Всю ночь мне снились родители. Они ругались со стюардессой, порывались обыскать багажное отделение и брали штурмом кабину пилота. Папа кричал, что его дочь не могла выброситься из самолета, что она не поступила бы так с ними. Почему-то я видела его в белом халате и без очков. А мама плакала. И это было так странно - до этого я никогда не видела ее слез. Мама всегда казалась мне несгибаемой. Даже если весь мир перевернется, я знала, что эта сильная женщина останется прежней.
А сейчас она плакала. И выглядела еще моложе, еще красивее без этой ее ледяной маски презрения и отчужденности. Это была уже не Снежная королева с прилизанными в пучок светлыми, почти платиновыми волосами и в кипельно-белом брючном костюме. Нет, теперь она казалась растрепанной, потерянной и какой-то домашней, родной. И этот ее вид по-настоящему пугал меня.
'Я же никогда не вернусь домой! Мои родители будут думать, что я покончила с собой. А Маришка! Как ей жить с этим дальше?'
Я застонала, вцепившись в одеяла. Чужая кровь плавила внутренности, тянула жилы, пробираясь в каждую клеточку моего тела омерзительными змеями. И я царапала шею, живот, чтобы вытащить их, пока сильные руки не перехватили мои, слабые, тонкие, и не привязали их к душке кровати.
- Тэрайа, смотри, чтобы она не покалечилась, - мужчина говорил очень тихо, но мне казалось, что этот голос я узнаю теперь из тысячи.
- Как прикажет мой господин, - старуха при каждом слове наклонялась все ниже и ниже.
Сутулая, смуглая, с мелкими чертами лица и глазами черными, как южная ночь.
'Снова эта Терайа! Господин то, господин се, просто открой окно, я же дышать не могу!'
В спертом воздухе витал резкий и тяжелый запах лекарств, а жар от печки плавил мои кости. Огонь разливался по венам, огонь же потрескивал в недрах печи и врывался в сон, заставляя кричать так, будто я сама сгорала в пожаре. Огонь, огонь, везде этот огонь. Я вновь была там, в самолете, и видела, как горят мои близкие. От вони паленой плоти меня рвало. Казалось, я никогда не смогу избавить от этого запаха. Тошнотворного, сладковатого, горького.
Не знаю, сколько я металась в агонии. Волосы слиплись в колтун от соленой воды и пота. То жар, то озноб погружали меня в сон. Иногда озноб становился таким сильным, что зубы стучали о стакан, и старуха не могла напоить меня своим зельем. Тогда она звала 'Господина'. Он появлялся, словно из воздуха: так быстры и незаметны были его движения. И вновь заставлял меня пить свою кровь.
В дверь то и дело стучали, но сероглазый не давал никому, кроме Тэрайи, даже заглянуть внутрь. Я слышала только заикающийся голос слуги, который обращался к моему спасителю, называя его господином Варреном. Но было понятно, насколько слуге это все непривычно, и бедолага то и дело извинялся, когда вездесущее 'Повелитель' срывалось с его уст.
'Повелитель' чертыхался, обещая содрать со всех идиотов шкуры, и исчезал на пару минут, чтобы, вернувшись, не отходить от меня ни на шаг.
Когда Варрен уходил, поведение старухи резко менялось. Безразличие и ворчливость вмиг исчезали, и Тэрайа всматривалась в меня, будто пыталась прочесть на моем лице какой-то ответ. Радостно улыбаясь, она убирала волосы с моего лба и что-то постоянно приговаривала. Каждая родинка на моей шее или руке подверглась ее пристальному вниманию. Когда же она увидела на левой руке три темные точки, образующие треугольник над указательным пальцем, радости ее не было границ. Она вскрикнула, запричитала что-то пискляво и пару раз даже подпрыгнула.
Но как только шаги Варрена послышались в коридоре, старуху будто бы подменили. Она вновь вся скукожилась, скрючилась и натянула на лицо ту же язвительно-равнодушную маску, словно и не было этого всплеска незамутненной радости.
Почему-то мне захотелось рассказать об этом моему спасителю, я чувствовала, что это важно. Я даже открыла рот, но старуха с невероятным проворством оказалась возле меня и сунула под нос тряпку, от которой несло горькими травами. Я чихнула раз, другой. И не заметила, как вновь провалилась в сон.
Проснулась я оттого, что было так жарко, так ужасающе душно, но на все мои просьбы хоть немного проветрить комнату или же убрать одеяло старушечий голос отвечал твердо:
- Еще рано.
'Эта Тэрайа! Почему она не слушает меня?'
Мутными глазами я пыталась разглядеть старуху. Она сидела возле стола и смешивала в ступе какие-то травы, тихонько напевая себе под нос колыбельную. Почувствовав мой взгляд, она резво обернулась и улыбнулась жутковатой беззубой улыбкой.
От взгляда цепких черных глаз словно пауки пробежали по моей коже. Да Тэрайа сама была похожа на паучиху в своем длинном темном балахоне и с худыми руками, сплошь покрытыми короткими жесткими волосками.
Я поежилась и, пытаясь убедить себя, что этой старухи рядом нет, стала рассматривать комнату. Большая, просторная, она была составлена из огромных сосновых бревен. Ступы, большие и малые, стояли на столе и скамьях, всевозможные пучки трав свисали с низкого потолка. А на полках, что тянулись вдоль стен, стояло такое количество разнообразных склянок и пузырьков, что легко можно было принять эту комнату за кабинет средневекового алхимика. Выбивалась из этого образа одна лишь роскошная двуспальная кровать, которую мой спаситель придвинул к печи сразу же, как только вошел. Тогда я на миг очнулась и попыталась узнать, где я.
От этого сероглазый только нахмурился, словно раздумывая, что именно можно сказать, а потом решительно бросил:
- В безопасности. Пока ты не придешь в себя, нам лучше оставаться здесь. Тэрайа поможет тебе. Главное, чтобы никто не узнал, что ты женщина.
'Значит, я не ослышалась. И тогда, на берегу, он действительно назвал меня сыном! Но как, почему? Из-за чего мне нужно скрываться?'
Мне хотелось обо всем узнать, хотелось о стольком спросить, но мой спаситель отвернулся, быстро прошел к противоположной стене и вытащил из сундука толстое лоскутное одеяло.
- Мне жарко... - попыталась я возразить, когда он подошел, чтобы укрыть меня.
- Знаю, - короткий ответ, и он кутает меня, как ребенка. - Тэрайа, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она мерзла.
- А как иначе, мой господин, ведь Ваша лиэ...
- Поговори мне еще!
Старуха отшатнулась и испуганно запричитала:
- Стара Тэрайа, стара. И память у нее не та, и умок у нее не востер...
- Значит, мне всего-то и нужно, что заменить одну старую ведьму на любую другую, - прошипел мой спаситель.
Старуха взвизгнула и рухнула на пол, запричитав что-то на неизвестном мне языке.
Я приподнялась на локтях. Хоть женщина и не вызывала у меня теплых чувств, но видеть, как пожилой человек стоит на коленях, было выше моих сил. С большим трудом мне удалось дотянуться до руки сероглазого. Он резко повернулся, резанув меня враз потемневшими глазами. Теперь мне стало понятно, отчего так испугалась старуха. Зрачки Варрена были расширены, и глаза казались почти что черными, да и сурово нахмуренные брови не добавляли его лицу ни милосердия, ни доброты. Ноздри его едва дрожали, и в облике проступало что-то звериное. Я отшатнулась. Он проследил, как забилась жилка на моей шее. И мне показалось, что зрачки Варрена сузились, но он тут же моргнул, и наваждение сразу исчезло.
'Все жар, я, наверное, брежу', - я устало откинулась на подушки, и не заметила, как уснула.
***
Следующее мое пробуждение было на удивление приятным. Голова казалась такой легкой, будто и не голова это, а воздушный шарик. Ни одной мысли, ни одного тревожного воспоминания. Это-то и казалось мне странным. Но подумать об этом почему-то не получалось.
Видимо, печка остыла, потому как в комнате было довольно прохладно. Я высунула ногу из-под лоскутного одеяла. 'Брр. Вот это холодрыга!'
И вновь закуталась, скрутившись калачиком. Донесшийся из угла приглушенный смех заставил меня подпрыгнуть на добрых полметра.
- Наконец-то, я уж подумал, что Тэрайа перестаралась. Все же не стоило называть ведьму, которая тебя лечит, старой и жуткой паучихой, - Варрен хмыкнул и подошел ближе.
'Он что-то сказал? А, не важно...Какой он все же высокий!' - теперь, когда яркий свет не ослеплял меня, а соленая вода не щипала глаза, я могла разглядеть своего спасителя во всем его мрачном великолепии.
- Тебе лучше? - мужчина с тревогой взял мою руку и стал проверять пульс.
'Если бы я встала с ним рядом, интересно, могла ли достичь ему до плеча? И это с моими метр семьдесят два!'
- Кара, ты меня слышишь?
'Какой же он все-таки!..'
На этот раз на Варрене был угольно-черный плащ, отороченный густым серебристым мехом, и от этого его глаза становились еще светлее и выразительнее. Волосы, едва достигающие плеч, можно было смело бы назвать иссиня-черными, если бы легкая седина не проступала на висках двумя белыми прядями. 'А, может, и не седина этот вовсе. Кто знает, какой цвет волос здесь считается нормой'.
Варрен что-то обеспокоенно сказал, наклонился и прижился губами к моему лбу.
'О мой бог! Хотя нет, к сожалению, не мой, но бесспорно, какой-нибудь скандинавский, нет, скорее уж греческий, это точно!'
- Жар спал, не понимаю тогда, почему...
'О да, такой чувственный голос. Не останавливайся, просто продолжай говорить дальше'.
Мужчина снова прижился губами к моему лбу.
'А губы-то ниже', - не могла сдержать разочарованного вздоха.
- Как ты себя чувствуешь, кара?
- Как Мария Магдалина на параде сосисок, - моя улыбка заставила бы чеширского кота сдохнуть от зависти.
- Мариа Магда ли... кто?
'Ох, ядрееена', - а цвет моих щек можно было смело назвать 'Свекла нервно курит в сторонке'.
Я медленно заползаю под одеяло.
'Меня нет. Это сон, просто сон. Эротико-трагедийный, как и все напрасные попытки разбудить в себе женщину'.
- Может, ты все-таки соизволишь выползти из одеяла?
Качаю головой, как будто он мог это увидеть, и машинально скрещиваю на груди руки. Скрещиваю и понимаю, что грудь-то ничем и не прикрыта, а я только что дефилировала в костюме Евы перед самым красивым мужчиной на свете! И это притом, что даже животик втянуть не успела. Нет, ну это не честно. Пляжный сезон на моей Родине еще не открыт. А у меня был стресс, а когда нервничаю, я много ем...
- Выбирайся оттуда.
Почувствовав, как Варрен пытается стянуть одеяло, я вцепилась в его края так, будто от этого зависела моя жизнь.
- О, мне и здесь довольно неплохо.
- Выползай.
- Нет.
- Кому говорю!
- И не подумаю.
- Быстррро!
Да уж, терпение не значилось одним из достоинств моего сероглазого.
'Зато это с лихвой компенсируется кубиками пресса...'
- Если переживаешь, что под одеялом ничего нет, то не стоит. Я тебя сам раздевал и мыл также я сам. Так что ничего нового я там не увижу.
Я замерла. Если бы люди умирали от стыда, то я была тем самым зомби, которого сначала убили, потом воскресили, но лишь затем, чтобы дети могли смеяться и тыкать в меня пальцами: 'Глядите, эта та самая неудачница'.
- Так ты и не собираешься оттуда вылезать?
Минута молчания, и голос змия-искусителя, предлагающего яблоко из последней коллекции со скидкой в девяносто процентов:
- А я думал, ты хотела поговорить. Узнать, где ты, в каком именно мире. Почему должна скрывать свой истинный пол. Кто я такой...
На последних словах одеяло с такой скоростью было отброшено в сторону, что сухие листочки сдуло со стола, и они, кружась, начали падать на вязаный коврик. Мы проследили за ними взглядом. Потом я вспомнила про свой костюм неподготовленной Евы. Когда я кинулась за одеялом, по закону подлости именно в этот момент моему спасителю пришла в голову идея поднять лечебные сухоцветы.
Когда на оглушительный грохот в комнату вбежала Терайа, я в позе звезды уже распласталась на ее господине, а его округлившиеся глаза напоминали дезертиров, то есть вот-вот готовы были бежать с поля боя.
Тишину, повисшую в комнате, можно было резать ножом. Как жаль, что здесь не было моего папы, уж он-то умел заполнять неловкие паузы. Хотя нет, слава богу, что его здесь нет, и он никогда не узнает...
'Обозвать лекарку паучихой, кинуться голой на ни в чем не повинного мужика... А этот парад сосисок! Нет, со мной определенно что-то не так'.
- Господин, Вы не говорили, что в список трав нужно было включить и 'незалетайку'. Или же Вы, наконец, решили обзавестись потомством? Как я рада! И Ваша лиэ...
Рычание подо мной могло дать фору самому дикому зверю.
- Господин, господин, я не это имела ввиду... - Тэрайа с такой скоростью выскочила из комнаты, будто ей было лет десять-двенадцать, а не все семьдесят, на которые она выглядела.
Рывок - и я оказываюсь на кровати, одеяло со свистом приземляется на меня, а 'господин' стрелой пускается вслед за старухой.
Кутаюсь на манер тоги, раз десять проверив, не распутается ли она в самый неподходящий момент. Делаю шаг, второй, и жду, пока стены не перестанут водить хороводы перед моими глазами. Ощущение, будто выпила не меньше десяти бокалов игристого, причем на голодный желудок. Что-то шуршит под ногами, и я опасливо кошусь на сиреневые и голубые сухоцветы, которые так и не успел поднять мой спаситель.
'А с травками Тэрайи нужно бы поосторожнее. А то мало ли какая 'незалетайка' залетит в мой стакан'.
Еще раз проверив надежность 'тоги' и втянув живот на пределе своих сил и возможностей легких, я решила выйти, чтобы осмотреться, а заодно и проверить, жива ли еще старушка Тэрайа. Судя по звону посуды и рычащих ноток в голосе сероглазого, жить 'паучихе' оставалось недолго.