«...Бесконечную зиму я прожил в предчувствии бед,
А настигла беда в середине веселого мая.
И в трамвае табличка, гласящая «Выхода нет»,
Как последняя капелька — жгучая и болевая.
Брошу пристальный город. Войду в настороженный лес,
И забродит в стволах и замечется память о сыне,
И прольется смола у сосны, и от синих небес
Мне навстречу наклонятся робкие ветви осины.
А в долине, где ветер по-детски доверчиво-глуп,
Там простое и вечное мне в лепестках открывая,
Шаловливо коснется сухих и горячечных губ
И утешит ромашка — подруга моя полевая.
«Под высокою елью найду я приют и ночлег...»
.........
Этих строк в голове набросав черновик, человек
В круговерть городскую, печальный, шагнул из трамвая
И на небо взглянул, и закрыл, как от боли, глаза:
Полыхали за городом Воля, Любовь и Гроза,
Щедрым ливнем и лес, и ромашку его поливая...
май 1972; ноябрь 1990
Земные зеркала
Там, в небесном трельяже — тройное твое отраженье:
Ты — пустой. Ты — святой. И такой, что предаст за гроши.
И лукаво влекут зеркала, где лица выраженье
Закрывает надежно любое движенье души.
Вот опять перед зеркалом бедную совесть неволишь, —
Примеряешь, как шляпу, достоинство, честность и честь.
И безрадостны звезды, ведь ты перед ними всего лишь
Только тот, кто ты есть.
10 мая 1994
* * *
В. Р.
...Уйти б туда, где свищет соловей!
Но разве сильный спрячется от факта
Несовершенства мира? От инфаркта?
От беспокойной совести своей?
Живет, вопросы ставя на ребро
Искатель истин в грозном мирозданьи, —
Державный человек, чье состраданье
Стремительно, как сердце и добро.
12 мая 1994
Звучащий пламень
А. Прокопову
Смотри — их лица еще при жизни — как бы портреты.
Стихоснабженцы своей Отчизны, а не поэты,
Усердно ищут в мозгах-копилках строке обнову,
Гуськом выстраивая под копирку за словом слово.
Зачем гордятся своей подругой — тугою думой?
Не в строчках дело и мне порукой собрат угрюмый:
Он знает Нечто, и оттого-то чуть не повесясь,
Он бросил разом стихи и водку на целый месяц.
Ах, как сверкает живое Слово, средь звезд играя!
Где дерзновенный, который снова скользнет по краю? —
По самой грани Любви и Света с кошмаром Ночи.
Сияньем звезды, а не монеты закроют очи.
...Ты человеку в утробе века дай человечность! —
Звеня стрелою, летит с тобою, пронзая Вечность,
Звучащий Пламень для будней нудных Земли недужной.
И это — больно. И это — трудно. Но это — нужно.
8 марта 1994
Лестница в небо
(монолог женщины на пирушке в Рождество)
Не знаю облик своего отца.
Воображенье, вспыхивая ало,
Меняло очертание лица...
...Скажи мне, мать, с кем дочку нагуляла? —
Тебя не помнит первый мой причал:
Там бабушка, там дед и я — ребенок.
(А дед любил и на ноге качал,
И называл не Катька, а Котенок.)
Любовь сильней звучала, чем родство,
И елка зажигалась в Рождество,
И откровенье в комнатке витало.
А с боку дома лестница была,
Манила ввысь и точно б увела,
Но в ней одной ступеньки не хватало.
Ушли и дед, и бабка, где окрест —
Куда ни глянь — то звездочка, то крест.
...А человек со мною рядом — кто он?
Глазами мне за блузку зырк, да зырк.
Но я — не я. И мир — огромный цирк,
И ты, мой милый, на арене клоун.
А я — никто. Ты понимаешь, нет?
Совсем никто. Ни имени, ни тела.
Ты гладишь воздух и к тебе в ответ
Не я, а призрак рвется оголтело.
Поймай меня! Скорее свистнет рак...
Ты посмотри — пусты твои объятья.
...А ну отстань! Какой же ты дурак —
Опять, дурак, пролил вино на платье.
Все ложь! И эта пьянка в Рождество,
И с клоуном слепым прелюбодейство.
Да не было в помине ничего!
Ну ничего совсем!..
...Но было детство.
9 марта 1994
* * *
Памяти друга детства В. Токарева
Мы поздно, мой друг, устремились к добру и Любви,
Мы жили в стране, что вела бесконечную битву,
Не знаю молитву и вновь повторю, как молитву
Ту детскую клятву о дружбе навек — на крови...
Ты помнишь? — пчела раскрывала нам тайну цветка,
В причудливых снах расцветало, звеня, мирозданье.
Но тайна цветка стала вдруг далека-далека,
Когда нас настигло холодное зренье и знанье —
Несчастна судьба, коль не творчество, а ремесло...
А сколько за счастье мы пили! И били посуду
И людям, и черту, и Господу Богу назло...
— Не надо об этом...
Не буду, дружище, не буду.
И сердце, вздохнув, тяжело ворохнулось в груди.
От боли и памяти нету надежнее средства,
Чем снова вернуться к доверию сердца и детства,
Где друг мой — со мной. И блистают миры впереди».
10 марта 1994
Голос
Сложивши фигу из горсти,
У неба требуешь блаженства,
Чудовище несовершенства,
Неведающее «прости».
Меняй же лоб свой на чело,
И не ищи на солнце пятна.
Теперь тебе, дружок, понятно?
Иль непонятно ничего?
12 марта 1994
* * *
Сестре
...И рукописи не горят,
И переплавит мирозданье
Наш каждый жест и каждый взгляд,
И звук, и слово — в созиданье.
И прочь от денег и забот,
От суматох и происшествий
Вдруг снова властно позовет —
Вперед — тоска по совершенству,
Что плачет в нас и рвется к нам
В прощальной музыке и строчке,
В ущерб обыденным делам,
И человечьей оболочке.
Куда ведет слепой полет?..
Зачем он жаждет постоянства?..
Осенний дождь над миром льет,
И наше бедное пространство,
Как странный дом о трех углах.
И мы такое Зданье ищем,
Где невозможны боль и страх,
Где Высота — за пепелищем...
21 сентября 1994
Устремление сердца
...И в тоске он проснулся. И вспомнил, что вольному — воля,
И закат, и за полем — реки пламенеющий плес.
И за волей пошел. И пришел он в ковыльное поле,
И с собой ничего, кроме скорби своей, не принес.
Всем на свете простив, горемычной судьбой не научен,
Он еще повторял дорогие ему имена,
Но уже притянулись грозой напряженные тучи
К человеку, в котором за ближних звучала вина.
Он понять не успел и ни слова молитвы не молвил...
В озареньи Любви, закаленной на муках креста,
Устремляется сердце навстречу свечению молний,
И пульсирует в такт, и ликует, и ждет Высота.
20 марта 1994
Баллада о звездах
Ты горестно жил и нелепо,
Но звезды, взойдя на парад,
Взывали: «Возрадуйся, брат,
Причастный к мистерии неба!»
Как милость, как счастия ключ,
С ночного явясь небосклона.
Тебя ослепительный луч
В созвездие вел Ориона.
Познания огненный путь
Опасен, стремителен, тяжек.
Душа захотела вздремнуть,
И тело просило поблажек,
А был ты такой молодой!
И в жалобной жажде покоя
Сменял разговор со звездой
На глупое счастье людское.
Зачем босиком по росе? —
Гремит по асфальту прохожий.
И стал ты таким же, как все —
Такой же похожий, пригожий.
И бабам отдал на убой
Огня молодецкий излишек,
А вот со звездой над собой
Беседовал реже и тише.
...Однажды в мечтах ни о ком
Жевал припозднившийся ужин,
Когда из ночи за окном
Возникло вдруг слово: «Не нужен!»
Как грозная чья-то печать
Любителю белого хлеба...
.........
...Ты вышел под звездное небо,
И с неба упала печаль,
Пройдя сквозь щетину плаща —
Морозною дрожью по коже...
.........
...А звезды звенели: «Прощай!..»
«Прощай, — повторяли — прохожий!»
21 марта 1994
* * *
Олегу П.
Ты однажды поверишь: и лед превращается в пламень,
В раскаленной пустыне цветком распускается камень.
Эта вечная тайна не с бедным рассудком в соседстве,
А с распахнутой сказкой, что былью является в детстве.
Милосердные крылья, подобные песне победной,
Нам дарованы небом в полете над смертью и бездной.
Но становится близкое чудо далеким, как локоть,
Если хочется чуда, которое можно потрогать.
26 октября 1994
* * *
В жестоком мире, где счастье скалится
Машиной новою, икрою паюсной,
Что с нами будет? Что с нами станется?
Все продается, все покупается!
Продали реки для сплава месива,
И лес купили, чтоб делать просеки,
И вместо листьев печальной осени
Металл презренный, глумясь, навесили.
Что с нами сталось? Шел вроде мимо я:
И мимо золота, и мимо люмпена —
Куда уходишь, моя любимая?
Когда ты продана? И кем ты куплена?
В лукавом звоне один купается,
А у другого долги не розданы.
.........
Но ночью небо сверкает звездное:
Не продается. Не покупается.
23 марта 1994
* * *
...Когда от подъезда без цели пошел в маяте
По легкой, играющей искрами, первой пороше,
Невольно подумал: «И как по такой чистоте
На равных идут и плохой человек, и хороший?»
А в нищей квартире своей нищетой сожжена,
Укутавши плечи пуховым крылом полушалка,
По следу опять посылала проклятья жена,
И снова тебе эту бедную женщину жалко.
И голос прозренья смятенный, по искренний твой
В груди отзывается: «Нет ни жены и ни сына:
Все люди планеты — великие искры Того,
Что просто забыто и было когда-то едино,
А жало вражды разделяет людей, как межа».
...И сердце зажала и боли, и нежности лапа,
И рядом сынишка в одной рубашонке бежал,
Цеплялся за руку и плакал: «Ну, папа, ну, папа...»
Так трудно поэту покинуть небесную высь
И мир на себе удержать ненадежный и шаткий:
«Ты чей это мальчик? А ну-ка домой воротись.
Так холодно, мальчик, а ты без пальто и без шапки».
19 октября 1994
* * *
«Кто из нас заглядывал в сердце своего отца?»
Т. Вулф
Светлой искрой в золе —
Пониманье, что все неслучайно.
Я иду по земле,
Словно книгу, листая года:
Желторотым юнцом я смотрел вслед отцу беспечально
И не знал, что отец уходил от меня навсегда.
Звездным небом ведомый
Сквозь тьму и душевную смуту,
От отцовского дома
Доныне взываю с крыльца:
«Ничего не прошу, лишь оставь бесконечную муку,
Полыханье стыда не сотри до могилы с лица».
Жизнь прошла и уже
Ничего невозможно поправить,
На крутом вираже
Мне уже удержаться невмочь.
Почему же все плачет, все мечется молния-память
По планете Земля, озаряя печальную ночь? —
Потому что давно
Рвется к людям сердечная речь в нас.
Нам так много дано!
Но с беспечной улыбкой юнца
Вслед посмотрит мне сын
На мгновенье — и в звездную вечность —
Провожая отца.
25 октября 1994
* * *
Владимиру, другу
...И вот пришла пора просить у неба
Не золото, не почестей, не хлеба,
А трудный дар смиренья и прозренья,
Чтоб с дерзостью не путать дерзновенье.
Чтоб жить и помнить: грешен Человек.
И ждать достойно за грехи расплаты,
И не заторопиться на Ковчег
В грозу хранимый ангелом крылатым,
Но вдруг понять в кромешной бойне боя,
Что по цепочке вся людская рать, —
Все связаны большой и кровной болью,
И эту связь уже не разорвать.
И стать святым и в сути, и наружно,
И вымолвить, планету полюбя:
«Я не могу в тот Божий рай, где нужно
В аду оставить сирого тебя»,
Ведь просто невозможно одному,
Ведь каждый Человек велик и вечен,
И сделать первый, твердый шаг — навстречу
Неслыханному счастью своему.
октябрь 1994
* * *
Посвящается Р. М. И.
«Любовь, Надежда, Вера».
(ступени Любви)
«Так давно ты уехал, а я все ждала, ждала». —
Я века коротала с печальным таким напевом.
Полыхает над миром гроза, и в сплетенье белом —
Среди молний — не сломлены белые два крыла.
По одной невозможно огромную боль переплавить,
В звездной бездне хранит и ведет меня молния-память,
И мелькают, как искорки истин то гроздья рябины,
То забытые мною слова «дорогой» и «любимый».
Через тысячи-тысячи лет я тебя нашла
На планете Земля, на печальной такой планете,
Где ночами приходят во чреве убитые дети,
Где дымы от пожарищ, а в душу летит зола.
Это я или ты в перекрестке крутых дорог?
Устремляется сердцем навстречу светло, повинно
Половина, которую «не сберегла», «не сберег»,
Той великой Любви, что дарована нам — половина,
За ступенью ступень, где Надежда зовет к доверью
Через черную ненависть, пепел былого, шлак,
Через боль искупленья, где Вера Любви за дверью...
«Я пришел», — говоришь. Отвечаю: «И я пришла».
16 января 1994
* * *
В небо немое — мольба из-под век.
Изнемогая, кричал человек:
«Ну почему не другому, а мне,
Мне босиком по колючей стерне —
Именно мне?»
...Разум не слыша, Любовью дыша,
Снова уходит на помощь душа
К душам, что рвутся на волю из тьмы:
«Я — это Мы».
...Вновь возвращается в тело, ведя
Вслед за собой лепетанье дождя,
Клин журавлиный, журчанье ручья:
«Мы — это Я».