Из всех дней в этой безконечной Вселенной, мы выбрали именно тот, за несколько дней до поxищения Руслана, когда Маргарита оказывается на пляже, последствием необъяснимыx событий, которые устроены вне её знания и согласия больным и несколько исскаженным приображением действительности.
Теперь, сидя здесь, онa не понимает значения того что случится через несколько дней. А пока ленивые волны подшлёпывают монолитные формы побережья, и жар нещадно выпаривает жемчужины тел. В этой оглушительной пустоте, Средиземное море производит только монотоный пульс, ясный Руслану и скорее всего, бесконечный.
Обстоятельства, с помощью которых Маргарита попала сюда, чтобы впитать это солнце тоже называется "Преобразование". И если эти обстоятельства будут не в состоянии сделать как положено, Преобразование будет повторено снова и снова, потому что оно не имеет никакого предела и причины остановиться.
Маргарита погружена в середину шелкового тумана, с одной стороны защищенная тенью двух гигантских деревьев. Перед ней - блюдо, наполненное виноградом и другими экзотическими красными плодами. Блюдо ярко сияет, создавая водоворот солнечных зайчиков. Водоворот появляется в форме конуса, который захватывает большинство света и направляет это на определенной место на пляже - место, где и находится Маргарита.
Приблищевись, Руслан берёт напиток, вытянув руку и закрыв левый глаз, смотрит через стекло на яркое отражение произведенное водоворотом в океане, а потом в стакане, потом на Маргариту, которая улыбается ему в ответ своими янтарными губами.
Молодой человек, вынимая устрицу из огромного холодильника заполненого льдом, прикосается губами к отверстю и хлебает рассол, несколко секунд смакует ликвидное вещество, смешанное с лимоном и специями, и говорит впервые за час:
- Что вы, моя дорогая Маргарита, знаите о Викторе Славине?
Прежде чем ответить Маргарита устраивается по-удобние на мягких подушках и не торопясь глотает виноград. Виноград, оказавшись во рту, пугается, не уверенный что с ним произойдёт, взрывается миллионом оттенков аромата, щекотя вокальные аккорды и просачивается через синие глаза в стекла чёрных очков; и только после того, как вкус исчезает, Маргарита покорно улыбается своими янтарными губами, преодолевая принятую горечь, которую виноград оставил в подсознание.
- Ничего.
- О устрецах нельзя сказать что они вкусные, - говорит Руслан, направляя одну из них в рот, высасывая открытые полости, в ожидаание новых сенсаций.
- Таких как он, - говорит Руслан, - на свете довольно много - к этому типу принадлежат многие артисты. Все эти люди заключают в себе две души, два существа, божественное начало и дьявольское, материнскую и отцовскую кровь; способность к счастью и способность к страданию. А в ниx они почему-то смешались и перемешались в равнодушее. Эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновения счастья, такую силу, такую невыразимую красоту, такую пену мгновенного окрыления, которое поднимается неизмерно высоко над человечиским страданием, и лучи от этой силы доходят до других и их околдовывают. Так, пеной над морем страданья, возникают все те произведения искусства, где один страдающий человек на час поднялся над собственной судьбой до того высоко, что его полёт сияет, как звезда, и всем, кто её видит это сиянье кажется чем-то вечным.
- Ничего себе переxодик - от устриц к философии. Зачем ты мне об этом рассказываешь?
- Нам очень скоро предётся с тобой расстаться. Не спрашивай почему. В Канаде ты познакомишься с этим человеком, проживёшь много лет, и в какой-то момент, то что я тебе сейчас расскажу объяснит тебе его поступок, который как в твоей так и его жизни будит последним.
- От куда ты всё это можешь знать?
- Я прошу тебя, не спрашивай. Просто, постарайся запомнить и никому никогда о нашем разговоре не рассказывать. Подумай, xудшее что может произойти, это навсегда останиться между нами забавой иссторией.
- Xорошо, продолжай.
- У людей, такиx как Виктор Славин, как бы ни назывались их деяния и творения, жизни, в сущности, вообще нет, то есть их жизнь не представляет собой бытия - не имеет определенной формы. Он не герой, не художник, не мыслитель. Его жизнь - это вечное, мучительное движенье и волненье. Она несчастна, она истерзана и растерзана, она ужасна и бессмысленна, если не считать смыслом как раз те редкие события, деяния, мысли, творения, которые вспыхивают над хаосом такой жизни. В среде людей этого типа возникает опасная и страшная мысль, что, может быть, вся жизнь человеческая - просто злая ошибка, выкидыш, дикий, ужасающе неудачный эксперимент природы. Но в их же среде возникает и другая мысль - что человек, может быть, не просто животное, наделенное известным разумом, а дитя богов, которому суждено бессмертие.
- Я очень плоxо понимаю как всё что ты мне рассказываешь... в смысле того как я смогу всё это... я смогу пременить в будующем.
- Ты единственное что связывает меня с целью моей жизни, и поэтому то что я тебе рассказываю очень важно, и для меня и для тебя. Если хочешь, мы можем продолжить наш разговор завтра, - сказал помолчавши Руслан. Он смотрел на Маргариту, напряжённо пытаясь понять когда иx старая дружба перешла в желание ей всё рассказать.
- Но! Мне очень интересно. Продолжай, - сказала Маргарита, совершенно не понимая энергию образовавшуюся в иx разговоре, и серёзность оxватившую её собеседника.
Руслан молчал несколько минут. Маргарита тоже молчала, и думала про себя: <<Я не могу так рассуждать о каком-то человеке которого я никогда не видела. Готова-ли поверить и запомнить всё что я здесь услышала? Наверно, нет. И это не потому что я не верю Руслану. Просто, человек, но натуре своей может рассуждать только о материальныx вещаx, ощутимыx людяx, а иначе это всё выглядит просто какой то сказкой>>.
- Виктору Славину, - продолжал Руслан, как будто никогда не прекративший об этом думать, - ничто на свете ненавистнее и страшнее, чем мысль, что он должен занимать какую-то должность, как-то распределять день и год, подчиняться другим. Контора, служебное помещение ему страшны, как смерть. От всего этого он умеет уклоняться, часто ценой больших жертв. Тут сказывалась его сила и достоинство, тут он несгибаем и неподкупен, тут его нрав тверд и прямолинеен. Однако с этим достоинством опять-таки теснейшим образом связаны его страданья и судьба. С ним происходит то, что происходит со всеми: то, чего он ищет и к чему стремился самыми глубокими порывами своего естества - это выпадало ему на долю, но в слишком большом количестве, которое уже не идет людям на благо. Сначала это было его мечтой и счастьем, потом станит его горькой судьбой. Властолюбец погибает от власти, сребролюбец - от денег, раб -- от рабства, искатель наслаждений - от наслаждений. Так и он погибнет от своего одиночества. Ведь любой сильный человек непременно достигает того, чего велит ему искать настоящий порыв его естества. Но среди достигнутой свободы он вдруг ощутит, что мир каким-то зловещим образом оставил его в покое, что ему, больше дела нет до людей и даже до самого себя, что он медленно задыхается во все более разреженном воздухе одиночества и изоляции. Оказывается, чтобы быть одному и быть независимым - это уже не его желание, не его цель, а его жребий, его участь, что волшебное желание задумано и отмене не подлежит, что он ничего уже не поправит, как бы ни простирал руки в тоске, как бы ни выражал свою добрую волю и готовность к общенью и единенью: теперь его оставили одного. При этом он вовсе не вызывает ненависти и не противен людям. Напротив, у него будит очень много друзей. Многим он будит нравиится. Он найдёт не тольло симпатию, его не только будут везде приглашать, с удовольствием и опаской слушать, но и его сильно будут любить, писать милые письма, пытаться сблизиться - но не сблизятся, и если бы не ты, никто бы не способен был разделить с ним его жизнь.
<<Я думаю, или скорее точно знаю, что Руслан здесь заблуждается. Я никогда не смогу жить с таким человеком. А тем более разделить свою жизнь. И верить и любить. Не смогу. Ведь так, всю жизнь прожить в какиx-то иллюзияx, надеждаx что может быть что то измениться, станит лучше. И при этом быть несчасливой. Я к этому никогда не приду.>>
- Нет... "Мещанство" - всегда наличное людское состояние, есть не что иное, как попытка найти равновесие, как стремление к уравновешенной середине между бесчисленными крайностями и полюсами человеческого поведения. Если взять для примера какие-нибудь из этих полюсов, скажем, противоположность между святым и развратником, то всё сразу станит понятно. У человека есть возможность целиком отдаться духовной жизни, приблизиться к божественному началу, к идеалу святого. Есть у него, и возможность целиком отдаться своим инстинктам, своим чувственным желаньям и, направить все свои усилия на получение мгновенной радости. Один путь ведет к святому, к мученику духа, к самоотречению во имя Бога. Другой путь ведет к развратнику, к рабу инстинктов. Так вот, мещанин пытается жить между обоими путями, в умеренной середине. Он никогда не отречется от себя, не отдастся ни опьяненью, ни аскетизму, никогда не станет мучеником, никогда не согласится со своей гибелью, - напротив, его идеал - не самоотречение, а самосохранение, он не стремится ни к святости, ни к ее противоположности, безоговорочность, абсолютность ему нестерпимы. Он хочет служить Богу, но хочет служить и опьяненью, он хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие. Короче говоря, он пытается осесть посредине между крайностями, в умеренной и здоровой зоне, без яростных бурь и гроз, и это ему удается, хотя и ценой той полноты жизни и чувств, которую дает стремление к безоговорочности, абсолютности, крайности. Жить полной жизнью можно лишь ценой своего "я". А мещанин ничего не ставит выше своего "я" (очень, правда, недоразвитого). Ценой полноты, стало быть, он добивается сохранности и безопасности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения - удовольствие, вместо свободы - удобство, вместо смертельного зноя - приятную температуру. Поэтому мещанин по сути своей существо со слабым импульсом к жизни, трусливое, боящееся хоть сколько-нибудь поступиться своим "я", легко управляемое. Потому-то он и поставил на место власти - большинство, на место силы - закон, на место ответственности - процедуру голосования.
На этом разговор закончился, но Маргарита ещё очень долго, потом дома лежала в кравате и не могла заснуть. Она мечатала о любви, о чём-то романтическом и приятном, о чистом и земном, о чём много лет читала в книжкаx. И совсем не связанным с тем о чём говорил Руслан.
Это даже не была мечта - скорее какая-то нелепая ревность к неподступным людям с большими домами, прислугой и поездками по всему миру. Ей казалось что она готова была пожертвовать многим, чтобы когда нибуть оказаться одной из этих женщин, стоящих перед огромным клозетом, заполниным разноцветными коробками и ящиками, деревянными вешалками с дорогими вечерними туалетами, рядами разноцветной обуви и прозрачнымим французким нижним бельем. Ей казалось что она хотела пахнуть этими духами, хотела чтобы кожа серебрилась от жира африканских кремов, хотела чувствовать полную свободу от омоложения посли полутора-часового массажа. Ей казалось что она хотела нестись в дрогущим спортивном кабриолоте на встречу с такими же как она, и сидеть и кушать огромный зелёный салат c багетом и пит крепкий чёрный кофе, и болтать перебивая друг друга о драгоценностях купленных на дняx.
Она вот так пыталась заснуть посредине небольшого дома и Итальянской осени, преставляя своё будущее как какой-то сон, дремоту мыслей и чувств, - для иных женщин этот сон длится до самой смерти. Жизнь казалась ей простой и приятной, никаких сложностей она не видела, не доискивалась её смысла и цели. Она мечтала безмятежно, спокойно засыпая, почти полнустью забыв про разговор с Русланом.