Жалобно скрипнула половица веранды, и я поспешил перенести вес на правую ногу, чтобы не сломать престарое дерево. Здесь как всегда было сыро. Иногда казалось, что можно захлебнуться воздухом. По крайней мере в этом месте никогда не удавалось дышать ровно. Вот и сейчас дыхание было учащенным и поверхностным, гулко било изнутри по барабанным перепонкам. Я оперся рукой о столб, поддерживающий обветшалый навес, с которого степенно, в строго определенных местах, с так же строго разграниченным интервалом срывались капли и выбивали редкую протяжную дробь по поверхности полугнилых досок. Удивительно, что пол еще кое-как выдерживал вес взрослого мужчины.
Я обернулся и окинул взглядом пустошь, простирающуюся на пару километров во все стороны. Гиблое место. Именно так называли его жители окрестных деревень. Они боялись сюда ходить, крестились, хватались испуганно за древние языческие обереги при одном упоминании о старом доме. Поговаривали, мол, земля эта проклята, а по самому зданию бродит нечисть. Ну да, во что угодно поверишь, стоит лишь взглянуть на подобное мрачное запустение. Кругом, щерясь щепками обломанных веток, скалясь провалами гнилых дупел, разваливались пни. Голые ветви редких дубов чертили на всегда пасмурном небе жутковатые, похожие на паучьи сети узоры. Давно высохший колючий кустарник инфернальными змеями оплетал остатки редкой живучей растительности, хищными плетями вползал на дорожки, норовя цапнуть за ногу. Чего только не увидишь в тенях. А если еще учитывать огромный, в четыре этажа, заброшенный дом, пустыми глазницами окон настороженно изучавший принадлежащую ему территорию... Да, наверное, и в самом деле не самая располагающая обстановка.
Но мне не было дела до суеверных страхов селян. Путь мой не раз пролегал мимо этой пустоши, и старый особняк не отталкивал, а манил диковинным образами, ароматом прежнего величия, пробивающимся сквозь миазмы умирания. Впервые попав сюда много лет назад, во время внезапно разбушевавшейся воистину апокалиптической грозы, я навсегда прикипел душой к этому печальному и по-своему величественному месту. Вот и сейчас точно знал, что мне нужно быть здесь. Дом позвал. Не спрашивайте, как. Я просто проснулся утром в очередном мотеле и понял, что должен сделать крюк и попасть в это царство запустения. Было грустно от мысли, что время поджимает и остаться подольше не получится...
Я пересек веранду с прохудившейся крышей, стряхнул с куртки ржавые капли и въедливый липкий конденсат. Подошел к нещадно изрезанной временем парадной двери, привычно надавил на ручку. Но та, отчаянно хрустнув, переломилась у основания и выпала из руки. Застыл, растерянно глядя на обломок позеленевшей бронзы. Я не ожидал, что она не выдержит! Про себя подумал: возможно, это знак. Скорее всего, старик так сообщал мне, что его время на исходе. От этого стало еще тоскливее. Однако я не смог бы отступить, даже если бы захотел. Выбора не оставалось, и, скрепя сердце, принялся крошить дерево, выламывая замок. Было так тошно, словно рвал собственную плоть. Я открывал эту дверь снова и снова, год за годом, и всякий раз она послушно распахивалась. А теперь мне пришлось превратиться в вандала. Сердце щемило от печали. Но родившийся где-то в глубинах особняка порыв ветра мягко толкнул изнутри створки, помогая распахнуть дверь, приглашая войти. Старик все еще был рад мне. Я улыбнулся. Наверное, улыбнулся, хотя самому мне показалось, что губы скривились в гримасе скорби.
Шаги низкой вибрацией глухо отзывались в старых стенах. Внутрь проникали лишь крохи света, двигаться иногда приходилось на ощупь. Это было несложно, ведь я знал дом так хорошо, как если бы сам положил каждый кирпичик, закрепил каждую балку и доску. Сложно представить, сколько часов и дней провел тут. Иногда казалось, что время в заброшенном особняке течет иначе, раскрывается для пришельца иными гранями, закручивает его в спирали несуществующих событий, отделенных в своем бытие от линейной реальности. Люди боятся молчаливого темного гиганта, но я не понимаю их страхов. Это место волшебно. По-другому и сказать-то сложно, хотя знаю, что мне не поверят.
Запах сырой древесины, посвистывание ветра в щелях, тени древесных рук. Сочетания ощущений, приводящие в шоковое состояние, обостряющие чувства, доводящие работу мозга до апогея. Ха! Знаю, что могли бы подумать многие, расскажи я им об этом. Но мне, по сути, плевать. Этот -существующий или нет - мир всегда давал мне почувствовать жизнь в бренном теле, наполнить душу фантастическими красками, а сердце - глубокими и чистыми эмоциями. Трусы в своем воображении населяли старика чудовищами, но я один знал, что это не так. Дом не пустовал, нет. Он лишь притворялся мрачным и тихим, но ко мне был добр и позволял заглядывать в пространства звенящие музыкой или детским смехом, пахнущие олифой или типографской краской, уютно освещенные неяркими торшерами и бра или сияющие тысячеваттными люстрами. И обитатели его бесконечных комнат выходили мне навстречу. Они улыбались или хмурились, рассказывали о своих бедах или задавали вопросы, хвастались своими успехами или просили совета. Я не спрашивал имен, не всегда запоминал лица, но ни разу, ни на мгновение не усомнился в реальности этих людей. Не знаю, насколько правдивы истории о всяких призраках и других потусторонних существах. Но если они - лишь выдумка, то я не хочу той скучной жизни, в которой не существует ничего необычного. Иногда мне казалось, что те, кого встречаю в старом особняке, такие же путники, бредущие по иным дорогам, и пересечься наши пути могут только здесь. Тогда я задумывался о том, какая она, их жизнь. Мне хотелось, чтобы она была яркой и интересной, не то что моя. И все же, каждый раз, когда пересекал порог старинного особняка, у меня поджилки тряслись от мысли, что могу встретиться взглядом с чем-то... необъяснимым. И встречался не раз - старик щедр на удивительные свидания. Этот дом долгие годы был моей игровой площадкой, моим самым лучшим другом. В его комнатах я видел то, что и представить себе не мог! Видел? Или лишь думал, что видел? Это знал лишь сам особняк, а я никогда не рискнул бы у него спросить прямо. Даже, если бы знал, как это сделать.
Но сегодня дом молчал, молчал печально, отрешенно. Он не хотел мне ничего показывать. Или уже не мог. Лишь тяжелым дыханием полумрака пощекотал шею, заставив поежиться и судорожно выдохнуть. Где-то вдалеке, как мне показалось, кто-то вздохнул вместе со мной. Вот такое оно, прощание. Никто его не любит и никому оно не нравится. Его даже жаль, это прощание. Оно такое... последнее, без надежды увидится вновь. Когда остаются лишь воспоминания...
Но кое-что я еще мог и должен был сделать. Для себя и для старика. Для того чтобы наше расставание не было таким горьким. Поэтому поднялся на третий этаж дома, но, когда шел по коридору, пол под моим ботинком, болезненно крякнув, провалился. Я зашипел от боли и поспешил вытащить ногу из дощатого капкана. Как оказалось, слегка потянул лодыжку. Привалился к стене, немного помассировал стопу, поднялся. Путь продолжил прихрамывая. Похоже, старик уже совсем выдохся. Я чувствовал, как ему обидно, стыдно. К горлу подкатил ком. Разве мог я винить его за немощность? Судорожно втянул носом воздух, стараясь загнать обратно непрошеные слезы.
На готическую колокольню часовни я поднимался с трудом. Один раз потерял равновесие и чуть не свернул себе шею - стертые каменные ступени винтовой лестницы были очень крутыми, а промозглый туман покрывал их склизким налетом. Повезло, что под руку попалась веревка, неизвестно, кем и когда привязанная к решетке узкого, как бойница, оконца. По виду она больше напоминала гнилое мочало, но, слава богу, выдержала мою тушку и остановила падение.
Мне таки удалось забраться наверх целым и относительно невредимым. Зачем? Такова была моя дань этому месту. Всегда приходил сюда молиться. Старику это, вроде бы, не нравилось. Иногда я чувствовал его раздраженный взгляд в осколках разноцветных стекол, чудом удерживающихся в перегородках некогда роскошного витража. Но оставался непреклонен. Это было мое решение, мой дар. Я знал, что так правильно.
Громкие слова, конечно. Но это то малое, на что я считал себя способным - поделиться с этим умирающим, но не сломленным гигантом своей надеждой. Нет, я молился не богам, не духам, не прочим тварям закулисным. Кому? А какая разница? Главное в молитве - это вера, разве нет? Хотел, чтобы старик поверил в то же, во что верю я. В зеленый луг на месте гнилой пустоши. В птичьи трели в кронах тенистых дубов. В разноцветье вьющихся роз. В мелодию вальса и кружение в бальной зале прекрасных дам и галантных кавалеров. В топот детских ножек по вощеному паркету. В мозаику солнечных бликов, пробивающихся через пестрый стеклянный орнамент. Иногда я стыдился этого. Понимал, что вряд ли увижу мир, каким хотел бы его видеть. И не знал, будет ли он когда-нибудь таковым, хватит ли на то моей веры и воли.
А иногда мне казалось, что старый особняк не что иное, как калька с реальности, мир в мире, квинтэссенция бытия. Ведь наша жизнь такая, какая она есть, нужно только разглядеть и услышать. А еще поверить. Старик долго возмущался, когда я произнес эту мысль вслух. Но разве за дверями и окнами, за зеркальными стеклами очков и тонированными - автомобильных салонов, за наведенным лоском внешнего вида, за скупыми безликими словами не разворачиваются большие и маленькие драмы, не живут свои тайны, а порой, вещи и вовсе необъяснимые? И далеко не везде первой свежести... Но нет, старик-особняк все-таки ближе мне. Он лучше и честнее. Он полноценен и самодостаточен. Поэтому я столько времени посвятил ему, поэтому так стремился сюда всегда, так тонко чувствовал это место. Потому и теперь, наплевав на дела, позволил себе отодвинуть реальную жизнь на задний план.
Я закончил молитву и открыл глаза. Серые, холодные, местами поросшие лишайником, каменные стены стыли в тумане. Небольшой алтарь, на котором угадывались оклады трех икон, видимо, был поставлен здесь в незапамятные времена звонарем. Я так ни разу и не посмел к нему прикоснуться. Боялся, что древние лики рассыплются в пыль от моего нескромного вторжения в чужое таинство. Да и зачем мне то, что принадлежит прошлому? Я создал свой алтарь и свое таинство. Вонзившийся при падении в перекрытие и так и вросший в него треснувший медный колокол, покрытый уродливыми зелеными пятнами тления металла, послужил подставкой для небольшой картины, которую я нарисовал два года назад. Пускай коряво и по-дилетантски, но я попытался изобразить на ней рассвет, который мог бы видеть отсюда, с высоты колокольни много лет назад. Старик тогда еще не был стариком, он был горд и прекрасен, а таинственная мрачная башня пронзала небо, словно насмехалась над недосягаемостью выдуманных богов. Первые розоватые лучи солнца пробегали по зеленеющим кронам дубов и дробились радугой в витраже. Золотом сиял полированный бок мертвого ныне колокола. На шедевр моя мазня никак не тянула, но я сделал эту картину сам и оставил старику. Думаю, ему нравилось. Или нет, не так. Он был тронут.
Тогда, но не теперь. Сейчас мне казалось, что он уже не способен воспринимать чистые дары души, не способен замечать, видеть, помнить. Время - его жизни и моего пребывания здесь - истекало, я чувствовал это. Тяжело вздохнув, окинул напоследок унылый вид с колокольни и пустился в обратный путь. Мимо дверей закрытых и распахнутых настежь, приоткрытых и манящих. Я с горечью провожал их взглядом, но не останавливался. Казалось, если загляну туда и увижу такое же запустение, как везде, то просто умру от горя вместе со стариком. Он и сам угрюмо вел меня к парадной лестнице.
А потом я понял, что не один. Сначала несколько раз засек движение боковым зрением, и только после увидел тех, кто частенько бывал здесь одновременно со мной. Наши взгляды пересекались и тут же убегали друг от друга. Встречные, как и я, чувствовали приближающуюся кончину старика. Темноволосый парень с холодными, казалось, неживыми глазами кивнул мне в знак прощания и удалился в один из боковых коридоров. На втором этаже мне повстречалась блондинка, с вьющимися волосами до плеч. В её вишневого цвета глазах была печаль и... надежда. Девушка слегка улыбнулась, подняла руку, скользнула кончиками пальцев по моему плечу и тут же развернулась и зашагала прочь. Я вздрогнул и, недоумевая, проводил её взглядом, пока молодая особа не скрылась из виду.
Спустившись к парадному входу, где двери так и оставались раскрытыми настежь, я остановился в нерешительности. Что-то происходило. Не все еще было закончено. По спине пробежал холодок, как бывает от чужого пристального взгляда. Я развернулся, посмотрел вверх, на галерею. Весь лестничный марш и балкон заполнили люди. Многих из них я часто встречал здесь и уже хорошо знал. Они были мне куда ближе и роднее, чем все те, с кем сводила судьба в повседневной реальности. Закусил губу и поморщился, пытаясь сдержать слезы. А знакомые незнакомцы просто стояли и смотрели. Кто-то улыбался, кто-то с интересом разглядывал меня, кто-то делал вид, что не желает иметь к происходящему отношения. Светловолосый мужчина с сигаретой в зубах, привалившись спиной к стене, насмешливо кривил губы, косясь на мою кислую физиономию. И я невольно нервно усмехнулся в ответ. Он был прав, хватит соплей. Раз уж собрался, так и уходить пора.
Я развернулся и зашагал к выходу. На улице светлело, что было не характерно для пустоши, всегда погруженной во мрак предчувствия ненастья. Уходить было тяжело. Чувство, что эти стены больше никогда не приютят меня, давило на плечи, замедляло движение. Особняк никогда не был моим домом, лишь мимолетным пристанищем. А еще он слишком постарел и слишком устал. Его время подходило к концу, а мое пока нет. Так и должно было произойти рано или поздно. И он знал об этом с самого начала, лишь мне верить не хотелось.
Спустившись с последней ступени веранды, я хотел было оглянуться, но одернул себя и прибавил шагу. Только вперед. Десять шагов от дома, и я услышал за спиной треск. Особняк умирал. Тяжело, мучительно. И знаю, если бы я посмотрел на это, старик был бы оскорблен. Утер сырым рукавом ставшую вдруг мокрой щеку и снова заставил себя двигаться вперед. И чем дальше отходил, тем горше и больней становилось. А потом гул разрушения затих за моей спиной. Я остался один. Мы больше никогда не увидимся...
Я запнулся. Насторожился и, к своему удивлению, услышал шаги. И не одного человека. Обернувшись, я едва не упал от неожиданности. Они все были здесь! И темноволосый парень, и блондинка, и куряка, и множество других, которые еще скрывались за пеленой тайны. Мой взгляд невольно скользнул за их спины. На месте пустыря со старым особняком был луг с пробивающейся зеленой травой. Я замер. Старика больше не было. Вот и все.
Я еще раз посмотрел на своих теперь уже реальных спутников и, усмехнувшись, пошел дальше. Шаг стал легче. Нет, старик еще жив во мне, в нас. Дышалось глубоко, воздух, казалось, обрел вкус. Слезы больше не сдавливали мне горло. Я шагал вперед и улыбался мысли, что для такой компании понадобиться большой, просторный дом. Где-то впереди, в туманной дымке мелькали и исчезали неясные образы то каменной громады с садами и фонтанами на крыше, то широко раскинувшихся белоснежных построек с изящными башенками и светлеющими в зарослях бельведерами, то нависающей со скалы над морем подобно ласточкиному гнезду неприступной крепости. Я позволял изменчивой картинке плыть мимо сознания. Мне пока не было известно, как им он станет - наш новый дом. Впереди была уйма времени, чтобы решить, что за чудо я захочу возвести собственными руками...