Аннотация: Историков учат никогда не пользоваться в качестве источников житиями святых. Человеческая память того же сорта источник, она пишет по канону. Ей нет дела до правды, её канон - свить гнездо из розовых лепестков вокруг самого "Я"
Конечно, я не Ремар ибн Аслам, легендарный виртуоз рассказа. Слухи о его удивительном мастерстве очаровывать слушателей историями странными и завлекательными заполнили все земли и царства, от востока, от самого Хорезма, до запада, до самого края населенных земель, за которой начинаются пески, желтые как верблюжья шерсть, и прокаленная солнцем пустыня тянется, пока не встретится с горькими водами, простирающимися до места, где свод небес опирается о землю.
Ремар ибн Аслам повсюду с собой носил маленький замысловатый сосуд с прозрачным пузырьком внизу, от которого тянулась витая медная трубочка, покрытая замысловатой гравировкой. Когда приходило время чая горячего, расслабляющего душу, распаленную и утомленную жирной едой, бараниной, пловом и дамлямой, Ремар ибн Аслам доставал этот сосуд. В пузырьке были смеси бальзамов, рецепт которых большая тайна высокоученых лекарей и астрологов из города Чаан страны Син, купал их в пиале горячего зеленого чая и сосал пар истаявших бальзамов через трубочку. От этого его уста делались сахарными, язык медовым, а речь услащала и освежала слух больше, чем чаша щербета, выпитая в жаркий день на досках, положенных над арыком под тенью шелковицы, и все что, ему приходилось сказать, было столь же прелестно, как и соблазнительно.
Словом, я не Ремар ибн Аслам. У меня нет ни чудесных бальзамов, ни искусно сделанного прибора для употребления их паров, да я и не пытаюсь, понимая свое несовершенство, сравниться со сказочниками и мудрецами древности. Просто послушайте меня, а я расскажу.
Эта история из жизни неверных и случилась она давным-давно и в местах далекого севера, чрезвычайно суровых как по условиям жизни, так и по людям, населявшим те места. Однако, и среди неверных, не знающих учения и Учителя (халва, халва, и еще раз халва ему в бороду), встречаются люди необычайной святости и высоты духа. Это повесть о фра Анжелико и авве Дорофее, да живет вечно память об их славных деяниях.
Хотя и по сей день и путник, и домовладелец в во всем Нагорье помнит эти имени чтит их в молитве, прося сохранить его в дороге и дома, но многое уже забылось. Поэтому я начну с того, что напомню, как выглядели подвижники.
Фра Анжелико ко времени событий был уже стариком. Представьте себе его грузную фигуру, облаченную в шерстяную, самой грубой материи сутану. На голове у него шерстяная же, некрашеная широкополая шляпа. Глаза - самое замечательное. Глаза старика, с желтой склерой со спутанными сосудами, смотрит фра на вас через стоящую слезу, которую только время от времени смаргивает на набрякшее стариковское веко. Временами взгляд у него отсутствующий. Опирается на простой посох, вырезанный из подходящей ветки. За старостью и по причине немощей фра Анжелико предпочитал работать капканами, ядами и огнем, зато всегда с неожиданной и ошеломляющей выдумкой, не оставляющей шансов ни на сопротивление, ни на спасение. И по сей день в Нагорье жива память о ночном страхе услышать последнее приветствие святого, которым он чествовал - стук палки в дверь, глухой стариковский голос выдохом через хрипотцу влажных бронхов - "Радуйтесь дети, Господь вас посетил!".
Наконец, представьте, утро ранней осени, по горному холодной, пляшущее разноцветье огненного увядания лиственного леса, спорящего с танцем пламени, начинающего вырываться из-под крыши, густой белый дым клубящийся в мягких лучах утреннего солнца, фра подвалил к дверям мокрой соломы, глупый крестьянин хотел устеречься и запер двери изнутри, а умудренный фра Анжелико устерег его - и запер снаружи , стынущий воздухе крик, и удаляющийся от одинокого дома на выселках в лесу фра Анжелико - лицо от нас закрыто широкими вислыми полями шляпы, мелко подрагивающими точно крылья бабочки - голова у фра уже совсем по стариковски покачивается.
Другое дело авва Дорофей. Необычайно рослый и сухой сильный старик с длинными руками. Одни локти и суставы, лицо аскета, желтый желвак, кажущеся бесстрастный, а на деле с приросшей неподвижной маской постоянно напряженной до одержимости нервности. Смертоносно работает своим посохом, хватается за подвернувшиеся любые палки, страшно молотит ими кругом, прямо и быстро идет на жертв, сколько и кто бы они не были, мозжит и раздробляет, крушит и убивает, до всех дотягивается, молниеносно и беспрерывно наносит удары, настоящий паук в сплошной сети мелькающих ударов, которые наносит молча. Идет ровным, широким шагом на любого встречного, одинокого путника, старуху с хворостом, купцов с нанятой охраной, не сворачивая и не сбиваясь с шага, чтобы также, на одном выдохе с шагом обрушить ураган ударов. Великий молчальник.
Сильно разнящиеся люди легко сходятся и это справедливо и для святых. К концу своей жизни фра Анжелико и авва Дорофей промышляли вместе. Вместе же им было суждено и пропасть.
Ранним зимним утром, всего лишь продолжением ночи, фра Анжелико и авва Дорофей вышли из развалин трактира, где провели ночь. Трактир они посетили еще несколько лет назад и теперь окрестности запустели. Сейчас им нужно было пройти несколько верст, чтобы добраться до крошечной деревеньки затемно. Еще днем стоял сильный мороз, про который та собака сказала, что в такую погоду и плохой хозяин хороший, зато дорога была чистой, но, как на беду, ночью выпал обильный снег и потеплело. Идти пришлось по глубокому снегу, и дорога получилась как во сне, ноги увязали, а путь все удлинялся и удлинялся. Колючки цаха, которым заросла заброшенная лесная дорога, как вороны на гнезда, длинными носами выхватывали клочки шерсти из войлочных накидок фра и аввы. Наступил предрассветный час - тревожный час - час святого Егория, волчьего пастуха. Неожиданно и для этого часа, и для этого места, им встретились человеческие следы. Человек, казалось, не шел, а танцевал как по волшебству, наступая каждый раз на камень или кочку, которая оказывалась только припорошенной снегом, так что, по-видимости, продвигался очень быстро. А вот авва Дорофей и фра Анжелико проваливались каждый раз в снег, когда приходилось только шагнуть. Фра Анжелико остановился, посмотрел на следы еще раз, и только сказал: "Собачка пригодилось бы". Молчальник авва Дорофе только сплюнул, да не то сплюнул, не то выпустил слюну на снег, собачка у них была, и хорошая, да фра Анжелико отравил ее пару недель назад - подступавшее старческое слабоумие давало себя знать. С ближней елки слетела вниз большая серая шишка, развернула крылья и полетела прочь - большой филин не редкость в Нагорье.
Вдруг между деревьев показалась фигура, безобразно заплясавшая, как воображение, оставшееся без пригляда сознания в самый момент наступления сна - каждому из нас доводилось видеть этот танец. Кукла Буду тревожно завозилась в заплечной сумке у аввы Дорофея - дурной знак.
На этом в истории святых старцев наступает тьма, полная и беспросветная, как обрыв контактной сети. Предание о них теперь живет собственной жизнью и мчится как поезд метрополитена, в котором так и не зажегся свет после противопожарного разрыва в токоподающей сети. Во всем Нагорье молятся старцам, возносят к ним просьбы сохранить и уберечь. Жизнь предания о святых фра Анжелико и авве Дорофее заключает в себе не меньшую тайну, чем их деяния. Все Нагорье, жестокое, но трепетавшее от одного их имени, теперь вверяет себя им. Впрочем, никому не дано знать ничего определенно ни об их жизни, все очевидцы мертвы, ни об их конце, который скорее слияние с их новой, промыслительной жизнью.
Эта была моя история. Если она показалась вам слишком странной или страшной для Нового года или Рождества, то тут ничего нет непоправимого. Я мог вам рассказать куда более веселую историю, правда, не столь занимательную, даже обыденную. Но стоит-ли рассказывать такое? Что может быть примечательного в том, что обычно для нашего времени, например, история о дагестанском пареньке, который приехал в Москву и ему повезло, вместо того, чтобы торговать веселящем газом у клубов из ржавой семеры, увешанной воздушными шариками, или работать в грузоперевозочной фирме, гонять на газели по мкаду в обкурке, пытаясь "наказать ту бабу, которая подрезала", теперь ведет сеть блогов от лица политизированных домохозяек. Хорошая история, хороший финал. Но что в ней необычного и увлекательного? Поэтому и в следующий раз я вам расскажу что-то странное и страшное, хотя бы про агу Тимофея.