Аннотация: Джон Эверетт Томпсон, типичный "маленький человек", менеджер среднего звена, оказывается в эпицентре политического безумия и хаоса в день выборов 2024 года.
Мои глаза открываются медленно, всплывая из липкого омута кошмаров. Я - Джон Эверетт Томпсон, менеджер среднего звена в захудалой конторе, перемалывающей человеческие судьбы в жерновах бюрократии. Каждое утро я облачаюсь в душный костюм, который сковывает тело и душит мысли. Завязываю удавку галстука на шее и бреду сквозь смрадный туман улиц, чтобы занять своё место в бездушной машине системы.
Но сегодня - единственный выходной на неделе, краткая передышка перед новым циклом бессмысленной беготни по замкнутому кругу офисного ада. Сегодня можно на мгновение стряхнуть с себя липкую паутину рутины и вспомнить, что я - человек, а не бездушный винтик в чудовищном механизме. Друзья зовут меня - Ти-Джей.
Воздух густ и вязок. Он пропитан миазмами страха и отчаяния. Каждый вдох даётся с трудом из-за расплавленного свинца в лёгких. Я пытаюсь сглотнуть, но горло пересохло.
Где-то вдалеке завывают сирены - протяжный, леденящий душу звук, от которого волосы встают на затылке дыбом. Этот вой проникает под кожу, просачивается сквозь поры, отравляя кровь первобытным ужасом. Поёжившись, я натягиваю одеяло до подбородка, пытаясь укрыться от неведомой угрозы, затаившейся снаружи. Соберусь с духом через несколько минут.
Через 5 минут... 11... 19... 23... встаю с постели. На подгибающихся ногах подхожу к окну. Стекла грязные! За ними привычный пейзаж, искажённый безумным художником.
Вылепленные из пластилина дома изгибаются и скручиваются немыслимым образом. Их стены покрывают чешуи облупившейся краски, а окна глядят в никуда. Открываю форточку. В квартиру проникает тошнотворное зеленоватое марево.
На улице тишина, изредка нарушаемая истошными воплями. Безлюдный проспект выглядит как декорации к постапокалиптическому фильму. На месте витрин магазинов чёрные провалы, а разбросанные повсюду осколки стёкол и мусор довершают картину всеобщего запустения.
Я закрываю глаза и начинаю считать до десяти, пытаясь обуздать разбушевавшееся сознание. Раз, два, три... Под веками пляшут алые всполохи, складываясь в гротескные фигуры. Четыре, пять, шесть... В ушах нарастает тревожный гул, похожий на жужжание миллионов насекомых. Семь, восемь... Реальность ускользает, как песок сквозь пальцы. Девять...
Распахиваю глаза. Мир вокруг по-прежнему искажён и чужд. Попытка не удалась. Безумие крепнет, насмехаясь над моими жалкими потугами сохранить здравомыслие.
Оторвавшись от этого кошмара, я возвращаюсь в комнату. Паника сжимает горло. На стене календарь. Красные крестики дней складываются в причудливый узор, напоминающий кровавые письмена давно исчезнувшей цивилизации. Сегодняшняя дата обведена чёрным маркером. Я тщетно пытаюсь расшифровать послание, скрытое в этом символе. Быть может, оно укажет путь из лабиринта моего умирающего рассудка? Вспоминаю. День выборов. Глядя на этот крест, я вспоминаю о своём гражданском долге. Я отношусь к политике со скепсисом. Это не более чем грязная игра, где правит лицемерие, жажда власти и пустые обещания. За внешним лоском предвыборных кампаний скрывается древняя, как мир, борьба за доминирование.
И всё же каждый раз в день выборов я исправно иду на избирательный участок. Но не в этот раз. Сегодня всё внутри меня противится идее участвовать в этом фарсе, легитимизируя своим голосом то, что на поверку окажется, в очередной раз, лишь ширмой, картонной декорацией, призванной создать иллюзию народовластия.
Быть может, это малодушие. Но сегодня капитуляция перед циничной реальностью кажется мне единственно возможным проявлением здравомыслия и чести.
Открываю дверцу холодильника, и в лицо ударяет волна арктического воздуха, смешанного с запахом застоявшейся еды и подгнивших овощей. Рука тянется в дальний угол, где, притаившись за батареей просроченных йогуртов, ждёт своего часа запотевшая бутылка пива.
Достаю её, и на пальцах остаются капли влаги. Янтарная жидкость манит обещанием забвения и иллюзорной свободы.
Руки трясутся. Открываю крышку. Шипение смеющейся змеи. Гной застарелой раны лениво стекает по запотевшим бокам. Делаю первый глоток, и холод обжигает горло.
Пульт. Телевизор. Экран оживает. Рябь в агонии. Звук идёт волнами, то затихая до зловещего шёпота, то взрываясь какофонией искажённых голосов.
В сумраке утробы левиафана сахар растворяется в горьком кофе истории. На стенах пляшут тени прошлых президентов.
Живой анахронизм, воплощение парадокса власти, сидит, сгорбившись, над столом. Его корни жадно впиваются в почву демократии, перебирают документы. Каждый лист - страница в книге жизни, написанная чернилами компромиссов и решений, разбавленными слезами избирателей и кровью геополитических конфликтов.
Взгляд древнего дуба останавливается на портретах предшественников, чьи глаза с мрачным любопытством следят за ним. Титаны прошлого теперь просто зрители.
"Баллотироваться или не баллотироваться?" - этот вопрос раздаётся мантрой и проклятием.
За окном ветер срывает с дерева горсть осенних листьев. Балетная труппа в оранжевых пачках кружит в воздухе танец увядания, затем падает наземь.
Президент поднимает глаза к потолку, где причудливые узоры лепнины складываются в кривляющиеся и подмигивающие лица. "Неужели это конец?" - бормочет он, и его голос, надломленный годами публичных выступлений и закулисных сделок, звучит скрежетом ножа по стеклу.
Приоткрывается дверь в кабинет. "Господин президент, - раздаётся голос помощника, - пришло время для вашего выступления".
Лидер страны медленно поднимается. Раздаётся скрип несмазанных шестерёнок. Он расправляет плечи, надевает маску уверенности. "Хорошо, - отвечает он, - я готов". И выходит.
Входит вице-президент. Её взгляд блуждает по кабинету, словно пытается найти ответы на вопросы, которые ещё не заданы. Невидимый пресс давит на неё. Уверенность выжимается по каплям.
"Страна не жаждет ещё одного лидера с харизмой варёной картошки", - вылетает из её рта. Она пытается отмахнуться от слов, но они прилипают под носом. На экране телевизора возникает реклама:
В старой кладовке, среди паутины и старых коробок, висит размякший батат. Он становится всё мягче и гнилее, пока не превращается в бесформенную массу. В этот момент на него падает стикер с надписью "История". Затем картинка расплывается и превращается в кривое зеркало, в котором отражается либеральная икона. "Выборы 2024".
Сердцебиение женщины ускоряется. На иконе она видит не себя, а бесконечную вереницу прошлых президентов - белых мужчин в костюмах, чьи лица сливаются в коллективный призрак прошлого, преследующий настоящее.
Политик расправляет плечи. Нужен план! Он точно есть на столе президента, среди стопки бумаг, графиков и схем. Джо привёз его с последней встречи с Зе. Мадам подходит к столу и погружает пальцы в документы. Через минуту её тело наполняет энергия перемен, надежды и будущего. Тело наполняется силой, кровь бежит быстрее. Глаза закрываются, и в них возникают миллионы лиц - разных цветов, возрастов, с уникальными историями и мечтами. Все они смотрят на неё с ожиданием и любовью.
Глаза открываются. Тени отступают. В комнату сквозь жалюзи пробивается солнечный свет, он рисует на полу полосы флага.
Теперь она не просто женщина-политик, а воплощение мечты - дочь иммигрантов. "Я готова вести страну в новую эру!" - произносит она: "Я не картошка", - из её рта вылетает смешок. Он поднимается над первой женщиной-вице-президентом, разбивая на своём пути хрустальную вазу сомнений. "Я - острый перец чили в салате политики. И я заставлю их почувствовать вкус перемен, даже если это обожжёт их рты и заставит плакать".
Затем возникает меняющееся лицо ведущего новостей, оно плывёт по экрану. Шары бильярда беснуются, вращаясь в глазницах, а рот открывается в беззвучном крике, обнажая нечеловечески острые зубы. "Сегодня, в день выборов, весь мир следит за нами", - прорезается предсмертный хрип: "Явка избирателей небывало высока, и кажется, будто сами силы ада поднялись из глубин, чтобы принять участие в голосовании".
Чудовищная масса плоти корчится и извивается, штурмуя избирательные участки. Гримасы экстаза и боли сменяют друг друга в стробоскопическом ритме. "Вернём величие нашей стране", - скандирует толпа. В этих словах я слышу насмешку над самим понятием величия.
Переключаю канал. В студии за столом сидят кандидаты в президенты, они одеты в клоунские костюмы. Их лица искажаются одновременно в гримасах ужаса и смеха. Они извергают потоки лжи и пустых обещаний, их яд заполняет пространство квартиры.
Пульт. Следующая кнопка. Еще одна студия. Говорящие головы комментируют ход голосования. Черты их лиц плавятся под светом горячих софитов, обнажая истинную сущность. Отвисшая кожа, похожая на резиновые маски, слезает клочьями, являя миру жуткие морды с пылающими глазами и разверстыми в вечном оскале пастями. Их голоса сливаются в инфернальный хор, вещающий о неизбежном конце всего сущего.
В одном из монстров я узнаю былого кандидата. Он смотрит прямо в камеру. Его глаза, горящие адским пламенем, пронзают меня. "Грядут перемены, - делится он своими знаниями. - Сегодня мы выбираем не просто президента. Мы выбираем будущее, в котором сбудутся самые жуткие пророчества".
Его слова тонут в оглушительном рёве, вырывающемся из десятков глоток. Экран гаснет. Кромешная тьма и тишина, нарушаемая только гулким стуком моего сердца. Я стою, парализованный ужасом. Это безумие. Не явь. Наверное, мой разум пытается погрузить меня в липкий кошмар. А может, это сон? Или порождение моего больного подсознания?
Но глубоко, на самом дне души, я понимаю, что увиденное - не галлюцинация и не сон.
В ящике стола - блистер успокоительного. Трясущимися руками давлю таблетку из упаковки, кладу на язык. Горький вкус прорывается сквозь онемение вкусовых рецепторов. Пытаюсь представить, как лекарство растворяется, проникает в кровь, устремляется к мозгу. Крохотные молекулы мчатся по нейронным путям, чтобы усмирить обезумевшие клетки, вернуть утраченное равновесие. Всё тщетно. Таблетка растворяется, не оставляя следа. Она - лишь плацебо в мире, где безумие стало новой нормой.
Я не могу больше прятаться в этих четырёх стенах. Мне нужно выйти наружу и убедиться, что мир ещё не скатился в бездну безумия. Возможно, холодный душ улицы приведёт меня в чувство, вырвет из липких объятий кошмара.
Ванна. Душ. Моё тело уже не обладает юношеской упругостью и гладкостью. Среднее телосложение, некогда подтянутое и спортивное, теперь выдаёт годы сидячей работы и нездорового образа жизни.
Зеркало. Обильная проседь на русых волосах обрамляет усталое лицо. Морщины вокруг серо-голубых глаз, складки горечи у рта. Но в этих глазах горит блеск прожитых событий. Сейчас не время предаваться меланхоличному самоанализу.
Я натягиваю комфортные старые джинсы. Они обвивают бёдра и ноги, скрывая несовершенства фигуры. Сверху - простая безликая белая рубашка.
Сквозь хлам и мусор квартиры я пробираюсь к двери.
Снова зеркало. Смотрю на своё отражение. Я не тот, что был раньше. Вместо уверенного мужчины я вижу потерянную душу.
Я застёгиваю молнию куртки под самое горло. И бросаю последний взгляд на своё замаскированное отражение.
Ноги увязают в трясине ужаса, разлитого по коридору.
Дверь. Улица. Город.
Дома, знакомые до последнего кирпичика, модернизированы до неузнаваемости. Здания корчатся в мучительных спазмах, стены из воска пузырятся и плавятся на дне сковородки. Под ногами шевелится живое существо, а в воздухе висит удушливая вонь, от которой слезятся глаза и горчит во рту.
По улицам бредут те, кого трудно назвать людьми. Это марионетки. Их движения рваны и хаотичны. Гримасы экстаза и агонии, глаза заполнены лихорадочным блеском, а из ртов вырывается бессвязный звериный вой. Толпа стремится на бойню.
Время застыло только в прокуренном баре "У Джо". Тусклый свет болотных огоньков пляшет на грязных стенах, покрытых патиной лет и человеческого отчаяния. Бармен, с древней картой несбывшихся надежд на лице, молча протирает стаканы.
Немногочисленные посетители сидят перед плазменным экраном. Их глаза отражают мерцающий свет телевизора - единственное, что ещё связывает их с реальностью.
"Господи, да это же цирк уродов...", - бормочет седой ветеран, опрокидывая в себя очередную порцию виски. Его голос, хриплый и надломленный, кажется эхом из другой эпохи - той, где ещё осталось место для чести и достоинства. Виски обжигает горло, но не согревает душу, замёрзшую в разочаровании.
"Нет...", - отвечает ему молодой хипстер с татуировкой Че Гевары на предплечье. Его глаза, полные циничного блеска, контрастируют с романтическим образом революционера. "Это уже давно не цирк. Это зоопарк, а мы - подопытные крысы".
Тяжёлые и горькие слова молодого человека зависают в дыме дешёвых сигарет. В этот момент реальность начинает дрожать. Стены разрушаются, открывая за собой бесконечные лабиринты человеческого подсознания. Посетители бара - полулюди-полузвери в клетках собственных иллюзий и страхов.
Древний шаман за стойкой продолжает свой бесконечный ритуал с бокалами. Его движения создают рябь в ткани реальности.
В глазах ветерана и хипстера можно увидеть ужас и понимание. Они видят в друг друге отражение всего человечества - потерянного, испуганного, но всё ещё ищущего смысл в бессмысленном хаосе существования.
"Может, мы и крысы, - шепчет ветеран, его голос дрожит от внезапного прозрения, - но даже у крыс есть шанс выбраться из лабиринта".
"Или создать свой собственный", - отвечает хипстер, и в его глазах блестит живой и яркий огонёк искры революции.
В этот момент раздаётся звук удара о что-то тяжёлое и стеклянное. Телевизор взрывается, выбрасывая в реальность всю боль и страх современного общества. Но вместо того чтобы паниковать, посетители бара встают, готовые встретить хаос с решимостью и открытым сердцем.
Эпицентр новой реальности зарождается в баре "У Джо". Здесь прошлое и будущее переплетаются в причудливом танце, а человечество, балансируя на грани между ужасом и надеждой, делает первый шаг к неизведанному.
"Приди в себя, чувак, - бормочу я самому себе, - это бэд-трип! Держись!" Слова тонут в какофонии воплей и стонов. Кто-то вцепляется мне в плечо, и я с криком отмахиваюсь, увидев перекошенную маску из фильма ужасов. В безумных глазах противника плещет чернота, затягивающая в непроглядную бездну.
Паника накрывает меня с головой, грозя утянуть в безумие. Я вязну в зыбучих песках кошмара.
Солнце окрашивает небо в зловещие оттенки алого и пурпурного. Пропитанный запахом пота воздух наэлектризован ожиданием кровавой бойни и чего-то ещё - неуловимого, но пьянящего.
Указатели ведут меня к избирательному участку. Надписи на них расплываются в кровавые следы.
Толпа подхватывает меня. Границы между телами стираются. Где заканчиваюсь я и начинается извивающаяся масса чужой плоти? Боль и наслаждение, страх и восторг сливаются в единый пульсирующий ком. Он раздирает меня изнутри. Я загнан в ловушку, но необходимо бороться!
Я вырываюсь. И продолжаю свой путь. Впереди из недр ада возникает циклопический монолит избирательного участка. Его магнит притягивает меня, обещая разгадку творящегося вокруг безумия.
На крыльце избирательного участка появляется кандидат в президенты, "мессия", как его в шутку называют сторонники. Его кожа светится радиоактивным солнцем. Реальность вокруг оранжевого тела искривляется, создавая причудливые узоры, напоминающие картины Эшера. Маскот Дональда Дака готов вот-вот взорваться сверхновой.
"Друзья мои!" - гремит голос оранжевого человека, усиленный микрофонами. От этого звука дрожат небеса. "Мы снова сделаем нашу страну великой! А если не получится - прихватим с собой весь мир!"
Толпа взрывается одобрительными возгласами. Раздается выстрел из винтовки. Звук эхом разносится по площади. Закладывает уши.
В первых рядах стоит ветеран трех войн. Он крепко сжимает древко флага. Его глаза лихорадочно блестят, а на губах играет беззубая улыбка. Адреналин бурлит в его венах, пробуждая давно забытые инстинкты солдата.
"Черт возьми", - шепчет он своей жене, не сводя взгляд с трибуны. "Ты чувствуешь? Воздух... запах победы".
Та оглядывается по сторонам. На лицах окружающих людей - гротескные маски, а голоса сливаются в вопли проклятых душ.
"Мне страшно", - признается она. "Это... это не похоже на выборы. Это начало гражданской войны!"
Но муж не слушает. Его взгляд прикован к древнему оранжевому божеству, которое возвышается над толпой. Оно требует человеческих жертвоприношений.
"Так и должно быть", - в трансе бормочет ветеран. "Только через огонь и кровь мы сможем очиститься и возродиться".
Возражение застревает в горле. Мне становится понятно, что я нахожусь на краю пропасти и смотрю в бездну человеческого безумия. И эта бездна в ответ изучает меня, обещая поглотить все, что я когда-то любил и во что верил.
Я вырываюсь из объятий толпы.
Избирательный участок не похож на привычное казенное помещение с кабинками и урнами. Гигантская змея из избирателей извивается, заполняя все пространство. Но эти люди мало похожи на добропорядочных граждан, пришедших исполнить свой долг. Их глаза горят безумным огнём, а конечности дёргаются в странной пляске. Некоторые растворяются в воздухе, оставляя после себя дрожащий контур, другие же обретают чудовищную плотность, увеличиваясь до неестественных размеров.
Члены комиссии, облачённые в балахоны, нараспев произносят неведомые заклинания на языке, от которого в жилах застывает кровь. Их лица скрываются под масками, расписанными жуткими символами, а руки сжимают погребальные свечи, горящие зелёным пламенем.
Моя очередь. Существо протягивает мне живую плоть. Поверхность бюллетеня шевелится и дрожит, словно под ней копошатся мириады невидимых тварей. Имена кандидатов извиваются, как змеи, сплетаясь в чудовищные узоры. Рябит в глазах.
Возьму дрожащей рукой протянутую кость с острым шипом на конце. Ткну ею в бюллетень, и вместо чернил из ручки потечёт густая вязкая кровь. Бюллетень будет содрогаться и корчиться с каждой каплей крови, испытывая невыносимую муку.
Имена кандидатов будут пульсировать в такт бешеному ритму невидимого сердца, и покажется, что они сорвались с листа и впились в лицо.
Поставлю галочку напротив имени и поспешно брошу бюллетень в урну. Предстанет разверстая пасть неведомого существа, утыканная рядами острых зубов. Чудовищная глотка будет пульсировать, истекая густой желчью. Изнутри будут доноситься стоны и вопли, в которых можно услышать отголоски человеческих голосов.
Преисполнюсь восторга. Брошу бюллетень в бездну и, воспарив, устремлюсь вперёд. За спиной раздастся ликующий смех, который эхом прокатится под сводами участка. Вокруг расплывутся мазки вдохновенного художника. Стены, пол и потолок закружатся в величественный водоворот, обещая увлечь в свои глубины.
Устремлюсь из последних сил к выходу, чувствуя, как разум возвышается до грани экстаза. За пределами участка встретит город, который заиграет симфонией красок и звуков. Над головой будет безоблачное небо и сияющее солнце.
Пойду вперёд. Сердце с воодушевлением забьется. Мысли станут ясными под натиском вдохновения, а разум прояснится. Так узнаю, где заканчивается кошмар и начинается реальность. Мир, который знал, остался в прошлом. Куда приведут ноги? Нужно найти место в этой новой, удивительной реальности, рождённой в муках демократии.
Побегу, не оглядываясь, лишь бы оказаться ближе к мечте, в которую скоро превратится жизнь. Город станет лабиринтом увлекательной действительности.
Меняться начнут здания. Преобразуются и примут удивительные формы стены, образовывая очертания причудливые. Превратятся в открытые окна окна, станут гостеприимными входами двери. Закружатся небоскрёбы, как стебли волшебных растений, норовя склониться и пригласить.
Побегу по дышащим и оживлённым улицам. Закопошатся мириады насекомых в траве у тротуара. Сойдутся трещины в асфальте, и от кровеносных сосудов не останется и следа. Поднимутся из клумб ароматные цветы, предвещая бабочек в животе.
Обретут новый смысл указатели и вывески, превратятся в гармоничный набор символов и пиктограмм. Слова образуют дружеские и нежные послания на родном языке. Поведут они вдохновляющие, пробудят образы прекрасные в глазах и ушах. Обретёт красота плоть, материализуясь в окружающем пространстве.
Побегу, следуя интуицией. Погружусь с каждым поворотом глубже в чудесный мир. Закрутятся в волшебные петли улицы. Пойму: двигаюсь по спирали, ведущей в самый центр мирового порядка. Разум откроет новые грани в урбанистическом очаровании, ибо законы логики действуют.
Окунусь в атмосферу полумрака бара, где всё вокруг словно пропитается благородным ароматом виски и сладким запахом табачного дыма. Здесь можно услышать лишь приглушённое бормотание телевизора и тихий звон бокалов.
Бармен с древней картой неизведанных земель на лице наполнит стакан янтарной жидкостью. Каждая капля, падая, отразит тусклый свет лампы, создав иллюзию падающих звёзд.
И тогда произнесёт он: "Кто знает". Хриплый от долгих лет и бесчисленных сигарет голос покажется эхом из другого мира. "Может быть, этот хаос и есть та самая "цельность", о которой все так мечтают", - скажет.
Седой ветеран, сгорбившись над стойкой, поднимет взгляд. Во взгляде отразится мудрость и сила духа. Руки, некогда твёрдые и уверенные, задрожат, обхватывая стакан, как символ стойкости и надежды.
Продолжая говорить, бармен скажет: "Ведь что такое цельность? Как не полное единение в абсурде?"
В углу бара висит окно в другой мир. Когда оно вспыхнет яркими красками, на экране появится лицо кандидата. Черты исказятся гримасой боли и неуверенности, словно призрак из прошлого. Но, несмотря на это, в добром взгляде можно увидеть стремление к лидерству, которое требует реальность.
"Что я делаю здесь?" - думает, и эта мысль звучит в голове голосом отца. "Ты продолжаешь семейное дело", - отвечает другой голос, принадлежащий то ли кандидату, то ли кому-то ещё.
Он отворачивается от окна и смотрит на портрет своего дяди на стене. Глаза на портрете следят за каждым его движением. Чувство неловкости и вины вызывают они: "Ты не оправдал наших надежд".
Кандидат трясёт головой. Он подходит к столу, на котором лежит толстая папка с документами. "Вакцинация и аутизм: скрытая правда" - гласит заголовок на первой странице.
Он открывает папку, и из неё вылетает несколько фотографий. На них - дети с отсутствующими глазами. Кандидат чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Он знает, что его борьба против вакцинации вызывает яростную критику, но не может иначе. Это его крест, его одержимость.
"Ты сошёл с ума", - говорит голос в его голове, на этот раз принадлежащий его жене.
"Возможно", - отвечает он вслух, и его голос звучит неестественно громко в тишине кабинета.
За окном сверкает молния, и на мгновение кабинет озаряется призрачным светом. В этом свете лицо кандидата кажется маской.
Он подходит к бару и наливает себе виски. Янтарная жидкость в стакане напоминает о его детстве, о безоблачных днях, когда будущее казалось ярким и многообещающим.
"Куда всё это ушло?" - думает он, сделав глоток. Виски обжигает горло, но не может согреть его изнутри.
В дверь стучат. Кандидат вздрагивает, проливая виски на рубашку. Он смотрит на тёмное пятно, расползающееся по белой ткани.
- Войдите, - говорит хриплым и неуверенным голосом.
В кабинет входит помощник, молодой человек с бледным лицом и бегающими глазами.
- Мистер, пришли результаты последнего опроса. Вы... вы не поверите.
Кандидат берёт протянутую папку и открывает её. Цифры на странице пляшут перед глазами, складываясь в невероятную картину. Его рейтинг взлетел до небес.
- Как это возможно? - шепчет, не веря своим глазам.
- Люди устали от старой системы, сэр. Они ищут кого-то нового, кого-то, кто не боится говорить правду.
Кандидат смотрит на помощника. Он видит в его глазах отражение своих собственных демонов.
- Правду? - спрашивает он с горькой усмешкой. - А что, если правда - это то, чего мы боимся больше всего?
За окном весь мир содрогнулся от этого вопроса. Ответ на него скрыт в будущем, которое начинает обретать форму на горизонте политики.
Люди, вечные дети истории, жаждут перемен с той же страстью, с какой боятся их. Их глаза, затуманенные дымкой неопределённости, блуждают по горизонту будущего в поисках спасительного маяка в океане хаоса.
Седой ветеран, чьё лицо было картой несбывшихся надежд, сжимает в дрожащих руках потрёпанную фотографию. Пальцы, узловатые, как корни старого дуба, гладят глянцевую поверхность, словно пытаясь вернуть к жизни улыбающегося человека на снимке.
Выцветшие глаза, некогда ярко-голубые, а теперь бледные, как небо над в роковой день, смотрят сквозь толпу. Старик видит призраки прошлого, танцующие в воздухе, насыщенном запахом несбывшихся надежд и пролитой крови. Эти фантомы кружат в причудливом вальсе, их прозрачные руки тянутся к живым, словно пытаются предостеречь от повторения ошибок истории.
Кандидат поднимается на трибуну. Море затихает перед бурей. Микрофон перед ним не просто инструмент усиления звука - это чёрная дыра, поглощающая каждое слово.
"Страна, - начинает он, и раскат грома, усиленный динамиками, разносится над площадью. - Мы стоим на краю пропасти. Но я здесь, чтобы сказать вам - мы не упадём. Мы расправим крылья и взлетим!"
Организм ахнул. Кто-то истерически смеётся в задних рядах, но его еле слышно под криком раненой птицы. Этот звук разнёсся над головами людей, вызвав дрожь.
"Я знаю, что такое падение, - продолжает Бобби, и его голос дрожит от напряжения. Это страх? Или отголоски внутренней борьбы с собственными демонами? - Я знаю, что такое подняться со дна. Я был там, где многие из вас находятся сейчас - на грани отчаяния, в шаге от того, чтобы сдаться".
Камни падают в стоячую воду политики. Круги расходятся и превращаются в волны. Они готовы смыть старый порядок. Но за каждым словом следует шёпот сомнения. Ядовитые лианы оплетают риторику, превращая речь в спектакль.
"Нам говорят, что мы живём в мире фактов, - Бобби смеётся, и эта усмешка острее любого ножа. - Но что такое факты в мире, где правда стала относительной? Где каждое слово - это код, каждый жест - сигнал, и каждая улыбка скрывает оскал?"
Толпа замирает. В первых рядах начинают плакать дети, которые потеряли последнюю надежду.
"Рептилоиды, - произносит Бобби, и дамоклов меч зависает в воздухе. - Вакцины. Мировое правительство. Вы слышали эти слова, не так ли? Вы смеялись над ними. Но что, если я скажу вам, что в каждой шутке есть доля правды? Что если самая большая ложь - это то, что нам говорят правду?"
Толпа колеблется между ужасом и восхищением, не в силах отвести взгляд от политического Икара. Он летит слишком близко к солнцу безумия. Его глаза горят огнём убеждённости, и этот огонь заразителен. Он пожирает сомнения, страхи, здравый смысл. Он оставляет после себя выжженную пустыню, готовую принять семена новой реальности.
"Я верю, - Бобби пытается обнять весь мир. - Я верю в нашу страну. Я верю в вас. И я верю, что вместе мы сможем сорвать маски с тех, кто так долго водил нас за нос!"
Эта вера - последний бастион разума, тонкая нить, связывающая его с реальностью. И эта вера - то, что нужно народу. Ведь в мире, где правда относительна, а ложь - норма, только безумец найдёт путь к спасению!
Кандидат Бобби становится иконой, в которой страна видит отражение, видит свое истинное лицо. Лицо, изможденное страхом и паранойей, но оно живое и способно мечтать и надеяться.
А над площадью, в небе цвета выцветшей джинсовой куртки, кружат вороны. Их карканье сливается с речью Бобби. Оно создает жуткую симфонию надежды и отчаяния, веры и безумия. И кажется, что воздух дрожит от напряжения, готовый в любой момент взорваться, осыпав мир осколками разбитых иллюзий и несбывшихся пророчеств.
"Честно говоря, я уже с трудом представляю, как может быть хуже", - бормочет кто-то в толпе. Это камень, брошенный в стоячую воду. Эти слова - негласный девиз нации, которая балансирует на грани между смехом и ужасом, между надеждой и отчаянием.
А за окном, незамеченная никем, пролетает стая чёрных птиц. Их силуэты, вырезанные из самой тьмы, складываются в зловещее предзнаменование. Но кто обращает внимание на птиц, когда внутри разворачивается шоу?
В этом мире люди живут, смотрят в экраны и пьют своё "лекарство от реальности". А за стенами бара, в темноте ночи, рождается что-то новое, неизведанное и, возможно, ещё более ужасающее, чем всё, что они могут себе представить.
Остаётся лишь одно - принять новую реальность и научиться жить по её законам. Законам, продиктованным древними богами хаоса, пробуждёнными безумием демократии. И кто знает, быть может, в этом искажённом мире безумие - единственный путь к спасению.
Из оцепенения меня вырывает вой тысячи глоток, слившихся в чудовищном экстазе. Центральная площадь города. Толпа - единый организм - гигантский, пульсирующий, извивающийся в конвульсиях безумия. Люди сплетены в чудовищный клубок конечностей. Они выкрикивают нечто нечленораздельное, и в их голосах слышится первобытная жажда крови.
На импровизированную трибуну, больше похожую на жертвенный алтарь, поднимается фигура. Даже с большого расстояния я узнаю кандидата-победителя. Его лицо последние месяцы преследовало меня с каждого экрана и билборда. Только теперь это лицо плавится и искажается, обнажая истинную сущность.
Я смотрю, как с каждой секундой тело претерпевает трансформацию. Кожа лопается и отслаивается, обнажая пульсирующую плоть, которая покрыта латексом. Конечности вытягиваются. Пасть раскрывается всё шире, обнажая ряды бесчисленных острых лезвий.
Толпа ревёт. Крики сливаются в экстатическом восторге. Существо начинает говорить. Каждое слово отдаётся болью в голове, словно мой мозг не способен воспринять звуки, исторгаемые чудовищной глоткой. Это язык, древний, как сама вселенная, язык, на котором говорили боги до сотворения мира.
"Дыши, - приказываю я себе. - Это всё не по-настоящему. Ты спишь. Сейчас проснёшься в своей постели, в знакомой комнате. Всё будет как прежде".
Зажмуриваюсь до боли. До рези в глазах. Раз, два, три... Распахиваю веки. Реальность никуда не делась. Она смеётся мне в лицо, сверкая миллионами кошмарных подробностей. Мир вокруг меня не сон. Он пульсирует безумием, как гнойная рана. И я в самом центре этой агонии, распятый и беспомощный. Разум - лишь бледное пятнышко света в необъятном мраке. А вокруг клубится сумасшествие, поглощая все, что я привык считать незыблемым...
Краски реальности блекнут, звуки искажаются. Время замедляет ход. Мир, в котором я живу, умирает, уступая место чему-то невообразимо чуждому.
Весь ужас вселенной, вся боль и отчаяние, пережитые человечеством за тысячи лет существования, ничто по сравнению с осознанием истинной природы мироздания, которое обрушивается на меня в тот миг. Мой разум корчится в агонии, пытается втиснуть океан в чайную чашку.
Последнее, что я запомнил, - это ослепительная вспышка нечеловеческого света и чувство абсолютного, всепоглощающего ужаса. Больше не было Джона Томпсона, обывателя пригорода. На его месте осталась лишь пустая оболочка, готовая стать сосудом для чего-то невообразимо древнего и могущественного.
Я просыпаюсь в холодном поту, судорожно хватаю ртом воздух, словно утопающий, вырвавшийся на поверхность из глубин тёмных вод. Сердце разрывает грудную клетку. Несколько мгновений я лежу, парализованный ужасом, не в силах пошевелиться. Боюсь, что кошмар затянет меня обратно.
Привычные очертания комнаты кажутся до боли чужими, словно я смотрю на них глазами постороннего. Стены покрывают кровеносные сосуды, в которых пульсирует нечто зловещее. Тени в углах шевелятся, то сгущаются, то растворяются, будто в них притаилось нечто живое и голодное.
Заставляю себя подняться с постели, но налитые свинцом ноги подкашиваются. Бреду через зыбучие пески. В ушах стоит непрекращающийся шёпот тысячи голосов, которые шепчут древние, как сама Вселенная, тайны на неведомых языках.
Добравшись до ванной, я останавливаюсь перед зеркалом. В нём не я. На меня смотрит лицо, которое искажено гримасой первобытного ужаса. Глаза залиты кровью. В них отражается бездна безумия. На коже проступают письмена давно исчезнувших цивилизаций.
"Что за...?" - бормочу я, но голос доносится из глубин непроглядной бездны. Реальность ускользает сквозь пальцы, границы между сном и явью истончаются с каждой секундой.
Возвращаюсь в комнату. В экран телевизора проникли сигналы из иных измерений. Сквозь белый шум прорываются обрывки фраз и образов - искажённые лица политиков.
Меня накрывает осознание - всё произошедшее не было сном. Пережитый кошмар просочился в реальный мир. Древнее зло, дремлющее в глубинах человеческой души, пробудилось и теперь готово поглотить остатки привычного мира.
Опускаюсь на пол. Руками обхватываю голову. Последние крохи рассудка ускользают сквозь пальцы. Неужели это и есть моя новая реальность? Неужели выборы лишь пролог к апокалипсису, который поглотит всю Вселенную?
Ответа нет. Остается лишь научиться жить в этом извращённом подобии реальности. Но где-то в глубине истерзанной души всё ещё теплится искра надежды, что, может быть, однажды я проснусь. Вот только разум подсказывает - из этого кошмара нет пробуждения. Ведь теперь безумие - и есть единственная константа нового мира.