Как-то я прочел у Хемингуэйя в "Празднике, который всегда с тобой", что в Париже, для того чтобы писать, он снимал отдельную комнату в дешевой гостинице. Поскольку я жил не в Париже 1920-х годов, а в Петербурге начала двухтысячных и был не начинающим писателем, а внештатным журналистом с очень небольшой зарплатой, мне для работы требовалось что-нибудь более бюджетное. Так что я остановил свой выбор на публичной библиотеке. Правда, одной из старейших в стране -- Российской национальной.
Для моей работы библиотеки подходили идеально: там была крыша над головой, там были розетки, в которые можно воткнуть ноутбук, там были дешевая столовая, курилка и туалет. В залах обещали тишину ... "Здесь мертвые общаются с живыми". Ну, и, конечно же, литература -- книги и журналы со всего света были серьезным подспорьем для любой статьи, над которой я работал. Жаль только, редко пригождались.
У РНБ было два "главных" здания: одно на Московском проспекте, другое - в центре города. Здание в центре было старинным и очень красивым. Гармоничные пропорции, приятный серо-голубой цвет, колонны и статуи на античный манер - величественный ход истории можно было ощущать буквально задницей, только глядя на них.
Внутри все было еще лучше. Залы - большие и в меру светлые, узкие коридоры, огромные шкафы с каталогами и пыльными книгами, потаенные буфет и курилка. Я мог наблюдать седобородых профессоров за их мыслительной деятельностью под взглядом гипсовых Сократа, Ленина и Татищева. После моего унылого района, который местные жители называли Страной Дураков и где самым большим культурным прорывом за последние двадцать лет стало открытие торгового центра, в библиотеке я находил отдохновение и убежище. В центральном здании я буквально кайфовал. Это был мой собственный рай.
Однажды я ехал в маршрутке в центр. Сзади сидели два гопника. Когда мы пересекли Неву и свернули на Невский, один из них сказал другому: "В центре всегда словно нега какая-то". Вот что-то типа того я и чувствовал в библиотеке.
Сама по себе моя работа редко доставляла мне удовольствие. Иногда я даже страдал от нее. Вероятно, я был не самым хорошим журналистом. Я почти постоянно срывал сроки, да и статьи оставляли желать лучшего. Редакторы мучились со мной, но почему-то обо мне не забывали и постоянно подбрасывали новые задания. Я много раз думал от них отказаться, бросить все это, однако денег у нас с женой тогда совсем не было, убитая квартира, хоть и расположенная на самой тоскливой окраине города, дорожала раз в два месяца, и я крутился, берясь за любой заказ, за который обещали оплату.
II
Потом мне досталась работа публиковать старые дневники. Лучше, казалось, и желать было нельзя. Деньги посулили очень хорошие.
Я начал с архивов, но вскоре выяснилось, что это неудобно. Архивы были открыты для посещения только несколько дней в неделю и часов по пять в среднем. При этом, нельзя ни покурить, ни подключить ноутбук. Для многих испытанием также было отсутствие столовой. На жратву мне было плевать, а вот без сигареты я больше двух часов обходиться не мог. Она меня вдохновляла.
Я решил попытать счастья в моей любимой библиотеке.
По привычке, сперва я пошел в библиотечный архив. Попасть туда было непросто. Дело не в бюрократии. Попасть туда было трудно чисто физически: архив находился в конце длинного лабиринта петляющих с этажа на этаж коридоров, а перед самым входом тебя ждал небольшой сюрприз -- дверь, за которой вниз почти отвесно обрывалась очень крутая лестница с маленькими ступеньками. То, что я сейчас пишу это и не мучаюсь от ноющей боли в переломанной несколько лет назад ноге, - огромная удача.
В библиотечном архиве меня посадили за стол со старым советским аппаратом для просмотра диафильмов - я собирался выбрать что-нибудь из дневников сотрудников библиотеки, которые работали в РНБ еще до революции, а такие документы предоставлялись только на пленке.
Беременная сотрудница принесла мне целую коробку диафильмов. Я вытащил наугад один из мотков и, спустя минут двадцать, все-таки смог запихнуть его в аппарат. Еще через пять минут я понял, как аппарат включается. Загорелся экран. Я принялся читать, но тут меня ждал первый облом: коричневые чернила было почти невозможно разобрать на желтом экране, как я ни крутил ручку резкости, а то, что я все-таки мог прочесть, оказывалось донельзя неинтересным.
Я вставил новый моток -- то же самое. Третий -- черт...
"Придется мне вернуться в настоящие архивы", - подумал я.
Я перебрал еще пару мотков и все было безрезультатным. Я начинал нервничать.
"Черт", - подумал я еще раз, выключил аппарат, сдал диафильмы и пошел курить.
Окна курилки и буфета в центральном здании библиотеки выходили на небольшой дворик. Это были окна с деревянными рамами и это был дворик с телегой на большущих железных колесах, по которой лазили кошки. Штук пять там было этих тварей; они смотрели на меня, пока я курил или пил кофе, а я смотрел на них в ответ. Я думал: "почему же не все так спокойно, просто и красиво?"
Затем я попробовал сосредоточиться. Покрутил в голове то, что прочел, так и сяк. Главное ведь, как подать?.. Верно?.. Но ничего не получалось.
На следующий день я снова пошел в архив РНБ. Попросил новую коробочку с диафильмами. Просматривая их, я вспомнил, как нам в детском саду показывали диафильмы со сказками -- те были намного интересней. Вот хоть бы что-то подобное найти!
В конце концов я отыскал на пленке нечто более-менее вменяемое. Дневник одного из сотрудников. Начал работать с ним. Это было трудно: текст был ужасно скучным и каждые десять минут я начинал думать, что у меня его не примут. Более того, я ведь не мог просто скопировать текст -- мне приходилось полностью переписывать его. Я чувствовал себя Акакием Акакиевичем -- нищим мелким чиновником-неудачником гоголевской России. И тем не менее, я продолжал работать. Я всегда отличался выносливостью и решил добить этот дневник. Поэтому я приходил в архив еще четыре дня и просиживал там весь день.
Работая в архиве, я все время слышал кашель -- как мне казалось, с улицы. Кто-то целый день стоял там, под окнами, и кашлял, как чахоточный студент из романов Достоевского. Я строил предположения, кто это мог быть: сутенер, который наблюдает за шлюхами-педерастами в Екатерининском саду , рэкетир, пасущий магазины в Гостином дворе, милиционер, пасущий рэкетира и сутенера?.. Так или иначе, но этот кашель меня доканывал. Беременная служительница архива, которая часто появлялась в комнате для читателей, где сидел я, судя по всему, просто не замечала его. Дождавшись, когда она куда-то отошла, я подошел к окну и попытался выглянуть из него. Ничего я не увидел -- только внизу кто-то неожиданно громко кашлянул.
- Твою ж мать! - вырвалось у меня. Я испугался, что это пасут меня, а бесконечный кашель -- лишь мера воздействия (разрешенная, между прочим, Венской конвенцией).
- Молодой человек, вы что-то хотели? - услышал я голос беременной служительницы.
Загадка разрешилась на третий день. Я в очередной раз пошел в курилку. Уже открывая дверь, я услышал знакомое "Кхе-кхе".
"А черт!" - подумал я и чуть было не убежал оттуда, но взял в себя в руки и вошел внутрь. Там сидел человек. Большой, с огромной черной бородищей. Окутан дымом. Его глаза были устремлены в никуда. Он словно и не присутствовал в этом мире. За то время пока я провел в курилке, он успел выкурить три папиросы и не сказал ни слова. Потом он встал и взмахнул своей громадной бородой. С тем же успехом он мог просто положить ее на плечо -- под бородой я увидел бэйджик сотрудника. Что ж, у мужика просто был кабинет под архивом.
Впоследствии я узнал, что это бородач был одним из самых хороших сотрудников. Он всегда был готов помочь и его помощь оказывалась исчерпывающей. Иногда даже излишней... Во всяком случае, из всех психов, с которыми я познакомился в библиотеках, - а таких, поверьте, там не мало - он был наиболее вменяемым. Разве что кашель***.
Наконец я закончил переписывать дневник. Отсылая его редактору, я был почти уверен, что текст не подойдет и со мной не захотят больше работать. Но редактор неожиданно ответил одобрительно и даже хвалил меня. Было решено, что я подготовлю публикаций еще на три выпуска. Денег однако не дали.
III
Я вернулся к дневникам. Только на этот раз пошел не в архив, а в отдел рукописей. Это было приятнее -- зал побольше, место поудобнее, бородача не слышно.
В отделе рукописей я набрел на путевые заметки некой дворянки, отправившейся в 1870-х годах в Ташкент. На мой взгляд, они были еще скучнее первого дневника, но у моего редактора было иное мнение. Каждый раз, когда я посылал ему очередную порцию заметок, он писал мне полные восторга письма. Так что я продолжал скрупулезно переписывать длинные и нудные предложения о поездке по Грузинской дороге, плавании с маменькой по Каспийскому морю (в качестве ха-ха раз пять упоминалась морская болезнь), пыльных бульварах Ташкента. Почерк у дворяночки был очень красивый, но иногда непонятный. Всего дневник состоял из девяти тетрадей. Служащие библиотеки диву давались, зачем они нужны мне, -- записками до меня пользовались лишь однажды и то лет 70 назад.
Затем я стал делать примечания к публикациям. Понадобилась выяснить, кто была юная путешественница. Тут я снова встретился с кашляющим бородачом: вместе с ним я просматривал Гербовник и списки дворянских родов, копался в дореволюционных журналах и справочниках -- наша дворянка, несмотря на звучную фамилию с приставкой фон, принадлежала к роду, о котором мало что известно. Но бородач оказался не промах -- он узнал о ней и ее предках, почти все, что можно. За пару дней общения с ним, я чуть не сошел с ума от его кашля, услышал от него лишь пару десятков слов, но зато почувствовал себя духовно обогатившимся.
Довольный своими (и бородача) успехами, я отослал редактору последнюю порцию записок дворянки и комментарии к ним. Я уже предвкушал, одобрительный отзыв и солидные гонорары. Строил планы о небольшом апгрейде своего ноутбука. Однако редактор ответил только спасибо и неожиданно замолчал. Мои e-mail'ы он, казалось, игнорировал. Через неделю от него, наконец, пришел ответ с извинениями за молчание и за то, что журнал не сможет напечатать ни одну из подготовленных мною публикаций и, соответственно, заплатить мне. Сверху посчитали, что они не подходят. Месяц моей работы прошел зря.
IV
В здании на Московском проспекте, как и в центральном здании РНБ, тоже есть колонны и "античные" статуи. Но спокойствие здесь найти было крайне трудно. Возможно, во всем виновата планировка здания: оно круглое, с дыркой посередине, верхние этажи замкнуты в кольцо. Глядя на него, я всегда думал о нервном кольце у насекомых.
Посреди библиотеки находилась огромная лестница. Она пронзала все внутренне пространство. На каждом этаже от нее отходили в стороны террасы и получалось что-то вроде панорамы Памуккале. От этого захватывало дух.
В здании на Московском всегда было нервно и время от времени приходилось сталкиваться с проявлениями глупости и маразма. Гардеробщицы ни с того ни сего начинали вопить, что не примут одежду, на входе контролеры с пеной у рта вдруг принимались доказывать, что вельветовый пиджак -- это куртка и потому внутрь вас нельзя пустить, на террасах огромной лестницы вывешивали картины, изображающие депутатов Городского собрания в своих кабинетах, и, если вы не закончили ВУЗа (мне-то повезло), с вами без всякого предупреждения могли обойтись, как с последним дерьмом.
Но хуже всего были симпатичные милиционерши на выходе: они проверяли читателей и могли придраться к чему угодно. А, если ты и впрямь нарушал правила и попадал, за тебя брались по-настоящему. Отводили душу.
Однажды милиоционерша заловила меня с CD-диском, купленным не в библиотеке. Он обошелся мне в десять рублей, что, конечно, дорого, но в библиотеке он стоил в шесть раз больше. Все читатели, разумеется, приносили болванки с собой.
В секторе копирования я вручил диск прямо в упаковке. Мне нужны были старые фотографии и ни у кого мой CD вопросов не вызвал. Но на выходе милиционерша, проверяя, всю ли литературу я сдал, заприметила его, подняла хай и потребовала билет. На мои вопросы, почему я не могу проходить со своим диском в библиотеку, она упрямо отвечала:
- Вы нарушили правила! Я отбираю у вас читательский билет. Получите через месяц!
В конце концов, я сдался, но пошел к дежурному библиотекарю в надежде на здравый смысл или хотя бы снисхождение. Но та, естественно, приняла сторону милиции и сказала, что спорить здесь неуместно и я могу лишь ходатайствовать о досрочном возвращении, поскольку моя ситуация крайне серьезна -- я нарушил запрет Швыдкого, министра культуры. К тому времени почти бывшего. Я выпал в осадок и попытался ей доказать, что ее слова смахивают на околесицу. Это ее разозлило:
- Пойдите и почитайте, что написано на объявлении около входа! Вот телефон директора, она вправе вернуть билет!
Ее рука припечатала маленькую бумажку к столу с кафедрой, за которым она сидела. Затем она фыркнула, а я пошел смотреть на объявление. Там, безусловно, было написано ЧТО нельзя вносить в библиотеку. В этот список входили дискеты, фотоаппараты, мобильные телефоны, еду и - я не помню уже сейчас точно, - возможно, оптические диски. Подпись - администрация. Швыдкой, конечно, не упоминался... Да и что, вообще, за бред: для всего в библиотеке постоянно делалось исключение и мобильники тренькали в залах, а крошки устилали пол. Для моего компакт-диска исключения не было. Эта девушка из милиции... Она ведь видела, что я вношу его...
Неделю я переживал случившееся, лелея месть в своем сердце, но потом все же начал ходатайствовать -- сроки по сдаче статьи поджимали. Я позвонил директору библиотеки и опять выслушал лекцию про Швыдкого - это было ее оправдание: мол, вы же понимаете, я не могу шутить с самим министром. Я уже был готов взорваться, но вовремя сменил направление нашего разговора:
- Хорошо, я признаю, что был не прав и приношу свои извинения. Верните, пожалуйста, читательский билет досрочно.
Это подействовало моментально. Раньше директор говорила со мной холодно и официально, даже чуть подхамливая, но теперь в ее голосе я почувствовал соучастие:
- Да, да, конечно. Как ваша фамилия?
- Чинаски... Простите, Ильин.
- Вы можете забрать свой билет в любой день после вторника в бюро пропусков. Пожалуйста, соблюдайте правила библиотеки.
Я повесил трубку. "Господи, какая мерзость! - подумалось мне, - и все из-за возможности торговать дисками в шесть раз дороже, чем на улице! Черт, а, если бы об этом знал Швыдкой?.."
Статью вовремя я так и не сдал.
V
В какой-то мере, понять маразм служащих библиотеки несложно. Вы же знаете, какая к ним ходит публика: сопливые студенты (я сам был таким), глупые студенты (я сам был таким), умные студенты (я сам был таким), старики-профессора и сумасшедшие (..?). Причем, последние две ипостаси часто объединяется в одном человеке. Такой расклад - это, в действительности, неплохо, хуже, когда сумасшедший не получил ученого звания и не сошел с ума, грызя гранит науки.
Был уже вечер и я напряженно работал, когда он просто подошел и подсел ко мне со своими книгами. Я огляделся -- вокруг было полно свободных столов. Сам он производил удручающее впечатление: слишком жирный, слишком дерганный, явно готов расплакаться или глупо засмеяться. Но я не стал возмущаться, поскольку человек имеет право садиться там, где вздумает, если место свободно, а мои наблюдения могут быть ошибочными.
К сожалению, я не ошибся: уже через минуту мой новый сосед начал посапывать и гудеть и завилял под столом своей толстой ногой. Затем он заметил у меня на столе под книгами сигареты:
- Э-э-э. Можно у вас сигаретку? - его дебильная рожа моляще улыбнулась.
Я дал.
-Э-э-э-э-э-а-а-а-а, - гудел он, - А можно две?
Я с радостью дал, и он, излишне искренне поблагодарив меня, ушел курить. Я застрочил. Был вечер, библиотека заканчивала свою работу, я заканчивал свою работу - я прикинул, что, если потороплюсь, успею до возвращения этого шизика из курилки, пока он убивает две мои сигареты. Так и случилось. Однако мое библиотечное счастье было недолгим. Вряд ли дольшим, чем у Френсиса Маккомбера... С тех пор каждый раз, когда я приходил в библиотеку в надежде нормально поработать, он подходил ко мне, садился рядом и стрелял сигареты. Со временем он начал еще и разговаривать со мной: нес бред про то, как он ненавидит американцев. Рассказывал, что живет с отцом. Я не отвечал ему, а потом прекратил давать сигареты. Но он не унимался -- подходил, просил и говорил. Однажды я наорал на него. Это не подействовало. Я стал его любимчиком и он буквально пройти не мог мимо меня.
Так как это было в здании на Московском, то есть в новом здании, в коридорах стояли большие кресла. На западный манер. Продвинутые студентки очень любили в них заниматься, поджав под себя ноги, а книги положив на специальный низенький столик около кресла или на пол. Иногда они просто спали там. Я знаю, что мне было бы неудобно в этих креслах -- я русский человек, люблю широту и древний обычай.
Между тем, толстый шизик тоже любил сидеть в огромных коридорных креслах. Бывало, из-за их размера он не успевал меня заметить, когда я только приходил в библиотеку, и тогда я перебегал в другой зал и ему оставалось лишь уныло искать меня весь день и вечер или попытаться проследить, куда я пошел из курилки. Но бывало, что из-за тех же больших размеров кресел, не успевал заметить его я. И в такие дни я думал об убийстве или о том, чтобы позвонить в психиатрическую:
- Здравствуйте, я звоню из библиотеки, здесь один парень все время пристает ко мне...
- Пип, пип, пип, пип...
VI
Сигареты и книги - взаимосвязаны. Это комбинация: одно невозможно без другого, и я надеюсь, что в свете всех этих маразматических законов о курении в РНБ еще не позакрывали курилки. Вдруг мне придется туда вернуться.
Между тем, в свое время мне чуть не пришлось отказаться от своего библиотечно-сигаретного рая на Садовой. И даже от чистилища на Московском тоже. К концу 2008 года мне перестали поступать новые заказы, редактора с трудом находили способы расплатиться со мной, журналы закрывались. Мировой кризис подкрался и ко мне.
Странно, но я не испытал тогда сожаления, что библиотеку, скорее всего, придется бросить. Даже немного обрадовался. Да, здесь было классно, здесь я нашел укрытие от внешнего мира и особый внутренний мир, за которым иногда было так интересно наблюдать. В других местах вряд ли будет так хорошо... И все-таки, я не очень переживал по этому поводу. Возможно, меня привлекало знакомство с новыми обстоятельствами, с иной реальностью (как влечет иногда что-нибудь опасное или омерзительное -- посмотреть в лицо милиционеру или серия "Родной кровинушки" в приемной нотариуса), а возможно, я был просто уверен, что ничего не выйдет и рано или поздно я вернусь в свою библиотеку.
Я знал, что не смогу пойти в штат корреспондентом или редактором: во-первых, устроиться туда трудно, во-вторых, у меня раньше никак не получалось работать в офисе, в команде, в дружном коллективе раскрепощенных, коммуникабельных, стрессоустойчивых и умных молодых людей.
Так что я стал выбирать себе более обыденную должность: курьер, работник склада, прием звонков в колл-центре, фасовщик, выкладка товара - что-нибудь в этом роде. Впрочем, и здесь на успех особенно не приходилось рассчитывать. Я от природы довольно безрукий и медлительный. У меня вряд ли бы получилось спокойно расставлять "Фейри" на полках, не разнеся при этом все вокруг.
В свое время я работал продавцом на компьютерном рынке. Устроился туда на лето и за три месяца не получил ни копейки. Все деньги, которые я там заработал, ушли на возмещение ущерба: я бил витрины, подключал колонки к блоку питания, рассчитанному на вдвое большую мощность, позволил нас обокрасть.
Однажды в павильон зашел лысый мужик. Был будний день и мы уже почти закрывались. В такое время обычно покупателей у нас не было, а те, кто заходил, просто чесали языком -- своего рода добродушные шизики, как в библиотеке. Лысый мужик пришел больше сравнить цены, чем действительно что-нибудь выбрать, но на меня нашло и я умудрился втюхать ему сканер. Короче, он сказал "оформляйте", и я, поискав глазами коробку от сканера, нашел ее на "крыше" витрины. Я полез, радуясь продаже, однако, когда стал доставать коробку, она выскользнула у меня из рук и спланировала мужику прямо на лысину. Бум, - послышался удар. Я принялся извиняться, думая, что он теперь откажется от покупки. Но он все-таки купил. Отличный парень, - подумал я. Я бы также поступил.
Когда мужик ушел, старший продавец посмотрел на меня и выругался матом.
Вскоре понадобилось отнести на склад кое-какие аудиосистемы. Склад был на втором этаже и мне досталось нести коробку с системой из прозрачного сабвуфера в форме яйца и двух круглых колонок. Не тяжелая, но килограммов пять в ней было. Идти надо было по железной лестнице снаружи здания. Я поднимался и в какой-то момент, не знаю как, выронил из рук коробку. Она пролетела между перил и устремилась вниз. Все, кто был на лестнице, перегнулись через перила и стали смотреть -- там было высоко и под лестницей стояла машина. Коробка летела на нее. Я уже слышал звук удара и видел вмятину на крыше автомобиля. Я уже чувствовал, что мне придется отработать еще минимум год продавцом, чтобы расплатиться, и я чувствовал, КАК я ненавижу эту работу. Но тут свыше кто-то вмешался и коробка изменила свою траекторию. Шмяк! - она упала на асфальт. Слава богу! Наверное вдребезги, но стоит всего 59 долларов -- последние деньги, которые после вычетов за битые витрины, украденную выручку и паленные колонки, я мог рассчитывать получить. Я с легкостью расстался со всей суммой и до конца лета просто приперался на работу и ничего там не делал, ничего не трогал, ничего не продавал.
VII
Незадолго до кризиса в Стране Дураков открыли гипермаркет "Окей" и свои поиски новой работы я начал именно оттуда.
Было раннее утро. Желающих устроиться на работу в магазин набралось довольно много и у служебного входа выстроилась целая очередь. Потом всех пустили и мы столпились в небольшой комнате. Предложили заполнить стандартные анкеты: кто, откуда, род желаемой деятельности. Почему-то надо было писать карандашом. Я указал несколько занятий, где вероятность разгромить товар была не очень высока. Понятно, что в гипермаркете это почти несбыточно, но, устройся я грузчиком, мне бы чаще приходилось ловить выскальзывающие из рук коробки, чем уборщику. Последнее казалось лучше всего.
После заполнения анкет надо было опять подождать. Опять построилась очередь. Со мной ждал какой-то мужик лет за 45. Он сказал, что ищет себе интеллектуальную работу. По его мнению, это значило что-то вроде завскладом.
Очередь на прием анкет не двигалась. Мы вышли вместе покурить. Я окинул взглядом Страну Дураков: ладно, сказал я себе, ладно - мне плевать. Когда вернулись, почему-то никого уже не было и мы с мужиком даже чуть не опоздали. Собеседование мы также проходили вместе за соседними столами. Нас опрашивали очень милые женщины и я старался услышать, о чем спрашивают его и как он отвечает. Затем мужика, как ищущего интеллектуальную работу, услали в офис, а мне сказали, что перезвонят.
Я вспомнил про то, как несколько лет назад пас в степи коров.
После "О'кея" я поехал устраиваться в "Макдональдс": там открыли вакансии младших менеджеров для тех, у кого есть высшее образование. Полная лажа. Собеседовала меня женщина лет 37. Выглядела она молодо, с претензией на интеллектуальность.
С огромной преданностью компании женщина изложила мне условия работы. Выходило, что хуже и представить нельзя. Особенно в деньгах и с кормежкой, которую ты ждешь получить от "Макдональдса" бесплатно, коли идешь работать туда. По словам женщины, я мог не рассчитывать на бесплатный гамбургер -- город, видите ли, запретил кормить младших менеджеров. Когда я сказал женщине об этом все, что думаю, она ответила, что я могу попробовать себя на месте обычного работника, и добавила:
- Я тоже начинала с самого низа, а теперь я -- директор этого ресторана.
Я стал думать, насколько она действительно счастлива своим карьерным ростом, и стоит ли мне ее с этим поздравить. О своем карьерном росте я ничего подумать не смог. Потом мы распрощались. Она обещала, что мне перезвонят.
В тот день у меня было еще одно собеседование. Где-то на Петроградке, в какой-то фирме. Я долго искал туда путь, потом под вечер наконец-то пришел. Я не опоздал, но меня, кажется, уже не ждали. Не помню, что мне сказали на встрече. Не помню, что я им ответил. Не помню даже, чем они занимались. Вероятно, что-то связанное с мебелью. Мне обещали перезвонить.
Из всех, кто мог мне в тот день перезвонить, перезвонили только из "Макдональдса":
- Мне кажется, вы не готовы сотрудничать с нами, - сказали мне, - и мы тоже не готовы сделать вам предложение.
Я поблагодарил. Они удивительно точно угадали мое отношение. Но кого они рассчитывают нанять с таким прихватом?
*****
Поскольку все это было перед самым новым годом, буквально в последние рабочие дни, я решил больше не пытаться и подождать до окончания праздников. Первого января ко мне приехала из Москвы мама и я повел ее на концерт в Смольный собор. Интеллигентная ведущая рассказала историю про исполнение Листом "Венгерской рапсодии" во время концерта при дворе Николая I. Лист не любил нашего деспотичного царя, но, как и все, должен был есть, платить за жилье, доказывать миру, что тот еще нуждается в нем. Во время антракта Николай поинтересовался, откуда музыкант родом, на что Лист ответил, что из Венгрии. Тогда наш самодур не очень удачно пошутил что-то насчет российских войск, подавляющих мятежи в этой части Австрийской империи. Следующее отделение Лист начал с "Венгерской рапсодии". Царю она нравилась. Потом кто-то не шепнул ему, что музыкальное произведение, которое его императорское величество изволит слушать, носит также название Ракоци-марш и является гимном венгерских патриотов.
У Листа было четыре часа, чтобы покинуть Петербург, и еще сорок восемь, чтобы выехать за пределы России.
Когда антракт наступил у меня, я воспользовался моментом и улизнул от матери покурить. Тут зазвонил мой мобильник. Я взглянул на номер -- звонили из Москвы. В каком-то журнале, куда я месяц назад отправлял резюме, вспомнили обо мне и решили предложить работу. Писать надо было об истории, культуре и тому подобном. Плюс -- разбавлять это статьями о производстве канализационных люков. Мне обещали целый раздел.
Размышлял я недолго и третьего января, как только библиотеки открылись, я снова был в здании на Московском проспекте перед пропускным пунктом, за которым сидела некогда заловившая меня с CD милиционерша. По ее взгляду я понял, что она узнала меня. Я улыбнулся и подмигнул ей. Затем достал сигарету, вставил ее в рот и прошел внутрь, намереваясь сначала покурить, а после уже заняться работой.
- Молодой человек! - услышал я позади голос милиционерши. - Молодой человек! Я к вам обращаюсь! Уберите сигарету!
Я вернулся в свой библиотечно-сигаретный оазис. "Ну, я и счастливчик!" - подумалось мне.
*** Внешность и особенности поведения данного сотрудника вымышленны, дабы не указывать на недостатки конкретных лиц. "Бородач" является скорее собирательным образом. Остальные персонажи - вполне реальны.