|
Сцена представляет небольшую гостиную залу, где у стола, скромно, но опрятно сервированного, обедают несколько человек. Точное число их, впрочем, неясно - обедающие несколько загораживают друг друга, и все время кажется, что их то больше, то меньше.
Чуть слышна спокойная фортепьянная музыка. За столом идет негромкий и также очень спокойный разговор:
- ...но все же остается вопрос о его последнем романе...
- Как бишь его?
- Хайнмайер... Питер-Ханс Хайнмайер...
- О, да. Спасибо. Постоянно забываю, очень много новых авторов, приходится читать... Да, так вот - вам как переводчику совершенно ясно, о чем он? Или остались все же какие-то недомолвки, недосказанности - даже для вас?...
- Видите ли, пожалуй, нет... Мне неловко признаться, но - нет. Он гораздо глубже, многосмысленее, наших обывательских - да и наших, если уж на то пошло, интеллигентских, - (все усмехаются), - представлений, культурных традиций...
- Угощайтесь - салат с креветками прекрасен...
- Благодарю вас... - немножечко... Да. Роман?
- Ну как бы да...
- Но ваше "нет" - это...
- Мое "нет", это - да, остались. И недосказанности остались и недомолвки. Трудности перевода были огромны - вы понимаете, перевести недосказанность, чтобы действительно недосказать, на ином языке, который гораздо беднее, - (все усмехаются), - оригинала, передать недосказанность ее оригинальной недосказанности, как ее недомолвленность в трансцендентности очечественного дискурса...
- Будьте добры - минеральной воды... - довольно. Спасибо.
- Чудесный пассаж...
- Ну, это вы мне льстите...
- Нет, простите - я имел в виду модуляцию вот здесь, в этой пьесе...
- Билл Коллинз, кажется?
- Да, верно - он здесь со своим джазовым трио...
- Питер Ханс-Хайнмайер...
- Кто это?
- Автор романа.
- Ах, ну да, правильно. Забываю - очень много новых авторов, приходится постоянно...
- Обратите внимание на линию контрабаса...
- О, да, да! Такая мягкая вкрадчивость...
- Недомолвленность...
- Совершенно верно...
- Вы знаете, он был бисексуал.
- Разумеется, иначе откуда бы такая вкрадчивость.
- И недомолвленность.
- Конечно, и, как вы совершенно правильно обратили внимание - недомолвленность. Он как бы не успевает - завершение мысли излишне, избыточно - и партнеру ничего не остается, как покорно и доверчиво следовать за ним, отсюда такая вкрадчивость...
- Билл Коллинз, кажется?
- Да, совершенно верно - совершенно верно, со своим джазовым трио: он сам - фортепиано, Боб Мостли - ударные, а вот контрабасист...
- Питер Ханс-Хайнмайер...
- Совершенно верно!
- Он также автор романа?
- Да в свободное от концертов и студийной работы время он писал романы, выпустил их, кажется, три...
- Ну да - иначе, откуда такая вкрадчивость...
- Вам положить паштета? - сегодня бесподобен...
- Хотя вы знаете, наш Спиркин, - (все усмехаются), - в этом смысле вполне мог с ним поспорить.
- Спиркин? О, да, это несомненно. Вы знаете, в молодости он стажировался в джазовом трио...
- Неужели у Хайнмайера?!
- Конечно - отсюда такая недомолвленность.
- А в чем именно он мог поспорить?
- Вы знаете - совершенно во всем.
- То есть буквально?
- В том-то и дело, что совершенно буквально - из-за этого они часто и спорили...
- Вы знаете, слушая нас как бы со стороны - как бы выйдя за рамки своего эго - впитывая наш разговор, я не ощущаю в нем ни единой ноты фальши, снобизма... Я даже предлагаю поднять тост за это!
- Категорически поддерживаю!
- !!!
- Ну хорошо, а как - в свете сказанного - вам показался последний опус Пихайлова, они ведь, кажется, вместе работали?
- Нет, никогда. Но, опус, тем не менее, весьма недурен, недурен. Очень современен.
- Но вам как переводчику совершенно ясно, о чем он?
- Интуитивно, конечно, совершенно ясно, но в нем также много недомолвок, - (все усмехаются), - главная мысль как бы недосказана, неартикулирована - хотя все называется совершенно своими именами...
- Конечно, в этом - его современность.
- Там в главной роли Сутеева...
- Да, она долго пыталась забеременеть от своего Сен-Бернара...
- Пуделя, наверно?
- Ах, да, правильно - конечно, пуделя.
- Но, к несчастью, ничего из этого не получилось.
- Почему?
- Ну, как же. Межвидовое оплодотворение... Это пока только в Австрии делают.
- Да-да, мы только теперь оттуда, отдыхали в Альпах, божественно...
- Да, он не смог. А Сутеевой тогда очень помог ее друг Питер-Ханс...
- Тот самый?
- Ну да. Он очень поддержал ее тогда.
- Ну да - у него ведь большой опыт...
- Да - вкрадчивости. Ну вот, и, словом, тогда все у них там получилось.
- С пуделем?
- Нет, с Пихайловым. Говорят, это ее лучшая роль.
- В смысле - в этом фильме?
- Ну конечно. Я видел его еще на закрытом просмотре, устроенном по всем кабельным каналам...
- Это когда он был украден...
- Да-да-да.
- Да. Вся тоталитарная сущность нашей трансцендентной недосказанности там названа совершенно своими именами.
- Это так ново! И главное - смело!
- Но Сутеева теперь снова работает с Хайнмайером как с режиссером.
- А Пихайлов?
- Ну что Пихайлов, Пихайлов - премию уже получил, отчисления от кабельных каналов тоже, так что у него все хорошо.
- Ну хорошо, а что Самойлов? Где он, чем занимается?..
Воцаряется молчание, которое через минуту становится напряженным, затем зловещим. Даже музыка стихает.
Спросивший сперва чуть растерянно пытается заглянуть в глаза собравшимся. Это ему не удается; он опускает голову, вздыхая, складывает салфетку, встает и выходит из-за стола. Пытается подать руку соседям справа и слева, но никто ее не пожимает. Он опускает руки и ссутулившись удаляется в видимую на заднем плане дверь - когда он открывает ее, на мгновение доносятся возгласы, звон кухонной посуды, затем дверь за ним плотно притворяется, и все стихает.
Вновь возникает музыка. Прибор ушедшего ловко и незаметно убирается, беседа постепенно возобновляется, и продолжается как ни в чем ни бывало, но через некоторое время подают жаркое - так что реплики становится чуть невнятны.
Проходит еще несколько минут; на пороге гостиной появляется опоздавший гость. Он раскланивается и приветливо здоровается с сидящими за столом, присаживается к нему - на место ушедшего. Ему наливают "штрафную", соседка слева накладывает - "Ну уж разрешите поухаживать" - салата; чокаются. Опоздавший благодарит соседку, перебрасывается парой фраз с присутствующими. Затем невзначай обведя глазами стол, спрашивает:
- А что Синицкий? Не пришел? Он ведь, кажется, тоже был приглашен?..
Ему никто не отвечает; сцена снова погружается в молчание. Занавес.
|