перед Островом. И честно жду появления мессии Марины с Земли. И каждый раз все верю, что смогу переломить предсказания предков и спасти Грустную Рыбу Ом. Иначе, зачем я вообще здесь?
После завтрака я водил их по Острову, просто делал свою работу. Я привел их на берег, они позагорали положенное время и с недовольными мыслями оделись. Марина ушла купаться, а Лариса стала осаждать меня вопросами.
Она спрашивала меня о местных животных и растениях, и я отвечал, но в мыслях она подбиралась к чему-то иному, и это иное от меня ускользало, и я встревожился. Я вдруг понял, что сейчас она захочет увидеть Рыбу Ом, и что я должен буду показать ей Ее. А это значит, что Марина, возможно... Я профессионал, но и у профессионалов иногда дрожит сердце под фиолетовыми волосами на груди.
Наконец, мое время кончилось, и я с облегчением стал прощаться. Я позвал Марину из воды, и она подчинилась. Она спросила меня, что мне нужно и почему-то назвала стариком. Наверное, я был немного сбит с толку своими мыслями, и не сразу сообразил, что это была цитата из их земной сказки про рыбу и двух стариков.
И она действительно спросила меня о Грустной Рыбе Ом. Не напрямую, виляя, как у них принято, но в мыслях ее летало "Красная Чайка" и "Рыба Ом". Красная Чайка - это было бы чересчур, но когда она подумала о Рыбе, я решил просто идти по писанию и сам предложил познакомить с Ней. Лариса думала, что я боюсь секса с ней, они всегда думают вокруг этого предмета, когда говорят с нами здесь. Но я сделал вид, что не понимаю ее мыслей и просто положился на судьбу. И сказал:
- Хорошо, я покажу Вам своего любимца, не домашнего, морского...
Я позвал по имени Грустную Рыбу Ом, и Она пришла на мой зов. И я снова вздрогнул, предчувствуя неизбежное, и с нежностью прикоснулся к своей любимой живой святыне. Я кормил Ее с рук любимым лакомством, и говорил с Ней, а Она грустно улыбалась мне в ответ. Я практически забыл Ее улыбку, но сейчас она всплыла в моей памяти и озарила ее светом.
Лариса захотела поговорить с Ней, и Она разрешила. А когда Грустная Рыба Ом разрешила Ларисе взять Ее на руки, я понял, что день настал и что Марина - та. И ужаснулся.
Когда-то давно, когда я был еще молод и даже не думал о карьере служителя отеля или о миссии Рыбы Ом, я жил у моря с родителями в детской, где не было других детей и не было яиц.
Рыба Ом жила тогда неподалеку от нас, и весело плескалась с другими рыбами у нашего берега. Иногда я с другими детьми наших соседей приплывал к ним в стаю, и мы играли вместе. У Рыбы Ом тогда родились дети, и все обсуждали, как назвать того или другого. Среди свистов, смешков и слов, которые мы выкрикивали в игре, проскакивали те, которые казались наиболее веселыми и яркими, и тогда кто-нибудь говорил:
- О! Это годится для малыша.
И тогда Рыба плыла к малышам и называла одного из них этим веселым и звонким именем. А потом возвращалась, и мы продолжали игру. Рыбы знали по именам нас, и мы их знали, и море было таким же домом, как и цветущий берег или горы. А иногда над нами пролетали Красные Чайки, и мы все замирали, глядя на них, а потом снова играли, и брызги летели до небес.
Так пролетали мои дни, пока однажды я не увидел землянку, которую сопровождал в наших местах местный гид-островитянин. Я был молод, и она показалась мне невероятно красивой. У нее была ровная красивая спина и высокая грудь, скрытая такими легкими одеждами, словно она не скрывала, а подчеркивала ее ими.
Наши девушки были немного горбаты, и хотя я понимал, что под их одеждами скрываются крылья, я никогда не видел такого стройного тела и такой высокой груди. Откуда мне было знать, как эти фальшивые женщины делают себе такие груди? Я никогда не был в отелях, куда их привозили, и... я никогда не видел землянки свободнее и живее, чем эта.
Я побежал домой и взял самый лучший ампир, который сделал незадолго до того. И с ним я подошел к уже собиравшейся купаться в море земной женщине и, краснея и стыдясь прильнувших к телу фиолетовых волос на груди, подарил ей этот ампир. Поверьте, хотя тогда я еще не очень многое умел в своем искусстве, тот ампир был так же прекрасен, как юношеские стихи влюбленного землянина, и что греха таить, я уже тогда зачитывался ими. Она взяла этот ампир, и увезла его на Землю потом, я знаю, но в тот момент она рассмеялась, и ее золотые волосы рассыпались по ее спине, плечам и... всюду рассыпались. Она посмотрела на меня совершенно невозможным взглядом и сказала:
- Я приехала сюда, чтобы увидеть Рыбу Ом или Красную Чайку, а ампиров я купила уже целых ворох, молодой человек. Но если вам действительно хочется подарить мне эту безделицу, я ее возьму, пожалуй.
Я бросил ампир на землю и убежал домой, умирая от стыда и вожделения. Я хотел ее так, как никогда не хотел ни одной островитянки, но и островитянки я тогда не знавал ни одной. Я был так молод и так глуп! Я забился в свое гнездо и смотрел оттуда, как она купается, как морская вода искрится на ее гладкой спине, на... впрочем, я отклонился от темы.
Я решил поймать Красную Чайку и подарить ей. Поймать, привезти к морю и подарить, как вещь. Если, конечно, она еще раз приедет к нам, а ее гид сказал, что она приедет (я имел дерзость заговорить с кем-то о землянке!). Что станет страшного с Красной Чайкой? Ее нельзя увезти на Землю, и землянка отпустит ее, уезжая, но она навсегда запомнит островитянина, который подарил ей такой подарок, это вам не ампиры! А может... нет, я не смел и думать о том, что еще может эта земная женщина.
Я знал, что в горы к Красным Чайкам ходят только взрослые, и если узнают, меня не пустят туда, а потому молчком подготовился и пошел в Горы один, никому не сказав ни слова. Я хотел быть героем для своей странной возлюбленной, хотел поймать священную птицу и сначала показать ее тем, кого любил - друзьям и рыбам, а потом подарить ЕЙ.
Это оказалось проще, чем я думал, и когда я пришел туда, где жили Красные Чайки и подкараулил одну из них у края поляны, где они присаживались отдохнуть между своими веселыми играми в поднебесье, она не испугалась меня. Я накинул на нее сеть, которой отец ловил в море съедобную живность, и руками подержал ей клюв, чтобы она не закричала. Она пробовала вырваться, но крылья были прижаты к телу, и она только смотрела на меня удивленно умными глазами. Когда я отошел немного от поляны, я отпустил ее клюв, и она спросила меня:
- Зачем ты накинул на меня сеть?
Я сбивчиво объяснил ей, и она рассмеялась. В тот момент я даже не понял, что она не прочла мои мысли, так эти мысли были запутанны и нечисты.
- Люди ценят подарки, - сказала она. - Подари меня, я тебе разрешаю. Пусть у землянки живет на Острове своя птица.
И она снова рассмеялась.
Я принес ее к морю, сел в лодку и поплыл к скалам с кораллами, туда, где жила Рыба Ом. А Она в это время как раз гуляла там с детьми, они выпрыгивали из воды и с визгом называли свои имена, звонкие и веселые, а иногда - имена своих братьев и сестер, и тогда мама смеялась и подплывала не к тем, кто звал ее, называя свое имя, а к тем, чьи имена произносились, и эта игра им очень нравилась.
И когда я подплыл с Чайкой к стайке Серой Рыбы, они все приплыли к лодке и стали смотреть на Красную Чайку. Никто из них никогда не видел ее вблизи, а некоторые из малышей вообще не видели даже стаю чаек издалека над морем.
И нам было весело, потому что я, конечно, давно освободил крылья Чайке, и она махала крыльями и излучала розовый свет, и говорила с нами задорным детским голосом.
А потом я привез ее на берег, и стал ждать землянку, болтая с Чайкой так, будто это была подружка, а не священная птица.
И она приехала, и я пошел к ней навстречу, и подарил ей птицу.
Она с восторгом взяла Чайку на руки, и спрашивала всякую чепуху, удивляясь просто тому, что птица может говорить. А уж что эта птица читает ее мысли, ей и в голову не пришло.
А потом она растерянно стала думать, куда ей девать этот подарок. Тогда Красная Чайка со смехом клюнула ее в плечо и сказала:
- Твоя Чайка полетела домой, пока!
И улетела!
А женщина посмотрела на меня и сказала... Поверьте, я ничего не говорил ей, ни о чем не просил, ни на что не намекал. Я только опустил на нее глаза, отведя их от Чайки, и еще даже не успел ничего подумать, а она вдруг сказала:
- Ну, хорошо, пойдем!
У меня помутилось в голове, а волосы на груди прильнули к ней так, словно готовы были врасти в меня под самый корень... А она схватила меня за руку и побежала к лесу, увлекая меня за собой. Она бежала так, словно это была не чужая планета, а ее личная земля, и она здесь хозяйка - и хозяйка земли, и хозяйка меня. А я бежал за ней и просто смотрел что будет.
В лесу недалеко от Синей поляны мы вошли в заросли деревьев, где были постелены сломанные мягкие ветки, они были уложены, как перья в гнезде, но зачем они были там уложены и кем, и когда, я не знал. Никакой зверь не делает таких гнезд у нас, а островитяне спят в гнездах в своих домах. Она стала раздевать меня, и глаза ее заискрились еще более странно, чем прежде, и я поддавался ей во всем... Но она совершенно не понимала меня! Я думал ей в ответ, а она не слышала. Я думал, подсказывая ей то, что нужно делать, но она все делала не так, она была словно глухая и слепая, и ее руки... они совсем не пахли нежностью, запах их был неприятный, липкий, чужой!
А потом она подумала ужасную вещь, и посмотрела на меня с вопросом... Она хотела... как сказать, чтобы вы поняли?.. Она хотела, чтобы я отдал семя островитянина в вещь, которую люди придумали у себя на земле. И чтобы потом оно было выброшено вместе с вещью, подобно грязи, и никогда не стало яйцом! Я в ужасе отпрянул от нее, а она смотрела и не понимала меня. Я хотел найти с землянкой то, что мог найти только с островитянкой, и понял это только сейчас. Она встала, надменно улыбнулась и стала одеваться. Я лежал в этом странном гнезде, как раздавленный кукушкой птенец, смотрел и не мог оторваться, но ужас сковал меня с головы до пят. Она не распахнула крылья и не полетела, она просто вышла из зарослей и пошла куда-то. Больше я ее не видел никогда, хотя знал, что гид привозил ее еще не раз. Он сказал мне, что она ученая, и изучает островитян, наше поведение... Она не хотела знать, что мы думаем и как мы живем... Она хотела знать только, как мы размножаемся. Мы были для нее почти животные! О, как я мог...
Но несчастье мое не пришло одно.
Рыба Ом перестала приплывать к нашему дому, и уже на третий день я поплыл к Ней сам. Ее трудно было узнать, она похудела и побледнела, а когда я приплыл к ней, заплакала своими мыслями мне навстречу. Оказалось, что Ее дети заболели от розового облучения Красной Чайки, и в первый день умер самый младший малыш, во второй еще трое, и сегодня едва дышали еще два малыша.
Я не находил себе места и не мог ничем Ей помочь! Я был виноват, но я не знал и, видимо, Красная Чайка тоже не знала, что такое может произойти. И каждый малыш Серой Рыбы Ом был не просто мальком рыбки, как могут думать люди.
Каждый малыш был чьим-то будущим другом среди маленьких островитян, еще не умевших дружить с морем. Каждый из них был таким своеобразным учителем по передаче мыслей между жителями Острова, который однажды уходил из стаи, чтобы стать чьей-то Рыбой Ом: Зеленой, Синей, Оранжевой... И ничего, что слава принадлежала Серой Рыбе, их матери: Ее миссия не исключала миссии Ее детей.
А без них на острове с неизбежностью появятся островитяне, которые как люди: слышат слова друг друга и не понимают их, видят разумных рыб и не чувствуют их любви, ходят к Красным Чайкам и не совсем понимают, почему они островитяне... и эти дети не будут летать, даже девочки! Неужели на нашем острове теперь будут нелетающими не только мужчины?!
И ничего нельзя было сделать. Малыши погибли, все до одного. А с ними погибли их звонкие имена, которые мы придумывали для них, а еще - крылья девочек, которые не будут читать мыслей своих любимых мужчин, не будут знать, что думают Красные Чайки на Горе, не познав даже простого чтения мыслей Рыб Ом!
За больными малышами пришли акулы. Никто не кинулся спасать от них детей, прятаться в кораллы, никто не вышел в море, чтобы отогнать хищниц, потому что Серая Рыба Ом не позвала никого на помощь. Она вышла им навстречу и встала перед хищной стаей, а рядом с Ней в воде плавали уже погибшие и еще живые малыши. Она больше не умела любить и защищать своих малышей, боль съела Ее душу, а тело разучилось чувствовать эту боль, а нет души - нет страха, нет надежды, нет больше ничего... А нет боли - нет любви, нет большего, чем ничего.
Акулы вяло подобрали в воде малышей и ушли, не тронув Серую Рыбу Ом. В малышах еще была жизнь, а значит, пища для них. В их матери жизни уже не было.
С тех пор времена на Острове переменились, хотя и не все заметили это. Раньше на всем Острове жили островитяне, которые были одни целым с природой Острова, а значит, и с самим островом. Раньше Рыба Ом была весела и знала каждого детеныша по имени, которое каждому из них давали дети-островитяне. Теперь Ее звали Грустная Рыба Ом, теперь она дружила только со мной, виновником Ее и нашего всеобщего несчастья, она больше не боялась акул и разучилась любить детей, как раньше. Боль, давно ушедшая из Ее тела, унесла с собой Ее радость, а страх боли убил в Ней возможность кого-то любить. Через какое-то время у Нее снова родились малыши, но Она не только не знала каждого, Она даже не знала, сколько их, а их было гораздо больше, чем тех, погибших. Она говорила мне, что любит их, но уже не знала, что это такое, не помнила. Но я помнил! И не мог объяснить. И мне пришлось самому учить малышей говорить со мной, а потом и с другими островитянами через мысли. Когда малыши выросли, они ушли исполнять свою миссию, и все как будто бы пошло своим чередом. Но я знал разницу, видел ее. И Грустная Рыба Ом знала.
Я пошел на Гору снова один, без яйца, и нашел там Красную Чайку, ту самую, и рассказал ей все. И впервые увидел Чайку, которая не знает ответа на чаяние островитянина или человека! Она попросила меня подождать и улетела в стаю. И птицы долго говорили между собой, столпившись, словно дети, которые гурьбой складывают пазлы. Я ждал целую вечность, пока моя Чайка не вернулась ко мне и не сказала:
- Так должно было быть, и я виновата вместе с тобой. Но так не будет всегда. Однажды на наш Остров прилетит землянка с морским именем Марина, и причинит Грустной Рыбе боль, в которой не будет ни любви, ни ненависти, ни страха. И Рыба Ом умрет и памятью своей вернется к своим детям той Рыбой, которую ты знал. Сейчас же мы можем только ждать. А ты можешь только приготовить мазь, которая облегчит Ее боль в тот день, и которую ты дашь Ей тогда, если все еще будешь рядом.
И я ушел обратно к морю. И стал работать в отеле и ждать Марину с планеты Земля. Иногда ночами я звал ее, как нетерпеливый любовник, а днем после работы приходил снова и снова к морю и кормил лакомствами свою несчастную подругу...
И вот этот день настал, и землянка Лариса уже держит на руках все еще живую и грустную Рыбу Ом, а ее подружка с морским именем сегодня вечером будет веселиться на отельной вечеринке, а завтра придет к Рыбе Ом... и что она сделает? Почему она станет причинять ей боль? Зачем? И я хотел защитить Рыбу и одновременно хотел, чтобы скорее произошло то, что было предречено много лет назад! Я любил и ненавидел земную Марину, хотел прогнать ее с Острова и заклинал, чтобы скорее случилось то, что должно случиться!
Лариса унесла Грустную Рыбу Ом в своей номер, а я пошел домой. Окно было еще распахнуто, и жены еще не было дома. Обычно я с трепетом входил в дом и садился у окна подумать о чем-то, поработать над очередным ампиром - (Зачем мы делаем их? Красиво...) - и подождать ее. Но сейчас я просто сидел и думал о том, что должно было произойти совсем скоро, может быть, прямо сегодня... Потом занавес вокруг окна всколыхнулся, и прилетела моя любимая! Я обнял ее, как обнимал всегда прежде, как раньше, мы были счастливы видеть друг друга... но посмотрев мне в глаза, она вдруг притихла, стала задумчива и тиха. Все же иногда так не хочется, чтобы кто-то прочел твои мысли!
И была прекрасная ночь, и солнца сели и встали в свой черед, а утром я проснулся и ушел в отель раньше, чем поцеловал ресницы любимой. Сначала я позвал Рыбу Ом и ошалел от счастья, когда подруга приплыла на мой зов. А Она была грустна, как всегда, и радость моя подугасла. Потом я работал весь день, а когда позвал Ее вечером, Она не пришла на зов. И я понял, что Она уже у Ларисы, и пошел искать Марину, и не мог найти. Я прометался по отелю до момента, когда все вокруг утихло, и понял, что Марина уже у себя и... просто остался впервые за годы в отеле, не пошел домой. Я стал ждать утра. Не знаю, как это могло случиться, но я проснулся от лучей всходящих солнц.
Я побежал к номеру землянок, но навстречу мне уже шла Лариса. Она несла на руках еще живую Серую Рыбу Ом, но Она чувствовала боль, Она страдала! Дикая боль была в Ее глазах и дикая радость!
Землянка думала, что я осуждаю ее за то, что не сберегла доверенное ей животное, рыбину. Они не понимают происходящего даже тогда, когда видят все своими глазами! А я принял из ее рук подругу так, как принимает отец из рук врача спасенного им ребенка. Я положил Ее на руки, достал мазь и стал умалять боль Серой Рыбы Ом. Она смотрела на меня и умирала, медленно, мучительно... и улыбалась. Мне было больно и смотреть на Нее, но через мои пальцы еще скользила Ее боль, сковывая мои движения, замедляя бег моих мыслей. И Она умерла, и я отпустил Ее в море. И не мог понять, как Она памятью своей вернется к своим детям, ведь они просто не дождутся Ее сегодня в своих кораллах.
Я посмотрел на Ларису как можно сдержаннее и сказал:
- Ваш автобус будет через шесть часов. Всего вам хорошего и передавайте привет Марине.
Я должен был развлекать их эти шесть часов, но впервые за годы я пренебрег обязанностями перед этими полуразумными существами с другой планеты.
Потом они уехали в космопорт, а я сел на берегу и просто сидел, глядя на море и попугаев над ним.
Так наступил вечер, я встал и пошел домой. В этот вечер мы с женой решили взять наши яйца в детской комнате и отправиться утром на гору к Красным Чайкам. Мы и раньше иногда чувствовали себя одиноко без наших не рожденных детей, а после Этого дня (а о том, что это случилось, узнали все на Острове) просто не могли посмотреть друг другу в глаза без того, чтобы потом не оглянуться на запертую дверь детской. И ее крылья были сегодня особенно белы и трепетны, а ресницы как-то особенно открывали и прятали блеск ее чудесных глаз.
И наступило утро, и мы вошли в детскую и взяли там яйца. И отправились на Гору вместе с еще одной парой островитян, которая тоже в этот день вышла на тропу, ведущую в Гору. И Красные Чайки встретили нас радостным смехом, и поляна светилась почти нестерпимым розовым светом! Но я больше не боялся этого розового излучения, хотя знал и прежде, что оно губительно для Рыб Ом, но животворяще для детей Острова. И когда следующим утром, счастливые и уставшие, мы приняли на руки двух замечательных малышек и малыша, вылупившихся из наших яиц, я понял, что Этот день станет для меня теперь Дважды Этим.
А потом... Потом я посмотрел на прощание на вторую пару, и лицо островитянки показалось мне удивительно знакомым! В это нельзя было поверить, но это было так: это была та самая землянка, из-за которой случилась беда в Тот день! Да, она не летала, и была старше всех нелетающих островитянок острова, но она не была уже и земной женщиной! И лишь знакомое лицо выдало ее мне. Она тоже узнала меня, но не удивилась, а только заговорщически улыбнулась мне. Неужели и ей сказали Красные Чайки, что будет так? Неужели я ошибся, и она вовсе не была развратной земной ученой, которая забавлялась изучением моего народа как изучением местной флоры и фауны? Она стала островитянкой! И в их руках было вполне островное яйцо, и из него вылупился настоящий маленький островитянин! А я думал, что такого не может быть, потому что не может быть никогда!
Но как бы я ни устал от чудес этого дня, они все еще не кончились...
Когда мы спустились с Горы и пошли по берегу моря к дому, я вдруг услышал знакомый свист. Повернув голову к морю, я увидел ее, Серую Рыбу Ом! Она плескалась у берега в окружении своих детей, и звала меня, и я забыл о своих маленьких островитянах, и прямо с ними на руках подбежал к воде, и первой, кто увидел моих детей после жены, была моя любимая счастливая Серая Рыба Ом! И моя жена прибежала со мной, держа в руках третьего малыша, и тоже показала его Серой Рыбе Ом. И мои дети тянули руки к Ее детям, а издавали звуки, похожие на имена Рыб Ом, и малыши Рыбы плескались вокруг и тоже издавали звуки! И я сказал один из этих звуков, и Серая Рыба Ом повернулась к одному из малышей и повторила это веселое имя. И он повторил его, и стал любимым!
И моя жена сидела рядом со мной у воды, и тоже слушала звуки, и тоже выбирала имена для малышей и делала их любимыми детьми своей матери. А Серая Рыба Ом вдруг сказала вслух и совсем по-земному:
- Марина. Лариса.
И наши девочки получили земные имена, земные и морские одновременно!
Потом она взмахнула своими ресницами и добавила:
- Юра.
Мы переглянулись, но я подумал: 'Ну, конечно, два морских земных имени, значит, и третье должно быть земным морским. Тем более, в такой день'.
И моя любимая кивнула моим мыслям, и мы с женой обнялись свободными руками и так сидели еще долго-долго и гладили скрытые под кожицей крылышки своих малышек и головушку малыша...
А счастливая Рыба Ом плескалась рядом с нами вместе со своими малышами. А где-то в горах засыпали земные дети и наши островные боги Красные Чайки.