Аннотация: "Я не останусь больше здесь, Я так хочу уйти, Туда, где не будет хуже, а, по крайней мере, лучше, Ведь ты всегда можешь помечтать". Рафаэль, "Баллада бедняка"
Я вижу, глядя из-под моста,
Быть может, я просто не люблю дома,
Моя жизнь, покинутая мной,
Ее ведь нет уже давно...
Быть может, с лета.
Я не останусь больше здесь,
Я так хочу уйти,
Туда, где не будет хуже, а, по крайней мере, лучше,
Ведь ты всегда можешь помечтать.
Нет, нет, нет, нет,
Я так рад уйти,
Нет, нет, нет, нет,
Я надеюсь никогда не вернуться...
Рафаэль, "Баллада бедняка"
Холодным октябрьским вечером он вышел из дома, чтобы больше никогда туда не вернуться.
Октябрь был невероятно холодным, за свои восемнадцать лет Джон не припоминал ни одного подобного.
Он любил осень: пора множества цветов, оттенков, нежно-жестокого ветра и тоскливо-серого неба с покидающими этот мир птицами. Джон обожал бродить по осеннему лесу, где можно было побеседовать с тишиной, шепотом листьев, грустью земли. Там он мог быть самим собой, ни от кого не прятаться, скрываться, выдумывать для себя новые роли или переигрывать старые. Ведь, в конце концов, из него был отвратительный актер.
Еще в школе он записался в небольшую театральную труппу - шесть человек, включая его и преподавателя - странного человека, профессия которого, очевидно, уносила его далеко-далеко от земного мира, и, наверное, ему там было хорошо. Иногда он мог часами рассматривать дешевые декорации, которые участники его коллектива смастерили за две ночи. Джон тогда учился в шестом классе.
Единственное, что он ненавидел в школе - учебу. Ему она казалась абсолютно бесполезной, просто средством для уничтожения времени, которого всегда было так мало. Ведь за шесть-восемь часов, потраченных в школе, столько всего можно было сделать: пойти на ручей с друзьями, полазить по деревьям, поиграть в салки, прятки, посочинять истории, поиграть в видеоигры, в конце концов. А эта учеба... Она отнимала самое ценное, что у него было: время.
Говорят, что время бесценно. И это так. Иногда пытаешься его убить, но потом понимаешь, насколько жестокое деяние ты свершаешь. Кажется, оно бесконечно, можно уничтожать его, потреблять, невзирая на его жалобные крики и стоны. Но нет, это не так. Как у любого живого существа, у времени есть тоже свой предел, отведенный ему... Кем?... Быть может, Богом?
Порой мне бывает так жалко время. Ведь на своем пути оно столько всего повидало: радости, печали, встречи, расставания, поцелуи и пощечины, слезы и улыбки, дождь и снег, жизни и смерти - столько всего, на что ни один нормальный человек не отважился бы даже взглянуть. Даже одним глазком.
Джон мало ходил на занятия: больше играл во дворе, сидел у друзей или просто рисовал дома. Лишь в шестом классе он тратил уйму времени на театр. Читать он тоже не любил - опять же, пустая трата времени, лучше уделить его живому человеку. Ведь кому-то, пока мы читаем книги, действительно нужна наша помощь.
Он посещал театральные занятия несколько раз в неделю и засиживался в здании школы до самого позднего вечера. Ему там нравилось. А что?? Прекрасная команда, целиком состоявшая из друзей, которых он тоже уговорил посещать театральные занятия, творческий преподаватель (немного странный, конечно, но очень интересный), отремонтированный актовый зал, - словом, все. А роли?? Ему они тоже нравились. Правда, многих ему так и не удалось сыграть - на его счету их всего две: глупый гномик из какой-то не мене глупой сказки и мальчик на подпевке в каком-то патриотическом представлении. Вторую, кстати, с большим натягом можно отнести к роли. Но, тем не менее, на сцене, при исполнении гимна, стоял далеко не Джон. И даже не его дальний родственник.
А октябрь был действительно очень холодным и влажным: вместо шелкового шепота листьев под ногами слышалось отвратительное побулькивание и похлюпывание. А сами листья, вероятно, захлебнулись.
Лужи заполонили политый мраком и грязью асфальт, и теперь Джону приходилось искать маленькие островки, чтобы перебраться на другую сторону улицы.
Моросил мелкий противный дождик. Такой, который создает впечатление, что ты болен. Он покрывает мелкими капельками лицо, склеивает волосы и делает куртку отвратительно влажной.
Одиноко стоящий фонарь поливал желтым светом ребристые лужи. А вокруг - темнота.
Раньше Джон невероятно боялся ее. Думал, что где-то глубоко-глубоко таится страшное чудовище, "зубастик", какой-нибудь. И когда он поднимался с кровати, то с опасением опускал ноги на пол. Каждый раз он ожидал, что холодная волосатая лапа с черными острыми когтями схватит его за лодыжку и утащит под кровать, где кто-то разрежет его на мелкие части и с жадностью обглодает его тело. А потом, не следующий день, подметая комнату, его мама найдет несколько отвратительных костей и отругает собаку за то, что та тащит домой всякую гадость.
Но сейчас он совсем перестал бояться темноты. Странно, но иногда те, кого мы страшно боялись, становятся самыми дорогими людьми на этом свете. А может, и на том тоже. Но иногда все происходит с точностью, да наоборот: те, кого мы крепко любим и кем дорожим, оказываются нашими злейшими врагами, которые отравляют наше существование, тайком сколачивают для нас гробы и, в один прекрасный день, когда мы спим или просто погружены в раздумья, заколачивают нас в эти самые жуткие ящики и зарывают в землю, где никто нас никогда не найдет. Ну нет, такого не произойдет...!!
А свет и тень... Это вообще такая сложная тема. Гораздо сложнее, чем "модуль числа" или "квадратные уравнения"!!
Джон добрался до другой стороны улицы и посмотрел назад: из-за плотной дождевой стены дом стал невидимым. Казалось, он был где-то вдали, где-то в другом мире.
Он достал из кармана куртки пачку сигарет и закурил. Не сразу - с третьей или четвертой попытки, - он отвратительно прикуривал, неумеха.
Джон быстро пошлепал по глубоким лужам. Его кроссовки зачерпнули столько воды, что можно было бы утопить любого человека, который бросил на улице собаку.
Он шел вперед, размышляя о том, куда он идет. Ведь и правда: он понятия не имел, куда придет и что с ним будет дальше. В его сумке лежало несколько долларов, флакон туалетной воды, книжка, порванные наушники для плеера и записная книжка с синей ручкой - все.
Джон прокашлялся, так как очень сильно затянулся. Казалось, в его легкие пробрался майский жук.
Будучи маленьким, он нисколько не боялся насекомых. Наоборот, он обожал бабочек, майских жуков и гусениц. Но в четырнадцать лет все переменилось, и насекомые стали кем-то, кто некогда жил под его кроватью и готовился обглодать его кости. Лишь мысль о хоботке бабочки или тонких ветвистых лапках майского жука приводили его в ужас. Одно время, самой страшной пыткой он считал камеру с насекомыми. Вы сидите на стуле, с завязанными глазами. А насекомые медленно ползают по вам, ощупывают вас своими рецепторами. Ваши руки завязаны за спиной, вы бессильны - страх и отвращение сковали ваше тело. Вам хочется плакать, но тугая повязка на глазах не дает этого сделать.
Они ползают по вашему лицу, пробираются в ушные раковины, ноздри - а вы ничего не можете сделать, потому что это казнь. А казнь - значит справедливо. Вас приговорило общество, весь мир. Значит, вы ничего не можете сделать. Надо жить так, как живут в обществе. Пусть даже это общество - старая одноногая проститутка, которая считает себя "Королевой покинутой реки".
Джон быстро курил. Однажды, удивив своих знакомых очередной сигаретой, он выкурил пятнадцать штук за час. Не знаю, много это... или мало.
Дождь постепенно стихал, делая дорогу перед юношей отчетливей. Но ведь наши пути не всегда ясные, так?
Он вышел в центр города. Людей там было очень мало - все попрятались по конурам, легли под теплый плед и, накрывшись умной книжкой, уснули. Как всегда, впрочем.
Джон посмотрел по сторонам: его освещали фары проезжающих мимо машин. Вот их было много. От яркого света Джон не мог различить ни марок, ни тех, кто сидел за рулем. Да он вообще ничего уже не различал.
Иногда, когда стоишь на перепутье дорог, не знаешь, что делать дальше. Как люди поступают в такой ситуации? Ну, наверное, сначала пытаются решить все сами. А если ничего не выходит? Если пытаешься, пытаешься, но дверь все равно закрыта. Вернее, она открыта, но сам ты боишься в нее зайти. Вдруг там "зубастик"?
Потом, вероятно, обращаются к друзьям. Хм... А что делать, когда друзья есть, но они даже не знают о существовании такой двери?? Что делать, когда вообще никто, кроме тебя самого не знает о существовании этой странной и загадочной двери??
Да, задачка. Это вам не "поезд А выехал из города А , чтобы приехать в город Б за время Х", ну, или как там.
Джон закурил еще одну сигарету. Неужели у него появляется зависимость?? Да нет. Не может просто быть такого - ведь он курит очень редко и с большими интервалами. А может... Это периодическая зависимость?
В общем, какая, в конце концов, разница, какая это зависимость. Жал, что Грета Гарбо умерла. Жаль.
При этой мысли Джон почувствовал чье-то холодное прикосновение сзади. Казалось, кто-то просунул руку ему под кожу и хладнокровно мял его сердце.
Ему не было больно - ведь камни ничего не чувствуют (ах, простите меня, буддисты). Но так неприятно ему не было еще никогда. Кто-то пробрался в его крохотную церквушку (побоялся бы назвать это "монастырем", - нет, не дорос он еще), раскидал там все древние и священные для него книги, сжег иконы, и сломал свечи. Ах... Разве можно так делать?? Нет, скажи, можно??
По мокрым от дождя щекам Джона потекли слезы. Горячие, как топленый воск и грустные, как глаза уличной дворняги. Они прожигали его кожу, капали на куртку и оставляли на ней пепельные дорожки. Джон плакал: ах, когда это было в последний раз - вчера, нет??
А кто-то неустанно издевался над его сердцем - ведь оно каменное, с ним можно делать все, что угодно. Давайте выкинем его!
Очередная машина ослепила его светом фар. Белое пятно - все, что он видел несколько секунд. Он так любил этот цвет.
Но вот снова все черное, лишь несколько грустных фонарей, извергающих омерзительный желтый свет.
Внезапно что-то осенило юношу - он понял, куда нужно идти. Что-то или кто-то вел его вперед, туда, где и без фонарей все видно.
Он шел быстро, потом прибавил темпа и, в конце концов, начал бежать, как напуганный лисенок, разбивая отвратные лужи под собой. Осторожнее, смотри, не порежься об осколки!!
***
Дождь совсем прекратился. Он утопил землю, земляных червей, напугал птиц, людей - в общем, сделал то, что и мы делаем повседневно: травим наши жизни, топим сердца, прогоняем воробьев, изгоняем белых ворон и пугаем детей.
Кладбище некрасиво после дождя: кресты, шатающиеся в месиве.
Посмотрите на его глаза!! В них светится звездочка счастья. Он тут, рядом с тобой. Пусть ты и из дерева. Но он тут. Прости его.