...Непроглядную мглу
На несчастья несчетно умножив,
Тосковать по теплу
И бороться, тянуться из кожи,
Чтобы день наступил
И под сенью зеленого свода
Я бы медленно пил
Золотистую песню восхода.
И настанет пора,
И желание явится явью.
Я терпенье и мужество славлю,
Доживу до утра...
* * *
Те, кто кричали: «Распять!»
Молят о чуде опять
Небо руками простертыми —
Лживы сердца и уста.
Он же, прозревший, устал
Жить — и беседовать с мертвыми.
Солнце завидев сквозь тьму,
Зря колесил по России —
Ноша мессии ему
Не по плечу, не по силе.
И непосильна ему
Тяжкая ноша пророка —
Даже пустую суму
Не донести до порога,
До дорогого крыльца.
Сел отдохнуть у кусточка.
Клейко коснувшись лица,
Щелкнула — лопнула почка.
Что же шептал краснотал
В день своего пробужденья
Брату, который устал? —
«Вера. Весна. Возрожденье».
Учитель и ученик
«К Богу приходят дела».
(из Корана)
«И гений — парадоксов друг».
(А. С. Пушкин)
Дом. Дверь направо.
— Здравствуйте, учитель!
— Ага, явился, неслух и мучитель,
Живой и поучительный пример
На много лет — для многих поколений.
Я так ошибся! Ты совсем не гений,
А попросту лентяй и лицемер.
Болезни эти лечатся вожжами.
— Я, дорогой учитель, возражаю.
Я виноват и Вы резонно злой,
Но даже небо связано с землей
Невидимою глазом пуповиной.
Мои стихи — из Вас наполовину,
Когда б не искра, быть бы мне золой.
Я Вас давно застенчиво ограбил,
Забрав себе в игре без всяких правил
Парадоксальный взгляд на мир вокруг,
Как стержень для своих стихотворений.
И согласился б с тем, что я не гений,
Не будь я ваших парадоксов друг.
Вы — старший брат духовный... иль отец...
— Не только лицемер. Еще и льстец...
Ну невозможно жить на белом свете! —
Я дед уже, а каждый лезет в дети.
На днях сноха родная родила —
Твои заботы — карандаш да ручка,
А у меня есть внук... А может, внучка...
Забыл, прости Господь... Дела, дела,
Кругом дела. И по ночам не спится,
И некогда порой перекреститься,
И от тебя устал. Вот твой дружок —
В коричневых ботинках, без амбиций —
Не стал гордиться, в небо колотиться,
И спину подставлял под батожок.
Сейчас в канаве ты, а он — на троне.
— Прошу, учитель, только без ироний!
Пусть не похвастать мне судьбой своей
И дней не сосчитать пустых и душных,
Однако небо любит непослушных
И нелюбимых миром сыновей.
— Упрямство это, что в твоей основе,
Мне стоило несчетных ведер крови!..
— Учитель, Вы ругаете меня
За все и вся и я в большой надежде,
Что Вы к ученику добры, как прежде,
Его от равнодушия храня...
— Ты для чего явился-то?
— Не знаю.
Наверно, совесть мучает сквозная,
Наверно, оттого, что невезуха,
Наверно, прикурить от силы духа,
Поскольку там, откуда слышу Голос,
Есть лабиринты мук, где дыбом волос,
А чистота неизреченной речи
В противоречье с мыслью человечьей.
— Послушай, ученик, в миру убогом
И у меня сложны расчеты с Богом,
Прощение не купишь за пятак —
Нужны Тому, кто душу дал нам в тело,
Все наши покаяния — для дела,
Для дела, говорю, — и это так.
Невпроворот работ, а я в простое —
Все лью с тобой в порожнее пустое
И, право, надоело. А теперь
Ступай домой — ох жалко, что небитым!
И приходи... Но здравым и побритым...
И хлопнула обшарпанная дверь.
Прощаясь, я читателя заверю:
За этой, за обшарпанною дверью,
Где человечий долг и Высота,
Вдруг загрустил нечаянно учитель,
Что не найти спокойную обитель,
И никуда не деться от креста.
А от двери — сквозь Время, напрямик
Шел непослушный лучший ученик
В очередном своем стихотворенье,
В четвертое врываясь измеренье,
Повсюду расставляя на пути
Движеньем сердца явленные в слове
Ловушки человеческой любови,
Чтобы навеки в небо не уйти —
Туда, где довод разума не впрок,
Звала на стыке вечности и мига
Простая и пронзающая Книга,
Которой дать название не мог...
* * *
В. Романову
...Уйти б туда, где свищет соловей!
Но разве сильный спрячется от факта
Несовершенства мира? От инфаркта?
От беспокойной совести своей?
Звучит вопрос, поставленный ребром,
Живет искатель истин в мирозданье, —
Державный человек, чье состраданье
Стремительно и сердцем, и добром.
* * *
Посвящается Р. М. И.
«Любовь, Надежда, Вера»
(ступени Любви)
«Так давно ты уехал, а я все ждала, ждала», —
Я века коротала с печальным таким напевом.
Полыхает над миром гроза, и в сплетенье белом —
Среди молний — не сломлены белые два крыла.
Но одной невозможно огромную боль переплавить,
В звездной бездне хранит и ведет меня молния-память,
И мелькают, как искорки истин, то гроздья рябины,
То забытые мною слова «дорогой» и «любимый».
Через тысячи-тысячи лет я тебя нашла
На планете Земля, на печальной такой планете,
Где ночами приходят во чреве убитые дети,
Где дымы от пожарищ, а в душу летит зола.
Это я или ты в перекрестке крутых дорог?
Устремляется сердцем навстречу светло, повинно
Половина, которую «не сберегла», «не сберег»,
Той великой Любви, что дарована нам — половина,
За ступенью ступень, где Надежда зовет к доверью
Через черную ненависть, пепел былого, шлак,
Через боль искупленья, где Вера Любви за дверью...
.........
«Я пришел», — говоришь. Отвечаю: «И я пришла».
Утром
Льдинкою упавшей
Тишина расколота.
Нам явило утро
Мудрость и добро:
Этой ночью тополь
Променял все золото,
Променял все золото
На серебро.
1967
* * *
Сестре
...И рукописи не горят,
И переплавит мирозданье
Наш каждый жест и каждый взгляд,
И звук, и слово — в созиданье.
И прочь от денег и забот,
От суматох и происшествий
Вдруг снова властно позовет —
Вперед — тоска по совершенству,
Что плачет в нас и рвется к нам
В прощальной музыке и строчке,
В ущерб обыденным делам,
И человечьей оболочке.
Куда ведет слепой полет?..
Зачем он жаждет постоянства?..
Осенний дождь над миром льет,
И наше бедное пространство,
Как странный дом о трех углах.
И мы такое Зданье ищем,
Где невозможны боль и страх,
Где Высота — за пепелищем...
* * *
Памяти друга детства В. Токарева
Мы поздно, мой друг, устремились к добру и Любви,
Мы жили в стране, что вела бесконечную битву,
Не знаю молитву и вновь повторю, как молитву
Ту детскую клятву о дружбе навек — на крови...
Ты помнишь? — пчела раскрывала нам тайну цветка,
В причудливых снах расцветало, звеня, мирозданье.
Но тайна цветка стала вдруг далека-далека,
Когда нас настигло холодное зренье и знанье —
Несчастна судьба, коль не творчество, а ремесло...
А сколько за счастье мы пили! И били посуду
И людям, и черту, и Господу Богу назло...
— Не надо об этом...
Не буду, дружище, не буду.
И сердце, вздохнув, тяжело ворохнулось в груди.
От боли и памяти нету надежнее средства,
Чем снова вернуться к доверию сердца и детства,
Где друг мой — со мной. И блистают миры впереди.
* * *
«Око за око...»
(из Ветхого Завета)
«Возлюби ближнего...»
(из Нового Завета)
Темнело, когда он принес на вершину горы
К ногам королевы даров превеликую груду
И грустно сказал: «Я устал от жестокой игры,
И разве сегодня — ответь — я похож на Иуду?»
Но вниз полетели дары. И слепа, и глуха
Она хохотала, назвавши слова его ложью.
Уже рассветало и слышался крик петуха,
Когда он приплелся с пустою душою к подножью.
Ах, как тяжело, и какая крутая гора!
До сердца доносится эхо далекого мифа.
И вновь поднимается в гору он с ношей Добра,
И трудится долго на должности честной Сизифа.
А той хохотунье — ей тоже настанет черед...
Он тоже столкнет ее ношу Добра — в отмщенье.
Так будет, пока ту извечную цепь не прервет
Пора Пониманья, высокой Любви и Прощенья.
* * *
Он, не терпевший пораженья,
Сдал поле боя без борьбы.
Здесь было кораблекрушенье
Его надежды и судьбы —
Вот в этой комнатке убогой.
А где виновница? Она
Глядит надменно из окна,
Как — налегке — своей дорогой
Идет, кто ею не любим,
Гонимый горечью полыни.
Не понимала, что отныне
Она не властвует над ним:
Любовь грозою и бедой
Вдруг разрешилась в одночасье.
Он шел усталый и седой,
А человеческое счастье,
Как солнце, над другим порогом
Взошло ему на склоне дней,
Уже не грешным перед ней,
И вечно грешным перед Богом.
Воспоминание
...А сложилось иначе бы, но
Все же много дороже вино,
Если тертый, потраченный, битый
И на зеркало трудно пенять...
Где уж бедную деву понять
В беззащитности детской обиды.
Райских яблонь плоды зелены.
Грусть-полынь... Сладкий сок белены.
Я прошел через дикое поле.
Ну, а память — что делать мне с ней?
Я тебя вспоминаю ясней,
Забывая о собственной боли.
Помню, как на заре, поутру,
Солнце с нами вступало в игру,
Улыбалось, дробилось в оконце,
Потому что ты в доме была
И любовью дышала-жила,
И любовью светилась, как солнце.
Это было давно. И давно
Я живу пред тобой виноватым
В том, что пил не весну, а вино,
В том, что солнце лучами в окно
Зря стучалось улыбчивым сватом.
* * *
Напрасно он думал, что не скоро вечер —
В предрассветный час
Забудется все, чем жил, а навстречу
Лишь сиянье глаз
Из юности давней. Иль таится правда
В мире юных грез,
А пойдешь налево и пойдешь направо —
Только море слез?
— Грядущее. Прошлое. Мечешься между
Смешно спеша,
А она — едина, как слово «нежность»
И одна душа, —
Об этом шепнул предрассветный ветер,
И жива опять
Та девушка, встреченная на рассвете,
И жена, и мать.
Прощение
«Обыкновенно свет без пламени
Нисходит в этот день с Фавора».
(Б. Пастернак. «Август»)
— Милосердны будем —
Озаримся светом, —
Как давно всем людям
Сказано об этом!
Вечен круг отмщенья...
И взывает снова
Милосердье слова
К истине прощенья
Сквозь лихие годы...
Даже Фауст гордый
Озарился светом
Лишь в прощенье Гретхен.
...Сказано об этом
И в Завете Ветхом,
И в Завете Новом.
Свет с Фавора в август
Явит ясным словом
Твой прощенный Фауст.
* * *
Через века до дня сего
Вела Тропа
За Сыном — Сына своего,
Но не раба,
Кто вечно молит небо вслух,
А меч в крови,
Кто слышит звон монет и глух
На зов Любви.
И боль в ответ из года в год
За горький сон,
А голос женщины зовет
За горизонт —
Там край земли, там дышит лес,
Душа легка,
Сольются на краю небес
С рекой река —
И лес, и серебристый плес,
И плеск весла,
И нежный лепет. И от слез
Печаль светла.
Сократ и Ксантиппа
Под ворчанье Ксантиппы Сократ
На заре говорил сам с собою:
«Мне ли спорить с женой и судьбою?
За терпенье воздастся стократ.
Потому осудить не спеши.
В ней, Ксантиппе, причал и обитель.
Мужа мудрого можно ль обидеть,
Коль имеет величье души?
Ведь Ксантиппа любила когда-то
Неизвестного миру Сократа
И познала печали печать.
Да, сварлива, но после заката
Так умеет красиво молчать.
В ней проснется желание неги,
Зов земли и весны в небосвод...
Неизбежно скрипит у телеги
Колесо, а телега везет».
С той поры через книжные кипы,
Где живут мудрецов голоса,
К нам доносится голос Ксантиппы,
Неизбежный, как скрип колеса.
* * *
Я шел и падал в прах и тлен,
Молился дерзостно и слепо,
Но все ж поднялся я с колен
И посмотрел в ночное небо.
И мне открылась высота,
Когда заря вставала ало.
Как эллину — мне красота
Любимой девы воссияла.
Крутилось дней веретено
Смущенно, бережно и строго.
Мне в этой жизни все дано,
И не о чем просить мне Бога.
Лишь об одном взыскует речь
И рвется в звездное пространство:
Дай силы, чтоб навек сберечь
В пути высоком постоянство...
Вербное воскресенье
1. Птица Феникс
Ни отблеска зари, ни миража...
К нему не проникали даже звуки,
Когда затихла, плача и дрожа,
Мучительная музыка разлуки.
И это длилось миг, а, может, век.
Но сказано: «В начале было Слово» —
Первопричина и Первооснова,
И Времени стремительный разбег:
«Любовь». С высот небес и в этот ад,
Где низменные страсти неизменны,
Она пришла доверчиво, смиренно,
Как много-много лет тому назад.
И на земле, и в чистой Сфере спелись,
В одно сплелись живыми голосами
Загадочная птица — птица Феникс
И женщина с зелеными глазами.
И музыка Любви росла и крепла,
И ветерок веселый, дождевой
Лицо овеял влагою живой.
И он очнулся. И восстал из пепла.
2. Вербное воскресенье
Весенний воздух. Воскресенье. Верба.
Подснежник в изумлении замлел.
И ангелы ко мне летели с неба,
Чтоб я тебя любила на земле.
Не гнев людской... Там истинная сила,
Где шаг Любви доверчив, кроток, тих.
Любила я тебя за нас двоих —
Ах, как тебя, любимый мой, любила!..
Ты прозревал, а я, сгорая, слепла.
И умерла. Ужель не воскресишь?
Когда очнешься, ты увидишь лишь —
Под сердцем — горстку горестного пепла.
Зачем тоску читать в глазах твоих
И ждать — ты приголубишь иль погубишь?
Но я все жду. А ты меня не любишь.
А я тебя любила за двоих.
3. На поляне
И сказал: истинно говорю вам,
если не обратитесь и не будете как дети,
не войдете в Царство Небесное.
(Евангелие от Матфея)
Долго искал я подругу, и часто ночами
Снились глаза озорного зеленого цвета,
Но повстречались мне серые, с дымкой печали,
Словно туман над озерами бабьего лета.
Вечную тайну, известную только влюбленным,
Поздно узнал — и теперь ни к чему челобитья:
Если сумел бы подругу навек полюбить я,
То и глаза бы ее полыхали зеленым.
Ныне тревожно от холода темного взгляда.
Слушай, не надо, чтоб в нем лютовали метели,
Все-таки были и нега сердец, и отрада —
Вспомни, как птицы над этой поляной свистели.
Здесь, на поляне, в душистом ее многоцветье,
Где лепестки, словно тысячи радостных платьев,
Так беззаботно смеются счастливые дети!..
И говорю я, березу ладонью погладив:
«Завтра я снова приеду сюда на рассвете.
Слушай, подруга, и ты приезжай», — говорю я.
...Жить бы да жить, веря в лучшее и не горюя,
Миру и небу открытыми, будто бы дети.
Поэт
С небес нисходит весть
Легендой о крылатых
К земле, где кровь и месть
И нету виноватых.
Крылатый мой собрат! —
Здесь в зареве пожарищ
И брат в кольце утрат
Не друг и не товарищ.
Но вырос на золе
Любви венец — терновник.
И ты сказал Земле:
«Земля, я твой виновник,
Наследник бед твоих,
Всего, в чем мир не светел,
Тому порукой стих
И Бог тому свидетель».
Объяв свое житье
И скорбью, и виною,
Ты повстречал ее
Нежданною весною,
Когда зовут в семью
Скворчиха и скворешня.
Ты женщину свою
Любил земно и грешно,
Любови неземной
Единственный наследник...
...Рождался, как последний
Твой стих очередной.
* * *
Посвящается С. Г. Шулежковой
«А значит первопричина и первооснова
всего существующего — любовь».
Б. Пастернак
От Слова Учителя нити
Незримо протянутся в сердце
В картинах, в ожившем граните,
В стихах и в стремительном скерцо,
Где клавиши выразят в звуке
На всечеловеческом вече
Простую надежду о встрече,
В которой не будет разлуки,
А будут от пламени Слова
Гореть и свеча, и лампада —
Так чисто, как Первооснова,
Как снег — по следам листопада...