Боязнь своего отражения в любой зеркальной поверхности, вытравила его вожделенное существование за пределы суетной жизни, громко захлопнув за ним экспозицию бесконечных кристальных витрин. Блуждание по несусветным дебрям и закоулкам, с незримой маской отчуждённости, привело его к истоку точки отчёта.
-Как же это изумительно - не видеть перед собой все эти "пустые отражения"! - крикнул он что было сил, стоя на берегу "слепого" моря.
Тут же в ответ раздался какой-то посторонний шум. Оглядевшись, неподалёку, вдоль берега, он увидел старый, потрёпанный плот, нехотя шмыгающий вдоль прибрежной полосы.
- Ну что же? - в слух проговорил бродяга, водружаясь на судно, - Путешествие продолжается!
Долго ли, коротко ли торжествовать той беспечно-одинокой регате, неизвестно заранее, если бы не одно "обстоятельство", которое вынудило "пришвартоваться" раньше положенного срока.
На второй день мореплавания, когда штиль утихомирил плеск волн, придав им образ неподвижной натурщицы, бродяга осознал, что угодил в самое сердце толчеи морской амальгамы.
Он вздрогнул от ужаса.
-Теперь мне остаётся только одно: смотреть в небо, - заключил он с огромным сожалением.
Так, на протяжение долгих бессонных ночей, и маетно-дремлющих дней, он плыл на зов яркой путеводной лучины. Только она, своим колдовским сиянием предавала сил для продолжения сумасбродного движение в никуда.
Любоваться её не шло ни в какое сравнение со всеми мирскими благами. Она, своим неземным притяжением, околдовывала на столько, что не было и речи о том, дабы ненароком отвести от неё взор.
И вот однажды, в самый разгар их очередного свидания, она оторвалась от "точки притяжения" и стремительно рванула вниз. Он поздно понял в чём дело. Переливающиеся всеми цветами капли из его глаз провожали её до полного исчезновения, напрочь позабыв о "боязни своего отражения".
Как только его взгляд коснулся отблеска воды, в котором безвозвратно скрылось её очертание, он моментально ослеп. В эту страшную секунду, забыв себя, он умудрился загадать, то самое заветное желание.
Она вновь засияла на небесном небосклоне спустя три ночи, но в глазах уже совсем другому скитальца.
Старый плот, прибился к берегу в гордом одиночестве.