Аннотация: Утренняя тренировка и знакомство с Ксюхой
Проснулась я еще до восхода солнца, с петухами, старательно провозглашающими начало нового дня. Честно говоря, петухи вопили, устроив перекличку по всем домам, и до, и после того, как я встала, и не один раз. Интересно, есть ли какая последовательность, очередность между ними, согласно петушиной иерархии, например, или возрасту? Что будет, если один петух пропоет раньше своей очереди? Или его определят в суп и он вовсе не сможет кукарекнуть?
Я попыталась проследить, откуда доносятся петушиные крики и в какой последовательности, и даже запомнила порядок первых пяти или семи петухов, но следующий запев почему-то прилично задержался, а потом пришел Пашка, уселся возле меня на завалинку и все испортил своей болтовней.
- Выспалась?
Он, как всегда, был бодр и в хорошем расположении духа, хотя и основательно взъерошен. Из спутанных волос торчали клочки сена, одежда была в трухе и сухих семечках, которые не желали отцепляться, как ни отряхивай. Я сняла длинный сухой стебель с его головы, показала ему со смехом; он взял травинку у меня из рук и с интересом рассмотрел, прежде чем выбросить.
- Лерка спит?
- Ага. Вернулась среди ночи. Уже завела знакомых среди местных, собирается с ними на шашлыки.
- Отлично, - в отличие от меня, Пашка нисколько не удивился. - Пусть собирает сведения.
- Паш, кто она вообще такая? - наконец задала я давно мучавший меня вопрос. - На кой черт ты взял ее?
Он посмотрел на меня внимательно и немного с сочувствием. Похоже, Лерка уже всех успела достать. Это я все-таки немного отдохнула от нее, пока самостоятельно добиралась до Агаповки, отделившись от остальных. Может, она еще что-то выкинула, пока меня не было?
- Ты же знаешь, не я подбирал команду. Я вообще предпочел бы разобраться с делом один.
Было немного неприятно и даже обидно это слышать. Конечно, я ведь только еще начала обучение, я неопытная невежда, и толку от меня не так уж много... но я не устраиваю гонок на трассе, и не напиваюсь в случайных забегаловках, и никого не домогаюсь!
- Кто она такая - понятия не имею, - продолжил Пашка. - Видел ее пару раз в Круге, всегда думал, что она одна из послушниц, какая-нибудь наркоманка, которая пытается избавиться от зависимости. У всех свои цели пребывания в Круге, и знает о них только Настоятельница и сам Камень. Относись к этому, как к работе. В клубе то, наверное, среди посетителей тоже всякие личности встречались.
Я со смехом кивнула. Да уж, встречались! Один такой меня работы, можно сказать, лишил. Больше не поведусь на такие провокации.
- Как думаешь, что вообще надо искать? - спросила я. Деревня на первый взгляд была самая что ни на есть обычная и совершенно спокойная, я до сих пор не учуяла ни оборотней, ни какой-либо другой более-менее знакомой мне нечисти. А она обязательно крутилась бы поблизости, находись в деревне что-то мистическое. - Может, какой-то артефакт, источник силы?
Пашка только плечами пожал, и спросил:
- Ты с ней? На шашлыки?
- Если надо...
Меня никто не звал. У меня знакомых из местных была только Оля, а с ней, похоже, мало смысла общаться - она, как и мы, только приехала и вряд ли может знать что-то полезное.
- Вариантов пока немного. Сегодня-завтра нужно заглянуть к твоему попутчику, Михаилу, может быть, и правда получится выбраться на рыбалку.
- Что можно выпытать из Михаила? Он сам только что приехал.
- Что-нибудь можно. У него родители здесь живут.
Пашка удрученно почесал переносицу, задумчиво хмурясь, обвел глазами сонный, совсем тихий в лучах раннего утреннего солнца сад.
- Старики ничего полезного вчера не рассказали. Я закидывал удочку, мол, был тут проездом несколько лет назад, а сейчас все как-то уж не так. Но все изменения за последние годы, которые они сами заметили, - это вымирание деревни. Как и везде, колхоз загнулся, молодежь уезжает в города, деды спиваются или умирают от старости, пашни все больше зарастают.
- Ничего себе зарастают, - удивилась я. - Все засажено чем-то, насколько хватает глаз.
- Ничего, побегаешь по окрестностям - увидишь, - усмехнулся Пашка. - Раньше тут все было в движении... Люди дружно трудились, все было скоординировано, налажено. Ни клочка земли не простаивало. Колхозы процветали.
- Так говоришь, будто и вправду был здесь, - недоверчиво заметила я, и вдруг в очередной раз осознала, что Пашке гораздо больше лет, чем мне, может, больше даже, чем нашим радушным хозяевам. Он сидел рядом, такой молодой, беззаботно щурящийся на светлеющее небо, закусивший сорванную под завалинкой травинку, и, честно говоря, было немного неуютно осознавать, что все это обман, иллюзия, и передо мной древний, седой старик - пусть только внутренне, - нацепивший маску юности. Я называла его Пашкой еще с тех пор, когда не знала о его возрасте и считала, что он вряд ли старше, чем на какие-нибудь три-четыре года. Конечно, немного стыдно было, когда он открыл мне правду, и я сама предложила перейти на имя-отчество, но он поржал надо мной, как обычный мальчишка, и все осталось по-прежнему.
- Не здесь. Во всех деревнях одна и та же история. Жалко. Здесь такой простор для жизни...
Мы еще немного посидели молча, слушая чириканье птиц и далекое мычание отправившихся на выпас коров. Снова запели петухи, и я с запозданием поняла, что совсем забыла отметить, соблюдают ли они прежний порядок или кукарекают по-новому. Можно было спросить у Пашки, как у знатока деревенский обычаев, но я так и не успела.
- Пойдем-ка потренируемся, пока все спят, - велел он.
Мы отправились к машине, так и стоявшей на обочине возле забора, и Пашка вытащил из багажника пару деревянных шестов.
- Опять эти палки, - вздохнула я. На тренировках Учитель меня не щадил, и мне всегда прилично доставалось, и почему-то удары шестами были всегда особенно неприятны. Но в ответ на мои страдальческие вздохи он только посмотрел строго, сунул мне палку и, закрыв машину, повел меня на задворки дома, туда, где начинались огороды.
- Времени не так уж много, - бросил он мне через плечо. - Скоро все вылезут на огороды на прополку, пока не слишком жарко. Так что никаких послаблений.
Звучало как угроза. Надеюсь, синяки сойдут хотя бы часам к десяти, когда можно будет выползти из чулана, сделав вид, что сладко спала все это время. Иначе вопросов не оберешься.
Огороды, походящие на аккуратно уложенные коврики, расстилались широкой полосой за каждым стоящим на улице домом, и не были огорожены ничем, кроме узких, нетронутых плугом межек земли. Некоторые были заботливо окошены, а некоторые порядочно заросли травой и дикими цветами. Пашка прошел вдоль несколько участков, пока не выбрал самую заросшую дорожку, и, жестом пропуская меня вперед, велел идти по ней.
- Кто-нибудь увидит, что ты метелишь свою жену. Вот сплетен то будет, - весело предположила я, бодро шагая по спутанной мышиным горошком траве, как вдруг за спиной просвистел шест, и я чудом успела отскочить от удара.
- Не болтай, - коротко велел мне Пашка, и, наступая, так начал орудовать своей палкой, что у меня глаза на лоб полезли. Я только что проснулась, и тело было еще совсем расслабленное, сонное, а ноги предательски путались в густой траве и так и норовили соскользнуть с межи на вспаханную рыхлую землю. - С дорожки ни шагу!
Не прошло и минуты, как Учитель серией коротких хлестких ударов - пальцы, лоб, ноги - опрокинул меня на спину, но даже не подумал остановиться! Я только повизгивала, выронив свой шест и пытаясь заслониться руками от сыпавшихся как из рога изобилия тумаков.
- Соберись! - сердито прикрикнул на меня Пашка и дал мне немного времени, чтобы только подобрать свою палку. Я и встать толком не успела, как он снова замахнулся. Выбор был небольшой, пришлось в самом деле собраться. Я откатилась вбок, неуклюже плюхнулась на рыхлую землю грядок, подскочила, под окрик "На дорожку!" прыгнула обратно на межу и старательно сосредоточилась на защите, и еще на ногах, потому что чертов мышиный горошек так и норовил снова свалить меня.
Выдохлась я довольно быстро, потому что мой Учитель-садист все увеличивал скорость и силу атаки, и у меня уже все тело ныло от бесконечных ударов, пот лил градом, затекал в глаза, мешал держать палку плотно, джинсы, напитавшись обильной утренней росы, противно липли к ногам, а колени саднили и были зелены от травы. И только когда я в очередной раз скатилась с тропинки на грядки, уже не в силах защищаться от палки как-то еще, кроме как сжавшись в комок и закрыв голову руками, Пашка сжалился и, как всегда, недовольный мною, помог мне встать, рывком дернув обратно на ноги. Это была его методика обучения: сначала избить, дать почувствовать суть, смысл приемов, и лишь потом показать некоторые из них. Может, это и работало, потому что, попробовав новую, особенную технику, я с восторгом понимала, что именно ее мне не хватало, что именно что-то подобное я пыталась сделать, чтобы защититься, или контратаковать, или увернуться. И когда он снова принимался меня избивать, я с азартом ловила каждое его движение, и пыталась соответствовать, войти в ритм, попробовать использовать только что полученные знания, хоть и не всегда успешно. Адреналин заливал мышцы, сглаживая боль ударов, забирая страх и неуверенность, заставляя мозг собираться и следить за всем сразу: за соперником, за ногами, за предательским мышиным горошком.
Мы прозанимались не больше пары часов, но я была в большем изнеможении, чем вчера, пробежав несколько десятков километров по лесу. Я тащилась, путаясь в собственных ногах и спотыкаясь на каждом шагу, а Пашка шел легко и пружинисто, насвистывая и играючи раскручивая шест вокруг себя.
- Ты сегодня молодец, - беззаботным голосом отметил он, и я подумала, что выдержать два часа непрерывных прыжков на узкой, заросшей травой тропинке - хорошее испытание. Но Пашка добавил: - Ни капли ярости. Учишься держать Зверя в узде.
Я даже запнулась, настолько это было неожиданно. Я ведь и не держала... Он просто не давал о себе знать, не рвался наружу, потому что, действительно, я не испытала ни капли ярости, даже когда падала, спутанная травой или оглушенная Пашкиной палкой. Это было как во время донорства Камню, когда он поглощал всю мою ярость так, что я и почувствовать ее не успевала. Мне стало не по себе, потому что здесь Камня не было, и моя сила, по идее, должна была накапливаться во мне и изливаться Зверем. Почему же я даже соблазна перекинуться не испытала? Мне захотелось немедленно проверить, могу ли я трансформироваться прямо сейчас, пусть не от ярости, пусть не полностью, но на огородах уже стали появляться местные, и они и так глазели на нас с Пашкой, идущих с шестами наперевес. Мы поспешно обошли свой огород и свернули за коровник, скрываясь от их любопытных взглядов.
Во дворе наткнулись на Лерку. Она посмотрела на нас, на наши потные футболки, на мои зеленые от травы колени и улыбнулась своей самой сальной улыбочкой.
- Я смотрю, вы полностью вжились в роль, - прокомментировала она ехидно и подмигнула.
- Иди к черту, - бросила я, проходя мимо и сдерживая желание стукнуть ее по затылку концом шеста.
Мы с Пашкой по очереди искупались в летнем душе, представлявшим из себя довольно старую, покосившуюся деревянную кабинку с единственной полочкой и кучей паутины внутри. Почти то же самое, что деревенский туалет, только в полу нет дырки, а на крыше лежит бак с водой, выкрашенный в черный, чтобы быстрее нагреваться. За ночь вода остыла и еще не успела нагреться заново, и потому была чуть теплой. Лучше б ледяной...
Лерка позавидовала и тоже полезла мыться, хотя уж у нее то не было никаких тренировок. Она так долго плескалась, что растратила всю воду, и Пашка велел натаскать еще из колодца. Присоединился только что проснувшийся, с сеном в бороде Олег, и даже Лерка, после непродолжительных возмущений, тоже принесла пару ведер. Бак наполнился мгновенно.
Зинаида Ивановна покормила нас завтраком (как я поняла, это входило в стоимость апартаментов), состоящим из свежих домашних яиц и творога, только-только откинутого и совершенно несравнимого по вкусу с тем, что продают в городах. Здесь все было другое!
После завтрака я отправилась к Оле. Никто из нас - даже Пашка - ни малейшего представления не имел, в каком направлении копать и что конкретно искать в этой деревне такого, что могло бы иметь интерес для Круга, поэтому пока что самым полезным казалось просто налаживать общение с местными. Судя по всему, больше всех преуспевала в этом деле Лерка, хотя знакомые раньше появились у меня.
Ольгу я нашла в саду возле мольберта, тихую, сосредоточенную и немного перепачканную красками. Позади нее, прямо в траве сидела девочка с выкрашенными в темно-синий цвет волосами, ярко контрастирующими со светлыми, бледно-зелеными глазами, судя по виду, ольгина ровесница. Куча разномастных браслетов на запястьях, пирсинг в правой брови, ногти покрыты черным, уже облупившимся лаком. Неформалка. Такие люди частенько выглядят довольно любопытно, хоть и нередко совершенно несуразно, считают себя невероятно особенными, впрочем, что свойственно подавляющему большинству подростков, и при этом абсолютно не осознают, насколько тесно загоняют сами себя в рамки стиля, позиционируя себя при этом "вне всяких рамок". И все же это первые серьезные шаги на пути становления собственной личности, первые попытки быть чем-то иным, нежели ждут и пытаются сделать из тебя родители, учителя, окружающий мир, маленький бунт против внешности под копирку, который когда-нибудь, возможно, перерастет в умение понимать собственное "Я" и договариваться с ним.
Я жила под копирку и не слишком об этом задумывалась до того, как стала оборотнем. Да и после я все больше перенимала обычаи, стиль поведения и жизни тех, среди кого оказалась. Курить, тусить, трахаться и драться - мне казалось, это классно, это моя жизнь, это мой выбор. Черт его знает, почему однажды это приелось. Все остались, все продолжили гулянку, а я ушла. Может, это все Рика, которая из живого, теплого, близкого мне человека превратилась в куски мяса, а потом, благодаря Ру и Кругу - в дух камня. Может, я просто так и осталась ботаничкой, которой книжки милее людей. Я не знаю, куда я могу повернуть через несколько лет, месяцев, дней, но сейчас я спокойна в своем ощущении того, что сама выбрала свой путь и занимаюсь тем, чем хотела заниматься. Так что, в целом, я недалеко ушла от наивной в своей дерзкой, задиристой юности девочки, которая выкрасила волосы в синий и проколола бровь, и этот результат ее личного выбора сделал ее отличной от остальных.
Оля поприветствовала меня коротко, мимолетом бросив приветливый взгляд поверх мольберта и снова погрузившись в рисование. Девочка-неформат позади нее поглядела на меня довольно уныло и равнодушно, но поздоровалась тоже.
- Полчаса - и солнце уйдет, - сообщила Оля, не оглядываясь, когда я устроилась позади нее, рядом с неприветливой девочкой с синими волосами. Отсюда было отлично видно четвертинку ватмана с сочным, ярким рисунком, изображающим старую, разлапистую яблоню возле совсем новенького кирпичного колодца. - Хочу успеть дорисовать.
- Красиво, - заметила я. На мой взгляд, можно было ничего уже и не дорисовывать: яблоня была как живая, и кора у нее такая шероховатая, заскорузлая, и ветви жилистые, тяжелые; а колодец так и сияет на солнышке, ярко-рыжий и чистенький. Но Оля возбужденно шуровала кистью, то шумно полоща ее в банке с водой, то смешивая краски на палитре, и касалась полотна там и тут, и яблоня словно расцветала.
- Я тут уже битый час сижу, - проворчала моя соседка недовольно. Я покосилась на нее - она так же внимательно, как я, следила за волшебной кистью глазами. - Творчество, что поделаешь.
- Ксюха, это Оля. Моя тезка. Мы ее подвезли немного по трассе, правда, высадили еще в обед, а вечером обнаружили, что она нас как-то обогнала. Она у бабы Зины живет, ну, Гришкиной бабушки. Оль, это Ксюха. Моя самая любимая подружка. Мы, правда, из разных городов, но переписываемся все время, а так я даже в гости ездила к ней на новогодние каникулы. Если б не она - я бы в жизни не согласилась торчать тут все лето.
- Да как же! - нарочито громко рассмеялась Ксюха. - А сама первым делом за краски. Вон, булку даже не доела!
Я заметила, что на табуретке возле красок и палитры действительно примостилась тарелка с единожды надкусанной булкой. Наверное, Оля думала позавтракать прямо за работой, но так увлеклась, что позабыла о голоде. Ксюха, нисколько не смущаясь тем, что у булки отъеден край, подцепила ее вместе с тарелкой, по-братски разломила надвое и сунула половинку мне.
- Так как же ты обогнала их? - безо всякого любопытства пробубнила она, набив рот.
- Телепортировалась, - только и нашлась, что ответить я, вспомнив Леркины слова.
- Понятно, - кивнула Ксюха с видом бывалого, и, дожевав булку, стряхнула крошки и вернула чистую тарелку обратно на табурет.
- О, классно! - обрадовалась Оля и тут же принялась смешивать на ней краски. Первая палитра - такая же тарелка - уже была вся измазана разноцветными пятнами.
- Про шашлыки завтра слышала? Идешь? - как бы между делом спросила Ксюха, откидываясь на траву и вытягивая свои длинные худые ноги.
- Шашлыки? - рассеяно отозвалась Оля, наклоняя голову то в один бок, то в другой, стараясь оценить, чего еще не хватает рисунку.
- Лерка идет, - вместо нее ответила я. - Сестра моего мужа.
Ксюха неодобрительно посмотрела на меня, так, будто ее удивил и даже смутил тот факт, что Лерка моя "родственница". А может, что у меня есть муж. Последнее и меня ужасно смущало. Я украдкой покрутила кольцо на пальце.
- Какая еще Лерка? Что-то я ее не знаю.
- Она со мной приехала. Первый день здесь, а уже успела с кем-то завести знакомства.
- Так что там с шашлыками? - перебила меня Оля. Она наконец-то закончила, и теперь повернулась к нам, тщательно вытирая руки тряпкой. - Завтра?
- Завтра в семь вечера сборы. Сдаем по триста рублей. С ночевкой в лес.
И Ксюха наскоро рассказала, что шашлыки организуют братья из тридцать второго - тоже новенькие, кстати, этой весной приехали на ПМЖ. Отец у них странный, вроде, инвалид, на улице не показывается совсем, а старший брат без глаза и повязку носит, и потому он Корсар, а младшего Лехой зовут. Они купили целого барана на мясо, а тут у них холодильник сломался, и мясо испортится, если его завтра не съесть. Вот они и собирают гулянку, а с нас только на выпивку деньги.
- Вообще они классные, хоть и мажоры, - закончила свой рассказ Ксюха, и с надеждой спросила: - А тебя отпустят?
- С ночевкой вряд ли, - грустно вздохнула Оля. - А чтоб до десяти посидеть - нет смысла тащиться. Хотя...
И она вдруг внимательно посмотрела на меня.
- А ты идешь?
Я пожала плечами:
- Меня никто не звал...
- С тобой меня папа точно отпустит! - воодушевилась Оля. - Давай, пошли с нами!
Ксюха посмотрела на меня не слишком приветливо, явно сомневаясь, стоит ли мне доверять и брать на тусовку, но, видимо, ей очень хотелось, чтобы ее подруга пошла. В конце концов, она дала добро, и мы помчались к Михаилу, развалившемуся в лежаке на веранде и читавшему книжку. Увидев меня, он разулыбался и поднялся нам навстречу. Дочь просто сбила его с ног своей взволнованной, торопливой речью о том, как ей хочется пойти, и как много хороших ее друзей будет в походе, и что всех-всех зовут, вот даже Оля идет, и сестра ее мужа тоже. Михаил немного посомневался для приличия, но в итоге, доверчиво глянув мне в глаза, торжественно дал свое отцовское разрешение.
- Никакого алкоголя, поняла? - строго напутствовал он дочь.
Знал бы он, кому доверят Олю... Мне снова - уже второй раз за день - вспомнилась Рика, которая пострадала только оттого, что оказалась рядом со мной в неподходящий момент. Но тогда я состояла в своре, и напали на меня тогда именно как на оборотня Ру. Здесь будут только люди, и уж им то я точно не позволю обидеть доверенную мне девчонку.
- Ну, раз дети идут в поход, то мы с Павлом пойдем на рыбалку, - подмигнул мне Михаил. - Пусть заходит сегодня вечерком, посидим, я ему яблочной налью.
Я пообещала, что передам "мужу" приглашение, умолчав, что Пашка вовсе не пьет. Пусть сам как хочет выкручивается.
Довольные девчонки утащили меня в сад и полчаса стрекотали о предстоящем походе на шашлыки, обсуждая приглашенных лиц и сам план мероприятия. Потом разговоры зашли о мальчиках, и я по-тихому сбежала от этих чисто девчачьих, сопливых разговоров.