Ильенков Андрей Юрьевич : другие произведения.

Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!.. Часть 2

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  ЧАСТЬ II
  
  ЛЮБОВЬ
  
  "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует,
  любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует,
   не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
  не радуется неправде, а сорадуется истине;
  все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит".
  
  1 Коринфянам 13:4-7
  
  Глава 1
  
   - Да, да!.. Можете, разумеется, можете!.. - входите, пожалуйста, он сейчас выйдет, одну минуточку... - путаясь и сбиваясь по всем фронтам, неуклюже ответил о себе в третьем лице, растерявшийся Уклейкин.
   - Это вы, Володя?.. - удивилась она, узнав его голос, хотя искала именно его.
   - Я, я... - глупо отозвался он, словно немец из окопа, и, наконец, предстал пред нею в том же обличии, как утром перед следователем, за исключением стильных чёрных очков, в суматохе оставленных в ванной, и с красноватой физиономией от табачного кашля.
   - Ой, что с вами, вы, что - действительно больны?.. - участливо приняв розовость лица за температуру, а ещё не сошедшие гематомы под глазами - за последствия какой-то крупной бытовой травмы.
   - Да... так получилось, не беспокойтесь, скоро всё пройдёт, - как у хамелеона, поменялся цвет лица Володи до бледного. И он с ужасом осознал, что на нём нет непроницаемых чёрных очков, а, следовательно, всё ещё продолжает отсвечивать желто-сизым угаром Серёгиной свадьбы.
   - А, Борис Моисеевич, ещё сомневался... - смутившись, сказала Надежда. - Но, я всё равно ему не поверила... - тут же, как бы нивелируя чрезмерную подозрительность шефа, нашла она примирительные слова, которые подобно бальзаму, мгновенно согрели растерянную душу Уклейкина.
   - Спасибо, Наденька вы очень, очень чуткий человек, а Сатановский... - он мучительно искал подходящий эпитет, но не найдя оный, добавил, - ... у него работа такая...
   - Да, именно так... - согласилась она, приподняв в знак согласия, как воробьиные крылышки свои острые плечики.
   - А что мы в дверях стоим, проходите в комнату, только у меня не прибрано... немного. Вы уж, ради Бога, извините: холостяцкая жизнь, так сказать, не способствует должному порядку, - неожиданно для себя добавил в оправдание Володя свой не женатый статус, и, сконфуженно уронив глаза на пол, начал вновь нежно розоветь лицом.
   - Ничего, спасибо... - я не привередлива, да и... могу помочь вам навести порядок, - искреннее почувствовав, как у ребёнка разбросавшего игрушки, смущение Уклейкина, ответила она открытой, заботливой улыбкой и белым лебедем вплыла в его комнату, где действительно был вполне себе творческий беспорядок, не вылезавший впрочем, за разумные пределы бытового хаоса одинокого мужчины.
   "Могу помочь, могу помочь!..", - малиновым колокольным эхом радужно звенело в его мгновенно окрылённом вожделенной мечтой сознании. Что же она имеет в виду, что, что!? Неужели... о, Боже, не может этого быть!!!" - боясь спугнуть свалившееся с небес возможное счастье, отмахивался он от только что возродившейся, но давно и бережно хранимой им вожделенной мечты.
   За всё время в целом их мимолётного знакомства, когда Наденька три месяца назад впервые появилась в издательстве, они ещё никогда не были так физически близи друг к другу и уж тем более - наедине. Даже в мае на юбилее газеты, когда алкоголь сбросил сковывающие его ненавистные цепи робости, которые всегда предательски при виде красивых девушек делали Уклейкина аутсайдером в этом приватном вопросе, он не осмелился соприкоснуться с ней рукавами, ограничившись лишь знаками внимания и эрудицией, которые обильно фонтанировали в подобных ситуациях, компенсируя указанный комплекс. Теперь же, он всеми фибрами сердца буквально ощущал её горячее, сладкое дыхание, а дурманящий аромат духов, волшебным эфиром слетающий с её, как у лани, молодой и загорелой шеи мутил и без того перегруженный известными проблемами разум. И Уклейкин едва сдерживал себя от вдруг выскочившей, как лучик света из кромешной тьмы, любви к этому божественному созданию по имени Надя, и, не зная, куда себя деть, нервно перетаптывался на месте, как жеребец перед необузданной кобылицей.
   - А у вас, очень даже мило, ...зря вы на себя наговаривали, Володя, а библиотека... - она, будучи дипломированным с отличием филологом, пробежав по огромным полкам великолепно подобранных книг, - восхитилась ими, и как-то более уважительно, по-новому, оглядела Володю. - Неужели вы всё это прочли?
   - Да... - скромно ответил он, - библиотеку ещё родители начали собирать...
   - А где они сейчас? - по инерции спросила Надя, когда взгляд её остановился на их, по-видимому, большой фотографии в рамке, висевшей над диваном.
   - Их... их... давно нет, - печально выдохнул он, с тоскливой нежностью, также взглянув на чёрно-белое свадебное фото отца и матери.
   - Ради Бога, извините, Володенька, я, я... не знала, - дрогнул её голос, при взгляде на растерявшегося и печального Уклейкина.
   - Ничего... я привык, - отвёл он глаза, которые еле заметно увлажнились, в сторону от неё.
   Воскресенская, всем сердцем своим добрым почувствовав, что невольно причинила Володе боль горьким воспоминанием, решила, как можно быстрее переменить тему и растерянно-виноватый взгляд её остановился на письменном столе.
   - А это что?.. - Надежда нежно взяла среди груды мелко исписанных листов первый попавшийся, и пробежалась по тексту широко раскрывающимися изумрудными глазами, - вы, вы... Володя, сочиняете?! - её искреннему удивлению не было предела....
   - Так... иногда, в свободное время... - всё более краснея, вынужденно признался он.
   - Простите, Володенька, меня, пожалуйста, если я невольно опять как-то задела ваши чувств, но... это так неожиданно... - бездонные глаза её буквально пожирали Уклейкина, внешне смущённого, но внутренне крайне польщённого граничащим с восхищением столь неожиданным вниманием со стороны обожаемого им человека.
   - Что вы, что вы - напротив: мне, некоторым образом, очень приятно любыми способами доставить вам хоть какое-то удовольствие, Наденька, - нашёлся он, кое-как совладав с волнением.
   Бывает так, что почти вызревшая любовь как, чувство, безусловно, чистое и высокое, но зачастую слепое, - бродит, словно в полутьме, в поисках своей второй половинки, дабы полностью, без остатка, как протон с электроном слиться в цельное, гармоничное ядро. Скопившаяся за долгие годы энергия нежности, ласки, обожания, фантазии, требуя своего обильного извержения, - с каждым днём всё более бурлит, клокочет, мечется, и уже едва не бросается на первого встречного, который хоть как-то отвечает давно сформировавшимся минимальным требованиям тайной, вожделенной мечте обретения Божественного счастья любви. И только какая-то абсолютно не видимая нить, порвать которую в состоянии лишь совершенно бесшабашная, искромётная, безумная, почти животная страсть, иногда сдерживает от импульсивного слияния женского и мужского начала в единое нераздельное целое.
   Что же явилось той мизерной капелькой, которая переполнило чашу "воздержания" любви Надежды? Обыкновенная ли женская жалость к Володе, восхищение ли его знаниям и эрудицией, удивление и благоговение его возможному писательскому таланту или совершенно иное, а может быть, - всё это вкупе - один Создатель ведает.
   Мы же со своей стороны лишь повторимся, что чужая душа потёмки, а уж женская - тем паче. Одним словом Наденька Воскресенская по-настоящему влюбилась в Володю Уклейкина, который, как говорится, ни сном, ни духом не ведал сего чуда, и лишь в тайне продолжал истово надеяться, моля Творца о взаимности и его высоких чувств.
   - А у вас, Володенька, найдётся ведро воды и тряпка? - совершенно с неожиданной стороны раздался вопрос, и Уклейкин уже не смог отвести свой взгляд от её очаровательных перламутровых глаз.
   "Володенька, Володенька, - она всё чаще говорит - "Володенька"... да неужели... же она?!.." - продолжало звенеть хрустальным переливом у него параллельно в сознании, а сердце, преисполненное сил и надеждой, как жар-птица, рвалось из грудной клетки:
   - Да, конечно, найдётся, одну минуточку, я мигом... - собрался он, и, вдохновлённый почти свершившемся чудом, на огромных крылах было полетел в ванну за инвентарём, но по дороге застряв ими в узком дверном проёме, всё же засомневался, - а как же документы... этого чёртового родственника Нострадамуса, вас же с этим, по-видимому, Сатановский прислал?
   - Обождёт ваш Чёрт, ...никуда не денется, здоровье дороже... смотрите, сколько пыли скопилось - просто ужас: этим же невозможно дышать, - мягко отрезала она сочувственным голосом, в упоительных нотках которого уже чувствовалась некое влияние над Володей, но которому, подобно добровольному рабу, он был готов слепо и без остатка подчинятся всю свою жизнь.
   - Полностью согласен с вами, Наденька: а, ну его к чёрту этого Чёрта! - простите меня за невольную тавтологию. - "Утрётся, гад, рогатый!..", - добавил он уже про себя, и в прекраснейшем настроении со второй попытки, немного прижав крылья невозможного счастья, - всё же выпорхнул сквозь дверной проём в ванну, что бы вернувшись, быть может, навсегда очиститься от удушливой пыли серого одиночества.
   И спустя всего полчаса под чутким руководством и при непосредственном участии Наденьки комнатку Уклейкина было не узнать. "Вот что значит женская заботливая рука: земля и небо", - мечтательно подумал он и ободрённый этим непреложным фактом, тут же, дабы не остыло железо для дальнейшей плодотворной ковки счастья, предложил:
   - А что мы с вами всё "на вы" да "на вы"? - Давайте перейдёмте на "ты"?
   - Давайте, ой... - мило хикинула она, - ...давай.
   - Может тогда чайку?!.. - как ребёнок, которому родители, наконец-то, разрешили посмотреть фильм для взрослых, обрадовался Володя.
   - С удовольствием, Володенька, а я пока материал подготовлю: как, увы, не неприятно, но с этим странным делом Чёрта придётся разбираться, Борис Абрамович едва ли, не слёзно, меня умолял помочь тебе... с переводом.
   - Ничего, теперь вдвоём мы во всём разберёмся!.. залихватски подмигнул он Воскресенской.
   И полный мощи и надежды, курьерским поездом Уклейкин рванул через коридор на кухню. Однако невесть откуда взявшийся Крючков, словно наглухо отстающий от графика товарняк, на полных парах уже летел ему навстречу с подъездной лестницы сквозь порог, так никем и неприкрытый в суете сумасшедшего дня входной дверью коммуналки. Поскольку общий коридор не превышал утверждённые САНПИНОМ зауженные нормы, а приятели были весьма плотной комплекции, то они были обречены на столкновение, тем более что физический закон инерции на планете Земля ещё никто не отменял.
   Друзья отскочили друг от друга на пол, как увесистые кегли, и каждый, ошарашено вытаращив глаза на очевидную противоположную причину столкновения, молча, с полминуты переваривал случившееся. Первым негласный анализ неожиданной "аварии", не выдержав напряжённой тишины, прорвал Серёга:
   - Ты чего ж, мил дружок, такой упругий, а?..
   - А ты чего летишь, как угорелый?! - вопросом на вопрос парировал Уклейкин.
   - Так меня только что следователь по твоему делу вызывал - полетишь тут!.. - сделал укол "рапирой" Крючков.
   - И что?.. - настроение Уклейкина тут же рухнуло мрачной тенью вслед за его телом на пол коридора.
   - Да ничего, собственно такого, конечно, - всякое бывает, но мог бы рассказать мне, с чего это тебя вдруг в милицию таскали ...друг я тебе или как? - обиделся Серёга, недовольно отряхиваясь и медленно поднимаясь на ноги.
   - Друг, друг! - подскочил Володя и протянул ему руку, опершись на которую Крючков полностью поднялся и в чувствах обнял Уклейкина, как родного брата, каковыми собственно де факто они и были с детсадовских времён, сидя радом на горшках и совместно постигая бесконечно-разрастающуюся для них сущность бытия. И не "таскали", а я сам пришёл... по повестке.
   - То-то... - улыбнулся Серёга, а то стоишь перед следователем как, блин, этого козла хромого звали?..
   - Чугунов, наверное? - подсказал не уверено Уклейкин.
   - Точно, он, пёс... дотошный!
   - Согласен, вредный дядька, - только он не хромал, вроде...
   - Не, Вовка: ковылял за милую душу, как треснувшая табуретка нашего школьного трудовика.
   - Странно, а утром он строевым шагам, как на параде чеканил...
   - А... - снисходительно махнул Крючков рукой, - тут как раз ничего странного, - это ты, его, оказывается, мил дружок, покалечил... вернее Дзержинский...
   - Что за дичь...как это? - фыркнул недоумённо Уклейкин.
   - Элементарно, Ватсон, помнишь там у него на краю стола такой не слабый чугунный бюст железного Феликса стоял?
   - Ну, был... вроде... - неуверенно согласился Володя.
   - Вроде в огороде - а я сам видел, что он теперь с отколотым носом. Так вот, когда ты выходил из кабинета, то так хлопнул казённой дверью, что Эдмундыч всей пролетарской злостью спикировал аккурат на любимую мозоль майора. Это уж мне напоследок Чугунов в сердцах ляпнул.
   - Вот, блин, теперь он ещё один ядовитый зуб против меня наточит... - опечалился Володя, - кругом засада...
   - Да ладно, - перетопчется гусь лапчатый, тоже мне Мегре районного разлива. - Ну, так вот: стою я пред ним в кабинете, как кролик перед удавом, и не знаю, что и как лучше соврать, чтоб тебя не подставить случайно - ведь я ж ни сном, ни духом, что с тобой на самом деле приключилось... В общем, он, собака, меня и так и сяк пытает, - но, печёнкой чую - всё в молоко, аж красней варёного рака стал, болезный, от злости.
   - Спасибо, Серёга, я никогда в тебе не сомневался - ты настоящий друг, а что до моего так называемого дела, то, если честно, я и сам ни хрена не понимаю: что, когда и как это было, если вообще было, сплошной бред какой-то.
   - Гм...а, мне, майор, сказал, что, дескать, ты по дороге с моей свадьбы поколотил немца какого-то... и, вроде, даже улики есть, - насторожился Серёга, внутренне готовый принять любую горькую правду, но кровь из носу помочь попавшему в беду верному товарищу.
   - Да липа всё это. Вот сам, Серёга, смотри. Я от тебя ушёл с синяками где-то в два ночи и при тебе же вот тут же в комнате рядом с диваном очнулся спустя почти двое суток. Так?
   - Факт! ты ещё всё чёрта какого-то поминал почти по матушке перед пробуждением, как сейчас помню, и весьма убедительно должен заметить, - подтвердил, слегка иронизируя, Крючков.
   - Погоди, не смейся... и до чёрта дело дойдёт, - таинственно понизил голос Уклейкин до шёпота и чуть ощетинившись, огляделся по сторонам, - тут, похоже, Серёга, без него не обошлось...
   - Брось, брат, что за ерунда! ты ж фактически учёный человек, какой к ляду чёрт и прочая метафизика, может ты, дружище, просто болен или ещё что... - разочарованно отреагировал Крючков, думая, что Володя всё-таки чего-то не договаривает или путается.
   - Серёг, блин, ты - спросил, я - ответил! Хочешь слушать - слушай, нет - до свиданья, - у меня дел, как песка в пустыне, - в свою очередь обиделся на недоверие товарища Володя.
   - Ладно, ладно, чего ты сразу в штыки... - безобидно огрызнулся Крючков.
   - Только, смотри, Серёга, - это строго между нами... - подчеркнул Уклейкин.
   - Могила... зуб даю, - и Серёга, зацепив ногтём большого пальца передний левый резец, известным среди подростков характерным жестом, очертил в воздухе что-то типа знака Зорро из одноимённого фильма, убедительно подтвердив данное клятвенное слово.
   - Так вот, когда ты ко мне пришёл, уж не знаю с чего: то ли с тяжёлого похмелья после твоей свадьбы, то ли ещё с чего - перед самым пробужденьем во сне мне действительно привиделся чёрт, вернее, я его - не видел, но так явственно слышал, что показалось что он реальный. Опять-таки во сне, ведь иное состояние, я, как человек фактически учёный, говоря твоими словами, отмёл напрочь, - ну, и в пух и прах разругался с ним, то есть с чёртом. А после виртуальной перепалки - пока остановимся на этом термине - я, совершенно заслуженно и по делу, послал его туда, куда обыкновенно русский человек от всей души посылает всевозможных гнид, а он, гад, в свою очередь пригрозился, что, теперь, мол, мне крышка - и все неприятности, которые только возможны в мире - отныне мои.
   -Ну!? - перебил Серёга друга, нетерпение, которого, к разворачивающемуся странному сюжету перевесило предвзятость и неверие, сложившееся поначалу.
   - Ну, и понеслась, блин, жизнь по кочкам! Ты ушёл, а к вечеру Петрович, с почтового ящика приносит повестку к следователю Чугунову, которая оказывается отчего-то прошлогодней. Затем выясняется, что это просто опечатка, и я, естественно, не явился в срок на допрос. Но в связи с этим, как ком с горы, вдруг, наезжает участковый и чудом меня не упекает на пятнадцать суток - спасибо дяде Васе - выручил. А когда через сутки я являюсь в кабинет майора, то он мне выкатывает обвинение от какого-то Карла, которого я, возвращаясь ночью от тебя, как бы ударил своим мобильным по его лысой голове! И при этом на телефоне будто бы мною сброшенном как улику в кустах на соседней улице обнаруживается его перхоть, а некий свидетель Копытов, любовавшийся в эту тёмную пору красотами Москвы, всё это видел и подтвердил! В итоге - мне повестка о не выезде из города и в скорости - суд. А я вот тебе, Серёга, крест даю, - ни черта не помню, как на автопилоте от тебя до себя на бреющем полёте дотащился, а что б ещё и такое - ни в жизнь. Ну, и как тебе, брат, такой расклад?!
   - Да, извини, дружище, действительно жесть... - есть от чего тронуться...
   - Ты это о чём?.. - как-то рассеяно переспросил Володя, целиком поглощенный злосчастными туманными воспоминаниями.
   - Прости, не так выразился... - смутился Серёга, - Я имел в виду, что есть от чего голове кругом пойти...
   В любой другой раз Уклейкин бы зацепился бы за подобный неприятный намёк пусть даже из уст лучшего друга, но сейчас, он фактически пропустил это мимо ушей, ибо, ему, было, совершенно необходимо выговорится, поделится с близким человеком горем, что бы стало хоть чуть-чуть легче. И лучшей отдушины, чем Серёга Крючков на тот момент времени во всей Вселенной не существовало.
   - Вот и я про то... Так это ещё не всё... - выдохнул Уклейкин, безуспешно похлопав по карманам в поисках сигарет.
   - Ну, не томи, Вовка, дальше-то что? - торопливо дал ему закурить Серёга.
   - А дальше, - больше. Выхожу из милиции и прямиком к Лефортовскому парку дух перевести. Вдруг, у его центрального входа, как десантура с неба, - цыгане, которых, между прочим, я лет десять тут не встречал: шум, гам, "не погадать ли и вам" и прочий балаган. А через полчаса - бац! - обнаруживаю, что у меня ни паспорта, ни денег, ни часов...
   - Конокрады блин! надо было сразу в милицию, - возмутился Крючков.
   - Да погоди ты, какая милиция, я ж только от туда еле ноги унёс... ну, то есть только вышел, я имел в виду, и опять что ли в эти казематы: нет уж - дудки. Но это, Серёга, ерунда, главное, что паспорт с деньгами вскоре нашлись, я, оказывается, их выронил на скамейке в парке, когда пиджак снимал от жары.
   - Да уж сегодня жжёт не по-детски, - согласился Крючков и словно бы в доказательство вынул из заднего кармана потёртых джинсов носовой платок и утёр им свой влажный от волнения и повышенной температуры лоб.
   - Не перебивай. Так вот - хорошо, что мамаша с коляской их подобрала - она в парке рядом прогуливалась - и я с ней, спустя три часа буквально чудом встретился во дворе Сашки Подрываева, а то бы плюс ко всему - ещё и без документов остался.
   - Да уж... без бумажки человек у нас... букашка, - философски согласился Крючков, но тут же спохватился, - а часы?..
   - А часы пропали, прямо с руки... командирские, Петрович подарил... эх, до соплей обидно...
   - Ну, это уж точно цыгане - к гадалке не ходи! - резюмировал грозно Серёга.
   - Я тоже так думаю - она и подрезала, но и это, брат Серёга, всего лишь полбеды...
   - Как это?! - совершенно искренне удивился Серёга, и даже насторожился, что случалось с ним редко.
   - А так! Звоню я Сатановскому - это наш главный - с тем, что бы выпросить еще пару-тройку дней, что бы хоть синяки сошли, а он мне, как Гёте, блин, меж глаз наотмашь: а знаешь ли ты, мол, Володька, сукин сын, что по твою душу к нам в редакцию со скандалом чёрт приходил!?
   - Как это?! - заклинило Серёгу, - не может быть - это типа... шутки что ли?
   - Знаешь, Крючков, я теперь уже ни в чём не уверен, ...да только - этот чёрт, вроде как, предъявил паспорт, где черным по белому проштампована фамилия: Чёрт, а имя - Франц Карлович! Смекаешь, Серёга, - тот первый, который на меня заявление в милицию накатал, тоже Карлович, правда, Устин, но фамилия-то почти как у меня - Лейкин... - это ж форменный заговор какой-то...
   - Да, дела... прям детектив какой-то психологический, - разинул от не притворного удивления Крючков, слипшийся рот и нервно вставил туда сигарету.
   - Так я о чём тебе толкую - полнейшая, блин, засада. Дальше - больше. Карл I, ну то есть Лейкин, который телегу Чугунову накатал, требует с меня компенсацию в один миллион рублей за якобы понесённые им физические увечья и моральные страдания...
   - Ни фига себе, губу раскатал, я, блин, банкам и то меньше должен!.. - опять оборвал возмущением Серёга друга.
   - Вот-вот... - согласился с вопиющей несправедливостью Уклейкин и продолжил с негодованием выплёскивать из себя тяжёлые и мутные воды, загрязнённые необъяснимыми обстоятельствами последних дней:
   - ...а Карл II, т.е. Чёрт, который к Сатановскому завалился вместе с адвокатом по фамилии Банкротов, - грозится всю редакцию по миру пустить, если я лично не напишу опровержение с извинением на свою статью, где по обыкновению, развенчал ряд мифов о Нострадамусе. Он, видите ли, согласно представленным документам ему чуть ли не прямой потомок и моя критика якобы причинила ему чудовищные нравственные страдания! Ну, что, скажешь, Крючков, хорош сюжетец?!..
   - Бред какой-то... - только и выдавил из себя напрочь сбитый с толку Сергей, - разве такое может быть?..
   - Всё-таки сомневаешься, а зря... этот, как ты говоришь, "бред" сейчас мне Наденька из редакции принесла, - пойдем, покажу... о, чёрт! - в пылу исповеди Володя совсем забыл о своём, оставленным в одиночестве, предмете тайной страсти и теперь не представлял, как из этого выпутываться. Однако, как это часто бывает в нашей жизни, всё устроилось само собой.
   - Да верю я, верю, Вовка: просто всё это чрезвычайно странно и маловероятно, - попытался хоть как-то успокоить взволнованного друга Крючков, в том числе и уводом разговора в иную плоскость, - а Наденька... кто это?
   - Э...это... - растерялся в конец Уклейкин, так и не решив, как поступить.
   - Наденька - это я, Сергей, здравствуйте... - вновь белым лебедем выплыла она из прибранного гнёздышка Уклейкина в коммунальный коридор и протянула ему покрытую нежным бархатом загара руку.
   - Ой, здравствуйте... - оторопел Серёга, не ожидавший, увидеть у лучшего друга столь красивую девушку и смущённо поцеловал её запястье. Володю при этом внутренне автоматически передёрнуло.
   - Извините, мальчики, что я вмешиваюсь, но поскольку уж так получилось, что я невольно услышала твой действительно странный рассказ, Володенька, то, полагаю, что это, скорее всего, - обычные переутомление и нервы.
   - Да, да...я, честно говоря, друзья, и сам склонялся к этой печальной версии, только... боялся себе признаться - все эти последние злоключения так измотали меня, что я, наверное, действительно болен... - грустно выдохнул Володя. Но на душе его стало, вдруг, светлее и покойнее от этого признания, ибо тяжесть мучительных сомнений разрядилась об сочувствие и участие самых близких ему людей на Земле.
   - Володенька, даже если ты и болен, то это совершенно не опасно - уверяю тебя, - утешая, подошла она к нему вплотную и, взяв его ладонь, нежно погладила её, как испугавшегося котёнка. - У моей мамы есть старинная подруга, Ирина Олеговна - она великолепный врач-психотерапевт - и если б ты только знал сколько знаменитых писателей, артистов она привела в чувство, то не переживал бы так. И потом, ...ты должен всегда помнить, что с этого дня... - комок окончательно сформировавшейся любви подкатил к её тоненькому, как у молодой лани, горлу, и, не отводя, сияющих от проступающих слёз счастья, бирюзовых глаз от влажнеющих голубых глаз Уклейкина она дрогнувшим голоском, тихо добавила, - ...я не брошу тебя...
   Сердце Володи, едва вновь не выскочило за физиологические пределы, отведённые для этого самой Природой, так как, от висков до пят, всю сущность его, Рождественской звонницей, пронзала столь долгожданная чудесная, радостная весть своеобразного Воскрешения: "я не брошу тебя!", "я не брошу тебя!", "я не брошу тебя!"...
   - И я, и я... тоже... - сами собой также тихо, словно птицы после зимы навстречу тёплому Солнцу весны спорхнули с уст его, возможно, самые важные и дорогие слова в жизни.
   - Вот и отлично, обрадовалась она, - с трудом совладав с налетевшим бурей обжигающим волнением взаимной любви, которую уже было ничем не скрыть, - я сегодня же вечером с Ириной Олеговной созвонюсь, и завтра мы съездим в больницу...ты, Володенька, не против?..
   - Конечно, конечно, да и Сатановский требовал медицинскую справку за мои вынужденные прогулы, - ни на миг, не отводя больше глаз с её волшебной красоты лица, ликовала Воскреснувшая к новой жизни душа Уклейкина, - я с тобой, милая, теперь хоть к чёрту на край Света!
   - Нет уж: нам и своего Чёрта хватит, - чуть охладила она пыл Володи, обладая среди прочих привитых с детства положительных качеств ответственностью, памятуя о поручении главреда разобрать документы на немецком языке. - А на край Света... - почему бы и нет... - улыбнулась она так искренне, что со стороны могло показаться, что у неё в руках два авиабилета на мыс Доброй Надежды, остров Пасхи или ещё куда подальше.
   Всё это время Крючков стоял, как вкопанный по самые провода телеграфный столб, разинув до не приличия рот и вытаращив очумелые зрачки, жадно улавливая каждый звук бессмертного диалога московских Ромео и Джульетты, в современной интерпретации. Будучи гораздо опытней Уклейкина в подобных вопросах, он тут же, безошибочно, словно своеобразный куратор сердец, про себя вынес абсолютно точный вердикт: "это - любовь".
   С одной стороны он был несказанно рад за друга, что, наконец, и Володю поразила волшебная стрела Купидона, а не достаточно редкая и в основном пустая, очередная мимолётная шпилька, как правило, иногородней девицы, которая в Володе для себя искала скорее сугубо бытовую выгоду в виде московской прописки, чем искреннее, взаимное чувство. А с другой - было жаль того, что их, и без того, не частые, встречи "по душам", теперь неминуемо станут заметно реже, чему неумолимо свидетельствовал его собственный, пусть пока и трёхдневный, опыт семейной жизни.
   - Ну, милый, - взглянула на него Наденька, первой выйдя из завораживающего оцепенения, - а, где твой обещанный чай, на кухне? ведь мне ещё нужно претензию этого Чёрта разобрать, что б ты успел написать официальное извинение. - И вы, Сергей, присоединяйтесь за компанию.
   - Да, да, там, конечно, - и Уклейкин, также выйдя из состояния заоблачного счастья, заглаживая пустяшную вину, широким жестом пригласил друзей пройти в коммунальный пищеблок, одновременно служащий любимым у русского народа местом самого плотного и откровенного общения на всевозможные темы, включая в первую очередь - запрещённые.
   И чайная процессия, возглавляемая Воскресенской, тут же вереницей проследовала на кухню, где и разделилась на две неравные части. Наденька по-хозяйски сходу взялась за заваривание свежего "Индийского", а, Володя, подобно прилежному пионеру, неустанно хлопотал вокруг неё; Крючков же, подойдя от нечего делать к огромному окну, внимательно прищурившись, с неподдельным интересом наблюдал режущую глаз непривычную нервическую суету жильцов.
   - Слушай, брат, Уклейкин, а чего это все, словно скипидаром намазанные, носятся и шушукаются?
   - А... так я вам ещё одну новость не сказал, пожалуй, это даже не новость, а настоящая "бомба" и, кстати, не исключаю, что и тут без чертовщины не обошлось, хотя другого, скорее местечкового рода и порядка...
   - Что... дом заминировали?! - попытался пошутить Крючков, нарочно скривив испуганную физиономию.
   - Гм... можно и так сказать. В общем, наш дом признали аварийным... и всех расселяют в новые отдельные квартиры... - на удивление мрачно разъяснил ситуацию Володя.
   - Ну!!! Поздравляю, дождались-таки! - аж подпрыгнул от искренней радости за друга Серёга.
   - И я присоединяюсь к поздравлениям, Володенька... - солидаризировалась Воскресенская.
   - Может, тогда по этому случаю, шампаньолы?! - я мигом сбегаю: сразу отметим новоселье и знакомство, а?! - весело подмигнул всем сразу Крючков.
   - Эх, друзья... - рано радуетесь. И Уклейкин поведал всю трагическую подноготную принудительного выселения в Южное Бутово, включая решение несогласных с этим произволом властей жильцов организовать сопротивление посредством создания координирующего их действия народного штаба, в который его, оказав высокое доверие, выбрали всего три часа назад.
   - Да, брат, ни понос, пардон, Надя, так золотуха... - зло подытожил текущее положение дел Крючков, с нестерпимой горечью понимая, что если не отстоять всем миром дом, то встречи с другом, отселённым за МКАД, могут фактически прекратиться.
   - Так, говоришь, в 21:00 собрание? - решительно нахмурился Серёга.
   - Да, - также решительно подтвердил Володя.
   - Буду! - вбил финальный гвоздь Крючков. - А то, ишь, чинуши мордатые моду взяли - коренных москвичей из столицы вышвыривать: умоются, сволочи, я им, блин, устрою 17-й год! А сейчас, братцы, что бы вам не мешать разделываться с местными и прочими чертями - смотаюсь к себе, может чего эдакого и придумаю, да и супруге надо на глаза показаться от греха...
   И Серёга, не прощаясь, по-английски, лишь чуть убавив громкость, но, не стесняясь особо в выражения, тем не менее, относительно тактично, вылетел разгневанной шрапнелью из тягостного напряжённого пространства, доживающей, возможно, последние дни старой московской коммуналки своего лучшего друга.
  
  Глава 2
  
   Оставшись одни, Надежда сразу же начала тщательно переводить с немецкого претензию Чёрта Володе, делая пометки и заостряя внимание на значимых с её точки зрения моментах. Уклейкин же в свою очередь, прилежно делая записи в блокноте, как, впрочем, и Воскресенская, одновременно думал о своей судьбе, которая за столь короткий срок щедро наградила его счастьем взаимной любви, чёрной полосой неизъяснимых обстоятельств и грядущей неопределённостью с жильём, которое, как известно, является едва ли не основой бытового корневища человека.
   От этого фантастического житейского клубка мысли его путались и не выказывали обыкновенную стройность, убедительность и последовательность. Тем не менее, спустя полтора часа черновой вариант извинения всё же был готов и он, неохотно, ибо, пребывал далеко не в восторге от сухого текста, которым пришлось оправдываться, запинаясь и несколько злясь от этого на себя, прочитал его Наденьке:
   "В связи с обращением в редакцию гражданина Чёрта Ф.К. с претензией на материал нашего журналиста Уклейкина В.Н. "Нострадамус: вымыслы и реальность" от 16 мая с.г., в котором изначально обоснованно подвергалось сомнению сама возможность предвидеть грядущие события на примере 15-ой катрены (стихотворения) 1-ой Центурии, Лионского издания 1555 года:
  "Марс угрожает нам ратной силой,
  Он семьдесят раз вынудит проливать кровь.
  Крах соборов и всех святынь.
  Уничтожение тех, кто о них не пожелает слышать"...
   ...и учитывая, что вышеупомянутый Чёрт, согласно представленным нотариально заверенным документам архива города Монпелье является наследником знаменитого предсказателя Мишеля де Нотр Дама Прованского, пророчество которого с нашей стороны подверглись сырой критике, в той смысле, что, поскольку, до сих пор официальной наукой не представлены 100% доказательства того, что на Марсе не существует разумной жизни, и, следовательно, наличествует не нулевая вероятность "кровавой" угрозы землянам "ратной силой Марса" до "семидесяти" раз включительно, то это означает: предсказание не является не сбывшимся как с юридической, так и с фактической точки зрения, ибо не указана конкретная дата его реализации, "Вечерняя газета" и лично автор приносят Чёрту свои искренние извинения. Кроме того, в качестве жеста примирения, редакция за свой счёт готова предоставить заявителю стандартную колонку в газете для его интерпретации пока ещё не реализовавшейся 15-й катрены своего, безусловно, великого и знаменитого пращура, но, которая, возможно, сбудется в неопределённом будущем. Однако, в случае, если, впоследствии, у редакции и/или автора появятся, неопровержимые свидетельства обратного, мы, в свою очередь, оставляем за собой право на незамедлительное опровержение со всеми вытекающими юридическими и моральными обязательствами для господина Чёрта и его родственников".
   - Уф... - кисло выдохнул Уклейкин, - курам на смех: после таких вот извинительных опровержений либо коллеги по цеху засмеют либо в психушку упекут.
   - А, по-моему, - начала его успокаивать Наденька, - вполне сносно... не смотря на очевидный бред всего происходящего - ведь формально ты написал всё верно, а для Сатановского - это сейчас главное... он тебе про выборы намекал?
   - Прямым текстом так и сказал, мол, сейчас - никаких скандалов с газетой - предвыборная жатва на носу... - подтвердил Володя.
   - Ну, вот... так что, не волнуйся, Володенька, у тебя и так переутомление: всё рано или поздно забудется, да и не думаю, что кто-то это воспримет всерьёз... скорее, как некий розыгрыш или шутку.
   - Эх, Наденька, твои бы слова да Богу в уши, а то эти чёртовы метаморфозы - меня действительно до жёлтого дома доведут...
   - Что бы ни случилось, милый..., я не брошу тебя, - повторила она гораздо твёрже, чем в первый раз, ставшие святыми для Уклейкина слова, которые вновь, словно чудодейственным исцеляющим елеем, успокоили изрубцованное жгучей неопределённостью метущееся сердце его: "я не брошу тебя", "я не брошу тебя", "я не брошу тебя", - и добавила:
   - А на счёт Бога, ты - прав, после того, как завтра съездим к Ирине Олеговне надо обязательно найти время и сходить в ближайшую же Церковь или... постой... - на секунду задумалась она, - вспомнила: тут недалеко в Карачарове храм есть, а там - Отец Михаил - школьный друг моего папы - настоятелем служит. - Удивительный человек: он родителей венчал, потом меня крестил, а уж как прихожане его любят за доброту и мудрость - это и вовсе словами не выразить. Всё: решено, рано утром в ближайшее же Воскресенье пойдем в Церковь - тебе надо обязательно поговорить с ним, исповедоваться. Если б ты только знал, Володенька, - всплеснула она восторженно руками, - какие порой чудеса случаются с людьми, которых измучили хворь и всевозможные злоключения после откровенных бесед с Отцом Михаилом... Я, надеюсь, ты не возражаешь, дорогой?..
   Володя, который всего пару часов назад мог только лишь грезить о подобном отношении к себе со стороны бесконечно обожаемой им Воскресенской, сейчас пребывал в состоянии чем-то схожим с тем, в котором был, гадкий утёнок Андерсена преобразившийся в прекрасного лебедя; он уже совершенно не представлял, каким образом мог бы сбрасывать свинец проблем со своих крыльев без её чуткого участия. Все её, внешне очевидные и простые советы, были удивительно разумны, последовательны и своевременны, видимо, потому, что они исходили от ясного сознания питаемого полным чистой любви сердца. И Уклейкин помимо прочего, был совершенно очарован этим, крайне редким сочетанием качеств молодой красивой девушки, которая благодаря самому Провидению из миллионов мужчин, среди которых, несомненно, есть куда как более достойные, выбрала именно его.
   - Что ты, Наденька... напротив, в моём положении - это твоё решение кажется очень своевременным, если не сказать, - и, возможно, единственным: спасибо тебе, я даже не представляю, что бы без тебя делал... - тут же признался он ей в только что сформировавшихся потаённых мыслях.
   - Не стоит благодарностей, - тактично заметила она и чуть настороженно спросила, - а ты, Володенька, крещёный?
   - Да... ещё с детства, - подтвердил он и сам себе задал вопрос: "а ведь и в самом деле: как это я раньше сам не сообразил - это как раз то, что является, едва ли, не самым действенным противоядием от всякой потусторонней нечисти, если предположить, что она действительно существует..."
   - Слава Богу, - обрадовалась она, - можно сказать, полдела сделано, а остальное от нас с тобою зависит, верь мне - всё будет хорошо...
   - Я верю тебе, Наденька... и... люблю... - наконец материализовалось его святое чувство в слова и, покинув пределы его сущности, обрели ещё одно новое вечное и благодатное пристанище.
   И её, женское сердце вновь и уже окончательным согласием дрогнуло, откликнувшись полной и безоговорочной взаимностью. Впитав в себя все его переживания, надежды и сомнения, Наденька, одёрнув штору, одарила Володю, небесным поцелуем такой божественной нежности, что он едва не потерял сознание от безграничного блаженства, равного, которому, пожалуй, нет во всём Мироздании со времени его сотворения.
   Мгновенно вспыхнувшая обоюдная страсть уже было швырнула их, как очередную дань, к ногам Эроса, и они почти слились в не контролируемом мозгом хаотическом нежнейшем лобзании друг друга, как, вдруг, с улицы раздался душераздирающий вопль, резко оборвавший сей волшебно-интимный процесс, являющимся едва ли не самой сладостной составляющей Любви:
   - Караул, шпионы!!!
   И постепенно, как снежная лавина, также неудержимо начал ускоряясь, нарастать людской гул разноголосых жильцов, угрожающе окружающих эпицентр очередного происшествия, из которого перманентно можно было разобрать лишь весьма сочные и забористые непечатные тирады.
   - Ну, что там, блин, опять стряслось?!.. - вздрогнул Уклейкин, в глубине души проклиная противный фальцет неугомонной старухи Звонарёвой, который он, вынужденно, запомнил, как некий символ вопиющего облома, до конца дней своих.
   - Не знаю... - также растерялась Надежда, с трудом сдерживая схожие с Володиными эмоции крайнего возмущения столь бесцеремонно вторгшимся безумным воплем в их сугубо личную и почти полностью состоявшуюся интимную жизнь. - Но, вероятно, на надо помочь...
   Уклейкин, категорически недовольно подошёл к окну, и, увидев, как возбуждённые соседи во главе с неутомимой бабой Зиной окружили двух представительных дядек внушительной комплекции и что-то настойчиво добивались от них. Таким экстренным образом выдернутый, как не дозрелая морковка из грядки, из сладострастного ложа неги любви, он вынужденно вспомнил, что среди прочего является действующим членом народного штаба. И в этом новом качестве был оставлен для связи и наблюдением за складывающейся вокруг дома обстановкой. Невыносимое в данном контексте чувство общественного долга, путь и с микроскопическим преимуществом, но на удивление одолело природный инстинкт:
   - Придётся мне, Наденька, всё же спустится во двор, - похоже, запланированное через полчаса собрание началось досрочно и стихийно с какого-то ЧП...
   - Я с тобой, - решительно сказала Воскресенская, и они, быстро приведя себя в порядок, смело отправились навстречу неизвестности.
   А пятью минутами ранее случилось вот что. Зинаида Ильинична, будучи назначенной, начштаба караулить во дворе всевозможные новости, слухи и подозрительности, стойко выполняла поручение. Оправдывая высокое людское доверие, она часа два к ряду периодически меняя дислокацию в густо посажёных кустах, старалась быть незамеченной и, подобно всепогодному военному локатору космической разведки, несмотря на возрастную глухоту, удивительным образом улавливала любые, даже нарочито приглушённые разговоры, не находя в них, впрочем, пока ничего криминального.
   Вдруг, её пристально прищуренный и менее слеповатый правый глаз усиленный диоптриями узрел у первого подъезда двух, не внушающих ей никакого доверия, типов. Плотные мужчины лет 30-ти, в чёрных костюмах и очках, словно однояйцевые близнецы, смахивающие на вражеских агентов вроде 007, недобро озираясь по сторонам, и что-то молча, и усердно пришпиливали к дверям. И, Звонарёва, словно полжизни доблестно отслужив в спецназе ГРУ, лихо, преодолевая скамейки и кустарники, в три секунды предстала пред ними с резонными вопросами: "Вы кто такие, внучки, и чего тут трётесь?!"
   Незваные агенты, презрительно взглянули на полоумную старуху, как им изначально показалось, и один из них, видимо старший, необдуманно бросил ей, как обглоданную кость дворняжке: "Не твоё дело, бабка..." - о чём впоследствии оба горько сожалели.
   "Какая я вам, ироды, бабка!" - ощетинилась Звонарёва, - "повторяю: а ну-ка колитесь живее, бугаи: кто такие и что вы у нас без разрешения на дверях развешиваете, пока я не осерчала!"
   "Смотри-ка, "Круглый", а старуха-то с норовом - дай-ка ей буклетик, что б не нудила и пусть валит отсюда по-тихому", - распорядился он же.
   - Легко, "Сытый", - и хамоватый помощник с чванливой ухмылкой протянул неудержимо закипающей Ильиничне рекламный проспект, в котором цветные фотографии новых домов на фоне окружающих их густой зелени леса сопровождались восторженными комментариями, из которых выходило, что самое лучшее место на Земле для проживания - это, безусловно, Южное Бутово.
   Не смотря на более чем почтенный возраст, обветшалому серому веществу бабе Зине хватило две-три секунды, чтобы разгадать коварный план быковатых типов, которые намертво пришпиливали огромными кнопками к двери красочные плакаты и собирались бесплатно раздавать буклеты всем жильцам дома. Кроме того, возмущённую душу её невыносимо жгла обида, что клятый и неуловимый Родригес так и не ответил собственной головой за надругательство над бедной Луизой, несмотря на все усилия благородного Дона Карлоса. Всё это спрессовалось в "пластид" негодования и требовало немедленного выхлопа. И взрыв праведного гнева не заставил себя долго ждать, оглушительно прогремев на весь двор чуть вышеупомянутым, душераздирающим воплем: "Караул, шпионы!!!"
   Володя и Надя подошли к очагу противостояния в тот момент, когда уже человек тридцать хмурых жильцов, плотным кольцом обступив пришельцев. Все они, пока ещё относительно мирно, требовали от залётной парочки документов и объяснений, хотя и так было понятно, что навязчивой рекламой их склоняют как можно скорее получить ордера и, оставив навсегда родное Лефортово, переселится до конца дней своих в Южное Бутово. Именно это обстоятельство умышленного подталкивания сродни пинку под зад, собственно, особенно и озлобляло и без того возбуждённых людей.
   "Ишь что, бандиты, удумали!", "Торопятся, суки!", "Да купил наш дом олигарх какой-нибудь - вот и шестёрки и суетятся, падлы!", "А связать их - и всех делов - пусть колются, гады, что, блин, и как!.." - разрывались над бурлящей человеческой массой справедливые снаряды объяснимого гнева.
   Но, несмотря на подавляющий численный перевес жильцов, никто из них пока не решался идти в рукопашную. Впрочем, и быковатых типы, серьёзной наружности, уже не выказывали пренебрежения, как поначалу к бабе Зине, а вели себя подчёркнуто вежливо и сдержанно, дабы ненароком не спровоцировать физический конфликт, исход которого, высоковероятно, был бы не в их пользу. И видимо поэтому, один из них, тот, которого "Круглый" назвал "Сытым", уже что-то нервно шептал по мобильному телефону, стараясь быть не услышанным окружающими.
   - Небось подмогу, собака, вызывает, - предположил бывалый Егорыч, авторитетно возглавляющий известную всей окрестности весёлую троицу, которая традиционно занимаясь вечерней дегустацией портвейна в противоположных подъезду кустах, едва ли не первой откликнулась на сигнал тревоги Звонарёвой.
   - Ага, вон как скукожился, бычара, - согласились не разлучные с ним "оруженосцы" Коля и Толя, пошатывающееся, как на незримом ветру пожухлая осока, и, обильно отравляя и без того не свежий московский воздух, ни чем уже не изводимым амбре.
   - Жору! Надо позвать Жору... - осенило сметливого Степу-слесаря, в правой руке которого недобро раскачивался увесистый полуметровый разводной ключ.
   - Точно - зовите Жору, едрёныть! - поддержал отличную идею Егорыч, изрядно отхлебнув портвейна, что бы, в случае чего, использовать бутылку как подручное средство борьбы с врагами, ни пролив, в пылу возможной битвы, ни капли драгоценной жидкости.
   - Жора, жора!!! - задрав головы в район третьего этажа, с надеждой и не без гордости за наличие богатырского вида соседа, как на стадионе, начали дружно скандировать, предвкушавшие скорую и безоговорочную победу, жильцы.
   - Ну, чё?!.. - нехотя, ибо только что вернулся со смены, с нанизанной на вилку огромной надкушенной котлетой, с трудом протиснувшись в распахнутое масштабное окно коммунальной кухни, ответил он.
   - Жорик, глянь, родненький, что делается: провокаторы засланные, - народ смущают! - точно сформулировала суть происходящего Звонарёва.
   - Ща, баб Зин, спущусь... - буднично ответил Жора Коловратов, - ведущий забойщик метростроя. Будучи человеком добрым и воистину выдающихся форм с неимоверной силой, он за эти впечатляющие редкие качества был наречён местной детворой уважительно Ильёй Муромцем.
   Доселе непроницаемые лица двух "рекламодателей" тут же заметно посерели. И засланная агентура пока ещё неизвестного заказчика, инстинктивно прижавшись, друг к другу, медленно попятилась к двери подъезда. И если бы не раздавшаяся вдруг сирена милицейского бобика, показавшегося в арке двора, то один Бог ведает, во что бы выплеснулось нарастающее противостояние.
   - А, ну, граждане, разойдись! - сходу грозно рыкнул участковый, грузно вывалившись из машины вместе с двумя округлыми сержантами, из оттопыренных карманов которых на радость голубям обильно просыпались семечки.
   - Ты, погоди нукать, Михалыч, - узнал бы сначала, что у нас тут делается! - сходу тормознула его, вошедшая в раж, баба Зина.
   - А, ты, я смотрю, Звонарёва, всё не угомонишься: гляди у меня - загремишь на старости лет на 15-ть суток.
   - А ты меня не пугай, мне немного уж пугаться осталось, - как в битве за Москву, стояла на смерть Ильинична, - совсем ослеп от власти: мы тут провокаторов поймали, а ты их, стало быть, выгораживаешь?!
   - Да какие мы провокаторы, командир, а бабка эта... наглухо полоумная, - наконец, вышел из минутного оцепенения "Круглый", - просто плакаты развешивали, а эти, - он обвёл восстановившим уверенность взглядом возбуждённых жильцов, - как с цепи сорвались, блин: документы им покажи, да всё расскажи. - Ещё и угрожают... - добавил "Сытый" совсем тихо, вновь упавшим голосом, заметив как из соседнего подъезда, неспешно раскачиваясь, как огромный перегруженный нефтью танкер, приближался Жора-Илья Муромец, в едва заметной на выпуклом мускулистом теле майке 65-го размера и неприветливо чадя "Беломором".
   - Я тебе покажу, бандит, "полоумная"! Ты у меня, гнида, кровью харкать будешь, я партизанкой эшелоны под откос с фрицами пускала, а уж вас, христопродавцев, как клопов, самолично раздавлю! - всерьёз завелась баба Зина в ответ на оскорбление.
   "Так их, Зинаида!", "Молоток, Ильинчна!", "Кремень, а не бабка!..", - одобрительным гулом пронеслось невидимое напряжение в перегретый эфир. И жильцы, сплотившись плотным поукольцом, социализировано сделали шаг к непрошеным хамам.
   - Ну, я ж говорил, капитан, что по ней дурдом плачет... - ещё менее уверено ответил "Сытый", которого до глубины души поразило неожиданно-слетевшее с уст внешне безобидной бабуси крайне грозное и, что более всего странно, - весьма убедительное: "кровью харкать будешь".
   - Ты бы, болезный, бабушку-то нашу не обижал... не надо, - холодно заметил ему, наконец пришвартовавшийся к колыхающейся толпе Жора Коловратов, медленно затушив папиросу о свою безразмерную мозолистую ладонь, вызвав у окружающих чарующую смесь ужаса и восторга.
   - Стоп, стоп, стоп! - тут же смекнул участковый, почувствовав несорванными погонами, что дело начинает принимать неуправляемый оборот. - А ну-ка, ребята, покажите-ка всё-таки документы... от греха.
   "Вот это правильно!", "Давно бы так!", "Ещё бы в кутузку их!.." - прокатилась над эпицентром разворачивающихся событий, в целом одобряющая действия участкового, народная волна эмоций.
   - Да, не вопрос, командир, - и оба быковатых типа самодовольно протянули ему красные, украшенные позолоченной вязью, внушительные корочки.
   - Так-с... Караваев и Шаров - помощники независимого депутата московской городской думы Лопатина Петра Петровича... - зачитал вслух капитан Потапчук содержимое корочек.
   - Ну, теперь понятно, откуда руки к нашему дому растут, - быстрее всех сообразил Уклейкин, - продали нас с потрохами олигарху! - вспомнив, как Сатановский характеризовал недавно данного "слугу народа" на одной из редакторских летучек, как очень влиятельного в строительстве бизнесмена.
   "Вот ведь, ироды: совсем страх потеряли!", "Пропал дом!", "Как холопов, суки, нас торгуют!.." - вновь начали угрожающе разрываться осколочными фугасами гневные чувства жильцов.
   Пока разгневанные люди обильно, ёмко крестили, на чём свет стоит продажную власть и воров, участковый, подойдя вплотную к помощникам депутата, вернул им документы и что-то шепнул "Сытому", который оказался Караваевым и старшим Шаровым ("Круглым"). После чего сомнительная по виду парочка, сбросив, словно улики, на скамейки рекламные буклеты, быстро ретировались восвояси, сдавленно изрыгая из себя нецензурные выражения в связи с не выполненным до конца заданием высокопоставленного шефа и, более чем, прекрасно понимая, какого свойства из этого залёта их ждёт завтра "гешефт".
   -Так, граждане!.. - продолжал, как мог, понижать напряжение капитан, убедившись, что помощники депутата Лопатина поспешно скрылись в арке, - конфликт улажен и прошу, незамедлительно разойтись по домам.
   - Э... товарищи, порошу не расходиться! - на правах члена штаба в пику Потапчуку, начал в свою очередь удерживать соседей Уклейкин. - Напоминаю, что примерно минут через десять у нас состоится запланированное штабом общее собрание.
   - Не понял?! - искренне удивился капитан тому крайне возмутительному для него факту, что какой-то наглец посмел ему перечить и, обернувшись, узнал Володю:
   - А... журналистишка, кажется?!.. - сержанты напряглись, сплюнув семечки, почувствовав в голосе начальника знакомые нотки раздражения, - опять воду на моём участке мутишь?!
   Уклейкина словно бы торкнуло от вновь, как и накануне, презрительно брошенного в его сторону, словно дуэльную перчатку в лицо: "журналистишка"; и он опять начал согласно известной черте характера уверенно закипать, тут же вспомнив и о данной самому себе и всем клятве доказать, что он "не кишка тонка":
   - У нас народный сход начинается, и вы, как представитель исполнительной власти, не смеете мешать реализовывать нам конституционное право на свободное собрание.
   "Вот-вот!", "Правильно, Володька! - жги их, чертей", "Совсем оборзели, оборотни в погонах!" - пронеслась очередная канонада народного возмущения, взрывная волна от которой, на сей раз прошлась по призванной их защищать, милиции.
   - Э!.. потише там: я за оскорбление и привлечь могу, - бросил, словно парализующую успокоительным газом гранату, грозное предупреждение в возбуждённую толпу жильцов участковый. - А тебя, правозащитник липовый, - он снова нарочито подчёркнул последние два слова в ярко отрицательном смысле, - за организацию незаконного митинга в Москве могу эдак годика на три привлечь... - будешь в Кандалакше пенькам на зорьке зачитывать их права!
   Потапчук уже победоносно предвкушал усмирительный эффект от обкатанного веками на населении метода вербального устрашения оного. Но вдруг, подобно известной всему миру советской ракетно-зенитной установки "ГРАД" сверхточно и уничижительно в ответ ему прилетела, тирада которую он совершенно не ожидал услышать ни во сне, ни наяву, ни тем более публично:
   -Вы, капитан, в своём уме?! Вам же русским языком сказали: не препятствуйте свободному волеизъявлению граждан... или звёздочки на погонах жмут?! - совершенно невероятные по своей наглости слова услыхал в свой адрес, на глазах краснеющий участковый, из прекрасных уст Воскресенской, которая для пущей солидарности специально взяла Володю за руку.
   Никогда ещё за все двадцать лет, в целом безупречной службы Семён Михайлович Потапчук, не был так прилюдно, как сопливый мальчишка, отчитан; даже из лужёных глоток вечно недовольного начальства его барабанные перепонки не огорчали подобные обидные эпитеты, а потому, растерявшись, он не нашёлся возразить что-либо адекватное унизительному моменту, кроме как личностное:
   - А ты кто такая?..
   - Во-первых: не "ты", а "вы", - извольте соответствовать пока ещё офицерскому мундиру. Во-вторых: я, гражданка Российской Федерации, общественный деятель и так же, как и Владимир, журналист... или вам, пока ещё капитан, этого недостаточно для осознания должностного соответствия происходящего текущему законодательству... или мне ещё добавить?..
   Эти слова, произнесённые хрупкой никому неизвестной девушкой, произвели на всех неизгладимый эффект и подобно грому накалили атмосферу до предела, которая по всем законам физики обязана была неминуемо разрядится репрессивной молнией со стороны окончательно покрасневшего участкового. Все действующие лица, как в театре, затаились в предвкушении неминуемой драматической развязки, но... в этот раз - сама Природа сделала исключение, ибо, не смотря, на нанесённую публичную обиду, Потапчук был опытным участковым и вполне разумным человеком. Он понимал, что два журналиста на один конфликт было уже перебором, и ненужная огласка действительно могла угрожать его карьере, тем паче, что симпатии агрессивных жильцов были явно на противоположной стороне: и он, благоразумно отступил, сбавив обороты, пытаясь неуклюжей шуткой всё-таки разрядить обстановку так и не выйдя из состояния некоего замешательства:
   - Прокурор нам всем добавит... если что. Поступил сигнал - мы отреагировали: так что, граждане, - всё по закону.
   - Ладно, Михалыч, не серчай: ты к нам - по-человечески, и мы к тебе по-людски... - примирительно икнул Егорыч, предварительно, на всякий случай, отставив опорожненную бутыль портвейна за скамейку.
   - Да что я... - пожал капитан в знак примирения по-простецки погонами и сочувственно повёл густыми бровями. - Работа, братцы, такая... - оправдывался он, заметно стушевавшись перед возбуждённым и не довольным народом, хотя, сердцем всегда был с ним, ибо, и сам, будучи коренным москвичом, жил в схожем соседнем доме, судьба которого висела на волоске расселения уже с четверть века. И, исходя из складывающейся обстановки, высоко вероятно, что и ему грозила незавидная судьба вынужденно осваивать новое место для проживания где-нибудь за МКАДОМ. - Что ж я не понимаю как обидно, когда нас, местных из центра к чёрту на рога высылают...
   -Так, стало быть - ты с нами?! - аж взвизгнула от потенциальной подмоги в виде сразу трёх милиционеров бабка Зинаида, - вливайся тогда, соколик, со своими орлятами к нам в ополчение, - нам сейчас бойцы с пистолетами позарез нужны.
   - Э... э!.. - что ещё за "ополчение", что за "пистолеты", вы, меня тут точно под сокращение штатов подведёте?! - всерьёз насторожился он военной терминологии совершенно неожиданного предложения капитан, выйдя из как бы оцепенения.
   - А вот наш начштаба всё и растолкует, - с радостью кивнула Звонарёва на уверенно приближающегося к ним Шурупова, который, словно бы проверяя, нет ли за ним шпионского хвоста, - периодически и с подозрением оглядывался через левое плечо назад.
   - Здравствуйте, товарищи, и благодарю за организованность! - через пять минут, как и договаривались, ровно в 21:00 начнём наше общее собрании, - сходу принялся Петрович к исполнению своих обязанностей. - Уф... еле успел... - чуть отдышался он. - Зато с ветеранской поддержкой вопрос решён крайне положительно. - А ты, Михалыч, что тут: решил нас поддержать в роковую минуту? - молодца, так держать, народ это запомнит!
   - Погоди, погоди... Петрович, - тут же прервал его, насторожившись, участковый. - Пока ты там к своим ветеранам бегал, тут дело чуть до рукопашной не дошло... - вот мы на вызов и прибыли: хорошо успели, а то бы я всю вашу партизанскую компанию в околоток упаковал, особливо вон тех, - он недобро кивнул фуражкой в сторону решительно настроенных Володи и Наденьки, - правозащитничков...
   - Уж, не с теми ли двумя хмурыми бугаями в костюмах, которых я встретил у арки, рядом с чёрным джипом чуть буча не случилась? - спросил наблюдательный начштаба.
   - С ними, с ними... с помощниками депутата... - было, начал участковый прояснять драматическую суть текущего момента, как в свою очередь был мгновенно и бесцеремонно оборван Звонарёвой, которая просто-таки невыносимо жаждала лично донести всю подноготную случившегося ЧП начштаба. Словно диктор центрального телевидения, предваряя очередную серию мыльной оперы, она, крайне быстро, но ярко и не стесняясь в выражениях, во всеуслышание пересказала Петровичу, едва ли, не речитативом, содержание - предыдущих.
   Пересказ её был столь неожиданно подробен и сочен, что ошалевший от неслыханной дерзости капитан сразу же забыл о таком к себе презрительном отношении, ибо, словно бы он вновь вместе с восхищенными жильцами пережил чрезвычайно взрывоопасные события 15-ти минутной давности.
   -Ну, Зинаида Ильинична, ты даёшь, прям как Левитан, - крайне одобрительно удивился Шурупов. - И как, от имени начальника штаба, лично от себя и от лица всех присутствующих товарищей объявляю тебе за проявленную бдительность и мужество, - благодарность!
   - Служу Советскому Союзу... и трудовому народу! - не задумываясь, выпалила она в ответ первое, что ей вспомнилось, и, горделиво улыбнулась единственным зубом, который, как золотая звезда с серпом и молотом, победоносно сверкнул в лучах московского заката.
   Люди, в первую очередь среднее и старшее поколения, одобрительным гулом откликнулись на подзабытые в эпоху убийственных перемен 90-х священные слова, которые ранее вызывали чувство искренней гордостью за великую Родину и зажигали их сердца на подвиги и свершения ради её благополучия и безопасности. Как равно и неподдельный трепет всех её врагов и завистников.
   А расчувствовавшийся ностальгией по легендарному прошлому капитан едва не отдал честь Звонарёвой, и, впервые застеснявшись своей милицейской формы, отводя глаза, буркнул в усы:
   - Ну, ладно, вы тут это... особо не шумите... - и, грузно сев в уазик с молчаливыми сержантами, от которых остались лишь две кучки шелухи семечек, задумчивый покинул двор.
  
  Глава 3
  
   К 21:00 к подъезду подтянулись почти все жильцы дома, их родственники и даже близкие друзья среди которых, как и обещал, был Серёга Крючков, решивший для себя, что сделает всё, что бы его лучший друг жил, как с детства - рядом, а не у чёрта на куличиках. Хватало и зевак из соседних домов, которые узнав о потрясающей новости, прониклись пока сторонним участием, но внимательнейшим образом отслеживали ход исторических с точки зрения среднестатистического обывателя событий, ибо, повторимся: вопрос жилья, а тем паче отдельного и нового - есть наиважнейшая составляющая бытия человека любой национальности, политических убеждений и вероисповедания.
   Пару минут посовещавшись с Уклейкиным и Варварой Никитичной по ведению предстоящего собрания, Шурпов, бойко взобравшись на скамейку и нарочито встав сандалиями на провокационные рекламные буклеты, выкинув правую руку вверх, как пролетарский вождь всех угнетаемых распоясавшейся буржуазией народов, искромётно начал:
   - Итак, товарищи, мы только что убедились, как прихвостни доморощенного олигарха Лопатина, без объявления войны, первыми вероломно начали против нас агрессивную информационно-психологическую атаку! И теперь, когда фактически вскрылась истинная цель - я не побоюсь этого слова - вора-депутата: захват наших дома и земли с предварительным выдворением нас за пределы родного Лефортово, а на освободившемся месте отгрохать ради очередных барышей какой-нибудь бордель или супермаркет, - я - спрашиваю вас, братья и сёстры. Готовы ли вы, как в 41-м, дать достойный отпор ворогу, дабы дети наши и внуки - прямые наследники по праву и крови - жили на этой московской земле настоящими хозяевами: счастливо и долго, в свою очередь, передавая её, как зеницу ока, своим потомкам?!!
   - Да!!! Готовы!! Хрен им! - дружно громыхнули, как на митинге, стиснутые общей проблемой и зажигаемые речью начштаба нестройные ряды жильцов и им сочувствующих.
   - Спасибо, друзья, иного не ждал от наследников неувядающей славы отважных отцов и дедов наших! - и невольная слеза благодарной гордости скупо проступила из тщательно прищуренного правого глаза Шурупова, не оставшись незамеченной искренне внимающим ему жильцами-соратниками.
   И сердца их тут же откликнулись оратору в такт теплой волной глубокого сочувственного уважения, которую Василий Петрович буквально ощутил всем существом своим:
   - Ещё раз спасибо, друзья... Однако на собственной шкуре зная методы давления на не согласных с похотями сросшегося в алчный спрут беспредела и безнаказанности власти и барыг, обязан, товарищи, честно предупредить вас, что предстоящая схватка, вероятнее всего, будет жёсткой и затяжной. Поэтому, все те, кто не готов ни морально, ни даже и физически к изнурительной борьбе по отстаиванию своего права жить там, где жили наши предки и родились мы, ещё раз подумайте до утра и примите ответственное решение! Уверяю, что из уст оставшегося к решительной битве народного ополчения с клятыми капиталистическими супостатами, - никакого осуждения не будет, ибо у каждого могут быть свои мотивы! Да и юридически вы вправе поступить, так как считаете нужным: вот Варвара Никитична, как наш опытный юрист, подтвердит.
   После последних предостережений три-четыре руки неуверенно протянулись за буклетами, тут же быстро спрятав их за взмокшими от внутренней борьбы между страхом неизвестности и гарантированной, пусть и на краю новой Москвы жилплощадью, спинами. Но Василий Петрович и глазом не повёл, продолжая твердо и последовательно свою пламенную речь:
   - Как фронтовик, прошедший с кровавыми боями до Берлина, добавлю, что колеблющийся соратник порою хуже врага, ибо в самую важную минуту он может дрогнуть и, создав, например, панику, подорвать изнутри весь отряд, всё наше правое дело! Поэтому, думайте, товарищи, и ещё раз думайте!
   Со скамейки исчезли ещё пара буклетов, но Шурупов продолжать растапливать сердца соседей железным глаголом, выкованным богатейшим жизненным опытом и на бесчисленных публичных собраниях общественно-политического движения "За Родину, за Сталина", активным членом которого, напомним, он являлся:
   - Те же из вас, чей дух, совесть и бытовые обстоятельства позволяют до конца исполнить свой гражданский долг - прошу для начала подписаться под коллективным воззванием во все возможные инстанции и СМИ, составленным активом штаба у товарища Стечкиной Варвары Никитичны. И один было взятый буклет, в порванном виде, подобно одному из штандартов разгромленной фашистской дивизии, пал обратно на скамейку к сандалиям Начштаба, как пред мавзолеем Ленина на параде Велико Победы в Отечественной войне 24 июня 1945 года.
   Воодушевлённые зажигательной речью начштаба жильцы, в основном мужчины, потянулись к юристу на подпись, робко одёргиваемые сомневающимися супругами. И лишь Агнесса Моисеевна с Трындычихой, криво улыбаясь, в стороне от собрания, негромко о чём-то судачили меж собою, взывая у зоркой бабы Зины зуд нервного гнева от их предательского с её точки зрения проступка. Губерман же, - страстный игрок всевозможных сомнительных заведений типа казино и бирж, где законно можно в минуту лишиться собственных сбережений, и который, также как и Стуканян и Сорокина, овладев днём смотровым ордером - отсутствовал, вновь, по-видимому, канув в неизвестность бесконечность азартного бытия.
   - Далее, товарищи, - продолжал чётко вести народный сход Шурупов, - надо доизбрать, штаб; есть ли достойные кандидатуры?
   - Жорика! - они, ироды, от одного его вида заикаться начнут! - возопила, вошедшая в сладостный вкус остросюжетных перипетий Звонарёва, которая была искренне разгневана удушающей жизнь перспективой навсегда, покинуть, родное Лефортово, и проверенных годами соседей, - твердо, про себя решив, заняться общественно-полезной деятельностью.
   - Ты как, Георгий Иванович, не возражаешь?.. - уважительно поинтересовался Василий Петровичу у чадящего папиросой, как небольшая городская ТЭЦ, богатыря-забойщика метростоя.
   - Не... повоюем ещё, дядя Вась... - только и обронил он в знак согласия, громко похрустев костяшками пальцев на выдающихся кулаках, чем, как в цирке, вновь вызвал у ошарашенной публики вздох благоговейного восхищения.
   - Ну, и... З... Зинаиду в штаб за мужество и б... бдительность! - быстро посовещавшись, дружно двинула очередную кандидатуру, колыхающаяся в полный штиль неразлучная тройка (Толя, Коля и Егорыч), внутренности которой одновременно жгли речь начштаба и алкоголь, с тем ещё расчётом, что на радостях боевая пенсионерка одарит их похмельным рублём, а то и двумя.
   "Точно!", "Если б не она!..", "Огонь бабка!", "С мертвого не слезет!.." - парадным салютом засверкали над Звонарёвой хвалебные вспышки - эпитеты благодарных за её отважный поступок людей.
   - Вот она, Ильинична, народная слава: молодец, так держать! - присоединился к поздравлениям Шурупов, - теперь и я не возражаю.
   Счастью бабки Зинаиды не было никакого вменяемого предела. Она, о, Боже! даже заочно простила клятого-переклятого ею душегубца Родригеса, ибо сериал всё равно завтра неизвестно чем закончится, а вместо него, наконец-то, уже сейчас начнётся настоящая реальная жизнь, которая растворит в своей бурной пестроте её серые дни одиночества.
   - Итак, товарищи, считаю, что оперативный штаб вполне укомплектован и пока идёт сбор подписей, ещё раз довожу до вашего сведения, что мне удалось договориться со своими одно партийцами о том, что в случае необходимости нас поддержат людьми и транспарантами, ибо, скорее всего, без массовых митингов протеста не обойтись.
   "Молодец, Петрович!", "Прям, генерал!", "Кутузов!.." - тут же пролетело одобрительно над собранием.
   - Но, предполагаю, что этого будет недостаточно: так как нас, боевых ветеранов, с каждым часом, увы, - всё меньше и меньше...
   Люди чуть нахмурились, потупив глаза, и сочувственно промолчав, ещё более внимали речи своего авторитетного лидера:
   - Поэтому призываю всех вас завтра же предварительно переговорить со своим кругом друзей, приятелей, коллег по работе, спорту и другим интересам с тем, что б в решающий момент максимально массово вступить на защиту нашего права жить там, где мы родились и пустили корни наши предки, геройски положившие за это свои жизни! Ещё раз повторюсь: наша сила - в единстве! и чем больше нас будет, тем труднее будет продажной власти поставить нас на колени! Вспомните, товарищи, великие слова страстного борца с несправедливостью поэта Серхио Ортеги, которые в драматические моменты истории сплотили не только чилийский, но и иные народы мира, отстаивающие свои право на свободу и независимость: "Когда мы едины - мы непобедимы!!!"
   Люди, растерянность которых в последние годы безнадёжного лихолетья порой доходила до отчаяния, буквально на уровне инстинкта самосохранения почувствовали ту, видимо, неистребимую в человеке волю к достойной жизни, порядку, самоуважению и одновременно - сострадание к ближним своим, что с сотворения Мира отличало его от зверя. А уж у русского человека с обострённым чувством к воле и справедливости - тем паче.
   И они - каждый в отдельности и все вместе, самой плотью чувствуя, эту неувядающую силу вечного сопротивления бренному унижению со стороны так называемых вершителей их судеб - внутренне, душевно и духовно, сплотились, полностью солидаризируясь со справедливыми словами Василия Петровича. В это вдохновенное мгновение они уже были ни жильцами, ни соседями, ни обывателями, а именно - людьми, - достойными этого высочайшего в природной иерархии звания.
   - И последнее, товарищи, - предлагаю организовать круглосуточное дежурство по охране нашего дома от всевозможных провокаторов из расчёта - один человек от подъезда, ибо, бдительность - это наш щит, а единство - меч праведного возмездия!
   На этой высокой ноте Шурупов закончил народный сход и взволнованные люди, перегруженные эмоциями и навалившимися вызовами времени, начали медленно расходиться по квартирам, что б на семейном совете ещё раз взвесить все "за" и "против" воистину судьбоносного выбора. Дилемма, как всегда случается в переломные моменты жизни, была внешне крайне проста, но именно эта кажущаяся очевидная лёгкость приводит к невыносимо тяжёлой внутренней работе любого человека, которому предстояло в короткий срок принять роковое решение. На кону изменчивой фортуны, переливаясь в лучах тревоги и грёз, стояли, ожидая "жребия", лишь два условно счастливых выбора в зависимости от тайных желаний того или иного претендента:
  1. затяжная борьба за право достойно жить в Лефортово с совершенно непредсказуемым исходом неизвестно когда;
  2. новая отдельная квартира в Южном Бутово прямо сейчас.
   Одним словом, подавляющему большинству жильцов дома 13 по Красноказарменной улице Москвы предстояло пережить возможно одну из самых тяжёлых ночей в их и без того далеко не лёгкой жизни начала XXI века новой России. Впрочем, как относительно верно говорится, - а кому сейчас легко?..
   Последним эпицентр собрания покинул Крючков, в голове которого искрились высоким напряжением различные, включая авантюрные, - идей, дополнительный вольтаж которым добавила зажигательная речь Шурупова. Но, перво-наперво, дождавшись, когда лобное место освободится от лишних глаз, он собрал все оставшиеся буклеты с твёрдым намерением отправить оные, навсегда разлагаться в ближайший мусорный ящик, что и было сделано им в две минуты. Попутно туда же отправился и единственный пришпиленный к двери быковатыми помощниками депутата плакат. Затем, нагнав Уклейкина у его подъезда в сопровождении восхитительной Наденьки, Серёга по обыкновению особо не церемонясь, перебил их какой-то трепетный разговор на нарочито приглушённых приватных тонах:
   - Ну, брат, я и не думал, что твой Петрович, таким глаголом жжёт - у меня, веришь ли, даже кулаки сжимались!
   - Мне тоже понравилось... - поддержала Воскресенская, не отрывая от Володи нежного взгляда, - ...очень убедительно, а главное - по существу и совести верно...
   - Это что... - подхватил волнительную тему Уклейкин, также, не сводя счастливых глаз с Наденьки, - бывало, сойдёшься с дядей Васей по-соседски на кухне, например, в политическом споре, так порой еле ноги уносишь от его железобетонной аргументации.
   - Ладно, я вижу вам сейчас не до меня... - Крючков ещё раз убедился, что любовь окончательно и навсегда приковала ребят друг к другу невидимыми цепями, - я собственно по делу, на минутку... помнишь, ты, Вовка, говорил про информационную бомбу?
   - Ну, было... - это я образно про Южное Бутово имел в виду.
   - Так вот... - Серёга заговорщицки обернулся по сторонам, - предлагаю заминировать весь дом к чертовой бабушке...
   - Ты, офанарел! - мгновенно вспыхнул Уклейкин, сбросив шлейф секретности, - тут же кругом дети, старики!..
   - Да уж... вы, Сергей, прям как революционер-бомбист какой-то... разве так можно... - поддержала любимого Наденька.
   - Да вы не поняли, друзья, всё будет понарошку, блеф, если хотите, - главное, что б они думали что всё реально и мины настоящие. Ну, вы только представьте себе картину: вокруг милиция, пожарные, МЧС, телевидение, журналисты всякие, толпы зевак и сочувствующих, начальство нервное с мегафоном. Вот это и будет "бомба" на всю страну! - накалялся Крючков.
   - Ну, не знаю... слишком авантюрно, - перевёл дух Уклейкин, - но Петровичу передам, может и сгодится твой вариант, как, не дай Бог, крайний метод защиты.
   - А я про что! - удовлетворённо воскликнул Серёга; и, пообещав к следующему вечеру придумать ещё что-нибудь эдакое и, понимающе подмигнув влюблённым, - был таков, растворившись в сгущающихся сумерках дворовой арки.
   Влюблённых же более никто не сдерживал и они, как два мотылька, ни проронив, ни слова, вспорхнули вверх, дабы восстановить божественный процесс вкушения страстной неги любви, столь бесцеремонно прерванный караульным воплем бабы Зины. Однако, влетев на крыльях счастья на лестничную площадку второго этажа, они с невыносимой горечью в бешено метущихся сердцах поняли, что в данную минуту сие не представляется возможным, ибо коммунальная квартира обрела полноценный статус оперативного штаба.
   Действительно общая часть коммуналки преобразилось за счёт новоизбранных членов штаба: Жоры Коловратова и бабы Зинаиды. Первый - подобно скале несколько неуклюже мялся, не умещаясь в дверях, вникая в наставления начштаба и одновременно являясь караульным живым щитом, прочность которого ставила под сомнения схожие характеристики высококачественного бетона; вторая - хлопотала на кухне, как у себя дома, проворно разливая чай и бурча про себя что-то нечленораздельное с негативными, дребезжащими нотками. Отзывчивая Варвара Никитична подсчитывала подписи, что-то писала и, не поднимая головы, отвечала на какие-то юридические вопросы тут же находившихся супругов Кречетовых и Авакумовых. Кроме того, в коридоре, словно запутавшийся в клубке проводов кот, возился, Стёпа "разводной ключ", едва ли не первый раз в жизни, совершенно бескорыстно монтировавший стационарный телефон, любезно предоставленный на общенародное благо Стечкиной, проживающей двумя этажами выше.
   "Чёрт!.." - только и смог с душевной болью разрядить внутри себя Уклейкин энергию глубокого разочарования, - "когда же всё это кончится?!.." - в нём сейчас яростно боролись между собой инстинкт любви и чувство долга перед товарищами по ополчению.
   "Я ж сказал тебе, щелкопёр, когда ..." - вдруг раздался беззвучный, но конкретный ответ, как бы, ниоткуда или вернее - отовсюду, тембр, которого удивительным образом похожий на слащаво-холодные нотки того, первого виртуально-реального чёрта. Но общая штабная суматоха, тут же, отвлекла его от поиска неприятного источника странной телепатической информации и Уклейкин, в душе которого вновь начал кровоточить пакостный осадок предыдущих сомнений и терзаний. Поначалу растерявшись, он, тем не менее, смог скрыть от окружающих своё, проснувшееся, как прорвавшийся гнойный чирей, внутреннее волнение, и, влившись в общую работу, на некоторое время, даже позабыл о странном казусе, предыдущая череда которых, стала, как он в тайне надеялся, понемногу и навсегда отступать в прошлое.
   - А... Володя, наконец-то пришёл, присоединяйся, а то время позднее, - тут же взял его в оборот Шурупов, лавируя между людьми, словно горнолыжник, при этом умудряясь держать командирскую прямую осанку и печатая властные шаги в стёртый до основания времён позднего НЭПа кафель кухни. Помимо дежурных распоряжений положенных в подобных ситуациях он усердно пытался генерировать новые стратегические и тактические идеи по обороне дома, но ничего достойного внимания не выходило: по-видимому, напряжение сверх бурного дня давало о себе знать, и от этого Василий Петрович внутренне злился на себя и немного нервничал.
   - Девонька, а тебя как звать-то, милая?.. - крайне уважительно обратилась баба Зина к красивой, но неизвестной её пока спутнице Уклейкина, смелостью которой она восхитилась ещё на собрании, когда та, вся такая внешне хрупкая, в раз поставила на место тяжеловесного Потапчука.
   - Наденькой, бабушка... - ответила она так нежно и ласково, что Зинаида Ильинична, у которой, по воле рока, на всём белом свете ни осталось, ни единой родной кровиночки, чуть в сердцах не прослезилась:
   - Умница, внученька: как ты участкового-то нашего пузатого отутюжила! - я едва не родила на радостях, дай-ка я тебе чайку налью, - и она, не дождавшись согласия, ловко плеснув кипятка с заваркой в чашку, подала ей её, ибо, места, что бы присесть на кухне уже не было физически.
   - Спасибо... - но в любом случае, если бы не ваши, бабушка, бдительность и мужество - то, возможно, провокация с противной стороны удалась, - вновь искренне похвалила Воскресенская Зинаиду Ильиничну.
   Баба Зинаида в очередной раз до предела польщённая тёплыми словами стоявшей рядом с Уклейкиным Наденьки размякла в доброте душевной и, впав в мечтательную нирвану, предалась меланхолии, начав неспешный разговор и раздачу бесценных советов:
   - А ты, стало быть, внученька, то же в газете работаешь с нашим Володькой?
   - Да... уже три месяца почти... - скромно отвечала Воскресенская.
   - Гм... - лукаво прищурилась, словно бывалая сваха, Звонарёва, переводя поочерёдно взгляд с Наденьки на Володю. - Ты, красавица, присмотрись к нашему Володьке-то: он хоть и недотёпа, но зато честный и воспитанный... Всегда сердечный спросит, как, мол, здоровье, баба Зина, не помочь ли чем?..
   - Баба Зин... ну, что ты ей Богу, говоришь... - начал традиционно розоветь Уклейкин, особенно не возражая, так как внутренне был бесконечно благодарен неожиданной своднической ролью словоохотливой пенсионерки, ибо, о возможном браке с Наденькой он и мечтать не мог, не рассматривая это вожделенное счастье даже теоретически.
   - А что я такого сказала?.. - изумлённо-уверенно ответила Звонарёва, - правду и только правду, а её стыдиться, милок, - грех: пропадёшь ведь, горемыка, без женской руки-то: что мужик без бабы - бобыль трухлявый...
   Володя, почти не сводящий влюблённого взгляда с Воскресенской, был положительно потрясён выражением её чуткого лица, которое как минимум не возражало нравоучению Зинаиды Ильиничны, а как максимум - он не мог в это поверить - было согласно с доводами пенсионерки во время фактически открытого инициированного ею сватовства. И кто знает, до чего бы они договорились, если бы Начштаба, получив из рук отзывчивой Стечкиной отчёт по итогам сбора подписей, командным голосом не потребовал тишины для их оглашения:
   - Итак, товарищи члены штаба, сочувствующие и колеблющееся, - он твёрдым взглядом осмотрел Наденьку и глав семей Ромашовых и Перекатовых с домочадцами, которые сменили предыдущих консультирующихся у Варвары Никитичны, отчего пространство кухни стало ещё менее способствовать прямому её предназначению. - Из 120-ти ответственных квартиросъёмщиков против произвола властей и за право продолжать жить тут в Лефортово, подписалось 90, при явке, согласно протоколу, - 97-ть. То есть из тех, кто был на собрании, 7 человек уже решили покинуть ряды нашего ополчения, а трое нарочито не учувствовавших: Губерман, Сорокина и Стуканяны даже умудрились получить смотровые ордера. Но повторимся - это их законное право. Итого, наши невосполнимые потери - минус 10 семей, оставшиеся 20 в основном находятся в отпусках, командировках, и по мере их появления проявится и их позиция по данному вопросу. Мне достоверно известно, что из этой двадцатки, мой друг и коллега по партии Бутыркин Тит Борисович вторую неделю томится в застенках СИЗО Матросской тишины за сопротивление милиции во время не санкционированного митинга, а наша с Володей соседка - Роза Карловна Флокс, 100%, как всегда, растит цветочки на даче и пребудет сегодня-завтра.
   Услышав про тюрьму, у Уклейкина одновременно сжалось сердце и помутилось в глазах. Он столь явственно вспомнил (а, Крючков, подтвердил), как следователь Чугунов после того как в прямом смысле железный Феликс жёсткой пикировкой со стола на сапог реанимировал адскую мозольную боль в ступне, - угрожающе прошипел в след: "Посажу... гада!", что, чуть пошатываясь на ватных ногах, и, слегка побледнев, - вынужденно прислонился к стенке. Впрочем, в суматохе и тесноте никто этого не заметил, ибо были всецело поглощены разворачивающейся историей, в которой каждому предстоит пережить отведённую Провидением роль с абсолютно неведомым финалом.
   - С Бутыркиным, который незаконно задержан на неопределённое время я постараюсь связаться в самое кратчайшее время через адвоката, также, к слову, активному члену нашего общественно-политического движения "За Родину, за Сталина!", - решил, пользуясь подходящим моментом Шурупов совместить функции командира ополчения и агитатора. - Соответственно, прошу вас, товарищи, если кто-нибудь знает, где сейчас находятся оставшиеся 18 квартиросъёмщиков, то немедленно передайте им информацию о сложившимся положении вокруг дома и принятых нами решениях, что бы у них было время определиться с выбором позиции. Хотя, я больше чем уверен, что великое беспроводное русское сарафанное радио да ещё по такому острейшему вопросу у нас во все времена работает без сбоя, и они уже со всех парах мчатся домой.
   - Точно, Василий Петрович, мне уже Нюрка Зюзина с полчаса назад из Пицунды звонила, сказала, что послезавтра со всей семьёй в Москву вылетает, - подтвердил версию Начштаба неравнодушный к слабому полу Славик Ромашов, который был её женатый сосед и украдкой как-то сладострастно и лукаво улыбнулся. - И откуда они, плутовки, так быстро всё узнают?.. - ума не приложу.
   - Одно слово, бабы... они не умишком, а сердцем чуют... - вот, помню, у меня один случай был... - начал было разъяснять обществу дьявольскую осведомлённость женщин слесарь-универсал Стёпа "разводной ключ", но тут же был резко осажен возмутившейся Звонарёвой:
   - Сам ты без царя в голове!.. только и знаешь, как халтурные рубли с честных людей вымогать, бракодел!..
   - Всё! хватит, друзья, брейк, - авторитетно встрял между условными апологетами патриархата и матриархата на правах Начштаба Петрович, - пошутили, побузили и хватит: не хватало ещё и нам меж собою собачиться. - Подведём, лучше итоги тяжёлого дня.
   - Действительно, хорош попусту балаболить, - негромко зевнул Жора, отчего на кухне задребезжали чайные ложки в чашках, и настала подобострастная тишина, - ...завтра ж на работу.
   - Спасибо, Георгий Иванович, опять уважил... - восхитился Шурупов, удивительному дару выдающегося метростроевца умиротворять всё и вся вокруг фактически одним своим видом.
   - Итак, - закруглялся Василий Петрович, - на сейчас мы несём потери в 10 семей из изначальных 120. Конечно, не факт, что и все подписавшиеся примут окончательное решение о тяжёлой и изнурительной борьбе за свои права, но в целом - цифра совпадает с нашим приблизительным анализом, проведённым накануне собрания, и это - осторожно обнадёживает. Но к вечеру пятницы, когда мы постараемся достоверно узнать, сколько ещё человек обратилась в департамент за смотровыми ордерами, картина будет яснее и тренд очевиднее, так что придётся немного подождать, но отнюдь - не бездействовать.
   Шурупов взял паузу, что бы закурить, но случайно обнаружив в самом углу кухни чьего-то малыша, тихо сидевшего на горшке и восхищённо внимающего огромному окружающему Миру, благоразумно воздержавшись, продолжил:
   - Все мы на собственных шишках знаем, товарищи, что жизнь порой выдаёт такие загогулины, что хоть стой, хоть падай. Поэтому, в сложившейся обстановке, предлагаю следовать древнему принципу: "Доверяй, но проверяй". Повторюсь - это не от того, что мы сомневаемся в ком-то, а именно - что бы владеть реальной информацией, ибо у кого она есть, тот и обладает преимуществом при прочих равных, разумеется. Поэтому, надо устроить, желательно скрытое, наблюдение за жилищным департаментом, в то время, когда там выдают смотровые ордера. Кто возьмётся курировать этот ответственный вопрос?
   - Я! - молниеносно среагировала Звонарёва, войдя во вкус реальной, полной насыщенных событий, жизни. - У меня там боевая подруга рядом живёт - Макаровна - правнуков выгуливает, она 40-к лет в цирке отработала гримёршей, так что, если что - нас никакое ЦРУ не узнает.
   - Отлично, Ильинична, так держать, ...значит, с маскировкой проблем быть не должно...
   - Зуб даю, ...последний! - подтвердила баба Зина, - она ж ещё самому Карандашу усы клеила.
   - Добро, - полностью удовлетворился ответом Шурупов и продолжил давать ценные указания. - Ну, а с тебя, Георгий Иванович, силовой блок.
   - Не боись, Петрович, справимся... чай не впервой... - с завидным, как у слона безграничным спокойствием, зачадил он папироску, дабы не заснуть после тяжёлой рабочей смены.
   - Только прошу тебя, Жора, если не дай Бог что, то действуй по обстановке, но крайне аккуратно: полагаю, что одного твоего вида с сотоварищами будет вполне достаточно для умиротворения пришлых агрессоров.
   - Сделаем... - неподъёмным булыжником вывалилось из Жоры железобетонное уверение в том, что в этой плоскости бытия проблем быть не должно, а в подтверждение словам чуть напряг и без того выдающиеся бицепсы, которые окончательно надорвав по шву безразмерную майку, вызвали очередной вздох восхищённого благоговения.
   - Готово, Петрович! Можешь хоть в Кремль звонить - я подключил телефон! - предавшись, обшей атмосфере народного единения внешнему злу, почти по-военному доложил Стёпа "разводной ключ".
   - Благодарю за службу, Стёпан, по-военному похвалил соседа Начштаба. - Сам знаешь, служивый, без связи на фронте, как без ушей.
   - Не за что, ...дядя Вась, сам связистом в армии служил: знаю, как отцы-командиры нашего брата чихвостят, когда рация не работает...
   Шурупов, словно отец-генерал рядового, снисходительно, но с уважением похлопал Степана по плечу и продолжил:
   - Ну, а я буду до 4-х утра дежурить и составлять дальнейший план первоочередных мероприятий, а ты, Володя, потом меня сменишь, и главное - хорошенько подумай, как нам с максимальной пользой можно использовать твои журналистские возможности.
   - Хорошо, Василий Петрович, у меня уже есть кое-какие мысли: завтра-послезавтра постараюсь окончательно сформулировать.
   - Вот и ладно. Да... - спохватился Шурупов, - а ты ещё бюллетенишь или завтра уже на работу надо идти?..
   "Черт... про медицинскую справку за прогулы для Сатановского я и забыл ..." - вспомнил Уклейкин об ещё одной неприятной проблеме, которую только ещё предстояло неизвестным образом решить:
   - Ещё день-другой на больничном листе буду дома, которого, правда, пока... нет, а там, кровь износу, надо на работу выходить, иначе меня главвред с очками съест.
   - Справка будет, даже не переживай Володенька, - участливо вклинилась в диалог Воскресенская отчего у Уклейкина по всем клеточкам измождённого организма тут же излился исцеляющий его бальзам нежной Божественной любви.
   - Огонь девка, чистая броня!.. - не удержалась Звонарёва, продолжая восхищаться Наденькой, и многозначительно подмигнула Уклейкину: "мол, не будь, дураком, Володька, - упустишь своё счастье".
   К этому времени первая волна юридически просвещающихся вместе с членами их семей схлынула, и Шурупов, поблагодарив от лица всего штаба Варвару Ильиничну за кропотливую работу, подчёркнуто уважительно, предложил ей передохнуть до утра, когда неминуемо накатит - вторая.
   - Итак, товарищи, по местам - нам предстоят, возможно, тяжёлые испытания, но мы, наследники героев, не имеем права очернить трусостью и бездеятельностью их неувядающую славу! Перефразируя известную фразу времён 2-ой Отечественной войны, резюмирую: "за МКАДОМ - нам жизни нет!". А пока, - всем спасибо и до завтра, товарищи.
  
   Глава 4
  
   Восстановив прерванную суровым реализмом начала XXI века России, уединённость в коммунальном гнёздышке Уклейкина, ставший благодаря Воскресенской чуть уютней, влюблённые, пройдя Рубикон сверх волнительных колебаний, - таки слились в единое целое. В те уже никогда неповторимые мгновения счастья их духа и плоти, не смотря на более чем 7 миллиардное население планеты, на Земле едва ли нашлась бы вторая подобная пара людей до конца испивших сладостную чашу блаженного наслаждения, - настолько она было фантастически упоительна и обоюдна. Словно молодые гибкие и упругие лианы, Володя и Наденька почти мёртвым узлом сплелись друг в друге и, как набирающая скорость и мощь лавина неукротимой страсти животного инстинкта продолжения жизни тысячекратно помноженного на истинную человеческую любовь, они разом рухнули ею в бесконечно бездну божественных услаждений, испепелив там без остатка эмоциональную энергию.
   Обессиленных до невозможности пошевелить даже малыми частями тела, их тут же, безропотных и беззащитных, взял в плен Морфей, высота и широта невидимых стен крепости которого, не давали им ни малейшего шанса на досрочное пробуждение. Более того, фонтанирующее буйство красок, сравнимых разве что с волшебно мерцающей недосягаемой красотой бесчисленных галактик Вселенной, их сновидений было настолько фееричным, что адекватно передать его даже самыми яркими и насыщенными словами не представляется никакой возможности.
   Однако, будильник ещё советского производства 1-го московского часового завода 1961 года выпуска, заведённый Уклейкиным на 3:55 утра, подобно огромному стенобитному крану, раскачав верещащую в пронзительном ля-миноре металлическим скрежетом биту-колокольчик, напрочь снёс незримые пудовые замки сна. И лишь, ловкий поставленный удар Володи кулаком в центральную область циферблата трёхкилограммового отечественного раритета, смог отбросить его атаку на Наденьку, реакция которой выразилась лишь только в смене положения её великолепного во всех отношениях упругого тела.
   Отправив апперкотом будильник в глубокий нокдаун, Володя тихо сменил на посту Шурупова, который по-военному доложил, что за время его дежурства ничего серьёзного в обозримом пространстве двора дома не произошло. Оставшись на кухне наедине с ночью и переполнившими его счастливую произошедшим чудом душу чувствами и мыслями, Уклейкин решил, дабы не терять напрасно время - продолжить написание романа, тем более, что его план, сюжетная линия, характеры героев давно были им тщательнейшим образом разобраны - и требовали лишь физического воплощения на бумаге. Как и в прошлый раз, сейчас, словно некая Божественная муза, безупречно вела его перо: буквы чудесным образом складывались в слова, слова в стройные и осмысленные предложения - творчество пусть медленно, но неуклонно складывалось в великолепную литературную мозаику, оценить которую по достоинству ещё только предстояло современникам и потомкам.
   Но, время, отпущенное Провидением для вдохновения, крайне скоротечно: и три предутренних часа пролетели в вечности, как молнии подобные стрелы Робин Гуда, материализовавшись в два десятка страниц мелкого убористого текста, благо, что ничто не потревожило Уклейкина за время его дежурства. Окончание же творческого процесса созидания романа совпало с нежнейшим поцелуем Наденьки в самое темечко Уклейкина: она, проснувшись в 7-мь часов не менее счастливой, чем он, подобно кошке на мягких лапках, подкралась к нему для сладостных лобзаний, от чего его, вновь, словно чистым и тёплым дождём, насквозь окатило Божьей благодатью.
   Он, было, хотел ответить ей тем же, но Воскресенская, одарив его не менее сладостной улыбкой, аккуратно наложила свой волшебный пальчик на его вожделенные уста. Наденька лишь тихо сказала, что ей надо обязательно к 10 часам быть в редакции, что бы передать Сатановскому опровержение по делу Чёрта, а до этого - всенепременно успеть заехать домой, дабы лично успокоить родителей, так как вчера в счастливой головокружительной суматохе даже не позвонила им, что случилось впервые в её жизни.
   И в одно мановение утренним мотыльком она растворилась в просыпающемся пространстве, как мимолётное виденье, на прощанье лишь обещав непременно вернуться как можно раньше, что бы непременно попасть до вечера с Володей на приём к её знакомому врачу-психотерапевту - Ирине Олеговне.
   Едва чарующий аромат духов Воскресенской развеялся в специфических и крепких разносольных запахах коммунальной кухни, как в штаб, начали неспешно стекаться соседи и новости, ибо вызовы бытия никто не отменял, а до законных выходных оставались ещё целых двое суток.
   Шурупов, Володя и присоединившаяся к ним чуть позже Стечкина вместе со собственноручно испечёнными пирогами с капустой продолжили отвечать на всевозможные вопросы людей, дабы хоть как-то уменьшить их естественное сомнение в связи с грядущей неопределённостью, вызванной туманной перспективой борьбы за право жить достойно на своей родной земле.
   К 9-ти утра явился Жора Коловратов, и как ответственный за силовой блок, доложил, что за время организованного ночного караула (по человеку от подъезда) также никаких серьёзных происшествий в охраняемом доме и его ближайших окрестностях не случилось. О меловой надписи на дверях Губермана: "ЖИД" и, которую, впоследствии затёрла половой тряпкой, однако внутренне согласившись с содержимым, его, радеющая за всеобщий порядок, пожилая соседка, - Марфа Капитоновна Ливанова, выйдя в 6:30 утра на рынок за молоком; и о наглухо проколотых кем-то колёсах битых-перебитых Жигулях овощного олигарха местного разлива Ашота Стуканяна, - выдающийся метростроевец, посчитав их малозначительными пустяками недостойными высокого внимания Начштаба, - умолчал. А уж про то, что у Трындычихи пропал огромный домашний рыжий кот, который за всю свою 13-ти летнюю, ограниченную безжалостным медицинским секвестрованием, жизнь ни разу не покидал пределов её коммуналки, забойщик-метростроевец даже мысленно не пытался заикнуться, рассудив, что это и вовсе ничтожное недоразумение с нулевыми следствиями.
   А к 9:30-ти, гонимый трудовыми договорами и набирающими мощь лучами, восходящего к зениту, московского Солнца, пересох и утренний ручеёк озабоченных квартирным вопросом жильцов. Последними же кто покинул ряды оперативного штаба, - были Коловратов и отзывчивая Стечкина, которых также не радовала перспектива разрыва трудовых договоров отношениями с работодателем.
   Оставшись, таким образом, вдвоём, Шурупов и Уклейкин по-братски разделили жалкие остатки вышеупомянутые пирожков с капустой наскоро залив оные холодным чаем. Затем Начштаба занял наблюдательную позицию у окна, периодически созваниваясь с товарищами по партии, предварительно отправив Володю за острой ненадобностью отдохнуть пару часиков, чему тот не стал возражать ни внутренне, ни внешне. Причина же его непротивления лежала сразу в нескольких пересекающихся меж собой психологически-эмоциональных плоскостях не евклидовой геометрии неустойчивого душевного равновесия.
   Действительно: с одной стороны - свалившееся на него, как манна небесная, счастье в виде уже не образа, а реальной Наденьки Воскресенской во взаимной любви, - вознесли его к доселе не испытываемому во всех смыслах блаженству, с другой - вновь объявившийся чёрт со всеми вытекающими негативными житейскими загогулинами посредством отчётливо слышимой им вчера фразы: "Я ж сказал тебе, щелкопёр, когда ..." никакими здравыми аргументами не объяснялся и назойливой занозой торчал в воспалённом мозгу и, похоже, не собирался покидать его. И хотя Уклейкин, не смотря на то, что был хорошо образован, со скепсисом относился к возможностям психиатрии, как к новомодной составляющей современной медицины, - предстоящий визит к знакомому врачу Наденьки в данном контексте давал ему пусть и слабую, но надежду. И если в полное излечение своего нервного недуга врачом он не верил, то, во всяком случае, удобоваримое разъяснение подорванному иррациональностью душевному состоянию, которое он сам всё чаще начал характеризовать как паранойя, непременно желал услышать.
   "Даже если ничего и не изменится, то справка о болезни за вынужденные прогулы для Сатановского, которую при любых раскладах гарантировала Воскресенская - будет пусть слабым, но практически полезным утешением", - рассуждал он, пытаясь, хоть как-то, утешится. Мысль же о Церкви и о предстоящей в ближайшее воскресенье беседе со священником, отцом Михаилом, отчего-то до поры выветрилась из его воспалённого сознания.
   Однако как бы не угнетала его навязчивая паранойя, реализовавшаяся наяву, словно чудесная сказка, любовь безусловно перевешивала чертовщину: и Володя, окрылённый высоким чувством и желанием доказать всему миру, а главное - себе, что он "не кишка тонка", - вновь с головой окунулся в созидание романа благо муза не улетучилась на недопустимое творчеству расстояние.
   Первая половина дня прошла на удивление тихо - без происшествий и новостей, - и Шурупов, как умудрённый опытом руководитель, не тревожил Володю, полагая, что он спит, а сон, как известно - лучшее лекарство для восстановления сил, которые вне сякого сомнения ещё понадобятся в начавшейся необъявленной войне между властями города и частью его жителей.
  
  * * *
   Покудова в измученном временем и вновь открывшимися обстоятельствами доме по адресу: Красноказарменной 13, и его окрестностях всё шло будничным чередом, четырьмя часами ранее, а именно - ровно в 10:00 Воскресенская, как, и было договорено накануне, с главредом, пересекла порог его личного кабинета с проектом извинений, которые вчера, с отвращением и, внутренне традиционно чертыхаясь, накропал Уклейкин.
   Читая вынужденную отповедь своего подчинённого, Сатановский нервно прохаживался вдоль огромного, обитым ярко зелёным атласным сукном, как принято в писательской среде, редакторского стола. Всё это время, не свежее лицо его судорожно дёргалось. Мрачно посмотрев в окно, где властно блистали кремлёвские звёзды и имея накануне приватный разговор сразу с тремя заказчиками предвыборной политической рекламы, он, резко развернувшись к Воскресенской, наконец, безысходно рёк:
   - Бред, чистый бред!.. Но деваться некуда, всё равно "лучше" никто не напишет. Наденька, разместите это (брезгливо подчеркнул он) в понедельничный номер на последнюю страницу и самым мелким шрифтом, авось и прокатит... - подписал он Володин текст о чём-то напряжённо думая.
   - Я сейчас же отнесу верстальщикам и поставлю в очередь на контроль, Борис Абрамович, - и было направилась из кабинета, как главред заискивающе-вежливо остановил ее:
   - Ну, а как там наш Уклейкин, вправду болеет или как я и предполагал - опять, как и всегда, во что-то влип?..
   - Что вы, Борис Абрамович, как... можно - он действительно болен, но сегодня уже идёт к врачу и я, надеюсь, что через два-три дня...
   - Извините, Наденька, и, ради Бога, не обижайтесь - ничего личного... это у меня профессиональное. Тем более что я искренне симпатизирую Володе за его несомненные литературные способности и завидную образованность, часто закрывая глаза на его периодические хождения по бытовым граблям. - Более того, - Сатановский многозначительно съёжился, - скажу вам по секрету, что сегодня мною принято окончательное решение о его повышении в должности: ведь талант надобно поощрять, - в противном и в лучшем случае - он банально сопьётся от собственного непризнания. Я в данном случае не имею в виду конкретно Володю - в этом смысле он пока, слава Богу, не в не зашкаливающих общегражданских рамках приличия, - а просто рассуждаю как человек, редактор, ответственный за людей которые мне доверились, нанимаясь на работу. Вы согласны с этой тезой, Наденька?..
   - Более чем, Борис Абрамович...
   - Спасибо...я всегда про себя отмечал, что помимо всех удивительных качеств, которыми вас столь щедро наградила Природа, вы - очень чуткий человек.
   - Благодарю вас, - чуть смутившись, ответила Воскресенская, впрочем, без тени подхалимажа, ибо с детства благодаря достойному воспитанию родителей не терпела подобного, в чём Сатановский и все кто её знали, успели убедиться и по-человечески уважали эту весьма редкую по нынешним временам черту её характера.
   - Так вот, в этой связи у меня к вам ещё одна маленькая, но очень важная просьба, Наденька...
   - Да-да... я внимательно слушаю вас.
   - Итак, - начал главред, продолжая по стандартному совету врачей бороться с излишним весом посредством накручивания метража вокруг внушительного стола. - Вы, Наденька, как и Володя, уже в курсе того, что в Москве в частности и в России в целом начинается очередная выборная компания, и для нас, для редакции, как бы это, не было противно убеждениям, политическим взглядам каждого - сие пусть и банально и пошло, но - "урожайное" время. Нужно ли, лишний раз повторяться, что в эпоху всеобщей неопределённости воцарившейся в нашей стране, сей процесс - есть, к сожалению, едва ли не единственная возможность накопить финансовый жирок для поддержания, простите, штанов. И всё это, извиняюсь, вынужденное лизоблюдство пред "сильными мира сего" лишь для того, что б в после выборное время, как и не дремлющие конкуренты наши, было на что крутиться, словно ужи на сковородке, дабы элементарно снискать хлеб насущный... и, желательно, - с маслом...
   - Я всё понимаю, Борис Абрамович, увы, но таковы ныне навязанные "правила" игры... - с искренним сожалением согласилась Воскресенская.
   - Спасибо, Наденька, я, собственно, никогда не сомневался в вашем объективном мнении, просто иногда хочется выговориться, а адекватных к трезвому восприятию положения вещей в России, да и в мире людей всё меньше и меньше... и света в конце тоннеля массовой деградации почти невидно, как не печально это констатировать. А всего ужаснее, - осознавать, что мы, как СМИ, не вольно, что ни в коей мере не оправдывает нас, то, что все мы, каждый, разумеется, в разной мере, но, непосредственно причастны к этому пагубному процессу всеобщей деградации масс.
   От воспламенившегося волнения, которое Сатановский тщательно и тщетно скрывал, всегда помня, что он всё-таки начальник, - закурил, что случалось весьма редко, и Наденька сочувственно поднесла ему пепельницу.
   - Ну, так вот, - продолжил он, собравшись, - я искренне надеюсь, что время возьмёт своё и этот чёрный период культа стяжательства и невежества, чумой распространившейся в нашем Отечестве, сгинет, как страшный сон, но жить... как-то надо уже сейчас...
   - Я, также, Борис Абрамович, верю, что наше общество, каким бы ни было сегодня больным рано или поздно справится с этой заразой, тем более исторический опыт, а значит некая вакцина - имеется в генетической памяти нашего народа.
   - Ещё раз благодарю вас, Наденька, за внятные и обнадёживающие слова: беседовать с вами - одно удовольствие. Но, увы, суровое бытие порой сильнее нашей воли, а посему - ближе к делу, - и он брезгливо достал из ящика стола шесть огромных запечатанных конвертов. - Возьмите, пожалуйста, любой из них и передайте Володе, что бы он для начала сделал положительный очерк о кандидате в депутаты на основе собранного материала: мне всё равно кто ему достанется , ибо все они, по сути - одно и то же. И наконец, о сроках: недели, полагаю, хватит?..
   - Вполне, - решительно ответила Воскресенская и взяла первый попавшийся запечатанный конверт без надписи.
   - С вами приятно работать, чёрт меня подери! - улыбнулся он уверенности Наденьки.
   - Спасибо, Борис Абрамович, но будьте осторожны, чертыхаясь: нам и своего Чёрта хватит: ещё неизвестно, как он отреагирует на наше публичное извинение...
   - Да уж... упаси нас Господи от чертовщины, - мысленно перекрестился Сатановский и мимолётно помрачнев, задумался, но тут же сконцентрировавшись, - с акцентированным оптимизмом в голосе добавил:
   - Ну, и всенепременно передавайте Володе мой горячий привет и пожелание о скорейшем выздоровлении - полагаю, что новость о его повышении в должности вкупе с новым окладом сему непременно поспособствует.
   - Ещё раз спасибо вам, Борис Абрамович, обязательно передам, удачи вам и до свидания, - не менее обнадеживающе, наполнила нежным бархатом голоса Воскресенская кабинет шефа и растворилась на его пороге в обратном направлении вместе с загадочным конвертом.
   А главред, оставшись в одиночестве, со сложными чувствами, истлевающими изнутри его душу, вновь прищурился из окна на рубиновые звёзды Кремля, и, погрузившись глубоко в омут собственных мыслей, не сводил с них сосредоточенный взгляд до первого телефонного звонка, раздавшегося, впрочем, уже через пару минут.
  _______
   А, примерно, в это же время, в самом центре Москвы, в личных апартаментах, требующих в силу своих крайне выпуклых размеров и вопиющей роскоши особого описания, традиционно по четвергам принимал многочисленную свору шестёрок Пал Палыч Лопатин, более известный в узких властных и криминальных кругах под кличкой "Лопата". По его бурной биографии можно было писать новейшую историю России от позднего СССР до нынешних дней. Но, пусть этим займутся в своё время заинтересованные (органы) лица, мы же максимально сжато поведаем, о нём нижеследующее:
   Пересидев в тюрьме кровавые разборки 90-х за спекуляцию шмотками и валютой, которые сегодня являются легальными операциями, ибо новая власть, развернувшись на 180 градусов, взяла курс на очередное строительство капитализма, - Паша мало того, что умудрился сохранить жизнь, что само по себе дорогого стоило, но не потерял и даже приумножил здоровье. Сему редкому в подобной аховой ситуации обстоятельству немало помогло его удивительное качество приспосабливаться к быстро меняющейся вокруг обстановке: он сродни флюгеру, мгновенно чуял даже самый жиденький ветерок перемен и едва ли ни первым встраивался в его дуновение. Это - тем более удивительно, что, присев в начале перестройки на нары, он был тогда крайне неразвит физически: типичный мамин сынок, худосочный ботаник-очкарик. Однако, как уже давно известно: природа не терпит пустоты, и она наделила его не малыми способностями просчитывать ситуацию на пару-тройку ходов вперёд, что вкупе с начитанностью - делали его востребованным среди уголовной среды, включая и её авторитетную составляющую.
   Обросши, как полезными связями, так и теорией выстраивания бесчисленных мошеннических схем в упомянутой среде "джентльменов удачи", выйдя на свободу, Паша с энтузиазмом достойного лучшего применения с головой бросился делать "бизнес" на всём что попало. В итоге, после долгих исканий легальных способов выколачивания из окружающих сограждан денежных знаков в максимальных объёмах для личного обогащения, он остановился на строительстве (неоконченный институт архитектуры этому весьма поспособствовал), где и достиг на сём поприще немалых финансовых успехов, размер которых позволил ему даже стать депутатом Мосгордумы без особого напряжения. Властные корочки, сколоченный изрядный капиталец, и, сохранившиеся, упомянутые связи в криминальном мире превратили бывшего недоучившегося недотёпу сопляка-студента и зека Пашку в уважаемого Павла Павловича Лопатина - заметную и солидную фигуру в строительной отрасли России.
   Аппетит, как известно, приходит во время еды - и Лопатин, для ещё большего понятия статуса и неприкосновенности решил баллотироваться в государственную думу РФ, как независимый кандидат. Бросив на это дело немало ресурсов, с лихвой, компенсировать которые он рассчитывал, в том числе и возведением на месте дома Уклейкина фешенебельного торгово-развлекательного комплекса, что и было им традиционно лоббировано в непрозрачных кулуарах московского правительства.
   И сегодня, среди прочих, так называемых помощников Лопатина, паркующих у его коттеджа дорогущие тонированные иномарки, большая часть которых составляли Мерседесы последних моделей, была уже известная нам быковатая парочка: Петя Шаров и Сёма Караваев по кличкам "Круглый" и "Сытый" соответственно.
   - Ну, гуси-лебеди, судя по вашим кислым физиономиям - очередной прокол? - спросил их с грустной иронией Лопатин, когда те робко вошли в его роскошный кабинет по звону специального разрешающего золотого колокольчика похожего на огромную корабельную рынду.
   - Не совсем, Пал Палыч... - немного заикаясь от волнения, начал оправдываться Круглый и сбивчиво пересказал шефу о том, что с ними приключилось вчера во дворе дома по Красноказарменной, 13.
   Лопатин, привыкший за годы отсидки к косноязычности подчинённых, и, понимающий её, скорее по рваной интонации и характерным жестам мрачнел на глазах:
   - Нда... надо быть круглыми идиотами, что бы засветить корочки с моим именем!
   - Так участковый документы потребовал, да и народ со всех сторон наседал... - оправдывался, как мог, Сытый, тупо хлопая взмокшими от волнения ресницами.
   - Да что мне участковый какой-то, и народ: я, блин, с губернаторами да министрами в банях парюсь, ротозеи! Не рекомендовал бы мне вас "Дикий" в своё время (к слову, - авторитетный сокамерник Лопатина), то в лучшем случае быть бы вам охранниками на овощной базе.
   - Мы... исправимся, Пал Палыч, - словно проштрафившийся высоко возрастной детина пред разгневанным отцом, который уже снял ремень, уронив на шикарный персидский ковёр глаза, пробасил Сытый, усердно ковыряя его острым носком чёрного ботинка.
   - Надеюсь... - Лопатин при всей своей внешней жёсткости, внутренне был отходчив и даже сентиментален, - и престань, наконец, портить ковёр! всякий раз: одно и то же: в чём дело, Сёма?
   - Это всё нервы проклятые, шеф, - чуть зардев, стыдливо ответил Сытый, - мы ж тоже за вас переживаем...
   - Ладно, ладно - проехали, - мягко успокоил Лопатин подопечных, - а то я прямо сейчас зарыдаю от умиления... - Одним словом так, архаровцы, - многозначительно встал он из безразмерного кресла, целиком оббитого занесённой в красную книгу редчайшей крокодильей кожей. - Даю вам последний шанс: кровь из носу, но что б в понедельник к 11:00 у меня на столе лежал список всех ответственных квартиросъёмщиков и собственников этого клятого дома; и главное: разузнайте, кто конкретно из них мутит воду и отговаривает остальных отселяться.
   - Будет сделано, Пал Палыч! - синхронно выпалили они подобно персонажам известного советского мультфильма "Вовка в тридевятом царстве", почувствовав прощение из уст шефа, которое к слову случалось всякий раз, когда он давал им очередной последний шанс на исправление. Они пользовали эту мягкою черту характера своего начальника и по-своему ценили, стараясь, однако не злоупотреблять его доверием, не понаслышке зная, что бывает с теми, кто садится ему на шею и/или становится на пути.
   - Конечно, "будет сделано" - куда вам деваться-то? - и Лопатин сверкнул стальным взглядом в их сторону, словно достал финку из голенища, и от которого в далеко неробких душах быковатой парочки в раз похолодело. - Ну, всё, гуси-лебеди, - летите!
   И Круглый с Сытым, со смешанными чувствами, но с однозначным облегчением моментально убрались восвояси, а шеф, приглашая звоном золотого колокольчика в свой кабинет очередного осведомителя, про себя мрачно подумал:
   "Ишь, мать их так! Брестскую крепость хотят устроить из моего проекта, под который я кредитов набрал, как грязи... или, в самом деле, не перевелись ещё герои на Руси?!.. ну-ну, - поглядим: кто кого...".
  
   Глава 5
  
   Когда Василий Петрович Шурупов, в 14:00 решил, что пора будить Володю и постучал к нему в дверь, и по привычке не дождавшись ответа, открыл её, оказавшись двумя шагами в центре комнаты, то узрев Уклейкина за письменным столом, заваленным мелко исписанной бумагой, - был изрядно удивлён:
   - Так ты не спишь что ли?!..
   - Работаю, - сосредоточенно ответил Уклейкин, не поднимая головы, продолжая усердно расписывать очередной сюжет романа.
   - По нашему делу?..
   - Косвенно - да, - отрезал Володя, снова не удостоив ошарашенного соседа взглядом.
   - Как это?.. - удивился начштаба, который терпеть не мог неопределённостей, тем более в складывающейся прифронтовой обстановке вокруг их дома.
   - Да так, Петрович: роман пишу, - продолжал в порыве нахлынувшего вдохновения игнорировать Володя взглядом назойливого ветерана.
   - Ты?!.. - ещё больше озадачился Шурупов.
   - Я, - твёрдо ответил Уклейкин, азартно напирая на текст, - а что...думаешь не смогу?
   - Гм... - почесал затылок Петрович, не найдясь от неожиданности, что ответить.
   - Всё. Шабаш! пора, дядя Вася, выходить из подполья в свет: надоело, блин, молчать... почти 33 года уже: а кто я есть? что сделал полезного? какой след по себе на Земле оставил?..
   - О, как!... - искренне возрадовался разительной положительной перемене Уклейкина Шурупов (он был польщён новости, ибо тут же отнёс перемены в Володе на свой счёт, во многом справедливо полагая, что его постоянные нравоучительные беседы - таки дали нужный результат), - молодец, коли так! - Давно пора: может действительно из тебя достойный человек выйдет...
   - Вот и поглядим... - не отрывался от письма Уклейкин.
   - А о чём, Володенька, пишешь-то? - теперь уже крайне уважительно спросил он.
   - В двух словах не скажешь, дядя Вася, - давай так: как закончу - тебе первому дам прочесть, ...нет, извини, - ты, второй будешь: Серёге уже обещал.
   - Ну, дай тебе Бог... - пожелал удачи Василий Петрович своему ученику (он впервые так про себя назвал его), гордый сопричастности к его своеобразному воскрешению и творчеству. - А как же наше дело?.. - спохватился он, - ты ж обещал что-нибудь придумать на журналистском фланге...
   - Слово даю, Петрович, что-нибудь да отчубучу: кое-какие мысли есть, но всё как-то мелко... - так и не оторвал он голову от стола, ...но за неделю, надеюсь, управлюсь... надо бы только материал накопать... на этого... как его чёрта звать-то?
   - Лопатин... кажись... - вспомнил Шурупов.
   - Точно! Он... депутат липовый...
   - Да уж, если он действительно заказчик сноса нашего дома, то удар по этому аспиду прямой наводкой какой-нибудь забористой статьёй нам бы здорового помог... - рассудил Петрович, сжимая в предвкушении почти неминуемого сражения кулаки.
   - Ничего... сдюжим, дядя Вася: сам говорил - "когда мы едины - мы непобедимы", да и Наденька обещала помочь, а она... - добавил он, наконец, подняв мечтательно-восхитительные глаза на соседа, - человек обязательный...
   Шурупов в очередной раз был несказанно рад правильным, а потому - сильным словам Володи, заметив про себя, что у этого парня, пожалуй, кишка не тонка и действительно из него может получиться толк:
   - Да это не я это сказал, а поэт чилийский. А вот ты бы лучше к Наденьке своей присмотрелся, а ещё лучше, Володенька, - женись, пока не увели красавицу: сам же только что говорил, мол, тебе почти 33. Эх! мать вашу, - с мечтательной грустью воскликнул Начштаба, пройдясь растопыренными пальцами ладони, как граблями, по редким седым волосам, - мне б сбросить годков эдак 40 только б ты её и видел: в раз бы отбил!
   Володя, вежливо улыбнувшись, вознеся глаза к седьмому небу, но тень сомнений тут же, вновь помутнила его вожделенный взгляд в незримый океан бесконечной любви:
   - Эх... дядя Вася я об этом и мечтать боюсь: одно дело - чувства, а другое - брак... сам видишь, как и где живу, и что из себя представляю...
   - Отставить хандру! - по-военному скомандовал Шурупов. - Видел я вчера, как она на тебя смотрела. Уж поверь мне, как старшему товарищу, так бабы глядят, когда втрескаются по уши... и хотя понятно, что их души - суть тьма тьмущая и ядрёными фонарями не разглядишь чего там только не понатыкано, но если невеста не стерва последняя, а твоя Наденька, как пит дать, не такая, то по гроб с ней будешь счастлив в супружестве.
   - Твои бы слова да Богу в уши... - чуть успокоившись, с искренней надеждой на брачный союз с Воскресенской, ответил Уклейкин, - я, Василий Петрович, исключительно в бытовом плане сомневаюсь и статусном - смогу ли обеспечить ей достойную жизнь.
   - Опять двадцать пять! - как там у твоих любимых классиков, - традиционно наседал всей своей мощью Шурупов на ставшего ему сегодня ещё ближе Уклейкина, - дескать, "с милой рай и в шалаше..." так, кажется?
   - Так...
   - А раз так, то и не скули, Володька! Всё в твоих руках: здоров, не урод, журналист, книгу вот пишешь! А, если победим воровскую сволочь (он вновь уверенно сжал кулаки), то и новую отдельную квартиру получишь, прямо тут, в Лефор...
   Но не успел разгорячённый начштаба закончить фразу, как в туже секунду задребезжали стёкла и с улицы послышался отчётливый лязг тяжёлых гусениц.
   - Не понял... танки что ли?! - и оба, как спринтеры, стремительно рванули к окну, жадно всматриваясь в кипящее новыми событиями пространство двора.
   - Может, война началась?.. - успел от неожиданного страха уточнить Уклейкин на сверхкороткой дистанции в 3 метра у бывалого фронтовика.
   - Да, какая к ляху война без артподготовки!.. - также умудрился успеть ответить Начштаба, прежде чем они синхронно пересекли воображающую финишную линию, свесившись с подоконника, словно два только что постиранных пододеяльника для просушки.
   Конечно, никаких танковых манёвров они, к счастью, не увидели, но картина, представшая пред их до предела расширенными от неожиданности зрачками, была вопиющей по своей угрожающей физической целостности их дома наглости. Из арки в крохотный дворик, оставляя за собой глубокие следы траков на мягком от жары асфальте, медленно выдвигалась механизированная колонна, состоявшая из двух огромных бульдозеров. Железные монстры, как два змея Горыныча, выпуская из огромных выхлопных труб, чёрную вонючую гарь, описали полукруг, и едва втиснувшись между помойными ящиками и выеденными до крайности коррозией Жигулями четы Стуканян, - грозно остановились, испустив пугающий гудок неприятной тональности.
   - Вот тебе бабушка и Юрьев день... - только и смог промолвить в ответ на увиденное Шурупов, отчётливо понимая, что противостояние принимает новый оборот, и, не сговариваясь, - вместе с Уклейкиным бросился со всех ног во двор для разъяснений.
   А покуда штабисты и остальные не обременённые работой жильцы, взволнованными ручьями стекались к эпицентру нового происшествия, изо всех щелей бульдозеров, проворно выскочили темнокожие гастарбайтеры неопределённой национальности и тут же рядом с техникой вкопали красно-белый столб, к которому прибили табличку следующего содержания:
   "Согласно решению жилищной комиссии г. Москвы снос дома по Краснокозарменной, 13 осуществляет СМУ- 66, прораб Китайцев С.З., по всем вопросам обращаться в секретариат департамента информационной политики ЮВАО по телефону 673- 1666".
   Не смотря на железобетонную однозначность толкования новоявленного объявления, на рабочих многоликой явно азиатской наружности посыпались недоумённо-возмущённые вопросы от недружелюбно обступившей их толпы жильцов. Однако так уж случилось, что изучение основ великого и могучего русского языка не было приоритетным направлением деятельности трудовых мигрантов, как, вероятно, и - начал теории относительности или термодинамики, в их, безусловно насыщенной иными увлечениями, жизни. А потому спонтанно завязавшийся диалог был сродни разговору немого с глухим; причём, фактически в одном направлении, ибо на рухнувший, подобно беспощадному граду, залпу разношёрстных и аргументированных вопросов, единственное, что можно было внятно разобрать в ответ, - было только два слова: "...нач...аль...никэ... сказ...а...л" с уважительно-трепетным указанием немытыми пальцами на фамилию прораба.
   - Не мычат, блин, не телятся: где начальник-то ваш?! - сурово вопросил их Егорыч, которого вместе с Толей и Колей отвратительный лязг гусениц бульдозеров с корнями вырвал из близлежащих кустов, прервав тем самым увлекательный процесс бурного обсуждения текущих событий и низкого качества дегустируемого ими по случаю портвейна.
   - Тише, Егорыч, тише, - принял бразды правления Шурупов, - видишь люди подневольные и по-русски не в зуб ногой, - надо на руководство выходить.
   - А чего тише-то, Петрович, - синхронно вступились Толя и Коля за своего неформального лидера, традиционно балансируя на асфальте, как два канатоходца в ветреную погоду, - их что под дулом автомата сюда гнали?!.. - Понаехали тут, а мы из-за них работу найти не можем...
   - Да, вы, ироды, уже лет двадцать работу найти не можете: жрёте водку проклятущую, как верблюды, не просыхая! - пользуясь удобным случаем, выплеснула на тунеядствующую троицу очередной ушат возмущения убеждённая трезвенница и кавалер знака почётного "Ударник коммунистического труда", весьма активная пенсионерка Любовь Гавриловна Втыкаева.
   - А ты, баб Люб, нас этим не попрекай, может мы идейные борцы с несправедливостью посредством алкоголя, - начал заводится Егорыч, - если не сечёшь во внутренней политике, то колесуй отсель, хоть новости посмотри!..
   - А ты мне, алкаш, не тыкай! когда ты под столом в горшок гадил, я уже комсомольскую грамоту имела, - продолжала лобовую атаку баб Люба, - ишь, разошёлся - чёрт рябой!
   - А ты, ударница, на личность не дави, видали мы и таких и всяких... - упирался Егорыч, - всю страну так отстахановили, что от трудовых норм сдохнуть можно!..
   - Всё, товарищи, брейк! - вступился арбитром начштаба, не понаслышке зная, какую бездну времени займёт эта очередная бессмысленная перепалка, - тут чрезвычайные события назревают, а вы всякий раз, одно и то же талдычите друг другу, ну сколько можно...
   И, вдруг, с явным облегчением на загорелых лицах, как маленькие дети, которых в тёмном переулке обступили хмурые взрослые, и увидевшие направляющегося к ним на выручку могущественного отца, поначалу изрядно оробевшие гастарбайтеры начали радостно выкрикивать набившую оскомину "Начальникэ!", указывая руками на появившегося в арке двора прораба.
   Заинтригованные жильцы разом обернулись, и узрели, уверенно приближающегося к ним твёрдой походкой, с папкой под мышкой и в фирменной ядовито-зелёного цвета робе с логотипом СМУ-66 коренастого, небольшого роста, лет пятидесяти и, по всему видать, - бывалого человека.
   - Спокойствие, граждане, только спокойствие! - будто Карлсон из чудесного советского мультфильма, хорошо поставленным командным, но вдрызг прокуренным голосом сходу принялся он за улаживание назревающего конфликта, которых, в его бурном трудовом поприще было больше чем у иного забуревшего ежика иголок при отсутствии авитаминоза:
   - Я, товарищи, указанный в объявлении прораб СМУ-66, - вот мои документы, - и, опытным взглядом, определив старшего, передал оные для сверки Шурупову.
   -Так-с...Китайцев... - у начштаба от удивления сами собой выкатились глаза, - ...Суринам ...Занзибарович!?
   - Так точно, - абсолютно спокойно подтвердил Китайцев, давно привыкший к подобной реакции на своё уникальное и, пожалуй, - единственное на всей планете Земля, а, возможно, и во Вселенной имя.
   "Однако...", "Вот это да!..", "Ишь ты...", - разразились комментариями не менее удивлённые жильцы.
   - А почему в разнарядке на снос нашего дома не указана дата? - пытался, как корректор, зацепиться Шурупов за любую сомнительную запятую в документах.
   - Обычное дело, - также совершенно спокойно продолжал отвечать Суринам, - как только последнего жильца отселят, мы и начнём сносить ваши пенаты, а до того времени проведём подготовительные работы.
   - Долго ждать придётся! - резанул Шурупов, - никуда мы отсюда ни в какое Бутово не поедем: будем добиваться новых квартир в Лефортово, где и родились.
   - Эх... ребята, как я вас понимаю - сам коренной москвич, - неспешно закурил прораб, искренне солидаризируясь с взволнованными людьми, - но... знаете, братцы, сколько я вот таких вот Робеспеьеров на своём веку повидал, а в итоге - один хрен: почти всех на окраины из центра Москвы выселяют, - уж поверьте мне на слово...
   - А мы, приятель, упёртые, авось и прокатит, - вновь неизвестно откуда выскочил Стёпа Ломакин "разводной ключ", - с пристрастием разглядывая бульдозеры, в особенности их мелкие детали.
   - Ну, дай вам Бог, - от чистого сердца пожелал Суринам Занзибарович землякам удачи в бесперспективном, на его опытный взгляд, деле, - а моё дело, граждане, маленькое: снести вашу халабуду и начать строительство.
   - Послушайте, товарищ, - вежливо обратился к прорабу Уклейкин, - вы я вижу вполне адекватный человек, скажите нам, пожалуйста, если это не секрет, а что планируется построить на месте нашего дома?
   - И вы я вижу, ребята, тоже не из робкого десятка... ладно уж, шепну по-братски, - и он, жестом попросил подойти поближе, - в общем, торговый центр тут будет... хотя, повторюсь: вряд ли это вам поможет.
   - Всё одно - спасибо тебе, от лица всего народа... Су... Суринам За... Занзибарович, - поблагодарил его Шурупов, с сожалением про себя отметив: "Эх, ёлки-моталки, - наш человек, - жаль, что на супротивной стороне, переманить бы...".
   А прораб тем временем на тарабарском языке быстро построил загорелых подчинённых и они, молча выстроившись в колонну по двое и взявшись за руки, как малыши, с радостью направились в СМУ-66 на долгожданный обед. Китайцев, ещё раз пожелав всем удачи, уже было направился за ними, что бы сопроводить свою иноземную бригаду по городу без особых приключений до столовой, как его напоследок окрикнул не менее бывалый в иных вопросах бытия Егорыч.
   - Слушай, Занзибарыч, а это кто ж так тебя, мил человек, окрестил?!..
   - Ясно кто - родители мои, - добродушно отозвался он, - они, ребята, всю Африку с Азией при Союзе исколесили по коммунистическим стройкам, - вот для памяти меня и нарекли Суринамом, а по батюшке значится - Занзибарыч. - У меня вся родня - династия строителей, почитай от царя гороха по всему миру объекты возводим.
   - Вот! Сразу видно - ударник труда... - невольно восхитилась баба Люба, - ...эх, такую державу дерьмократы картавые продали, ироды...
   - Что есть, ...то есть, бабушка, - с искренним сожалением согласился с ней Китайцев. - Да... и ещё, братцы!.. - в свою очередь обратился ко всем словоохотливый прораб, исчезая вместе с молчаливыми чернокожими рабочими в тени дворовой арки:
   - Вы это... с техникой-то от греха особо не озоруйте, - импортная она и больших деньжищ стоит!..
   - Не дрейфь, Занзибар Суринамыч, всё будет пучком... - едва услышал прораб вдогонку крайне интонационно-неопределённый спутавшийся ответ Ломакина, который уже выстроил в своей предприимчивой голове кое-какой коммерческий план в отношении будущего бульдозеров, вожделённо вглядываясь в них, как в своё.
   - Психологически давят... - после некоторого замешательства произнёс Уклейкин, смерив презрительным взглядом бульдозеры, когда небольшой отряд азиатских "скаутов" во главе с прорабом растворился в послеполуденном мареве Москвы.
   - Факт... - согласился Егорыч. - Специально, гады, у помойки поставили свои жёлтые железки, что бы они каждодневно нам глаза мозолили. После чего он вяло развернулся и с ускорением отправился в сторону ранее покинутых с сотоварищами близлежащих кустов, справедливо полагая, что ни чего интересного более не случится, тем паче, что там, в благоухающей тени разросшегося до безобразия шиповника осталось непочатая бутылка 33-го портвейна, которая требовала окончательной дегустации.
   - Ничего, товарищи: нервы у нас крепкие! Враг - не пройдёт, и победа будет за нами! - неожиданно взбодрил всех увесисто-оптимистической тирадой Шурупов, заметив, как у большинства присутствующих немного потускнела на лицах уверенность, и, пообещав со штабом во всём разобраться, призвал жильцов разойтись до особого распоряжения. Погудев ещё минут десять вокруг техники, обсуждая сложившееся положение, разошлись по делам и остатки тех, кто по разным обстоятельствам имел легальные основания не расточать свою жизнь на работодателя. Оставшись, таким образом, один на один с бульдозерами Ломакин, пристально щурясь, как кот вокруг сметаны, начал аккуратно обходить их кругами и о чём-то напряжённо думать.
   А вернувшийся в квартиру, Шурупов сел на телефон и начал последовательно и монотонно, подобно асфальтовому катку, донимать департамент вопросами о причинах и законности появления в их дворе техники. Уклейкин же, растеряв по этой причине мимолётное вдохновение, нервно прохаживался по кухне взад-вперёд, с нетерпением ожидая Наденьку. Новая мечта-мысль о женитьбе почти сутки не давала ему ни минуты покоя.
   - Да сядь ты, Володя, не мельтеши, - и так голова кругом, - не выдержал Петрович, когда Уклейкин, наверное, в сотый раз мелькнул перед его рассеянным взглядом.
   - Это нервы... - как бы про себя вслух ответил Володя, не прерывая мыслительный процесс, густо перемешанный с чувствами.
   - Кстати, - отчего-то вспомнил Шурупов об участковом и повестке в ОВД, связав ответ Уклейкина про нервы с этим обстоятельством, - и как там, в итоге в милиции вышло-то?
   - А чёрт его знает... - машинально отмахнулся Володя от соседа, как от назойливой мухи, целиком поглощенный иными размышлениями.
   - Зря ты так наплевательски, - набирая очередной телефонный номер, вслух рассуждал Шурупов, - это, Володенька, система: раз туда попал, - просто так не выскочишь, если не повезёт, конечно. - Гиблое место...
   - Да ерунда всё это, дядя Вася, - чертовщина какая-то, - словно очнулся Володя, вспомнив о ненавистном ему и неуловимом чёрте, - чистый бред, шитый белыми нитками!
   - Ну-ну, - сомневался всё же ветеран, опираясь на свой огромный опыт, всей душою, безусловно, желая своему младшему товарищу всяческого избавленья от возможных неприятностей с этой стороны бытия, - дай-то Бог...
   Но Провидение оказалось глухо к искренним мольбам Шурупова на данном этапе течения времени жизни Володи, ибо в туже секунду в распахнутую дверь коммуналки в чёрном одеянии, подобно посыльному инквизиции, бесцеремонно вошёл местный почтальон Гоша Горемыкин и, смерив въедливым взглядом окружающее пространство, подземельным глухим голосом, вопросил:
   - Кто из вас, граждане, Уклейкин В.Н.?!
   - Я... - дрогнувшим от неожиданности голосом ответил растерявшийся Володя.
   - Тогда распишитесь здесь, - протянул он казённый документ и холодным, крайне похожим на проклятущего чёрта голосом огласил "приговор", - вам повестка в суд.
   - Накаркал, блин... - только и смог горько выдохнуть Шурупов виновато глядя одним глазом на Володю, а вторым - в исчезающую в дверном проёме, как на страшное наваждение, спину почтальона, на которой по неизвестной причине был начертан огромный белый крест.
   - Брось, дядя Вася, - начал утешать, как мог, чуткого соседа Уклейкин и подбадривать сам себя, - говорю же - ерунда всё это - отобьюсь... как-нибудь. Однако, ненасытный червь сомнений и неуверенности уже начал опять ненасытно глодать и без того изрядно изъеденную душу его последними неприятными обстоятельствами необъяснимой природы. Кроме того, Володя тоже заметил странный белый крест на плотном и длиннополом чёрном плаще почтальона, одетого в самое пекло, что окончательно сбило его с толку. Но вида он не подал, хотя в возбуждённом мозгу его мгновенно сверкнула ассоциация о чёрном человеке из "Маленьких трагедий" Пушкина. От былого пусть и мимолётного состояния внутренней уверенности и пребывании в счастье чудом обретённой любви ни осталось и следа.
   - Как бы там ни было, Володя, а в суд вместе пойдём, а надо будет, - и общественность на ноги поднимем, - почувствовав подавленность Уклейкина, и, заглаживая нечаянную вину за пророчество, поддерживал его, всегда вселяющий в подобных ситуациях необходимый оптимизм Шурупов.
   - Спасибо, но боюсь, - это уже не поможет... - вновь, как бы сам себе сказал вслух Володя, посерев лицом.
   - Опять захандрил... - брось, говорю! только что громы и молнии метал, мол, "всё ерунда", "чертовщина", а теперь словно тебя подменили - хвост поджал?! - уже заводился Шурупов. Но видя, что это совершенно не действует на него, по-отцовски добавил, опять случайно задев самый оголённый нерв тайных сомнений Уклейкина:
   - А, может быть, ты заболел, а Володенька... переутомился там или ещё что?..
   - Не знаю... Может быть... я пойду... прилягу?.. - неуверенно спросил он соседа, наглухо погрузившись в трясину собственных закисающих мыслей.
   - Да-да, конечно, отдохни, ...я справлюсь: всё равно пока тихо, - великодушно и искренне сопереживая Уклейкину, как внуку, ответил Шурупов, аккуратно сопроводив его за руку до двери комнаты. "Нда..." - с грустью подумал совестливый Василий Петрович, - "вот ведь к чему приводят самоедство и увлечение всяким сочинительством: молодой парень, а нервы, похоже, все, как мои дырявые тапки, изношены...", - и с ещё большим упорством продолжил испытывать терпение секретарш Департамента.
  
  Глава 6
  
   Оставшись в относительном одиночестве (за дверью Шурупов по телефону продолжал громогласно выносить мозг работникам департамента), так и не найдя сил вытащить себя из болота иссушающих сердце неподдающихся здравому объяснению сомнений, вновь отвратительно-пышным цветом возродившихся в нём, Уклейкин уповал только на скорейшее возвращение Воскресенской. Он продолжал наматывать километры из угла в угол своей "берлоги", как загнанный в угол медведь, практически не сводя воспалённых глаз с циферблата часов, на котором стрелки едва двигаясь, подползали к 16:00 четверга. У Володи не только не получалось собственноручно вытащить самого себя подобно доблестному барону Мюнхгаузену из трясины пугающих сомнений, но напротив - он всё более погружался в неё, путаясь в рассуждениях в пока что тщетной надежде избавления от чертовщины.
   "Ну, допустим, что явившийся с Воскресенья на Понедельник во сне чёрт и его угрозы, - это больное воображение по причине безумного вливания алкоголя на Серёгиной свадьбе", - пытался анализировать происходящее Уклейкин, что бы хоть как-то остудить градус неизъяснимого волнения. "Пусть по дороге домой на автопилоте я и задел "крылом" какого-то Карловича - чёрта лысого: хоть ни грамма не помню, но чисто теоретически исключать конфликта нельзя и сегодняшняя повестка в суд, а до этого допрос у Чугунова, - лишнее тому подтверждение. Далее: цыгане - померещились из-за жары и общего переутомления духа и плоти после допроса у следователя: ведь паспорт и даже деньги потом нашлись - так? Так да не так!" - сам же себе, зло отвечал он. "А куда тогда в таком разрезе часы делись, причём с руки - ну, не спал же я наяву: точно помню, когда выходя из милиции, посмотрел на них, было что-то около 10-ти утра? Опять неувязочка, блин... Ладно, чёрт с ней, - может, когда-нибудь, и это всплывёт... Ползём дальше..." - он прилёг на диван, что бы никакое лишнее движение, не отвлекало его от мучительного процесса поиска внятных ответов на терзающие его загадочные происшествия.
   "Если вчерашнее: "Сам знаешь когда..." можно опять-таки списать на мою общую усталость и перевозбуждение от свершившегося чуда взаимной любви с Наденькой, и, как следствие, - это была очередная слуховая галлюцинация, то с претензией Чёрта ко мне через "Вечёрку" - полная засада! Во-первых, что это за фамилия такая и как её могли зарегистрировать? И хоть Гоголь справедливо писал, что каких только имён не бывает на Руси - только плюнуть и перекрестится, но что-то я не встречал людей по фамилии, скажем, Дьявол, Вурдалак, Кикимора... Впрочем, сейчас любой документ можно подделать за деньги, а экспертизу паспорта этого Чёрта никто не проводил, как, кстати, и подлинность его документов о том, что он, дескать, родственник Нострадамуса: почему-то сразу все ему поверили и даже... Сатановский...
   Стоп! Получается, что есть подобные фамилии, - опять, стало быть, - выстрел в "молоко"... Жаль... Хотя, постой..." - цеплялся Уклейкин за любые фантомные "соломинки", - "он же не Сатана, а именно - Са-та-нов-ский, а, это не одно и то же, не смотря на общий корень, - вроде, логично... Впрочем, у главреда нынче одни выборы в голове и он, скорее, не глядя, раскланяется хоть пред Мефистофелем, нежели допустит исход жирных заказчиков на депутатство. Хорошо: пусть фамилия настоящая: что это принципиально разъясняет? Ничего..." - сокрушённо подытожил Володя. "То есть, получается, что, в самом деле, существует некий реальный человек, а не виртуальный чёрт (он всячески гнал от себя эту дикую мысль), который действительно из родственных чувств, добиваясь бездоказательной справедливости по отношению к знаменитому предсказателю, и затеял всю эту котовасию. Опять-таки, с минимальными шансами на правду допускаю и такой сценарий, но здравый смысл с учётом всех произошедших со мной в последние дни несуразиц, подсказывают, что это абсолютно не так и совпадения отнюдь не случайны, хотя до сих пор никак неизъяснимы. Тупик... и безысходность", - горько выдохнул Уклейкин, тем не менее, продолжая нащупывать очередное дно безвылазного болота непонятных злоключений:
   "А если фамилия Чёрт поддельная, то тогда выходит ещё хуже: получается что кто-то намеренно, прикрываясь якобы опровержением написанного мной в статье, заварил всю эту адскую кашу, что бы отравить меня лично. Но зачем, какой в этом смысл?!.. А главное, - кто этот некто или что это, если допустить, что незримая нервная болезнь всё- таки сковала мой мозг и блокирует все попытки разобраться в этом непроходимом лабиринте несуразностей. Более того, твёрдо зная, что ни на работе, ни тем более в узком кругу друзей и родных у меня нет не только врагов, но даже и не доброжелателей, и отбросив болезнь, как возможную причину происходящего, остаётся предположить, что всё это какая-то страшная мистификация... Но в таком случае надо признаться, хотя бы самому себе, а, то ведь, могут не так понять со всеми вытекающими, что существует некая, потусторонняя и научно необъяснимая сила, которая управляет тобой, так как возжелает. Впрочем, ...во все времена, всё, что не поддаётся логическому, доказательному объяснению, люди всегда относили к ведению Бога или, как говорят, сегодня всё чаще иные верующие, называющие себя атеистами, - к тайнам Природы...
   ...так-с... что-то меня не в ту степь понесло: религия и философия в одном флаконе это вообще бездна и глубже любой Вселенной будет, а у меня конкретика прокисает... " - нервно закурил он в надежде, что никотин взбодрит нестабильно функционирующий мозг на качественный интеллектуальный прорыв его торможения со стороны непостижимого.
   "Ладно, поехали с горем пополам дальше. Итак. Во-вторых, тот виртуально-сновиденческий чёрт представился Уклейкиным наоборот; полное имя, как бы, претерпевшего от меня ночью по дороге со свадьбы Крючкова к дому и официально отмеченное в повестке - Лейкин Устин Карлович. Если их элементарно сопоставить, то они удивительнейшим образом полностью совпадают с моей фамилией. Нагло обратившийся в редакцию "Вечёрки", якобы, родственничек Нострадамуса мало того что просто сам по себе имеет дикую фамилию Чёрт с англоязычным именем Франц, но и такое же отчество, как у моего невидимого обвинителя, - Карл!.. И как это всё называется?!.. Бред, галиматья, сон разума, абракадабра..." - отчаялся он, так и не найдя кончик ниточки в загадочном клубке противоречий, продолжая по инерции, выходившие пока пустопорожними и совершенно безрадостными рассуждения:
   "Наконец, сегодняшний белый крест на плаще почтальона одетого в самую жару во всё чёрное... это уже не могло померещиться: я лично видел, как Петрович его тоже заметил и даже украдкой перекрестился... Что это: очередное случайное совпадение?.. Не много ли совпадений для одного несчастного человека за не полных четыре дня: теория вероятностей, как строгая математическая дисциплина, была бы, не в восторге от подобного стройного ряда гадких случайностей: это всё равно, что, например, пять раз подряд поставить на зеро и выиграть: теоретически допускается, но практически почти не возможно. Или, блин, этот белый крест на чёрном фоне некий конкретный знак угрозы, намёк, предостережение мне от того, кто это всё затеял, как, всё у того же, Пушкина?.."
   Он вдруг ещё печальнее и крепче задумался, и его, как окутывающая перед бурей землю тень свинцовых туч, с головы до пят накрыл страшный вопрос:
   "Интересно, именно так начинают сходить с ума или чуть иначе; сразу ли народ с катушек слетает или постепенно: надо будет у Надиного доктора приватно спросить при случае, если не забуду...".
   - Черт, ну где же, она?! - словно вырвавшись из удушающих цепей, вскочил он с постели и бросился в коридор, отчаянно надеясь застать там Воскресенскую, дабы растворить свои безутешные терзания в её волшебной нежности и почти материнской заботе.
   "Где надо..." - будто бы, послышался ему ответ, всё тем же беспристрастно-холодным голосом, от чего Уклейкин вздрогнул, и, как мириады взбудораженных медведем муравьёв, по его коже с неслышными воплями пробежали мурашки. "Это уже слишком! паранойя какая-то, неужели всё-таки я болен..." - в очередной раз сверкнула в нём всё прожигающей молнией страшная догадка, которую он уже едва сдерживал от прорыва наружу.
   Но, ворвавшись туда, кроме, раскрасневшегося как рак, злого Шурупова, который посредством телефонной связи наглухо осаждал департамент, едва не парализовав его работу, он никого там не обнаружил, продолжая опасливо озираться по сторонам.
   - Ты чего, Володя, такой взъерошенный: приснилось что?!.. - невольно отреагировал Начштаба, чуть не размозжив телефонный аппарат трубкой, в очередной раз не получив на другом конце провода внятного ответа.
   - Да что-то не спится... - машинально ответил он, мгновенно спросив соседа, - а ты, дядя Вася, Наденьку не видел, случайно... или ещё кого-нибудь?..
   - Да с чего вдруг, - я ж на телефоне, как прокажённый отжимаюсь, - головы не поднять, - тревожно взглянул он на Уклейкина.
   - Жаль... - сокрушенно ответил Уклейкин, безысходно вглядываясь через кухонное окно во двор и отчаянно борясь с затапливающими его сущность чувствами подспудного страха и неопределённости.
   - Стало быть, переживаешь?.. - сочувственно откликнулся Шурупов, - правильно: Наденька того стоит, только напрасно, - придёт твоя невеста... это я тебе, как человек бывалый, твёрдо обещаю, потому что...
   Но озвучить, как всегда железобетонные, аргументы своей уверенности Василию Петровичу было не суждено, ибо, так же, как двумя часами ранее, ранее на пороге коммуналки, словно спустившись с небес, проявился волшебный силуэт Воскресенской, который собственно и оборвал его речь. Однако в отличие от странного почтальона, одетого в самое пекло в чёрный плащ с белым крестом, она была, подобно лебеди, вся в светлых одеждах, и, излучала собой, такую энергию надежды, что Володя невольно произнёс:
   - Слава Богу...
   Шурупов, также ошалевший, от неожиданного чудесного явления Наденьки в самый момент его пророчества про себя отметил: "Что-то я нынче прям, как оракул, какой - в десятку бью: почтальона накаркал, а теперь вот и невесту Володькину", - и удивлённый своим вскрывшимся способностям не без внутренней гордости задумался над этим. Он начал лихорадочно соображать, как бы ещё проверить открывшейся дар, что бы в случае подтверждения уникальных способностей, в дальнейшем с пользой использовать их в деле обороны дома. Но на возбуждённый фантазиями ум его пока, увы, ничего не приходило никаких идей. И растерявшийся Шурупов, что-то рассеяно-невнятно буркнул Наденьки на её почтительно-вежливое "Здравствуйте, Василий Петрович" и начал отрешённо вновь набирать очередной телефонный номер департамента, доводя его сотрудников до около истерического состояния.
   Уклейкин же возрадовавшись, как ребёнок увидевший, наконец, после долгой разлуки свою любимую мать, страстно ловил каждое её мимолётное движение, вздох, взгляд, не отступая от неё ни на шаг, опасаясь, вновь остаться в угнетающем и пугающем его метущуюся душу одиночестве. В Уклейкине помимо прочих изматывающих организм обстоятельств, сейчас, как пара свирепых псов, сцепились два основных и противоположных чувства: леденящий страх пред возможной болезнью и робкая, теплая надежда на её излечение. И он, терзаемый ими, не знал, как поведать об этом Наденьке и стоит ли вообще говорить ей, что бы ненароком не отпугнуть её от себя и тем самым начать невыносимый для него процесс охлаждения пламени любви с её стороны. А этого он боялся куда как больше своего возможного нервного заболевания и даже самой смерти...
   Но, когда они вновь уединились в его комнате, и Наденька, не без сожаления поведала что её знакомый врач-психиатр Ирина Олеговна в командировке, и будет в Москве только через неделю, Уклейкин окончательно пал духом. И, скорее от безысходности, сбивчиво, заметно нервничая, и едва не хлюпая носом, он рассказал ей, все свои чёртовы тревоги и сомнения, не забыв упомянуть и о чёрном почтальоне с белым крестом.
   Исповедь единственно-близкому человеку и её утешения с ласками сыграли свою целительную роль, и Володя будто бы вновь почувствовал было потерянные уверенность и жажду быть нужным и любимым Наденьке, полезным окружающим, целой Вселенной посредством благого созидания и самоотдачи. Воскресенская это тут же почувствовала своим большим сердцем, и дабы закрепить успех подробно пересказала Володе свой разговор с Сатановским, заостряя его оживающее внимание на повышении в должности и окладе. А в доказательство своим словам слов достала из сумочки ответственное задание от главреда: запечатанный конверт с материалом на неизвестного пока заказчика, который должен лечь в основу цикла рекламных статей для его продвижения к бездонной кормушке депутатства.
   Уклейкин преображался на глазах. Он всегда верил, что рано или поздно, его несомненные таланты будут оценены по достоинству, хотя и давал себе отчёт в том, что относительный успех в журналистике и в серьёзной литературе - это, как земля и Небо. И, тем не менее, самолюбие и простая человеческая радость оттеснили на второй план весь скопившийся ворох неразрешённых проблем, и он, с невесть откуда сгенерированной энергией, ухватившись за конверт, как утопающий за соломинку, тут же вскрыл его. Изумлению его от увиденного не было предела, и Наденька, переводя крайне удивлённый взгляд с редакторских бумаг на Володю и обратно, не выдержав напряжения неопределённости, спросила:
   - Что там!?..
   - Наденька, у тебя определённо счастливая рука: ты послана мне и всем нам самим Провидением! - воскликнул Уклейкин не в силах сдержать себя, ибо в голове его, как на дрожжах, начал вызревать гениальный по своей простоте и коварству план.
   - Да что там, наконец, такое?! - буквально взмолилась совершенно заинтригованная Воскресенская.
   - Лопатин! - только и смог звучно выдохнуть Володя. Но глаза его при этом вспыхнули тем страстным огнём с оттенком злой хитрости и возмездия, с каким порой охотник, давно искавший матёрого волка, повадившегося разорять людские хозяйства, вдруг находит его и готовится к решающей схватке:
   - Ты даже не представляешь себе, дорогая, какая это удача!.. - и охваченный новыми эмоциями, обильно давшие ему сил и энергии расцеловал Наденьку.
   - Ты хочешь сказать, что это тот самый Лопатин, который хочет снести ваш дом?! - искренне удивилась она невероятному совпадению, заботливо стирая помаду с его горячих губ.
   - Именно! Он - чёртов Пал Палыч, якобы независимый депутат Мосгордумы и вор-олигарх в одном флаконе, возжелавший избираться ещё выше, - в Парламент России. От возмущения Уклейкин даже вскочил с дивана и, как разгневанный лев в клетке, начал метаться в зад-перёд по комнате. Ты представляешь, что творится! Если этого произвола и беспредела не остановить, то, что будет со страной, и как мы потом будем смотреть в глаза нашим детям! - последнее слово его одновременно вдохновило и насторожило: не перегнул ли он палку, но одобрительно-проникновенный взгляд Воскресенской, тут же, успокоил его в этой части. - Как прав, Василий Петрович, как прав, а я наивный Митрофанушка ещё спорил с ним, опираясь лишь на красивые идеи, теории, философии, почерпнутые из бесконечных книжных рассуждений. Обыкновенный человеческий, житейский опыт и нехитрый, но практичный ум простого ветерана перевесил всю напыщенную и щедро разбросанную, словно песок по пустыням, как бы мудрость на желтеющих страницах фолиантов! Жизнь, как оказывается, куда как суровее и прозаичней возвышенных и академичных о ней рассуждений... Я ещё не знаю, Наденька, наверняка, как мы используем этот козырь (он победоносно потряс документами), но то, что это будет информационная бомба - я тебе, любимая, обещаю!..
   - Я верю, Володенька... и... - добавила она тише, но так же, как и прежде, твёрдо, - я не брошу тебя... чтобы не случилось.
   Последние слова её вновь упали елеем, на его благодарную душу воскресающим надежду на избавление от последних привнесенных чертовщиной мук с обретением настоящего человеческого счастья. И Володя, вдохновлённый этим эмоциональным подъёмом, пусть и на неопределённое время, но опять воспарил духом, всецело готовый на благие свершения. Как и ранее в нём снова забил малиновым звоном колокол, побуждающий к любви и свершениям, многократно разливаясь в сердце фантастически-упоительным: "я не брошу тебя...", но уже вперемежку с Шуруповским: "может и выйдет из тебя настоящий человек...".
   В нём истово закипала та созидательная, творческая сила, которая в итоге и двигает человечество по изнуряющей дух и плоть спирали познания и обустройства Мира, самосовершенствуясь в этом вечном пути. Вдохновение и жажда быть востребованным людьми проступали очаровательной одухотворённостью на лице Володи, и Наденька, не сводя, немного влажных, но сияющих восхищением глаз с любимого, в эту минуту была беспредельно счастлива.
   И Уклейкин поначалу в тезисах, а потом, всё, более обволакивая их, словно кокон нитями, подробностями, которые генерировал его вдохновлённый на праведные свершения мозг, начал рассказывать предположительный план действий по отношению к Лопатину. Однако по мерее того, как вырисовывалась цельная картина предполагаемого действа, Воскресенская мрачнела лицом и по окончании страстного монолога мрачно резюмировала:
   - Ох, Володенька, уволят тебя, бедного, и это в самом лучшем случае... может как-нибудь иначе Лопатина
   приструнить?..
   - Как ты можешь так говорить Наденька, когда на кону стоят судьбы простых людей в пику корыстному чванству одного зарвавшегося вора?! - продолжал он в запале.
   - Я, милый, с тобой полностью согласно, но с некоторых пор... - голос её дрогнул, - ты мне стал не безразличен, и я... банально боюсь за тебя - сам знаешь какое сейчас время...
   - Но, оно будет ещё хуже, если мы будем трусливо терпеть, как об нас вытирает ноги всякая обнаглевшая от безнаказанности мразь, уничтожая последние остатки человеческого достоинства! Он вдруг, осёкся, наконец, разглядев на её красивом лице тень неподдельной тревоги, и, гораздо, спокойней и ласковей продолжил:
   - Прошу тебя, дорогая, не переживай понапрасну, я отдаю себе отчёт, с кем мы уже фактически ввязались драку, и обещаю тебе, что буду максимально просчитывать каждый свой шаг, что бы, не дай Бог, тебя не огорчить...
   - Что ты, что ты... - в такт его благородному чувству откликнулась всею душою Надежда, - теперь у нас с тобой одна дорога... до самого конца...
   - Наденька... - пал в растроганных чувствах Володенька, которые невыносимо распирали его сущность, пред ней, как пред пленительной иконой, на колени, и едва слышно выдохнул, - ...выходи за меня... замуж...
   - Да... - через мгновение, показавшееся ему вечностью, чуть слышным, нежнейшим хрусталём рассыпалось в ответ из её прекрасных, подрагивающих от счастья уст. И тут же, словно два влившихся друг в друга родника они растворились в объятиях, как в едином потоке взаимных страстей, уже, по-видимому, навсегда...
   И на спонтанном семейном совете в порыве необузданных чувств только что де факто рождённой семьи, было решено, что завтра же они идут в ЗАГС, дабы ячейка общества максимально быстро обрела официально юридический статус.
   Конечно же, данное во многом судьбоносное для людей решение было исключительно следствием истинной взаимной любви; но среди прочего им хотелось заключить желанный брак до несуразного суда над Уклейкиным, который согласно повестке, вручённой пару часов назад причудливо-угрожающе одетым почтальоном, был назначен через три недели.
   Как говорится, от греха подальше, ибо, чёрт его знает, как оно там всё обернётся, а наличие добропорядочной семьи - это при прочих равных, разумеется, положительный аргумент для служителей Фемиды во все времена, если, конечно, рассматриваемая эпоха сама является подобающей.
  
   Глава 7
  
   Переговорив взахлёб ещё с полчаса обо всём на свете, Наденька с трудом нашла в себе силы расстаться с Володей, что бы переночевав дома, аккуратно подготовить родителей к сногсшибательной новости о замужестве. И если с матерью она, надеялась, "справится" относительно быстро, то с отцом, характер которого, был весьма твёрд, и прямой наследницей которого она сама являлась - предстоял, по-видимому, очень напряжённый разговор, требующий времени, выдержки и даже определенного мужества. В связи с этим, визит Володи, как бы, на смотрины в дом невесты, они решили отложить до того дня, когда последние следы Серёгиной свадьбы на лице Уклейкина окончательно не рассосутся в небытие, дабы не подавать ни малейшего повода к дополнительным, ненужным расспросам. По общему мнению, для этого требовалось ещё три-четыре дня, невыносимого ожидания. Но вне зависимости от ответа её родителей они, как было сказано чуть выше, окончательно решили завтра же, рано утром подать документы в ЗАГС, ибо уже не мыслили себя друг без друга; ну, и, кроме того, сам факт наличия официального свидетельства о браке, будет весомым аргументом "за" вынужденное благословение их союза.
   Сговорившись о встрече в 9:00 у дверей местного дворца бракосочетаний, что бы быть первыми, Воскресенская, одарив напоследок суженого волшебным поцелуем и раскрыв чудесные крыла женского счастья, белым лебедем упорхнула в родительское гнездо готовить твёрдую почву для мягкой семейной посадки, а Володя, оставшись один, начал буквально освещать собою сумраки комнаты. Радость его, от всего лишь несколько дней назад казавшейся несбыточной мечты, но которая божественным образом реализовалась наяву настоящим счастьем, была воистину безгранична. Душу Уклейкина распирало от рухнувшей с Неба благодати, ибо, иных причин для объяснения этого чуда, он, как не пытался, не находил. Кровь закипала в нём нарастающей энергией, мозг, словно разогнанный до технологического предела процессор, жаждал должного практического применения; одним словом, - организм, вдохновлённый любовью, требовал созидательной деятельности в благодарность за неизъяснимую помощь свыше.
   И Уклейкин приступил к детальной проработке своего плана по информационной нейтрализации Лопатина, как главного противника. В первую очередь, нужно было срочно собрать на него компромат. Что-то он осторожно намеревался раздобыть сам в редакции дабы не вызвать ненужных подозрений, что-то через знакомых коллег-журналистов, что-то обещала накопать Наденька по своим связям... И тут, само Провидение подкинуло в топку мозгового штурма, возможно, недостающее для полноценного жара "полено": неожиданно зазвонил мобильный, о существовании, которого, в суматохе буден Уклейкин совершенно забыл:
   - Привет, старичок! Как сам?.. - раздался бодрый голос Подрываева.
   - Здорово, Сашка, всё, слава Богу, хорошо! - также поначалу уверенно откликнулся Уклейкин, однако тут же всплывшая, как не тонущая отхожая субстанция, ассоциация с делом клятого Карлы в виде изъятого следствием мобильника слегка охладили его оптимизм, - но, сам понимаешь, не без проблем...
   - Наслышан, дружище... - сочувственно замялся компьютерный гений, - я давеча Серёгу Крючкова встретил во дворе случайно и он мне под дюжину пива вкратце обрисовал твою весьма мрачную картину маслом.
   "Трепло..." - скорее машинально заключил про себя Уклейкин, но обыкновенно, без тени злобы к своему лучшему другу Серёге - уж кому, а Сашке Подрываеву, при удобном случае, он лично бы открылся, ибо, вполне доверял ему, как проверенному в критических ситуациях надёжному человеку. "Интересно, Крючков ему только про выселение в Бутово рассказал или про чёрта тоже?" - продолжал он бессмысленно сам себя спрашивать, параллельно рассуждая, что нежданное акустическое проявление Подрываева было, как нельзя, кстати, поскольку, кто как ни компьютерный гений пусть и местного разлива, сможет выудить из лабиринтов интернета всю недостающую информацию о Лопатине.
   - Так я чего, Володь, звоню-то... - продолжал Подрываев, затянувшись от нетерпения на другом конце воображаемой линии провода сигаретным дымом так, что у Уклейкина засквозило в ухе, - я это... пару идеек сгенерировал по твоей проблеме надо перетереть, что и как...
   - Не вопрос, дружище, говори: когда и где... - с искренней благодарностью в голосе отвечал Володя, соскучившийся по друзьям и жаждая деятельности.
   - Давай завтра ко мне часикам к шести подруливай, тяпница в этом смысле лучший день на неделе, и, Крючков, кстати, обещал живых раков притащить: я их, пучеглазых, как дед учил, по-казацки с лаврушкой запарю, - пальчики оближете... - мечтательно определил он окончательное время и место встречи друзей.
   - Добро! буду, как штык, - по-солдатски отрапортовал Уклейкин, в голове которого словно как при коротком замыкании сверкнуло: "Раки - это к драке" и тут же, чуть замявшись, добавил:
   - Слушай, Саш, мне, блин, так неудобно тебя опять напрягать...
   - Брось, старичок, - один раз живём, кто, если не мы сами себе поможем! - подбодрил товарища Подрываев, почувствовав его замешательство, говори, что лучше надо нарыть.
   - Лопатин Павел Павлович, и, вроде как, какой-то олигарх-строитель и депутат Мосгордумы: в общем надо всё его грязное бельё на свет вытащить на этого ворюгу! - жёстко, как из пулемёта отстрелялся Володя.
   - Это он что ли ваш дом заказал, - догадался Сашка, сопоставив факты.
   - Он, - чёрт чертовский! - твёрдо добавил Уклейкин из гаубицы.
   - ОК, старичок, сделаем всё в лучшем виде: раз олигарх да ещё строитель, то грязи на него должно быть, как навоза в коровнике деревне Задрищево.
   - Да, и последнее... - ещё скромнее и вежливей добавил Уклейкин, вновь вспомнив о другом деле, - не дающем ему покоя чёрте.
   - Давай уже, Вовка, без всяких там телячьих нежностей спрашивай что надо, не тушуйся - мы же свои люди, - опять поддержал друга Подрываев.
   - А как там по моему чёрту, нет новой информации?..
   - Какому черту?! - удивлённо переспросил Сашка.
   - Извини, вырвалось: я того Лейкина Устина, блин, Карловича имел в виду, помнишь?..
   - А... про этого... как не помнить, - такое просто так не забудешь, но пока ничего нового нет, старичок... да я бы тебе сразу звякнул, если что...
   - Ну, и хрен тогда с ним... - с невнятными чувствами по отношению к дальнейшей неизвестности ответил Володя, - и... это - спасибо тебе, брат, огромное, век не забуду!
   - Спасибо не булькает... - крепко прижившейся в русском народе фразой, традиционно отшутился Сашка.
   - Не вопрос - с меня "микстуры"! - жизнерадостно подтвердил Уклейкин.
   - А то! само собой... ну, до завтра, пресса!.. - обрадовался Подрываев, и незримо подмигнув сквозь расстояние другу, прервал мобильную связь.
   Всё складывалось как нельзя лучше. Единственное что реально напрягало Уклейкина в это светлое мгновение, так это осознания того неотвратимого факта, что завтра ему придётся с друзьями выпить и, возможно, как обычно, не мало. И хотя он дал себе твёрдое слово держать себя максимально в руках в плохо контролируемом процессе обогащения государства через алкогольные акцизы, сомнения в способности силы воли противостоять сему, грызли его, словно стая голодных псов: изрядно и крайне основательно. "Хорошо, что не сегодня вечером, накануне посещения ЗАГСа", - утешал он себя, как мог, - "а то б явился, блин, жених с перегаром, как купец с базара"; и почти полный непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне отправился на кухню дать оголодавшему организму хоть какой-нибудь еды.
   Но внутреннее содержание легендарного по прочности и неподражаемости гулу мощного трансформатора всепогодного советского холодильника "ЗИЛ" до невозможности огорчило истосковавшийся по нормальной, горячей пище желудок Уклейкина, представляя собою жалкое зрелище. Из многообразия продуктов питания обильно наводнивших в последние годы полки магазинов в пугающей пустоте его внутреннего пространства присутствовали только небольшой кусок сливочного масла и непочатая бутылка уксуса. Хлеба даже в намертво засохшем, как булыжник с кремлёвской мостовой, виде, в стоящей наверху холодильника хлебнице, как не трудно предположить - также не наблюдалось. Ни он, ни Наденька, объятые искромётными чувствами любви, не позаботились о еде, ибо голод в те волшебные мгновенья счастья отступил почти в небытиё, как холод одиночества Зимы пред объединяющим теплом Весны.
   - Что, Володенька, мышь повесилась? - догадался Шурупов по грустному выражению лица соседа, оторвавшись от составления плана мероприятий.
   - Эх... если бы: тут, дядя Вася, говоря твоим военным языком, целая дивизия крыс полегла, - мрачно отшутился он, с грустью захлопнув дверь холодильника, как у только что сданного в металлолом, но ставшего родным "Запорожца".
   - Война - фигня, главное - манёвры, - бодро среагировал фронтовик, не без гордости, с головой залезая в свой ещё более древний, но не менее надёжный отечественный холодильник "Север". - На-ка вот, похлебай борщеца, - продолжал он, как всегда, по-отцовски, опекать Володю, заботливо передавая ему огромную кастрюлю. - Пока ты там шуры-муры крутил, мне... - он немного запнулся, - то есть, нам, как членам штаба Варвара Никитична супчику свежего наварила, ...когда только успевает, чудо что за женщина... эх... "где мои семнадцать лет?.."
   Наскоро, но с превеликим удовольствием с головой утопив в наваристом борще своего прожорливого червячка, Володя, собрался раскрыть Петровичу свой коварный журналистский план атаки на Лопатина. Однако очередное не предвиденное обстоятельство, к непрерывной чреде которых он уже начал привыкать, и, даже настораживался, когда было подозрительно тихо в их отсутствие, - прервал его замысел.
   На пороге почти никогда не закрывающейся в последние дни двери их коммунальной квартиры появилась неизвестная пожилая дама с раскрытым белоснежным зонтиком от солнца времён позднего военного коммунизма. Гордо поднятую голову украшал со вкусом подобранный фиолетовый старомодный чепчик с огромным оранжевым бантом, подчёркивающим удивительную, как тьма египетская, чернь вьющихся до острых плеч волос, резко диссонирующих с очевидно преклонными летами их обладательницы. Основанием же всего необычайного одеяния было тёмно-лиловое до самых пят платье викторианской эпохи, как арбуз раздающееся от сохранившейся чудом талии к низу. В руках же престранной особы, облачённых в длинные по локоть чёрные щелоковые перчатки, застыла миниатюрная дамская из кожзаменителя сумочка перестроечного лихолетья.
   - Вам кого собственно надо, сударыня?.. - неожиданно первым нашёлся основательно подкрепившийся Уклейкин, не выдержав затянувшейся паузы со стороны крайне необычно одетой незнакомки.
   - Мне, судари, надо передать народному ополчению важную информацию, кто тут главный?! - каким-то отделено знакомым слуху тембром, дореволюционным манером ответила она, искусственно искажая свой голос.
   - Ну, я, гражданочка, начальник добровольного штаба этого дома Шурупов Василий Петрович, майор в отставке, - проходите... - деловито встал со стула явно не ожидавший такого развития событий ветеран, сопровождая озадаченным взглядом нежданную гостью на кухню.
   Незнакомка, нарочито медленно и явно с удовольствием растягивая интригу, прошла до окна; затем она развернулась и, подойдя к столу с гордо поднятой головой, эффектно саморазоблачилась:
   - Ну, тогда держи, Петрович, отчёт о проделанной работе! - и словно козырной картой расфуфыренная дама вдруг хлопнула сложенными вдвое листами об стол; и медленно, театрально выдерживая необходимую по времени паузу, сняла чепец вместе с париком.
   - Зинаида?.. Ты что ль?! - воскликнул ошарашенный Шурупов.
   - Я, мой генерал! - барабанной дробью отчеканила она.
   - Ну, Ильинична, ну, плутовка, это ж надо так замаскироваться! - продолжал восторгаться ею Петрович, - будь моя воля - медаль бы вручил, а сейчас объявляю очередную благодарность за проявленную смекалку!
   - Служу трудовому народу! - вновь, как на Красной площади курсантский полк, рванула она твёрдым и звонким голосом, отчего у Уклейкина застывшего на табуретке с открытым от непомерного удивления ртом в продолжение всего микро бенефиса Звонарёвой, подкатил уважительный комок к горлу.
   Счастью бабы Зины вновь не было вменяемого предела. Смена тусклых бессмысленных сериалов, на яркие полные свежего дыхания реальные события жизни, совершенно преобразили её. Она словно помолодела: с лица не сходил здоровый озорной румянец, глаза излучали зажигательную энергию, а в измождённом временем теле появились почти навсегда забытые пластичная упругость и лёгкость.
   Пресловутый эликсир молодости был, наконец, найден и воплощён на практике одинокой российской пенсионеркой, а алхимики от фармацевтики в очередной раз посрамлены. Отзывчивость, неравнодушие, участие, совестливость, добропорядочность, терпение, здравый смысл, вера и отвага - вот непременные составляющие активного долголетия человека с большой буквы. Внешне они кажутся простыми и общедоступными, но, может быть, именно по этому, они достаточно редко встречаются при жизни в людях все вместе, ибо, требуют от человека не малого и, прежде всего, - духовного усердия.
   Итак. Из подробного рапорта Звонарёвой выходило, что за четверг смотровые ордера взяли ещё семь семей и, таким образом, с учётом Стуканянов, Трындычихи и Губермана, общее число потенциальных переселенцев возросло до 10, что пока укладывалось в рамки прогноза штаба. Кроме того, в департаменте она заметила своих "старых знакомых" - быковатых помощников депутата Лопатина, "Сытого" и "Круглого", которые будто бы у себя дома, сновали из одной казённой двери в другую, минуя очереди, что впрочем, также следовало ожидать. Бабе Зинаиде стоило немало и без того седых волос, что бы в праведной горячке возмездия не выдать себя, устроив прохиндеям заслуженный скандал. Но сдержавшись, она пока ограничила своё негодование лишь тем, что незаметно переписав номера их огромного чёрного джипа, запихнула в его выхлопную трубу морковку, купленную утром по дороге в департамент себе на ужин, скрыв, сей факт от соратников по штабу, посчитав его недостойным внимания.
   Едва закончила Ильинична отчёт, как на пороге показался Жора Коловратов, на левом плече которого сиротливо зиждилась 15-ти килограммовая ещё советская механическая сирена системы "Ревун", которую пользуют до сих пор в гражданской обороне и при взрывных работах.
   - Сегодня склады в метро разбирали, гляжу, эта штуковина валяется... ничейная, ну, и притащил, авось нам и сгодится... - доложил выдающийся проходчик.
   - Ещё как, Гриша, пригодится: на войне, да и в мирное время - мощные средства оповещения населения - первейшая вещь в предупреждении о нападении, - как ребёнок подскочил к сирене Шурупов. - Мёртвого поднимет, помню под Минском, мы фрицев окружили в лесочке, и подобной штуковиной до паники довели: все, голубчики, сдались - полный цугундер им вышел.
   - Может, опробуем?.. - загорелся Уклейкин.
   - Да ты что, Володя, очумел?! - остановил его Шурупов, - в помещение нельзя, все стёкла вышибет к едрени фени: в ней децибел 150 не меньше... она ж ревёт, как движок у истребителя на форсаже!
   На том и порешили: "Ревун" разместили на балконе, что бы в случае чего можно было мгновенно оповестить весь дом, включая окрестности, о, не дай Бог, каком-нибудь ЧП. Смотрящим за надлежащее состояние аппарата назначили Уклейкина, по его же личной просьбе, и к его же искреннему удовольствию.
   - Ну, а как, Григорй, обстановка вокруг дома, ничего дежурные не заметили подозрительного? - спросил начштаба у ответственного за безопасность легендарного метростроевца.
   - Да ничего серьёзного, ерунда одна... - нехотя молвил он.
   - А всё же?.. - допытывался Шурупов, который, привык учитывать каждую, казалось бы, мелочь, что б видеть максимально цельную картину происходящего.
   И Григорий, который утром умолчал о том, что у Трындычихи пропал огромный домашний рыжий кот, Стуканянам прокололи все четыре колеса на их ржавых "Жигулях", а на двери Губермана кто-то аршинными буквами написал мелом "ЖИД", решил-таки поведать об этом товарищам. Знатный метростроевец, возможно, и сейчас бы не доложил штабу об этих пустяках, но въедливая, как серная кислота, Трындычиха и назойливая, как сибирская мошкара, Стуканянша ещё с утра, до работы начали одолевать его вопросами. И сейчас, после трудовой вахты, как только он появился во дворе, они вновь насели на Жору, как две голодные вороны, на огромный батон хлеба. При этом Губерман, как всегда, отсутствовал. Поэтому безмерный Коловратов и решил сказать всё как было, справедливо рассудив, что все одно эти "пустяшные" недоразумения рано или поздно, но неминуемо просочатся из народных уст в уста до чутких ушей Шурупова.
   "Гм... мелом, как у давешнего странного почтальона с крестом на плаще..." - отметил про себя Уклейкин, намотав этот странный нюанс себе на тщательно сбритый ус.
   - Ну, это, я полагаю, что кто-то из наших озорует... - вынес предварительный вердикт Шурупов, пристально вглядываясь в присутствующих; при этом баба Зина чуть заметно покраснела и закашлялась, чем нехотя привлекала к себе всеобщее внимание.
   - Да, вы что, соколики... не я это! - мгновенно соврала она, что бы сразу отмести все подозрения в свой адрес, почувствовав на себе любопытные взгляды товарищей разной степени теплоты, - оно мне надо... этих христопродавцев прессовать. - У меня и так нынче дел невпроворот...
   - Смотри, Зинаида... - погрозил ей пальцем Петрович скорее для проформы, нежели искренне, ибо в самой глубине души, каждый из присутствующих не то что бы одобрял указанные проступки, если конечно, к таковым была в действительности причастна всеми уважаемая Звонарёва, но и особенно не осуждал оные. Ильинична, будучи по возрасту самой старшей в штабе, чувствовала это её не осуждение со стороны его членов и не стала будить лихо, а ловко перевела разговор в сторону:
   - Господь с тобой, Петрович, я хоть ещё в соку, но на полноценного диверсанта уже не потяну... - зрением слаба, да и котов я страсть как боюсь - царапаются, они, как последние собаки... Плесни-ка лучше, Володенька, бабушке чайку, а, то глотка от жары пересохла...
   - И крендельков возьми, баб Зин! - как нельзя вовремя появилась на пороге последний член штаба - отзывчивая Варвара Никитична, - угощайтесь, товарищи, сама пекла, только что из духовки.
   - Ой, спасибо, Варвара, тебе б министром пекарной промышленности быть: чудо как пироги хороши: вкусные, мягкие - аккурат по моему единственному зубу, - обрадовалась Зинаида и взяла сразу три пирожка впрок, что б потом не нервничать по поводу их наличия в принесённой Стечкиной достаточно скромной по размеру корзинке.
   - Цены тебе нет, Никитична, и когда только успеваешь? - в очередной раз похвалил народного юриста Начштаба.
   - Пораньше встала, и тесто замесила, а сейчас пришла да испекла... - скромно ответила она, раскладывая по алфавиту почтовые уведомления о посланных в различные казённые инстанции письмах, которых набралось ровно 33!
   - Кто рано встаёт - тому Бог даёт! - нравоучительно и бодро подмигнула сразу всем Звонарёва, счастливая сразу несколькими удачно сложившимися обстоятельствами: удачной операцией в департаменте, блестящей маскировкой, заслуженной благодарностью со стороны штаба, волшебными крендельками и отведённого от неё подозрения в "озорстве".
   Обсудив ещё с четверть часа текучку после неожиданного сладкого чаепития, штаб начал разбредаться по домам и постам в соответствии с утверждёнными графиками дежурств.
   В этот раз Володя первым заступил в гражданский караул до 2-х часов ночи, расположившись традиционно на кухне с бумагами своего незаконченного романа и с нетерпением ожидая грядущего судьбоносного для него дня.
   А впереди, в мечтательном сознании Уклейкина и подавляющего числа взрослого населения России уже начинала слабо мерцать (а на Дальнем Востоке - уже и засияла) долгожданная Пятница - день во всех смыслах особенный и требующий чуть подробного пояснения.
  
   Глава 8
  
   И пришло время, и наступила Пятница! При прочих равных в России это самый любимый народом будний день. Конец рабочей недели и возможность по-взрослому расслабиться, имея впереди гарантированные Трудовым Кодексом два выходных для восстановления пошатнувшегося здоровья - вот главный козырь успеха пятницы у наших людей, которые давно её окрестили тяпницей. Но это так, к слову, на тот невероятный случай, что к данному тексту прикоснётся гражданин иностранного государства не знакомый с нашими традициями и укладом жизни, чудом дочитавший роман до сего места и не растопивший им, например, свой камин или не нажавший кнопку "Delete" с соответствующим фалом.
   Так вот, неотвратимо наступившая очередная долгожданная Пятница для Володи несла в себе особенный, можно сказать, - судьбоносный смысл. Через час-другой должно было свершиться событие, о котором он мог разве только мечтать, да и то крайне осторожно, без мизерной тени надежды: подача документов в ЗАГС на брачный союз c Воскресенской по взаимной любви и согласию. В ночь накануне знаменательного события, которое подразумевало естественное волнения его непосредственного участника, последний после дежурства на удивление спал крепким сном: никакие внешние и даже внутренние раздражители не беспокоили его. Более того, сновидения, обильно посетившие Володино подсознание, с такой калейдоскопической пестротой и насыщенностью красками пронеслись фантастической вереницей образов будущей совместной счастливой семейной жизни с Наденькой, что, очнувшись в строгом соответствии с загодя назначенным боем будильника, лицо его сияло словно пышный блин в Масленицу.
   Тщательно умывшись, побрившись и аккуратно облачившись во всё с иголочки, он с огромным, редко посещающим его в последние напряжённые дни аппетитом, по рассеянности в один глоток выпил крепкого кофе и проглотил бутерброд, приготовленные Шуруповым себе на завтрак. Однако, опытный сосед, видя, что Уклейкин не совсем в себе, не стал заострять на этом пустяшном конфузе его распылённое внимание. На все же вопросы и намёки Петровича, который, сменил Володю в 2 часа ночи и доблестно отсидел караул, по поводу вопиюще блистательного внешнего вида соратника, Уклейкин тактично уклонялся, боясь спугнуть своё сокровенное счастье. Но по хитро-весёлым глазам бывалого Шурупова было отчётливо видно, что для него причина такого выпуклого поведения Уклейкина давно не является секретом. Но из вежливости и искреннего участия в судьбе Володи, Василий Петрович, словно отец, про себя давно одобривший выбор сына и благословив его, не стал оглашать явное, лишь многозначительно отпустив несколько раз уместное в подобных пикантных случаях неопределённое междометие: "ну-ну...".
   Володя же, окрылённый приближающимся счастьем, совершенно не обращал внимания на проницательного соседа и, мимоходом сказав, что отойдёт ненадолго по очень важному делу, ясным соколом сорвался из коммунального гнезда к своей возлюбленной, как только часы отмерили 8:00 часов утра Москвы.
   Встретив цветами Наденьку у метро в оговоренное ранее время, разодетую так, что её и без того природная красота, стала походить на переливающийся в солнечных лучах всеми цветами радуги бриллиант в оправе, он даже оробел, - "не сон ли всё это". Но Воскресенская, с радостной улыбкой приняв из его чуть дрожащих рук букет алых роз, мимолётным поцелуем в щёку мгновенно привела его в чувство и они, как единое целое, упругим, уверенным в счастливом будущем шагом направились в ЗАГС.
   Здание районного учреждения официально регистрирующего радость семейного союза любви и невыносимую грусть смерти располагалось не далеко от метро и минут через семь оно показалось во всем своём строгом, монументально-торжественном величии, вызывающим у молодёжи лукавые улыбки, а у пожилых людей - душераздирающие ностальгию и трепет. Володя и Наденька нарочно пришли пораньше, что бы быть первыми, но каково, же было их удивление, что в этот относительно ранний час у ещё закрытых дверей ЗАГСА уже выстроилась небольшая очередь, к слову сказать - уже второй день подряд. Но это были ещё цветочки, ибо шокирующие их ягодки обильно осыпались впереди.
   По мере приближения к вратам официального учреждения удивление нарастало, как рокот двигателей взлетающего истребителя, ибо состав очереди был весьма зрелого возраста, и достигло апогея, в расширенных до невозможности скрытых солнцезащитными очками зрачках Уклейкина, когда он узнал что все эти далеко не молодые люди его соседи по дому. Они, в свою очередь, разглядев в приблизившейся паре Уклейкина, на его удивление, как-то стыдливо потупили глаза, будто бы в чём-то провинились пред ним, и в раз перестали шептаться меж собою. И лишь Егорыч, стоявший впереди всех и державший за руку мадам неопределённого возраста с плохо замазанным синяком под глазом, которого Уклейкин едва узнал, ибо впервые в жизни видел его чистым, относительно трезвым и в костюме, без своих неразлучных "оруженосцев" Толи и Коли, весело подмигнув, сказал:
   - Что, Володька, и ты тоже?!..
   - Да... - чуть растерявшись от внезапной сцены, неуверенно ответил Уклейкин, не зная как реагировать на происходящее.
   - Ты не тушуйся, тут все свои... - развязно продолжал Егорыч, - правильно, что пришёл расписываться: авось и прокатит - от нашего дорогого государства пряников хрен дождёшься, а лишние квадратные метры на дороге не валяются.
   - А причём тут метры?! - мгновенно вспыхнул Володя, заметив, как Наденька смутилась, - ты на что, сволочь, намекаешь, - у нас любовь!
   - Ладно, ладно... любовь так любовь... - попятился, как рак от кипятка, Егорыч, зная взрывной характер Уклейкина, - одно другому не помеха...
   - Смотри у меня... - чуть остыл Уклейкин, и вплоть до открытия заведения очередь, разбившись на пары, молчаливо терпела удручающую меж собой неловкость и напряжённость положения.
   Для объективности складывающейся картины надобно всенепременно заметить, что не только ЗАГС был частично оккупирован жильцами известного дома по Красноказарменной 13, но также и местный паспортный стол. Предприимчивая часть закалённых не хуже булатной стали крайне мало решаемым жилищным вопросом людей выше среднего и старшего возраста, узнав о расселения их ветхого жилья, тут же принялась штурмовать вышеуказанные учреждения, ибо, понимали, что второго такого шанса увеличить свои кровные квадратные метры в этой жизни у них уже не будет. А потому бабушки и дедушки срочно бросились прописывать к себе внуков и прочих надёжных родственников, разумеется, не без настойчивых просьб последних; часть доселе крепких семей мгновенно начали бракоразводный процесс, а другие наоборот - скреплять синей казённой печатью неформальные интимные взаимоотношения к обоюдовыгодному согласию. Конечно, все они понимали, что, скорее всего, их авантюра не просочится нахаляву сквозь узкие бюрократические ячейки государственного сита, но, как справедливо говорится, надежда умирает последний, и уж затем, много позже - непобедимый русский авось вынужденно отступает под напором объективно непреодолимых обстоятельств.
   - Вы значит тоже с Красноказарменной, 13? - обратилась округлой формы и заматерелого возраста сотрудница ЗАГСА к Уклейкину и Воскресенской, разглядывая их паспорта, когда через полтора часа, они, вынужденно отстояв наэлектризованную очередь, наконец, подали документы на регистрацию брака.
   - Да, - решительно подтвердил Уклейкин, оскорблённый тем, что чисто корыстные интересы пронырливых соседей невольно бросили тень подозрений на искреннее чувство любви, приведшее его с Наденькой сюда.
   - Да вы что все сговорились: за два дня из вашего дома четыре заявления на развод, пять - на брак: вас, что там расселяют?! - скорее по инерции удивилась секретарь.
   - Да, - так же твёрдо признался Уклейкин.
   - Я так и думала, - сама себя похвалила за проницательность опытная работница ЗАГСА, - а то молчат, как партизаны, - слова не вытянешь и всем, главное, - срочно... будто закон для них не писан. "Ишь ты, а это-то, бугай в очках хотя бы не соврал...", - при этом отметила она про себя и добавила:
   - Что ж... документы у вас в порядке и если не передумаете, приходите ровно через два месяца, вот прейскурант - ознакомьтесь с дополнительными услугами...
   - Как два месяца?! - не сдержался Уклейкин, - нам сейчас нужно, мы, мы... любим друг друга...
   - Да, уважаемая Ольга Борисовна, - Наденька успела прочитать бейджик на огромной колыхающейся груди женщины и горячо присоединилась к просьбе, - мы любим друг друга... и я вас очень-очень прошу... я... я... не могу без него...
   - Это хорошо, что любовь... в сердцах, а не квадратные метры в головах, - огромный опыт позволил ей достоверно определить искренность и в словах и в глазах молодых, которую невозможно подделать, и, по-женски, сочувствовала им, - но повторюсь, граждане, существует закон, по которому для проверки ваших чувств полагается два месяца.
   - Но, но... - лихорадочно искал выхода Володя, - ведь в любом законе, есть исключения...
   - Боюсь, что не в вашем случае, - чуть замялась она, - судя по всему, извините, вашей невесте завтра не рожать?.. - В этом случае допускается регистрация брака через неделю...
   - Но, у нас... у нас... будет ребёнок! - едва не взмолилась в отчаянии Воскресенская и чуть ли, не со слезами, и тихо добавила, окончательно растопив сердце Артюховой, - только его отец... к тому времени, может быть уже в тюрьме...
   - Видите ли, уважаемая, Ольга Борисовна, - меня суд в следующую пятницу... и один Бог ведает, чем всё там кончится... - пояснил Володя, не отводя полных любви и благодарности глаз от Наденьки, положив, доставленную вчера почтальоном с белым крестом на черном плаще повестку в суд на стол.
   - Ладно, ребята... - откликнулась растроганная материнская душа Ольги Борисовны, - давайте сделаем так: приходите в следующий четверг, часам к трём и я, надеюсь, что помогу вам...
   - Спасибо вам огромное... - синхронно поблагодарили они её, сжав крепко ладони от вернувшегося и едва не разбитого бюрократией законного счастья.
   Выйдя на уже изрядно прогретый, но относительный свежий воздух полуденной Москвы, Володя и Наденька испытали такой мощный прилив сил и симпатий друг к другу, что едва не расцеловались прямо на улице, не сводя друг с друга очарованных глаз, словно боясь, как в дремучем лесу, навсегда затеряться в громадном мегаполисе. Они поняли или, точнее сказать, - всей своей сущностью ощутили, что отныне и до последнего издыхания им самой судьбой предначертано быть вместе, как единое целое, и поэтому они способны преодолеть любые жизненные преграды на своём пути.
   Володя на радостях было предложил Воскресной скромно отметить знаменательное событие, в ближайшем кофе, предварительно заняв под это дело у Шурупова немного денег, но Наденька, которая в действительности здорово опаздывала на работу, предложила перенести празднование на потом, когда свидетельство о браке будет на руках. Володя не возражал, сказав что, тогда с нетерпением будет ждать её дома с шампанским, правда, как-то неуверенно, с едва заметной тенью на лице, оговорившись, что в 6-ть вечера он должен будет навестить своего давнего приятеля Сашку Подрываева, который поможет ему достать компрометирующий материал на Лопатина. И, кроме того, его лучший друг Серёга Крючков, который также будет на встрече у компьютерного гения, грозился разродиться новыми креативными идеями по обороне дома.
   При этом во всё продолжение последней реплики Володи по прекрасному лицу Воскресенской также тревожно пробежала едва заметная тень, ибо, она понимала, чем обычно заканчиваются "мозговой штурм" в тёплой и дружной мужской компании да ещё накануне выходных. Уклейкин это почувствовал и заметно смутился, про себя в очередной раз, дав зарок максимально твёрдо держаться впоследствии на ногах, даже если придётся ради общего дела опуститься во все тяжкие.
   В свою очередь, Наденька поведала, что как только разделается с текущими делами по работе, то сразу же поедет снова домой "готовить почву", ибо, если мать, после вчерашних долгих и приватных разговоров в больше части полунамёками, кажется, всё поняла и хотя бы внешне не возражала, то с отцом - разговор не клеился. Зная его тяжёлый характер и негативное отношение ко всяким импульсивным непродуманным действиям вообще и любимой дочери в частности, Воскресенская, решила дождаться момента, когда хоть бы настроение отца будет приподнятым, что бы оно хоть как-то компенсировало, возможно, резко отрицательную реакцию, на то, что она фактически вышла замуж без предварительного благословения родителей.
   И сегодня такой шанс мог представиться, так как в 20:00 в Лужниках в отборочном матче чемпионата мира по футболу, встречались сборные России и Англии. Отец же её, будучи страстным почитателем этой самой популярной и массовой игры на планете Земля, со стопроцентной вероятностью должен быть дома и если наши не проиграют, а лучше всего выиграют (ничья в понимании отца - всегда категорически приравнивалась к поражению), то Наденька тут же и открылась бы ему. И лишь только после этого, когда сойдутся два события в одной точке: наша победа над британцами, что можно сразу прировнять к небольшому чуду и если будет не очень поздно, дабы лишний раз не нервировать папу, - она постарается вернуться к Володе глубоким вечером.
   Вот так, порой от, казалось бы, совершенно сторонних событий, как в данном примере, - спортивного подвига абсолютно незнакомых тебе людей зачастую, пусть и не фатально, но зависят вехи нашей судьбы. Посему, оставалось уповать на Небо и знаменитый русский характер спортсменов, который как никто помогает преодолевать ими же возводимые трудности.
   Влюблённые сжали, как водится, на счастье, кулаки, ибо, даже поверхностно разбираясь в текущем положении футбольных дел в стране, знали, что сборная России, как это, увы, не больно говорить, - всё ещё в большом долгу перед её преданными болельщиками. А наличие в соперниках самих родоначальниками этой замечательной игры и вовсе сводили вероятности чуда победы над ними к абсолютному нулю. Но, как говорится, - мяч круглый, а ворота - прямоугольные, а значит - всё может быть. И утешив Наденьку перед расставанием этой, в целом здравой и обнадёживающей, мыслью, Уклейкин нехотя выпустил нежную ладошку её из пальцев, преданно поцеловав оную напоследок.
   Вернувшись домой, тем не менее, в самом приподнятом расположении духа, захватив по дороге, как и задумал шампанского, что бы с Наденькой отпраздновать грядущий скоро брак, Уклейкин с отвращённым удивлением обнаружил, что в квартире вместо Шурупова, который обещался его непременно дождаться, посреди коридора упёршись длинными нескладными руками в обвисшие, как у заматерелой коровы бока, подобно небезызвестного персонажу Фрекен Бок, грозно возвышалась Роза Карловна Флокс собственной персоной. Выражение, её серого с монументальным, как у профессионального боксёра, бульдожьим подбородком, лица, не сулило ничего хорошего.
   Надобно хотя бы вскользь заметить, что соседка была тяжёлым во всех смыслах человеком. Она, словно репейник, цеплялась ко всем и ко всему, по поводу и без оного, безудержно источала из себя коммунальный ад, которым сверх краёв заливала всю зиму, расшатанные нервные системы Володи и дяди Васи. И только тогда, когда первые лучи весеннего солнца начинали превращать в лужи грязный залежалый московский снег, у них начинало медленно, как неспешно набирающие талые ручьи, подниматься настроение и восстанавливаться израненная психика. Они знали, что через неделю-другую жандарм в юбке до глубокой осени слиняет на дачу - это, по-видимому, единственное место в её колючей жизни, где она была по-своему счастлива вместе с обильно разводимыми там цветами; и с которых, к слову, - имела немалый доходец к пенсии.
   - Что же это... уже новоселье празднуете, охальники! - с нескрываемым упрёком кивнула она на бутылку Советского полусладкого, - хорошо мне соседка по даче сегодня утром шепнула, что наш дом расселяют!..
   - Да что вы, Роза... Карловна... - это совсем по другому поводу, как провинившийся школьник пред грозным завучем оправдывался он. И тут Володю, словно током торкнуло: он напрочь забыл, что у вредной соседки столь ненавистное ему отчество: "не может быть, снова совпадение, опять чертовщина какая-то?!" и на какой-то момент, растерявшись, впал в ступор, но агрессивная Флокс быстро вывела его из оцепенения громогласной тирадой:
   - Ты мне зубов не заговаривай... знаю я ваши поводы!.. давай рассказывай мне всё в подробностях, а не то ты меня знаешь: я вам устрою с Петровичем допрос с пристрастием!
   И Володя за полчаса вынужденно рассказал ей все перипетии столь болезненного для москвичей квартирного вопроса, параллельно думая о клятой чертовщине, которая, как ему казалось, начала преследовать его попятам уже повсюду. При этом, чем больше ведал Уклейкин, тем ещё более мрачным становилось лицо Розы Карловны, вплотную приблизившись к чёрному цвету; а когда он закончил она тяжело выдохнула, едва ли не впервые поблагодарив его:
   - Спасибо, Вова... Бутово, штаб, сопротивление, говоришь... - она крепко затянулась, сложенной гармошкой папиросой, - а я ещё ко всему... цветы впопыхах забыла полить...
   Но Володя уже не расслышал её задумчиво-удручённой фразы, ибо, уже вошёл к себе в комнату, что бы переодевшись из парадной одежды в обыденные рубашку и джинсы, попытаться передохнуть перед вечерним "мозговым штурмом" с приятелями. Однако помимо вдрызг измучивших его сущность неизъяснимых и, возможно, действительно потусторонних проблем, в связи с неотвратимо грядущей дегустацией раков по-кубански от Подрываева в нём продолжали аргументировано боролись ещё два противоположных чувства.
   Во-первых, - он, небезосновательно, опасался споткнуться на неровной почве сопровождающих пучеглазую закуску горячительных напитков. Во-вторых, - алкал этой встречи, банально соскучившись по своим закадычным друзьям, ибо, проблем и новостей накопилось предостаточно, для чего хотя бы отчасти требовалось выговориться, дабы хоть немного разрядится, а даже фантастически любимая им Наденька, по его мнению, не подходила для этой непростой, доверительной и чисто мужской роли.
   Едва он начал очередную попытку расставить по полочкам архаично разбросанные факты, чувства и мысли, как минут через десять в дверь постучались и тут же - не дождавшись приглашения Уклейкина - к нему в комнату бесцеремонно вошла Флокс окончательно потемневшее лицо которой, приняло форму мучительного знака вопроса:
   - Так как же быть, Володенька, а?.. - совершенно неожиданно, ласковым и заискивающим голосом начала она. Этот принципиальный, наиважнейший вопрос выбора, за четверть часа, в течение которого, она отчаянно взвешивала все "за" и "против" так и не был ею разрешён. С одной стороны - новая отдельная квартира, хотя и чёрт знает где, а с другой - она теперь невольно в центре штаба и все новости мимо её не пройдут; а если ещё и примкнуть к сопротивлению, то в случае успеха, возможно, выторговать жильё тут же в Лефортово. А это, как Земля и Небо. Кроме того на её взмокший от напряжения мозг обильно осыпались не политые на даче цветы: "вот ведь старая дура!" - с горькой досадой ругала она, несвойственную себе, беспечность.
   - Сами решайте... вам жить, Роза... Карловна... - прохладно ответил Уклейкин, всё еще скованный своими неупорядоченными мыслями вдруг раздражившись бесцеремонностью со стороны соседки с которой, казалось, давно свыкся.
   - Господь с тобой, я ж не молодуха какая - тут, Володенька, ошибиться никак нельзя - потом уже не исправить... - продолжала он в том же духе, как ни в чём не бывало. И тут Уклейкина, словно кто-то за язык дёрнул:
   - Тётя Роза, скажите, пожалуйста, ...а ведь ваш отец был... Карлом... почему?
   - Гм... - реально опешила она, от абсолютно неожиданного вопроса, и ляпнула первое, что пришло ей из Вселенной в одурманенную черепную коробку, - в честь... Карла Маркса назвали, наверное...
   - А у вас в таком разе... и опять-таки совершенно случайно... нет родственников по фамилии... Чёрт?.. - подобно Шерлоку Холмсу, вальяжно, полу развалившись на диване, разве что без знаменитой трубки продолжал он бесстрастно расстреливать, кажущимися со стороны совершенно идиотскими вопросами багровеющую на глазах Флокс.
   - Ну, зараза! Всё-таки залил бельма!!! - мгновенно вспыхнула она магистральным газовым факелом, приняв пьяный бред Уклейкина за оскорбление на свой счёт, - будет тебе и чёрт и кочерга - алкаш очкастый!.. И развернувшись на месте, как перегруженный боеприпасами тяжёлый танк, с такой злостью захлопнула за собой дверь, что репродукция портрета Достоевского камнем рухнула со стены на пол, рассыпавшись битым стеклом.
   - Вот и тебе, Фёдор Михайлович, досталось... А, казалось бы, ну, что такого особенного я спросил?.. В конце концов, я же не поинтересовался, например, где у неё деньги лежат или отчего у неё носу такая огромная бородавка вскочила, а из подмышек постоянно разит потом, как из спортзала... А ещё говорят, что на даче нервы воздухом лечатся: врут... причём, бессовестно врут... - сделал он, как опытный психотерапевт, очевидный вывод из разыгравшейся эмоциональной сцены, и как не бывало, начал вторую попытку по прерванному наведению порядка в голове.
   При этом, по опыту предыдущих тяжелых многолетних сражений с неуёмной соседкой, он знал, что вскорости надо будет ждать новую, ещё более мощную атаку тёти Розы, но закалённый в предыдущих продолжительных изнуряющих битвах Уклейкин был, как ушлый пионер, всегда к этому морально готов. Однако прошло пять, пятнадцать и страшно подумать - целых тридцать минут, а не была произведена даже традиционная артподготовка. Более того, за дверьми вопиюще гремела необычайная тишина... и Володя не выдержал затянувшейся сверх меры паузы: природное любопытство взяло свое и он, едва не по-пластунски подкрался к щели дверного замка, осторожно всматриваясь через него, как сквозь бойницу блиндажа в коридор. Но там, на удивление, никого не было за исключением импровизированного совещания, проходившего столпившейся вокруг кем-то оброненной корки бородинского хлеба группы взволнованных тараканов, и пары зевающих мух, от скуки наблюдающих за творческим процессом деления неожиданного подарка судьбы.
   "Наверное, по соседям пошла... искать ответа: "жить или не жить... в Южном Бутово?" - с сарказмом переиначил он Шекспира и только приложившись несколько раз плечом, открыл дверь, крайне плотно втиснувшуюся в коробку железной рукой Розы Карловны. "Неужели все Карлы такие вредные, вон... даже в сказках ими нарекают всякую нечисть?" - продолжал задаваться Уклейкин всплывающими из расстроенного сознания вопросами, вырвавшись, наконец, из случайного плена душной комнаты на изобилующий предвечерней свежестью балкон.
   И предчувствия не обмануло его: едва Володя глотнул толику свежего воздуха, как со двора, со стороны помойки у которой немым предупреждением о неминуемости сноса дома грозно томились два огромных бульдозера, донеслись разрозненные голоса небольшой группы с надрывом переживающих о чем-то граждан, являющимися друг другу соседями. Среди преимущественно женских и порой весьма крепких суждений, отрывками доносившихся до Володиного уха, явно солировал, вопрошая сразу ко всем окружающим о грядущем житие-бытие прокуренный баритон Розы Карловны. Кроме того, как всегда в минуты чрезвычайного волнения, своими длиннющими руками она нещадно секла воздух, как осерчавший казак кручёными плетьми уставшего коня, словно бы он был виновен в том, что на вторые сутки безудержной скачки едва переставлял копыта.
   "Интересно, - подумал про себя Уклейкин, - был ли у неё муж... ведь, наверное, и она кого-то любила и... даже - её", - нервно вздрогнул он от этой мысли, но, случайно-упавший взгляд на лежащую в углу балкона механическую сирену "Ревун" ободрил его и в нейтральном настроении Володя вернулся в комнату, что бы продолжить начатое.
   Через час вернулся взмыленный Петрович и вновь оторвал Уклейкина от ставшего уже традиционным для последних дней тщетного анализа происходящего, по обыкновению стукнув в его дверь и не дождавшись ответа вломившись в комнату:
   - Володь, ты тут?!
   - Василий Петрович, - неожиданно холодно ответил Володя, - ну, вот вы - взрослый человек, а если у меня девушка?..
   - Так нет же никого... - пожал плечами начштаба, и ещё раз, для надёжности прищурившись по углам комнаты, искренне удивился, пропустив мимо ушей толстый намёк.
   - Ладно... проехали... - разочарованно выдохнул Уклейкин, поняв, что изменить к лучшему безалаберное поведение соседей не представляется никакой возможности кроме как запиранием двери на ключ, - ты чего хотел-то?..
   - Да ничего, собственно, просто хотел узнать тут ты или где...
   - Тут, я тут, дядя Вася, - всё так же холодно и даже несколько раздражённо, словно от назойливого комара, отмахнулся Уклейкин.
   - Я уж и сам вижу, что ты тут, а не там... - как-то нелепо вывернул фразу озадаченный неожиданной прохладностью соседа Шурупов и сразу же заполнил образующуюся неловкую паузу: - Меня же, Володя, как только ты ушёл, на пикет у Охотного ряда срочно вызвали, людей-то мало - многие на даче...
   Услышав "дача" Уклейкин слегка дёрнулся и скривил лицо, словно сел на специально подложенную кнопку, о которой он знал и которой как мог, стерёгся, но в итоге - всё равно не углядел, нанизав на неё свою пятую точку к вящему удовольствию устроившего эту острую шутку.
   - ... так вот, - продолжал, негодуя начштаба, - ты представляешь, что думаки надумали, мать их так и эдак: наши ветеранские льготы... как это... моне... моне... монетизировать - тьфу ты - гадское слово, и под это дело льготам, прости Господи, обрезание сделать! Суки...
   - Ясно... - ответил Володя всё ещё находясь в плену своих и без того невесёлых мыслей, как-то нехотя и с едва уловимым сочувствием. И это раздражённое безразличие сразу же не понравилось Василию Петровичу, который справедливо ожидал гораздо большей солидарности от члена своего штаба:
   - А ты чего такой нервный, будто тебя муха укусила? - насторожился Шурупов, нутром почувствовав неладное, - случилось что?
   - Можно и так сказать... только это скорее не муха, а бульдог по кличке... Флокс! - Володя специально сделал ударение, на последнем слове подражая герою Высоцкого в легендарном фильме "Место встречи изменить нельзя", когда тот называл неуловимого преступника из банды "Черная кошка": "Фокс!"
   - ЕПРСТ... Карловна приехала?! - опешил Шурупов и обречённо рухнул на ближайший стул.
   - Она, родная... - зло почесал Уклейкин после вскрытия им собственной двери опухшее плечо, едва не намертво захлопнутой соседкой часом ранее, - между прочим, она тебя страстно домогалась...
   - А меня-то зачем?!.. - инстинктивно вжался в стул видавший виды фронтовик, как на войне в окоп, услышав в воздухе смертельный гул фашистских Мессеров.
   - Полагаю, что у неё накопилась к тебе немало животрепещущих вопросов как к начальнику штаба... - чуть живее, как бы рассуждая вслух, растолковал Петровичу предыдущую фразу Володя.
   - А... - чуть успокоился Шурупов, как вдруг, это "А..." словно грозным горным эхом размножилось, по комнате Уклейкина, при этом кратно усилившись:
   - А!!! Вот вы где голубчики!
   От неожиданности Петрович вынудил бедный стул издать звук надломанного дерева, ибо, подобно калифорнийскому торнадо к ним влетела Роза Карловна, объёмная до пяток, юбка которой подобно парусному полотнищу, колыхнувшись от резкого торможения, сдула со стола на пол все бумаги Володи. Уклейкин же на удивление себе был почти хладнокровен аномальному явлению природы и лишь презрительно ощетинился ежом, приготовившись к продолжению атаки. Но, каково же, было их удивление, когда из-за спины, тётя Роза, как фокусница, достала немаленького размера торг, и из её уст, словно весенний ручеек, отражающийся в неестественно-приветливых глазах, пролилась неслыханная доселе тирада:
   - Ну, что ребятки, пойдемте... - взяла она вначале гнетущую мрачной неопределённостью паузу и вдруг радужно добавила, - ...на кухню ...чайку попьём с тортом: я - угощаю, родные мои!
   Не сговариваясь и не веря собственным ушам, члены штаба, как пленённые или, точнее сказать, - загипнотизированные, - молчаливым гуськом пошли вслед за Флокс на кухню, недоумённо обмениваясь немыми взглядами.
   Особенно удивлялся Шурупов, отчего левый глаз его, опасно вываливался из роговицы и подмигивал Уклейкину пытаясь разъяснить причину происходящего чуда, сравнимого с падением Берлинской стены, у Володи, который в ответ лишь рассеянно пожимал плечами. У последнего, конечно, вызревала версия, в соответствии с которой разительные перемены в поведении тёти Розы объяснялись принятым ею решением, не торопится с пожизненным переселением в Южное Бутово, а попробовать примкнуть к сопротивлению, в надежде улучшить жилищные условия рядом с центром Москвы: ведь недаром она битых полтора часа терзала соседей вопросами. Но, не будучи вполне уверенным в своём предположении, - он не решился поведать об этом Шурупову. Кроме того, Уклейкин хотел ещё раз убедиться в неожиданной адекватности Розы Моисеевны, дабы случайно не вывести её в обратное состояние со всеми вытекающими последствия для собственного, да и всеобщего безопасного бытия. И пока для членов штаба и окружающего их мира всё складывалось как нельзя лучше.
   Володя оказался прав: тётя Роза действительно обегав всех доступных к расспросу соседей, решила для себя остаться оборонять дом в Лефортово, в надежде получить новое отдельное жильё тут же. Однако не отступающие сомнения грызли её, словно, тысячи голодных крыс железобетонные стены элеватора, впрочем, как и подавляющее большинство соседей. Кроме этого, не политый огород грозил локальным крахом её маленькому цветочному бизнесу и также жёг напалмом ее душу, как отважных вьетнамцев, тем не менее, давших незабываемый отпор оголтелым американским агрессорам.
   Одним словом, ей надо было как-то общественно-полезно себя проявлять в глазах сопротивления хотя бы благими намерениями и на выходные быстренько смотаться на дачу и обратно, а там видно будет. Примерно так рассуждала Флокс, расстилаясь образцовым официантом на кухне. И первым шагом к этому, по её плану, было максимально сближение с непосредственным руководителем штаба - Шуруповым, по воле рока удачно оказавшимся её коммунальным соседом. Уклейкина она считала фигурой мелкой и недостойной внимания, кроме того она не забыла как этот полу пьянствующий очкарик-интеллигент (по её окончательному убеждению) всего пару часов назад по-хамски обидел её, спросив про какого-то Чёрта, да ещё намекал на родственные с ним связи.
   Поэтому всё нарочито заискивающее внимание её, самый большой кусок торта и фарфоровая кружка липового чаю были предложены именно Василию Петровичу, которого она, не переставая, бомбила вопросами, впрочем, не наносящие серьёзного урона обескураженной психике последнего. Володя же сообразив, что он не нужен погруженному в не иссякающую чайную беседу тандему, проглотив на дорогу вдвое меньший, чем у Петровича кусок торта, предупредил его, что вынужден ненадолго уйти по делам, засобирался. Шурупов рассеяно кивнул ему, а тётя Роза даже глазом не повела в его сторону.
   И Уклейкин, пользуясь удобным моментом, покинул едва ли не идеалистическую компанию, тем паче, что время неумолимо подкатило к пяти, а надо было ещё купить обещанный Сашке Подрываеву магарыч за неоценимую помощь.
   "Бедный дядя Вася... ведь сожрёт она его вместе с тортом... " - с грустью подумал Володя, спешно покидая пределы столичного коммунального реализма начала XXI века России.
  
  Глава 9
  
   - Мужики... - взмолился Уклейкин, с трудом сдерживая согласно блистательным экспериментам академика Павлова мгновенно проступившую рефлекторную слюну, увидав изящно накрытый небольшой столик на кухне Подрываева, в экстравагантном убранстве которого чувствовалась опытная рука Крючкова, - сначала - дело...
   - Согласен, - не стал возражать Сашка, лишь остроумно уточнив, что "В начале было Слово..."
   - "И Слово было Бог..." - тут же блеснул эрудицией Серёга, находящийся в чудеснейшем расположении духа, предчувствуя великолепный пятничный вечер в тёплом кругу настоящих и единственных друзей.
   Крючков наречно договорился с Подрываевым, что бы придти на полчаса раньше, дабы сделать их общему и лучшему друга максимально приятно, зная о навалившихся на него проблемах, о коих вкратце, как и накануне, поведал в процессе сервировки Сашке.
   Стол действительно получился на загляденье, как и в минувший понедельник, когда Уклейкин "воскреснув", узрел колоритный натюрморт из симметрично расставленных пивных бутылок, вокруг водки, сверху украшенной надрезанным лимончиком, и обложенной витиеватой цепочкой из деликатесных холодных закусок. И вот, сегодня - пред его невольно изумлёнными глазами предстало нечто подобное, с небольшим, но принципиальным изменением.
   Вместо всевозможной вкуснейшей снеди, частично уцелевшей в тот раз от массовой дегустации гостями свадьбы и принесённых Серёгой по любезному поручению его новоиспечённой супруги, сейчас на столе дымилась, источая ни с чем несравнимый аромат, первая порция пучеглазых и красных, как революционное знамя, раков. К ним были аккуратно нарезаны любимый Сашкой вечно пересохший сыр, чёрный хлеб и тёщино сало, которое тайком уполовинил у неё Крючков, рассудивший, что в данном случае ограниченный выбор простых закусок будет вполне соответствовать мужской полу спартанской обстановке, не отвлекая разнообразием от процесса пития и беседы. Но, главное, что не на шутку, до лёгкого помутнения, смутило Володю, было то, что на кухонном столике резко увеличилось количество алкоголя: две по 0.7 ёмкости "Посольской" окружала пара дюжин "Жигулёвского"; кроме того, в его собственных руках был обещанный магарыч в виде литровой экспортной "Столичной".
   - А может, братцы, всё же хлопнем по рюмашке, так сказать, для тонуса?! - не удержался заводной Серёга от вида и ароматов великолепного живого натюрморта, который на 100% соответствовал дружеской обстановке тяпницы.
   "Не искушай..." - хотел было возразить Уклейкин. Но в глазах приятелей, которые ради него собрались и готовы оказать любую помощь, он увидел такую искрящуюся надежду на то, что он - их лучший друг - всё-таки не сможет отказать им в принципе пустяшной просьбе... и язык его сам собою брякну, - а... чёрт с вами... - банкуйте, братья!..
   - Это, дружище, скорее он с тобою... - скомкано отшутился Серёга по поводу упоминания Уклейкиным чёрта, и, залихватски разлив по пузатым рюмкам белой, в точности подражая известному персонажу Генералу Иволгину из "Особенности национальной рыбалки", коротко, но ёмко добавил тост: "Ну, за победу!"
   А, как водится, когда отличное настроение, - и дело куда как лучше спорится. И уже через час изрядная стопка компромата, частично выуженного накануне компьютерным гением из закрытых и полуоткрытых щелей интернета на Лопатина, упорядоченная и систематизированная, красовалась пред Уклейкиным, который рассыпался в благодарностях пред Сашкой.
   Крючков также не отставал от поглощённых работой товарищей и исправно носился курьерским поездом между кухней и комнатой с пивом и раками; и, примерно, раз, в четверть часа, разбавляя их с друзьями стопочками " исключительно для тонуса". Помимо этого он, как пламенный революционер, постоянно и страстно цитировал товарищам наиболее интересные места из специально купленной им позавчера неприметной на вид брошюры "Технология современных массовых коммуникаций". Автором книги неким англичанином Джоном Прогоном убедительно доказывалось, что уже сейчас, а в самом ближайшем будущем - и подавно - доминировать в Мире будет тот, кто управляет средствами массовой информации. Это новое "оружие мягкой силы" - куда как страшнее традиционного, ибо зомбируя людей, манипулируя их подсознанием, вымывая остатки разума, совести, устоев и исторической памяти, делает их фактически информационными рабами, навязывая им культ стяжательства всего и вся, к вящей сверх прибыли и безграничной власти незримого капиталиста-заказчика.
   - Факт! - соглашался наиболее продвинутый в этом вопросе Сашка, - миром правят глобальные СМИ: помните, как в 93, когда из танков наш Парламент расстреливали... ведь только CNN давала картинку на весь мир, комментируя трагические события так, как им было выгодно!
   - Точно!.. - солидаризировался Уклейкин, - а лет 20 лет назад нам Сева Новгородцев - "город Лондон, BBC" лапшу на уши вешал под Deep Purple и Аквариум, а мы, балбесы и рады были: знали, кукловоды чёртовы, что делали... такую, блин, империю развалили!..
   И ещё через час, используя указанные в брошюре примеры массовых коммутативных связей на волне искренней ностальгии по утраченному навсегда счастливому детству и Советскому Союзу, и справедливого возмездия по этому поводу, друзья набросали весьма подробный план первоочередных действий на случай наступления время "Ч".
   Для максимального резонанса от взрыва информационной бомбы под Лопатиным в предварительный список экстренного оповещения мировой общественности были включены набирающие тогда бешеную популярность социальные сети и электронные почтовые адреса редакций информационных агентств, газет, журналов, включая и зарубежные. Оставалось под это дело сделать специальную компьютерную программу, которую компьютерный пират-самоучка - Сашка Подрываев обещался написать за три-четыре дня, что бы нажатием всего лишь одной кнопки известить Планету о творящемся беспределе в Лефортово и призвать на помощь всех неравнодушных жителей Земли. А вдохновившись благородным делом справедливого возмездия, Крючков тут же, не мудрствуя лукаво, окрестил её по Хрущёвски сочно и недвусмысленно: "Кузькина мать!", что и было утверждено заговорщиками на ура.
   При этом всё это время Серёга не только не сбавлял набранного хода курьерского поезда, но и намеренно ускорял его, ловко маневрируя по маршруту и, всё более, рискуя налететь на косяк, обильно поднося товарищам жидкие "боеприпасы" с подогретыми раками, что бы друзья, могли максимально творчески реализоваться, не отвлекаясь на бытовые инсинуации. И если Сашка и Серёга изначально не собирались себя ограничивать в этом плане, свято памятуя, что сегодня пятница и, стало быть, завтра хоть трава не расти, то Володя настолько увлёкся работой, что, напрочь забыл о намерении "держаться в руках" и ни на грамм не отставал от набирающих темп товарищей.
   Наконец, ещё через полчаса отчаянного мозгового штурма, когда почти все намеченные задачи были выполнены, приятели с чувством выполненного долга окончательно переместились на кухню, дабы в спокойной и расслабленной обстановки вкусить остатки натюрморта за неспешной беседой.
   Однако Володю подсознательно продолжали терзать, сугубо личные вопросы, связанные с Карлами, коих накопилось три (!) за неполную неделю, что само по себе уже странно, учитывая географию распоясавшейся чертовщины. Ведь к якобы битому мобильным телефоном Устину Карловичу Лейкину и задетому в статье Францу Карловичу Чёрту невесть откуда явившемуся и оказавшимся сильно обиженным родственником Нострадамуса, сегодня добавилась Роза Карловна Флокс, заподозрить которую, в связи с вышеуказанными фантомами, раскалённый непониманием разум Володи был не в силах. При этом Уклейкин пока не брал в расчёт, ещё трех полных тёсок Устина Карловича Лейкина, которых в среду Сашка выудил из омута интернета, словно заросших тиной неизвестности сомов.
   Но упрямые, странно упорядоченные факты от того, что интеллект Уклейкина не мог разрешить этот ребус, не перестали быть таковыми, что в итоге и угнетало его. Поэтому он решил, вернуться к этому пикантному вопросу чуть позже, когда сложится подходящая обстановка, чтобы не перезагружать друзей ещё одни ворохом своих проблем.
   Тем не менее, не смотря на эту нудящую занозу, общее настроение Уклейкина после заметных подвижек в деле нахождения компромата на Лопатина, и генерации превентивных мер по информационной обороне многострадального дома, подогретое напитками и аурой товарищей было почти великолепным. Разве что язык его начал едва заметно заплетаться. Впрочем, разум, пусть и ненадолго, взбодрённый "боеприпасами" напротив: начал искрить обыкновенными в таких творческих посиделках философскими размышлениями:
   - Да... - благодушно рёк он, сладко пыхнув сигареткой, когда очередная рюмка водки растворилась в его организме блаженным нектаром, - коллектив в ...великая сила... - Прав был Ильич, говоря, кажется, так: "...мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: "каждый за себя, один бог за всех" <...> и внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: "все за одного и один за всех".
   В подобных посиделках из бесчисленных закоулков обычно рассеянной памяти Володи всегда удивительным образом обильно всплывали нужные и точные цитаты, отчего в кругу знакомых он давно, как было сказано в самом начале повествования, прослыл весьма образованным человеком и был заслужено в связи с этим - уважаем.
   - Зело мудр был, вождь мирового пролетариата, - живо откликнулся Серёга, - только насчёт Бога он явно погорячился, коммунизмом хотел Его подменить: ан не вышло... - несоизмеримые величины, хотя как идея - коллективизм, но с человеческим лицом - вполне себе...
   - А я, старички, сомневаюсь как-то, - также с энтузиазмом подхватил бесконечную тему Сашка, - вот возьмём, к примеру, человека: компьютеры, интернет придумал, в космос скоро будет летать почти как сейчас Аэрофлотом в Сочи, а скоро и самого себя смоделирует... и без всякого вашего бога.
   - Ну, ты, брат, хватил! - тут же резко среагировал несогласный Крючков. - Одно дело космические корабли клепать, а другое - самоё себя, т.е. того, кто эти ракеты придумал и сделал... - Это всё одно, чтобы станок сам себя взял да и построил... Спрашивается: с какого рожна, как это?!..
   - Да легко, если он на это же и запрограммирован! - парировал выпад Сашка.
   - И кем же, позвольте осведомиться?!.. - подражая профессору Преображенскому из гениального "Собачьего сердца" продолжал наседать Серёга, всё более заводясь по не имеющему ответа в текущем витке развития человечества вопросу.
   - Самим же че... человеком запрограммирован, че... через гены всякие... - чуть менее уверенно ответил Подрываев.
   - Опять двадцать пять! - подбрасывал "поленьев" в огонь спора Серёга, - то есть, иначе говоря, условное яйцо мало того что вывело условную курицу, но будучи само кем-то выведенным, научило её самовоспроизводится без яйца, так что ли?!
   - Не знаю... абракадабра какая-то... - немного растерялся от витиеватой аллегории Крючкова, Подрываев. - Ну, или самой Природой тогда, человек за... запрограммирован, если тебе так больше нравится... - ещё менее твёрдо добавил, скорректировав свою мысль Сашка, взглядом прося помощи или хотя бы разъяснений у Уклейкина, знаниям и уму которого он всегда давал предпочтениям в сравнении с более простоватым Крючковым.
   - Нравятся девочки, Сашка, - фыркнул беззлобно Серёга, - а у нас вполне себе к... конкретная дискуссия, а твои частные сомнениям только тумана бесполезного напускают.
   - С... сомнения - пусть к истине говаривал Вергилий, но только не в данном контексте, дружище, - вступил в полемику Володя, поймав молящий взгляд Подрываева. - Ты, Саша, будучи человеком, продвинутым и материалистическим, вполне обоснованно полагаешь, что люди, благодаря науке рано или п... поздно создадут неких биороботов и которые высоковероятно будут похожи на оригинал...
   - А я что говорил!.. - радостно прервал его Подрываев, победоносно доливая остатки второй бутылки "Посольской" по рюмкам и подмигнул Серёге, мол, знай наших - сейчас тебе вправят мозги как следует.
   - Погоди, Александр, я ещё не договорил... - осадил его мягко Уклейкин, продолжая: - Биороботы, возможно, и будут похожи внешне, а функционально, скорее всего, мощнее первоисточника. Но, но ...этот симбиоз продвинутого железа и искусственного интеллекта никогда не станет человеком, ибо, по моему скромному разумению, невозможно смоделировать душу, чувства, совесть... и прочие духовные, а точнее сказать, - Божественные признаки наши. И ещё крайне важное за... замечание: если внимательно присмотреться к окружающему нас Миру, то невозможно не заметить очевидного: потрясающую воображение красоту его!..
   - Факт! - в свою очередь оборвал обуреваемый нахлынувшими чувствами Серёга, - я, братцы, когда на звёздное небо после шашлыков смотрю, почти всегда до соплей реву от бес... бесконечной и недосягаемой красотищи Мироздания...
   - Ну, насчёт души и всего такого, ты, скорее... прав, Володя, - я тоже пока не представляю: как это можно скопировать и... интегрировать в железную плоть?!.. - продолжал более вяло сопротивляться Сашка. - Но красота-то, вещь субъективная... и...
   - Не с... скажи, брат, - настало очередь перебивать сомневающегося друга Уклейкину, - ты, как и многие, путаешь два вроде бы схожих, но принципиально разных понятия: вкус и красота: первое действительно индивидуально и меняется как ветреная мода, второе же - фундаментальная составляющая бы... бытия Вселенной. Ведь если предположить, как утверждает большинство земных учёных, что всё сущее образовалось случайно, из некой немыслимо-малой точки посредством её колоссального в... взрыва и выброса бесконечного количества энергии и материи, то следовало бы наблюдать хаос и разруху, как это всегда и бывает после кол... коллапса. Но мы созерцаем ровно обратное: Космос при всём его бесконечном разнообразии не только фантастически гармонично упорядочен и структурирован, но и Божественно к... красив! Подчёркиваю: именно Божественно... красив!!! То есть Мир мало того, что сотворён разумно, но и ...вдохновенно!!! Так, будто Великий Художник создал вечное произведение истинного Искусства: без остатка вкладывая в него самоё себя, ибо, в противном случае вышла бы посредственность, халтура, жалкая, к слову сказать, копия... гнилого плода больного воображения, если бы вообще что-либо вышло. И с... собирательное имя этому Творцу, нарекаться который в соответствии с нашим сугубо личностным и конфессиональным мировоззрением может различно, - Бог!
   После последнего слова эмоционально-убедительного монолога Уклейкина на кухне воцарилась воистину космическая тишина, которую не посмели нарушить даже оробевшие, вжавшиеся в потолок мухи, и в течение которой, каждый из друзей, погрузившись в себя, синхронно опрокинул очередные 50 грамм.
   ... и, наконец, - главное... - продолжил Володя после минутной паузы, собравшись с мыслями и духом. - Как некоторым образом художник пусть и далеко не совершенного слова, но имея непосредственное отношение к процессу т... творчества... (Крючков словно в подтверждение многозначительно кивнул Сашке) берусь утверждать, что любой истинный созидатель, как высоко не вознёсся бы он в своём творчестве к совершенству, требует внешнего, стороннего признания. В идеале он ищет признания от себя подобных, а если таковых не находится, то хотя бы от слепой, глухой и даже зачастую презираемой им толпы. Это, так называемый парадокс гения, когда тот привносит че... человечеству новые знания, вскрывает ранее невиданные горизонты, а в ответ вместо хотя бы элементарной благодарности в лучшем случае получает от людей тупое неприятия с прокручиванием пальца у виска, замешанное на банальном невежестве и не желании слезть с нагретой печи. И, как правило, только потом, через по... поколения, благодарные потомки с расстояния начинают осознавать масштаб великолепного творения гения, не признанного и не понятого своими современниками. Это так называемая аберрация времени: чем дальше ты от объекта, тем точнее видятся его сущность, прозрение. Лев Гумилёв об этом парадоксе замечательно написал - ре... рекомендую. Но повторюсь: гению, как правило, хочется признания сейчас, а не потом... после его смерти. Очень грубо - это можно назвать некоторым тщеславием Творца, но не в земном, обывательском смысле - получению взамен истинному шедевру всяческих ма... материальных пряников. В нашем примере Художнику нужна максимальная огласка его Творению лишь для того, что б среди сонма разнообразных голосов, взглядов, мнений нашёлся хотя бы один равный ему мастер-ценитель для должной оценки шедевра...
   - А теперь главный вопрос, друзья, - продолжал Уклейкин пытаться соткать логическое полотно. - Есть ли у Бога сопоставимый по масштабу иной Творец, способный оценить созданную Им Вселённую пусть даже и критически, а, возможно, и создать, для объективного сравнения - собственную, разрушив Его "монополию" на Красоту ещё большей или совершенно иной Красотой?!..
   - Есть... Дьявол!.. - уверенно ляпнул, начинающий медленно, но неуклонно хмелеть Сашка.
   - Это противоположная с... сторона Бога, как у медали реверс... - немного снисходительно пояснил немногим отстающий от его состояния Крючков, но тут же, встрепенулся. - Стоп, дружище, раз ты сам признался, что есть Дьявол, следовательно, есть и Бог, которого ты так безуспешно и глупо отрицаешь... и о чём тогда спор?
   - Блин... опростоволосился...- сконфузился Сашка и начал как мог оправдываться, - просто вырвалось... случайно... вон уже вторая бутылка кончается: интеловский п... процессор и тот, перегревшись, глючит...
   - Именно так, Серёга, вернее, почти так, - подтвердил внешне лучше держащийся, чем его соловеющие товарищи Уклейкин, - но сейчас не об этом. - Ответ, на мой взгляд, вполне очевиден: у Бога нет подобного Ему иного Художника, ну, или что бы быть максимально корректным - мы о Его существовании не знаем... пока.
   - "Не знаем" - не значит, что нет... - вновь уточнил друга Крючков.
   - Пусть так, - согласился Володя, - но кто доподлинно существует?
   - Мы!!! - словно бы осенило Сашку, как Архимеда, когда тот завопил на всю Грецию "Эврика!!! и отчего вышеупомянутые мухи доселе раскрыв в связи чрезвычайно увлекательной беседой расположившихся под ними людей, рты, молча и смиренно сидевшие на потолке, мгновенно бросились врассыпную, словно Мессеры при виде советских истребителей.
   - Вот именно! Бог создал человека по образу и подобию своему, по-видимому, уже после того как сотворил Вселенную в том виде в котором мы в меру нашего разума по... понимаем и уже даже вооружённым глазом созерцаем. И лишь после, осознав, что кроме Него во всём Мире по достоинству оценить уникальный шедевр попросту некому и создал людей, средь которых в свою очередь, возможно и найдётся, пусть и горстка, но достойных ему творцов-ценителей. Конечно, ...я допускаю, и даже уверен, что у Него могли быть, в том числе, и иные мотивы к нашему со... созиданию, но этот считаю - одним из важнейших...
   - Да... - восхищённо выдохнул Серёга, с хрустом надломив клешню раку, - впечатлило, не скрою: вот что значит пи... писатель!..
   - Кто пи... писатель?! - удивился Сашка и, словно бы на кухне был кто-то ещё, огляделся вокруг, прищурив затуманенный сигаретной завесой глаз.
   - Володька, конечно... кто же ещё... - не без гордости констатировал Крючков. - "Человек и пароход", т.е. - писатель и жу... жу... журналист, - отшутился он. - Ты чего, к... компьютерная душа, не знал?.. - Охлади тогда свой процессор п... пивом...
   - Легко, - кивнул в знак согласия Сашка, и в два глотка осушив бутылку Жигулёвского, тут же предложил выпить за здоровье писателя, которым неожиданно оказался его друг - Володя Уклейкин, чему Подрываев был искренне рад и пущё прежнего зауважал его.
   - Мужики, хорош прикалываться... к... какой я писатель... Серёг не гони волну и не путай Сашку... - немного смутился Уклейкин высокому статусу "писатель", которое в глубине души, тем не менее, приятно тешило самолюбие его.
   - Э... нет... - теперь не отвертишься: назвался груздем - полезай в Достоевские, кстати, не забудь - ты мне первому обещал дать роман, я, брат, жуть как за... заинтригован... - продолжал настаивать Серёга на своём.
   - Сказал же, как будет готово - дам, а сейчас - всё это пустой трёп... - решительно ответил Уклейкин и как-то уклончиво мотнул головой, давая понять, что спорить с Серёгой по этому поводу, равно как обсуждать оный, он не расположен.
   Повисла некоторая неловкая пауза, которую требовалось срочно залить, дабы её уголёк не разгорелся в деструктивное пламя расстроенного вечера, что и было успешно сделано почти остатками второй бутылки "Посольской". Друзья вновь благодушно крякнули, закусили ещё не доеденным, а Сашка, на правах радушного хозяина, не найдя новой темы для разговора, решил реанимировать - старую:
   - И всё-таки, старички, при всём уважении - это лишь ве...версия про людей и Бога, хотя действительно: красивая и даже весьма убедительная, но ничего не доказывающая на 100%...
   - Ты, Сашка, меня тоже прости... - одёрнул мгновенно его Крючков, - но ты словно Берлиоз из "Мастера", который, - не комп... композитор. - Он ведь, как ты, сомневался, спорил, научными фактами фонтанировал, а Сатана его заумную башку - в раз и оттяпал трамваем в своё доказательство!
   - Гм... Это всё, Серый, литература - суть сплошные фантазии, да и Булгаков, говорят, на д... дозе сидел, - не сдавался Подрываев, решив для себя, как в Сталинграде, стоять до победного конца, что бы как можно дольше пообщаться со старыми друзьями по вопросу, интереснее и неразрешимее которого трудно найти во Вселенной.
   - Фантазии говоришь... ну-ну, - Серёга начал сосредоточенно искать весомые аргументы, и тут рассеянный взгляд его в который раз упал на начинающего заметно соловеть о чём-то задумывавшего Уклейкина. - А ты... вот у Вовки спроси: есть, например, черти или нет?!.. Извини, брат... н... ничего, что я ... о как бы личном?.. А то, блин, Сашка, как Фома неверующий, упёрся...
   - Я, старички, не у... упёрся... я объективности жажду... - и демонстративно вновь изрядно отхлебнул пива, вскормив в себе очередного колючего и ерепенистого ерша.
   - Валяй... Серёга, поведай Фоме... - согласился, оживившись, Уклейкин, вспомнив, что сам искал подходящего повода к приватному обсуждению треклятой темы, что бы Сашка как бы невзначай ещё раз поискал в интернете хоть какие-нибудь зацепки о Карлах. Особенно его терзал Карлович с фамилией непосредственно Чёрт, и у которого Сатановский, что бы как можно быстрее замять скандал перед выборной компанией, даже не проверил подлинность, его, наверняка, липовых, документов.
   Серёга, получив благословение, прежде всего, ещё раз предложил выпить и закурить, ибо, по его мнению, рассказ требовал повышенного внимания, потому, что крайне скользкий вопрос непосредственно касался судьбы его лучшего друга. Многозначительно откупорив "Столичную" и разлив оную с бугорком по рюмкам, он продекламировал очередной тост "За дружбу!" и они, как по команде, лихо, опрокинув экспортную водку в себя, закусили её нежным оттаявшим салом и вдумчиво закурили.
   Закончив с традиционным ритуалом, Крючков, немного волнуясь, поперхнулся дымом, но звучно откашлявшись и вернув мгновенно вспухшему лицу отличный от раков цвет, за четверть часа немного сбивчиво пересказал всё, что ему в среду поведал лично Володя. После чего Уклейкин лишь добавил к рассказу вновь открывшиеся обстоятельства чертовщины, как то: повестка в суд, которую принёс черный почтальон с белым крестом на плаще и вскрывшееся отчество тёти Розы; и когда закончил, на кухне опять воцарилась гробовая тишина.
   Однако мух в тщательно прокуренном помещении кухни уже не было. Из сторонней публики подгулявшей троице внимала лишь относительно небольшая притаившаяся за плинтусами группа тараканов, терпеливо дожидающаяся расползания оной, что бы устроить себе ночное пиршество из остатков еды. Но пока трое огромных существ перманентно поглощали их потенциальный ужин, вопрошающий взгляд двух из них - Уклейкина и Крючкова расплывчато завис на ошарашенном Подрываеве, который с открытым ртом недоумённо молчал, отчаянно пытаясь уловить ускользающую нить потаённого смысла услышанного.
   - Ну, что ты теперь, Фома, с... скажешь?.. - дожимал его Крючков, не без труда попав в пепельницу давно потухшим бычком.
   - А что тут сказать... - растерянно и с нескрываемой тенью печали отвечал Сашка, - либо невероятная и пока не... необъяснимая цепь случайных совпадений... либо...
   - Ну, что замолчал... про... профессор, тьфу ты - процессор? - Серёге очень понравилось последнее слово.
   - ...либо, - Сашка пытался как можно тщательнее подобрать каждое слово, что бы ненароком не обидеть Уклейкина - ...болезнь у Володи какая-то... нервная... либо я - ни хрена не понимаю...
   - Вот! - победно подытожил Сёрёга, - сам сказал, что ты "ни хрена не понимаешь", а всё туда же: "Бога нет..., Бога нет..." - поднял он вверх засаленный перст, как мудрый учитель пред учеником, возомнившим себя умнее наставника.
   -Да погоди ты, Серый, паясничать... дело-то серьёзное, - вежливо осадил разгорячившегося друга Уклейкин, - если нет ответа - это не значит, что нет проблемы, которая породила вопрос - сам же так только что говорил... - А насчёт нервов мне и Наденька прямо сказала, на днях даже к врачу сходим, так что в этом тёмном направлении, надеюсь, хоть какой-то просвет забрезжит, - мрачно подтвердил догадку Подрываева Володя. - А вот как быть, блин, с чертями да с карлами, - сокрушался он далее, - вот это вопрос вопросов, они, собаки, мне весь мозг вынесли!..
   - Так нет же ничего проще, старички! - вновь, типа "эврика!!!" осенило Сашку, - по... поползли к моим кормильцам и спросим их: есть ли хотя бы в интернете черти с карлами или как?..
   - Точно, про... процессор! - похвалил его Серёга, - айда чертей ловить!..
   - Так мы же уже искали этого... как его первого чёрта... Устина Карловича Лейкина, - двумя руками аккуратно ухватился за желанную соломинку Уклейкин, с трудом приподнимаясь на радость тараканам со стула.
   - А мы ещё раз пошерстим рогатых, - вон, сколько у тебя их стало, что нам будет - молодым, да ещё и крещёным! - завёлся Сашка, которого гнали вперёд два союзных чувства: кровь из носу, но помочь Володе и непреодолимая тоска по компьютерам, по которым он уже успел соскучиться за неполный час разлуки. - Тем более... - продолжал он источать надежду, - я вчера у приятеля на барахолке свежей базой МВД одолжился...
   - Как это?.. - внешне оторопел Уклейкин, - это ж, наверное, криминал...
   - Вовка, вот тебе не всё равно "как это?", на войне как на войне, сам же видел, какими аферами твой ворюга-депутат Лопатин занимается, - вступился за Сашку Серёга, - главное сейчас с твоими чертями разобраться, согласен?
   - Ну, в общем... да, - не стал возражать Володя очевидной логике приятеля и на полусогнутых Подрываев возглавил изрядно шатающуюся процессию искателей неуловимых чертей и Карл в бесконечных лабиринтах всемирной паутины.
   - Слушай, Вов... иэ-а!!! - начал вдруг по дороге икать Серёга, - а что за... за... - от зараза привязалась - за Наденька, - та, которая в среду была с тобой? - Иэ-а!!!
   - Не "что", а кто... - корректно поправил Уклейкин друга, расплывшись в улыбке от тут же представленного им любимого и чудесного образа Воскресенской.
   - Ну, кто... и-эа!!! - Серёга вдруг так неестественно громко и резко икнул, что заставил, задремавших было в коридоре мух, ещё находящихся под впечатлениями спора трёх не трезвых чудовищ, метнуться обратно на кухню, невольно составив ожидающим темноты тараканам конкуренцию.
   - Крючков, блин, у меня язык не повернётся говорить о Наденьке, когда ты так икаешь... - мягко возмутился Уклейкин, оставив личный вопрос без ответа.
   - Да что я, блин, нарочно что ли... иэ-а!!! - продолжал Крючков методично разрывать не самым приятным гортанным звуком притаившееся окружающее пространство.
   - В натуре, Серый, заканчивай, а то у меня Флэшка заикой станет... - добавил свою претензию Подрываев.
   - Иэ-а!!! - огляделся Сёрега, забыв тут же о Наденьке, - а это ещё кто?.. Иэ-а!!!
   - Хомяк мой, в банке живёт...
   - Как в банке... он же там все ку... купюры ночью сгрызёт... иэ-а!!! - замкнуло электрическим разрядом непонимания увлажнённый алкоголем помутившийся мозг Крючкова.
   - Ты, Серый, закусывай чаще, а икай р... реже, - начал учить прописным житейским истинам друга Сашка. - Он в трёхлитровой банке живёт, а не в Сбербанке - вон на подоконнике за занавеской: г... глянь, если не веришь, только не дыши на него перегаром - он этого не любит... его сразу стошнит... проверено...
   - Ясно... аи-э!!! Меня и самого что-то воротит, братцы ... иэ-а!!! - не споря, согласился Крючков со справедливой ремаркой друга.
   - Блин, забыл ему сы... сырку взять, побаловать, - едва не остановился Сашка, но по инерции двинулся дальше, - знаете, как он на задних лапках цыганочку выводит!..
   - Ты, Сашка, ври да не завирайся ... иэ-а!!! - всё же не унимался Крючков.
   - Вот тебе крест не вру... показать?! - упирался Подрываев.
   Крючков было хотел публично вывести Сашку на чистую воду, ибо его в целом богатое воображение не могло представить обыкновенного хомяка, выкаблучивавшего цыганочку, но в эту секунду вместо ответа раздалось очередное "Иэ-а!!!" и он мгновенно забыл о предмете спора.
   - Эти чёртовы цы... цыгане у меня часы командирские с руки увели... - машинально, с подчёркнутым сожалением и гневом прокомментировал Уклейкин, услыхав про "цыганочку".
   - С них станется... но, как же, братцы, меня задолбало икание иэ-а!!! - и в изнеможении опёрся спиной о стену коридора. До комнаты процессии оставалось метра четыре хода или, если измерять расстояние временем, то предположительно - минута.
   - Да попробуй ты Федота и Якова, - подсказал ему Уклейкин верный народный метод, ибо икание друга становилось воистину невыносимым.
   - А эти-то кто такие, иэ-а!!! - впал в очередной ступор Крючков, заливая образовавшийся интеллектуальную трещину в сознании рефлекторно захваченным с кухни пивом.
   - Ну, ты, блин, Серёга даёшь: я и то знаю... - беззлобно вставил шпильку Сашка за формально проигранный спор о Боге, - запоминай и повторяй, пока не о... отпустит: "Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова с Якова на вся... всякого".
   - Только не на нас... - уточнил Уклейкин.
   - ОК, мужики, иэ-а!!! - и он начал усердно бубнить древнее заклинание русичей до тех пор, когда его действительно не отпустила треклятая икота на примерно пятидесятый раз...
   Наконец, доковыляв до родных железок первым, Сашка от души поцеловал ближайший монитор, а затем, словно детей, обнял прочие периферийные устройства, пробормотав им ласково "ути-ути-ути", словно рачительная хозяйка, подзывая цыплят, что бы покормить их чем-нибудь вкусненьким. Но, не придумав, чем их сейчас конкретно побаловать, он почти со слезами публично поклялся, что с ближайшей халтуры обязательно купит каждому компьютеру по дополнительному вентилятору. Закончив по вежливой просьбе Володи кое-как с телячьими нежностями, Подрываев, как продвинутый папа Карло XXI века, - с третьей попытки изловчился, и чешущимся носом клюнув клавишу "Enter", - в тысячный раз вдохнул в своих "детей" цифровую жизнь.
   Сашка, утонув в любимом кресле как, выпивший тапёр, почти вслепую пробежался по клавиатуре, и на центральном мониторе угрожающе замерцало кровавым цветом "База МВД России- 2006". Друзья опасливо переглянулись, но природное любопытство, помноженное на относительную молодость, подогретую алкоголем, взяли верх, и Уклейкин, сглотнув, было перехватившее дыхания комок неуверенности, тихо скомандовал: - Давай, Сашка...
   Через четверть часа согласно базе данных оказалось, что в России чертей нет, в том смысле, что людей по фамилии Чёрт она не обнаружила. Однако было выявлено семнадцать Чертков, одиннадцать Чертил, шесть Чертовских и даже один Чорт, но через букву "о". Зато с Карлами вышло куда как лучше. Если в среду Google выдал трёх Устинов Карловичей Лейкиных, из которых только один проживал в России, то секретная свежая база МВД расщедрилась сразу пятью соотечественниками (заграница не входила в её компетенцию). При этом давешний саратовский Карлович в отличие от ново обретённых полных тёзок в базе отсутствовал, а остальные бессистемно, горохом рассыпались по необъятному Отечеству: Калининград, Орёл, Архангельск, Междуреченск Красноярского Края и деревня Кудыкино на Сахалине. Москву же, несмотря на её высокий столичный статус, вышеперечисленные граждане, из которых один состоял на психиатрическом учёте, а другой находился в общероссийском розыске, по неизвестным причинам не удостоили чести своим присутствием.
   Кроме того, оказалось, что дедушка Розы Карловна Флокс младшим офицером служил в штабе Колчака и был вынужден иммигрировать во Францию, где жизненный след его обрывается в 1929 году в Марселе, но этот трагический исторический факт никак не вязался с текущей чертовщиной Уклейкина, ни каким боком.
   Ещё через минут пять пустых, и по большей части уже бессвязных пересудов, окончательно загустевший Подрываев, с трудом распечатал всю нелегально добытую информацию, - ...и силы покинули его, как листы принтер. Он медленно, как воск по догорающей свече, стёк с кресла к системному блоку, где и засопел, обняв его, словно тёплого, любимого и довольно мурлыкающего домашнего кота.
   - Эх... процессор... всё-таки, перегрелся... жаль, - как медбрат, грустно заключил Крючков, с трудом отхлебнув пиво. И вместе с Володей, они, нежно, как хрустальный ларец с заветной отмычкой, перенесли наглухо завязшего в трясине Морфея друга на маленький, продавленный временем и плотью его, диванчик.
  
   _______
  
   - Что, Серый, и мы по домам по... почапали? - задался вслух тяжёлым, сакраментальным вопросом Уклейкин, опираясь для большей устойчивости о кресло. Его, как и всякого другого в подобной ситуации, разрывали два взаимоисключающих желания: непременно продолжить "банкет" или сгрести остатки воли в кучку и отправиться, как он клялся себе и Наденьке накануне в люльку, дабы вновь обрести через сон достойный подобающему человеку внешний вид.
   - Погоди, давай хоть хо... хомяка накормим, а то Сашка обидится... - цеплялся Крючков за любую былинку, что бы задержаться, также "свято" помня, что на кухне осталось пол литра недопитой "Столичной" и несколько бутылок пива.
   - Ну, ладно, аргумент при... принимается... кто, если не мы... его накормим, - полностью солидаризировался Володя с другом.
   И Серёга, взяв с подоконника подмышку трёх литровую банку с Флешкой, поковылял на кухню след в след за Уклейкиным, словно боясь затеряться в зауженном до предела пространстве коридора и наступить на условную мину какого-нибудь бытового препятствия.
   Подзарядив ослабленные организмы очередными "по пятьдесят" друзья начали поочерёдно откармливать хомяка всем подряд, что ещё осталось на столе и чему были крайне не довольны ворчащие за плинтусами тараканы и зудящие на потолке вверх головами мухи. Банка с Флешкой, поставленная в центр стола, теперь стала объектом пристальнейшего и плохо фокусировавшего внимания отчаянно густеющих друзей.
   - Смотри, какой он по... потешный! - как ребёнок, пришедший первый раз в цирк, радовался Серёга, скармливая хомяку остатки напрочь засохшего сыра, - надо будет себе тоже какую-нибудь зверушку завести. - Как там Печкин из Простоквашино говорил, ты, мол, приходишь до... домой, а она тебе радуется...
   - Зело мудр был деревенский по... почтальон... - согласился Володя, - не то, что... городские: шастают, понимаешь, в жару в чёрных плащах с белыми крестами - честных людей смущают... - Мушкетёры, блин, долбанные!
   - Брось, дружище, ску... скулить, - успокаивал Серёга друга, - оно того не стоит: может твой почтальон с маскарада какого-нибудь притащился или... поспорил на пузырь... да мало ли что... - Глянь, лучше, как хомяк за моим салом тянется!
   - Губа не дура... - невольно улыбнулся Уклейкин.
   - А, то!.. Тёще с Запор... Запорожья родня прислала!.. - гордо констатировал Крючков. - Аромат-то как... какой: не хочешь, а закусишь... Сами ведь бабы провоцируют, а потом фыркают: что это мужики, блин, к водочке не зарастающей тропой тянутся!
   И в подтверждении своего, как ему показалось, безупречно выстроенного суждения, он разлил "Столичную", капнув случайно на сало, которое и было им без задней мысли презентовано хомяку, и на которое тот набросился с удивительной ловкостью, схватив его лапками на лету, и, словно маленькая мясорубка, в одно мгновение перемолол его.
   - О, как!.. - удивился неизъяснимой проворности потешного зверька Серёга, - а наш дрыхнущий компьютерный гений, похоже, бедолагу на ди... диете держит.
   - Бедный... хомя... хомячелло... - и Володя в знак сочувствия даже не пожалел единственную мятную таблетку "Антиамбрелина", бережно хранящуюся в заднем кармане джинсов, бросив оную в знак уважения Флэшки в банку. Однако, обнюхав подслащённое и источающим приятным запахом антиалкогольное спецсредство, хомяк лишь смачно чихнул, и, заметно качнувшись, встал на задние лапки; и, вновь присев и обернувшись вокруг себя, он вдруг стал зажигательно откаблучивать чёрт знает какое па.
   - Смотри, смотри!!! - завизжал от восторга Крючков, - в натуре цыганочку пляшет! - Ей Богу, Вов, ну, Сашка, ну змей - надо же так обыкновенного хомяка научить!
   - Да!.. - также впечатлился реальному чуду Уклейкин, но не найдя внятного объяснения растерянно добавил: - а... может он пьяный?
   - Это скорее мы с тобою, дружище, в зю... зюзю наклюкались, а хомяк, - глянь, как солист театра "Ромэн" на гастролях! А я чуть было с Сашкой не поспорил, - воистину Господь упас, но как он его вы... выдрессировал - ума не приложу...
   - Знаешь, Серёга, ещё пару таких фортелей, как с этим хомяком, и я окончательно в чертей поверю, - давай от греха закругляться....
   - Лады, только давай, брат, прежде на посошок, перекрестившись, - неохотно, но всё же согласился Крючков. - И будем расползаться по блиндажам: пока не поздно, а то, действительно, не дай Бог, ещё что-нибудь при.... привидится. - Да и водка почти кончилась, - с нескрываемым сожалением согласился он, разливая горькую по рюмкам и тщательно отслеживая каждую каплю, оставив грамм пятьдесят на самом донышке на опохмел Сашке. Последнее обстоятельство, безусловно, было решающим, ибо появись сейчас неизвестно откуда ещё одна поллитровка, то друзья, согласно традиции, нашли бы тысячу весомых аргументов для её безусловного уничтожения и никакие галлюцинации и прочие аномальные явления Природы не смогли бы препятствовать этому.
   - За "...здравый смысл и жизненную о... опытность!" - вывернул Уклейкин свой любимый и широко разошедшийся в народе популярный афоризм Булгакова в тост.
   Друзья напоследок одобрительно чокнулись, едва не расколов рюмки от разнообразия нахлынувших чувств и частичной потери обыденной координации. Слив содержимое в плоть свою они "закусили" фактически рукавами, вдохнув с них скопившуюся недельную пыль, ибо почти всю оставшуюся закуску набросали в банку хомяку, как благодарная публика цветы любимому артисту, отчего тараканам и мухам стало реально плохо.
   Наконец, сконцентрировав остатки внимания и сил, товарищи не без труда выбрались из-за стола и, опершись друг об друга, словно на костылях, зигзагообразно поплелись в комнату к Подрываеву. Ещё раз убедившись, что хозяин квартиры спит беспробудным сном младенца и, следовательно, простится с ним подобающим образом, не представляется никакой возможности, загулявшая парочка, решила написать ему записку. Скачущие, как опрыснутые дустом блохи, буквы, тем не менее, сложились в относительно связный текст:
   "СаШка, друг. Спас... ибо тебе за всЁ, хомяк наКорм... лен... пляшет, своЛочь!!!
  БутЫлка пИва и слЁзы водки на кухне.
  Серый ВовкA..."
   Прилепив кое-как записку скотчем на лоб Подрываеву, друзья с чувством выполненного долга решительно засобирались домой. Сориентировавшись в пространстве и оттолкнувшись от огромного осиротевшего кресла, как от спортивного "козла", парочка качнулась, и, нагнувшись вперёд, с ускорением катящейся с горы глыбы засеменила ватными ногами к выходу. Через мгновенье, строго в соответствии с законом инерции на полном ходу приятели приложилась своими немалыми телами о металлическую входную дверь. Причём Уклейкин вмазался тем же плечом что и пятью часами ранее о свою дверь с подачи Розы Карловны и такое вопиющее коварство судьбы не могло не вызвать в нём естественно-негативную и вполне ожидаемую реакцию, выразившуюся в традиционном поминании клятой потусторонней силы: "У чёрт!..".
   Менее массивный Крючков в отличие от "прилипшего" к двери друга, отскочил от неё в кухню, как теннисный мячик от корта, так и не успев понять причин такой загогулины, ненароком шуганув задремавшего в банке хомяка и не смыкающих за плинтусами прожорливых глаз тараканов, с вожделением ожидающих тьмы. Впрочем, кульбит, повторить траекторию которого Серёга, будь он стеклянно трезв и тренирован на уровне КМС, не смог бы ни под каким соусом, разве что исключительно под угрозой немедленного расстрела, не причинил ему даже мелких медицинских последствий.
   Ещё через пару минут они, отряхаясь и почёсывая ушибленные места, вновь соединились и, собравшись с духом, покинули, наконец, радушную квартиру Подрываева, громогласно захлопнув дверь и потушив свет. Радости тараканов не было никакого объяснимого биологической наукой предела; и они, подобно, просидевшим в засаде несколько суток оголодавшим разбойникам с большой дороги, с устрашающими воплями, бросились, всей ватагой наперегонки к столу, словно завидев источающий аромат богатой снеди обоз, причём без охраны. Однако, строго в соответствии с теорией Кропоткина, мгновенно спикировавшие бомбардировщиками мухи составили прусакам жёсткую конкуренцию, лишний раз, подтвердив положения знаменитых работ князя о борьбе видов за выживание и ареал.
   Расстояние от двери до выхода из подъезда, несмотря на отсутствие освещения на лестнице по причине вывернутых заботливыми соседями лампочек с целью экономии электроэнергии было ими преодолено на ощупь относительно быстро и без значимых потерь, благо покинутая квартира Сашки находилась на первом этаже ветхого дома. И уже через минут пять, выйдя окончательно из затхлого помещения, синхронно, как прыгуны в воду с десятиметровой вышки, они глубоко нырнули в почти идеально свежий воздух надвигающейся московской июньской ночи. Необычная тишина уютного дворика, начинающие мерцать звёзды и словно бы нарочно ярко-золотой месяц в купе с обильно подогретыми алкоголем чувствами и мыслями требовали должного созерцания и осмысления. Ощутив пусть и куцый прилив сил, друзья, тут же, присели на детскую скамейку у песочницы под грибком, где двумя днями ранее уже располагался Уклейкин для размышлений обуреваемый бурными неизъяснимыми событиями, и, не сговариваясь, закурили, что б хоть как-то разрядить плотность дурманящей свежести заботливо обволакивающей их Вселенной.
   - Красотища-то, какая в бе... бездне небесной, глянь, Володька, - с трудом задрал глаза вверх Крючков, едва не чебурахнувшись с узкой скамейки, - у меня, блин, аж башка закружилась...
   - А я что говорил... - сфокусировав кое-как рассеянное зрение, присоединился к процессу восхищения волшебной красоты Мироздания Уклейкин, - ну кто так ещё "нарисует", как не вдо... вдохновенный Творец?!..
   - Факт! Точно ты давеча доказал, что су... существует неразрывная связь Красоты Мира и Художника её сотворившего, - полностью согласился Крючков, - и потому выходит, что Бог есть и точка!
   - А значит... и че... черти... - грустно добавил Уклейкин, опустив понуро голову к Земле, которая вращаясь по его ощущениям с повышенной скоростью, вызывала в нём, пардон, рвотные позывы.
   - Опять ты за своё... ну их к ле... лешему, вот помяни моё слово, брат, - всё обойдётся! - как мог, гнал Серёга цепкую хандру из друга.
   - Дай то Бог... - всё также неуверенно, но с едва уловимой надеждой ответил Володя.
   - Он и даст: кому же, как не Ему, помочь в беде коллеге по цеху! - вдруг выволок на свет Божий, словно самородок из штолен разума, Крючков изумительную по безупречной логике и красоте мысль, отчего друзья невольно переглянулись.
   По заблестевшим глазам Уклейкина даже в полумраке было видно, что простой, как всё гениальное, вывод друга, основанный на его же, Володиной, идее благоговейным теплом отогрел его сердце искренней верой в Творца и в Его помощь.
   "А ведь действительно, как просто!" - рассуждал Уклейкин, всеми фибрами души своей, чувствуя, как вся сущность его, наполняется уверенностью в скором избавлении от неизъяснимых злоключений, словно бы сам Господь покровительственно опустил свою всемогущую длань на чело его. "Кто как не Бог, сотворивший людей по образу и подобию своему, не заступится за них "в минуты наши роковые", как за собственных детей, попавших в беду... как за самоё себя, наконец". Более того, согласно собственной же теории, Володя в тайне надеялся, что Родитель при прочих равных отнесётся к ничтожно малой когорте избранных (к коим небезосновательно причислял и себя, вернее, - трепетно тешил себя надеждой, что он вправе себя считать таковым) чуть бережней. Ведь небольшая горстка людей, будучи также творческой силой, пусть и не сопоставимой с Ним по масштабу, но, вероятно, почти равная Его вдохновенному таланту, и являющаяся, поэтому адекватными ценителями и критиками Его Искусства, наверное, будет хоть на ничтожный микрон, но ближе к Его бесконечно влюблённому во всё сущее сердцу... Всё это промелькнуло в сознании Уклейкина настолько быстро насколько и ясно, несмотря на известные обстоятельства, в соответствии с которыми, должно быть произойти ровно наоборот, что также немало удивило его.
   И в вечерней атмосфере уютного дворика благодатью над Серёгой и Володей зависла та чудесная пауза, которая часто случается между самыми преданными друг другу с детства людьми, а именно - настоящим друзьями, когда их мысли и чувства вдруг сливаются в унисон и волшебной гармонией переполняют души. Хочется до опустошения выговориться, как пред иконой, но никто, словно бы у каждого перехватило дыхание, не в силах начать первым бесконечный диалог в котором, как при восходе Солнца, сквозь тучи начинает брезжить луч приближения к истине.
   В благодарность за нежданно обретённую Веру в скорое избавление от нервных болезненных напастей, через лучшего друга - Серёги Крючкова, - Володе захотелось, во что бы то ни стало сделать ему что-нибудь приятное, но, не зная, как и с чего начать, он как в юности просто крепко обнял его, будто бы единородного брата:
   - Ну, ты, голова! Какая мы... мысль о "коллегах по цеху", веришь ли, от сердца, словно ледяная глыба отвалилась, - так тепло и легко стало! - не смог сдержать эмоций Уклейкин, - спасибо, тебе дру... дружище!..
   Схожие чувства захлестнули и Серёгу, который, от волнения не найдясь, что ответить, - залихватски подвигнув, выпалил универсальную в подобных случаях фразу-намёк:
   - Спасибо не булькает!..
   - Да... сейчас бы грамм по сто точно не помешало бы, у меня вся глотка пересохла...
   - Аналогично... шеф (с)! - ловко спародировал известную фразу из замечательного мультика "Следствие ведут Колобки" Крючков, обрадовавшись неожиданно замаячившему на ночном горизонте продолжению пятничного сабантуя, - тогда вперёд к ближайшей палатке, время не ждёт, коллега!..
   И закадычные друзья, цепляясь друг за друга, как за болтающиеся на ветру верёвочные лестницы, со второго раза привстав с детской скамейки, медленно набирая ход, отчалили от неё, взяв курс на известную в микрорайоне круглосуточную торговую точку, именуемую народом "площадь страданий".
   - Только надо домой заскочить за день... деньжатами, - попытался внести положительные коррективы Уклейкин в избранный, словно спасительная дорога Моисея, маршрут.
   - Не дёргайся, брат... братэлло: рублишки имеются: ломимся напрямки... - сходу, подобно бывалому капитану, отмёл Крючков предложение штурмана, дабы не терять ни капли времени.
   - Чёрт!.. - с отчаяньем в дрогнувшем голосе, тормознул Уклейкин, повиснув для удержания равновесия на рукаве друга, как на болтающемся над пропастью канате.
   - "Что... опять?!.." - подражая осипшему голосу бедного Волка из неподрожаемого мультфильма "Жил-был пёс" снова близко к оригиналу с небольшой тревогой вопросил Серёга.
   - Наденька... - выдавил из себя сокрушённо Володя, - она же меня дома ждёт... наверное.
   - Ну, и подождёт... подумаешь!.. - начал решительно, словно стенобитная машина, крушить сомнения товарища Крючков. - Меня Светик тоже сейчас ждёт - не дождётся, поминая на пару с тё... тёщей от всех щедрот, но, я, между прочим, ради этой встречи специально мобильник не взял, что б она не дё... дёргала всякими там: "Ты скоро, милый? Ты когда, дорогой?.."
   - Спасибо тебе, Серёга, ещё раз... - метался Уклейкин между двумя самыми близкими ему людьми в Мире, - но я же... обещал ей...
   - Опять двадцать пять! Да мужик, ты, Вовка, или где, в конце-то концов!? - не на шутку заводился Серёга. - Баб нужно вот как держать! - и он сжал кулак и вознёс к Небу, будто бы в нём держал за узды весь женский пол планеты от Евы до невыносимо любимой тёщи и, потрясая им, продолжал страстно жечь глаголом, как авторитетный вождь, взывающий народ на баррикады. - Никакого двоевластия и тем более матриархата: иначе кранты свободе и порядку в семье?! Согласен?..
   - В общем ...да, - вынужден был по крови солидаризироваться Уклейкин с твёрдым убеждением друга о строго патриархальном начале в иерархической структуре ячейки общества.
   - То-то... - немного успокоился Крючков и быстрее, чуть ли не волоком, тут же снова потащил друга к вожделенной цели что бы того вновь не стали грызть сомнения. - Кстати, ты мне так и не ответил у Сашки, что за Наденька-то, неужели та красавица, что я у тебя видел: кажется... Воскресенская?.. - удивительным образом вспомнил Серёга прерванный вопрос.
   - Она... - с плохо скрываемой печалью вздохнул он, - любимая...
   - Да ну, не может быть... - искренне удивившись Крючков, про себя отметив, что такие действительно красивые девушки как Воскресенская, если и обращают внимание на парней типа Володи, то уж точно не в первую очередь.
   - Почему это?.. - немного обиделся сомнению друга Уклейкин.
   - Ну, не дуйся, брат, это я... так, не подумав... ляпнул, - тут же извинился он, почувствовав неловкость за невольно причиненную другу обиду недоверием, в столь пикантном вопросе. - Давай без обид, просто это так неожиданно, извини...
   - Эх, Крючков, сердцевед, блин, липовый... - всё-таки остался неприятный осадок у Уклейкина, - я тебе, как лучшему другу, больше скажу... - мы сегодня с Наденькой документы в ЗАГС подали...
   - Ну, дела!!! - выпали Крючков, как батарея салютующих нежданному празднику пушек, совершенно обескураженный невероятной в его понимании новостью.
   Он, обладавший весьма приятной внешностью, пользующейся успехом у слабой половины рода человеческого и посему считающий себя специалистом в женском вопросе сам года два ухаживал за Светкой, прежде чем та согласилась на брак. А тут... в большого и не ловкого Уклейкина, которого за глаза иногда называли Пьером Безуховым, правда больше применительно к уму, впрочем, и к размерам и внешности - тоже, мало того что влюбилась, но и дала согласие стать его женой безусловная красавица Наденька... Но в Сердце Сергея не было, ни даже самой малой толики зависти к другу или неприятного чувства некоторого ущемления пусть и возможно завышенной самооценки, если так можно выразиться по отношению к тому смешанному настроению, которое обуяло его сногсшибательной вестью. Он лишь философски, отметив про себя, что "чужая душа потёмки, а уж женская - тем паче..." продолжил, словно бы ничего не случилось, начатый им процесс примирения:
   - Каюсь: и на старуху бывает проруху... Но, если б ты знал, брат, как я рад за тебя, то ты бы, сию секунду простил меня за невольно сказанную глупость!
   - Да чего там... - улыбнулся он чуть виновато, но с чувством скромной гордости Серёге, - я, если честно, скажи мне кто-нибудь неделю назад что выйдет, так как случилось, - первым бы гомерически рассмеялся в лицо самому именитому фу... футуристу...
   И они вновь крепко обнялись, как и всякий раз, когда мимолётная тень разногласий тщетно пытаясь быть клин ссоры между ними, сменялась не передаваемой радостью настоящей мужской дружбы.
   - И ведь молчал, как партизан?!! Ух, змей! Так что, первый тост сам собой нарисовался: "За любовь!" - призвал Крючков, с удивлением взирая на побледневшего вдруг друга, челюсть которого медленно опускалась к асфальту и не предвещала ничего хорошего. - Ну, ты что от счастья, как пень в землю врос и па... пасть разинул, - надо ж вспрыснуть такое дело, айда за шампанским!.. - попытался он безуспешно сдвинуть остолбеневшего приятеля с места.
   Однако в этот вечер устроить "Северное сияние", смешав водку и "Советское полусладкое", друзьям было не суждено, ибо, на выходе из дворика, в арке, подобно страшному видению и сродни стражнику у адовых врат Данте, нарисовалась Серёгина тёща Мальвина Сидоровна собственной персоной. Крючков почувствовав на своей спине её "теплый" прожигающий до последней клетки организма взгляд, словно раскаляющийся утюг, и обречённо обернулся, готовясь к худшему...
   Что бы кратко характеризовать эту, безусловно, необыкновенную женщину, достаточно указать лишь один примечательный факт её биографии, который вполне объяснял, проступивший холодным отрезвляющим потом мандраж друзей: она являлась первоклассным ветеринаром, специализирующимся по хищникам. Цари зверей - львы, завидев её, подходящую к клетке в белом халате с жёлтым чемоданчиком лекарств и медицинских хирургических инструментов, как жалкие суслики, впадали в глубокий обморок, что уж там какие-то... люди:
   - Значит, шампанского?! Светочка моя, деточка, места не находит, бедняжка, а он надрался, как свинтус! Неделя не прошла, как расписался, и началось!!!
   - Маль... Мальвина... Си... Сиси... Сидоровна, - начал мямлить, оправдываясь Крючков, - да вы что... я ж с, Володькой... у него тоже свадьба... будет... вот мы и...
   - Твой Володька мне уже устроил погром на свадьбе - опозорил до самого Запорожья, хватит!.. - продолжила она, как укротительница хищников, строить закадычную парочку, чихвостя их и хвост и в гриву.
   - Из... извините, Мальвина Сидоровна, меня ещё раз: я... больше не буду, - понурив голову, отвечал проштрафившимся учеником пред застукавшим его за проступком грозным педагогом Уклейкин.
   - "Больше не буду!.." - передразнила она Уклейкина, впрочем, не злобно, - по 30-ть с лишим лет бугаям, а всё, как в детском саду прям.
   - Да не он драку начал, а студент этот как его, гада, ...Петрищев Женька из-за Ницше - будь он не ладен... - вступился за друга Серёга, кроме того, задетый за самолюбие упрёком о "детском саде".
   - Ницше или ещё какой Гегель, - сверкнула угрожающе она напоследок эрудицией, - мне теперь всё равно: разбитого не воротишь, а семью разрушить я не позволю! - А ну, пошли домой, адвокат! - и, схватив зятя стальной рукой за воротник, словно безобидно тявкающего львёнка за шиворто, потащила его домой.
   -Вот тебе и патриархат... посадила Мальвина на цепь Артемона, - философски печально заключил Уклейкин, и, включив автопилот, на медленном бреющем полёте, вскользь задевая углы домов, пофланировал к своему, кстати, вспомнив про купленную ещё днём по случаю подачи документов в ЗАГС с Наденькой бутылку шампанского, томящуюся в холодильнике.
  
   Глава 10
  
   Автопилот, словно бы вмонтированный самой Природой в человека гироскоп, выравнивая хаотичную траекторию полёта Уклейкина к запрограммированному в его подсознании курсу, и на сей раз великолепно справился с поставленной задачей, доставив Володю на половичок пред дверью родной коммунальной квартиры. Минут 15-ть он передохнул калачиком на тёплом, но колком войлочном сукне бывших валенок Шурупова, но ощутив проступивший сквозь дрёму дискомфорт, - собрав остатки сил, заставил себя пересечь заветный порог, где едва лоб в лоб не столкнулся с вынужденно бодрствующим соседом. Однако опытный фронтовик, будучи почти всегда начеку, ловко увернулся от Володи, как от вражеского штыка при рукопашном бое; сам же "клинок", зацепившись о сбившийся половик, отчаянно хватая руками, воздух, пролетев коридор, по инерции вторично воткнулся больным плечом в собственную дверь, если не считать схожий плотный контакт у Подрваева.
   - Уй!.. - взвыл в очередной раз раненый обстоятельствами сурового бытия Уклейкин, но приглушённо что бы в случае наличия Воскресенской не выдать себя в таком непрезентабельном, скорченном виде.
   - Что, Володька, земля не держит?.. - с лёгким сарказмом и раздражением прокомментировал Шурупов явление загулявшего соседа народу.
   - Да об ва... валенки твои бывшие зацепился... - оправдывался Уклейкин, почёсывая больное плечо, продолжая сдавленно шипеть, - лучше скажи, Петр...Петрович: Наденька тут?..
   - Не было её... - а на валенки не греши: им сносу нет, если б не мыши проклятые...
   - Значит, наши всё-таки про... продули... Англичанам, - со смешанными чувствами, словно бы озвучивая внутренние мысли, выдохнул Уклейкин, вдруг вспомнив одно из двух условий Наденьки при которых она должна была прийти к нему сегодня поздно вечером.
   - С чего это?.. - удивился Шурупов, - я хоть футбол и не смотрел, ибо, много чести смотреть на наших, прости Господи, пешеходов, но ничья, вроде была, - в новостях передавали...
   - З... зря... не смотришь, а вот папин Надя... смотрит, - в очередной раз сбился Володя, погружаясь в похмельную прострацию, - а, ни... ничья для него - это поражение... - А ведь ещё Суворов говорил: "Англичанка гадит", - вот они и мне нагадили... гады.
   - Нашим бегать надо больше, а тебе пить меньше... - перешёл на традиционный нравоучительный тон Василий Петрович, машинально ответив на полубред подвыпившего соседа, - ...и всё бы было в ажуре и любых бы англичан на лоскуты бы в футболе рвали... хотя гадят они России испокон веку, действительно, изрядно... тут ты прав.
   - А может тогда, шам... шампанского... с горя... а, Петр... Петрович, - предложил Уклейкин, горло которого пересохло, как жабры у выброшенного судьбой на солнечный берег окуня, а душа всё ещё требовала продолжения банкета.
   - Эх, Володька, а ведь я в тебя почти поверил!.. - разочарованно прокомментировал Шурупов непотребный вид развязно сидящего на полу члена штаба ополчения, мрачной тенью нависнув над ним, словно судья, отсчитывающий нокаутированному боксёру, последние, угрожающие его карьере цифры.
   - А з... зря не веришь, д... дядя Вася, - хитро подмигнул ему Уклейкин, продолжая спотыкаться в словах, - может ты, мной ещё гор... гордиться будешь...
   - Сомневаюсь... - прохладно, но с едва заметной ноткой надежды ответил он, - ты глянь на себя, все углы, небось, собрал пока дошёл - чумазый, как помазок... смотреть тошно!
   - Да по... погоди ты, Петр... Петрович, - это всё мелочи жизни... - почувствовал на себе Володя искреннее разочарование со стороны отважного ветерана и, решил тут же всё исправить, - я ж не пь... пьянства ради, а дела для!..
   - Какое ещё... дело, едва лыко вяжешь... - чуть живее отреагировал Шурупов, не показывая, впрочем, виду.
   - Фи... - поморщился Уклейкин, словно бы закусил водку жгучим перцем. - Какие у тебя, дядя Вася, го... горькие архаизмы... "помазок", "лыко"... Сам же знаешь, что слова - ни... ничто, ибо, по делам нашим Там спро... спросится... - и кое-как указал пальцем в направлении потолка.
   - Ну, ты ещё проповедь, на ночь, глядя прочти, тоже мне архиерей нашёлся, - ультимативно осадил соседа Шурупов, до зуда в почках зная, как тот, любит пофилософствовать спьяну сутками на пролёт, - либо говори своё дело, либо отсыпаться ползи, - в четыре разбужу на дежурство: раз народ избрал в штаб, - соответствуй!
   - Да какой к чёрту из меня поп, в лучшем случае - спившийся учитель словесности средней школы в Затьмутаракнске, ...но насчёт дела, командор, - не сомневайся... - Вот!!! - и Володя, словно Прометей, выкравший у богов огонь и сбежавший с ним с Неба на Землю к людям, гордо распахнул на груди извазюканый пиджак и с пуговицей внутреннего кармана выдернул стопку распечатанных листов, протянув их округлившему глаза Петровичу.
   - Это что ещё?.. - опешил Шурупов, никак не ожидав такого продолжения от всё более густеющего Уклейкина.
   - Бомба, mon g;n;ral! - спаясничал Володя, одним глазом заметив какой неизгладимый эффект произвёл на Петровича его театральный жест.
   - Всё шутки шутишь?.. - рефлекторно сделал шаг назад опытный фронтовик.
   - Не... дядя Вася, теперь всё по взрослому: тут ком... пот, тьфу-ты, блин, комп... компромат на Лопатина и спец... специальный план оповещения мировой общественности на случай шу... шухера....
   - Ну-ка, ну-ка... - ухватился начштаба с нескрываемым интересом за листы. - Коли так, это совсем другое дело...
   - А я что го... говорил! - с гордостью пытался жонглировать словами, продолжая постоянно ронять оные на пол Уклейкин, - вначале дело, а потом - слово... или стоп: как там... в первоисточнике?.. - Сначала бы... было слово... и было оно Бог - ты не помнишь, дядя Вась, что или Кто... раньше?..
   - И всё же, Володенька, надо как-то аккуратней, - словно не слышал его Шурупов, жадно вчитываясь в компромат, - ...закусывай, что ли, больше, а то опять вляпаешься в историю как с тем, как бишь его...
   - Уклейкиным... тьфу ты чёрт - Лейкиным!.. Уу... Устином, блин, Карловичем... - невольно содрогнулся Володя при упоминании ненавистного ему имени.
   - Во-во... - я и говорю, - закусывай, - в том же нейтрально-поучительном духе ответствовал Шурупов, всецело поглощённый текстом.
   - А м... мы, между про... прочим, раками закусывали, а драки - не было, почему так? - продолжил Володя вдруг изъяснятся загадками, цепляясь за диалог, что бы отогнать от себя медленно, но верно подползающую дремоту.
   - Бывает... но, если б натощак пили, то чего-нибудь, как пить дать... набедокурили, - стоял на своём Василий Петрович, в глазах которого появился озорной огонёк, как у командующего, перед долгожданным наступлением.
   - Бог упас!.. - сам же и ответил Уклейкин, на свой риторический вопрос, вспомнив, что он Ему "коллега по цеху". - Ну, или Серёгина тёща... - неуверенно добавил он.
   - Может и так... - согласился Шурупов, вежливо спросив его: - Володенька, я у тебя возьму на ночь почитать - очень уж дельно и занятно? Вижу, что не зря посидели, молодцы! - и одобрительно подмигнул ему хитрющим глазом.
   - Легко!.. ты, Петрович, как генералиссимус просто обязан быть в курсе всех планов, современных инно... инноваций и тех... технологий!.. - как бравый солдат отрапортовал Уклейкин, продолжая расслабленно полусидеть на полу, изредка почёсывая плечо.
   - Будя, будя... ишь разошёлся, - всё-таки улыбнулся Шурупов, чуть засмущавшись высочайшей военной должности, коей его запросто удостоил Володя.
   - Слушай, Петрович, - как из окопа настороженно огляделся Володя, - а где наш цепной пёс, что-то подозрительно тихо?..
   - Карловна, что ли?.. - на удивление себе невольно напрягся новоиспечённый главнокомандующий и тоже на всякий случай обернулся по сторонам.
   - А кто же ещё?.. - вновь передёрнуло, как затвор, Уклейкина, - у нас один цербер!..
   - Это да... - вздохнул тяжело Шурупов. - Так она как весь торт до конца мне скормила, так на дачу и усвистала, - цветочки свои полевать... до сих пор изжогой мучаюсь.
   - О, как... значит вновь свобода?! - облегчённо воскликнул Уклейкин, ибо он не оставлял надежды распить с соседом бутылку шампанского; и вдруг очередное препятствие к этому, словно бы по его хотению и щучьему велению, рухнуло.
   - Рано радуешься: в понедельник вернётся... - ещё тяжелее вздохнул помрачневший Шурупов, - вновь уронив глаза в текст компромата.
   - Вот зараза... - а чего это она вдруг на... назад решила вернуться?! - заметно потемнел лицом Уклейкин.
   - Сам не пойму, - пожал плечами озадаченный ветеран, - разве так бывает: жил человек всю жизнь поганкой и всё вокруг себя отравлял, а потом бац - и в белый гриб превратился; слышал бы ты, что она мне наговорила, через слово "извините", да "пожалуйста". - В общем, хочет активно помогать штабу...
   - Ну, это-то как раз по... понятно: квартирку хочет тут, в Лефортово оттяпать, - заключил Володя, - что в принципе, вполне естественно: кто бы отказался... - И всё же, такие, как она, в о... одночасье, не меняются... Скорее всего, - обыкновенная корысть, прикрытая хам... хамелеонством. Разве что... какое-то в человеке Преображение... - неожиданно задумался Володя, спроецировав последнее слово на себя в свете невероятных событий текущей недели, которые буквально взорвали и развернули на 180 градусов его в целом пресную и пассивную жизнь.
   - Вот я и говорю, - согласился Василий Петрович, - чудно...
   - А ну её и всех Карлов к чё... черту! - встрепенулся после некоторой паузы Уклейкин, - целых два дня - это вечность, давай выпьем, пока плен... пленительный воздух свободы свеж и наполняет на... надеждой наши грешные души, как вольный ветер паруса кораблей в у... унылый штиль, а?!
   - Володенька, может всё-таки не надо... поздновато уже и я всё ж в карауле, - попытался робко ещё раз отговорить Шурупов возбудившегося соседа от его неуёмного желания продлить праздник тяпницы за счёт только что начавшейся субботы.
   - Надо, дядя Вася, надо!.. - весело подражая экранному Шурику, из озорной и великолепной кинокомедии Гайдая "Напарник" напирал Уклейкин, - с шампанского всё равно ничего не будет, а настроение поднимем! - И потом... - он сделал многозначительную паузу, вновь подняв к потолку руку со скрюченным из-за общей неважной концентрации организма пальцем. - Есть ещё один крайне важный, можно сказать судьбоносный для меня повод - тебе как другу, со... соратнику по оружию, ветерану, и просто, - замечательному соседу и одновременно че... человеку скажу...
   - Ну?! - таки сорвался, не выдержав психологического давления небольшим отрезком времени искренне заинтригованный Шурупов.
   - Мы с моей лю... любимой Наденькой документы в ЗАГС подали - теперь выпьешь?!.. - провёл он, как Иван Поддубный, эффектный, а главное - эффективный "бросок" через себя, после чего Шурупов, оказавшись на лопатках придавленным сверху железно-бетонным аргументом, окончательно сдался:
   - А.., чёрт с тобой, это дело святое, - наливай свою шипучку!
   - Это точно... эта нечисть... уже неделю со мной!.. - с какой-то надоевшей обыденностью, но уже без прежней беспросветной безысходностью согласился он с фразой соседа, в первой её части и, искренне возрадовался - второй.
   Сегодня, сейчас и даже в это мгновенье под гнётом рассеивающего сосредоточенность мозга хмеля, Володя всё более начинал уверовать в свою же спасительную теорию, в Его помощь "коллеги по цеху". Единственное, что его подсознательно среди прочего в эту минуту смущало, было, то неприятное обстоятельство, что он несколько охладел в последние дни к написанию романа. Но, дав себе очередной зарок: завтра же, как следует, прищучить проклятую лень, Уклейкин немного успокоился и, собравшись с духом, дал команду затекшим членам своей расслабленной плоти собраться с силами для движения по коммунальному коридору Вселенной.
   - Только, чур, уговор, - немного оправился от "приёма" Шурупов. - Как выпьем, сразу отбой: никаких там "давай я сбегаю", а то и так... первый час ночи.
   - Nat;rlich, mein General, - по-немецки нарочито бодро рапортовал Уклейкин и на корачках, зигзагами двинулся по направлению к холодильнику, про себя удовлетворённо отметив, что тяпница вполне себе удалась... И хотя непреодолимая тоска по Наденьке отравляла ему радость насыщенного вечера, но пока ещё функционирующий рассудок компенсировал этот "изъян" на удивление трезвой мыслью. Показаться в таком непотребном виде пред её чудесной красоты очами было бы откровенным и, возможно, не дай Бог, - не поправимым свинством, тем более, сразу же после только что чудом обретённого счастья взаимной любви.
   Однако "продолжение банкета" с солированием Уклейкина оказалось к его глубокому разочарованию скоротечным, как шахматный блиц. Второй бокал шампанского вперемежку с ядрёными папиросами "Север" добил его, как тапочек возмездия, в разгневанной руке человека, уничтожает зарвавшегося таракана, возомнившего себя хозяином кухни. И Петрович, традиционно охая и ахая, привычным маршрутом оттащив Володю к его дивану, аккуратно уложил его, словно перебравшего на выпускном вечере внука, и пошёл выполнять свой общественный долг далее, стойко неся ночное дежурство на почти боевом посту.
   Последнее, что относительно членораздельно пробормотал угасающий Уклейкин, вслед Шурупову, было: "я - це... цеховик...", "все на... нагличане... сво... сволочи", а "хомяк - пьян... ица..." или "ум... ница", после чего он окончательно канул отвесным булыжником в небытие дремучего сна, в котором виртуализировалось нижеследующая над ним форменная вакханалия:
   - Ну-с, кто у нас следующий?.. - услышал где-то поодаль от себя Володя, подуставший со знакомой хрипотцой голос.
   - Какой-то толи Лейкин толи Уклейкин... - ответил не менее узнаваемый, но более молодой простуженный сопрано, - документов при себе нет, только это и бормочет постоянно... не разберёшь.
   - Бомж что ли?.. - немного брезгливо и буднично поинтересовался первый и, по-видимому, главный.
   - Да с виду не похож: одет вроде прилично, вон - даже очки нацепил, правда, весь облёванный... - отозвался третий голос, схожий со вторым, но с лёгким присвистом.
   - Эх... чёртова пятница, - тяжёло вздохнул старший, - каждый раз одно и то же: от меня уже жена шарахается, говорит, провонял, как алкаш последний, - и с досады и для успокоения отхлебнул из нержавеющей карманной фляжки немного портвейна. - Ладно, Бог с ним, вкатывайте бедолагу, - утвердительно икнул он, - поглядим, что с ним и куда его дальше...
   И двое почти близнецов-санитаров в белых халатах и с марлевыми повязками на лицах на медицинской тележке привычно ввезли Уклейкина в сизо-желтое, словно бы насквозь прокуренное небольшое помещение, совершенно без окон, с потолка которого, на оголённых проводах (средство от мух) завядшей грушей свисала тусклая лампа.
   В одном углу затхлой комнатки, стоял высокий и кособокий тронутый ржавчиной шкаф с выбитыми стёклами, содержащий хаотично разбросанный медицинский инструментарий: от зажимов и скальпелей до ножовок и клещёй. В противоположном корнере на вспученных сыростью ядовито-зелёных полках также хаотично расположились всевозможные лекарства в пачках и склянках: от зелёнки с йодом до аспирина и спирта, который подобно неуловимому эфиру, полностью выветривался в первый же день его получения со склада для профилактических нужд из расчёта на одну неделю.
   И сегодня был как раз такой день и поэтому весь персонал экспериментального медицинского учреждения уже с утра находился в приподнятом настроении и особенно рьяно предвкушал окончания смены, так как к вечеру в заветных емкостях ещё плескалась алкаемая ими жидкость самого высокого в мире качества и градуса.
   В промежностях же периметра сиротливо приютилась пара горбатых табуреток, треснувший венский стул и даже акушерское кресло пусть и со сломанными подлокотниками. На одной стене весел строгий портрет профессора Мечникова, супротив которого чуть веселее обосновался доктор Чехов, а между ними - прибитый 150-ти миллиметровыми гвоздями агитационный плакат изобличающий пьянство, над которым провис, как древняя новогодняя гирлянда, выцветший транспарант с глубокой философской сентенцией: "Каждому своё!.."
   На распахнутых облупившихся дверях скромного помещения изоляционной лентой был приклеен листок в клеточку, заменяющий отсутствующую латунную табличку с надписью печатными от руки буквами разного шрифта и размера:
   "Смотровой кабинет Љ6 всенощной амбулатории при НИИ Неотложного вспоможения Министерства проблем нездоровья".
   Всё это Уклейкин успел странным образом разглядеть, будучи не в силах открыть даже веки, ибо, его страшно мутило и периодически рвало. По этой же причине он был не в состоянии хоть что-то произнести членораздельно, так как из расстроенного желудка к горлу поднялось чёрт знает что, и, скопившись там, - застряло, едва давая возможность хоть как-то дышать. Поэтому единственными органами чувств, относительно удобоваримо связывающими его с внешним миром, были, обострённые от невыносимо-гадкого положения, - обоняние, осязание и слух.
   - Ну-с, коллеги, приступим, не чокаясь... - традиционно мрачно пошутил доктор, испитый тембр которого всё более напоминал Уклейкину, неподражаемого голос его бывалого и на 99,99% проспиртованного соседа по дому Егорыча. - Распахните бренное тело, - приказал он чрезвычайно услужливым и юрким санитарам.
   - Нда... вот что значит, будущие мои врачи, смешивать алкогольные напитки... - устало заключил доктор, бросив вскользь опытный взгляд на слабо пульсирующую и чуть вздутую у живота плоть Володи.
   - Это точно... - солидарно почесали запущенные, как давно не метёные дворы, подбородки медбратья и потупили стыдливо глаза, в свистяще-хрипящем ответе которых, угадывались голоса Толи и Коли - верных "оруженосцев" Егорыча, составлявших вместе не разрывный и никем ещё на Земле не разгаданный и не выпитый до конца условный алкогольный Бермудский треугольник.
   - На сей раз обойдёмся без вскрытия, - моментально поставил диагноз Егорыч, - итак всё видно: раздутая печень, токсикоз и общая истощённость организма... кстати, что-то мне его зелёная физиономия знакома...
   Санитары, как всегда, параллельно пожали плечами, предано смотря в глаза непререкаемого авторитета и жадно ловя каждый его звук, готовые молниеносно выполнить любое поручение.
   - Ну, я ещё понимаю... водка... пусть даже и с пивом, - продолжал он читать в тысячный раз одну и ту же лекцию, благодарным молодым слушателям в некогда белых халатах. - В жизни всякое бывает: жарко... или просто запить, под воблу или раков, промежуток между тостами залить, что б, не было скучно, так ведь, друзья?..
   - Конечно, так! - одобрительно отрапортовали они, синхронно покосившись к основанию шкафа, где гуртом стояли пыльные пустые пивные бутылки, плотно окружившие такие же - водочные, и вынужденно сглотнули, было обильно выделившиеся слюни.
   - Но понижать после ерша градус, да ещё шампанским - исключительно бабским напитком, - продолжал нравоучительно доктор Егорыч, - это, коллеги, говоря очень мягко, прилично и, если, не по-русски, говоря, - зверский моветон!..
   В этот момент Уклейкина вновь вырвало. И только удивительная проворность Толи и Коли, которые успели подставить тазик под "водопад" позволили оставить помещение смотровой в относительной чистоте, правда и без того - далеко не стерильной: лишь немного забрызгав нижнюю часть брюк и новые ботинки Егорыча:
   - Вот сволочь очкастая!.. только ведь вчера туфли купил, муха, блин, не сидела!..
   - Третий тазик уже... - пытались хоть как-то сгладить нечаянное горе шефа подчинённые.
   - Вспомнил!.. - не отводя печально-злых глаз от заблеванной обуви, воскликнул доктор, - я этого типа у ЗАГСА видел, он гад, мне ещё угрожал морду лица набить... - Значит так, товарищи, санитары, - продолжил он, сложив сердито руки крестом на вздымающейся от негодования груди, - вколоть ему два кубика пирамидона и на органы!.. То есть, блин, к органам, во 2-ю палату!..
   И, повинуясь клятве Гиппократа, Толя и Коля, словно бобслеисты, оттолкнувшись от стены с портретом чуть улыбающегося Чехова и разогнав по длиннющему коридору тележку с бледно-зелёным Уклейкиным до нужной скорости, - заскочили на неё; и с ветерком помчались по указанному начальством адресу. Они так ловко пролетали мимо многочисленных углов больницы, встречных шарахающихся на костылях пациентов и флегматичного персонала, а также многочисленных кадок с пальмами, что со стороны могло показаться, что они действительно профессиональные гонщики.
   А уже через минут пять виртуального времени, умопомрачительных виражей и жутких ускорений, в течение которых Уклейкин проклинал себя, что родился на свет Божий, "болид" со всего ходу вышиб дверь палаты Љ2, где естественным образом и упокоился, упёршись в спинку ближайшей железной кровати. А ловко спрыгнувшие с "саней" санитары, словно бравые спортсмены после финиша на телевизионные камеры хлопнули друг другу по поднятым вверх ладоням и выпалили дуплетом, стандартное, в подобных случаях восклицание: Yes!!!
   - Вы чего, олухи одинаковые, совсем рехнулись, - меня, блин, чуть с кровати не выбило! - тут же прогремела ответная жёсткая канонада вместо ожидаемых бурных аплодисментов из глубин потревоженной койки. - Я выйду, вы у меня, голубчики, тут же и присядете на всю пятнашку!
   - Извините, нас Харитон Захарыч, тормоза на тележке опять отказали, мы больше не будем... - промямлили виновато Толя и Коля, как "зайцы" пред суровым контролёром.
   - Извините... - передразнил их, чуть остывая, властный больной с подвешенной на грузе загипсованной ногой, - детский сад на лямках... - Ладно, помните доброту майора Чугунова, - благодушно отозвался он о себе во втором лице, - с вас, доходяги, три компота и пачка "Беломора" и считайте, что вам сегодня катастрофически крупно повезло.
   - Спасибо... - выдохнули с искренним облегчением взмокшие от напряжения санитары, а у Уклейкина, который был и так ни жив, ни мёртв после больничного "бобслея", услыхав неприятно знакомую фамилию, вновь усилились внутренние позывы к не прекращающейся тошноте.
   - А мы вам, товарищ майор, новенького привезли, - словно бы в оправдание нечаянной аварии и в надежде как можно скорее поменять опасную тему разговора, не понаслышке зная суровость характера следователя, с лихвой компенсирующий его комплекс маленького роста, мгновенно сориентировались Толя и Коля.
   - Ну-ка, ну-ка, - оживился Чугунов, - кто таков? откуда? покажите...
   - Лейкин или Уклейкин... его без документов скорая помощь в какой-то подворотне в усмерть пьяного подобрала... - стоя смирно отчитывались всё ещё бледнолицые медбратья.
   - Уклейкин?!.. - по медленно багровеющему лицу Чугунова пробежала, как битая собака, поджав хвост, мрачная тень. Майор с пристрастием взглянул на жёлто-сизую физиономию привезённого на тачке пациента, в котором, вне всякого сомнения узнал того нагловатого молодого человека в стильных чёрных зеркальных очках ставший причиной его прозябания с переломленной ступнёй в забытой Богом больнице экспериментального типа:
   - А!.. Кор... кор... респ... ппонд... ддент, мать твою! - так же как в своём кабинете в минувший вторник при допросе Володи в качестве подозреваемого заикаясь от нахлынувшего гневного волнения, вторично наделал он фонетических ошибок, в общем, не сложном слове. - А ну, держите меня семеро, иначе я ему тоже башку раскрою!.. Только уже личным кулаком, а не железной статуэткой дорогого Феликса Эдмундовича!..
   Абсолютно беспомощный Уклейкин лишь съёжился в ответ на зловещую тираду взбешённого опер уполномоченного, мысленно прощаясь со всеми близкими в процессе подготовки к неминуемой развязке разыгрывающейся прям на его закрытых глазах страшной трагедии с самим собой.
   - А вы, что, клизмы больничные, рты раззявили! - рявкнул он на обескураженных от вновь резко поменявшегося в худшую сторону настроения майора, почти одинаковых санитаров, - ноги в руки - и что б через секунду я эту гниду здесь не видел! Я за этого очкарика сидеть не собираюсь, и вы, мензурки небритые, у меня компотами на сей раз не откупитесь!..
   Всерьёз напуганные перспективой, как минимум, полмесяца бесплатно помогать родному государству, Толя и Коля, мощно оттолкнувшись от едва уцелевшего косяка разбитой двери палаты, рванули по "жёлобу" больничной трассы вместе с Уклейкиным, в обратном направлении заодно улучшив время на целую виртуальную минуту. Более того, аккурат в миллиметре перед шефом, который, только что, блаженно крякнул из заветной фляжки, разогнанная до почти первой космической скорости тележка со спасённым Уклейкиным и висящими по бокам младшими медицинскими работниками, остановилась, как вкопанная, воочию доказав, что иногда её тормоза бывают в полном порядке.
   - Да... - крепко задумался Егорыч, выслушав сбивчивый доклад взъёрошенных лихой ездой и напуганных Чугуновым подчинённых. - Ишь как... и милиции видать что-то этот типчик нашкодил... тёртый, оказывается, калач.
   - Точно... - вторили Толя и Коля шефу, глядя на уже сине-зелёного Уклейкина, внутренности которого после головокружительного спурта едва нашли определённые самой Природой места в истощённой пятницей плоти.
   - Нда... а с нашими органами лучше не спорить - тут же разберут на органы и ещё скажут, что так, мол, и было... - кисло улыбнулся Егорыч невольному тавтологическому каламбуру. - Куда же его сбагрить-то?.. А, давайте-ка, орлики, колесуйте этого бедолагу в 13-ю палату... там, вроде, тихая лежит, на сохранении... и что б у меня всё чин по чину, без скандалов, а то после смены жидких премиальных лишу...
   Последнее предупреждение для бесшабашной парочки было сродни приговору военно-полевого трибунала и они, вновь, как четверть часа назад, разогнав свою чудо-тележку до состояния предельной вибрации, усвистали подобно дикому горному ветру в строго означенном Егорычем направлении.
   Однако на сей раз экстренное торможение продвинутых носилок не сработало практически также как при их физическом контакте с кроватью грозного майора получасом ранее. Разница была хоть не принципиальной, но весьма ощутимой: двери палаты Љ13 совершенно неожиданно оказались бронированными, и "болид" отскочил от них, словно шарик пинг-понга от ракетки, рассыпав "пассажиров", как горох по коридору. Озадаченные крайне дискомфортным финишем, мастера коридорного "бобслея" почесали ушибленные затылки и, убедившись, что они живы, не без труда, но таки обрели вертикальное положение. Затем, вложив распластанное тело Уклейкина в заметно погнутое ложе тележки, одно колесо которой сиротливо лежало рядом с ним на полу, они постучались в дверь, ибо последняя была заперта изнутри, что вызвала у них дополнительное недоумение, ибо, согласно строгой инструкции лечебного заведения этого не должно было быть не при каких обстоятельствах; даже в случае нежданного нашествия Мамая.
   Через минуту железный засов со страшным скрежетом отодвинулся и бронированная дверь медленно, словно свинцовые ворота противоядерного бункера отворились. На пороге с очевидными признаками поздней беременности стояла миловидная женщина средних лет и голосом очень близким к случайной знакомой Уклейкина, которая в прошедший злополучный вторник нашла и вернула его утерянный паспорт с деньгами, и с неподдельным любопытством спросила помятых санитаров:
   - Вам что нужно мальчики?
   - Мы, гражданочка, к вам на сохранение больного привезли...
   - Да вы что, ребята, рехнулись! - искренне испугалась она за санитаров и сочувственно покачала головой, или вам жизнь не мила?.. совсем ведь молоденькие...
   Володя и так почти бездыханный после второго за неполный час скоростного спуска на тележке, как смог напряг слух, также как и медбратья, абсолютно не ожидавший такого крутого и престранного поворота в развитии события и потерявшись, совершенно не знал к чему готовиться.
   - Дык... нам Главврач приказал... Егор Егорыч, - выдавила из себя оторопевшая парочка.
   - А ему-то сколько?.. - продолжала горестно покачивать будущая мать головой, покрытой пышными чёрными, как конская грива, волосами.
   - Пятьдесят семь... - машинально ответили они, - ... с утра было.
   - Ну, этот хоть пожил... - грустно подытожила она, - так всё равно, жалко ведь человека, да и доктор он сердечный, - я его запомнила на приёме - обходительный такой...
   - Но... - тщетно пытались сформулировать в слова Толя и Коля полное непонимание происходящего после недоумённой паузы.
   - Не напрягайтесь, мальчики, просто передайте своему доктору, - чуть напористей, но всё также сочувственно пояснила она, - что у меня муж дюже ревнивый, и посему - идите-ка поскорей отсюда от греха подальше, пока ваш больной, да и вы ещё живы... - Кстати, что-то мне его синюшное лицо знакомо... А!.. - узнала, - обрадовалась она своей зрительной памяти, - это, кажется, Лейкин или Уклейкин, - точно не скажу... А ведь предупреждала я его три дня назад, что б, не курил на детской площадке, а он с собутыльником своим - Крючковым сегодня опять за своё взялся!.. - вот черт и наказал его... вон как, хулигана, скрючило...
   - Но, позвольте, гражданочка... - всё-таки собрались с мыслями медбратья, пуская мимо ушей, как им показалось, совершенно неуместные женские воспоминания, - а, как же, ваш муж, узнает, что мы вам полумёртвого мужчину в палату на сохранение подложили?
   - Вам, ребятки, бронированной двери смотрю мало! - ещё твёрже, но всё также, загодя соболезнуя причастному к ней персоналу, ответила Вера, - а ведь её вчера не было...
   - Не было, вроде... - вынужденно согласились очевидному Толя и Коля, словно в подтверждение, почёсывая ушибленные бока.
   - Господи, и это будущее нашей медицины!.. - взмолилась она, всплеснув к небу руками, - куда образование катится?.. - Ну, тогда посмотрите, что подвешено в правом верхнем углу: ХХI век на дворе, а они всё будто в каменном застряли.
   - Камера?! - первым догадался Коля, который однажды видел подобную аппаратуру в милиции, когда проходил с полгода назад свидетелем по какому-то пустяшному делу.
   - Видео... камера, - уточнила Вера, и у обесточенного Уклейкина немного отлегло от сердца.
   - Ну и что, её и заклеить можно... - нашёлся вдруг Толя, не желающий уступать хоть в чём-то Коле.
   - Если вы, мальчики её заклеите, то вас уже гарантированно ничем не отклеить будет от асфальта... - ещё жёстче, но всё с той же сожалеющей интонацией в голосе ответила роженица.
   Уклейкин вновь до предела насторожился, а почти одинаковые санитары, синхронно селезёнками почуяв неладное, сбавив так и не проступивший гонор до сдавленного и чуть дрожащего полушёпота, наконец, вопросили главное:
   - А кто собственно в таком разрезе у нас муж?..
   - Бывший чемпион Москвы по тяжёлой атлетике, но до сих пор быков за шею, как цыплят, душит, ну и заодно район наш держит - Лёша Бурятский! слыхали?.. - выложила она, осерчав, последний козырь в надежде, что он урезонит непроходимую непонятливость ещё не битой масти и сохранит ей, как минимум, - здоровье. - Ну, ещё вопросы есть?!
   Но вопросов больше не последовало, ибо, кто в районе не знал печально знаменитого и ужасного местного авторитета по кличке Лёха Бур (Бурятский), которым мамаши весьма эффективно пугали непослушных детишек. Толя и Коля были готовы добровольно сдаться в кутузку к майору Чугунову и даже "доплатить" ему за эту услугу целой кастрюлей компота, лишь бы не попадаться на кровавые от ревности глаза блатного Бурятского Отелло.
   И санитары, безоговорочно повинуясь инстинкту самосохранения, подхватив на руках тележку без одного колесика вместе с Уклейкиным, который про себя благодарил Бога, что в среду авторитетный муж случайно не заметил его с Верой в уютном дворике Сашки Подрывева, исчезли также мгновенно как свет от лопнувшей от перенапряжения лампочки.
   Очутившись через несколько минут на относительно безопасном расстоянии от бронированной двери в другом конце огромного корпуса больницы, медбратья, отдышавшись, начали судорожно решать дальнейшую судьбу Уклейкина. Их одновременно поджимало и время, которое неумолимо, литерным поездом, летело к окончанию смены и нервировали жёсткие, однозначные, слова шефа о том, "что б у меня всё чин по чину, без скандалов, а то после смены жидких премиальных лишу..."
   А это значило только одно: надо было срочно, а главное - самим, без сторонней консультации начальства, принимать ответственное решение о госпитализации до невозможности надевшего им пациента.
   - А давай этого доходягу цыганам в подвал сбагрим, - Егорыч давеча ругался с завхозом по их души, они там всем табором с ветрянкой вроде бы с неделю ютятся, - предложил Коля, который всегда был в курсе всех новостей и сплетен больницы.
   - Ага... сейчас!.. - категорически возразил Толя, - я позавчера пошёл туда, градусники им ставить, так у меня эти бродяги часы с руки подрезали! хорошо ещё, что я без лопатника был а, то бы и последние деньги - тю-тю... ну их на фиг!.. - Хочешь, Колян, один иди, а я - пас...
   Услышав про цыган и "подрезанные" с руки часы, Уклейкин, было, возмущённо оживился, но неподъёмный пресс навалившейся со всех сторон рукотворной хвори вновь не позволил ему даже пискнуть. Коля же, с тоской оглядев свои китайские электронные "котлы" и, машинально прикрыв оные засаленным манжетой рукава, рассудительно возразил:
   - Не... чо... я сам себе мышьяк... что ли...
   - О, точно! - осенило вдруг Толю, - а давай его к мышам свезём с глаз долой!
   От "мышей" Уклейкина передёрнуло, словно враз очумевшего слона, с ужасом узревшего как через его хобот в плоть с гиканьем и улюлюканьем влетело полчище этих наглых и развязных грызунов.
   - Это в 66-ю, экспериментальную?! - обрадовался отличной идее напарника Коля.
   - А то! - весело подтвердил Толя, - один хрен там, кроме подопытных грызунов никого нет, а завтра с утра студенты-лаборанты придут и куда-нибудь этого тошнотика пристроят...
   Сказано - сделано. И еще через четверть часа, плутая бесчисленными, как притоки Амазонки, лабиринтами лечебного заведения они безошибочно вынырнули пред искомой заветной дверью, на которой кнопками был присобачен тетрадный в узкую линейку лист, где каллиграфическим почерком было выведено следующее:
   "Опытно-экспериментальная лаборатория Љ66 прогрессивно-эволюционного анализа болезней человека методом исследования грызунов посредством их трепанации и вакцинации". Руководитель кмн. доцент Лоскутов Ф.Ф.
   Ниже, также аккуратно на тетрадном листке, но в клеточку было пришпилено следующее объявление:
  Лаборатория выкупает за наличный расчёт:
  мыши полевые и домашние - 50 коп., шт.;
  хомяки разные - 1 руб., за особь;
  крыс всяких - временно не принимаем...
  оптовикам премия - 10 % от 100 штук.
   - Фу, вонища!.. - сдавленно взвыл Коля, задом открывая никогда не запирающуюся дверь и вкатывая тележку с Уклейкиным, - как они, блин, тут вкалывают?!
   - Как?.. - Да, так же как и мы, - правильно Егорыч ворчит - насквозь пятничными отходами провоняли: человек ко всему привыкает... - философски заметил Толя, - а уж русский - в особенности, да и куда бедным студентам податься?..
   - Это точно... - согласился Коля, - сваливая Уклейкина, как мешок с картошкой, с тележки на единственную кушетку не занятую бесчисленными клетками с метущимися в них зверьками. - Я даже слышал, что они мышей вымачивают, черным перцем с солью отсыпают, а затем с луком жарят, когда стипендию задерживают.
   - Да ну... ерунда... какая-то, - скептически фыркнул Толя, - ты бы сам лучше чаще закусывал, а то несёшь всякую фигню галлюциногенную...
   - Не скажи... - упирался задетый за живое прямым и, к слову сказать, - справедливым упрёком Коля, - я один раз с одним из них как-то пил по случаю, так студент этот, засохшим хомяком занюхивал... типа там какие-то особо бодрящие гормоны выделяются...
   - Ты, дружок, ври да не завирайся... - стоял на своём Толя, - впрочем, - задумался он, - вон в этой как её... Азии, тараканов в два горла жареных уплетают...
   - Да точно тебе говорю, Толян, - также не сдавался Коля, - меня тогда, с оного вида дохлого хомяка чуть не вырвало...
   - Ладно, проехали: было - не было, мне, если честно - фиолетово, хоть лягушек жри - осмотрелся, словно ревизор Толя, - переверни тошнотика на живот, что б, не захлебнулся и тазик подложи рядом, а то загадит тут всё, - и валим отсюда, а не то док в одно лицо остатки премиальных вылакает...
   Положение Уклейкина оставшегося один на один с озверевшими от людского насилия несчётными грызунами в самой дальней палате больницы было не просто жалким, а катастрофически жалким. Как говорят в подобных критически положениях, главному герою романа оставалось уповать только на реальное чудо, а поскольку сие явление кране дозировано даже в фантазиях литераторов, ибо, в противном случае девальвировало бы самую суть себя, то его, увы, для Володи, не случилось.
   Более того, минут через десять, как медбратья бросили его на произвол судьбы ради пусть самого чистого и крепкого в мире пятничного спирта, Уклейкин буквально кожей почувствовал как её начали со всех сторон обнюхивать, осторожно касаясь, тысячи слюнявых, холодных, по-видимому, носов грызунов с щекотливыми усами. Убедиться в этом более или менее определённо не представлялось никакой возможности, ибо, санитары согласно инструкции вырубили в ветеринарной свет; впрочем, веки Володи, как у гоголевского Вия, без посторонней помощи по прежнему не раскрывались, а руки были связаны простынями с кушеткой.
   И вдруг, прямо над его ухом раздался чей-то чрезвычайно писклявый голосок:
   - Стойте, братья и сёстры! Мы ж не варвары-люди, а звери! И прежде, чем сожрать с потрохами этого гнусного представителя мучителей наших, мы должны огласить приговор, дабы пред адской смертью он знал, за что приносится в жертву! Вы согласны?!
   - Да!!! - раздалось тысячекратно эхом, - давай хомячелло!!! Жги Флешка!
   - Иного, друзья, не ожидал от цивилизованных соплеменников... - ответил взволнованный массовым пониманием Флешка, и уронил на небритую щёку Уклейкина благодарную слезу.
   "А вот это точно шизофрения..." - в немой панике заставил признаться сам себе Володя в неизлечимом диагнозе и, потеряв окончательно способность адекватно воспринимать происходящий бред вместе с волей к сопротивлению, стал обречённо и смиренно ожидать своего конца, ни на что уже не надеясь...
   - Итак. Братья и сёстры, пред вашими полными справедливого возмездия зрачками лежит Володька Уклейкин - представитель рода людского, возомнившим себя царём зверей, и на этом беспочвенном основании уничтожающий всех кто слабее его! Более того, они в своём чванливом высокомерии скатились до катастрофического уровня духовной деградации, ниже которого только вырождение, ибо никто кроме человека в бесконечно многообразной разумной фауне Вселенной не убивает себе подобных ради власти, мнимых материальных благ и тщеславия, но сейчас не об этом, в конце концов - Бог им судья!
   Вы, только, вдумайтесь, многострадальные братье и сёстры, хотя бы в текст объявления, которое висит на двери нашей душегубки - это ж форменный беспредел: нас скупают на гибель по 50 копеек за мышь и рубль за хомяка! А крыс - этих вульгарных, злобных существ, например, - вообще не трогают! Странная, если не сказать преступная избирательность?! Вы не находите, дороги мои обречённые друзья?!
   В ответ на страстный вопрос раздалась настолько мощная, полная дикого гнева упругая волна, от которой Уклейкин качнулся вместе с прикрученной к полу, аршинными болтами кушеткой.
   - Триллионы наших родственников, - продолжал Хомяк зажигать ненавистью сердца грызунов, - уже загублено людьми, и Бог весть скольким, только предстоит принять мученическую смерть; но всякому терпению есть свой конец! Ведь даже кроткий, слабенький, беззащитный мышонок или хомячок от безысходности рано или поздно начинает по-человечески звереть!!! От себя же лично добавлю, что этот Уклейкин со своим подельником Крючковым мало того что перекормили меня сворованным у его тёщи салом, которое как известно богато строго противопоказанным нам холестерином, но и смочив его водкой, вынудили меня себе на потеху отплясывать цыганочку, после чего я едва кони не двинул.
   Таким образом, суммируя всё вышесказанное, я от своего и ваших печальных лиц, обречённых на раннюю смерть посредством проведения над нами смертельных экспериментов людьми в белых халатах, резюмирую, что это - чистый геноцид мелких грызунов всех мастей. А посему, только лютая смерть Уклейкина пусть и ничтожной каплей в океане несправедливости, но хоть как-то возместит нам горечь невосполнимых потерь близких и послужит должным уроком подобных ему извергов. Вы согласны со мной о, бедные мои, братья и сёстры?!
   - Да!!!!!!! - раздался дичайший вопль разъярённых зверьков.
   - Ну, тогда - ату его, ребята!!!
   И тысячи острейших, как иглы, зубцов одновременно и со всех сторон, мгновенно вонзились в уже почти остывшую от страха плоть Володи.
   - На... на... тебе, гад! - отчётливо слышал средь несчётного чавканья Уклейкин, как Сашкин хомяк-оратор Флэшка методично и остервенело, отгрызал хрящ его уха, окончательно теряя сознание от болевого шока и апокалипсического ужаса.
   - Ма!.. Ма!! На!.. Наденька!!! - взвыл предсмертным, отчаянным воплем Уклейкин. И тут же из огромного, раздувшегося как зоб жабы, горла его, словно прорвав бетонную плотину, вырвался отвратительного цвета сгусток, невыносимо визжа и судорожно шевелясь, до краёв наполнивший собой стоящий на полу тазик.
   - Я тут, Володенька, не волнуйся и помни: ...я не брошу тебя... никогда, - услышал он откуда-то с Неба ангельский голос Воскресенской и в совершеннейшем холодном поту, абсолютно бледный таки открыл воспалённые, полные ужаса глаза.
   Рядом с ним на постели в девственных лучах утреннего Солнца, переливаясь в них словно живительный родник, с взглядом переполненным любовью и состраданием, кротко сидела Наденька, и нежно гладила его взмокшие волосы.
   - Господи ...спасибо, что ...ты есть... - едва слышно успел вымолвить Уклейкин, и, из последних сил, улыбнувшись ей и потеряв сознание, вновь забылся.
  
   Глава 11
  
   Если бы состояние здоровья и настроение человека можно было выразить соответствующим цветом, то вся суббота для Уклейкина была бы измалёвана серыми грубыми мазками маляра на угрюмо-чёрном фоне и лишь к вечеру мрачные тона начали немного светлеть.
   Как уже упоминалось, Воскресенская спасительным ангелом влетела к Володе в семь утра, уставшим сердцем почувствовав неладное, после очень долгого и серьёзного разговора с отцом, когда закончился футбол глубоко за полночь. Шурупов, который должен был разбудить Уклейкина в 4 утра, что бы сменится на дежурстве, разочарованно-ожидаемо узрев в означенный срок, совершенно плачевное состояние Володи, опираясь на собственный богатый опыт, - не стал этого делать, с прискорбием осознав тщетность любых подобных попыток. А потому, когда Наденька тихонько постучалась в дверь коммунальной квартиры, что бы ранним звонком никого не разбудить, чутко дремлющий на кухне ветеран был несказанно рад, увидав её на пороге, и вкратце без лишних подробностей пересказал текущее плачевное положение Володиных дел.
   После этого Наденька подобно сестре милосердия весь день хлопотала у постели любимого: меняла тазики, компрессы, простыни, отпаивала отварами и бульоном из свежей курочки, которую по её настоятельной просьбе на Лефортовском рынке купил Василий Петрович. На все же намёки соседа, что подобное надо лечить подобным, Наденька вежливо уклонялась, дав ему твёрдо понять, что всему своё время, - и оно ещё не наступило, приняв, впрочем, от него целительную чекушку "Праздничной" водки, которую он предусмотрительно захватил по дороге с рынка.
   Лишь к полудню Уклейкин более или менее очнулся и начал что-то адекватно воспринимать, хотя по-прежнему ему было весьма хреново: внутри жгло так, словно бы собравшиеся со всей Вселенной черти запалили мировой кострище, на котором хотели испепелить всех грешников разом. При этом всё это время Володе было невыносимо стыдно перед Наденькой, Василием Петровичем, самим собой, а теперь ещё пред Ним за то, что мало того самонадеянно и пока безосновательно причислил сам себя в "коллеги по цеху" Творцу, но неподобающим проступком тут же и дискредитировал свой статус.
   Ведь только на этой неделе он раза три свято клялся самому себе, что докажет, что он "не кишка тонка" и что... все благие начинания коту под хвост?.. Сама судьба, фантастически расщедрившись, подарила ему взаимную любовь в виде волшебной красоты Наденьки и вместо того, чтобы беречь её, как единственный огонёк дающий свет, тепло и самый смысл его жизни, он словно нарочно задувает его отвратительными поступками. Это ли не рукотворное безумие?!.. Сии очевидные и крайне печальные мысли дополнительно отравляли и без того воспалённое сознание его и бередили и без того измученную чертовщиной душу.
   В самом деле, терзал он себя вновь и вновь: Наденька принесла ему долгожданную и радостную весть о том, что её родители согласились на их брак, и по нежному лицу её было заметно, как тень тяжёлого ночного разговора с отцом ещё не растворилась во времени, а сердце наверняка уже навсегда обрело новый рубец. И случилось это чудо, даже не смотря на нашу ничью с англичанами. Переменчивая фортуна явно благоволила им, ибо, настроение отца Наденьки было удобоваримым, и объяснял он его тем, что игра футболистов сборной России наконец-то обрела стройность, смысл и волю, и, следовательно, - положительный результат рано, или поздно придёт.
   Казалось бы, вот оно счастье, само плывёт в твои руки - бери и наслаждайся жизнью: радуйся, твори, люби, рожай и расти детей. Но именно это особенно угнетало Уклейкина, который вместо того, что бы встретить Наденьку с благословением подобающе: цветами, улыбками, поцелуями и объятиями, предстал пред ней в жалком непотребном виде.
   По-видимому, Наденька чувствовала все эти внутренние терзания Володи и вплоть до его относительного выздоровления мудро не касалась неприятной темы, о которую, как корабли в ночной шторм, было разбито в щепки несчётное число семейных браков, в том числе построенных, казалось бы, на самых надёжных в мире верфях любви.
   И это чрезвычайно важное обстоятельство в поведении Воскресенской оставляло высокие шансы на то, что их семейный фрегат ещё не спущенный официально со стапелей в бескрайне разнообразные воды бытия, - благополучно минует на своём житейском пути коварные рифы, бури и штили.
   Среди прочего, Уклейкин твёрдо решил ни в коем случае не рассказывать Наденьке про ужасный сон, опасаясь, лишний раз огорчить её окончательным осознанием своего психического нездоровья, с которым он сам, если так можно выразиться, - свыкся и воспринимал уже как нечто неизбывное и свыше данное в искупление грехов его. В особенности после того, как после обеда позвонил Сашка и непривычно взволнованным голосом, перемешенным с усталостью и невыносимой, чувствующейся на расстоянии, грустью, спросил:
   - Здорово, старик... как сам?..
   - Привет, Саш... так себе, - насторожился Уклейкин, почувствовав неладное, и едва шевеля засохшими губами, вынужденно добавил: - ...А если честно... - хреново...
   - Ясно... - такая же беда... я что звоню-то... Володь... - хлюпнуло на том конце беспроводной связи, - у меня это... флешка издох...
   - Как это?!.. - испугался Уклейкин, вспомнив жуткий сон с Сашкиным хомяком, и всею кожею своей почувствовал, что его и без того крайне бледный вид становится абсолютно белым, словно скатерть на поминальном столе.
   - Как?.. обыкновенно... - тяжело выдохнул Сашка, - я в полдень кое-как очухался, - и ползком на кухню: хорошо, что вы хоть пива оставили...
   - Там и водки... чуть-чуть было... - всей измученной душой сопереживал горю друга Уклейкин, пытаясь хоть как-то загладить свою возможную вину за несчастье, при этом понимая всю тщетность утешений, зная привязанность Сашки к Флешке.
   - Да... спасибо... на рюмку хватило, - подтвердил с едва уловимым упрёком Подрываев. - В общем, немного поправился, продираю глаза, а на столе 3-х литровая банка с моим хомяком; пригляделся, а он будто бы в судорогах дёргается... и весь такой жалкий, ...всклокоченный, и... и... из малюсенького глаза такая огромная слеза выкатывается, а вокруг ... мокрота какая-то, остатки сала, куски сыра, крошки хлеба, тараканы дохлые... понимаешь... Володь, меня от жалости чуть Кондратий не схватил...- дрогнул его голос.
   - Ох, Сашка... понимаю... - солидарно тяжело выдохнул Уклейкин, продолжая тщетные попытки разбавить горе друга собственным, - ...веришь ли, я сам сегодня едва ласты не склеил, - сутки, прости Господи, блювал ...до сих пор воротит...
   - А он... он... умер... прямо на моих руках... из-за меня... - тихо ответил Сашка самобичующей интонацией, - я, Вовка, как последняя институтка, растерялся. - Ладонь в банку засунул, а она обратно с флешкой не лезет; ну, я в панике и разбиваю банку о стол... и... осколок, его как ножом, полосонул... на смерть... представляешь... А меня, урода, даже не царапнуло...
   - Судьба... - выдавил из себя Уклейкин, не найдясь, что сказать в драматическую минуту.
   - Никогда себе этого не прощу... - продолжал корить себя почём зря Подрываев.
   - Брось, Сашка, ты ни в чём не виноват! - не вынес терзаний друга Уклейкин, - ... это мы с Серёгой его, наверное, салом до смерти перекормили... когда ты спал...
   - Салом?.. - ни на грамм не удивился Сашка. - Причём тут, Вов, сало: он у меня гайки на раз переваривал - не желудок, а печь мартеновская... Ладно, что, теперь говорить... я собственно и позвонил, что б душу отвести, да заодно и тебя проведать. В общем, спасибо, дружище, что выслушал...
   - Да что ты... - проникся Володя участием и отзывчивостью друга, - может тебе надо что, - я мигом, - вот только оклемаюсь... немного...
   - Нет, спасибо... мне уже легче, да и Серёга уже забегал... все нужные микстуры приволок... мы даже помянули Флешку по маленькой... не чокаясь, - чуть спокойней ответил Подрываев.
   - А Серёга-то как?.. - в очередной раз восхитился товарищеской неутомимостью друга, всегда готового прийти на помощь.
   - Как всегда, - свеж и бодр, - также с восхитительными нотками и с ещё меньшей грустью ответил Сашка. - Только, говорит, с тёщей немного поцапался...
   - Да уж... было дело, - смутно припомнил вчерашнюю трагикомичную сцену Уклейкин, когда Мальвина Сидоровна, железной рукой, схватила Крючкова за воротник, и, словно нашкодившего щенка, потащила в будку для дальнейших воспитательных процедур самого различного свойства. - А вообще, кремень наш Серёга, ничего его не берёт, - ещё раз подтвердил Уклейкин удивительные физические свойства организма их друга, - а теща у него, между прочим, тоже ещё та дамочка в своём роде - хищников лечит...
   - Стало быть, они нашли друг друга... - философски подытожил Подрываев, как будто, даже чуть усмехнувшись. - ...Ну, ладно, старичок, выздоравливай, пока...
   - Спасибо, брат... всё будет хорошо... верь... только... - откровенно волнуясь, тактично подобрал утешающие и благодарные слова Уклейкин.
   Обессиленный тяжёлым разговором, а главное - совершенно потрясённый смертью хомяка, который пусть и во сне, но в свою очередь организовал его собственную пусть и виртуальную жуткую казнь, лично вонзив в хрящ уха свои беспощадные, как у бензопилы, зубья, Володя, снова побледнев, измождёно откинулся на постель. После чего собственно, он твёрдо и решил утаить от Наденьки очередную чертовщину с реальным летальным исходом, благо в это время она находилась на кухне и готовила из купленной Шуруповым на рынке вышеупомянутой курочки суп и не слышала телефонного разговора. А в расстроенном и расщеплённом неизъяснимыми трагическими обстоятельствами бытия сознании Уклейкина свершилось очередное помутнение неподдающееся внятному описанию, отчего он вновь впал в полу сонливую прострацию, которую вплоть до вечера, путь уже значительно реже, но периодически прерывала проклятая тошнота, а также Наденька, кормящая его с ложки бульоном.
  
   Между тем, штаб ополчения, несмотря на внезапно выпавшего из его рядов члена, продолжал свою работу в отличие от государственных учреждений к коим относился и департамент жилищной политики Лефортово. А посему в связи с отсутствием необходимости следить за указанным объектом, первой в 9-м часу утра с отчётом о проделанной работе в 3-ю квартиру заявилась Звонарёва, гонимая свежими, яркими ощущениями полной жизни, обретённой с началом формирования народного сопротивления, словно открывшееся, как у марафонца, второе дыхание. Кроме того, дополнительную свежесть впечатлений предавал окончательный и бесповоротный факт того, что она невероятным усилием воли, наконец, сбросила с себя оковы бесконечных сериалов, которые постоянно угнетали её, вгоняя в навязчивый невроз и старческую депрессию:
   - Что, Петрович, голову повесил, словно тебя всю ночь гестапо пытало?! - бодро и без всяких обиняков выпалила она с порога коммуналки, как из мортиры в дремотную тишину кухни.
   - Зин, ты бы это... хоть в дверь постучала, - очнулся Шурупов клюющий носом от хронического недосыпа, а то голосишь как труба иерихонская, эдак и заикой сделаться можно...
   - Не тушуйся, Петрович, тебя уже после войны никаким фугасом не прошибёшь, да и дверь у вас какой день нараспашку, правильно - чего зря электричество звонком жечь, - мимо ушей пропустила она упрёк, - давай лучше, генерал, сразу к делу, а то у меня на всю эту банду давно руки чешутся.
   - Ну, давай, разведка, докладывай... - тряхнул он, как старый застоявшийся в конюшне мерин, головой, что бы сбросить с редеющей шевелюры сонливую перхоть, свято и ответственно повинуясь чувству священного долга перед гражданами, доверившими ему руководство над ними.
   Согласно рапорту Звонарёвой, оказалось, что за отчётную пятницу еще четверо ответственных квартиросъёмщиков взяли смотровые ордера в Южное Бутово. Само по себе это не значило, что с пристрастием оглядев предложенные квартиры, люди, тут же согласятся в них въехать, ибо по негласному правилу претенденту на новую жилплощадь предлагалась до трёх попыток выбора. Однако все понимали, что тянуть с этим весьма чревато в том смысле, что, как правило, первыми уходят квартиры в домах, которые более удачно расположены и на этажах удалённых от чердаков и подвалов. Иначе говоря, народная пословица: "кто первый встал, того и тапочки", - полностью отражала остроту текущего момента в данном квартирном вопросе, той части жителей ветхого дома которые практически решились переселиться в новостройку пусть и за МКАДОм.
   Складывающаяся тенденция безусловно напрягала членов штаба, тем более, что по непроверенным слухам Стуканяны, Губерман и Трындычиха в столь невероятно короткий срок, использовав все три попытки уже подписали окончательные ордера и открыто готовились к переезду, тем самым, показывали пример сомневающимся. При этом, за исключением неуловимого Вити, они при всяком удобном случае, словно бы нарочно, а, быть может, - по чьему-то заказу, нахваливали пышную зелень Южного Бутово и новые действительно абсолютно отдельные квартиры. И это, увы, также косвенно свидетельствовало, что не зримый Лопатин держит ситуацию с расселением под полным и неусыпным контролем. А тот факт, что известные помощники вора-депутата бугаи Круглый и Сытый были замеченные Звонарёвой трущимися не только в департаменте, но и в паспортном столе иными не менее бдительными жильцами, лишь укрепляло, тяжёлую мысль о том, что за их родной дом местный олигарх взялся всерьёз.
   Затем к десяти часам подошла отзывчивая Стечкина и немного рассеяла, появившиеся над штабом тучки неуверенности, ставшими уже традиционными, собственноручно испечёнными нежнейшими ватрушками чему была в первую очередь неописуемо рада Зинаида Ильинична, сходу умяв сразу две даже не дождавшись чая. Кроме этого лакомого вспоможения товарищам по сопротивлению Варвара Никитична поведала, что как она не старалась, но ей пока не удалось найти в судебной практике массовых прецедентов, когда жильцы выигрывали бы у города право на получения нового жилья на месте или непосредственно рядом со старым. Хотя, и крайне редко, но бывали случаи, когда отдельным гражданам Москва шла на встречу и отселяла их во временное жильё до той поры, когда на месте их сносимого дома не построят новый. Да и то все подобные исключения относились к центральному административному округу столицы, для которого даже сделали специальную оговорку в законе, и где, как известно, проживают весьма непростые москвичи.
   Одним словом, по любому выходило, что складывающийся жилищный вопрос всё более обрастал густым туманом неопредёлённости. И посудачив об этом ещё с час, все разошлись по домашним делам, а дом с его окрестностями вновь окутала субботняя полуденная дрёма.
   Послеобеденная тишина двора лишь перманентно прерывалась вялым, но зычным стуком костяшек домино о пластиковое покрытие стола схожим с одиночными выстрелами на стрельбище какого-нибудь отставного генерала, решившего вспомнить молодость в бывалой компании однополчан. В перерывах между "выстрелами" даже было слышно как под столом, свернувшись в крохотный клубок, сладко мурлычит - любимец детворы - котёнок "Тишка", - настолько зной сковал в бездействии всё живое. Но только не наших бдительных игроков во главе с выдающимся Жорой Коловратовым.
   Забив "рыбой" очередного "козла", словно двухсотмиллимтровый гвоздь по самую шляпку в гроб мирового импириализма, метростроевец уже было начал открывать могучую челюсть дабы хорошенько зевнуть, как вдруг откуда ни возьмись в арке нарисовался какой-то человекек очень пёстрой наружности. Средних лет человек, буд то бы типичный турист на Красной площади, совершенно спокойно войдя во двор, начал фотографировать его внутренности.
   - Не, ну вы видали, мужики, этот перец даже не шифруется!.. В наглую щёлкает наши обронительные объекты, - до не возможности возмутился "Илья Муромец", у которого тут же, как орда половцев при виде русского богатыря, сгиуло сонливое состояние.
   - Как пить дать шпик лопатинский, под иностранца, сволочь, косит, - вторил приятелю Лёха Залётов, угрожающе приподнимаясь из-за стола вместе с Жорой, - вон какие шиотки буржуйские нацепил.
   - Берём его, ребята, - не громко скомандовал Коловратов, - только тихо, а то ребятишки спят. И уже через минуту таинственный незнакомец иностранной наружности был им собственноручно, но аккуратно задержан; и как нагадившего щенка схватив его за вортоник, как за шкирку, одной левой, "турист", едва ли не в пред инфарктном состоянии был доставлен в штаб ополчения.
   - Вот, Петрович, глянь... кажись, шпиона поймали: ходил по двору с фотоаппаратом и дом наш щёлкал, - наконец, поставил Коловратов на пол, совершенно перепуганного мужчину, выпустив его из могучей руки. С виду ему было лет пятьдесят или, пожалуй, чуть больше, росточка - небольшого, щупловат, но при этом с заметным бюргерским брюшком. Трясущиеся тело было облачено в полосатые брючки-трубочки, в футболку с надписью "Back in U.S.S.R", обуто в белые кроссовки "Adidas", а клетчатая шотландская кепи с помпоном слабо прикрывала сияющую лысину. - Лопочет, бедолага, что-то не по-нашему, под иностранца видать шифруется... - заключил неподражаемый забойщик-метростроевец.
   - Так-с... - прищурился строгим следователем Шурупов, достав блокнот с ручкой, - вы, гражданин, кто такой будите?
   - Йа... я... Short!!! - с жутким акцентом заикаясь от волнения, в котором чувствовались слабые нотки возмущения подавленные страхом, на двух языках сразу пытался объясниться задержанный незнакомец.
   - Ещё и чертыхается... ишь, гусь, какой... - перевёл Жорик несвязное бормотание, - традиционно спокойно поигрывая бицепсами, словно силовой жонглёр в цирке огромными стальными шарами, от чего у допрашиваемого лишь добавлялась бледность на подвижном и не понимающем лице.
   - Йа нихт чьёрт, йа is Franz Short from Switzerland! - не унимался странный незнакомец, тщетно пытаясь представиться.
   - А походу, Григорий Иванович, он немчура... - я на фронте таких пачками давил, жаль языками не владею... - ещё больше прищурился Шурупов, словно наводчик через дуло гаубицы, на испуганного подозреваемого в шпионаже врага.
   - Ай м нот Дойч! - I'm a freeman из Щвейц.. Швейцария!.. - от страха начал импульсивно возмущаться, одетый во всё модное и инородное гражданин, и в доказательство достал причудливую книжицу, по-видимому, паспорт.
   Бог знает, сколько времени безвозвратно кануло бы в бездну, пока Шурупов с Коловратов смогли бы постигнуть смысл совершенно незнакомых им букв, если бы на шум в коридоре, не явилась эдаким Иеронимом из Стридона в юбке - покровителем переводчиков - Воскресенская, и не разрешила бы ситуацию, готовую вот-вот перерасти в нешуточный международный конфликт.
   Вот что значит, граждане, достойное образование: вы только представьте, сколько б войн, стычек и банальных ссор на Земле можно было бы пресечь в корне, только благодаря знанию языков соседей, какими бы они вредными не казались друг другу - это ж уму непостижимо! Впрочем, к делу...
   Итак. Оказалось, что пойманный бдительными жильцами гражданин странной внешности, действительно подданный Швейцарии из Цюриха по имени Франц Карлович Шорт, если буквально переводить на русский, а не Чёрт, как показалось вначале Жоре. В Москву прибыл неделю назад по издательским делам и кроме того увлекается фотографией и историей России вообще и Москвы в частности, периодически выпуская за свой счёт в Европе соответствующие тематике красочные и интересные буклеты, пользующиеся там неплохим спросом. Более того, будучи по материнской линии дальним родственником самого Лефорта и названным в его честь Франц, он и зашёл в очередной двор, фотографируя всё старинные постройки и достопримечательности района. А затем, собрав материал, планировал издать книгу о верном соратнике Петра Великого и о месте, где они творили Историю, для которой уже придумал и название: "Франц Лефорт: от Альп до Лефортова".
   - Ну, камрад... - произнёс начштаба, найдясь после замешательства, интернациональный аналог нашему ёмкому слову "товарищ" немного виноватым голосом, - в таком разе, прости нас Христа ради за недоверие - мы тут почти, что как на фронте в полной засаде.
   - Йа, йа... - чуть успокоившись, сочувственно покачал Short головой, солидаризируясь со своими недавними невольными захватчиками, и протянул Шурупову свою визитную карточку, когда Наденька вкратце пересказала ему суть сложившейся вокруг дома проблемы.
   - А может мировую?.. - я мигом сбегаю, - хитро подмигнул Жора, сопроводив предложение запить недоразумение ярким жестом - щелчком по горлу - известным на всех континентах и среди всех народов, а посему не требующий перевода.
   - Оу! нот... нот... friends, - со смешанными противоречивыми чувствами в душе отреагировал Франц на вроде русского: "и хочется и колется". - I'm very busy... next time! Sorry...
   На том и высокие договаривающиеся стороны и порешили. Шурупов, взял с иностранца честное слово, что как только тот разберётся со своими неотложными делами, они созвонятся и вновь встретятся тут, что бы отпраздновать курьёзное знакомство и укрепить дружбу между народами.
   - Ишь ты... - почесал голову безразмерный Коловратов, когда Шорт растворился в лестничном пролёте подъезда, - я отчего-то всегда думал, что Лефорт немец...
   - А мне... после войны, что Французы, что Швейцарцы какие - все на одно лицо немцами кажутся, - согласился Шурупов с озадаченным руководителем охраны штаба народного сопротивления, после чего все вновь разбрелись в тишину субботнего дня, который всё глубже погружался в вечер, растворившись затем навсегда в ночи без каких-либо новых значимых происшествий.
  
   Рано же утром Воскресенья, Наденька, как и обещала Володе, повела его в церковь, что бы полностью отстояв службу, по её окончанию попытаться побеседовать с отцом Михаилом - настоятелем храма. Не смотря на общий упадок сил, Володя мало того что не стал возражать, а, напротив, - всячески старался загладить свою вину пред ней и, словно прилежный послушник, повиновался во всём; кроме того надо было договариваться и о венчании на котором он сам же едва ли не настаивал накануне ЗАГСА.
   Однако по пришествии в храм, там им сказали, что настоятель, возглавив группу паломников из прихожан, - отправился на святую гору Афон и вернётся предположительно через пару недель. И, тем не менее, Наденька и Володя решили для себя до конца отстоять молебен в связи с последними участившимися неурядицами.
   Надобно заметить, что Уклейкин в отличие от Воскресенской, которая старалась присутствовать в храмах во время значимых христианских праздников, пересекал порок церкви третий раз в жизни. Первый, - невольно, когда его в неосознанном младенчестве втайне от родителей и вообще от лишних глаз крестили в крохотной подмосковной деревянной церквушке, чему поспособствовала всей душой набожная бабушка. Второй, - уже целиком отдавая себе отчёт лет в 20-ть, в крестный ход с однокурсниками, когда постсоветскую Россию накрыла волна некоторой оттепели к Вере, если так можно выразиться, и миллионы вчерашних "атеистов" отпущенные идеологией на "волю" ринулись наполнять собою обветшавшие храмы за долгие годы запустения.
   И вот сегодня, спустя ещё 13-ть лет жизни, он вошёл под свод церкви: купол, стены, иконостас и прочая искусно сделанная руками людей храмовая утварь разительно отличались красотой и убранством от виденного ранее во времена массового "отречения". И пусть внутри храма ещё не всё было обустроено - в углу перестилали продавленные мраморные полы, а окнах меняли помутневшие от древности стёкла - благодушное и даже, как будто бы, не земное великолепие тронуло неизъяснимым теплом сердце Володи. Будучи ещё с детства наблюдательным человеком склонным к внимательному созерцанию окружающего его мира, Уклейкин начал всматриваться и вслушиваться во всё особенно пристально с каким-то медленно нарастающим трепетным благоговением и всё поглощающим интересом. Хотя в самый момент вхождения в архитектурное лоно церкви он, по-видимому, в силу истощённости организма, подумал, что мол, зря в православной ветви христианства не предусмотрена возможность сидения прихожан на скамейках, как у католической сестры её.
   Впрочем, уже примерно через полчаса некоего стоицизма он начал ощущать в себе удивительный прилив свежих сил, а главное - необыкновенное облегчение в перегруженной неизъяснимыми тёмными бытийными обстоятельствами душе. Он не понимал, как, вероятно, любой иной человек, живший до него на Земле и ощущавший подобные чувства, отчего это происходило, но негласно искренне поблагодарил Наденьку и Его, как своего "коллегу", сотворившего всё это чудо преображения своим промыслом.
   Постепенно Володя свыкся с непривычно-благоденствующей обстановкой церкви и украдкой начал обращать внимание на лица разночинных и разновозрастных людей стоящих подле него вменяющих проповеди священника: почти все они были удивительно одухотворёнными. Это более всего поразило его ещё и потому, что ранее при входе во врата храма он мельком запомнил некоторые из них, на которых лежала тёмная печать какой-то не уверенности, рассеянности, скрываемой печали с едва заметной надеждой в уставших глазах. Да и сам он всего полчаса назад был таким же потрёпанным жизнью, едва ли не потерявшим в себе некий цельный, волевой стержень человеком, опираясь о который куда как легче и уверенней преодолеваются многие неурядицы на витиеватом и торном пути людей от великого таинства их рождения до вхождения во власть смерти.
   "Через искреннюю Веру даётся нам возможность Преображения себя в лучшее подобие человека, обретается истинная Любовь к ближнему своему, к окружающему Миру, к Нему, наконец, сотворившему всё и вся", - как бы сама собой, подобно зерну, брошенному в благодатную почву, проросла в прояснившемся сознании Володи простая мысль к завершению службы.
   Покинув церковь, они шли некоторое время, молча. Каждый был глубоко погружённый в свои мысли, навеянные проникновенной красотой икон, строгим великолепием настенной росписи, оплавляющимися свечами, напоминающие о бренности всего материального. Неизъяснимая благодать и ещё не растворившиеся в уличном пространстве трепетное дыхание и молящие взгляды людей, полные веры, надежды и любви с которыми они только что расстались в храме, переполняли души Уклейкина и Воскресенской, согревая их незримым пламенем Божественного бессмертия Духа.
   Дойдя до железнодорожного переезда, на одном из столбов которого заметно висел траурный венок, украшенный ниспадающими чуть колыхающимися на слабом ветру, алыми лентами, словно истекающие из сердца струи крови, они остановились, пропуская два мчащихся в противоположные стороны поезда. Наденька мысленно перекрестилась, ибо считала неуместным делать это публично вне свода церкви и похорон тихо спросила у Володи:
   - А ты знаешь историю названия "Карачарова"?..
   - Так... в общих чертах: вроде бы, при Петре I сюда ссылали пьяниц: кара за чару, - но увидев, что её печальный взгляд, словно чугунными цепями, был прикован к символу смерти, сразу догадался о скрытом смысле её вопроса. - Я... я... больше не буду, так как вчера... клянусь тебе... жизнью...
   - Не клянись, Володенька, никогда... - ей тут же вспомнились слова отца Михаила из проповеди, - ни чем-либо, ни тем более - кем-либо, а просто постарайся сам справится с искушениями, а я буду верить в тебя... и помогать...
   - Хорошо, любимая, ...я постараюсь, - уводя влажные глаза от траурного венка и в сторону от Наденьки, что бы она случайно не заметила в них внутреннюю боль и переживания его.
   Пожалуй, что ещё никогда в жизни Володе не было одновременно так стыдно, больно и страшно за свой вчерашний проступок, когда он пусть и невольно, а точнее сказать - безвольно, прикрываясь благими намерениями, не удержал себя в руках и изрядно набрался с друзьями. Он не пал вчера до свинского состояния, как лет двадцать назад, когда его чуть старшие дворовые ребята, сами едва держащиеся на ногах, притащили, как мешок с гнилой картошкой и, выгрузив перед квартирой, рассеялись в туманном угаре подъезда, а мать не закатила скандал; напротив - уложила своё сокровище на кровать и трое суток кряду (отец был в командировке) не отходила от него, ухаживая, словно за смертельно больным. Лишь на четвёртый день, когда мать выходила его до вменяемого состояния, она, невыносимым укором глядя в его виноватые глаза, одними губами сказала, что б он больше этого не делал, и со слезами вышла из комнаты, он был готов отдать полжизни, что бы навсегда стереть в её памяти свой низкий проступок.
   И сейчас Володя готов был даже вновь испытать невыносимую горечь того чёрного для него дня раннего юношеского максимализма, когда желание стать быстрее взрослым, напрочь застилало разум вредными привычками, которыми он и его сверстники наивно полагали, что приближают себя к старшему возрасту, лишь бы Наденька забыла вчерашнее неприглядное состояние его.
   И Уклейкин прижался к Воскресенской, словно раскаявшийся грешник губами к намоленной иконе. Как и тогда в глупой молодости он виновато обнял Наденьку, как мать, растворяя свою боль и стыд в её прощающем всё сердце, на котором в туже секунду появился очередной незаживающий, уже более, никогда, рубец. И она, почувствовав удушающую волну искреннего покаяния Володи, прикрыв чёрными бархатом ресниц свои влажные изумрудные глаза, с тяжёлым облегчением поцеловала его в лоб, как старшая сестра, просящего у неё прощения, провинившегося пред ней брата.
  
   Воскресенье также как и Суббота закатилось за горизонт истории без особых происшествий, связанных с описываемым домом и его жителями, включая главных действующих лиц.
   Ну, разве что мелкие недоразумения, локального характера. Битым Жигули Стуканяна, вновь кто-то пропорол все четыре колеса, с трудом заклеенные им накануне, что вызвало у его супруги приступ гомерического хохота и нервный тик подбородка, когда она узрела сию вакханалию, вытряхивая мусор из ведра в рядом стоящий контейнер. К Трындычихе на рассвете вернулся пропавший огромный пушистый рыжий кот, похожий, правда, скорее, на огромную крысу, ибо, был почти совершенно лыс (острижен), как новобранец после гигиенической стрижки машинкой, что и вызвало помрачение её рассудка на четверть часа, реанимированного, впрочем, обыкновенной валерьянкой. Губерман же на сей раз отделался разбитым яйцом, которое, по-видимому, следуя немыслимой траектории влетев через форточку в его комнату, расположенную, к слову, на четвёртом этаже там навеки упокоилось, разбившись об пол и источая протухшее зловоние. Впрочем, азартному Вите лишь предстояло обонять всю суровую тяжесть скупой химической палитры всё проникновенного сероводорода.
   Среди относительно "новенького", пожалуй, стоит упомянуть о том, что с бульдозеров, покоившихся, подобно двум поражённым желтухой гиппопотамов, также рядом с помойкой и с вышеупомянутым, с позволения сказать, легковым авто, исчезли фары, зеркала и прочая внешняя мелочь. Внутри же новой импортной принадлежащей СМУ-66 техники к концу выходных уже отсутствовали свечи, аккумуляторы и последний писк своеобразной моды - кондиционеры. Ну, и на самой табличке, о подрядчике кто-то к двум шестёркам подрисовал третью.
   В общем, всё, как и всегда - жизнь брала своё, эволюционируя, порой, в крайне причудливом разнообразии, отчего собственно мы её так часто ненавидим и бесконечно любим.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"